Viola, Bromley, Kent
12 января 1901 г.
Дорогой мой Гольден.
Есть ли у вас в фонде: Чернышевского «Эстетические отношения Искусства к Действительности»? Если есть в продаже, то я охотно бы купил, чтобы увезти с собою в Америку. В таком случае вышли, пожалуйста, сейчас же (пишу курс, и дошел до критиков) — а я вышлю чтó стоит.
С Новым Годом, с новым счастьем, а главное — с новым поворотом в многострадальной России и Европе.
Крепко тебя обнимаю,
Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 6–6 об.
Viola, Bromley, Kent
27 января 1901 г.
Дорогой мой Соскис.
Чрезвычайно приятно было бы познакомиться с приезжим, и я сам был бы рад-радешенек вырваться в субботу. Но перед отъездом [1], даже вечера не могу отдать на отдых. Утром диктую курс [2] стенографу, а вечером строчу для Энциклопедии [3]!
Если сможете приехать оба в воскресенье — очень будем рады.
Спасибо большое за статьи.
Крепко жму руку.
Stow Hill Papers, House of Lords Records Office, London.
Исторический архив. 2001. № 1. С. 55. Публикация Дж. Слэттера.
1. В феврале 1901 г. П.А.Кропоткин отправился в Америку для чтения лекций о русской литературе в Институте им. Лоуэлля, Бостон, штат Массачусеттс.
2. Имеется в виду курс лекций по истории русской литературы, прочитанный П.А. Кропоткиным в США. В 1905 г. он был опубликован в Нью-Йорке издательством M. Clure Philipps и в Лондоне издательством Duckworth & Co под заглавием «Русская литература: Идеалы и действительность» (Russian Literature: Ideals and Realities). В русском переводе книга вышла под заглавием «Идеалы и действительность в русской литературе» в 1909 г., переиздана в 1999 г.
3. Для 10-го издания Британской энциклопедии (Encyclopaedia Britannica) П.А. Кропоткин написал статьи по географии России.
[Фолкстон
26 июня 1901 г.]
Дорогой мой Лазарь.
Корректуру я получил от Николая в пятницу и вернул Николаю же в воскресенье, так что ты не очень ворчи на меня. Прочесть ее надо было 2 раза, и очень внимательно, чтобы не было опечаток. Лучше всего присылай сразу, примерно на лист — будешь получать немедленно — больше 24-х часов я корректуры не задерживаю. Ну, а говорил ли тебе Николай о Conquète du Pain. Чтó ты думаешь об этой работе. Я здесь исправляю перевод и уже на 5-й главе.
Сердечно твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 8. Открытка, датируется по почтовому штемпелю.
[27 июля 1901]
Дорогой друг,
Если книга Viré, La faune souterraine de France (вышла в 1889, или рано в 1890) стоит не более 6–7 frs., пожалуйста, будьте так милы, вышлите мне ее немедленно [1]. Т.е. мне нужно бы иметь ее во вторник. Если книга дорога, то не стоит.
М[ожет] б[ыть] в Revue scientifique была его собственная статья об его работах. Мне нужны его опыты в catacombes насчет преобразования видов (потеря глаз и усиление органов осязания, нюха и движения), для «Recent Science» о Ламаркизме [2]. Как видите, ужасно занят до середины будущей недели, и оттого не ответил еще на ваше письмо. Попрошу Соню ответить.
П.
Anarchistes en exil. P. 107, № 18. Публикация М. Конфино.
Датируется по почтовому штемпелю.
1. Арман Вире (1869–1951) — французский спелеолог. В подземной лаборатории Парижского Ботанического сада проводил опыты над ракообразными. Автор термина «биоспелеология».
2. Один из разделов очередной статьи «Современная наука» был посвящен работам в области экспериментальной морфологии. См.: Kropotkin P. Recent science: I. Exploration of atmosphere by kites and ballons. II, III. Experimental morphology: Bonnier, Goebel, Wollny, de Vries, Vernon Viré, colour and environment: Miss Newbigin, Poulton // Nineteenth Century. — 1901. — Vol. 50, sept. — P. 417–438.
[31 juillet 1901]
Merci bien pour [la] Revue scientifique. Malheureusement, Viré s’arrête dans cette conférence juste au moment qui, seul, m’intéresse. Le laboratoire est fait, «il a déjà donné de bons résultats». Lesquels? Il ne le dit pas. C’est ses expériences au laboratoire sur la disparition de l’organe visuel et la création d’organes olfacteurs qui seule a une nouvelle valeur. La «Revue générale», dans la Revue annuelle de Zoologie, avril 1900, parle en très peu de lignes, comme s’il avait transformé l’œil et les antennes au laboratoire, et donne Faune souterraine de la France, ce qui signifierait un livre. Ce livre existe-t-il? Viré n’aurait-il jamais parlé de ces expériences ailleurs que dans ce livre? Si vous pouviez, chère amie, éclaircir ce point, je vous serais bien obligé. La «Revue générale» parle «d’espèces créées, prises sur le vif en voie de formation», etc.
P. K.
Comme l’épreuve me viendra vers le 15 de ce mois [sic], je pourrai corriger sur l’épreuve.
[31 июля 1901]
Большое спасибо за Revue scientifique. К сожалению, Вире в этой лекции останавливается как раз в тот момент, который меня больше всего интересует. Лаборатория готова, «она уже дала хорошие результаты». Какие? Он этого не говорит. Ценны только его лабораторные эксперименты по исчезновению зрительного органа и возникновению органов обоняния. В «Revue générale», в Зоологическом ежегоднике за апрель 1900 об этом есть несколько строк, якобы он в лаборатории трансформировал глаз и усики и указывается «Подземная фауна Франции», по-видимому, это книга. Существует ли такая книга? Похоже, Вире только там говорит об этих экспериментах. Я был бы вам очень обязан, дорогой друг, если бы вы это выяснили. «Revue générale» говорит о «созданных видах, наблюдаемых в процессе образования», и т.д.
П.К.
Корректуру я получу числа 15 сего месяца и тогда смогу работать с ней.
Anarchistes en exil. P. 108, № 19. Публикация М. Конфино. Датируется по почтовому штемпелю.
Перевод Т.А. Сербиной.
Viola, Bromley, Kent
Пятница утром
[Июнь-июль 1901.]
Дорогой мой Феликс.
Я опять расхворался: снова кашель, насморк, легкая лихорадка и проч. — оттого не писал тебе. В сущности, я принял it for granted [1] что ты расскажешь, главным образом, про студентов, а я про рабочих.
Поэтому я говорю: «Му friend, Volkhovsky, has told you the grievances of the students accumulated by 20 years of Police supervision of the universities, & he has told you how the students, for their peaceful meetings were sent to be soldiers in the Army» [2] и, очень коротко, об этой мере.
Если бы и это было ненужное повторение, можно выпустить.
Конечно, в таком митинге — главное краткость и сила выражений и я так и написал свою речь.
Думал, авось поправлюсь настолько, что сам ее скажу, но пришлось отказаться от этой мысли, и я написал.
Сейчас снес переписчику, сделать копии, и после обеда пошлю Николаю [3].
Как ты живешь? Я по сию пору не поправился от инфлуэнции, схваченной в Нью-Йорке [4].
Крепко обнимаю тебя и Верусю.
Твой Петр.
BLPES, Coll. Misc. f. 530, D. 4/3.
Ист. Арх. 1997. № 5/6. С. 161. Публикация Дж. Слэттера.
Датируется по содержанию письма.
1. как должное - (англ.).
2. «Мой друг Волховский вам рассказал о недовольстве студентов, накопившемся за 20 лет полицейского надзора над университетами, и о том, как студентов за их мирные митинги отправили в армию солдатами» — (англ.).
3. Имеется в виду Николай Васильевич Чайковский (1850–1926) — народник, член кружка «чайковцев». В эмиграции с 1874 г., с 1880 до 1907 г. жил в Англии. Корреспондент Кропоткина.
4. Кропоткин был во второй раз в США весной 1901 г.
[2 août 1901]
Vendredi.
Mille mercis pour Viré. Les expériences sont moins nombreuses que je ne le croyais d’après la «Revue générale». Mais c’est un appoint tout de même. J’espère m’affranchir dans 4–5 jours. En ce moment je ne suis capable — le temps manque — de penser qu’à De Vries et Hertwig, Poulton et Weismann [1], le Karl Marx de la biologie, tout aussi superficiel, faisant grandissimes généralisations sur une poignée de faits — métaphysique sur un fondement qui ne tient pas debout. Bonnes et fortes amitiés à vous deux. Je tâche de faire imprimer votre traduction de La conquête [du pain] ici.
P. K.
Combien vous dois-je pour les livres?
[2 августа 1901]
Пятница
Тысяча благодарностей за Вире. Опытов меньше, чем я представлял, читая «Revue générale». Но все же это дополнительные сведения. Надеюсь освободиться через 4–5 дней. Пока я способен думать только — нет времени — о Де Фризе и Гертвиге, Пултоне и Вейсмане [1] — это Карл Маркс в биологии, такой же поверхностный, из горстки фактов выводит громадные обобщения, метафизик на зыбком основании. Добрые дружеские приветствия вам обоим. Пытаюсь напечатать здесь ваш перевод «Завоевания [хлеба]» [2].
П.К.
Сколько я должен вам за книги?
Anarchistes en exil. P. 108–109, № 20. Публикация М. Конфино. Датируется по почтовому штемпелю.
Перевод Т.А. Сербиной.
1. Хуго Де Фриз (1848–1935) — голландский ботаник, генетик. В 1900 г. одновременно с К.Э. Корренсом и Э. Чермаком переоткрыл и подтвердил законы Грегора Менделя. Автор термина «мутация», разработал мутационную теорию. Рихард Гертвиг (1850–1937) — немецкий биолог; изучал деление простейших, сформулировал закономерности объемных соотношений ядра и протоплазмы. Эдвард Бэгнол Пултон (1856–1943) — английский биолог–эволюционист; известен своими работами по мимикрии и вообще окраске насекомых. Август Вейсман (1834–1914) — немецкий зоолог, теоретик эволюционного учения. Занимался теоретическими исследованиями, посвященными защите, обоснованию и развитию учения Ч. Дарвина. Утверждал, что наследственные признаки передаются с помощью зародышевой плазмы; до появления менделевской генетики, получившей впоследствии всеобщее признание, эта теория считалась основным объяснением роли механизма передачи наследственных признаков в результате естественного отбора в процессе эволюции живой природы.
2. «Завоевание хлеба» — книга Кропоткина, в русском переводе чаще выходившая под названием «Хлеб и воля». Французское издание впервые вышло в 1892 г. В 1902 г. вышло сразу два русских издания; переводчик в обоих изданиях не указан.
Dunrobin. Morton Kd.
Kirkley Lowestoft.
21 августа 1901
Родной мой
Спасибо большое за «Искру». Интересно. — Она печатается, конечно, в Швейцарии? Ты говоришь, Плеханов — ловкий журналист; т.е. навык, манера несомненно есть, а приобретается эта манера постоянным чтением французских и немецких социалистических газет. Но содержательности в его статье (если передовица — его) очень мало. Правду ты говоришь: настоящего слова нет. Но его-то и не хотят социал-демократы. Сколько ни верти, сколько ни разбирай их теории, — больше всего они не хотят именно революции. Вся борьба между Бакуниным и Марксом в Интернационале была не из-за личного властолюбия, не из-за столкновения теорий — а только и исключительно из-за вопроса: примет ли Интернационал революционное направление, которое хотели ему придать латинские федерации, или контр-революционное, доктринерное постепеновское направление? Все остальное была «надстройка». Если из Маркса сделали великого теоретика, то не потому, что его теориям придавали такое значение (Либкнехт раз, в разговоре, очень откровенно это выразил) — а потому, что его теории давали якобы научное обоснование постепеновству — против революционеров. Как же может Плеханов сказать это «слово» или одобрить твой план, не переделавши плоти и крови своей, не переставши быть, чем он есть?
До сих пор русское рабочее движение шло так, как шел Интернационал в начале. Теперь наступает такой период, когда рабочий террор, а также и местный политический должны проявиться; должны происходить и вооруженные столкновения между рабочими и полицией.
И вот вожаки, — «главари» — вынуждены себе поставить вопрос, который Брусс мне поставил, когда после Бернской манифестации и под влиянием русских дел (Вера Зас[улич]) видно было, что наступает период борьбы.
— «Ведь мы головы свои сложим, Петр, в этой борьбе, — говорил он мне. — Что бы ни случилось, ведь за нас возьмутся». — «Как быть! Пусть!» — отвечал я. — А Брусс взял да и ушел, написавши нам письмо, очень дружеское, но в сущности на тему — «рано».
Вот и русские «главари» в этом положении: До сих пор весело было быть главарями, хотя бы и с тюрьмой и со ссылкой. А теперь, ведь, головой придется расплачиваться. И в русском рабочем движении неизбежен теперь поворот «на смазку». А ты захотел, чтоб они говорили о «революции». Прочти, между прочим, печатный отчет о 4-м Съезде Еврейского Бунда. Там эта тенденция «на смазку» очень ясно выражена И я понимаю их — ими руководит не одно чувство личной опасливости, а также чувство ответственности. Ответственность, конечно, большая, которая заставит всякого порядочного человека задуматься. Толкать рабочих под верные пули никому не хочется.
Только ход истории таков, что без этих мелких, и всякий раз гибельных столкновений, не обойдешься. Без них не бывает революции.
Вот почему революционной, в том смысле, как ты ее понимаешь (а не в доктринерском смысле), может быть только анархическая организация, т.е. с отсутствием организации и «главарей». — Организация, роковым образом, произведет застой.
А между тем ты вполне прав. Только таким революционным нападением, везде, в тысяче пунктов, и удастся сломить российское самодержавие, т.е. чиновничий гнет — охлократию придворной челяди, который зовется самодержавием. Но также несомненно и то, что социал-демократия должна мешать этим бунтам. Это ее историческая функция. Для того она и была создана.
Быть может, когда этот вопрос будет поставлен в России ребром, в России найдется фракция, которой и мы понадобимся. Пока мы им помеха, бельмо в глазу.
Ну, крепко тебя обнимаю.
Петр.
Я, наконец, наладился с Чертковым, печатать русский перевод Conquête du Pain.
Статья О голоде очень хороша. Только едва ли она Плеханова. Тон — другой.
Искру переслал Варлааму.
Русский историч. архив. 1929. С. 315–317. Публикация В.А. Мякотина.
[Summer 1901]
Toto, sweet, how are you?
Yesterday we had a fun! D. went to the little room by the larder. He thought he was locked. He knocked, but L.T. played & we heard nothing. So he came out through the window and, the kitchen was being closed, — in through the kitchen window! You may imagine how we laughed. Mama, & you, & Finch, were missing to make it still more lively.
Much love & many kisses to all.
Fafa.
[Лето 1901]
Тото, радость моя, как ты поживаешь?
Вчера у нас было веселье! Д. пошел в маленькую комнату возле кладовой. Он думал, что он был заперт. Он постучал, но Л.Т. играла и мы ничего не слышали. Так он вылез через окно, а так как кухня была закрыта, — то и через кухонное окно! Можешь себе представить, как мы смеялись. Жаль, что не было мамы, тебя и Финча — с вами было бы еще веселее.
Шлю всем вам множество поцелуев, любящий вас всех
Фафа.
Архив МЗДК. Ф. 22/5152. Оп. 1. Д. 58, л. 8. Почтовая карточка; марка оторвана, дата на штемпеле не читается. Адрес: Miss Toto Kropotkin «Dunrobin» Morton Rd. Kirkley Lowestoft. Датируется исходя из адреса: Кропоткины отдыхали в Лоустофте только летом 1901 г., причем c 21 августа по 4 сентября П.А. Кропоткин был там с семьей.
| Завтра — Bromley, Kent. | Dunrobin. Lowestoft. 4 сентября 1901. |
Дорогой мой друг,
Спешу ответить на ваше письмо, чтобы вы получили его до отъезда в Швейцарию. Это очень важно.
Насчет печатания. Если действительно есть человек, который может серьезно заняться типографией в Женеве, а не бросить все в один прекрасный день, как М[аевский] [1], и если вы его знаете, то прекрасно. Я все-таки думаю, что нам придется завести свою типографию в Лондоне. Но так как настоящего человека нет и не предвидится, то надо пользоваться тем, что есть, и как можно скорее выпустить хоть часть изданий, на которые у нас есть деньги. Теперь порядочную, даже большую часть моего времени берут переводы (французский и русский) моих Мемуаров — над первым я работаю здесь каждый день регулярно несколько часов; затем ваш перевод Conquête du pain, над которым приходится порядочно работать (не грустите: это дело навыка и приобретается постепенно). Но французский перевод Мемуаров уже подвинулся (¾ отправил), и время немного освободится.
Из 3-х книг, которые вы мне прислали, я получил только одну (русская аккуратность), Les beautés du sabre. Ее, мне кажется, следует сейчас же издать.
Всего важнее издать сейчас же, по возможности больше. Иначе дама права, что сердится. Вследствие этого я уже сговорился с Чертковым, и печатание перевода Conquête идет довольно быстро и очень хорошо. Куплена бумага, нанят особый наборщик.
Для женев[ской] типографии, следовательно, есть сейчас работа: Société mourante[2]. Выпускайте ее не медля. Гоните работу.
Затем, я думаю, вы могли бы сейчас же взяться за Beautés du sabre. Только предупреждаю вас: перевод начала будет труден, и я, на вашем месте, сделавши его, тщательно бы выправил его (кончив ½ книги или больше) и переписал бы, если нужно.
Второе, насчет Паули [3]. Я совершенно и абсолютно отказываюсь иметь с ним, прямо или косвенно, какие бы то ни было дела. Мы не можем и не имеем никакого права по отношению к нашим товарищам относиться спустя рукава к подобным выходкам. Продолжая с П[аули] сношения, мы этим самым поощрили бы его и возможных подражателей к подобного рода штукам, и я удивляюсь одному, каким образом Паули после такой ошибки (пусть будет это ошибка, если хотите) сам не понял того, что в революционных кружках ему делать больше нечего, и давно сам не уехал в Америку начать там новую жизнь. У нас был такой случай, хотя гораздо менее худой, с Peuckert’oм, который, желая дать шпиону Reuss’y возможность оправдаться и легкомысленно взяв с него на поездку деньги, поехал с Reuss’oм в Бельгию и там выдал, против воли, Neve. Peuckert понял, по крайней мере, что ему следует исчезнуть со сцены, и исчез. Удивляюсь, как Паули этого не понял.
Никто ни под каким предлогом, ни в каком случае, а тем более человек неглупый не имеет права взять на себя право вести со шпионами двойную игру. Тем более принадлежа, как П[аули], к известной группе. Он не имел абсолютно, ни под каким предлогом права вступить в переговоры со шпионами, которое значит, в конце концов, без прикрас, брать на себя право решать, что и кого можно выдать шпионам, а кого — нет.
На нас, считаемых в России и опытными, и нравственной гарантией для других, лежит строгая ответственность (вспомните хоть Morison’a). И ни в каком случае не имеем мы права покрывать Паули, сохраняя с ним личные сношения, а тем более политические.
Затем, если хотите, весь нравственный облик этого человека, по-моему, чужд нам.
Не знаю, известно ли это вам, но его верхоянский товарищ, его тогдашний admirateur [4], нам рассказал рассказ самого Паули о том, как он, Паули, будучи в крепости (до Верхоянска) уже тогда предложил жандармам вступить на их службу. Вы, впрочем, вероятно, это знаете.
Когда его обвинили в сношениях со шпионами, он начал с того, что отрицал и только, когда вынужден был, признался. До того же толкал товарищей вести агитацию против его изгнания.
И в личной жизни, личные его защитники признают, что он «человек жестокий», из тех, которым своя личность превыше всех.
Я его никогда не видал и сужу только по тому, что слышу от его защитников106. И этот нравственный облик мне крайне несимпатичен.
Но это личное впечатление, которое можно passer outre [5]. Главное, и тут уже не может быть никаких сомнений, человек, дважды в жизни по собственному сознанию предлагавший взаимные услуги шпионам, — и это, не обмолвившись словом никому, — этим сам себя выключает из всякой политической или просто взаимно симпатичной группы. Он нам чужой. Личными симпатиями мы, в данном случае, не имеем права руководиться, это было бы преступно. Он сам себя выделил и выключил из всех кружков. Если Аграрная лига [6], в которую Паули вступил, презирая ее, «только ради сношений», возобновит с ним сношения, это их дело. Вас же убедительно прошу очень серьезно отнестись к этому делу. Я знаю, что это тяжело, но на вашем месте я бы прямо сказал ему: «Вы сами, делая дважды такой шаг на свой страх, выключили себя из всех револ[юционны]х кружков и организаций. Человек, действительно сознавший, что он поступил скверно, сам бы это понял».
А если Паули этого не понимает, то скатертью ему дорога.
А читая ваше письмо, я вторично спрашиваю себя: «Стало быть, ему плохо приходилось в Париже? Стало быть он вовсе не „богатый человек“, как говорят его защитники? И стало быть, как только ему пришлось плохо во 2-ой раз (в 1-й раз в крепости, где, по его же словам, жандармы с презрением отнеслись к нему, предложив в обмен привести ему женщину в каземат!), он опять взялся за свою idée fixe — стать Дегаевым!» Нет, подальше, голубушка, от таких людей.
Ну, довольно! Спешу отправить это письмо. Завтра мы возвращаемся в Bromley, очень довольные морем.
Поправилась ли мама? Отдохнули ли вы? Я отдохнул немного, но меньше, чем бы следовало.
Пишу, как видите, в Temps Nouveaux. Хочу разобрать после «l’opium historique», «l’opium économiste», преподнесенный рабочему движению.
Крепко жму вам руку и шлю теплый, сердечный привет маме и вам от всех нас.
ПК.
Anarchistes en exil. P. 112–115, № 23. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et soviétique. 1983. Vol. 24, № 1/2. P. 117–119.
1. Иосиф Альбинович Маевский, анархист, по образованию врач, в 1899 г. отправился в Канаду, поскольку очередная партия переселявшихся туда духоборов нуждалась в медицинской помощи (Юниверг Л.И. Книгоиздательство И.Маевского // Альманах библиофила. — М.: Книга, 1979. — Вып. 7. — С. 160–168).
2. Книга Жана Грава «Умирающее общество».
3. Николай Паули был арестован в 1883 г. по делу типографии «Народной воли» в Петербурге и сослан в Восточную Сибирь. В 1888 г. пытался бежать, был пойман и возвращен в Сибирь; бежал вторично. После успешного побега, желая разоблачить главу Заграничной агентуры Департамента полиции Министерства внутренних дел П.И. Рачковского, обратился к нему с предложением услуг и просил по 1 000 франков в месяц. Рачковский в течение двух месяцев давал ему по 600 франков, но затем, опасаясь Паули, разослал копию первого его письма к нему эмигрантам в Париже, Лондоне и В Швейцарии. Кроме того, по просьбе Рачковского, французскими властями Паули был выслан в Швейцарию. На товарищеском суде в Швейцарии Паули заявил, что его цель состояла в убийстве кого-либо из политической агентуры. Товарищеский суд признал, что Паули действовал корыстно.
4. поклонник — (фр.).
5. пройти мимо, не принимать во внимание — (фр.).
6. Аграрно-социалистическая лига — народническо-эсеровская организация, действовала в 1900-1902 гг. в Женеве.
Viola, Bromley, Kent
12 сентября 1901.
Дорогой мой Гольден.
Возвращаю тебе корректуры.
Большое спасибо за 2-й том Kennan’а. Только как это ты поставил: «перевод из Nineteenth Century». Слишком много чести Knowles’у. Печатались статьи в американском журнале «Century Magazine», который посылал Kennan’а и Frost’а в Сибирь.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 14.
Вторник, вечер
[17 сентября 1901.]
Сейчас получил корректуруи твое письмо, и сейчас же пишу переводчику, прося приехать, в Париж — насчет Отчетов Парижского Конгресса. Как только получу рукопись, пошлю тебе, но боюсь, как бы не затянулось на неделю.
Твой Петр.
Завтра постараюсь выслать для Young [?].
У нас Саша болела, вчера — опять.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 16. Открытка, датируется по почтовому штемпелю.
Viola, Bromley, Kent
19 сентября 1901.
Дорогой мой Гольден.
Посылаю тебе брошюру, Политические Ошибки, о которой я тебе говорил.
Как видишь, Чертков не поставил своей типографии, и я пишу, чтобы спросить тебя, как на этот счет правила в Англии?
Не подвергается ли типография, или кто-нибудь другой, сильному штрафу, если не обозначено, где напечатано? Вообще, если пустить брошюру в вольную продажу, как есть, то нет ли риска для Чертковых, или Nutt, или кого-нибудь другого?
С Чертковой дело вести хорошо. Но с ним — очень трудно. Если бы он не захотел поставить своей типографии, то нельзя ли поставить твою, налепив маленький slip?
Вообще нужно ли это?
Я взялся сам перевести свои доклады Конгрессу 1900-го года, и должно быть, на днях пришлю тебе один.
Как твои глаза?
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 17–18.
Viola, Bromley, Kent
23 сентября 1901.
Дорогой мой Гольден.
Как только получил твое письмо, с твоими горестями, сейчас же сел переводить, и посылаю тебе первый доклад.
Второй переводится, за третий сейчас же сяду между делом.
Пока — посылаю страниц на 25–30. Книжка выйдет листов в 10.
Печатать можно в 1000 экз. Чтó ты посоветуешь?
Можешь ли ты взяться за эту книгу?
Если да — то отлично: начинай набирать. Предисловие будет написано потом. Отпечатаем вместе с заглавием.
Сигнатурка, внизу листов, путь будет «Доклады Конгрессу».
Задержки в рукописи — не предвидится.
А пока крепко жму твою руку.
Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 19–19 об.
Понедельник
[30 сентября 1901].
Дорогой мой друг,
Два слова, второпях. Не можете ли вы сейчас же засесть за перевод «Rapport au Congrès de 1900», Domela Nieuwenhuis’а о войне. Мой («Communisme et Anarchie») почти отпечатан. Черкезов переводит свой. Я — мой «Justice». Гольденберг требует рукописи. Ему нужно послать поскорее.
Пересмотрите хорошенько свой перевод так, чтобы я мог послать его, не читая, в типографию. И, как только будет готова, скажем, ⅓, присылайте его мне.
Очень тороплюсь. Juste le temps [1] обнять вас с мамой.
ПК.
Я писал Шишло [2], страховым. Вернулось — pas laissée son adresse [2].
Anarchistes en exil. P. 117, № 26. Публикация М. Конфино.
Датируется на основании содержания письма В.Н. Черкезову от того же числа.
1. Вот бы — (фр.).
2. Николай Александрович Шишло — эмигрант, близкий к эсерам, жил в Лондоне.
3. не оставил своего адреса — (фр.).
30 сентября 1901.
Родной мой.
Посылаю тебе забытое «Предисловие». Я его кончил. — Ура!
Первую тетрадку ты читал и одобрил. Твои замечания карандашом я включил. Вторую ты приблизительно знаешь, но я ее сильно сократил (были повторения и т.д.). Третья же написана совершенно вновь, вместо прежней, которая была — швах.
В таком виде, кажется, сойдет. Но если можешь, и не скука, прочти, пожалуйста, вторую и особенно третью тетрадку.
Но вышло уже не предисловие к Conquête du Pain [1], а независимая, кажется, книжка. Объем ее — 30 стр. Nineteenth Century, т.е. 60 стр. нашего формата.
Хуже всего то, что по характеру (более научному, менее понятному) она уже не подходит в Conquête du Pain.
Это, впрочем, полу-горе. Деньги есть, и мы сможем отпечатать ее особо, книжечкою в 64 стр. Скажи, что ты думаешь?
Вчера мы тебя с Фридою [2] поджидали к обеду. У нас была Miss Whithington, очень милая женщина из Бостона, с которою мы насаждали — и, черт бы их побрал! оказывается, уже насадили — школьные сады в Америке. Сегодня она с Сонею и Тоською осматривает Swanley Agricultural College.
Когда вы не приехали, мы все были в огорчении, а потом даже почти подумали, что проскучали бы вы оба. Наехало человек 8 англичан. Народ, правда, большей частью интересный, но набившись все в одну комнату, трудно было вести путные разговоры. А нам вдвоем и совсем бы не удалось поговорить по душе. Но Саша очень огорчена была, не видя Фриды.
Завтра мне нужно в Лондон, в среду тоже, кажется, что-то. Но как только отработаешься, приезжайте оба, в будни. —
Гольденберг так гонит, что нужен твой перевод, также доклад Nettlau и т.д. Писал Шишло, страховым. Письмо вернулось: уехал, не оставив адреса. Приходится рукой махнуть.
Сегодня утром отправил корректуру чуть не всего моего доклада. Пишу М.И. Г[ольдсмит], прося сейчас же засесть за Домелин доклад. Она уже, было, начала [3].
Подумай об общем заглавии:
— «Издания группы…
„Свобода“, что ли? Или „Воля“?
Ну, крепко обнимаю обоих, за всех нас.
Петр.
Каторга и ссылка. 1926. № 4. С. 10. Публикация Б.И. Николаевского.
1. Предисловие к книге «Завоевание хлеба» (Conquête du Pain, в русском переводе печаталось также под заглавием «Хлеб и воля») разрослось в отдельную работу. См.: Кропоткин П.А. Современная наука и анархизм. — Лондон: Группа русских коммунистов-анархистов, 1901. — 64 с.
2. Жена В.Н. Черкезова.
3. Доклады предназначались для не состоявшегося (из-за противодействия французской полиции) Международного революционного рабочего конгресса 1900 г. См.: Доклады международному революционному рабочему конгрессу 1900 г. — Лондон, 1902. — 119 с.
15 октября 1901.
Дорогой мой Гольден.
Посылаю тебе продолжение и конец брошюры Совр[еменная] Наука etc., а также оглавление и заглавный лист.
Оглавление помести, где найдешь удобнее — в начале или в конце.
Брошюрка выйдет, верно, страниц в 80.
Твой Петр.
В 3-й тетради есть длинное примечание. Набери его, пожалуйста, самым мелким шрифтом (как в Докладах).
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 21–22.
Viola. Bromley. Kent
October 15, 1901.
Dear Keltie.
I have got today a letter from Bertrand, and I have communicated to him what you said last time I saw you about a draftsman.
I think, from what he writes, he will be delighted, and I ask him to send me a full description of his qualifications.
Yours sincerely
P. Kropotkin.
Viola. Bromley. Kent
15 октября 1901.
Дорогой Келти.
Сегодня я получил письмо от Бертрана и пишу ему, чтобы передать ему то, что услышал от вас о чертежнике, когда мы виделись в последний раз.
Из того, что он пишет, я заключаю, что он будет обрадован, и прошу прислать мне полное описание его квалификации.
Искренне ваш
П. Кропоткин.
RGSA. J.S. Keltie file. Corr. block 1881–1910. Перевод А.В. Бирюкова.
17 октября 1901.
Дорогой мой Гольден.
Возвращаю тебе корректуру.
Лист мог бы идти в печать, но на 32-й стр. что-то неладно, а без рукописи (эта часть рукописи мне еще не вернулась) не могу понять, в чем дело.
Заголовок «Соц. Парт[ии] у государства» не понимаю.
Пришли, пожалуйста, корр[ектуру] этой страницы, с рукописью.
Если есть какой-нибудь заголовок (что-то не помню), он должен идти во всяком случае под цифрою
II
Заголовок
и тогда — не жирным шрифтом, а только мелкой капителью.
Твой П.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 23–23 об.
17 октября 1901.
Дорогой мой друг,
Спешу выслать вам на всякий случай 150 фр. Простите, что не сделал раньше. Каюсь чистосердечно, замотался среди разных дел и только вчера вспомнил, что еще не сделано.
Насчет П[аули] — какое кому дело в Париже до того, о чем мы с вами переписываемся? Вы меня спросили, как лучше поступить в нашем общем деле. Я вам сказал, как лично отношусь к делу П[аули] и рассказал вам, что знаю о нем от человека, знавшего его в Колымске. Мне крайне неприятно было бы, если бы этот эпизод, а следовательно, и имя рассказчика — человека легального — стало предметом парижских пересуд. Все, что парижанам следовало бы сказать, если они этим бы интересовались, это, что «Кр[опоткин] очень строго относился к этому делу, и я (т.е. вы) либо согласна, либо нет».
Конечно, мое письмо, писанное вам лично в ответ на личный вопрос, без всяких réserves [1], не может быть пущено на пищу парижанам. (Неужели вы храните письма? Обыск может быть сделан у вас во всякую минуту из-за обстоятельств, которых никто не может предвидеть. У меня, например, ни одного вашего письма не хранится. Все письма товарищей уничтожаются, в большинстве случаев даже раньше ответа. Это, мне кажется, наша обязанность по отношению к нашим корреспондентам. Я храню только коммерческие письма не от товарищей. Я знаю, что это грустно: есть такие славные письма! Но делать нечего.)
Возвращаясь к П[аули], вчера Чайк[овский] прочел на русск[ом] собрании заявление Аграрной лиги, т.е. организации, к которой принадлежал П[аули]. Раз оно выпущено, оно прекращает всякие дальнейшие разговоры. Не пороча его лично, они заявляют, что ничего в политических делах они с ним больше не могут иметь. Раз такое решение принято товарищами, которым мы верим (и бесконечную доброту кот[оры]х знаем тоже), прибавлять нам больше нечего. Так и скажите парижским товарищам.
Лично мы будем держаться, как найдем лучше. Но раз политически с ним дела иметь не хотят, то остается только вопрос, подать ли руку при свидании, помочь ли в нужде (лично, а не через общественное дело, будь оно хоть продажа брошюр), т.е. остается очень немного.
Насчет предисловия. Право, не вижу, что еще писать. Книжка, предисловие Совр[еменной] науки и анархизма, печатается. Я думаю, что этого довольно.
Притом меня со всех сторон теребят издатели. За 2 месяца я для них ничего не сделал и сегодня, наконец, взялся за работу. Корректуры 4-х книг и так возьмут много времени.
Ну, крепко жму вам руку, голубушка, и шлю обеим сердечный привет от нас обоих.
ПК.
Anarchistes en exil. P. 118–119, № 27. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et soviétique. 1983. Vol. 24, № 1/2. P. 119–120.
1. осторожностей — (фр.).
Viola. Bromley. Kent
30 октября 1901.
Дорогой мой.
Спасибо тебе большое за корректуры. Я боялся, как бы с приездом Ш[ишло] не пришлось отложить Современную науку в долгий ящик.
Ш. уже был дней 7 тому назад в Марокко, и теперь должен быть на обратном пути. Скоро заявится, полный сил и свежих впечатлений.
— После доклада Черкезова мы печатаем, стало быть, мой, о Суде; затем Ньювенхуза о Войне, Неттлау о солидарности рабочей, и мой — о Мелкой Промышленности в Англии.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 32–32 об.
Суббота. [Октябрь 1901]
Дорогой мой друг,
Мне так надоело дело П[аули], что в моем письме, верно, сказалось это раздражение. Не сердитесь за это на меня.
Сюда приехал один товарищ, бежавший после 12-и лет каторги в Каре и 5-и лет Сибири после этого. (Не пишу имени: он скоро будет в ваших краях.) Он должен был придти на ежемесячное русское собрание. Я потому только не поехал, что простудился, но Соня съездила. И весь вечер, вместо того, чтобы сделать из него встречу товарищу, соц[иал]-дем[ократу], много пострадавшему, не совсем свежему), проговорили — ерунду, конечно — все о том же П[аули], хотя Чайк[овский] и прочел заявление Лиги. Приплетали Клеточникова [1] (нашли сравнение: чиновник канцелярии и экс-революционер, предлагающий (на свой страх) стать доносчиком!!). Говорили все чужие, не эмигранты, которым столько же дела до революции, сколько нам с вами до снега в Тироле…
Теперь Лига произнесла свое решение, и этого с нас довольно. Пусть они сами между собой толкуют, достаточно ли оно.
Одно только. Сделайте так, чтобы имя Колымца не циркулировало в Париже среди чужих. Ш[ишко] и P[ierrot], конечно, свои, но чтобы дальше не шло.
Ну, довольно об этом. Печатание Conquête (заглавия русского все еще не придумали мы тут!), Докладов и Совр[еменной] науки идет быстро. Ваш перевод опять пошел гораздо лучше. Вчера читал главу об «Libre entente» и «Objections», так последней даже наслаждался — так красиво переведено.
Теперь строчу ответ Победоносцеву. Я напечатал в July и Aug. [номерах] North American Review статью о России [2]. Победоносцев отвечает в [номере] от 15 сентября (Stead [3] намекает, что по приказу свыше). Выгораживает царя и себя («Боголепов [4] меня не слушался»), а затем восхваляет свои церковно-приходские школы. Ответ приличный [5]. Я и хочу ответить несколько слов [6].
Ну, самый сердечный привет вам и маме.
ПК.
Шлите продол[жение] доклада Domela. Он уже набирается.
Anarchistes en exil. P. 119, № 28. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et soviétique. 1983. Vol. 24, № 1/2. P. 120.
Датируется по неясному почтовому штемпелю.
1. Николай Васильевич Клеточников (1846–1883), народник, агент Исполкома «Народной воли». В марте 1879 г. поступил на службу в III отделение. После упразднения III отделения (август 1880 г.), с декабря 1880 г. заведовал секретной частью 3-го делопроизводства Департамента полиции (идентичного по смыслу 3-й экспедиции III отделения). Имея допуск к совершенно секретным документам, предупреждал революционеров о планах тайной полиции. В январе 1881 г. арестован, приговорён к смертной казни, замененной вечной каторгой. Умер в Петропавловской крепости.
2. Kropotkin P. The present crisis in Russia // The North American Review. — 1901. — Vol. 172, № 534. — P. 711–723.
3. Уильям Стед (1849–1912) — британский публицист, общественный деятель.
4. Николай Павлович Боголепов (1846–1901) — в 1898—1901 гг. министр народного просвещения.
5. См.: Pobiedonostseff K. Russia and popular education // The North American Review. — 1901. — Vol. 173, № 538. — P. 349–354. Одновременно с этой статьей появился ее русский вариант, напечатанный без подписи: Ответ русского человека Кропоткину // Московские Ведомости. — 1901. — № 284–285.
6. Ответом на статью Победоносцева стала статья Кропоткина «Российские школы и Святейший Синод» (Kropotkin P. Russian schools and the Holy Synod // The North American Review. — 1902. — Vol. 174, № 4. — P. 518–527. Вся полемика Кропоткина и Победоносцева в переводе на русский язык перепечатана в кн.: Русская социально-политическая мысль XIX — начала XX века: П.А. Кропоткин. — Социально-политическая мысль, 2004. — С. 164–202.
8 ноября 1901.
Дорогой мой Гольден.
Вот и доклад Неттлау.
После моего, о Правосудии, пусти доклад Ньювенгуза о Войне, — благо он весь у тебя; затем — доклад Неттлау, а потом мой о Мелкой Промышленности.
Если же доклад Неттлау не был бы готов вовремя, то пустишь мой сперва.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 42–42 об.
30 Lansdowne Place
Hove. Brighton
8 декабря 1901.
Дорогой мой Гольден.
Спасибо за писульку. — Поправляюсь понемногу, но очень уже медленно. Два–три письма написать и то трудно, а «сочинить» и десять строк не могу. —
Все брошюры перешли, пожалуйста, в Bromley. — Только оставь, сколько нужно, в Фонде, на комиссию. — (Сколько нужно делать уступки, сам назначь: 30% или 40%. Я так и буду этого держаться.) Затем вышли мне, пожалуйста, сюда (в Hove) экземпляров 50. Я разошлю в разные места.
— Насчет печатания хотел бы я очень пустить Государство; но перевод требует сильных поправок, а я еще не способен работать.
— Как быть с Докладами? Я должен написать Предисловие, а еще не в силах.
Крепко тебя обнимаю.
Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 53–54.
9 декабря 1901
Большое спасибо тебе, родной мой, милый, крепко любимый, и Фриде нашей родной, за ваши добрые, милые письма. Я так был рад, родной, твоим милым строкам! Ведь вот уже месяц, как я слег, и настоящим образом, в живой беседе, не виделся с тобой. Но мое «изгнание», как выразилась Фрида, скажи ей, идет впрок. В неделю я удивительно поправился. С виду — совсем по-прежнему. Только по труду — думать или писать что-нибудь, я чувствую, насколько я еще не вошел в норму. Но силы возвращаются. Я так был рад приезду Сони с Шурой. Теперь они в театре, а я еще боюсь утомляться вечером и остался дома.
Читаю. Попалась книга Busch’а, о Бисмарке. Интересно. И навела меня на интересные соображения о том, что такое «великие люди», «герои» и их роль в истории. Соображения, кажется, новые. Но писать еще ничего не пробовал. Даже письма едва отвечаю несколькими строками.
А знаешь, от кого я получил длинное письмо? От Guillaume’а. Ему попались мои мемуары, и он очень хвалит за верное понимание Юрской Федерации. Шлет длинное письмо мелких поправок (иные — очень интересные), — ну, и вообще откликнулась старая дружба [1]. Тебя это, верно, порадует, так же, как и меня. Что там ни говори, а Юрская Федерация сыграла добрые дела. Читая Буша и про реакцию после Коммуны, еще больше понимаешь это.
К Рождеству буду дома — и тогда крепко-крепко расцелую тебя.
Твой Петр.
Каторга и ссылка. 1926. № 4. С. 11. Публикация Б.И. Николаевского.
1. М. Неттлау в своем обзоре эпистолярного наследия Кропоткина упоминает найденный им черновик этого письма Джемса Гильома (от 1 декабря 1901 г.) и приводит ответ Кропоткина (от 12 декабря, с сокращениями). См.: Взгляд на жизнь и учение П.А. Кропоткина в свете некоторых его писем 1876–1914 годов / Сост. М. Неттлау // Пробуждение. — 1931. — Детройт, 1931. — № 15; письмо № 51.
Hove.
21 декабря 1901.
Большое спасибо тебе, родной мой, за брошюру. Всё прекрасно, в порядке, как следует быть.
Одно мне досадно, что держу тебя так с мемуарами. Совсем мозги еще плохи. Начал шибко ходить эти дни — дело, значит, идет на поправку.
Крепко тебя обнимаю. Петр.
В понедельник возвращаюсь домой.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 59–59 об.
Viola. Bromley. Kent
24 декабря 1901.
Дорогой мой Гольден.
Спешу выслать тебе деньжат:
Во-1) 1.17.0, чтобы ровно был уплачен счет за Современную Науку и Анархизм,
а во-2) 25.0.0 вперед, под Доклады.
Итого 26.17.0. Не увидимся ли на праздниках? Боюсь, что нам совсем невозможно будет попасть на Новый Год. Ведь уходить пришлось бы в 10.30, чтобы попасть на самый последний поезд, в 12 ч., на Charing Cross.
От всей души желаю тебе всего хорошего на этот новый год и много будущих. Хоть бы в России дождаться чего-нибудь лучшего.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 60–60 об.
Суббота. [Январь 1902]
Дорогой мой друг,
Напишите, пожалуйста, женевцам, что если они так намерены вести дела, то лучше ни-чего не начинать.
Соня написала им более недели, прося выслать нам их издания, и выслала наши, адресуя L. Held, route du Carouge, Genève. Женевцы даже слова уведомления о получении не потрудились написать и своих изданий, конечно, не выслали.
Между тем Фонд здесь, в Лондоне, бомбардирует Соню, требуя женевских изданий!
Для чего мы печатаем? Себя тешить? Тогда не стоит.
Крепко жму руку.
П. Кропоткин.
Anarchistes en exil. P. 126, № 33. Публикация М. Конфино. Датируется условно, по содержанию.
11 января 1902.
Дорогой мой Гольден.
Посылаю тебе конец Предисловия к Докладам и Оглавление, а также заглавный лист.
Это, значит, все, для этой брошюры.
Я думал приложить к ней список анархической — книг и газет — но лучше отложу, чтобы не затягивать.
Твой Петр.
Сколько мы печатали Докладов? 1000 или 2000 экз.?
Соня до сих пор не получила из Женевы книг.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 61.
Viola, Bromley, Kent
January 12 1902
My dear Rowley.
I was expecting a word from you about your having settled the money affair.
I repeat you again that I am extremely thankful to you for the most kind and friendly feeling which has guided you, and that I am extremely thankful, too, to the friends who took so warm an interest in my recovery.
But I hope soon to be able to resume my work, and, as my wife has already written to you, we are able to manage a short holiday with our own means.
I hope, dear Rowley, that you will not refuse to express these thanks of mine to all the subscribers and to return to all of them their subscriptions.
I will not full happy so long as this has not been done.
P.K.
P.S. I need not tell you dear Rowley how much it grieves me to take this step in what was, on your bexalf [?] a work of love; but that some love to me must tell you that I am right.
P.K.
Viola, Bromley, Kent
12 января 1902.
Мой дорогой Роули.
Я ждал от вас сообщения о том, что вы привели в порядок денежные дела.
Я вновь повторяю, что чрезвычайно благодарен за столь добрые и дружественные чувства, которые руководили вами, и что бесконечно благодарен друзьям, проявившим столь горячее участие в моем выздоровлении.
Кажется, в скором времени я смогу возобновить работу и, как уже писала вам моя жена, мы сможем устроить небольшие вакации своими силами.
Надеюсь, дорогой Роули, что вы не откажетесь передать мою благодарность всем подписчикам и сможете вернуть им собранные деньги.
Я буду с нетерпением ждать исполнения этой моей просьбы.
П.К.
P.S. Думаю, мне нет необходимости объяснять вам, дорогой Роули, как глубоко огорчает меня этот ответ на ваши предложения, вызванные любовью ко мне; но эта же самая любовь должна подсказать вам, что я прав.
П.К.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 138.
90 Lansdowne Place
Howe. Sussex
25 января 1902.
Дорогой мой Гольден.
Извини, что задержал корректуру. Нужно было прочесть листы для опечаток, а мне прошлую неделю просто отвращение брало смотреть на перо. А к тому же — письма!.. неотложные!
Посылаю теперь все.
Не знаю, присылал ли ты мне корректурку задней стороны обложки, но я не нахожу ее.
Посылаю поэтому новую «рукопись» 4-й страницы обложки (с объявлениями), измененную против прежней, так как Хлеб и Воля тоже готова.
Ты прав, что цену надо поднять. Книжка обойдется до 1000 fr. и нужно считать уступку.
Крепко обнимаю тебя.
Петр.
Думаю, если погода будет хорошая, пробыть здесь еще неделю.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 62–63.
90 Lansdowne Road.
Hove. Sussex.
[26 января 1902].
Два слова, мой друг.
Когда выходит Умирающее общество Грава.
Если на днях, какая цена, чтобы проставить на обертках Хлеба и Воли и Докладов? (Обе выходят на будущей неделе!!) Хорошо? Не правда ли?
Ну, сердечный привет вам и маме.
П.К.
Сейчас перевел Préface Élisée Reclus к Conquête.
Еще на неделю остаюсь: |
90 Lansdowne Road. |
|
Hove. Sussex. |
Anarchistes en exil. P. 126, № 34. Публикация М. Конфино. Датируется по почтовому штемпелю.
90 Lansdowne Road
Hove Sussex
Friday [February 7 1902]
My sweet Secretary.
You have not yet sent me the addresses I asked, & I could not yet send out Autour d’une Vie for this reason.
Ma has sent me Joursky’s. Send, please, an once the others, namely:
Bourtseff’s
& Nettlau’s (at Harlesden [1])
Send me also the address of Mr. Mac Leod.
Sunrise — beautiful promising a beautiful day again.
So I think, not to pack today, but stay till Monday here.
The old lady who played snap with us is here.
Cathlem & the baliérs send you their love. I have bought to Cathly [?] a little book «The Story of the Stars» & delights in reading it.
Thousands of kisses. Fafa.
90 Lansdowne Road
Hove Sussex
Пятница [7 февраля 1902 г.]
Мой милый секретарь.
Ты до сих пор не прислала мне адреса, которые я просил выслать, отчего я все никак не могу разослать Autour d’une Vie.
Мама прислала мне адрес Юрского. Пришли, пожалуйста, все остальные, а именно:
Бурцева
и Неттлау (в Харлесдене [1])
Пришли также адрес мистера Мак Леода.
Восход — прекрасное начало нового прекрасного дня.
Сегодня, я думаю, не буду укладывать вещи, а останусь до понедельника.
Старушка, которая играла с нами в снэп, еще здесь.
Кетлем и baliérs шлют тебе свои любовь. Я купил для Кетли [?] книжку «Повесть о Звездах» и читаю ее с большим наслаждением.
Тысячи поцелуев. Фафа.
Архив МЗДК. Ф. 22/5152. Оп. 1. Д. 130, л. 165–165 об. Датируется по содержанию: год установлен по упоминанию французского издания «Записок революционера» и по адресу — Кропоткин отдыхал в Хове неоднократно, но по указанному адресу — только в 1902 г.; дата — по упоминанию о скором отъезде из Хова и на основании писем Дж. Гильому от 3 февраля 1902 г. из Хова и Л.Б. Гольденбергу от 10 февраля из Бромли.
1. Район на северо-западе Лондона, где М. Неттлау жил в 1894–1898 гг.
Viola, Bromley, Kent
10 февраля 1902.
Дорогой мой Гольден.
Большое тебе спасибо. Брошюры пришли, в должном порядке. Вид у брошюрки очень приличный и заголовок вышел красивый. Словом, — все прекрасно. Хлеб и Воля тоже выходит на днях.
Скажи, сколько выслать экземпляров того и другого Фонду.
Крепко обнимаю тебя. Твой
Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 65–65 об.
Viola, Bromley, Kent
12 февраля 1902.
Дорогой мой Гольден.
Спешу выслать тебе чек в 8.10.0. Спасибо тебе большое за все твои хлопоты.
От тебя записываю первый приход: один фунт за Доклады. Продано, стало быть, cash! Знай наших! А на комиссию всего — 30% уступки, или, вернее, 33⅓, т.е. 8d экземпляр. Ты так и говори, если спросят.
Крепко обнимаю тебя. Твой
Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 67–67 об. На парном л. 68–68 об. — черновик письма другой рукой, по-немецки.
Viola, Bromley, Kent
5 mars 1902.
Mon cher ami,
J’ai lu votre lettre avec beaucoup d’intérêt — personnel et général — et je voudrais pouvoir y répondre tout au long, ainsi que discuter un des points essentiels — l’individualisme. Peut-être le ferai-je un jour, pour l’individualisme, sous forme d’articles. En tout cas, je tâcherai de vous répondre maintenant sans entrer dans de trop long détails.
J’aborde le point central de votre lettre — celui où vous demandez, pourquoi la jeunesse ne vient plus, comme elle venait en 1890–94. «C’est qu’alors,» dites-vous, «on était avec tout ce mouvement d’art et de littérature libertaire …» etc.
Eh bien, on l’est encore. Seulement, ce sont eux qui ne veulent plus de nous, tant que ça, et qui après nous avoir donné quelques camarades, sont maintenant ce qu’ils ont toujours été: épicuriens, individualistes très bourgeois, qui trouvent évidemment dans Nietzsche (comme leur prédécesseurs trouvaient dans «Darwin») mieux leur affaire, ou plutôt leur excuse, que dans l’anarchie.
Le mouvement de 1890–94 s’explique, à mon avis, de cette façon: La jeunesse ouvrière avait cru (l’agitation boulangiste [1] créant une atmosphère inquiétante) qu’il suffirait de quelques dévouements héroïques pour provoquer la révolution. Des gens sérieux et instruits de la bourgeoisie l’avaient cru de même. On c’est aperçu depuis que c’était une illusion, et force fut de s’atteler, en France comme ailleurs au lent travail d’organisation et de propagande préparatoire au sein des masses ouvrières. C’est la phase où nous sommes en ce moment.
Quant à la jeunesse bourgeoise, elle a toujours aimé en France — entre l’âge de 19 et de 30 [ans] — les affirmations hardies [et] épatantes. La négation, le «nihilisme» de l’anarchie les a entrainés. D’autre part, le dévouement de la jeunesse ouvrière, leur sacrifice et leur immolation de soi-même les a impressionnés. Et enfin, un mouvement pareil à celui du nihilisme de Bazaroff — mouvement de mœurs, Kulturbewegung [2] — pour s’affranchir de certains — mensonges conventionnels, est mûr en France. Il s’est produit. Avec cette différence qu’en Russie le mouvement de mœurs nihilistes (1859–69) fut suivi du mouvement populariste, v narod — tandis qu’en France rien de pareil ne s’est produit. C’est pourquoi le mouvement révolutionnaire n’y a rien gagné directement. Où sont les Mirabeau? Où sont les auteurs de dithyrambes à Ravachol? [3] Qui est venu s’atteler à la besogne révolutionnaire? Cette jeunesse a-t-elle donné un seul qui vient relever les vieux? — Nihil.
Cette jeunesse est aujourd’hui Nietzschéenne, parce que — comme vous le dites très bien — le Nietzschéanisme est un des spurious individualismes. C’est l’individualisme du bourgeois, qui ne peut exister que sous la condition d’oppression pour les masses et — notez-le bien — de laquaiisme, de servilisme vers la tradition, d’oblitération de l’individualité dans l’oppresseur lui-même, aussi bien que dans la masse opprimée. La «belle bête blonde» est, au fond, une esclave — esclave du roi, du prêtre, de la loi, de la tradition — un numéro sans individualité du troupeau exploiteur.
Ce n’est pas parce que nous sommes devenus trade-unionistes que cette jeunesse nous a quittée. Attirée par le pittoresque, elle en a eu assez, dès que le pittoresque, le dramatique, s’est ralenti et qu’il a fallu s’atteler à la besogne lente de tous les jours. — «Je suis venu à vous parce que je croyais la révolution proche: mais je vois maintenant que c’est un long travail d’éducation qui est nécessaire.» Que de fois je l’ai entendu dire depuis 25 années!!! Ils se sont amusés du pittoresque de Ravachol, de Vaillant [4], de Pauwels [5] — et ils sont rentrés dans leur petit train-train dès qu’ils se sont aperçus qu’on leur demandait de prouver par des sacrifices, leur soif de liberté. Je ne leur demande pas d’actes de révolte individuelle; les épicuriens n’en font pas. Mais même pour défendre la cause des opprimés (voyez le dernier appel de Grave), pour l’école libertaire, pour les petits soins de la propagande au jour le jour — où sont-ils? Il faudra encore trouver des travailleurs! Connaissez-vous un mouvement, une prise d’armes, plus improductif en hommes pour le mouvement subséquent?
Pourquoi? — Parce que l’individualisme étroitement égoiste — tel qu’on l’a présenté depuis Mandeville (Fable of the Bees) [6] jusqu’à Nietzsche et les jeunes anarchistes français — ne peut inspirer personne. Il ne contient rien de grand, d’entraînant.
J’irai même plus loin — et ceci me semble de haute importance (une nouvelle philosophie à développer): Ce qu’on a appelé jusqu’à ce jour «individualisme», n’a été que du bête égoïsme qui mène à l’amoindrissement de l’individu. Bête, parce qu’il n’était pas de l’individualisme du tout. Il ne menait pas à ce que l’on avait posé comme but: le développement complet, large, le plus parfait attainable de l’individualité. Personne, sauf Ibsen, n’a su, ce me semble, s’élever à la conception du vrai individualisme; et lui encore, l’ayant entrevu par une vision du génie, n’est pas parvenu à l’exprimer de façon à se faire comprendre. Tout de même il y a dans Ibsen une certaine vision de l’individualisme à venir, que j’entrevois, et qui sera la supérieure affirmation de l’individualité — tout aussi différente de l’individualisme misanthrope bourgeois que du communisme chrétien, et également hostile à l’un et l’autre, puisque l’un et l’autre sont l’obstacle au plein développement de l’individualité.
L’individualisme qui, je crois, deviendra l’idéal de la philosophie prochainement à venir, ne cherchera pas son expression dans l’appropriation de plus que la juste part de chacun, du patrimoine commun de la production (le seul qu’ait compris la bourgeoisie); il ne sera pas dans la création de par le monde d’une foule d’esclaves servant la nation élue (individualismus ou pro sibi Darwinianum ou plutôt Huxleianum [7]); il ne sera pas dans l’individualisme sensuel et «l’affranchissement du bien et du mal», que nous ont prêché quelques anarchistes français — mesquins reflets de nos pères, les «esthètes», les «admirateurs du beau», les poètes byroniques et Don-Juanesques qui le prêchaient aussi — non dans l’oppression du voisin (individualismus Nietzscheanum) qui ravale «la belle bête blonde» à l’état de bœuf dans un troupeau de bœufs — mais dans une espèce d’individualismus ou personalismus ou pro sibi communisticum [8], que je vois venir, et que je chercherais à bien définir si je pouvais y donner le temps nécessaire.
Ce que l’on a représenté jusqu’ici comme individualisme, c’était misérable, mesquin, petit — et qui pis est, contenant en soi la négation du but, l’appauvrissement de l’individualité, ou en tout cas la négation de ce qui est nécessaire pour obtenir la plus complète éclosion de l’individu. On avait vu des rois qui étaient riches et mangeaient à se distordre la pause, et on s’est empressé de représenter l’individualisme comme la tendance à devenir riche comme un roi, entouré d’esclaves comme un roi, choyé par des femmes (quelles femmes! en voudriez-vous?) comme un roi, mangeant des langues de rossignol (froides et toujours à la même sauce!) dans de la vaisselle d’or ou d’argent, comme un roi! Et cependant, qu’y a-t-il au monde de plus banalement bourgeois qu’un roi! Et, pire encore, plus esclave qu’un roi!
La bête blonde de Nietzsche me fait rire. Et cependant, grâce à toute une phraséologie perverse qui s’est établie par la littérature, à l’époque (les années 1820 et 1830) où ces messieurs, les esthètes, voulaient vous faire croire qu’ils représentaient, eux, un type supérieur de l’humanité — on continue à croire naïvement que ces messieurs qui demandaient qu’on les laissât abuser des plaisirs («A moi les plaisirs!» air du «Faust» de Gounod), représentaient un supérieur développement de l’individualité, un progrès, un desideratum — les perles de la race humaine! …
Jusqu’à présent, ces poseurs de l’individualisme n’ont eu pour opposants que le prédicateur chrétien, qui leur prêchait l’anéantissement de la personnalité. Aussi ont-ils eu le beau jeu. En démolissant le christianisme, Nietzsche, après Fourier, est superbe. C’est la même chose que lorsque l’on opposait à l’égoïste, l’altruiste, et que celui-là avait la part belle pour démontrer que l’altruiste se guidait aussi par l’égoïsme — tandis qa’à l’égoïste bête — incapable de comprendre son propre intérêt et semblable au roi Zoulou qui croyait «affirmer sa personnalité» en dévorant ¼ de bœuf par jour. Il fallait opposer (comme l’a fait Tchernychevsky) le parfait égoïste — le «réaliste pensant» de Pissareff, qui devenait capable d’infiniment plus de bien social que le plus fort des altruistes chrétiens ou comtiens — tout en disant et sachant que jamais il n’est guidé par rien que par l’égoïsme.
Par ces quelques indications rapides vous comprendrez probablement ce que j’entends par personalismus ou pro sibi communisticum: l’individuahté atteignant le suprême développement individuel possible, par la pratique, en ce qui concerne les quelques besoins primordiaux, et dans ses rapports avec les autres en général, de la plus haute sociabilité communiste. Le bourgeois avait affirmé que pour l’éclosion de la personnalité il lui fallait des esclaves, qu’il lui fallait sacrifier les autres(pas soi, etc. …), et le résultat en fut l’amoindrissement de l’individualité que présente la société bourgeoise moderne. Ça, de l’individualisme?!! … Oh, que «l’individualité» Goethe en aurait ri! Mais prenez ce même Goethe, cette individualité si fortement marquée. S’il avait eu un travail à faire en commun, l’aurait-il regimbé? Non. Il aurait fait le bonheur de ses co-communeux! Tellement il y aurait apporté de joie de vivre, de gaieté, d’esprit, d’entrain communiste, sociable. Et, en même temps, il n’aurait rien perdu de son immense poésie personnelle ni de sa philosophie: il y aurait encore gagné, en apprenant un nouveau côté du génie humain (Voyez sa joie en apprenant l’appui mutuel!), la joie de jouir de la nature dans un travail communal. Sa personne, son individualité, se développant ainsi dans cette nouvelle direction (rien d’humain ne lui étant étranger), une corde de plus se serait ajoutée à l’accord de sa lyre. Et j’ai connu, dans la vie communale russe, de ces personnalités qui, tout en étant ce que les russes appellent mirskoi tchelovek (un homme communal) au plus haut degré, furent aussi des personnalités rompant avec tous les préjugés de leur village et marchant seuls, isolés, dans leur voie — soit pour la révolte politique individuelle, soit pour la révolte de mœurs personnelles, soit pour la révolte anti-réligieuse, amoureuse, etc…
Voilà pourquoi l’individuahsme dont nous ont parlé les jeunes anarchistes français pendant un moment, je le trouve mesquin, petit, et faux, puisqu’il manque précisément le but qu’il se pose. Et cette note résonne à mon oreille d’autant plus fausse qu’il y avait à côté — des hommes, qui, en ce moment même, consciemment montaient l’échafaud pour la cause commune, après avoir hautement affirmé leur personnalité. C’est seulement à cause de la confusion qui règne sur la conception de l’individualisme que d’autres, s’appelant individualistes, ont cru appartenir au même camp intellectuel et politique que ces hommes de sacrifice. Ceux qui s’appelaient «individualistes» (dans le sens bourgeois) avaient aussi peu de droit à les compter «leurs» que les chrétiens auraient eu ce droit. Ils appartenaient à la variété que je vois venir et que Ibsen a cherché à produire dans ses drames.
La lettre devient si longue, que je suis forcé de glisser très rapidement sur les points très importants de votre lettre. Je répète encore, que si le mouvement s’est ralenti en France, c’est parce que la situation générale n’est plus aussi révolutionnaire que’elle l’était avant 1894–95, et que l’on s’est aperçu que l’on ne pourrait provoquer la révolution à dix ou à cent. On avait beau s’imaginer que par une forte poussée de quelques-uns on parviendrait à faire éclater la révolution: il n’en a rien été, et il a fallu s’atteler au mouvement préparatoire qui précède toutes les révolutions. Il faut, en outre, un idéal à la révolution, et — l’individualisme bourgeois pouvait-il l’être? Non! Et quant au communisme anarchiste, s’est-il assez nettement déterminé, je ne dis pas au sein des millions, mais, disons, au sein des anarchistes mêmes? Non! (Il ne peut se déterminer que dans les essais pratiques de la vie.) Qu’est dans ce mouvement préparatoire que nous sommes rentrés depuis 5–6 ans — l’absence de questions irritantes, telles que le boulangisme et Dreyfus, permettant de nouveau (pour quelques années seulement) ce travail.
Si nous pouvions, profitant de cette accalmie, expliquer, comme vous dites, notre idée! Mais nous nous trouvons en face d’un problème, comme il n’y en a pas eu jusqu’à présent: l’éthique d’une société d’égaux, absolument libres. L’éthique chrétienne n’avait qu’à copier l’éthique boudhiste, celle de Lao-tse, etc., en les délayant d’eau et les rapetissant. Nous avons à créer l’éthique nouvelle de la société future socialiste. Le milieu anarchiste ouvrier travaille à créer cette éthique. Le travail se fait sur mille points. L’idée générale commence à se dégager. Mais, soit qu’il nous manque un génie, soit que l’inachevé de ce travail ne le permette pas encore — nous ne faisons qu’entrevoir. Oui, il faut renouer le fil; seulement pas avec les quelques «individualistes» de 1890, mais avec les Grecs de la Grèce antique. Bien loin, comme vous voyez! [9]
Quant à vos appréciations sur le rôle des travailleurs — passé et actuel — je dois prendre ici d’une très large main la part de l’exagération dont vous me parlez — exagération inévitable de la brièveté. Je crains seulement que même en faisant une très large part à cette exagération inévitable, il ne reste un substratum, sur lequel il nous sera difficile de nous mettre d’accord. Vous avez montré le manque de solidarité entre ouvriers. Très bien. Et puis? Pour ma part et, je crois être dans le cas de milliers d’anarchistes et de 100 000 socialistes, je n’ai pas eu besoin d’exagérer les vertus des ouvriers pour épouser la cause de la révolution sociale, éminemment ouvrière. Mais c’est pour forger peu à peu la solidarité entre divers métiers, et, plus tard, diverses nations, pour élargir l’idée de solidarité, pour vous permettre de l’élargir aujourd’hui comme vous l’avez fait, que l’Internationale fut fondée. C’est précisément pour réveiller cette solidarité — sans laquelle il serait difficile de progresser — qu’il faut travailler à ce que les syndicats et les trade unions ne soient pas escamotées par les bourgeois, qui, après avoir failli comme modérés, cherchent à arriver au pouvoir comme avancés.
Il ne s’agit pas pour moi de savoir «qui est mieux — le bourgeois ou l’ouvrier?» Cela ne m’intéresse pas plus que la question de savoir «qui est mieux — l’homme ou la femme?» — question qui passionnait d’une façon fort amusante les héros dans une nouvelle russe. Ce que je sais c’est que le travailleur a, au moins, l’habitude de faire une quantité de travail désagréable — du travail, non seulement de l’amusement — ce qui est un point important pour l’avenir; que, habitué au travail manuel, il ne cherche pas, dans ses rêves d’avenir, à se réserver une place parmi les gouvernants, ce que font les social-démocrates; et que, étant exploité aujourd’hui au bas de l’échelle, il a intérêt à réclamer l’égalité; qu’il n’a cessé de la réclamer; que pour elle il s’est battu et se battra encore; tandis que le bourgeois, avide et bête, croit qu’il est de son intérêt de retenir l’inégalité. Pour cela, le bourgeois fait sa science, sa politique, forge son pouvoir. Et chaque fois que l’on s’est battu pour l’égalité, le bourgeois était pour l’inégalité, pour le droit de gouverner, tandis que le peuple était de l’autre côté. Aucune provision de raisonnements ni aucune statistique n’y fera rien et, comme je vous l’ai déjà dit dans ma dernière lettre, c’est encore le peuple, l’ouvrier qui s’est battu dans la dernière prise d’armes que vous puissiez me citer (1871); et je ne vois pas aucune raison pour qu’il en soit autrement à la prochaine qu’il en a été en 1871, à Milan, à Barcelone, à Trieste — partout!!
Quant à la tolérance dont vous parlez, je ne peux que vous répéter que selon moi on n’a que trop exercé la tolérance du côté qui a été dans le vrai. Je suis pour le bien agressif, et je crois que prêcher le bien passif, comme l’a fait le christianisme et comme vous semblez le demander (mais je me souviens à temps de la correction contre l’exagération de toute lettre brève), c’est entraver le progrès. Oui, il y a dans la société actuelle des survivances: toutes les survivances depuis le cannibalisme, la période sauvage de l’âge de pierre, l’âge de bronze, les abominations des despoties orientales — tout, tout depuis le commencement de l’histoire. (Vous allez en voir un beau spectacle de ces survivances si vous venez en juin en Angleterre: des Huxley à genoux devant la reine recevant l’investiture du G.C., c’était déjà assez joli à voir. Mais nous allons en voir de bien plus belles encore à cette recrudescence des époques les plus sauvages et les plus cannibales que l’on va jouer autour d’Edouard VII.) Eh bien, qu’est-ce qu’il en sait? Que je dois voir tout ça d’un œil condescendant? Non, mon cher ami, l’éclectisme c’est la mort, la pire des morts, la mort intellectuelle.
Votre compréhension des révolutions me semble absolument fausse. Vous parlez, sans doute avec les historiens, quand vous dites: «Alors au lendemain (du reversement du gouvernement en Russie), les paysans brûleront les châteaux, etc.» Mais je crois avoir prouvé que cette conception est absolument fausse.
Si les châteaux n’avaient pas brûlé dès mai 1789, il n’y aurait pas eu de prise de la Bastille en juillet, ni la nuit du 4 août. Et en disant cela, j’ai l’avantage d’être avec Taine — le seul, sauf un peu Karéev (qui est du même avis), qui ait étudié les mouvements précédant la révolution du 14 juillet. («Je connais 300 émeutes avant le 14 juillet» dit Taine qui n’en connaît forcément qu’une petite partie, la plupart des «matériaux féodaux» ayant été brûlée.) La Jacquerie, commencée dès 1788 et durant jusqu’en 1793, les six jacqueries dont parle Taine, fut le fonds sur lequel se développe la Révolution et sans lequel il n’y aurait eu aucune révolution.
Les individus?! Croyez-vous que Bakounine ne valait pas Danton, et Guillaume ne valait pas Robespierre? C’est ce fonds de la jacquerie paysanne et ouvrière dans toutes les grandes villes du Nord-est, Est et Sud-est, qui leur a manqué pour devenir des grandes figures historiques comme leur prédécesseurs.
Votre conception de la Commune est aussi absolument contraire à tout ce que j’ai entendu dire par les communards. Le 18 mars, c’était tout Paris. Entre les élections — disons entre le 1er avril et le 21 mai, jour de l’entrée des Versaillais — le chiffre des défenseurs de la Commune est allé en diminuant et jamais la Commune n’a eu en avril et mai plus de 10 000 hommes pour défendre Paris. (J’ai questionné spécialement sur ce point Lefrançais, Pindy, etc., et ils étaient très affirmatifs.) Le 21 mai, à la nouvelle de l’entrée des Versaillais, le peuple s’est soulevé au mot de Delescluze: «Assez de galans!» etc. Et, puisque l’on a massacré 35 000 au bas mot, il y a bien eu 50 000 sur les barricades.
Partout, toujours, toutes les révolutions, intellectuelles et de fait, se font par les minorités. Seulement, d’où viennent ces minorités? Qui donne la première poussée dans la rue? Certainement pas les milieux bourgeois! Toujours les milieux ouvriers — y compris Barcelone [10].
Ceci prête, peut-être, à malentendu. Voilà mon idée: Les émeutes viennent toujours des opprimés, du peuple. Arrive un moment où le mécontentement (prêt à devenir actif) du peuple correspond au mécontentement (jamais prêt à devenir actif) de «l’intelligence», de la bourgeoisie. Alors c’est la révolution.
«Les Jacqueries, la guerre des paysans, Stenka Razine, Pougatschoff, aussi Milan, Trieste, Lyon en 1830, etc. — voilà les grandes émeutes. Tout cela et la poussée des mécontents bougeois — et vous avez la révolution de 1789 [10].
Et c’est naturel. Je croyais que pour tout socialiste, pour tout anarchiste, c’était un point acquis. Vous me faites penser que tout cela serait donc à écrire?
Passant avec vous à un autre sujet, je ne vois aucune raison pour votre pessimisme. La révolution, comme l’industrialisme, marche dès 1648 de l’Ouest à l’Est: Angleterre, France … C’est le tour de l’Allemagne, maintenant, qui approche de son 1848, comme la Russie approche de son 1789 (un peu plus avancée). Entre-temps, l’Angleterre et la France profitent des fruits de la révolution dans le pays qui les suit en révolution, pour faire quelques pas en avant.
Entre-temps, au XIXe siècle un nouveau facteur est intervenu: les facilités de transport, qui permettent le commerce mondial, le commerce intérieur formidable (en Amérique, en France, en Russie), et la conquête de millions d’esclaves sur le continent noir et jaune.
En outre, la défaite de la France, Metz aux portes de Paris, rendent la France militariste. Tout cela arrête la révolution.
Je sais que la période actuelle que nous traversons en Angleterre dispose au pessimisme. Mais, savez-vous que notre tristesse, notre pessimisme dû au failure of England, n’est que le résultat de notre ignorance? Elisée ne doit voir dans l’Angleterre moderne que ce qu’il prévoyait dès longtemps lorsqu’il lui prédisait la mort comme à l’Espagne. Par ignorance, j’avais protesté quand il me le dit un jour en 1881. Mais c’était mon ignorance. Quand donc l’Angleterre a-t-elle eu dans sa politique extérieure une attitude moins abominable qu’à présent? Les Isles Ioniques (Gladstone) et Pretoria (the same Gladstone) sont les seules exceptions. Mais, Pitt payant la Russie, la Prusse, l’Autriche pour combattre Napoléon, le bombardement de Copenhague et celui d’Alexandrie, l’Angleterre payant la Pologne pour s’insurger et la Turquie pour combattre la Russie, et laissant écraser l’une et l’autre, etc., etc. — Pitt, Palmerston, Disraeli, Chamberlain — en quoi le quatrième de quatuor est pire que les trois autres? En quoi y-a-t-il eu décadence?*
L’Angleterre doit périr, à moins qu’elle fasse «la révolution des Communes» = la désagrégation de l’Etat — et prenne l’initiative (ou suive la France) en répétant la révolution du XVIIe siècle.
Quant à l’Amérique — allez-y; cela vaut la peine, et vous changerez, je crois, complètement d’idée. «L’Amérique — pays du dollar» est une assertion aussi fausse que le «Pont Neuf» qui est le plus vieux des ponts de Paris. Elie Reclus me disait un jour: «Si tout le monde dit que ceci est comme ça, soyez sûr d’avance que c’est absolument faux!» — Pays du dollar? Pays des cranks au contraire! Et les cranks, c’est vous et moi — nous tous, les révoltés. On achète les bibliothèques et les tableaux, mais il leur faut bien quelques modèles pour leur art, déjà si puissant en sculpture et architecture, quoique si jeune. Voici mon opinion: Nulle part en Europe en prenant 100 hommes au hasard, vous ne trouverez autant d’enthousiastes, prêts à marcher de l’avant dans des voies tout à fait inusitées, comme en Amérique. Nulle part on n’attache si peu d’importance au dollar: gagné — perdu. En Angleterre on estime et on worships the pound, mais sûrement pas en Amérique. Voilà ce qu’est l’Amérique. La commune de l’Orégon y est plus proche que la commune du moindre petit hameau en Allemagne.
Mais, revenant avec vous au sujet de votre lettre, vous dites qu’on a changé de méthode en 1894? Est-ce bien vrai?
Le ton est certainement plus calme qu’il ne l’était alors — tout comme le ton dans les années 1884–90 fut plus calme qu’il ne l’avait été en 1881–82. C’est un de ces va-et-vient qui se retrouvent dans tout développement. Le même ton relevé (mais déjà plus approfondi, allant plus au fond des choses) se retrouvera dès que nous rentrerons dans une période plus tourmentée. En fait de changement, je n’en vois pas beaucoup.
Moi, pour ma part, j’ai toujours été communiste, j’ai toujours — du Bulletin jurassien à La Révolte — prêché la participation active au mouvement ouvrier, le mouvement ouvrier révolutionnaire. Dernièrement, je faisais ma collection de La Révolte. Eh bien, dans chaque numéro je trouvais un et souvent deux articles de moi parlant du mouvement ouvrier révolutionnaire. Ainsi, pour La Révolte, du moins, on ne peut pas dire que nous ayons changé. Est-ce de Pouget que vous parlez, qui fait la Voix du Peuple au lieu du Peinard? Eh bien, il a parfaitement raison si, après avoir travaillé à l’élaboration de l’idée, il travaille à la répandre, à faire pénétrer les idées anarchistes et révolutionnaires dans le milieu qui, seul, prendra un jour le fusil pour faire la révolution. Quant à la jeunesse, qui a fait des articles parfois très anarchistes, tout en restant en dehors du mouvement de tous les jours — les uns continuent à nous aider par la plume et le crayon dans les journaux et les écoles; d’autres vont, paraît-il, bientôt poser leur candidature — pour atteindre le «parfait» développement, je suppose, de leur individualité. A ceux-là — bon voyage!
Ne jamais faire aucune concession au principe bourgeois et autoritaire — certes, c’est ce que nous devons viser. Mais prétendre que qui-que-ce-soit pouvait rester plus fier libertaire en se bornant à écrire ou parler sur l’anarchie individualiste, qu’en prenant part au mouvement syndical, c’est, mon cher ami, une simple illusion optique. Rester libre, pour l’ouvrier qui doit vendre sa force de travail, certes, c’est impossible, et c’est précisément parce que c’est impossible que nous sommes anarchistes et communistes. Nietzsche a pu rester très fibre — et encore! — s’il avait des serfs pour le faire vivre et s’il profitait de leur travail pour vivre. Et encore! Précisément à cause de cela il n’a rien compris à la révolte ouvrière économique. Le grand Nietzsche, car grand il était dans certaine révolte, resta esclave du préjugé bourgeois. Quelle terrible ironie! Quant au bourgeois qui prétend être libre et garder sa pleine indépendance, alors qu’il vend son cerveau, son pinceau ou sa plume à d’autres bourgeois, il finit un jour par se vendre corps et âme à Rhodes ou à Waldeck [11], et pendant qu’il écrit de touchants articles sur Ravachol et le droit au vol, il est déj à plus esclave (d’esprit et de fait) que le tonnelier de Barcelone enrôlé dans l’organisation qui signe «Salud y Anarquia» et compte 100.000 ouvriers.
Votre utopie est très bien. Il est possible que nous passerons par une période pareille. Mais pour y arriver il faudra la révolution, tout comme il fallut la révolution anabaptiste et luthérienne du XVIe siècle, la révolution de Cromwell en 1648, et les approches de la révolution en France, pour que l’on arrivât à la tolérance qui régnait du temps des encyclopédistes. Votre erreur principale est, je crois, d’attribuer à une évolution faite par l’élite ce qui fut conquis bel et bien par la force de la révolution populaire. Cent mille hommes, au bas mot, d’anabaptistes décapités en Hollande et dans l’Allemagne du Nord (chiffre donné par les historiens récents la Réforme), près de 100 000 paysans tués dans le soulèvement de 1525 — c’est bien loin de l’évolution par les hommes d’élite! Que ceux-ci aient profité de ce que le mouvement paysan et ouvrier avaient conquis — qu’ils aient eu l’intelligence pour faire faire à l’Europe le pas suivant en avant — rien de plus vrai. Mais pour y arriver il avait fallu le soulèvement des masses. Sans cela, on les coffrait.
Oui, pour arriver à votre idylle, il faut encore la révolution — et la question est de savoir qu’est-ce qui permettra de la préparer? Là est toute la question, et vous conviendrez que Barcelone, Trieste, Milan la préparent: ils lui donnent l’élément qui manquait en 1890–94 — le peuple.
Voilà pourquoi je trouve votre comparaison du mouvement anarchiste unioniste avec le mouvement social démocrate très injuste. Evidemment le mouvement espagnol ou syndical français représente une limitation de l’idéal, non pas théoriquement, mais dans leur incarnation en tels hommes à telle date. Evidemment toute réalisation dans les faits est au-dessous de l’idéal dont elle tire son origine (cette lettre, par exemple, est au-dessous de l’idéal qui me la fit écrire). Mais là se limite la ressemblance. Un de ces deux mouvements est, en théorie et en pratique, révolutionnaire; l’autre est, en théorie et en pratique, pour les vieilles survivances, le contraire de révolutionnaire, pour ne pas dire révolutionnaire, ce qui serait trop dire. L’un cherche à précipiter la marche des événements, l’autre à l’enrayer!
Ce que nous pouvons viser, c’est que, étant donné notre idéal, tout ce que nous faisons porte le cachet de cet idéal: s’en inspire. Sans ce rapport nous n’avons rien à reprocher au mouvement de Barcelone, que nous ne puissions reprocher à toute activité en 1890–94: y compris la publication d’articles individualistes dans les journaux ou même les actes individuels. (Cela, sans même m’inspirer de l’idée, émise au commencement de cette lettre, que l’individualisme que l’on prêchait alors, par suite de malentendus, ne se différenciait pas suffisamment du pseudo-individualisme des bourgeois qui mène à l’amoindrissement de l’individu.)
Quant à Tolstoi, s’il n’était pas chrétien en même temps que communiste et anarchiste, il n’aurait pas eu plus de succès que les anarchistes — sans parler de son formidable talent, qui fait accepter de lui (par exemple la négation de la Justice) ce qu’on n’aurait jamais accepté de nous.
Mais assez! Il faut cependant finir cette lettre, et je la termine brusquement. Demain je devrai commencer un travail et ne pourrai plus vous écrire.
Meilleurs amitiés de nous tous.
Pierre.
Viola, Bromley, Kent.
20 avril 1902.
Il faut, cher ami, que je vous envois enfin cette lettre, Sophie avait voulu la lire, et puis je voulais la copier, puisque je me propose de traiter un jour sérieusement cette question d’individualisme. J’avais même commencé, mais comme cela me prendrait beaucoup de temps et qu’ ici, les copiistes français sont très mauvais, il a fallu y renoncer. Mais chez vous la lettre ne se perdra pas.
Lundi seulement nous sommas revenus avec Sacha de l’Ile de Wight, où nous avons pusse douze jours a escalader las downs aux environs de Shanklin. La santé va assez bien. Seulement, le travail cérébral me fatigue toujours assez vite.
Meilleures amitiés de la part de nous deux.
Avez-vous reçu la traduction française de mes Mémoires, que je vous ai envoyée rue Turbigo? [12]
PK.
* Aussi l’ascendant de la bourse, comme à Gênes du XVIe siècle, à Venise, à Rome, à Carthage!
Viola, Bromley, Kent
5 марта 1902
Дорогой друг!
Я прочел ваше письмо с большим интересом — личным и общим, — и хотел бы ответить вам пространно, а также обсудить один из главнейших его пунктов — индивидуализм. Возможно, когда-нибудь я напишу несколько статей по индивидуализму. Во всяком случае постараюсь вам ответить теперь, не пускаясь в слишком длинные подробности.
Начну с центрального пункта вашего письма, где вы спрашиваете, почему молодежь больше не приходит к нам, как приходила в 1890–94 годах. Поэтому — говорите вы — в то время наши искусство и литература были затронуты освободительным движением.
По-моему, ничего не изменилось. Различие только в том, что они не хотят нас более знать, и, давши нам несколько товарищей, они остались тем, чем были всегда: эпикурейцами, чисто буржуазными индивидуалистами, которые очевидно нашли у Ницше (как их предвестники — у Дарвина), идеи, которые подходят для них больше, или, может быть, оправдывают их лучше, чем анархизм.
Движение 1890–94 гг. объясняется, по моему мнению, следующим. Рабочая молодежь верила (буланжистская пропаганда [1] создала довольно беспокойную атмосферу), что несколько героических и преданных личностей смогут вызвать революцию. Некоторые серьезные и образованные буржуа тоже верили в это. Но оказалось, что это иллюзия, что во Франции, как и везде, нужно включаться в неспешное дело организации и подготовительной пропаганды среди рабочей массы. Это — фаза, в которой мы сейчас находимся.
Что до французской буржуазной молодежи — она всегда любила смелые и яркие заявления, особенно в возрасте от 19 до 30 лет. Неприятие действительности, «нигилизм» анархии увлекли ее. С другой стороны, на них произвели впечатление преданность делу и дух самоотверженности рабочей молодежи. Наконец, во Франции созрело движение, похожее на нигилизм Базарова — движение, связанное с обычаями (moeurs), Kulturbewegung [2], стремление освободиться от некоторой условленной лжи. Разница только в том, что в России движение нигилизма (в 1859–69 гг.) сменилось народничеством, движением в народ — тогда как во Франции ничего подобного не было. Вот почему революционное движение непосредственно ничего не выиграло. Где эти Мирбо? Где авторы дифирамбов Равашолю? [3] Пришел ли кто-нибудь, чтобы примкнуть к революционной деятельности? Дала ли эта молодежь хоть одного, который пришел бы сменить стариков? — Нет.
Эта молодежь теперь ницшеанская, ибо, как вы метко выразились, ницшеанство — это одна из подделок индивидуализма. Это индивидуализм буржуа, который не может существовать без притеснения масс и — заметьте хорошенько — без лакейства, раболепства перед традицией и без изглаживания личности самого угнетателя, как и угнетенной массы. «Красивое белокурое животное» есть в сущности раб — раб короля, попа, закона и обычая — еще один из стада эксплуататоров, утративший индивидуальность.
Мы сделались синдикалистами не потому, что эта молодежь нас оставила. Привлеченная новизной, она утратила интерес, когда эта живописность, как и драматичность, уменьшились, и нужно было впрягаться в медленный ежедневный труд. — «Я пришел к вам, потому что думал, что революция совсем близко; но теперь я вижу, что необходима долгая воспитательная работа». Сколько раз я слышал это за последние 25 лет!!! Им нравилась блеск Равашоля, Вайяна [4], Пауэлса [5], но как только они поняли, что нужно самопожертвование, чтобы доказывать свою жажду свободы, они вернулись к своим мелким заботам. Я не требую от них личных актов возмущения; эпикурейцы на это не способны. Но когда дело идет о защите угнетенных (смотри последний манифест Жана Грава), свободной школы, о маленьких задачах повседневной пропаганды — где они? Всегда надо искать рабочих! Знаете ли вы движение с более неправильным подходом к последующей борьбе?
Почему? Потому что узкий и эгоистический индивидуализм, — от Мандевиля (Fable of the Bees) [6] до Ницше и молодых французских анархистов — никого не может воодушевлять. Ничего великого, вдохновляющего он не содержит.
Скажу больше, — по-моему, важнее вот что (с этого можно развить новую философию): то, что до сих пор называли «индивидуализмом», было всего лишь глупым эгоизмом, ведущим к умалению личности. Глупый, ибо это не был индивидуализм. — Он не привел к намеченной цели: к полному, широкому и возможнейшему развитию личности. Никто, кроме Ибсена, не мог, как мне кажется, подняться до понимания действительного индивидуализма. И даже Ибсен, предвидя его своим гениальным взором, недостаточно выразил его, чтобы заставить понимать себя. Однако у Ибсена есть некоторое представление об индивидуализме будущего, который я предвижу, и который будет высшим выражением личности. Он будет отличаться и от буржуазного человеконенавистнического индивидуализма, и от христианского коммунизма, и будет одинаково враждебен тому и другому, ибо оба препятствуют полнейшему развитию личности.
Индивидуализм, о котором я думаю, в скором времени превратится в идеал философии. Не буду искать его значения в обладании, помимо справедливой части каждого от всеобщего общественного производства. Этот индивидуализм не будет стоять за созданное в мире многочисленных армий рабов для служения избранной нации (individualismus или pro sibi Darwinianum или, более точно Huxleianum [7]). Не будет он и чувствительным индивидуализмом, «освобождением от добра и зла», который проповедовали некоторые французские анархисты — жалким подобием идей наших отцов, «эстетиков», «поклонников красоты», поэтов Байронизма, Дон-Жуанизма. Это не будет и проповедь насилия над ближним (ницшеанский индивидуализм) который низводит «красивое белокурое животное» до состояния скотины в стаде. Это будет нечто в роде individualismus или personalismus или pro sibi communistiticum [8], который, я вижу, приближается и который я постараюсь обосновать со временем.
То, что до сих пор представлялось как индивидуализм — было жалким и ничтожным, и, что еще хуже, содержит в себе отрицание своей цели, уничтожение личности или, по крайней мере, уничтожение того, что необходимо для наибольшего расцвета личности. Видя богатых королей, набивавших свои животы, мы представляем себе индивидуализм как желание быть королем, быть окруженным рабами, как король, быть избалованным женщинами, как король (и какими женщинами! кто бы не хотел!), есть соловьиные языки (причем холодные и всегда под одним и тем же соусом) с золотой или серебряной посуды. А между тем кто в мире больший буржуа, чем король! И еще хуже — больший раб, чем король!
«Красивое белокурое животное» Ницше меня смешит. Однако, из-за ложных представлений, водворившихся в литературе в то время (1820–1830 гг.), когда эти эстеты пытались уверить нас, что они представляют высший тип человечества, мы продолжаем наивно верить, что эти господа, которые хотели только, чтобы им не мешали наслаждаться вовсю («Все наслаждения — мои» — этот напев идет из Фауста Гуно) представляют высший тип развития индивидуальности, прогресс — жемчуги человечества.
До сих пор эти так называемые защитники индивидуализма не имели других оппонентов, кроме христианских проповедников, провозглашающих уничтожение личности как таковой. И оба они составляли замечательную пару. Подрывая, вслед за Фурье, христианство, Ницше бесподобен. То же самое можно сказать о нем, когда он противопоставляет альтруиста эгоисту. Легко доказать, что альтруист тоже руководствуется эгоизмом — между тем как глупый эгоист не способен понять своих собственных интересов и похож на зулусского вождя, который, «желая утвердить свою личность», ежедневно съедает четверть быка. Такому глупому эгоисту необходимо было противопоставить (и это сделал Чернышевский) безупречного эгоиста — «мыслящего реалиста» Писарева, способного приносить бесконечно больше общественной пользы, чем самый стойкий альтруист —христианский или контовский. Такой реалист сознает и утверждает, что никогда не был руководим ничем другим, кроме эгоизма.
Из этих немногих и поверхностных пояснений, я думаю, вы поймете, что я подразумеваю под personalismus или pro sibi communisticum: личность, которая достигла наивысшего развития через наивысшую коммунистическую общительность в том, что касается ее исходных потребностей и ее отношений с другими людьми в целом. Буржуа же установил, что для процветания личности необходимы рабы и угнетение других (не его самого и т.п. …), результатом чего оказывается уменьшение индивидуальности, характерное для современного буржуазного общества. Разве это индивидуализм?!! О, как посрамлена «индивидуальность» Гёте! Но давайте рассмотрим Гёте с его строгой индивидуальностью. — Если бы она нуждалась в работе сообща — сопротивлялась ли бы она? Нет, она радовалась бы своим сотрудникам, она привнесла бы энтузиазм, веселье, задор, общительный и коммунистический дух. И в то же время она не утратила бы ничего из своей личной поэзии и философии. — Напротив, она познала бы наслаждение от общественного труда, познав новый вид человеческого гения (взгляните на ее радость от познания взаимной помощи!). Ее сущность, ее индивидуальность, развиваясь в новом направлении (ведь ничто человеческое ей не чуждо), приобрела новую грань своего гения. В общественной жизни России мне были известны люди, которые оставаясь тем, что по-русски именуется мирской человек, были самобытными личностями и рвали со всеми предрассудками своей деревни и шли своим путем — то ли в силу личного политического протеста, то ли из нравственного или религиозного протеста…
Вот почему я нахожу индивидуализм, о котором нам говорили молодые французские анархисты, пошлым, ничтожным и ложным, ибо в нем отсутствует именно та цель, которую он себе поставил. Он кажется мне особенно фальшивым, ибо я знаю, что есть люди, которые в то же самое время сознательно идут на виселицу ради общего дела, после высокого проявления своей личности. Лишь из-за неясности понятия индивидуализм кое-кто из называющих себя индивидуалистами считали, что принадлежат к тому же лагерю, интеллектуальному и политическому, что и герои. Те, кто называл себя «индивидуалистами» (в буржуазном смысле), имели столь же мало прав считать их «своими», как и [ранние] христиане. Герои принадлежали к тому типу людей, которых старался создать в своих драмах Ибсен.
Мое письмо становится столь длинным, что я вынужден пропускать некоторые важнейшие пункты, затронутые в вашем письме. Повторяю еще раз: во Франции движение пошло на убыль, то это потому, что положение в целом уже не так революционно, как было до 1894–1895 годов, и стало ясно, что начать революцию с горсткой в десять или сто человек не удастся. Напрасно кто-то воображал, что одним сильным толчком небольшой группы можно вызвать революцию. Ничего подобного, нужно было впрягаться в подготовительную работу, которая предшествует всем революциям.
Кроме того, для революции необходим идеал, а мог ли буржуазный индивидуализм быть идеалом? — Нет! Что касается анархического коммунизма, то четко ли его представляют сами анархисты, уж я не говорю о массах. — Нет! (Только на практике станет понятно, чем он является.) И что значит в этом подготовительном движении, которое мы возобновили пять–шесть лет назад, отсутствие таких раздражающих вопросов, как буланжизм или дело Дрейфуса — что позволило вернуться к этой работе (всего лишь на несколько лет).
Если бы мы могли воспользоваться этим затишьем и объяснить, как вы говорите, наши идеи! Но мы сталкиваемся с проблемой, которой не существовало прежде: этикой общества равных и совершенно свободных. Христианской этике достаточно было копировать буддистскую этику, этику Лао-Цзы и т.д., разбавляя ее и урезая. Мы же должны создать новую этику будущего социалистического общества. Анархическая рабочая среда уже трудится над созданием такой этики. Работа охватывает тысячу направлений, и главная идея уже вырисовывается. Но то ли из-за того, что нам не хватает гения, то ли из-за незавершенности начатой работы, контуры ее пока неясные. Да, нужно восстановить связь, но только не с несколькими «индивидуалистами» 1890-х годов, но с греками античной Греции. Весьма отдаленная эпоха, как видите! [9]
Что до вашей оценки роли рабочих — в прошлом и сегодня — я не придаю большого значения тому преувеличению, о котором вы мне говорите — преувеличению, неизбежному из-за краткости. Боюсь только, что даже учитывая это неизбежное преувеличение, нам трудно будет прийти к единству мнений. Вы пишете о недостаточной солидарности среди рабочих. Очень хорошо. Так что же? Мне не нужно было преувеличивать достоинства рабочих, чтобы поддержать дело социальной революции, преимущественно рабочей. Так же мыслят, я полагаю, тысячи анархистов и сотни тысяч социалистов. Ведь для того и создан был Интернационал, чтобы мало-помалу выковать солидарность между различными профессиями и затем между различными народами, и чтобы она распространялась сегодня дальше, чем вчера.
Именно для того, чтобы разбудить солидарность, — без которой прогресс невозможен — и нужно работать, чтобы синдикаты и профессиональные союзы не были растоптаны буржузными деятелями, которые, потерпев неудачу как умеренные, стараются достигнуть власти как радикалы.
Для меня дело не в том, «кто лучше — буржуа или рабочий». Это меня не интересует, как не интересует вопрос: «кто лучше — мужчина или женщина?», вопрос, который довольно забавным образом занимал героев одного русского рассказа. Но я знаю, что рабочий, по крайней мере, привык выполнять известное количество непривлекательной работы, — работы, а не игры, и это важное условие для будущего. Привыкший к ручному труду, рабочий в мечтах о будущем не ищет себе место между правящих классов, как это делают соц.-демократы. Эксплоатируемый и стоящий на нижней ступени общества, он стремится к равенству. Он никогда не переставал требовать его, он боролся и будет бороться за равенство; тогда как буржуа, глупый и жадный, думает, что в его интересах поддержание неравенства. Ради этого буржуа создает свою политику, свою науку, кует свою власть. И всегда в борьбе за равенство буржуа был против него, он защищал свое право на власть, а рабочий класс был в противном лагере. Никакой запас доказательств и никакая статистика тут ничего не помогут. И, как я писал в последнем письме к вам, именно народ, рабочие дрались в последней стычке, о которой вы писали (1871), — и я не вижу, почему в будущем это должно быть иначе, чем оно было в 1861 году в Милане, в Барселоне, в Триесте — везде.
Что касается терпимости, о которой вы упомянули, я могу лишь повторить, — на мой взгляд, слишком большую терпимость проявляли те, кто был прав. Я поддерживаю агрессивность и я думаю, что проповедовать пассивность, как это делает христианство и, как кажется, хотели бы и вы (но я помню о поправках по поводу преувеличений, неизбежных в любом коротком письме), значит быть препятствием на пути прогресса. Да, в современном обществе есть пережитки каннибализма, дикостей Каменного века, эпохи Бронзы, мерзостей восточных деспотий — абсолютно всего, что было с начала истории. Замечательный пример этих пережитков вы можете увидеть, если приедете в Англию в июне: Гексли на коленях перед королевой, получающий знаки Большого Креста; думаю, этого зрелища будет достаточно. Но мы увидим еще более впечатляющее зрелище рецидивов самых диких и людоедских периодов, которые будут разыгрываться вокруг Эдуарда VII. Что он об этом знает? И я буду смотреть на всё это снисходительно? Нет, дорогой друг, эклектика — это смерть, худшая из смертей — это смерть разума.
Ваше понимание революции кажется мне совершенно ложным. Вы, наверное, соглашаетесь с историками, когда говорите: «После свержения власти в России крестьяне будут жечь усадьбы, и так далее». Но, по-моему, я показал, что этот взгляд является совершенно ошибочным.
Если бы поместья не начали жечь, начиная с мая 1789 года, то Бастилия не была бы взята в июле, и не было бы ночи четвертого августа. И говоря это, я разделяю точку зрения Тэна, ибо Тэн был единственным (за исключением, может быть, Кареева, который придерживается того же мнения), кто изучил движения, предшествовавшие революции 14 июля. «Я знаю три сотни вспышек до 14 июля», — писал Тэн, и он знает далеко не все восстания, поскольку большинство «феодальных документов» были сожжены. Жакерии, начавшиеся в 1788 году и продолжавшиеся до 1793 года (это и есть шесть жакерий, упомянутых Тэном), были основой, из которой развилась революция и без которых никакой революции не было бы.
Личности?! Разве Бакунин не был равен Дантону а Гильом Робеспьеру? Они не стали, как их предшественники, великими историческими фигурами, потому что у них не было крестьянских восстаний и выступлений рабочих в крупных городах северо-востока, востока и юго-востока.
Ваше представление о Коммуне тоже абсолютно противоречит тому, что я слышал от коммунаров. 18 марта весь Париж был за них. В период между выборами — т.е. с 1 апреля и до 21 мая, дня вступления войск версальцев, число защитников Коммуны уменьшилось, и для защиты Парижа у Коммуны в апреле и мае было никак не более десяти тысяч человек. (Я спрашивал об этом Лефрансэ, Пэнди и др., и они подтверждают эти сведения.) 21 мая, когда стало известно о приближении армии версальцев, народ поднялся по призыву Делеклюза «Долой посредников!» и т.д. И поскольку убито было, по скромным подсчетам, не меньше 35 000 человек, на баррикадах было 50 000.
Все революции, везде и всегда, произошедшие в действительности и те, что были связаны с переворотами в умах, совершались меньшинством. Но откуда берется это меньшинство? Кто начал первую уличную схватку? Конечно, не буржуа! Это всегда дело рабочих — так это и случилось в Барселоне [10].
Здесь может возникнуть недоумение. Моя мысль: восстание всегда начинается среди угнетенных, в народе. Потом наступает момент, когда недовольство народа (готового к активным действиям) становится равно недовольству «интеллигенции», буржуазии (которая никогда не готова к действию). Так начинаются революции.
Жакерии, крестьянские войны, [бунты] Стеньки Разина, Пугачева, в Милане, в Триесте, в Лионе в 1830 году, и так далее — это были великие восстания. Восстание, усиленное натиском недовольства буржуазии, — вот вам революция 1789 года.
Это естественно. Я полагал, что это признаёт каждый социалист и каждый анархист. Вы заставляете меня думать, что об этом нужно писать.
Переходя к следующей теме, скажу, что у вас нет причин для пессимизма. Революция, как технический прогресс, начиная с 1648 г., продвигается с запада на восток: Англия, Франция… Теперь черед Германии, она приближается сейчас к своему 1848 году, а Россия — к 1789 году (чуть более скорым темпом). Тем временем Англия и Франция пользуются плодами революции в стране, последовавшей их примеру, и тем самым идут дальше в своем развитии.
Между тем, в девятнадцатом веке возник новый фактор: развитие транспорта, что поощряет мировую торговлю и способствует внутренней торговле (в Америке, во Франции, в России), а также захвату миллионов рабов в Африке и на Дальнем Востоке.
Кроме того, поражение Франции и близость Меца к Парижу сделали Францию милитаристской. Все это мешает революции.
Я знаю, в Англии мы переживаем пору, которая располагает к пессимизму. Но знаете, наше уныние, наш пессимизм из-за провала Англии есть всего лишь результат нашего незнания? Элизе [Реклю], вероятно, видит в современной Англии только то, что он давным-давно предвидел, когда предсказывал Англии смерть, равно как и Испании. Это совершенно неверно, — запротестовал я, когда он сказал об этом еще в 1881 году. Но я тогда был еще невеждой. Когда в своей внешней политике Англия вела себя менее безобразно, чем в настоящее время? Ионические острова (Гладстон) и Претория (то же Гладстон). Но Питт платил России, Пруссии и Австрии, чтобы они воевали с Наполеоном, и оплатил бомбардировку Копенгагена и Александрии. Англия платила Польше, чтобы она восстала, Турции — чтобы та вела войну с Россией, ожидая, что они уничтожат друг друга, и так далее. Питт, Пальмерстон, Дизраэли и Чемберлен — чем четвертый из этого квартета хуже трех других? В чем состояло падение?*
Англия должна погибнуть, если только она не совершит «революцию Палаты общин», что будет означать распад государства, и если она не предпримет инициативу (или не последует примеру Франции), повторяя революцию XVII века.
По поводу Америки — поезжайте туда, право, стоит это сделать, и я думаю, что ваши преставления полностью изменятся. Утверждать, что «Америка — страна доллара» столь же неверно, как утверждать, что Pont Neuf — старейший мост в Париже. Эли Реклю как-то сказал мне: «Если все говорят, что дело обстоит таким-то образом, можете быть уверены заранее, что это совершенно неверно!» Страна доллара? Наоборот! Страна чудаков. И все мы чудаки — все бунтари. Там скупают библиотеки и картины, нужны же им образцы для их искусства. Их скульптура и архитектура обнаруживают могучие силы, несмотря на их молодость. Возьмите наугад сто европейцев, — я уверен, вы не найдете среди них столько энтузиастов, как среди американцев, готовых идти непроторенными путями. Нигде доллар не ценится так мало: заработал — потратил. В Англии — да, почитают фунт, поклоняются фунту, но, конечно, не в Америке. Любая деревня в Орегоне лучше, чем самое маленькое сельцо в Германии.
Но возвращаюсь к теме вашего письма. Вы говорите, что методы изменились в 1894 году? Это действительно так?
Тон определенно стал спокойнее, чем раньше — точно так же, как в 1884–90 годах он был спокойнее, чем в 1881–82. Это одно из тех колебаний, которые происходят при любом развитии. Тон снова повысится (но станет глубже и совершеннее), как только мы вступим в более мучительный период. По правде говоря, я не вижу никаких изменений.
Я всегда был коммунистом. Со времен «Бюллетеня Юрской Федерации» и «La Révolte» я всегда проповедовал активное участие в рабочем движении, в революционном рабочем движении. Недавно я собрал номера «La Révolte». И в каждом номере я нашел одну, а часто и две мои статьи, посвященные революционному рабочему движению. Глядя на «La Révolte», по крайней мере, нельзя сказать, что мы изменились. Вы имеете в виду Пуже, писавшего в «La Voix du Peuple» вместо Peinard? Но ведь он совершенно прав, когда, поработав над развитием идеи, теперь занимается ее распространением, прививая анархические и революционные идеи в среде, которая способна взять в руки оружие и совершить революцию.
Что до молодых участников, писавших статьи, иногда очень анархические (но пребывавшие вне связи с реальностью), они продолжают помогать нам в газетах и в школах. Другие, наверное, скоро займутся достижением «совершенного» развития своей индивидуальности. Им мы скажем: «В добрый путь!»
Никогда не делать никаких уступок буржуазным и авторитарным принципам — вот наша цель. Но думать, что можно называться пламенным анархистом, ограничиваясь при этом написанием статей и рассуждением об анархо-индивидуализме, не участвуя в профсоюзном движении, — это, мой дорогой друг, просто оптический обман. Для работника, который должен продавать свой труд, невозможно оставаться свободным, и именно потому, что это невозможно, мы являемся анархистами и коммунистами. Ницше мог оставаться очень свободным — а еще лучше было бы, если у него были крепостные, охранявшие его жизнь и приносившие доход своим трудом. К тому же именно поэтому он ничего не понимал в экономических восстаниях рабочих. Великий Ницше, ибо он был великим в определенных восстаниях, оставался рабом буржуазных предрассудков. Какая ужасная ирония! Что касается буржуа, который утверждает, что он свободен и сохраняет полную независимость, в то время как продает свой ум, свою кисть или перо другим буржуа, то он в конце концов продает и тело, и душу на Родос или Вальдеку[-Руссо] [11]. И пока он пишет статьи о Равашоле и праве на воровство, он уже больший раб (в мыслях и поступках), чем бондарь из Барселоны, вступающий в организацию, именующую себя Salud y Anarquia и насчитывающую сто тысяч рабочих.
Ваша утопия очень хороша. Возможно, у нас будет подобный этап. Но, чтобы он наступил, нужна революция, подобная анабаптистской и лютеровской революциям XVI века, революции Кромвеля 1648 года и кануну Французской Революции, которые были прелюдиями той терпимости, которая преобладала во времена энциклопедистов. Я думаю, ваша основная ошибка заключается в том, что успехи, которые в действительности были добыты силами народной революции, вы приписываете эволюции, созданной исключительно элитой. По крайней мере сто тысяч анабаптистов были обезглавлены в Голландии и Северной Германии (цифра, которую приводят современные историки Реформации), почти сто тысяч крестьян погибли в восстании 1525 года — это далеко от эволюции, проделанной элитой! То, что элита воспользовалась плодами крестьянского и рабочего движения, то, что ей хватило ума заставить Европу сделать следующий шаг вперед — это истина бесспорная. Но чтобы сделать его, был необходим подъем масс. Иначе элита была бы брошена в тюрьму.
Да, чтобы попасть в вашу идиллию, все-таки нужна революция, — и необходимо понимать, чтó будет способствовать ее подготовке. В этом весь вопрос, и вы согласитесь, что Барселона, Триест и Милан готовят дорогу к ней: они дают то, чего недоставало в 1890–94 гг. — участие народа.
Поэтому я считаю ваше сравнение юнионистского анархического движения с социал-демократическим очень пристрастным. Очевидно, испанское или французское синдикалистское движение сужает идеал, не только теоретически, но постольку поскольку он осуществляется определенными людьми в определенное время. Понятно, что каждое воплощение в действительности не совсем соответствует тому идеалу, от которого оно произошло (это письмо, например, не доживет до того идеала, который заставил меня написать его). Но на этом сходство заканчивается. Одно из упомянутых выше двух движений, в теории и на практике, склоняется к традиции и противостоит революции. Одно стремится ускорить ход событий, другое же — остановить его!
Мы стремимся, чтобы все, что мы делаем, носило бы печать этого идеала, чтобы он вдохновлял нас. Без такого отношения нам не в чем упрекать движение в Барселоне, как мы критиковали все события 1890–94 гг., в том числе публикации индивидуалистических статей в газетах, или даже отдельные акты. (Иными словами, хотя индивидуализм, который проповедовали в то время, и не вселяет в меня идеал, о чем я писал в начале письма, в силу ряда ошибочных толкований, не так уж отличался от псевдоиндивидуализма буржуазии, которая ведет к ослаблению индивидуума.)
Что касается Толстого, то если бы он не был христианином и в то же время, будучи коммунистом, — анархистом, он не имел бы больше успеха, чем анархисты — не говоря уже о его огромном таланте, благодаря которому могут быть приняты идеи, идущих от него (например, отрицание справедливости), которые никогда не могли быть приняты, если бы исходили от нас.
Но довольно! Я должен закончить это письмо, и я делаю это разом. Завтра я сажусь за работу и не смогу уже писать вам.
Наилучшие пожелания от всех нас.
Петр.
Viola, Bromley, Kent.
20 апреля 1902.
Я должен, дорогой друг, послать вам, наконец, это письмо. Соня хотела его прочитать, а потом я захотел оставить себе копию, так как предполагаю когда-нибудь серьезно заняться этим вопросом об индивидуализме. Я даже начал уже, но так как это отняло бы у меня много времени, и так как французские переписчики здесь очень плохи, то пришлось от этого отказаться. Но у вас это письмо не затеряется.
Только в понедельник мы с Сашей вернулись с острова Уайта, где мы провели двенадцать дней и облазили все downs в окрестностях Шанклина. Здоровье мое довольно хорошо. Однако, умственная работа всегда утомляет меня довольно быстро.
Наилучшие дружеские пожелания от нас обоих.
Получили ли вы французский перевод моих Записок, который я выслал вам на rue Turbigo? [12]
ПК.
IISH. M. Nettlau papers. F. 726.
Une lettre inédite de Pierre Kropotkine à Max Nettlau / Ed. by D. Novak // International Review of Social History. — 1964. — Vol. 9, pt. 2. — P. 268–285.
Русский перевод: Голос труда. — Буэнос-Айрес, 1929. — № 260, 261, 263 (около ⅓, очень неточный).
Английский перевод: Letter to Nettlau / Translated by P. Baggio // Kropotkin P.A. Selected Writings on Anarchism and Revolution / Ed., with Introd. by M.A. Miller. — Cambridge (Mass.); London: MIT Press, [1970]. — P. 292–307.
Текст переведен заново Т.А. Сербиной.
1. Буланжизм — шовинистическое движение (получившее название по имени генерала Ж.Э. Буланже), пытавшееся использовать недовольство рабочих и радикальную оппозицию в монархических целях.
2. культурное движение — (нем.).
3. Равашоль (наст. имя и фамилия — Франсуа Клавдий Кёнигштейн, François Claudius Koënigstein, 1859–1892) — французский анархист, прославившийся актами индивидуального террора.
4. Огюст Вайян (Auguste Vaillant, 1861–1894) — французский анархист, бросил бомбу в зале заседаний Национального собрания Франции во время заседания 9 декабря 1893 года.
5. Друг Вайяна, сам стал жертвой взрыва бомбы, когда доставлял ее в церковь Св. Магдалины в Париже.
6. Басня о пчелах или Частные пороки — общественные выгоды (англ. The Fable of the Bees: or, Private Vices, Publick Benefits, 1714) — произведение английского писателя Бернарда де Мандевиля.
7. индивидуализм … эгоизм дарвиновский … гекслианский. — (лат.).
8. индивидуализм … персонализм … коммунистический эгоизм. — (лат.).
9. По справедливому замечанию Неттлау, эти мысли свидетельствуют о том, что Кропоткин уже в 1902 г. был занят мыслями об «Этике», хотя первые статьи, легшие в основу первых двух глав его последнего труда, были напечатаны в августе 1904 г. и в марте 1905 г.
10. Следующие два абзаца приписаны Кропоткиным на полях позднее.
* А влияние биржи, как в XVI веке в Генуе, в Венеции, в Риме и в Карфагене! (прим. Кропоткина).
11. Пьер Вальдек-Руссо (Pierre Waldeck-Rousseau, 1846–1904) — французский государственный деятель, премьер-министр в 1899–1902 гг.
12. Постскриптум приведен М. Неттлау только в его обзоре эпистолярного наследия П.А. Кропоткина: Взгляд на жизнь и учение П.А. Кропоткина в свете некоторых его писем 1876–1914 годов / Сост. М. Неттлау // Пробуждение. — Детройт, 1931. — № 15. — С. 103.
The Cedars
Shanklin, Isle of White
4 апреля 1902.
Дорогой мой Гольден.
Посылаю тебе корректуру одного листа.
Другую (первая корректура) вышлю сегодня вечером.
Как видишь, пришлось опять уехать на поправку. Совсем сделался неспособным к работе. Пробуду здесь до 12-го.
Твой Петр.
Скажи, пожалуйста, наборщику, чтобы не размазывал оттисков корректуры — поневоле пропускаешь серьезные опечатки.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 78–79.
Среда [16 апреля 1902 г.]
Родной мой.
Посылаю тебе книгу Исаева [1], которую получил вчера утром. Книга — интересная. Социализм это — Эрфуртская программа: радикальная + восьмичасовой день и Chamberlain’овское страхование рабочих [2].
А затем — прямая война направлению, революционным целям, революционному настроению. Всё — ерунда, отвергнутая наукою второй половины XIX века. Прямо и откровенно высказано, хотя Бернштейна тоже опровергает в его научных заключениях.
И всё это выходит как раз в ту минуту, когда Брюссель залит кровью, когда рабочих жарят в спину, и когда юноша-герой, Малышев [3], гибнет в передней (а Nicolas l’a échappé d’un cheveu! [4]).
Они отлично знают, что без революции дело не обойдется. Они превосходно (как знал Брусс [5]) предвидят, что ничего-то мы не добьемся без периода кровопролития. Все знают. И именно поэтому они спешат охаять революцию. — «Пусть другие это делают, а мы в эту минуту займем роль modérateurs [6]; будем хаять насильников — слегка, и реакция к нам обратится, чтобы спасти себя и свое имущество от насильников…»
Вот их тактика.
Не разберешь ли ты эту книгу в Temps Nouveaux? Очень бы следовало. Paul, наверное, с величайшею охотою исправит твой французский язык. А потом — можно будет перевести и в Freedom. Конечно, нужно разобрать в одной — много двух — статьях.
Я просмотрел книгу, и пока она мне не нужна.
Крепко обнимаю вас обоих.
Петр.
Каторга и ссылка. 1926. № 4. С. 11. Публикация Б.И. Николаевского. Датируется по содержанию (см. прим. 3).
1. Видимо, имеется в виду кн.: Исаев А.А. О социализме наших дней. — Stuttgart: Verlag von J.H.W. Dietz, 1902. — [4], 524 с.
2. Джозеф Чемберлен (1836–1914) — английский государственный деятель, ратовал не только за идею пенсионного страхования рабочих, но и за введение прогрессивной шкалы налогообложения, бесплатного образования, улучшения жилищных условий для неимущих, наделения фермеров землей. Благодаря его усилиям консервативное правительство лорда Солсбери в 1890-х гг. приняло пакет законов, направленных на улучшение положения рабочего класса.
3. Имеется в виду Степан Валерианович Балмашёв (1881–1902), эсер, студент Казанского, а затем Киевского университета. 2 (15) апреля 1902 г. застрелил в Петербурге министра внутренних дел Д.С. Сипягина. По неточностям передачи этого события, связанным с неверными первыми сообщениями газет, письмо датируется следующим днем, 16 апреля, пришедшимся на среду.
4. Николай едва спасся! — (фр.).
5. Поль Брусс (1844–1912) — анархист, был близок к П.А. Кропоткину в 1870-х гг.
6. сдерживающего элемента — (фр.).
[Bromley]
16 апреля 1902.
Дорогой мой Гольден.
Возвращаю корректуру. Посмотри, пожалуйста, внимательно последнюю страницу.
Мы вернулись третьего дня. Холодно было, но хорошо; чувствую себя бодрее.
Что за чýдная наша молодежь. Так отдаться беззаветно, как этот чудный юноша Балмашёв! Великое это дело.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 81–81 об.
9 мая [1902].
Дорогой мой.
Спешу послать тебе корректуру. Твоя карточка пришла вчера вечером, а корректура — только сегодня утром.
Спасибо тебе большое, родной мой, за твое милое предложение. Покуда, еще ничего. Скверное — впереди, если не наверстать сил.
Крепко тебя обнимаю.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 82.
| Viola, Bromley — NB, Kent | Eastbourne, July 4 1902. |
Dear friend.
Thank you very much for your last post-card. I have been a great sinner towards all my friends lately; the few hours a day that I am able to write, I have given to terminating some works which were dragging time my illness, — and I have awfully been slow in writing to friends.
Thank you very much for the first volume of my Memoirs in your translation. I am sure it is excellent, and I thank you very much for having done it [1].
I am expecting the pleasure of seeing your great work complete and will do my best to read in it the pasts which will most interest me — your appreciations of the modern movement. In fact, I wish I could read Dutch fluently enough to read it all!
Such an history — to come to where we are now! It is not heart breaking? The conditions of the movement here, in France, everywhere, I think except Spain, are such that we to begin again from the beginning: To start again anew, an International Labour Movement, carefully separating it from any politics, and try once more (as in 1867, — after the death of parliamentarian Louis Blanc’ism and Owen’ism) to constitute a new real Socialist anti-autoritarian (ergo, Anarchist) movement. But — how many odds against it! [2]
Perhaps, some change will come from Russia? And Germany? Hopelessly sound asleep under social-democratic lullabies?
— Tcherkesoff is all right. So also his wife. She comes once a week to us — great friends with Sasha, but Tcherkesoff, since he has a lesson several days a week, comes seldom — and I go nowhere! Just now I have spent a fortnight at Eastbourne, and return morning to Bromley.
— When you write to me, don’t put Bromley Essex, but Kent. Our Bromley is in Kent.
Much brotherly love, dear friend, and best friendship to you dear good wife.
P. Kropotkin.
I am always in perplexity with your address. You newer put it on your letters, and I forget it.
| Viola, Bromley — NB, Kent | Eastbourne, 4 июля 1902. |
Дорогой друг.
Большое спасибо за вашу последнюю открытку. Я стал великим грешником по отношению ко всем моим друзьям за последнее время: несколько часов в день, отведенных для письма, я отдавал завершению тех работ, которые были отложены во время моей болезни, и очень запаздываю с ответами на письма.
Большое спасибо за первый том моих мемуаров в вашем переводе. Я уверен, что перевод превосходен, и очень благодарен за то, что вы его сделали [1].
Я предвкушаю удовольствие увидеть завершенной вашу большую работу и сделаю все возможное, чтобы прочесть в ней те разделы, которые меня интересуют — ваши оценки современного движения. В самом деле, мне хотелось бы достаточно свободно читать по-голландски, чтобы прочесть ее всю! [2]
Ну и история — прийти к тому, где мы находимся теперь! Разве это не печально? Условия движения здесь, во Франции, я думаю, повсюду, кроме Испании, таковы, что мы должны вновь начать сначала: начать еще раз, заново международное рабочее движение, тщательно отделяя его от всякой политики, и постараться еще раз (как в 1867, после смерти парламентского луи-бланкизма и оуэнизма) основать новое, действительно социалистическое анти-авторитарное (следовательно, анархистское) движение. Но как много шансов против этого!
Может быть, какие-то перемены придут из России? или из Германии? Безнадежно спящей крепким сном под колыбельную социал-демократии?
У Черкезова всё в порядке, как и у его жены. Раз в неделю она приходит к нам (они большие друзья с Сашей), но Черкезов с тех пор, как у он получил урок несколько раз в неделю, приходит редко, я же не хожу никуда! Сейчас я провел две недели в Истборне и возвращаюсь завтра утром в Бромли.
Когда вы пишете мне, адресуйте не «Бромли, Эссекс», а «Кент». Наш Бромли находится в Кенте.
Братский сердечный привет, дорогой друг, и самые дружеские уверения вашей дорогой милой жене.
П. Кропоткин.
Я всегда в затруднении с Вашим адресом. Вы никогда не ставите его на письмах, а я его забываю.
РГАСПИ. Ф. 208. Оп. 1. Ед. хр. 190.
Кентавр. 1992. С. 125. Публикация Н.В. Левиной, С.М. Назаровой, И.Е. Немовой.
1. В письме от 2 февраля 1902 г. Ф. Домела Ньювенгейс сообщал П.А. Кропоткину, что в Голландии им и г-жой А. Дизеринк практически одновременно и независимо друг от друга сделаны два различных перевода «Записок революционера» на голландский язык. Перевод Ньювенгейса должен был выходить в виде небольших выпусков (брошюр), первый из которых он и посылал Кропоткину (ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 1149, л. 7).
2. Речь идет о трехтомной «Истории социализма»: Nieuwenhuis F.D. De geschiedenis van het socialisme. Deel 1–3. — Amsterdam: S.L. Van Looy, 1901–1902. Сообщая Кропоткину о предстоящей посылке 2-го тома «Истории социализма» и о подготовке к выпуску 3-го, Домела Ньювенгейс предупреждал также, что за неимением английского перевода своей работы он шлет голландское издание, так что Кропоткин сможет «увидеть его, если не прочесть».
Eastbourne
4 июля 1902
Родной мой.
Конечно, найдется не только время, но и большая охота прочесть то, что ты написал о Сергее. Как только получу ее, прочту и сообщу тебе заметки.
Живу понемногу. Поправился настолько, что могу работать часа 3–4 в день регулярно, с условием не насиловать и отдыхать каждые два месяца. Прежняя рабочая сила, конечно, не вернется, но экономя силы, еще можно будет пробиться несколько времени.
То, что ты пишешь об России, ужасно меня радует. Я верю в русского крестьянина — по крайней мере, тех губерний, «центра», которые знаю. И уж конечно, сколько ни хорохорься разные ерундисты, — нашего движения ни они, ни жандармы не задавили, да и мужика в фабричный котел они не скоро загонят. Все эти тридцать лет шла себе потихоньку культурная работа в народе: где добрые люди помогли, а где и сами крестьяне что-нибудь да узнали. И вот — плоды. Ты увидишь, что юго-западом и юго-востоком не ограничится. Ужасна только разновременность движения. Эх, кабы хоть 10 лет только бы с плеч скачать! Много можно бы сделать.
Крепко обнимаю вас всех. ПК.
Завтра вернусь домой.
ГАРФ. Ф. 6753. Оп.1. Ед. хр. 123, л. 8–9 об.
Viola. Bromley. Kent
Суббота [июль 1902]
Родной.
Сейчас получил твое письмо и назначаю свидание в Лондоне с человеком, который может помочь достать что нужно.
Рукопись твою получил. Но знаешь, родной, хворнул я-таки всурьез после моей неудачной поездки во Францию. Привязалась лихорадка через день вперемежку, так что (по английской системе) я уезжал на 10 дней на море и абсолютно ни строчки не взял ни читать, ни писать — надо было решительно действовать.
Вернувшись на этой неделе, я прочел твои воспоминания и послал их Николаю [1].
Очень хорошо ты это написал: умно, симпатично, и твои замечания о движении 70х годов одним грешат — краткостью и отсутствием твоих личных чувств и настроений в ту эпоху. И интересно, и хорошо — как раз то, что требуется от воспоминаний [2].
Замечание единственное — у тебя часто встречается «мрачный» в характеристике Сергея, и повторение усиливает эту черту. Оно и верно, и неверно. Вид у С. всегда бывал мрачный, а между тем характер у него не был мрачный. В обществе людей, которых он любил, особенно молодом, он совсем расцветал. Я его, напротив, видел преимущественно в таком настроении. Вид он принимал мрачный, когда думал, или когда говорили при нем о русских делах, или вообще об угнетении чьем бы то ни было. С детьми он был дитя, и веселое дитя. В негритянской школе, о которой он рассказывал, он, наверное, был совсем весел.
Я отметил 2–3 места, где эпитет «мрачный» можно бы выпустить с пользою.
А знаешь, тебе следовало бы написать что-нибудь о настроении 70-х годов, и коснуться отчасти твоих похождений. Это у тебя отлично выйдет, особенно настроение того времени.
Крепко и всем сердцем обнимаю и целую тебя, а также Надю и Ольгу Ростиславовну, если она с вами.
Твой Петр.
Сашка все беспокоится, что шелковые белые носовые платки, которые она посылала Оле, так и лежат здесь в ожидании оказии. Платят ли за них пошлину? Того и гляди что да.
ГАРФ. Ф. 6753. Оп.1. Ед. хр. 123, л. 10–11 об.
Датируется условно, исходя из содержания: отзыв Кропоткина на воспоминания о С.М. Степняке-Кравчинском, был написан, скорее всего, вскоре после обращения Л.Э. Шишко (см. письмо ему от 4 июля 1902 г.).
1. Возможно, Николай Сергеевич Русанов, эсер, основатель и редактор журнала «Вестник русской революции», где появились воспоминания Л.Э. Шишко.
2. Воспоминания Л.Э. Шишко о С.М. Степняке-Кравчинском см.: Шишко Л. С.М. Кравчинский и кружок чайковцев // Вестник русской революции. — Женева, 1903. — № 3, март. — С. 39–86. Перепечатаны в сб.: Грозовая туча России. — М.: Новый Ключ, 2001. — С. 285—334.
Boscastle, Cornwall
5 августа 1902.
Дорогой мой Гольден.
Посылаю тебе Опечатки. Быть может, поместишь куда-нибудь в конце Оглавления.
Прочие Опечатки кассовые.
— Лист не возвращаю тебе, так как перемарал. Читая, я заодно делал уже поправки мест, которые мне не совсем нравились, и, таким образом, у нас будет совсем готовый экземпляр для следующего издания. Ты ведь клише, верно, не делал?
— Пришли мне, пожалуйста, 20 экземпляров для рассылки разным изданиям и друзьям.
Только, пожалуйста, скажи, чтобы экземпляров пять, для меня, не обрезали. (Я думаю, что вообще, так как поля очень малы, не следует обрезать экземпляры. Обрезавши, они совсем вид потеряют, а надо помнить, что в Германии и в Париже их будут покупать русские путешественники, в книжных лавках. Я вижу, что много немецкого издания продолжает так расходиться.) Надеюсь, что цену вы назначите разумную, имея в виду по возможности быструю продажу издания, а то русские издания за границей вообще страшно дороги, и цена — выходит — номинальная.
Выехал ли ты из Лондона? Скоро ли выедешь, если еще не выехал? Куда собираешься? Здесь очень хорошо. Жаль только, что так далеко от Лондона. Зато, конечно, и жизнь дешевле.
Крепко тебя обнимаю.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 104–105 об.
Boscastle, Cornwall.
8 августа 1902.
Дорогой мой друг,
Всю эту неделю прособирался вам писать. Нас очень беспокоит, как провели вы время в Лондоне после того, как вы расстались с Соней? Как и когда добрались домой? Как устроились вы на вакации? Ведь мы ни слова ни от кого не слыхали с тех пор. Застали ли вы Черкезова дома? Мне так досадно было, что Соня не настояла, чтобы вы, погулявши по Лондону, вернулись в тот же вечер в Бромлей и сделали из него свою штаб-квартиру. Милая, прелестная ваша мама, боюсь, устала от всего этого и вынесла из поездки совсем не веселое впечатление.
Вы не поверите, дорогой мой друг, до чего я вам обеим благодарен за ваш приезд. Я совсем не знал вашей мамы — чувствовал, что она должна быть очень хороший человек, но конкретного ничего не знал. Да и вас знал совсем наполовину или на четверть только! Наши разговоры совсем придали мне жизни и бодрости к работе на много времени.
Одно — не горюйте, голубушка, что мы так одиноки в русском движении. Что ж делать, если даже лучшие элементы этого движения ставят вопрос так: или откажись от всего, что тебе свято, или проходи мимо? Такая жалкая полоса проходит в России. Видели ли вы французское Explication [1] (повторяющее № 7 Революционной России с Искрой! Там это прямо сказано).
И отлично. Стало быть, и колебания быть не может, дорога намечена: надо идти в одиночку; начинать так, как мы начали, à 4 ou 5 [2], в Женеве в 1879 году, когда предыдущее поколение (Guillaume [3], Brousse, Schwitz[guébel]) отошло от юного, начинавшего бродить вина. Надо начинать с нашего demi-quarteron , который — не сглазить бы — a fait ses petits [4] за 20 лет. Быть может, оно и лучше, а во всяком случае — проще, яснее.
Выпустим сейчас Бунтовской дух, Всеобщую стачку и, если только явится малейшая возможность издавать что-нибудь полупериодическое, наша дорога отлично намечена. Будем сеять революционную мысль и бунтовской дух, и когда то и другое приведет к актам политического, крестьянского, религиозного, фабричного или интеллигентного протеста, мы не станем требовать их «упорядочения» и будем против всякого ordre.
В приготовительный период это нам даст прекрасную почву и пропаганды, и действия, если найдутся люди действия. А если действительно на глазах нашего поколения начнется революция в России (или где бы то ни было), наше влияние будет иметь свой день, как оно имело в Парижской Коммуне 1793 года, без всякой якобинской окраски.
Прочтите внимательно эту Explication. В нем начертана наша программа.
Что сказать вам о себе. Мы попали в превосходное, дикое место. Никаких bains de mers’ских [5] штук. Утесы, заливчик для купанья, ветер чудный, пьешь в нем силу, а виды такие, что чудо. Домик прекрасный. Все, значит, благополучно. Но корректуры все время и здесь. Карты, корректуры и т.д. Хотел начать ряд статей в Temps Nouveaux, но ничего еще не сделал. Корректуры (Мемуары) совсем кончил — жду книги.
Крепко, тепло, сердечно обнимаю вас, дорогие хорошие друзья, как самых близких родных. Соня и Шурка, тоже просят крепко обнять вас. Соня одичала: бродит, бегает вдоволь, плавает и т.д.
Еще раз крепко обнимаю вас.
П. Кропоткин.
Получили ли вы накидушку, высланную Соней?
Anarchistes en exil. P. 127–128, № 35. Публикация М. Конфино.
1. Разъяснение. — (фр.).
2. вчетвером или впятером. — (фр.).
3. Джемс Гильом (1844–1916) — анархист, член Юрской федерации I Интернационала, соратник М.А. Бакунина.
4. наплодит своих малюток. — (фр.).
5. bain de mers — морская купальня. — (фр.).
Boscastle, Cornwall.
27 августа 1902.
Дорогой мой Гольден.
Большое спасибо за книги. Спасибо тебе большое, дорогой мой, за все твои хлопоты. Я знаю, чего тебе стоила эта книга. Зато вышла она — хоть куда. Компактно, красиво издано, и видно, что всеми трудившимися над ней двигало желание сделать всё хорошо.
Но — уехал ли ты по крайней мере на берег моря — отдохнуть? Или же, до сих пор, оставался в Лондоне? Я простить бы себе не мог, если, так запоздавши, не дал тебе даже побыть на берегу моря. А это тебе нужно, после всей зимней работы.
Мне, здесь, удивительно пошло на пользу. Я всё время работал, и немало жердей нарубил. И, несмотря на то, чувствую себя удивительно, как бодро лажу по горам, а это, с больным сердцем, — знаешь — первый камень преткновения. Правда, и место оказалось прекрасное, и хозяйка — тоже.
Завтра возвращаемся в Bromley. Все поздоровели и все очень довольны поездкой в эту глушь.
А где, скажи, Шкловский [1]? Я ему писал отсюда, тотчас по приезде, но не получил ответа. Стало быть, уехал; но — куда?
Посылаю тебе, родной мой, надписанный экземпляр. Прими его от
очень тебя любящего
Петра.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 106–107 об.
1. Исаак Владимирович Шкловский (псевдоним Дионео, 1865–1935) — журналист, очеркист, этнограф. Переводчик «Записок революционера» на русский язык, корреспондент Кропоткина.
Viola. Bromley. Kent
August 29. 1902
Dear Mr. Colles.
You write that Messrs. Smith Elder should like to see the MS. of Russian Literature [1].
The book is written — I wrote it before going to lecture, — but I am thoroughly revising it (rewrote, in fact, the 1st chapter), and only the Ist chapter is quite ready: I send it to be typed.
Unfortunately being an Introductory chapter, it is not typical: the others are much more interesting, and before a couple of months, I do not think the MS. will be ready [2].
The American Press & audiences found the lectures very interesting.
Yours sincerely
P. Kropotkin.
As you see I am back to Bromley — delighted with our stay at Boscastle.
PK.
Viola. Bromley. Kent
29 августа 1902
Дорогой мистер Колс.
Вы пишете, что г-да Смит Элдер хотели бы видеть рукопись Русской Литературы [1].
Книга написана — я написал ее, прежде чем ехать лектировать, — но я тщательно переделал ее (в сущности, переписал 1-ую главу), и только I-я глава вполне готова: я посылаю ее в набор.
К сожалению, поскольку это вступительная глава, она совсем не характерна: остальные главы гораздо интереснее, и я думаю, что рукопись будет готова не раньше, чем через пару месяцев [2].
Американская пресса и слушатели нашли лекции очень интересными.
С уважением
П. Кропоткин.
Как видите, я вернулся в Бромли — в восторге от нашего пребывания в Боскасле.
ПК.
Факсимиле письма найдено на сайте abebooks.com. Перевод А.В. Бирюкова.
1. Издательство «Smith Elder and Co.» выпустило в 1899 г. первое английское издание «Записок революционера». Книга «Идеалы и действительность в русской литературе» вышла в Англии только в 1905 г. (до этого по-английски она выходила в США) в издательстве «Duckworth & Cº».
2. Переработка текста затянулась: в июне 1903 г. Кропоткин закончил работу над предпоследней главой и собирался взяться за последнюю. См. письмо У.М. Колсу от 26 июня 1903 г.
Viola. Bromley. Kent
2 сентября 1902.
Многоуважаемый Алексей Львович.
Я не совсем понимаю ваше письмо. Никто не обращался ко мне за разрешением издавать какое-то «сокращение» моих Мемуаров, и если бы кто-нибудь обратился, то я, само собою, отказал бы.
Мемуары — не ученая работа, и сокращать их нельзя. Издавать же перепечатки отрывков, по вкусу и по пропорции постороннего лица, — это все равно, что таким же образом распорядиться с повестью — с тою еще разницею, что тут дело идет не о воображаемом лице, а о человеке живом. Ни один автор, конечно, не даст на это своего разрешения, и ни один издатель себе этого не позволит.
Тем более не мог бы я дать на это разрешения, что мои Мемуары изданы по-русски группою товарищей-революционеров, по отношению к которым подобная перепечатка была бы совсем не по-товарищески. Издание Мемуаров стоило им значительных расходов (том, как вы знаете, в 500 страниц, и одна моя правка перевода в корректурах чего стоила!); а если переводчик трудился целый год над этою трудною работою, и я поработал не мало со своей стороны, — то это потому, что мы сочувствуем их делу. Уже по одному этому я бы не дал своего согласия на подобную перепечатку.
Когда это издание разойдется, тогда, вероятно, окажется возможным сделать более дешевое издание — уже потому, что корректур таких не будет, да и круг читателей, вероятно, расширится.
Словом, я вижу, многоуважаемый Алексей Львович, что тут произошло какое-то недоразумение, которое и спешу рассеять.
Искренно вам преданный
П. Кропоткин
ГАРФ. Ф. 1721. Оп.1. Ед.хр. 34, л. 20–21 об.
Пятница [5 сентября 1902 г.]
Дорогой мой друг,
Вчера был у меня Черкезов, и мы поговорили насчет вашего предложения. Он положительно, решительно советует не выступать теперь по поводу этой язвительной заметки. Полемизировать придется, но тогда надо будет наносить серьезные удары. Теперь же, говорит он, нет достаточного предлога.
Я согласился с ним. Нападение Плеханова слишком мелкое. Конечно, в Ирк[утске] нет анархистов, и Плеханов знает, что не от них шла эта прокламация. Но приходится столько написать по поводу одной этой строчки! Будут более серьезные случаи.
Приберечь это следует и при случае напомнить. Поэтому посылаю вашу заметку и вырезку.
Вообще надо думать, что при теперешней неурядице мозгов нам скоро придется выступить с чем-нибудь более серьезным, чем разъяснения. С разных сторон приходят запросы, заказы книг.
Я так доволен, что мы не связаны ни с одною из копошащихся за границею групп. Поведение социалистов-революционеров с их «боевою группою» и желанием руководить отсюда террором и посылать «исполнять приговор» оттолкнуло от них одного очень хорошего человека (изд[ателя] «Накануне») [1] и оттолкнет многих в России. Это не в русском духе, да и не в «заграничном». Черкезов уверяет меня, что Мемуары привлекут людей, симпатизирующих нам… Сомневаюсь, но двух–трех революционеров смогут привлечь, может быть…
Мы вернулись домой в прошлый четверг, и в понедельник Соня уже слегла. Сильная инфлуэнца теперь ложится на грудь. Температура все время 100–102° [2]. Саша в Бельгии, у знакомых: уехала (одна!) в понедельник. Я, значит, ухаживаю за моей больной. Работы на руках много, но плохо идет. Тысячи мелочей отрывают.
Мы оба крепко обнимаем вас и маму.
ПК.
Anarchistes en exil. P. 129, № 36. Публикация М. Конфино.
Датируется по содержанию. Год проставлен, скорее всего, рукой М.И. Гольдсмит; в таком случае «прошлый четверг» мог быть только 28 августа, т.к. 27-го Кропоткины были еще в Boscastle и на следующий день собирались возвращаться в Бромли (см. письмо Л.Б. Гольденбергу от 27 августа 1902 г.).
1. Имеется в виду Эспер Александрович Серебряков (1854–1921) — народоволец. С 1883 г. в эмиграции; с января 1899 г. по февраль 1902 г. редактор социально-революционного обозрения «Накануне» (Лондон, вышло 37 номеров).
2. По шкале Фаренгейта. 100–102°F = 37,8–38,9°C.
Viola. Bromley. Kent
10 сентября 1902.
Многоуважаемый Алексей Львович.
Извините, пожалуйста, что так замешкал ответом. Никак не мог справиться раньше.
Я совершенно забыл о нашей с вами переписке, год тому назад. Замечу, однако, что и тогда я не давал разрешения на сокращенное издание Мемуаров, а писал о нескольких выдержках — конечно, небольших [1], имея в виду то, что я разрешил некоторым французским газетам, причем я и тогда уже ставил это в зависимость от русского издания Записок.
Теперь, когда столько положено труда, чтобы издать Записки в переводе, замещающем, на мой взгляд, подлинник, и затрачено столько денег на это издание, я положительно считаю, что всякая перепечатка отдельных, наиболее интересных мест был бы неуместна и положительно несправедлива по отношению к товарищам, издавшим эту книгу.
Теперь, когда у нас есть хороший русский перевод, мое стремление — дать в руки рабочим всю книгу, в дешевом издании, а не отрывки только. Я этого достиг на всех языках (дешевые английское и немецкое издания должны выйти в следующем году, а французское, испанское, голландское, шведское, датское сразу вышли дешевые); достигну, авось, и для России. Если в России найдут, что эта книга действительно полезна для распространения в широком круге читателей, то найдутся и средства сделать очень скоро дешевое издание.
Правда, что цена, назначенная теперь за русское издание (6/6), высока. В Испании книга издана в трех выпусках по 8 пенсов каждый, а во Франции Autour d’un Vie продается за 2 fr. 75 c.
Но вы знаете, отчего русские издания так дороги, помимо дороговизны печатания в Лондоне. Цена книгам назначается вдвое (так должен был сделать и я со своими изданиями), потому что русские товарищи, имеющие возможность продавать книги, не берутся продавать издания не своих групп без 50% уступки. Отчего бы, однако, вам не сделать в Библиотеке так, как делает Грав в Temps Nouveaux (в том числе с теми же Мемуарами во французском переводе), т.е. продавать Записки Революционера, не беря на них книгопродавческого процента.
Итак, Алексей Львович, мысль о сокращенном издании и о перепечатках наиболее интересных мест надо оставить. Так как я, писавши эту книгу, думал, что она может быть полезна, — именно как она есть в целости, — то я постараюсь найти со временем людей, достаточно заинтересованных ею, чтобы издать ее в общедоступном дешевом издании и продавать ее по дешевой цене.
Крепко жму руку.
Ваш П. Кропоткин.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп.1. Ед.хр. 34, л. 22–24 об.
1. См. письмо А.Л. Теплову от 14/27 декабря 1900 г.
Viola. 6. Crescent Road. Bromley.
Kent. 17 сентября 1902.
Многоуважаемый Владимир Александрович.
Благодарю вас очень за ваше милое письмо. Мне чрезвычайно хотелось с вами повидаться, побеседовать хорошенько, и я просил Иосифа Константиновича [1], если он напишет домой из Ливерпуля, передать вам, как хорошо было бы нам свидеться и потолковать.
Когда вы приедете на будущей неделе в Лондон, устройте непременно так, чтоб приехать к нам в Бромлей и провести у нас всё после-обеда и вечер, и поужинать вместе. Дни мне все безразличны, — только не в воскресенье, так как по воскресеньям заходят люди совсем посторонние. Вы назначьте день, какой вам удобнее — скажем, например, вторник.
Schardt’у я пишу и прошу его зайти. Надеюсь, что он не станет «интервьюировать», а просто зайдет по-приятельски.
Сердечный привет от нас обоих.
П. Кропоткин.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 135, л. 1–4. Фотокопия; оригинал — в архиве М. Горького (там же, л. 5 — сопроводительное письмо в Музей П.А. Кропоткина от 9 июля 1937 г.).
1. Иосиф Константинович Дидерихс (1868–1932) — брат жены В.Г. Черткова Анны Константиновны. До 1897 г. служил на Кавказе; за сочувствие духоборам был выслан из Кавказского края.
Уже 1 октября 1902!
Родной мой.
Когда ты убежал, я бросился проверять часы, прислушивался к свисту поездов и убедился, что ты опоздал. Стал поджидать тебя назад и жестоко ругался на самого себя. Подло это — держать кукушку, вводящую в обман приехавших друзей! Строго буду впредь проверять ее.
— Посмотри, пожалуйста, нет ли у тебя нумеров Société Nouvelle, где помещались переводы из Nietzsche: «Ainsi parla Zarathustra» и «l’Antéchrist» [1]. Как раз этих №№ (около 8) не нашел в своей коллекции. Хотелось бы теперь, — так как все думаю о Justice and Morality [2] (под влиянием книжки De-Roberty об Ницше [3]), прочесть «переоценку нравственных ценностей», сделанную Ницше.
Теорию ценности и эту теорию нравственности очень хотелось бы мне закончить. В этой последней мне очень хотелось бы разработать также «Индивидуализм». Оказывается, что в письме Неттлау, о котором я тебе говорил [4], я развивал идею, которая носится в воздухе. Де-Роберти уже писал о ней. Я говорил Неттлау, что то, что анархисты-индивидуалисты зовут индивидуализмом — вовсе не индивидуализм. По крайне мере — не умный индивидуализм. Он не обеспечивает широты развития индивидууму. И указывал на высший индивидуализм, называя его в шутку individualismus communisticus [5]: высшее развитие индивидуума, возможное в Коммунистической среде. Оказывается, Де-Роберти, который очень близко подходит к нам, частью облекая в философский язык наши идеи, подошел к тому же. Ранние средние века, говорит он, и не понимали, что такое вполне развитый индивид, — l’individu social. Осуществить его предстоит нам.
Justice and Morality разрослась бы таким образом, в Individu et Societé, или, вернее, дополнилась бы этой главою. А нужна она теперь.
— Получил я несколько дней тому назад письмо из Женевы, от некоего Вейншток (он был в Сибири), который недоволен Плехановым и предлагает мне выступить с программой (анархия без слова «анархия», но с якобинством), которая сплотила бы все революционные элементы в России. Я навел справки о нем. Ответ очень неблагоприятный. «Был в Сибири, но от интеллигентов держался вдали: был со шпанкою». Придешь — покажу тебе всю эту переписку.
— А как нам быть с женевской типографией? [6] М. [Гольдсмит] предлагает сложить ее в комнату. Но ее уже просит один человек — не наш… Она скорбит, что ты ей не отвечал.
Ну, крепко обнимаю тебя.
Твой Петр.
Каторга и ссылка. 1926. № 4. С. 12. Публикация Б.И. Николаевского.
1. Ницше. «Так говорил Заратустра» … «Антихрист» — (фр.).
2. Очевидно, первый замысел работы по этике. См. письмо А.М. Атабекяну от 7 февраля 1919 г.
3. Де-Роберти Евгений Валентинович (1843–1915) — русский философ-позитивист. См:. Roberty E. de Frédéric Nietzsche: Contribution à l'histoire des idées philosophiques et sociales à la fin du XIXe siècle. — Paris: F. Alcan, 1902. — 212, 16 p. См. также: Роберти Е. Ницше, его философия и социология. Опыт общественной характеристики // Научное обозрение. 1903. — № 2. — С. 13-31; № 3. — С. 121-141.
4. См. письмо Максу Неттлау от 5 марта 1902 г.
5. коммунистический индивидуализм — (фр.).
6. Речь идет о типографии, основанной в 1891 г. в Женеве А.М. Атабекяном и П. Стояновым. В письме А.М. Атабекяну от 22 сентября 1893 г. Кропоткин просил не передавать ее в чужие руки. Очевидно, после отъезда Атабекяна из Женевы в 1896 г. типография некоторое время бездействовала; в 1900-х гг. она послужила основой типографии группы «Хлеб и Воля».
Viola. Bromley. Kent
1 октября 1902.
Дорогой мой Леонид.
Спасибо тебе большое за сведения обо В[ейнштоке] — Видимое дело, человек ненадежный.
Ты пишешь насчет протеста. Не вижу хорошенько, из твоего письма, против чего именно ты считал бы нужным протестовать: против нападок на соц.-рев., или на анархистов, которые, по Плеханову, = зубатовцам. М.И. Гольдсмит в Париже так обиделась этим последним, что уже предлагала нам, анархистам, послать протест. Черкезов и я отсоветовали. Мы так уже привыкли и к огульным, и к личным на нас нападкам в соц.-дем. прессе, — что я, признаться, к Плехановской хлестаковщине теперь довольно равнодушен. Без этого они перестали бы быть. Ведь и по сию пору Бакунин у них — шпион, и ни у одного русского социал-демократа не нашлось никогда — ну, хоть, скажем, простого чувства справедливости, чтобы протестовать против гнусной клеветы Liebknecht’а в Vorwärts’е на человека уже умершего, в их официальном органе.
Не зная, против чего собственно направлен протест, не могу ничего сказать. Если тебя возмутило примечание Ред[акции] в корреспонденции из Иркутска против анархистов [1], то мы, от себя, решили это покуда пропустить.
К Плехановскому гостинодворству я привык: это штиль их партии, выработанный немецкою демократиею еще с сороковых годов (см. Герцена). Но меня смущает поразительное отсутствие нравственного чутья у социалистов-революционеров. Знаешь, — таких ужасных бестактностей, как то, что они напечатали по случаю Балмашева и покушения на Оболенского, — включая письмо, явно внушенное, того, кто стрелял, — более бестактного и более компрометирующего (да просто даже нехорошо по отношению к стрелявшему), я не помню в русской революционной печати. Русских это должно просто покоробить. Воображаю, чтó из этого сделает Искра! Разве только, пересоливши, перетянет весы на сторону критикуемых…
Не хочется всего писать на бумаге, но ты, верно, тоже сам почувствовал… Кто это у них так отличается?!.. С нетерпением жду возвращения Николая, чтобы с ним переговорить об этом. Этому надо положить конец.
— Получил я издания, сделанные Соц. Рев. и Агр.-Соц. Лигой. Прочел все с большим удовольствием. Рассказ Ив. Вольного (№ 10) очень хорош. Воззвание Ко всему русскому крестьянству (прав ли я, причисляя его к той же группе?), в особенности конец книжки, программа, так и перенесло меня в Казарменный переулок, в квартиру, содержимую Перовскою, в наш «Литературный Комитет». Вот когда откликнулись развивавшиеся тогда воззрения. «Русскую Историю» [2], которая очень меня интересует, как раз не получил. (Вышли, пожалуйста! Верно, твоя!) Сицилийские Союзы хорошо было бы, если бы не конец, где, начиная с Бресчи, нечестно рассказано. И к чему? Точно правда так ужасна? Истребляли народ в Милане, по приказу, данному королем генералу Баве, — и король убит анархистом… Даже слово «анархист» не решились произнести, как конфузные провинциальные девицы. А затем, если «политические» соображения заставили Турати чураться акта Бреши — как либералы, чествовавшие Муравьева после Каракозовского выстрела — то к чему же эту ихнюю «политику» вам русскому мужику подносить? Чтобы он увидел врага, если и в России, при обострившейся борьбе случится что-нибудь подобное? — О, партия, партиозность! Ест она русскую революцию. — И вышли последние страницы совсем пошлость.
— Но это частные замечания любящего и искреннего брата. В общем, брошюры хорошие, направление — хорошее, и от души радуюсь их появлению и, как говорят, их хорошему распространению.
Без крестьянского восстания — довольно широкого: всеобщее немыслимо и не обязательно — революции не будет. А без революции, если бы и получилось подобие конституционной свободы (и то — весьма сомнительной), то столько зла будет внесено, что дальнейший прогресс будет ущемлен надолго.
Горячо обнимаю тебя, родной мой, и всех твоих.
Твой Петр.
Я хворнул, только поправляюсь от простуды и пр.
ГАРФ. Ф. 6753. Оп. 1. Ед. хр. 123, л. 12–15.
1. См. также письмо М.И. Гольдсмит от 5 сентября 1902 г.
2. Очевидно, речь идет о статье Л.Э. Шишко «Русская история в ее новейшей переработке», появившейся, под псевдонимом «П. Батин», в журнале «Русское Богатство» (1902, № 8).
4 октября 1902.
Родной мой!
Спасибо тебе большое за письма. Ты прекрасно характеризуешь Ничше и безусловно прав.
Моя цель — вот какая. Как я уже начал в письме Неттлау, я хочу доказать, что все хлопотавшие об индивидуализме даже не понимали, что такое могуче-развитий индивид. «Белокурое животное» Ничше — не что иное, как во-первых, именно животное, а во-вторых, это прежде всего — раб: раб суеверия, раб религии (без религии он не имел бы своей власти), раб обычая, раб собственного бессилия: он гибнет, раз ему некого грабить.
Я хочу доказать, что Ничше — тот же филистер в туфлях, который говорит ужасные слова, как немцы-революционеры 1848 года, а сам первый филистер. Все «индивидуалисты» таковы.
На это Де-Роберти говорит: «неправда; у Ничше уже намечается l’individu Social». Возможно. Он, конечно, был очень умен и видел кое-что. Но l’individu social был для него новинка, а анархического коммунизма он не знал, так что общественный, высоко-развитый нигилист-индивид, как Лопухов или Кирсанов [1], для него не существовал.
Вот, чтобы иметь право это сказать, мне нужно прочесть его Заратустру и «Вне Добра».
А его «пересмотр ценностей» — не более как удачное выражение для того, что несравненно поэтичнее и сильнее пробивалось у Шелли, просилось наружу в Лермонтовском Демоне, вылилось в вызове Базарова: «Найдите хоть одно учреждение, не заслуживающее безусловного отрицания» и наконец высказалось с наибольшею цельностью в нашем отрицании, анархическом, где вместо отрицательных инстинктов, догадок, чувств, говоривших в Шелли, Лермонтове, Штирнере, Ничше, сложилось научно-конкретное отрицание Капитала и Государства, Закона и Наказания.
Я хочу развенчать идола, которому поклоняются и Faure’ы [2], и Неттлау, и Domela, или по крайней мере показать, как блестящ, силен Ничше в своей критике буржуазной нравственности, а особенно христианских добродетелей (charité) и как мизерен он, когда начинает рисовать могучего индивида. Так и рисуется мне добродушный немец, у Герцена, требовавший истребления миллиона людей… китайцев… для торжества революции…
Мне хотелось бы показать тип действительно могучего индивида. Ему сам черт не брат; но работа раба ему не нужна, рабства он не выносит, оно ему органически противно, как русскому нигилисту; даже просто неравенство ему неприятно, а потому ему претит и женщина покорная, qui cherche à plaire à monsieur (savoir plaire [3] — была главная наука в институтах), и товарищ, холопствующий перед «Наукой» хотя бы и самого Карла Федоровича [4]; ему тошно видеть и dock labourer’а [5], несущего тяжести, и минера [6], потерявшего образ человеческий, и т.д., и т.д. А разве Rockefeller и Кит Китыч, пасующие перед первым Лопуховым — индивиды? Высоко-развитым индивидом нельзя стать вне коммунистической жизни. Подобно тому, как отшельник не может стать высоко-нравственным, так точно и индивидуалист не может стать высоко-развитою индивидуальностью. Индивидуальность развивается только в столкновении со множеством людей, окунаясь в жизнь всех близких и мировую, — чувствуя, борясь, работая.
Ничше и все другие говорят: Общество — Личность. И в их борьбе видят драму истории. Я же ставлю
| Общество | Личность глупая, старающаяся насесть на общество; видящая в народной нужде средство владычествовать; проповедует неравенство. Личность умная, старающаяся освободить общество и себя, и от власти, и от нужды; проповедует равенство, бунт против всякого неравенства; анархист-коммунист. |
Много зла нам наделало смешение этих двух сортов личностей: Карлейль, например, называющий Александра Македонского героем (и Ничше за ним), тогда как Александр Македонский был героем для тех только, кто хотел примазаться к созданной им власти. Для Диогена же Александр был просто раб: раб комедии, которую играл, желая казаться глупцам полубогом.
Ну довольно.
Итак, значит, до среды.
Твой Петр.
Каторга и ссылка. 1926. № 4. С. 12–13. Публикация Б.И. Николаевского.
1. Герои романа «Что делать?» Н.Г. Чернышевского.
2. Себастьян Фор (Sébastien Faure, 1858–1942) — французский анархист, сторонник идей синтетического анархизма.
3. Которая стремится нравиться мужчине (умение нравиться) — (фр.).
4. Ироничное именование Карла Маркса (отчество, вероятно, по Георгу Вильгельму Фридриху Гегелю).
5. докер — (англ.).
6. шахтер (англ. miner).
40. Brunswick Place
Hove
November 18. 1902
Dear Sir
May I ask you to kindly send me to the above address £5 for which I enclose a cheque.
We have here most enjoyable sunny weather — rather cool since Sunday, but very invigourating.
Yours sincerely
P. Kropotkin.
40. Brunswick Place
Hove
18 ноября 1902
Уважаемый сэр.
Будьте добры, пришлите мне по вышеуказанному адресу 5 фунтов, согласно прилагаемому чеку.
Здесь очень приятная солнечная погода — с воскресенья довольно прохладно, но очень бодряще.
С уважением
П. Кропоткин
Факсимиле письма найдено на сайте James Cummins bookseller.
Bromley
28 ноября 1902.
Родной мой.
Как живешь? Мои эгоистки, слышу, отнимали у тебя Фриду, чуть не на целую неделю — здорова ли она теперь? Как горло?
Я вернулся в среду, чрезвычайно довольный двухнедельной стоянкой в Брайтоне. Очень хорошо там — простор, воздух, и солнце, и море. — Работается охотно: я и там немного работал, хотя всё больше ходил. Начал писать: The Coming Revival of Socialism [1] — я вижу, что оно идет — и, для этого, разбираю, с английской точки зрения, характер трех подъемов социалистического движения: в 40-х годах, в 60-х, в 80-х; первое — очень коротко, второе побольше — третье еще подробнее. Хотелось бы расчистить дорогу для зарождающегося нового подъема социализма. Оно, кажется, неизбежно. Разве, помешают внешние осложнения с Россией, или Францией, или Русско-франко-немецким союзом.
Видел ли ты № 27 «Искры»? [2] — Плох. — До того они рабски привыкли думать, как приказано будет, что в ответ террористам они не нашли лучшего, как спрятаться за эту пошлую цитату из Лаврова (1874!!), с пеной у рта, против Ткачева! Ведь это уже прямо глупо! А как тебе нравится аргументация: «Маркс назвал вульгарным социализмом» — стало шабаш! «Революционная Россия — Мильбергеру какому-то [3]: стало аминь над ней». До чего всё это глупо, и рабски глупо. Кроме злости против всего, что не подошло под «наше начало» — ничего ведь нет. Бедная, бедная русская молодежь: вот уже более 30 лет только и видит света, что в Либкнехтовское окошко. И знать никакого другого света не хочет.
Твой Петр.
Вчера ездил в Лондон повидаться с Петром Веригиным [4]. 12 лет Сибири на него не повлияли. Тип красавца, 35-летнего умного русского крестьянина. Просто любо говорить. В 10 минут мы поняли друг друга, так как и я, как и он, вижу земельный вопрос в основе этого духоборческого подхода. Конечно, религиозный фанатизм есть (на что он очень мило заметил: «Позвольте, ну а рабочий громит фабрику — тоже ведь фанатизмом можно назвать». Ведь верно: слово, ничего еще не объяснившее. А когда я ему объяснил, что есть-таки это возбуждение, желание подражать Христу, вера в его пришествие, он, конечно, согласился). Сам он — просто умный, практичный прежде всего, общинник. Только бунтовать не согласен, а то глубокий анархист.
Если он завернет к нам, по пути в Ливерпуль (едет в Канаду), я тебе дам знать. Тебе приятно будет с ним побеседовать.
— Получил книгу Cornelissen’а [5] о ценности. Молодец — очень интересная книга.
— Одна новая шотландско-американская Энциклопедия просит меня написать статью Социализм. Жаль только, мало места дает: 4000 слов. Я колеблюсь. Будешь у нас, захвати книгу Kirkup’а Историю Социализма. Взглянуть надо будет.
А хорошо было бы установить верный взгляд.
Каторга и ссылка. 1926. № 4. С. 13–14. Публикация Б.И. Николаевского.
1. Грядущее возрождение социализма — (англ.). См.: Kropotkin P. The coming revival of socialism // Freedom. — 1903 — Vol. 17, № 179–182, Aug.–Nov.
2. Кропоткин разбирает статьи Г.В. Плеханова «История повторяется» (со ссылкой на Лаврова) и В.И. Ленина «Вульгарный социализм и народничество, воскрешаемые социалистами-революционерами».
3. Артур Мюльбергер (1847–1907) — один из лидеров немецких «молодых» социалистов начала 1890-х гг., находился под сильным влиянием Прудона; автор книги о нем.
4. Петр Васильевич Веригин (1850–1924) — один из лидеров русских духоборов, проповедник идеи отказа от военной службы. В конце 1880-х гг. был сослан в Обдорск; в 1902 г., после окончания срока ссылки, уехал в Канаду, по дороге останавливался в Лондоне, где встречался с В.Г. Чертковым, участвовал в митинге в поддержку духоборов (описание пребывания в Англии, встречи с В.Г. Чертковым, митинга и др. см.: Л.Н. Толстой и П.В. Веригин. Переписка. — СПб.: Дм. Буланин, 1995. — С. 54–55).
5. Христиан Корнелиссен (1864–1942) — нидерландский анархист. Упоминаемая книга — Cornélissen Ch. Théorie de la valeur, réfutation des théories de Rodbertus, Karl Marx, Stanley Jevons et Boehm-Bawerk. — Paris: Schleicher frères, 1903. — XVIII, 413 p.
Viola. Bromley. Kent.
12 декабря 1902.
Дорогой мой друг.
Просто стыдно браться за перо: так давно не писал вам, да не могу не поблагодарить вас крепко, милая Маруся, и вашу бесконечно милую маму за вашу добрую память и добрые пожелания [1]. Хоть мысленно дайте вас крепко расцеловать обеих.
Да, стар становлюсь, дорогой мой друг, и хоть нельзя сказать чтобы хворал, а какая-то усталость, отсутствие энергии нападает, как только начинаются эти холода и хмурая погода. Редко выйдет денек, когда есть и силы, и охота за перо взяться, и слова льются из-под пера, а то больше вялость, сопровождающаяся «перебоями» в сердце и очень неприятною, «сердечною» болью в плече.
Одно слово — хворости.
А уже как бы хотелось, чтобы их не было! Хотелось бы так и врезаться в русские дела. Тут у нас все лекции из социал-демократического лагеря. Ленин [2], скоро Дейч [3]! Все светила, и все, чтобы мужика пробирать. Не нужен он им: одна nuisance [4], как говорят англичане. На что Чайковский кроток, и тот осерчал недавно на этого самого Ленина, тем более что не предвидится за ним Оленина [5], чтобы разрушить его, Ленина, эффекты, а ждется тяжелая артиллерия второго светила [6].
Но ведь в это нельзя втесываться по-дилетантски. Нужно всем сердцем и всеми силами.
Спасибо хоть Аграрной лиге и Хилкову [7] с товарищами. Хоть издания их недурны.
А анархизму, по-видимому, время еще не приспело. Вот и издания есть, и Мемуары вышли, а ни одна живая душа еще не откликнулась. Не время еще? Или вера сильна еще в миролюбивые пути?
А зато здесь назревает новое пробуждение социализма вообще. С одной стороны, несомненно, кризис, какой бывает после искусственного подъема промышленности войною, выставкою и т.п. С другой стороны, пробуждение чисто рабочего движения, которое освободилось от социал-демократических пут и хочет сложиться политическою силой; а с 3-й — разочарование в консерваторах и «Joe» [8], наобещавших горы рабочим.
Словом, готовится пробуждение, подобное тому, какое было в 80-х годах, в 60-х и 40-х. Это побудило меня взяться усиленно за Freedom, оживить ее литературные силы и распространение [9]. Получаете ли вы ее?
Одно горе — новая война, которая может вызвать всякие новые страсти и новые жадности. Мне кажется, что и Египетский вопрос может открыться и т.д., и тогда опять снова все та же мразь, от которой не знали, куда бежать, живя в Англии.
Нынешним летом я перевел, переделывая слегка, Науку и анархию отчасти для того, чтобы облегчить одной англичанке исправление присланного из Америки английского перевода [10]. Теперь это кончил.
Работаю теперь больше всего над Justice-morality. Это приложение начáл взаимной помощи в этике. Значит, по пути — разрушение христианской этики, критика ницшеанства. Пока, впрочем, только читаю, а когда могу писать, работаю над курсом русской литературы.
Mutual aid, говорят, понемногу прокладывает себе путь, но, за исключением двух либеральных газет, ни одна ни слова не сказала. Очевидно, хотят замолчать. Зато дешевое издание Fields, Factories идет отлично: 8-я тысяча выпущена в одной Англии, а в Америке — несколько самовольных изданий.
Как вы живете, дорогой мой друг? Как милая мама? Как идут ваши работы? Крепко-крепко, сердечно обнимаю вас обеих, за себя и за всех нас.
ПКр.
Anarchistes en exil. P. 130–131, № 37. Публикация М. Конфино.
1. Очевидно, поздравления с 60-летием Кропоткина (8 декабря 1902 г.).
2. Ленин жил в Лондоне с апреля 1902 по апрель 1903 г. Выступление с рефератом о программе и тактике эсеров состоялось 16 (29) ноября 1902 г.
3. Лев Григорьевич Дейч (1855–1941) — деятель российского и международного социалистического движения, один из лидеров меньшевизма
4. помеха. — (англ.)
5. Обыгрывается один из псевдонимов лидера партии эсеров В.М. Чернова — Борис Оленин.
6. «Вторым светилом» в партии эсеров был на тот момент Михаил Рафаилович Гоц (1866–1906).
7. Дмитрий Александрович Хилков (1857–1914) — князь, политический деятель, толстовец, революционер.
8. Прозвище Джозефа Чемберлена (1836–1914), английского государственного деятеля.
9. Кропоткин был одним из основателей первого английского анархического журнала «Freedom» и постоянным его автором с 1886 г. Число его публикаций в 1902 г. оставалось примерно таким же, как и в более ранние годы; судить же об их качестве нельзя ввиду неизученности вопроса.
10. См.: Kropotkin P. Modern science and anarchism / Transl. from the Russian original by D. Modell. — Philadelphia: Social science club of Philadelphia, 1903. — 94 p.
19 декабря 1902.
Дорогой мой друг.
Если вы думаете, что человек заслуживает доверия, то, конечно, попробовать. Он просит пуд теперь и пуд через месяц. Если дать по 50 экз. каждого из наших изданий, то это составит немного более 1 пуда.
| 50 Доклады — | 12½ l.b. — 50 shil[lings] |
| 50 Современная наука | 6¼ l.b. — около 17 [shillings] |
| 50 Хлеб и Воля | 25 l.b. — 100 shil[lings] |
| Около 38 l.b. англ. Ценою 167 shill[ings] около 230 fr. около [...] 170 fr. net. |
Если 2 пуда пропадет, то немного у нас останется. Во всяком случае по 100 экземпляров каждого мы можем рискнуть.
Что до Женевы, то вы сами решите, что можно из их изданий.
Мы вышлем, стало быть, 4 пакета по 10 фунт[ов] каждый на имя Grave; а вы знайте, что они для вас. Это составит первый пуд.
Хотелось бы много еще написать, пользуясь оказией, но я замедлил (случайная совсем причина) и теперь тороплюсь послать это письмо, чтобы оно наверное застало С. в Лондоне.
Здоровье немного лучше. Но время так разбивается, что ничего делаю.
Крепко обнимаю вас и милую маму. Спасибо вам, дорогие мои, за милое участие ваше. Очень мне жалко стало, что я вас огорчил моим пессимистическим письмом. «Поворчать» иногда позволяется. Ну, еще раз обнимаю вас.
П.
Anarchistes en exil. P. 132, № 38. Публикация М. Конфино.
12 января 1903
Дорогой Владимир Григорьевич!
Большое спасибо за письмо Бирюкова [1]. Возвращаю его вам, так как оно может пригодиться кому-нибудь еще.
Не ищите моих машинописных листков. Вы мне их вернули.
Я так и оставлю, как было — т.е., что он, вероятно, просто нападал на обличительную литературу, которой тогда там увлекались и которая была «бичеванием маленьких воришек для удовольствия больших». А он-то сам уже в это время бичевал больших воров — например, всю систему немецко-педантически-глупого обучения детей, которым тогда так увлекались всегда склонные к холопскому преклонению перед всем немецким россияне (Гегель, звуковой метод, Маркс…). Понятно, что щедринское молчание «эзоповским языком» должно было его коробить. (Я никогда не мог читать Щедрина вслух, а уж на что люблю читать вслух — делается зевота, аж больно в челюстях, физическая глупость в мозгу.)
Я прочел воззвание Льва Николаевича «К рабочему народу» [2]. И, сказать правду, лучше бы было его не печатать. Все, что Л[ев] Н[иколаевич] говорит о необходимости обобществления земли — прекрасно. Но его совет терпеть, не слушать революционеров, не делать стачек, не брать землю у помещиков… не следовало давать. Только тогда, когда народ делал стачки и бунтовал, правительства шли на уступки. Пусть Лев Николаевич прочтет у Романовича-Славатинского (История дворянства) [3] […] о невероятной энергии и числе крестьянских бунтов, происходивших по всей России в 50-х годах, даже во время войны — и он поймет, что слова Герцена, обращенные к Александру II («Лучше сверху, чем ждать, когда придет снизу») не были фразой, а выражением действительности. Что же до того, чтобы не наниматься на работу у помещиков и не снимать у них в аренду землю — такой совет давать нам, сытым людям, совсем не годится. Вот у нас, в Бромлее, сегодня 100 человек обрадовались снегу и будут торчать перед городским советом или ходить с метлой и выпрашивать позволения у богатых (те же помещики!) оскрести снег перед крыльцом и в палисаднике. Почему? Да потому, что многие живут в холоде и голоде. Пришла вчера наша приятельница Роза и говорила: «Слава Богу, муж нашел на несколько дней работу, а то всю прошлую неделю сидели без чая и угля, а в такой-то день и вовсе без хлеба. А когда молочник сказал вчера, что больше не даст молока моей малютке, так поверите ли? убить его, чертова быка или пойти украсть где-нибудь два пенса на молоко!»
Что тут советовать терпение! Иные столетия терпят, а между тем не то, что из буржуа, а из писателей и то всего два нашлись, кто за них заступаются: Золя и Толстой.
Даже сейчас в России, если правительство готово сделать кое-какие уступки, то именно стачки последних лет, да крестьянские бунты повлияли больше, чем все писания.
Вообще, советовать терпеть, да не брать в аренду помещичью землю, когда на своей земле часто и курицу некуда выгнать — это может советовать та сторона, не Л[ьву] Н[иколаевичу] давать их.
Сейчас получил письмо. Пишут, что мои Мемуары читаются в России - даже самыми неподобающими особами. Немного экземпляров проникло, русского издания.
А знаете ли, что в России, в издательстве «Посредник» вышли «Fields, Factories…» (без имени автора) [4], а в «Русских Ведомостях» есть разбор. Если получите экземпляр, перепишите, пожалуйста. Хочется взглянуть на первое русское издание (в России) моей социалистической работы.
Как здоровье Анны Константиновны? Передайте, пожалуйста, ей мои самые сердечные пожелания скорого выздоровления.
Самый сердечный привет
П.Кропоткин
Тр. комис. Вып.1. С. 137–138. Публикация А.А. Мкртичяна.
1. Павел Иванович Бирюков (1860–1931) — друг и биограф Л.Н. Толстого.
2. Статья «К рабочему народу» была написана в 1902 г. В ней Толстой предлагал ряд мер, которые, по его мнению, должны были привести к освобождению труда. Первой мерой должно было стать частичное возвращение рабочих в деревню. При умелой обработке собственной земли ее должно хватить на всех, — в этом пункте программа Толстого отчасти совпадает с программой Кропоткина, на труды которого («Завоевание хлеба», «Поля, фабрики и мастерские») он ссылался в своем «Воззвании…» (см.: Толстой Л.Н. Полн.собр. соч. М., 1950. Т. 35. С. 127). Однако путь к этой цели лежит, по мнению Толстого, не через восстание и насильственную экспроприацию помещичьей земли, а через «воздержание от греха»: отказ от аренды этой земли и работы у помещиков по найму. Толстой понимал трудность осуществления своего замысла: крестьяне бедны и вынуждены работать на помещиков.
3. Александр Васильевич Романович-Славатинский (1832-1910) — историк, профессор Киевского университета, автор ряда трудов по истории государства и права в России. Точное название книги по истории дворянства - «Дворянство в России от начала XVIII в. до отмены крепостного права» (СПб., 1870).
4. См.: Земледелие, фабрично-заводская и кустарная промышленность и ремесла / Пер. с англ. А.Н. Коншина. — М.: Посредник, 1903. — 214 с.
Viola. Bromley. Kent
26 janvier 1903.
Cher ami. Quelques lignes seulement pour répondre a votre bonne lettre.
Le même jour que vous ai écrit j’ai aussi écrit aux éditeurs Nelsson [1] concernant l’article Socialisme: mais ils ne m’ont pas repondu. Je crains qu’ils fâchés contre moi, car j’avais laissé longtemps leur lettre sans reponse. En général, depuis ma maladie je ne peux travailler que 3–4 heures par jour, et les lettres non-repondues s’accumulent très rapidement.
Jamais je n’ai eu l’idée de venir faire un tour de conférences en Hollande [2]. Depuis novembre passé, j’ai dû renoncer absolument à faire des conférences. Si je l’essayais, je risquerais de rester sur la plateforme, pris d’un spasme du coeur. Je doute même que jamais cela puisse revenir — la santé necessaire pour parler en public. Si je viens en Hollande, ce sera simplement pour vous voir, vous et les amis. Je suis forcé maintendant d’interrompre mon travail tous les deux mois pour quinze jours, et comme les villes de mer anglaises sont toutes la même chose, j’ai pensé aller un jour passer ma quinzaine en Hollande. Mais, hélas, ce ne serait pas pour vous aider dans votre bonne et ardente besogne… ce serait en invalide.
Il fait, absolument, que votre Histoire du Socialisme soit traduite, et sans retard, en français. Quand ce sera fait, ce sera plus facile de la faire traduire en anglais. En avez-vous parlé à Stock [3]? ou bien à Jules Rouff (clôtre Saint-Honoré, Paris), éditeur de l’Histoire de la Révolution Française, par Jaures, dont 2 gros volumes sont parus [4] et dont James Guillaume me dit beaucoup de bien.
Avez vous envoyé un exemplaire de votre Histoire a l’Athenaeum a la Review of Reviews, a Academy [5]? Dites aussi a l’auteur de la Colonisation de la faire. Surtout aux 2 premiers. Mutual Aid a paru et Mme Macleod le traduit, il sera bientôt paru en hollandais [6].
J’ai vu Spencer, cela coute 6 sh. Il y a de bonnes choses — contre la guerre, — mais il ya aussi du stupide: une machine tournante pour mettre a mort… une guillotine sec.
Avez-vous une traduction hollandaise de Guyau, Morale sans obligation ni sanction [7]? Si non, il faudrait la faire de suite.
J’aurai l’oeil ouvert pour les nouveaux livres.
Beaucoup d’amitiés à vous, cher ami, et à votre bonne compagne, que Sacha vous prie de bien embrasser pour elle.
Pierre Kropotkine.
Viola. Bromley. Kent
26 января 1903.
Дорогой друг, несколько строк только, чтобы ответить на ваше теплое письмо.
В тот же день, как я вам написал, я написал и в издательство «Nelsson» [1] относительно статьи «Социализм», но они мне не ответили. Боюсь, что они раздражены против меня, поскольку я долго оставлял их письмо без ответа. Со времени моей болезни я обычно могу работать только три–четыре часа в день, и оставшиеся без ответа письма накапливаются очень быстро.
У меня никогда не было мысли предпринять лекционную поездку по Голландии [2]. С прошлого ноября я вынужден совершенно отказаться от чтения лекций. Если бы я попытался это сделать, то рисковал бы свалиться там же с сердечным приступом. Я даже сомневаюсь, что когда-нибудь смогу восстановить то здоровье, какое необходимо для публичных выступлений. Если я поеду в Голландию, то только для того, чтобы повидать вас и друзей. Сейчас я вынужден прервать на две недели свою работу, продолжавшуюся два месяца, и, поскольку приморские города Англии похожи друг на друга, решил провести один день из этих пятнадцати в Голландии. Но, увы, не для того, чтобы помочь Вам в Вашем благородном и страстном труде… я приеду в качестве инвалида.
Совершенно необходимо, чтобы ваша «История социализма» была переведена, и без промедления, на французский. Тогда будет гораздо легче сделать ее английский перевод. Вы говорили об этом со Стоком [3]? Или хотя бы с Жюлем Руффом (clôtre Saint-Honoré, Paris), издателем «Истории французской революции» Жореса, два тома которой уже вышли [4], и о котором Джемс Гильом говорил мне много хорошего.
Послали ли вы один экземпляр вашей «Истории» в журналы «Athenaeum», «Review of Reviews», в «Academy» [5]? Подскажите также автору «Колонизации» сделать это. Особенно это касается первых двух журналов. «Взаимопомощь» вышла, и госпожа Маклеод ее перевела. Книга скоро появятся на голландском языке [6].
Я видел [книгу] Спенсера, она стоит шесть шиллингов. Есть дельные антивоенные замечания, но также есть и глупости: вращающееся орудие казни, сухая гильотина!!
Переведена ли на голландский книга Гюйо «Morale sans obligation ni sanction»? [7] Если нет, то следующей нужно бы перевести ее.
Я буду внимательно следить за новыми книгами.
Всего вам наилучшего, вам, дорогой друг, и всей вашей приятной компании, которую Саша просит обнять за нее.
Петр Кропоткин.
РГАСПИ. Ф. 208. Оп. 1. Ед. хр. 194.
Кентавр. 1992. Июль/авг. С. 119–120. Публикация Н.В. Левиной, С.М. Назаровой, И.Е. Немовой.
1. Эдинбургское издательство, выпускавшее карты, атласы, учебники, разнообразные словари и энциклопедии.
2. После поездки Кропоткина в Голландию летом 1898 г. Домела Ньювенгейс неоднократно приглашал его приехать снова для участия в конференциях голландских анархистов, для выступлений с лекциями и т.п. См., например, письмо Ньювенгейса от 17 октября 1903 г. (ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 1149, л. 8 об.).
3. Пьер Виктор Сток — парижский издатель, публиковал ряд книг М.А. Бакунина, П.А. Кропоткина, Л.Н. Толстого. Кропоткин неоднократно жаловался в письмах на его скупость и неаккуратность в оплате.
4. Жюль Руфф — парижский издатель, выпускал книги В. Гюго, Ж. Мишле, Ж. Жореса (с последним был в близких дружественных отношениях). Два первых тома «Истории Великой французской революции» Ж. Жореса вышли в 1903 г. под названием «La Convention».
5. «Athenaeum. Journal of literature, science and the fine arts» — лондонский еженедельный литературно-критический журнал, выходил в 1828–1921 гг. «Review of reviews» — ежемесячный журнал, публиковавший обзоры материалов текущей прессы, выходил в 1890–1936 гг. в Лондоне. «Academy. A monthly record of literature, learning, science and art» — журнал, выходивший в Лондоне под этим названием в 1869–1902 гг., под другими названиями — до 1922 г.
6. См: Kropotkin P. Vederkeerig dienstbetoon. Een factor der Evolutie / Met toestemmig van der Schrijver uit het Engelisch vertaald; Door F. Mac Leod-Maertens. — Amsterdam: Van Looy, 1904. — 224 s.
7. Жан Мари Гюйо (1854–1888) — французский философ и поэт. Социальные воззрения Гюйо были близки к анархизму. Кропоткин упоминает его работу «Esquisse d’une morale sans obligation ni sanction» (1885), выводы которой в дальнейшем широко использовал в своей «Этике».
[Бромли 19 февраля 1903]
Дорогой Алексей Львович
Есть ли у вас в библиотеке роман Достоевского, Братья Карамазовы? Если есть, пришлите, пожалуйста, — очень нужен. Если нет, то известите, пожалуйста, карточкой.
Крепко жму руку. П.К.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л.26. Открытка с адресом: «A.Teploff. 106, Commercial Rd. London E. Датировано по почтовому штемпелю.
Viola, Bromley, Kent
12 марта 1903 г.
Дорогой мой Соскис. Многолетней практикой я убедился, что издатели английских review, в особенности Knowles [1], не только не обращают внимания на рекомендации, но положительно враждебно относятся к авторам, запасающимся ими. Knowles прямо говорит: пусть присылают мне хорошую вещь, я сам должен выбрать. Так и я отвечаю на многочисленные письма, которые получаю отовсюду по этому поводу. Раза два я попробовал, и убедился, что это — во вред. Оно и понятно. Издатель чувствует себя свободнее без рекомендации.
Все, что можно сделать — следующее. Посылая статью, вы можете сказать в письме: Р.К. will, I am sure, be pleased to confirm that my work is reliable [2].
Как живете? Собираетесь вы сюда?
Пишу в больших торопях. У нас дочка только начала выходить из довольно серьезной болезни.
Соня шлет вам искренний привет. Мое здоровье — немного лучше: работаю понемногу.
Крепко жму руку.
П. Кропоткин.
Stow Hill Papers, House of Lords Records Office, London.
Исторический архив. 2001. № 1. С. 55–56. Публикация Дж. Слэттера.
1. Джеймс Ноульз (1831–1908) — основатель и редактор журнала «Nineteenth Century», в котором П.А. Кропоткин многие годы сотрудничал; корреспондент Кропоткина.
2. Я уверен, что П.К. будет рад подтвердить, что моя работа — удовлетворительна (англ.).
Viola, Bromley, Kent
31 марта 1903.
Дорогой мой Гольден.
Извини, пожалуйста, что столько времени не отвечал на твое письмо. Оно завалялось у меня.
Прежде всего, ты ошибся в нем. Мне выслано было не 10 экз. Записок Революционера. Это было сделано в твое отсутствие, и у меня записано в книге 5 экз. Есть также, хотя сейчас не нахожу, письмо того, кто тебя заступал, где он пишет, что высылает 5, а 5 вышлет потом, — чего не было сделано. Я тогда же записал в свою книгу 5 экз. и отослал 3, два еще у меня. —
Затем, так как ты рассчитывался со мною из 50% уступки, то я не вижу причины, почему мы будем рассчитываться с Фондом иначе. Но так как ты желаешь рассчитываться из 33⅓, то отлично. Так и будем рассчитываться впредь. Но нужно держаться равных условий. Таким образом, выходит:
| 5 Записок Революционера по 6/6 | 1.12.6 | ||
| –50% | 16.3 | ||
| Мы должны | 0.16.3 | ||
| Послано тебе: — | |||
| 1901 21/XII | 40 Докладов | 50 fr. 00 | |
| –50% уступки = | –25 00 | ||
| 25 00 | |||
| 1902 16/III | 20 Хлеб и Воля | 50 fr. 00 | |
| –50% уступки = | –25 00 | ||
| 25 00 | |||
| Получены все три | |||
| 1901 21/XII | 50 Совр. Науки | 25 fr. 00. | |
| 25 Анархия П.К. | 12. 50 | ||
| 10 Реклю d° | 2. 50 | ||
| 25 Мост Язва | 6. 25 | ||
| 10 Бакун. Комм. | 2. 50 | ||
| 43. 75 | |||
| –50% уступки | 21. 90 | ||
| Ты должен | 21. 85 | = 0.17.4. | |
| Баланс — | d° | 0. 1.1 | |
Как живешь-можешь за это время? У нас Шура сильно болела. Какое-то прескверное воспаление толстых кишок, верхних, так что десять дней она не могла проглотить даже капли воды, не вернувши ее. Легко представить себе наши заботы. Теперь она с Сонею в Crockham Hill’е, у Фанни [1]. А я засел усиленно за работу.
Ну, крепко тебя обнимаю.
Петр.
Чтó первое издание Записок, поди, уже на исходе?
Прилагаю твой счет, так как ты, может быть, забыл, в чем дело.
Еще одно. — Знаешь ли ты какого-то Николая Жинкина в Карлсруэ? Он говорит, что получил от тебя книги и шлет довольно большой заказ, бесплатно, т.е. ничего не прилагая.
Видел ли ты сегодняшние новости из Балкан?
Мои частные сведения из здешних сфер — что война на Балканах неизбежна. Здесь были в этом уверены больше месяца тому назад.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 108–110 об. Помета: «Answ. Apr. 2.03».
1. Фанни Марковна Степняк, урожд. Личкус — вдова С.М. Степняка-Кравчинского, корреспондент Кропоткина.
[Bromley April 1 1903]
Dear friend.
Sophie had told me to send you 10/–, but I had forgotten till now.
I hurry to send. Not yet heard from Reclus.
P.K.
[Бромли 1 апреля 1903]
Дорогой друг.
Соня говорила, чтобы я отправил вам 10/–, но я вспомнил только сейчас.
Спешу отправить. От Реклю пока ничего не слышно.
П.К.
IISH. Alfred Marsh Collection, Inv. № 81. Датируется по почтовому штемпелю на конверте.
Viola Bromley Kent
April 9 1903
Dear Mrs. Moscheles.
I was so sorry yesterday that I was not able to avail myself of your most kind invitation. Sasha has been ill all last month, rather seriously, with a gastric attack and now both she and Sophie are at Crockham Hill (where I am going also to-morrow) and I had yesterday a previously taken engagement in London.
Kindly give my best thanks to Mr. Moscheles for «Concordia». But — how can the Eastern Question be advanced towards a solution without the United States of the Balkans being proclaimed in a general uprise!
I am sure, Sophie with much regret not having been here yesterday.
Kindest regards to you, and to Mr. Moscheles.
Yours very sincerely
P. Kropotkin.
Viola Bromley Kent
9 апреля 1903
Дорогая мисс Мошелес.
Очень сожалею, что не мог вчера воспользоваться вашим любезным приглашением. Весь прошедший месяц Саша была серьезно больна чем-то желудочным, а сейчас они с Соней в Крокхем хилле (завтра я тоже еду туда), к тому же у меня на вчера уже была назначена встреча в Лондоне.
Пожалуйста, передайте мою благодарность мистеру Мошелесу за «Конкордию». Но — как может восточный вопрос продвинуться к разрешению без Балканских Соединенных Штатов, провозглашенных в результате всеобщего восстания!
Я уверен, Соня очень сожалеет, что ее вчера здесь не было.
С уважением к вам и мистеру Мошелесу,
Искренне ваш
П. Кропоткин.
Архив МЗДК. Ф. 22/5152, оп. 1, д. 49, л. 19–20.
Viola, Bromley, Kent
[14 апреля 1903 г.]
Дорогой мой Феликс.
Вчера так и забыл попросить тебя: не можешь ли ты прислать мне тот том Сочинений Михайловского, где находится Десная и Шуйца графа Толстого [1]? Очень нужно, чтобы справиться.
Отдохнул ли после вчерашнего вечера? Крепко обнимаю тебя. Расцелуй за меня Верусю.
Твой Петр.
BLPES, Coll. Misc. f. 530, D. 4/3.
Ист. Арх. 1997. № 5/6. С. 161. Публикация Дж. Слэттера.
Датируется по почтовому штемпелю.
1. См.: Михайловский Н.К. Десница и шуйца графа Толстого // Сочинения. — СПб., 1897. — Т. 3. — С. 424-459, 484-551. Николай Константинович Михайловский (1842-1904) — литературный критик, теоретик народничества, редактор журнала «Русское богатство». В упоминаемой статье, которая впервые появилась в 1875 г., Михайловский первым обратил внимание на «нравственный кризис» Л.Н. Толстого как свидетельство новой тенденции у писателя, скрытой до тех пор от публики.
[16 апреля 1903 г.]
Дорогой мой Феликс.
Большое спасибо за Михайловского. Все, что он говорит о недавних статьях Л.Н. Т[олстого] — совершенно верно: я был поражен ими, перечитав их недавно. Мих[айловский] удивительно угадал кризис, к которому подходил Толстой. Он вполне предсказал его.
Обнимаю тебя.
Твой Петр
BLPES, Coll. Misc. f. 530, D. 4/3.
Ист. Арх. 1997. № 5/6. С. 161. Публикация Дж. Слэттера.
Датируется по почтовому штемпелю.
Viola. Bromley. Kent
27 апреля 1903
Дорогой мой Лазарев.
Спасибо тебе за брошюру Н. Б. «Механическая Теория Стоимости и Ценности».
Должен правду сказать, содержание не отвечает заглавию, и я не понимаю, почему профессора, к которым ты обращался, дали такие разноречивые отзывы.
Что живая сила пропорциональна квадрату скорости — известно из физики (механики):
| F = | mv2 |
| 2 |
Что производительность труда и количество потраченной на него энергии не пропорциональны друг другу, очевидно для всякого, кто когда-нибудь конкретно присматривался к труду, и хорошо делает Н. Б., что указывает на это. Это один из (второстепенных) факторов, из которых слагается стоимость производства каждого товара.
А что меновая стоимость товара не пропорциональна количеству потраченного на него труда, тоже известно со времен Ад. Смита.
Трудовую теорию стоимости установил Ад. Смит (за ним повторяли, не прибавляя ни иоты, десятки писателей, в том числе Ricardo, Proudhon, Marx). Но он же (проверив на числах) убедился, что она не верна и вставил свой второй абзац, где говорит, что в капиталистическом обществе меновая ценность уже не измеряется количеством общественно необходимого труда. Если Марксисты повторяют этот вздор, то потому, что нет невежественнее людей, чем Марксисты. Они ничего, кроме популяризаций Маркса, не читают (и самого Маркса не читали всерьез громадное большинство из них).
Если будете писать Н. Б., то можете сказать ему, что его брошюрка, конечно, интересна в том смысле, что обращает внимание теоретиков на один из элементов в определении стоимости производства товаров (хорошо известный всякому фабриканту, но, вероятно, неизвестного многим теоретикам), но что установить формулу расхода энергии на производство данного товара нельзя по той причине, что условия меняются чуть не каждодневно (см. сложнейшие тарифы рабочих, например, в ткацких ремеслах) и потому еще, что, как заметил автору русский профессор, эта энергия — вполне субъективная величина (физиологически зависит от множества причин, между прочим, от способности быстро[го] восстановления мышц).
Затем, если, вообще говоря, интересно было бы найти (для некоторых частных случаев) сравнительный расход жизненной энергии в разных производствах, — для Пол[итической] Эк[ономии] это определение не имеет никакого интереса.
Меновая стоимость и нигде не измеряется ни количеством общественно необходимого труда, ни количеством необходимой энергии.
Если Н. Б. хочет ознакомиться с современным взглядом науки на этот предмет, то — в виде вступления — хорошо бы прочесть в Англ. Пол. Эк. Словаре Ingram’а статью Exchange Value.
Я, вот уже года 2 назад, написал мое материалистическое понимание того, как измеряется меновая ценность, но еще не собрался заполнить некоторые частные пробелы и потому еще не издал.
Могу только сказать, что вопрос о Пол[итически-]Эк[ономическо]й меновой ценности несравненно сложнее (и интереснее), чем это думал Рикардо и его последователи, Прудон и Маркс (вернее, повторители, так как ни тот, ни другой ничего не прибавили к Рикардо и Смиту).
Спасибо тебе вообще, что отозвался, и спасибо за добрые новости. Что Гоца удалось выцарапать [1], я ужасно рад, и за него, и вообще за будущность русских революционеров.
Теперь, и Швейцарии легче отгрызаться. Теперь хлопочу снова — одном анархисте, которого английское 3-е отделение заарестовало в Гибралтаре — так себе, здорово живешь, про запас, кажется, как бы не покусился на Эдуарда!
Радикалы, спасибо, не отказываются исполнять свою функцию защитников кое-какой свободы для всех.
Здоровье, в эту зиму, немного лучше. Вернулся к регулярной работе — правда, не такое количество часов, как прежде, а часов 5–6 в день. А то худо приходилось!! — без «энергии» труда!!
Меня радует очень то, что ты пишешь на счет Владимира Львовича [2]. Это ты его кефиром выходил? Кефиро — великое дело. Я опять видел это на Шурке, которая серьезно хворнула воспалением верхних тонких кишек.
Ну, крепко обнимаю тебя и всех наших.
Твой Петр
Соня и Шура шлют самый сердечный привет.
ГАРФ. Ф. 5824. Оп. 2. Ед.хр. 126.
1. Михаил Рафаилович Гоц (1866–1906) — один из основателей и руководителей партии эсеров. В марте 1903 г. во время пребывания в Италии был арестован по требованию российского правительства, которое настаивало на его выдаче на основании данных о его участии в убийстве министра внутренних дел Д.С. Сипягина и в подготовке других политических убийств. Из-за протестов социалистической и радикальной общественности, а также отсутствия улик, подтверждающих требования русского правительства, был освобожден и выслан в Швейцарию.
2. В.Л. Бурцев в 1903 г. жил в Швейцарии, где возобновил издание журнала «Народоволец».
[Bromley May 4 1903]
Dear friend.
Here is the corrected proof of the 3rd article on Politics and Socialism [1]. Have you retained the composition in type? If so, it will not coat much to print these articles as a pamphlet, have you, next question, the money for print and paper? If not, I shall gladly supply it.
Fraternally
P.K.
Excellent number!
[Бромли 4 мая 1903]
Дорогой друг.
Посылаю исправленную корректуру третьей статьи «Политика и социализм» [1]. Сохраняли ли вы одинаковый шрифт? Если да, то не потребуется много переделок, чтобы напечатать эти статьи в виде брошюры. Еще вопрос: есть ли у вас деньги на печать и на бумагу? Если нет, то я с удовольствием доставлю их вам.
С братским приветом,
П.К.
Прекрасный номер!
IISH. Alfred Marsh Collection, Inv. № 82. Датируется по почтовому штемпелю на конверте.
1. См.: Kropotkin P. Politics and socialism // Freedom. — 1903. — Vol. 17, № 176, May. В том же году статьи вышли отдельной брошюрой: Kropotkin P. Socialism and politics. — London: Freedom, 1903 — 15 p. — (Freedom pamphlets; № 14).
Дорогой Алексей Львович
Примите сие приношение — перевод Fields, Factories & Workshops — для Русской Библиотеки.
Прилагаю также №№ Свободной Мысли, которые у меня есть вдвойне. Может быть, пригодятся для пополнения коллекции. Недостающие №№ сейчас не нахожу.
Сердечный привет.
П. Кропоткин.
9 мая 1903.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л. 26–26 об.
[До 16 мая 1903]
Сейчас вижу, родной мой, что забыл тебе ответить. То, что Тун называет «die Brochure: Ist die Revolution nöthig» — очевидно, наша программа. Она (см. обвинительный акт) начиналась этими словами. Писана вся мною. Поправки сделаны во время прений.
Это не «набросок программы», как ты говоришь, а вполне разработанная программа, — тетрадь страниц в 60, в четвёрку, мелкого моего письма. После крайне бурных обсуждений, в которых, по особенно революционным пунктам, Чарушин, Перовская, Сергей и я всегда бывали в «левой крайней», она была принята нашим петербургским кружком. Батюшкова ее переписала для отсылки в провинции, нашим кружкам на обсуждение. Многие из нашего петербургского кружка, в том числе Николай, находили ее слишком крайней. Писаный мной экземпляр был взят у Вернера.
Крепко обнимаю вас всех. Петр.
ГАРФ. Ф.6752. Оп. 1. Ед. хр. 123, л.16–16 об. Карточка типа каталожной.
Датируется условно как написанное до письма тому же адресату от 16 мая 1903 г.
[Bromley. 16 мая 1903]
Дорогой Леонид.
Тун (стр. 93), очевидно, имеет в виду нашу программу, которая начиналась словами Нужна ли революция? и под этим именем упоминается в процессе 193-х, в обвинительном акте. — Она была схвачена у Вернера, написанная вся моей рукой, и, в другой копии, рукой Бат[юшково]й. — Брошюр я ни одной не написал. Мне приписывают только конец Сказки о 4-х братьях — несколько строк — боевой вместо плаксивого, который был у Тихом[ирова], и ещё — конец его Пугачёвщины, несколько страниц, идеал общества (анархический). Рукопись этого, моя, тоже была схвачена. Новицкий показывал мне ее: она приобщена к делу.
С любовью, твой Петр
Прекрасные твои дополнения. Я так рад им. Интересно, очень, и умно. Очень хорошо.
ГАРФ. Ф.6752. Оп. 1. Ед. хр. 123, л. 17. Открытка. Датируется по почтовому штемпелю.
Viola. Bromley. Kent.
June 26 1903.
Dear Mr. Colles.
Thanks for the cheque, for which I enclose receipt.
The book on Russian literature, Ideals & Realities in Russian Literature, is in this state: I have just finished to rewrite the 7th chapter (incl. Gorky). I begin the 8th which is the last.
In one month heure I hope to have the whole book quite ready for print. The first 7 chapters are quite ready, & typewritten in their definitive form.
— As to the French publisher, I have yet decided nothing, but will write to you this week.
Yours sincerely
P. Kropotkin.
Viola. Bromley. Kent.
26 июня 1903.
Дорогой мистер Колс.
Спасибо за чек, за который прилагаю расписку.
С книгой по русской литературе, «Идеалы и действительность в русской литературе», дело обстоит следующим образом: я только что закончил переделку 7-й главы (включающей Горького). Берусь за 8-ю, последнюю.
Через месяц, я надеюсь, вся книга будет вполне готова к печати. Первые 7 глав вполне готовы и перепечатаны на машинке в окончательном виде.
— Что касается французского издателя, я до сих пор ничего не решил, но напишу вам на этой неделе.
Искренне ваш
П. Кропоткин.
Факсимиле письма найдено на сайте icollector.com.
Viola Bromley Kent
July 23 1903
Dear Mrs. Moscheles.
Thank you very much for your most kind invitation. It would have been, for me, great pleasure to see you and Mr. Moscheles before the holiday season and to meet those extremely interesting French delegates who bring such a brilliant, practical result to Mrs. Moscheles’ works.
Unfortunately I am hurrying through the last chapters of a book which must be finished before the 1st of August, and I must sit home, and Sophie is awfully busy before her and Sasha’s departure.
Sasha, after all, does not go to Russia! Absolute refusal on behalf of the Russian Consul to give his visé to Sasha’s British passport. The Russia Government do not recognize that British born children of Russian refugees are British subjects. Nor does the British Government insist upon this. Our name is too well-known that she should have passed dormantly so — she does not go to Russia! You can imagine her disappointment.
All three we send to you and Mr. Moscheles our most kind regards.
Very sincerely yours
P. Kropotkin.
Viola Bromley Kent
23 июля 1903
Дорогая мисс Мошелес.
Огромное спасибо за ваше любезное приглашение. Мне было бы чрезвычайно приятно до начала летнего сезона повидать вас и мистера Мошелеса и встретиться с крайне интересными французскими делегатами, которые придали такой блестящей, практический результат работам миссис Мошелес.
К сожалению, я спешно работаю над последними главами книги, которую необходимо закончить до 1 августа, и поэтому сижу дома, а Соня ужасно занята перед их с Сашей отъездом.
Саша, в конце концов, не едет в Россию! Русский консул наотрез отказался визировать Сашин британский паспорт. Русское правительство не признает детей русских эмигрантов, родившихся в Великобритании, британскими подданными. А британское правительство не настаивает на этом. Наше имя слишком хорошо известно, чтобы она могла тихонько проехать — и вот она в Россию не едет! Можете представить ее разочарование.
Все трое шлем вам и мистеру Мошелесу самые теплые пожелания.
Как всегда, искренне ваш
П. Кропоткин.
Архив МЗДК. Ф. 22/5152, оп. 1, д. 49, л. 17–18 об.
Viola, Bromley, Kent
27 июля 1903 г.
Дорогой мой Феликс.
Возвращаю тебе с большою благодарностью твой том Михайловского и вместе с тем прошу тебя оказать мне большое одолжение. Я видел во Free Russia 1-й и 2-й тома Бостонского лектора Leo Wiener - хрестоматии русской литературы [1].
Я сейчас отсылаю свой Курс Русской Литературы [2] в печать, и очень хотел бы взглянуть на эти тома и упомянуть про Wiener, поставив их отчасти по моей инициативе, когда мы горевали, что ничего такого нет, из чего я мог бы прочесть в своих лекциях.
Пожалуйста, если эти тома у тебя, пришли мне их - если можно, то сейчас же.
Если же они у Жука [3], пожалуйста, пошли ему писульку и попроси от меня выслать мне их на недельку, не больше. Я не знаю его адреса, иначе сам написал бы.
Саша не едет в Россию. Русский консул отказал в визе. Русское правительство (с согласия Англии) не признает детей русских, рожденных здесь, британскими подданными - Соня и Саша едут на Рейн, я — кончаю работу.
Крепко обнимаю тебя.
Твой Петр
BLPES, Coll. Misc. f. 530, D. 4/3.
Ист. Арх. 1997. № 5/6. С. 162. Публикация Дж. Слэттера.
1. См.: Anthology of Russian literature from the earliest period to the present time: In two parts / Ed. by L. Wiener. — New York; London: G.P. Putnam's sons, 1902–1903. Двухтомная антология Лео Винера включает лучшие произведения русской литературы от Ломоносова до Достоевского и Чехова; неоднократно переиздавалась, последний раз — в 2001 г.
2. На основе лекций, прочитанных Кропоткиным в Лоуэлльском институте в 1901 г., им была написана книга, изданная одновременно в Нью-Йорке и Лондоне в 1905 г. См.: Kropotkin P. Russian Literature. — New York: McClure, Philips & Co, 1905; Ibid. London: Duckworth & Co, 1905.
3. Жук — псевдоним Василия Павловича Маслова-Стокоза (ок. 1860–1918). Под псевд. В. Батуринский перевел книги Кропоткина «В русских и французских тюрьмах», «Взаимная помощь, как фактор эволюции» и «Идеалы и действительность в русской литературе». Корреспондент Кропоткина.
Bromley.
16 августа 1903.
Родной мой.
Представь себе, вплоть до сей минуты работал над книгой и только вчера вечером, поздно, за минуту до закрытия почты, успел отправить конец рукописи. А работал усиленно. Не по ночам, а с 7 часов утра — весь день. Marie [1] правду говорит, что если бы наши были дома, я бы не смог так непрерывно работать.
Прочел я твою первою главу и нахожу, что так — отлично. Всё хорошо, и тон, и чувство меры, а между тем — сильно: сильнее, чем было.
Так как ты прислал только 17-ю главу, то я заключаю, что ты взялся пересматривать остальное также. Едва ли это необходимо. Всякая вещь выигрывает от пересмотра, конечно; но остальное было уже совсем хорошо. Как только готово будет, начнем печатать [2].
Ты видел, конечно, «Хлеб и Воля» [3]. Очень хорошо. Всё хорошо — и мысль, и язык. До того хорошо, что я нашел только одно замечание сделать. Напрасно они с Libertaire имеют общее [4]. Хорошие люди, но русское дело надо от них особь вести. Скажи ты им это тоже с своей стороны.
А затем отлично — vogue la galèrie [5]. Чем ответственнее — тем лучше для молодежи. Мы им только мешали бы. А помогать будем. — Я еще не писал им, — как никому не писал это время (писем 50 лежит нужных). Хоть бы Марусю милую [6] сюда, на подмогу! Ведь и ей не писал, а уж на что люблю ее!
Как вы живете? Здорова ли Frida? Нагуляла ли себе здоровья по зорькам в лесу?
А я, представь, хоть и кончил, и мог бы тронуться (нужно только передовую для >Freedom), но новое горе. Мизинец на ноге до того разболелся, — делался нарыв около ногтя, но вовремя разогнал милейший д-р Codd — что целую неделю я просидел дома, «без сапог» (в былое время, Тург[енев] говорит, так делали с крепостными: «пиши, мол!»), только вчера Marie выгнала меня прокататься в экипаже, что я и сделал с очаровательным Willie и Dodo (Mavor: она здесь домик взяла [7]). Теперь все еще болит, не знаю, когда смогу ходить по-человечьи. Codd прискакал, как только я написал ему: боялся подагры. Но нет: не она, шельма, а вернее зашиб об fender [8], вскочивши ночью.
Прозевал все хорошие поездки (одну, очень дешевую на дружеском пароходе из Манчестера в Montreal и обратно). Теперь придется куда-нибудь в Англию ехать.
Когда ты домой?
Nys [9] здесь и меня не забывает. Вот и сегодня жду его к lunch.
Соня и Шурка очень довольны Рейном. Только немного скучно — никого знакомых нет.
Ну, крепко тебя обнимаю.
Твой Петр.
Cornelissen’у и жене — большой поклон. А Fridy расцелуй лишний раз.
Как только устроюсь где-нибудь, дам свой адрес. Надеюсь выехать во вторник или среду.
Каторга и ссылка. 1926. № 4. С. 14–15. Публикация Б.И. Николаевского.
1. Marie — прислуга-бельгийка, долгие годы служившая у Кропоткиных.
2. Речь идет о работе В.Н. Черкезова «Доктрины марксизма. Наука ли это?»; русское издание вышло в 1904 г.
3. Журнал «Хлеб и Воля» начал выходить с августа 1903 г.
4. В журнале «Хлеб и Воля» давался в качестве одного из адресов для сношения с редакцией адрес французского анархического журнала «Libertaire».
5. Будь, что будет. — (фр.).
6. Мария Исидоровна Гольдсмит, друг, единомышленник и многолетний корреспондент Кропоткина, жила в Париже.
7. Речь идет о семье канадского профессора-экономиста Дж. Мэйвора, также многолетнего корреспондента Кропоткина.
8. каминную решетку — (англ.).
9. Эрнст Нис (1851–1920) — бельгийский юрист, профессор междунарожного права Брюссельского университета, часто приезжал в Лондон для работы в Британском музее.
Imperial Hotel
Lynton, N. Devon
23 августа 1903.
Дорогой мой Гольден.
Прости, пожалуйста, что не отвечал до сих пор. Я «с озлоблением» работал последние две недели в Bromley и кончил свою книгу о Русской Литературе. Затем, конечно, Freedom, и только 19-го я мог выбраться, чтобы хоть немного подышать воздухом, после усиленной работы, к которой я было считал уж себя неспособным.
Получил твое письмо, положил в сумку, чтобы ответить, как только выберусь, а что выслать книги надо — так и ускользнуло! Замотался!
Теперь пишу сыну Проф. Mavor’а — они живут теперь в Бромли — и прошу его зайти в дом и выслать книги. Он — юноша способный и, надеюсь, сделает — если они тоже не выехали в Брайтон. Тогда придется подождать до 11-го сентября, когда мы вернемся домой.
Спасибо тебе, дорогой мой, за твое интересное письмо. Я так рад тому, чтó ты говоришь о наших воскресших, особенно о Брешковской. Я ее не встречал, но заочно давно люблю. А что А.И. Корн [1] сюда собирается — ужасно рад. Только, надо бы уже в сентябре, после 10-го — 12-го числа.
Государство лежит, денег нет на издание. А Распадение современного строя — по моей вине. Теперь читаю рукопись.
А видел ли ты Хлеб и Воля газету? наши молодые соскучились ждать нас, стариков, и выпустили. И отлично!
Я пробуду здесь, не знаю еще сколько. Будет зависеть от погоды. А потому лучше пиши в Bromley. Почта будет знать изо дня в день, где я.
Соня с Шурою — в Германии. Шуру в Россию не пустили. Консул отказал признать ее английскою подданною и визировать ее английский паспорт. По закону, он прав. Дети русских эмигрантов остаются русскими подданными до 3-го поколения, если их отец не получил разрешение от России (т.е. царя) вступить в чужое подданство. С Англией на это есть конвенция. Другие страны делают приблизительно то же, что Россия.
Ты можешь себе представить, какое было огорчение для Саши. Она ехала с английской подругой, и уже билеты были взяты. Тогда Соня увезла Шуру на Рейн. Дешево и сердито. А я остался кончать книгу, и теперь — в прелестном местечке в Сев. Девоншире. Только — дожди льют! —
В сентябре, надеюсь, свидимся. А пока крепко жму твою руку.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 113–116.
1. А.И. Корн — псевдоним М.И. Гольдсмит.
Viola. Bromley. Kent.
3 сентября 1903.
Многоуважаемый Петр Бернгардович.
Благодарю вас очень за ваше любезное предложение. Сейчас я очень занят разными начатыми работами, но буду иметь в виду ваше предложение. Написано у меня много по-русски, но не обработано, и ничего, кажется, нет цельного.
Я очень рад был, увидав в Освобождении отрывки из «Былое и Думы». Это именно тот отрывок, о котором мне говорил И.С. Тургенев; только самые характерные места, по-видимому, выпущены: «Ты никогда не любил меня» и проч.; очевидно, их даже следовало выпустить.
Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить вас, — знакомы ли вы с кн. Григорием Волконским? И — если да, и если вы можете мне ответить на этот вопрос, — к какой партии принадлежит он?
Он производит впечатление человека вполне искреннего; меня только смущает его вера в возможность убедить Николая II в чем бы то ни было серьезном. Конечно, это может быть просто честное предостережение, — раньше чем перейти в борьбу, — и оно на то похоже (в конце его брошюры). Прав ли я буду, так понявши его?
Если можете, то, пожалуйста, ответьте. Если же нет, то ничего не отвечайте. Я ведь знаю, как вы должны быть завалены «побочною» перепискою.
Благодарю вас очень за высылку Освобождения. Если могу чем бы то ни было быть полезным, всегда рад. Так и знайте.
С истинным уважением,
П. Кропоткин.
РГАСПИ. Ф. 279. Оп. 1. Ед.хр. 81, л. 240–241.
Viola. Bromley. Kent
22 ноября 1903
Дорогой Алексей Львович
Мне очень жаль, что никому из нас не удалось попасть на концерт в пользу библиотеки. Посылаю вам 5 шиллингов и возвращаю 2 билета.
Mutual Aid у меня нет. Я бы охотно купил экземпляр для библиотеки, но книга распродана, а новое издание ещё не сделано. —
Соня посылает вам пакет всякой старой мужской одёжи. Извините, если некоторые вещи требуют поправки: у вас там, пожалуй, это легче сделать.
Как живете-можете? Как переносите эту зиму?
Крепко жму вашу руку
П. Кропоткин
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л. 27–27 об.
| Brighton. December 21, 1903. |
Address: Viola, Bromley, Kent. |
My very dear James,
Don’t scold me for not having written to you all this time. My working time now, since the illness, is limited to but 5–6 hours a day, and you know how little it is when one has to earn his living, attend to 2 papers, & answer 7–8 letters a day, most of them quite useless, though requiring thought & often more than that, — while the letters to the best friends remain unanswered for months. It is so, dear James, with my best friends.
You know that Mrs. Mavor lives close by us. The change of air from the unhealthy London to our healthy Bromley has been good for all. It is only dear, sweet Willie who is not quite well, & often requires the attendance of the doctor. Otherwise he, too, seems quite happy with his school. Dora has made friends with Sasha. All would be right if you could see them at shorter intervals than these long years they have not seen you. Mrs. Mavor says nothing, but you must feel how you were expected the last two summers, and will be expected next. Your coming would brighten their life, — which, dear James, is not bright such as it is, especially after Toronto, and by itself, too.
Jimmie is all right. Bright, ready to work, and progressing nicely, so far as I can judge. But — is there anything on earth more stupid than an English university education?! Now, that I begin to learn soundly about it, through Jim and through some young friends of Sasha, I understand why this nation has come to be so backward in everything that only robbery in Africa, pushing others (Japan & Russia for the moment) to war, & protection are now the things to rely upon. Of course I do not tell all I think to Jim, — as we abstain from criticism of the High School when we talk with Sasha — but when Jim tells me what he does, or the Newnham girls do, & what he is prevented from doing, how all is being narrowed to mastering some bits in one small branch of science only, — I really cannot feel as if some mediaeval student was talking to me. No Physics, no Chemistry, no Astronomy, no theory of heat, no theory of light & electricity, no higher abstract geometry, no theory of elasticity, no higher Statics & Dynamics — but how is it possible to know anything about Mathematics without doing all that? We learned all that at St Petersburg.
You wrote to me in your last letter about protection. That is the sign of weakness, of course, & they are weak. The other day I saw a great cotton manufacturer of Russia. He came here, — for sport (he speaks perfect English & knows England). But when I asked him, what machinery he uses, he told me that as regards steam-engines they take no more any English: German, rather Swiss, from Winterthur, are more perfect (no matter of price). To spinning machinery they use English machines. But not in weaving. And so it goes everywhere, in every direction.
I intended to write an article to show how protection has worked in Russia. For starting industries & especially for attracting Capital into the country, it may be of some use. But it immediately becomes a fearful burden & a taxation of all the nation to an uncredibly high extent in favour of a few industries, which consequently do not progress properly. Our cotton industry had developed mightily before the heavy tariffs were introduced. The iron industry is now hampered by tariffs. No progress is made. Russia pays an immense sum every year, by paying 3–4 times more than necessary for all the iron she uses for the railways. It comes to a tremendous sum (therefore the mile of railway costs also so much more; ergo ,bigger loans, heavy interest, etc. etc.). Then, all industries are hampered; coal, agriculture, tinned goods etc. etc. Russia pays for an empty tin what it costs at London with the meat in.
But — what is the use of writing that? There is a powerful league of landlord & capitalist against everything that is or has been considered as Liberal. When I meet with a Tory, there is not one single point upon which we might not bitterly disagree.
Public library — «Oh, enough of that nonsense!»
Education — «Oh I don’t want to pay for those idlers; I pay too much».
Free Trade— you know.
China — Smash it down!
France — Down with it.
Germany — Down with it!
Russia — Kill it!
It is too long to write, but every bit, even smallest bit of what has made the hopes, the ideal, the beacon of mankind for the last 50 years — everything has to be trampled under the feet.
If I meet with Tories in an hotel, a boarding house, a private house, — my heart begins to ache. It is a hatred of the poor. The more «Christian» the person is, the greater the hatred. And a hatred to all all other nations but British. Not a mere dislike or contempt as it formerly was: no, since the war, it is hatred. Hatred to science, hatred to all what we love.
Happily enough, the workers begin to see it through. They understand all Chamberlainism [1] is a big Tory conspiracy in favour of the landlords when he talks Protection, & the money-grabbers when he goes into foreign policy. But, unless a commotion comes from the Continent, poor Britain is in bad straits.
— What were you doing dear James in the States? Why don’t you write? You have published nothing lately? Did you? You ought to develop those ideas about Canada approaching to a time when Protection is harmful, which you once developed at Toronto. Or do you prepare some larger work. You ought to write James! So few of those who have something to say. But you are one of them.
We all are going pretty well. Only my dear Sophie has not been quite as well as I should like all this time. — Sasha is quite a big girl. She came with me here; we spared her one set, at least of useless exams.
Much love, dear James. Do come soon. It is also my egotism which speaks in calling you.
Most brotherly your
Peter.
| Брайтон. 21 декабря 1903. |
Адрес: Viola, Bromley, Kent. |
Милейший Джеймс.
Не браните меня за то, что я так и не написал вам ни разу за всё это время. С тех пор как я заболел, мой рабочий день сократился до 5–6 часов. Вам-то уж хорошо известно, что этого явно недостаточно для человека, который вынужден зарабатывать себе на жизнь, сотрудничая в двух изданиях, отвечая на 7–8 писем ежедневно, большинство из которых не представляет ни малейшего интереса, хотя требуется иногда даже поломать голову при составлении ответа на них. В то же время месяцами не имеешь возможности ответить на письма друзей. И так обстоит дело, мой дорогой Джеймс, с моими лучшими друзьями.
Вы знаете, что госпожа Мейвор живет поблизости от нас. Обычно всем идет на пользу перемена климата при переезде в наш здоровый Бромли. Один только наш милый маленький Вилли пока еще не совсем здоров, и к нему приходится приглашать доктора. В других отношениях с ним всё в порядке, он, как мне кажется, очень доволен своей школой. Дора подружилась с Сашей. Все будут просто счастливы, если вы будете почаще навещать их, а то ведь сейчас проходят долгие годы от одного вашего приезда до другого. Госпожа Мэйвор не высказывается по этому поводу, но вы должны осознать, с каким нетерпением ожидали вашего приезда два последних лета и будут ожидать в следующее. Ваш приезд явится светлым пятном в их жизни, которая, дорогой Джеймс, сама по себе не так радужна, как хотелось бы, особенно по сравнению с тем, что было в Торонто.
С Джимми все в порядке. Он умён, всегда готов работать, к тому же делает большие успехи, насколько я могу судить. Но, к сожалению, есть ли в мире что-нибудь глупее, чем британская система университетского образования?! Теперь, когда я в достаточной мере познакомился с ней, наблюдая за тем, чем занимаются Джим и несколько юных друзей Саши, я понимаю, почему эта нация настолько отстала во всех отношениях, что в настоящее время может полагаться лишь на ограбление Африки, подталкивание других стран (в настоящий момент Японии и России) к войне и на протекционизм. Конечно, я не делюсь этими соображениями с Джимом, точно так же как воздерживаюсь от любой критики средней школы, когда разговариваю с Сашей. Но когда Джим рассказывает мне о том, чем он занимается или чем занимаются дочери Ньюнхэмов, а также чем ему запрещается заниматься, что все сводится к получению отрывочных знаний лишь в одной узкой области науки, я действительно не могу не испытывать впечатления, что передо мной находится какой-то средневековый студент. Ни физики, ни химии, ни астрономии, ни теории теплоты, ни теории света и электричества, ни теории упругости, ни высших разделов геометрии, ни статики и динамики. И как же это возможно овладеть математикой, не имея представления о вышеозначенных дисциплинах? Мы все это изучали в Санкт-Петербурге.
В своем последнем письме вы затронули вопрос о протекционизме. Его введение является явным признаком слабости, и они действительно слабы. На днях я встретился с одним крупным производителем хлопчатобумажных тканей из России. Он приехал сюда немного поразвлечься (он отлично говорит по-английски и хорошо знает Англию). Но когда я поинтересовался у него, какие машины он применяет, он ответил, что если речь идет о паровых машинах, то они больше не покупают английских машин: немецкие и особенно швейцарские (из Винтертура) машины более производительные (безотносительно к цене). Если же говорить о прядильных машинах, то они используют английские. Но среди ткацких машин английских нет. И так происходит везде, во всех отраслях.
Я собирался написать статью о том, как действует система протекционизма в России. Я думаю, что протекционизм может быть в определенной степени полезен для развития новых отраслей промышленности и особенно для привлечения иностранного капитала в страну. Но он сразу же становится страшным бременем для страны, приводит к невероятно высокому уровню налогообложения к выгоде нескольких отраслей, что вовсе не способствует ее нормальному развитию. Наша хлопчатобумажная промышленность интенсивно развивалась до того момента, как были введены высокие тарифы. Тарифы же препятствуют развитию железоделательной промышленности. Прогресс как таковой в ней отсутствует. России это ежегодно обходится в колоссальные суммы, ибо ей приходится платить в 3–4 раза больше, чем следовало бы, за все то железо, которое используется при строительстве железных дорог. Затраты достигают громадных размеров (вследствие этого миля железнодорожного полотна также обходится значительно дороже, а это влечет за собой увеличение суммы займов, размера процентов и т.д. и т.п.). Далее происходит задержка в развитии всех отраслей промышленности, прежде всего угольной, сельского хозяйства, производства консервов и т.д., и т.п. Россия платит за пустую банку из-под консервов столько же, сколько в Англии стоит банка мясных консервов.
Но что толку писать об этом? Ведь действует могущественный союз помещиков и капиталистов, который выступает против всего, что считалось или считается либеральным. Когда я встречаюсь с консерватором, то становится очевидным, что нет ни одного пункта, по которому у нас не было бы резкого расхождения во мнениях.
Публичная библиотека: «О, хватит с нас этой чепухи!»
Образование: «О, я не собираюсь платить за этих бездельников, я и так плачу слишком много».
Фритредерство — вы сами знаете.
Китай: «Сокрушить его!»
Франция: «Долой ее!»
Германия: «Долой ее!»
Россия: «Уничтожить ее!»
Можно еще долго перечислять, как каждый пункт, каждая мелочь, имеющая отношение к надеждам, идеалам, путеводной звезде человечества за последние 50 лет, — все должно быть растоптано.
Когда я встречаюсь с консерватором в отеле, пансионе, частном доме, у меня начинает ныть сердце. Все дело здесь в ненависти к бедным. И чем большим «христианином» является человек, тем сильнее его ненависть. И ненависть ко всем, ко всем нациям, кроме Британии. Не просто нелюбовь или презрение, с которыми мы обычно сталкивались раньше. Со времен войны они превратились в ненависть. Ненависть к науке, ненависть ко всему, что мы любим.
Но, к счастью, рабочие начинают осознавать это. Они понимают, что вся политика Чемберлена [1] представляет собой большой заговор тори в пользу помещиков, когда она касается протекционизма, и в пользу денежных мешков, когда она касается внешней политики. Но до тех пор, пока на континенте не произойдут перемены, бедная Британия так и будет находиться в весьма стесненном положении.
— Что вы все-таки делали в Штатах, дорогой Джеймс? Почему не пишете? Опубликовали ли вы что-нибудь за последнее время? Вам следовало бы разрабатывать дальше ваши идеи относительно того, что Канада приближается к тому моменту в своем развитии, когда протекционизм становится экономически невыгоден. Я имею в виду те идеи, которые вы высказывали однажды в Торонто. Или, может быть, даже подготовить отдельную работу побольше. Вы непременно должны писать, Джеймс! На свете существует очень мало тех, кому есть что сказать людям. И вы один из их числа.
У нас всех дела идут вполне прилично. Только моя дорогая Соня чувствовала себя все это время не настолько хорошо, как мне бы хотелось.
Саша уже вполне взрослая девушка. Она приехала сюда со мной; мы избавили ее этим по крайней мере от одного цикла бессмысленных. Огромный вам привет, дорогой Джеймс. Приезжайте поскорее. Приглашая вас, я поступаю небескорыстно.
С самым братским приветом
Петр
TFRBL. J. Mavor Ms. coll. (119). Box 10B.
Исторический Архив. 1995. № 1. С. 144–146. Публикация Дж. Слэттера. Перевод В.П. Павлова.
1. Остин Чемберлен (1863–1937) — член партии тори, министр Великобритании в 1903–1905 гг.
Viola Bromley Kent
December 27. 1903.
Dear Miss Roche
I was so glad to learn from Sasha that at last you are back, from your ramblings.
It was awfully good of you — awfully good — even during your holiday to think of the Conquest of Bread: I received the MS. just as I was hurrying with the last pages of my book on Russian Literature in order to go away for a long since wanted holiday, & did not write to you at once, and then expected all the time to hear that you are back.
Thank you very, very much, dear good Miss Roche, for the translation. I looked it though here & there. It is good, as your translations always are, and I think we shall have no difficulty in finding a publisher — unless war breaks out in the far East, to begin with, in Near East next, and in the Franco-German West after that…
Unfortunately I have not yet arranged the whole, and with 5–6 other translations that has not yet been attended to [1]. I am going to do it immediately.
How are you? Did you get rid of the consequences of that shock. Did you enjoying [?] your travel? And — chief of all — when shall we have the great pleasure of having you here in Bromley for a day?
Best love from all.
Yours very sincerely
P. Kropotkin.
Viola Bromley Kent
27 декабря 1903.
Дорогая мисс Роше.
Я был так рад узнать от Саши, что вы наконец вернулись из ваших скитаний.
С вашей стороны было чрезвычайно мило — чрезвычайно мило — что даже во время отдыха вы думали о «Завоевании Хлеба». Я получил рукопись в тот момент, когда спешно заканчивал последние страницы книги по русской литературе и собирался уехать на отдых, о котором давно мечтал, так что не написал вам сразу, а потом все время ждал известия, что вы вернулись.
Большое, большое спасибо, дорогая мисс Роше, за перевод. Я просмотрел его там и здесь. Он хорош, как все ваши переводы, и я думаю, что с поиском издателя не будет трудностей — если только не начнется война — для начала на Дальнем Востоке, потом на Ближнем Востоке, а потом и на Франко-Германском Западе…
К сожалению, я еще не привел в порядок всю работу, и не занимался еще 5–6 другими переводами [1]. Я собираюсь сделать это немедленно.
Как вы поживаете? Избавились ли вы от последствий этого шока? Довольны ли вы путешествием? И самое главное — когда же вы доставите нам удовольствие, приехав к нам в Бромли на денек?
Сердечный привет от всех нас.
С искренним уважением
П. Кропоткин.
Архив МЗДК. Ф. 22/5152, оп. 1, д. 49, л. 21–22 об. Перевод А.В. Бирюкова.
1. Не совсем понятная фраза. Возможно, адресат переводила только некоторые главы «Завоевания хлеба».
Viola. Bromley. Kent.
1 января 1904.
Дорогой мой Лазарь.
Вчера, уходя, я забыл свои ноты:
1) переплетенная тетрадь in 4°, содержит Руслан и Людмилу, Русалку и Жизнь за Царя,
2) The Blue Danube, вальс Штрауса,
3) Тетрадь оперу Faust Gounoud,
4) два вырванных листка, малый in 4°, на одном полька, на другом гавот.
Не будет ли твоей великой милости, как-нибудь раздобыть сии ноты и прислать мне. Без моих русских опер тоскливо будет.
Какой славный, веселый вчера был вечер! Как ты добрался домой? Хорошо?
Крепко обнимаю тебя.
Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 117–118.
8 января 1904.
Дорогой мой друг,
Дело с Х[лебом] и В[олей] меня тоже очень беспокоит. Дело в том, что их последняя статья о терроре [1] должна произвести в России на молодежь просто отталкивающее впечатление. И суть, и тон никуда не годятся
Живя в Швейцарии, не будучи на месте, в котле, в России, и не неся н себе всей ответственности, которую несут люди на месте, нельзя писать так, как писали бы там, будучи среди борьбы. Что бы Бурцев и другие ни говорили в доказательство противного, так судит нравственное чутье людей и оно не ошибается. Оно право. То, что я сказал бы (и говорил) в прокламации в России, я не позволю себе сказать здесь, в газете.
Так судит нравственное чутье всех — и ему следует верить и подчиняться.
Затем тон статьи возмутительный. «Устранять с педагогическою целью» [2] — таким языком говорили одно время ницшеанствующие буржуазята в Париже, pour épater le monde. Писать так рядом с заявлением Анжиолилло [3] просто возмутительно.
Наконец, после того как в Швейцарии прихлопнули Народоволец Бурцева [4], если их тоже не прихлопнут, всякий вправе себя спросить — и спросит наверно «За что такая привилегия?». Такие привилегии до сих пор давались только Révolution Serreaux [5] от английского Scotland Yard’a, a я первый спрашиваю себя, нет ли около наших хороших товарищей в Женеве кого-нибудь такого, как Serreaux?
Конечно, написать им это я не могу, так как недостаточно знаю их. Но я уверен, что такое мнение родится среди русских. А если здесь, в Англии, тоже не будут преследовать распространителей (в Англии преследуют не за печатание, а за распространение, которое доказывается на суде тем, что такой-то — Бурцев, Мост, наборщик Моста — продал 1 экз. журнала подосланному полицейскому), то явится еще больше сомнений.
Все это сильно заставляет меня задуматься: в какие стать к ним отношения. Кто это они! Кроме Г[огелиа], Ц[еретели] и 2-х докторов по-видимому, около них другие люди. По-видимому, есть и якобинцы бурцевского типа (1-я половина статьи, мне кажется, написана другим человеком, чем 2-я половина).
Я вчера написал об этом Черкезову [6] и послал ему письмо, которое хочу им послать [7]. Но не хотелось бы тоже обидеть людей, если они промахнулись.
А м[ежду] т[ем] дело очень важное.
Лучше всего, конечно, было бы, если бы вы могли съездить, пожить там 10–15 дней, узнать людей. Иначе не знаю как только можем мы с ними вести дело. Именно, как вы говорите, «Дело начато и ведется вовсе не по-товарищески». Я писал им, например, и Черкезов тоже, что их поддержка этого «сужденного» была неловкостью и т.д. Ни слова. Писал о полемике против Р[еволюционной] Р[оссии] — ни слова. Я даже вывожу мнение, что им вовсе и неинтересно с нами по-товарищески вести дело.
Выработать нашу attitude [8] по указанным вами вопросам, конечно бы, следовало Но это, боюсь, ни к чему не приведет. Если бы я был на их месте, то я давно нашел бы возможность свидеться с товарищами в Париже и Лондоне. Но они никогда даже такого желания не изъявляли. Я вполне понимаю, что молодые люди могут не желать нашего руководительства, хотя сам держался иначе по отношению к людям Интернационала. Но в таком случае следовало бы так и сказать.
А при этом не умно ведется журнал.
У нас денежные дела совсем плохи: туго идет моя филос[офская] работа И у вас, верно, не лучше. А то, если бы вы могли на два дня приехать сюда, мы бы в два дня средижировали [9] бы ответ на вашу программу.
Попробую написать.
Насчет Mutual Aid. Один человечек, едущий в Россию, взялся устроить перевод и издание там. Хотя шансов мало [10]. Земледелие и промышленность прошла только благодаря невежеству одного цензора, который дивился, отчего англичанин не поставил своего имени. Если, однако, удастся, то я думал перевести сам, а если медленно пойдет, то с вашей помощью.
Насчет французского перевода. Я потому увернулся от Schleicher [11], что фирма — для меня — в руках то Hamon, то Dave’а. Я писал им, фирме, но никогда не получал ответа иначе как от Hamon (для Fields, Factories) или от Dave (для Mutual Aid), причем и тот и другой берут книгу в «свою серию». Результат же вы знаете: вот три года, как Fields не выходит во французском переводе! К тому же, раз Dave «берет меня в свою серию», он же и переводит, и мне пришлось бы проработать каторжную работу над его переводом, ибо английского языка он вовсе не знает (знает кое-что, а не язык).
Только поэтому я не сошелся с Schleicher.
Если бы можно было устранить совершенно, то я очень рад был бы. В серии же не пойду. Проучен Hamon’ом, который теперь считает Fields своею книгою и запрещает другим ее переводить только потому, что у него мое письмо, «que Krop[otkine] donne ce livre pour ma série» (à Hamon) [12].
Насчет Alcan вот что. Mme Bréal взялась переводить (т.е. взяла у меня перевод). Переводит недурно, но путешествует, болеет, и я думаю, никакого перевода нет, кроме 1-й главы.
Он (Bréal) через своего отца получил согласие Alcan издать французский перевод. Но Alcan предлагает такие условия, что, заплатив переводчику, мне ровно ни копейки не достанется, сколько я ни работал над переводом. А у меня, право, времени нет, если работать бесплатно. Я предпочитаю, когда есть свободное время, работать для наших изданий.
Поэтому я отказал Alcan’у, хотя согласился бы, если бы, например, взялся заплатить переводчику и мне хоть 5, если не 10%.
Другие издатели, к которым обращался мой agent (Charpentier) и другие, отказались.
Stock ne demande pas mieux [13]. Но зато ничего не платит. Все, что я получил за Autour une vie — это 350 fr. А я каторжно работал над переводом (особ[енно] Martin) больше 2-х месяцев. «Je vous dois, cher ami, pour 2 éditions» — это когда я упрекнул его, и — rien de plus [14], несмотря на настойчивые мои и Сонины напоминания.
Итак, если бы вы могли устроить, но помимо всяких Dave со Schleicher или других, премного обязали бы. Тогда надо будет повидаться с Mme Bréal и согласиться с нею насчет перевода. Я думаю, она дальше 2-й главы не пошла.
Mme Bréal отказывалась от всякой платы. Но этого я не хочу. Зачем же она будет на меня работать.
Ну, тороплюсь кончать. Крепко-крепко обнимаю вас и маму.
ПК.
А сердце сердцу весть подает. Как раз 3 дня — засел и просмотрел Esprit de révolte. Куда посылать рукопись?
Соня в Бельгии, поехала на 10–15 дней гостить в Gand, у Mme Мас-Leod [15]. Я с Тоською [16] остался. Но и та, легкомысленное создание, хочет завтра уехать на 2–3 дня к подруге.
Уничтожьте это письмо.
Anarchistes en exil. Paris, 1995. P. 142–144, № 46. Публикация М. Конфино.
1. Речь идет о статье Г.И. Гогелия «К характеристике нашей тактики. Террор» (Хлеб и воля. 1903. № 4–5). См. также письма Кропоткина редакции журнала, написанное в январе 1904 г.
2. См. письмо Кропоткина редакции журнала, написанное от января 1904 г.
3. Мишель Анжиолило — испанский анархист, террорист, убивший 8 августа 1897 г. премьер-министра Испании Антонио Кановаса дель Кастильо. Казнен по приговору суда. Его речь на суде цитировалась в статье; свой поступок он объяснял тем, что «в глубине своего сердца почувствовал непреоборимое чувство ненависти против государственного деятеля, управляющего посредством террора и пыток, против министра, посылающего на бойню тысячи и тысячи солдат и разоряющего поборами народ, который мог бы быть счастливым в своей стране, против этого наследника Калигул и Неронов, преемника Торквемады, … против этого чудовища — Кановаса — и я счастлив и горжусь тем, что избавил от него землю».
4. В.Л. Бурцев 20 ноября 1903 г. был арестован в Женеве по постановлению Федерального Совета за печатание изданий, содержавших призывы к цареубийству, и 9 декабря выслан из Швейцарии (см.: Бурцев В.Л. Борьба за свободную Россию. — СПб.: Изд-во им. Н.И. Новикова, 2013. — С. 122).
5. «La révolution sociale» — анархистская газета, выходившая в Париже с октября 1880 по сентябрь 1881 г. Финансировалась префектом полиции Луи Андриё, в качестве редактора выступал агент-провокатор Эжид Спийё (Egide Spilleux), писавший под псевдонимом Серро. Ему удалось привлечь к работе в газете многих видных анархистов — Луизу Мишель, Иоганна Моста, Карло Кафиеро. Кропоткин к этому органу с самого начала отнесся с недоверием и сотрудничать отказался.
6. Письмо, датированное 8 (а не 7) января, см. ниже.
7. Письмо, посланное в редакцию, — видимо, смягченный вариант проекта, который Кропоткин отправил В.Н. Черкезову.
8. позицию — (фр.).
9. От франц. rédiger — составлять, формулировать.
10. Впервые в России книга «Взаимная помощь вышла в 1904 г. без точного указания имени автора: Князь Кр-ин. Взаимопомощь среди животных и людей / Пер. с англ. А.А. Николаева. — СПб.: Тов-во М.Д. Орехова, [1904]. — 211 с.
11. Издательский дом «Братья Шлейхер» (Schleicher frères), основанный в 1842 г., существует поныне.
12. О том, что Кропоткин отдает эту книгу для моей серии (для «Омона») — (фр.). М. Неттлау (Взгляд на жизнь и учение П.А. Кропоткина в свете некоторых его писем 1876–1914 гг. // Пробуждение. — Детройт, 1931. — № 15. — Комментарий к письму № 50) излагает эту историю гораздо спокойнее: в 1901–1902 гг., когда шли переговоры об издании французского перевода «Полей, фабрик и мастерских» и «Взаимной помощи», произошел, во-первых, разрыв между издательством Schleicher frères и Августином Амоном (Augustin Hamon) и, во-вторых, банкротство самих издателей. М. Неттлау располагал письмами Кропоткина братьям Шлейхерам (от 15 августа 1901 г. и 20 октября 1902 г.) и Виктору Дэйви (Victor Dave; от 21 декабря 1902 г.), который намечался в переводчики.
13. Сток большего и не требует — (фр.). П.В. Сток — парижский издатель.
14. Дорогой друг, я вам должен за два издания … сверх того ничего не должен — (фр.).
15. Фанни Мак-Леод Мартенс — переводчица книги Кропоткина «Взаимная помощь как фактор эволюции» на голландский язык, близкая знакомая семьи Кропоткиных. «Gand» — Гент в английском написании.
16. Очевидно, домашнее прозвище Саши Кропоткиной.
8 января 1904
Родной мой.
Статья в № 5 Хл[еба] и В[оли] о терроре поразила меня крайне неприятно. Не знаю, прочёл ли ты внимательно 1 половину статьи (2-я половина точно написана другим), но мне и построение и тон ее показались возмутительными. Если якобинцы могут взывать к террору из Швейцарии, то анархисту это непозволительно, — раз он понимает, что такого рода пропаганда может делаться только примером. Такого тона в анархистской прессе (я, конечно, не говорю о «Revolution Sociale») никогда не было.
Вообще, террор возводить в систему, по-моему, глупо. Но оставим это.
Затем, уверять читателей, что люди несут головы на плаху затем, чтобы «изъять из обращения с педагогической целью», — просто возмутительно. Таким тоном говорили только буржуазята, ворвавшиеся одно время в парижское анархистское движение, чтобы поиграть ницшеанскими фразами. И как это могут люди писать так, когда тут же, рядом, стоит заявление Анджиолило!! Последнее всех привлечет к себе, а их трескотня оттолкнет. Хуже нельзя было написать, чтобы оттолкнуть русскую чуткую молодежь от зарождающегося анархистского движения.
Наконец, печатать такую статью тотчас после дела Бурцева, значит прямо вызывать швейцарское правительство, чтобы оно прихлопнуло Х[леб] и В[олю]. Если же оно это не сделает, то какое впечатление это произведет среди русских? Всякий спросит себя, — «за что такая привилегия?» И в результате пойдет неизбежно молва, что наши товарищи попали в лапы какой-нибудь сволочи, — в роде того, как тогда с Michel и Serraux [1].
Ты говоришь, что эту статью следовало бы здесь распространять. Перечитай 1-ую половину ее. Лучше бы ее вовсе не было.
Молчать перед товарищами, мне кажется, я не имею права, а потому пишу им прилагаемое письмо. Прочти его и верни с замечаниями.
Если бы ты мог завернуть в субботу под вечер — отлично было бы (завтра, в пятницу вечером, я отозван). В воскресенье могут быть чужие.
Соня в Gand у M-me McLeod. Добралась благополучно.
Петр.
P.S. Я взялся усердно за статью. Ох, как нужно!
Каторга и ссылка. 1926. № 4. С. 15–16. Публикация Б.И. Николаевского.
1. Речь идет, очевидно, об инциденте Луизы Мишель с газетой «La révolution sociale», которую издавал агент-провокатор Эжид Спийё, действовавший под псевдонимом Серро.
[Январь 1904 г.]
Дорогие товарищи!
Мне кажется, мой долг, — прямо и откровенно высказать вам то, что я думаю о статье о терроре в № 5 Хлеб и Воля [1]. — Мне она крайне не понравилась, местами просто возмутила меня, и вообще, я думаю, что ничего, более способного оттолкнуть русскую молодежь от зарождающегося анархического движения, нельзя было написать.
Начать с того, что если якобинцы еще могут взывать к возрождению террористической партии, из Швейцарии, — то анархисту звать людей на террор непозволительно, раз он не находится на месте и не ведет свою пропаганду личным примером и не несет, наравне со всеми, всех возможных последствий.
Сколько бы ни писали в оправдание подобного способа действий, большинство — громадное большинство западноевропейских рабочих — не оправдывает тех, кто так делает — и совершенно правы, — а тем более не оправдывает русская молодежь.
Возводить террор в систему, вообще, по-моему, ошибочно — но оставим это…
Но уверять читателей, что люди несут голову на плаху, чтобы «изъять из обращения с педагогической целью» — просто возмутительно. Такого тона в анархической прессе, никогда не было. Так говорили только буржуи, врывавшиеся в движение в Париже, чтобы блистать ничшеанским цинизмом. Но не так говорил Анджиолило и все те, которые понесли свою голову на плаху. Они — мстили. Слова Анджиолило, перепечатанные вами, привлекут к себе всякое честное молодое сердце. Ваша же статья — я думаю об ее 1-й части — может только оттолкнуть чуткую русскую молодежь.
Наконец, печатать такую статью тотчас после дела Бурцева значит вызывать швейцарское правительство, чтобы оно прихлопнуло тоже Хлеб и Волю. А если оно это не сделает, то еще хуже будет: подумайте сами, какое это произведет впечатление среди русских?
Но всё это пустяки, сравнительно с самым характером и тоном статьи. Я глубоко сожалею, что вы решились печатать нечто подобное. Во всей нашей прессе вы ничего похожего не найдете.
Ваш П.Кропоткин.
ОР РГБ. Ф. 410, карт.12, ед.хр. 63, л. 4–5 об. (оригинал), 6–7 (машинописная копия).
Тр. комис. Вып. 1. С. 144–145. Публикация А.А. Мкртичяна.
Anarchistes en exil. P. 146. Публикация М. Конфино.
1. Статья была написана с крайне непримиримых ригористских позиций. Ее автор Г.И. Гогелия утверждал, что «нет такого исторического момента, который требовал от пролетариата союза с буржуазными партиями; пролетариат не может даже временно войти в союз с буржуазными партиями, не приостановив свою борьбу против буржуазии». Любая борьба за демократию объявлялась изменой, ей противопоставлялась тактика террора. Гогелия отмежевался от эсеров, прибегавших к террору лишь против «сатрапов царя». Настоящий же террор, по его мнению, должен направляться против всех лиц, не относящихся к числу трудящихся: буржуазии, помещиков, «неответственных и слабоумных монархов». «Но не говоря о крупных тиранах, — писал далее Гогелия, — бывают моменты, когда с «чисто педагогической целью» надо «изъять из обращения» некоторых из самых мелких представителей власти; иногда приходится свести счеты со старшим мастером, надзирателем или другим каким-нибудь слишком усердным холопом господствующих классов».
Bromley
[14 января 1904].
Пожалуйста, не хлопочи об нотах. Саня уже прислал мне все.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 119. Открытка. Датируется по почтовому штемпелю.
Bromley. Kent.
16 января 1904.
Дорогой мой друг,
Вот письмо, которое я получил, и мой ответ на него. Вызвана эта переписка прилагаемою газетною статьею.
Прочтите, пожалуйста, всё. Так как я очень близок к Петру Лавровичу никогда не был, а главное, настоящих послеполуночных споров с ним никогда не вел, то я никогда не составил себе ясного понятия о его теоретических воззрениях. А потому я не уверен, что оценил его верно. Лучше вас никто его, наверно, не знал и не мог оценить его воззрений именно в том, что в них было анархического. А потому, пожалуйста, если что нужно дополнить, дополните и пошлите этому Да[…]а. (Я его вовсе не знаю, но письмо показывает человека вдумчивого [1]).
А пока, обнимаю крепко-крепко вас и маму.
П.
Я так и пишу ему.
Наконец вышло новое издание Mutual Aid, и я посылаю вам экземпляр. А вы, пожалуйста, верните мне мой рабочий экземпляр.
Anarchistes en exil. P. 147, № 47. Публикация М. Конфино.
1. Имя корреспондента Кропоткина не установлено, к тому же неясно, написано ли оно кириллицей или латинскими буквами (возможно, Da…a).
Viola. Bromley. Kent
27 января 1904.
Дорогой мой товарищ.
Вина-то с корректурой моя!!…
Сейчас пришла ваша новая корректура, и мне сразу вспомнилось, что на верстке у меня лежит такая точь-в-точь трубочка (точь-в-точь одна неинтересная американская газета), которая лежит нераскрытою. — И оказалась корректура 3-й главы, от 9-го января!!! Моя вина!
Я вынимаю из нее вам писанный листок и посылаю Ч[еркезову].
Ваше замечание и верно, и нет, и прочтя его (на прошлой неделе, в той корректуре), я попросил дядю (Черк[езова]) написать хоть 2–3 строчки объяснения, чтобы не подать повода недоразумениям. Сам же написал 2–3 листка об этом — не для печати, а для вас, на тот случай, если вам встретится надобность писать об этом в Хлебе и Воле.
Дело действительно сложное. Ваше замечание насчет Соц[иал]-дем[ократии], кот[орая] не стоит на рабочей точке зрения, очень верно, а Ч[еркезов] и я тоже делаем верное замечание, что рабочие, стоящие на почве борьбы классов, выродились в четвертое сословие, очень некрасивое. И, что освобождение всего человечества вернее, чем освобождение одного класса. —
Вообще, надо хорошенько будет подумать об этом, и при случае я попробую изложить всё дело в Temps Nouveaux. А пока, сердечный привет всем вам, друзья.
ПК
Получили ли вы наши письма о передовой 5-го №? [1] Их было 3, в двух конвертах.
ОР РГБ. Ф. 410, карт. 12, ед.хр. 50, л. 1–1 об.
1. См. письмо редакции журнала «Хлеб и Воля».
Bromley
Воскресенье [Не ранее марта 1904].
Дорогой товарищ.
Степ. пишет мне о безобразных разговорах, ведущихся у господ Рев[олюционной] Р[оссии] насчет войны. Недаром Энгельс 40 лет работал в этом направлении. При том умственном порабощении, в каком находятся наши российские социал-демократы по отношению к немецкой социал-демократии — а Революционная Россия тоже социал-демократы — (которых немецкий шовинизм заставляет ненавидеть русский народ: я не раз указывал на это направление Vorwärts’а) — при таком умственном порабощении естественно, что они договариваются до таких нелепостей, как возвеличение японцев. Притом, их возмутительное, колоссальное невежество по всем вопросам европейской политики помогает им в составлении самых нелепых понятий о смысле этой войны. Смысл же простой. Япония хочет весь Китай. Англия воспользовалась этим, чтобы натравить ее на Россию. —
На днях я виделся с несколькими англичанами, и как радикалы, так и консерваторы (они вообще довольно цинично-откровенны) прямо признают, что война приготовлена была здесь, юнионистскою партиею (империалисты, Чемберлен), ввиду вероятного восстания Македонии, чтобы занять Россию. «„Times”, — говорил мне профессор Hobson (анти-империалист), — целый год готовил эту войну, вселяя японцам убеждение, что они живо разнесут Россию». — «Да, — говорил с другой стороны один консерватор, — мы нянчили теперь японцев против России, как всегда нянчили Турцию. С Турцией мы промахнулись: немец ею воспользуется; боюсь, как бы и с Японией мы не промахнулись: Соединенные Штаты!» и т.д.
Я понимаю, что вновь обращенные революционеры так говорят. Но когда я вижу, что старые революционеры — туда же, я думаю, что это просто позор для русских революционеров, после 40 лет такой борьбы, теперь класть свои надежды в японские торпеды… — это после того как всё делали сами, чтобы помешать русским бомбам, говоря, что одного уничтожения самодержавия им мало!
Просто позор!
_______
Не взыщите, что не отвечал на ваше письмо. Болен был и уезжал. Скажу хоть эти 2 слова: —
Ваша статья в пользу актов, независимых, бунтовских личных и огульных (зовите это, пожалуй, террор; но это неверно) была необходима. В этом мы безусловно согласны. Но не надо было давать террору (который предполагает организованное устрашение, как средство изменения условий — что невозможно, тогда как акты бунтовские — только средство подготовления бунтов и, в конце концов, революции — что именно и нужно) — не нужно было давать террору такое изменяющее значение (в этом и ошиблась Народная Воля), а тем менее давать возможность читателю подумать, что Хлеб и Воля проповедует якобинский террор вместо серии Esprit de Révolte, — Révolte — Révolution. Бунтовской дух (единичный), бунты (группы, небольшие массы), революция — массы…
Ну, крепко жму руку.
ПКр.
Посылаю вам свою статью в Speaker [1], отмечая главное. Пожалуйста, распространите.
Не знаю, согласны ли вы в этом. Но если да — пожалуйста, смело займите и по этому вопросу нашу анархическую, народную позицию.
Извините ужасный почерк. Пишу через силу.
ОР РГБ. Ф. 410, карт. 12, ед.хр. 50, л. 14–16 об. (оригинал), 17–19 (машинописная копия). Датеруется условно, по упоминанию статьи, напечатанной в «Speaker» в марте 1904 г. (февральский номер журнала «Хлеб и Воля», очевидно, запоздал).
1. См.: Кропоткин П. Война на Дальнем Востоке (Статья, напечатанная в английской газете «The Speaker») // Хлеб и воля. — 1904. — № 7, февр. — С. 4–6.
10 мая 1904.
Дорогой товарищ.
Благодарю вас за ваше дружеское письмо. Мне давно хотелось «пробить кору» и вступить в более товарищеские, и я от души буду рад, если поездка Ч[еркезова] поможет нам установить такие отношения.
Женева — ужасный город. Она надломила Герцена, и я помню, когда я ехал, из наших «montagnes» [1] селиться туда, Брусс — большой знаток людей — предостерегал меня, как бы жизнь среди партий в эмиграции не сломила меня. Он просто боялся Женевы. Одно спасение, — это стоять вне эмиграции и, приставши к местному международному движению, его держаться. Я так и так и сделал, и, походивши на русские собрания, скоро отстал, что не мешало (вернее, помогало) иметь прекрасных личных друзей. Я понимаю вполне разницу положений, раз вы ведете русскую газету, но к этому, должно быть, придете и вы, хотя от всего, конечно, не отмежуешься.
В данном случае, о котором вы пишете, Ч. объяснил правильно. Я думаю, он даже прав относительно Б. Она — не большой конспиратор и, верно, говорила в невинной форме. Ну, а Петры Петровичи Бобчинские везде изобилуют, особенно там, где есть партии. Скажу одно, репутация вашего кружка Хлеб и Воля так прекрасно поставлена среди всех бывавших в Женеве, что ее не подточат. Ну, а фразу — «у них только помешанные да шпионы» благородные россияне не переставали повторять за своими немецкими учителями, с тех пор, как появились анархисты. Это — бука, которым пугают всякого вновь приезжего в Париже, и в Швейцарии тоже.
— Насчет С.Р. вопрос серьезный. Ц[еретели] передавал мне свои от них впечатления, и я передал ему свои, подтверждающие ваш взгляд. Верно и то, что в разгаре революции анархистам в их борьбе со всеми половинчатыми партиями придется и с ними вступить в борьбу (едва ли, однако, в начале). И их чувствия по отношению к нам я тоже знаю. А между тем, со всем тем, мне кажется, что держаться по отношению к ним следует иначе, чем по отношению к ортодоксам.
Что они — те же С.Д., — несомненно. Когда я читаю их ссоры с Искрой, я всегда говорю Ч[еркезову], что это «милые бранятся, только тешатся». Но за ними есть один пункт, покрывающий всё это. Они выступили на террористическую борьбу, и они стоят до некоторой степени за крестьянство.
Когда создав[ал]и Исполнительный Комитет, я не мог к нему пристать по многим причинам. Но мешать им мы не имеем права, и я считал нашею святою обязанностью стоять за них и нести ответственность за их действия и т.д. И тогда я был прав.
Конечно, Боевая Организация — не Исполнительный Комитет, и сравнивать-то смешно. Но мешать единственной боевой группе в России я счел бы просто преступным. Мало того, мне кажется, что посколько возможно, надо даже помогать им. И Исполнительный Комитет были централисты, которые нас очень не жаловали.
То же было во Франции с бланкистами. Уж на что централисты. А между тем с их рядовыми у нас всегда были наилучшие отношения. Многие из них постепенно перешли к нам (например, Ferré, Jeallot, влиятельные их люди, хотя и не в больших чинах), хотя на Гаагском Конгрессе Маркс воспользовался рознью между бланкистами и интернационалистами, чтобы их голосами поражать анархистов. Этому союзу (на один день) обязана Франция поражением Gambett’ы в Belleville (интересная история!) и установившейся дружбе активных людей обеих партий анархизм обязан своими успехами в 1883 г. (даже Лавров с грустью отмечал переход бланкистов в анарх[изм].
Заметьте, не одни утилитарные соображения руководят мною, а и более глубокие.
Основная ошибка С.Д., которая и сделала то, что их партия (например, в Германии), хотя и многочисленная, но не имеет решительно никакого влияния на ход событий (тогда как радикалы во Франции — имеют), — это то, что они не понимают основного принципа всех революций: —
всякая революция есть дело нескольких партий — никогда не одной. Сила якобинского клуба во время французской революции — легенда, которой немцы верят еще, но французы перестали верить.
Тем более эту истину понимаем мы, анархисты, и поразительно, как ею проникнуты парижские анархисты. Оттого — их терпимость. Никто сильнее их не нападает на ошибки более умер[енны]х партий, никто не критикует сильнее их принципов. Но они понимают их raison d’être. И при этом — это уже чисто анархическая черта — понимают, что совместной работы быть не может, а терпимость и случайные союзы — будут.
Конечно, С.Р. должны чураться нас: nous sommes trop compromettants [2]. «Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!» И с этим мы должны мириться. Нет у нас друзей, кроме народа, массы, и то в ее хорошие бунтовские минуты, да еще так, в глубине души, и в обычное время. Но пусть Жирондисты делают чтò могут. И когда нужно будет сделать хороший натиск, к нам же придут, спасая начатое дело, как Робеспьер шел к Дантону и Марату, — к Кордельерам, к Парижской коммуне, когда нужно было либо совершить 10-е августа, либо погибнуть на королевской гильотине. —
Я вообще держусь того мнения, что полемика — дело довольно-таки бесполезное. Дружеская критика — всегда должна вестись, но так как печатное обсуждение деятельности соседней партии неизбежно поведет к обостренным отношениям, то — не лучше ли всю свою силу отдать на свою созидательную деятельность.
Мы часто говорим на эту тему с Ч[еркезовым]. Я, вы знаете, и с С.Д. мало полемизировал, а принял в Révolté такую систему: вести свою линию, излагать свое. Кто прав, кто нет? Не знаю. Но мне думается, что моя тактика была верна. Во всяком случае, у меня есть такая анархическая гордость, если хотите. «У нас свое воззрение — я и излагаю его. Вашу критику (т.е. социал-демократов, хочу сказать, и всех остальных) я выслушаю очень внимательно, всё замечу, но я настолько о себе мечтаю, если хотите, что я не хуже вас, критиков, изложу возражения, потому что я сам себе их ставил, сильнее, чем кто-нибудь из вас, раньше, чем убедился в их истинности».
Так, например, делал Дарвин. Он, сильнее своих противников, ставил возражения своей теории.
Ч. говорит, что надо было полемизировать. Не знаю. Рассказать их мошен[ниче]ства, их научные подлоги — это следовало. Это — очищение воздуха. А полемизировать? Приобретешь ли так хоть одного союзника?
Но в чем я с вами безусловно согласен. Это — надо резко отмежеваться от С.Р., чтобы и повода не было никакое смешение учинять. Резко, отчетливо отмежеваться. И чем отчетливее — тем лучше. В статье «Мир[ный] Исход или Р[еволюция]» я постараюсь начать. Попытаюсь и дальше.
— Не взыщите, что ничего не выслал к этому номеру. Я 3 недели работал запоем, даже (что теперь для меня подвиг) работал 9, 10 часов в день, на уру! Кончил зато первую статью об этике. А теперь еду отдыхать на берег моря.
— Книги пришли. Спасибо. Не браните, что не высылаю остальных за брошюру. Финансы — зело плохи. А пока дружески сердечно обнимаю вас, жену и Ив. [?]
П.
Насчет Государства и Анархии. Что за притча начинать с 174-й стр.? Если нужно предисловие — all right: напишу.
А получили ли вы рукопись Государство и его роль в Истории? Черкните, да или нет, на карточке.
ОР РГБ. Ф. 410, карт. 12, ед.хр. 50, л. 3–6 об. (оригинал), 7–11 (машинописная копия).
1. «гор» — (фр.).
2. мы слишком компрометируем — (фр.).
Viola. Bromley. Kent
[26 мая 1904]
Родной мой.
Есть ли у тебя Пугачевщина, изданная нами в 1874 году? Если есть для продажи, то пришли, пожалуйста, экземпляр. —
Если есть, как библиографическая редкость, то пришли, пожалуйста, на несколько дней. Свято верну.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф.5799, оп.1, ед.хр.57, л.111.
Открытка с адресом: «L.Goldenberg. 15. Augustus Rd., Hammersmith London W. Датировано по почтовому штемпелю.
[Конец мая — начало июня 1904]
Дорогой мой Гольден.
Спасибо большое за Пугачева, которого возвращаю. Не можешь ли ты сказать наверно, первое ли это издание, или второе, сокращенное слегка в конце? Мне казалось, что в первом был в конце набросок общественного строя, выходящего из революции. Мне так хорошо это помнится. Не стали бы тогда жандармы сами набирать эту мою рукопись!
Вообще, эта книжка, твое ли это, первое, издание, или позднейшее? Я был арестован в марте 1874 года, и оно могло выйти в течение 1874-го года.
Крепко обнимаю тебя.
Твой Петр
ГАРФ. Ф. 5799, оп.1, ед.хр.57, л.112–112 об.
Почтовая открытка, идентичная отправленной 26 мая 1904 г., но без следов прохождения по почте. Датируется по содержанию, в связи с указанным письмом.
Bromley. 18 июня 1904.
Дорогой товарищ,
Сейчас получил вашу записку. Все дошло, только опять пришла полоса страшной работы и вся моя переписка — просто в невообразимом виде. Просто не в силах справиться, а помочь — нет товарища, который мог бы помогать, как секретарь.
Вот и с корректурой запоздал. Первые 12 полос сошли хорошо. Эту часть я пересмотрел в рукописи. Но зато дальше, слог просто убийственный. Маруся уже правила, сколько могла, но мало. Я вовсе не стремлюсь за пуризмом языка. Но я всегда воображаю себе полу-рабочего, полу-интеллигента, преодолевающего трудности непонятного перевода!.. Пусть Лидия Владимировна не бранит меня очень за поправки. Не сможете ли вы просмотреть дальше перевод? Зная, что он у меня пролежит еще месяцы, я послал вам его, а теперь каюсь.
Посылаю вам первые 12 полос 2-й корректуры. Их можно печатать — и первые 9 первой корректуры, — чтобы не задержать еще на день. —
Маруся пишет о вашем посещении Парижа. Какая досада, что вам не удалось перемахнуть Канал. Очень и очень заставило меня задуматься то, что она пишет о возможной необходимости перекочевки. Лондон — скверное место для газеты. Все связи порвутся; никого не увидишь. Сколько народа ездит в Париж, кот[орый] сюда ни за что не поедет. А в Париже — не знаю. Ведь Хлеб и Воля теперь придется играть роль «защитной ширмы» (выражаясь военным языком) для всех террористических актов в будущем, как был Révolté в Женеве. Трудно будет продержаться.
Тороплюсь кончить это и послать сегодня, шлю самый сердечный привет.
П. Кропоткин.
ОР РГБ. Ф. 410, карт. 12, ед.хр. 50, л. 12–13 об.
Anarchistes en exil. P. 148, № 47а. Публикация М. Конфино по перлюстрированной копии. Мелкие ошибки выправлены по оригиналу.
[Первая половина 1904 г.]
Я просто в отчаяние прихожу, от того, как медленно идет моя хлебная работа. Трудно, когда хлебная работа — философия. «Freedom» требует статьи к этому №, Грав настоятельно просит, и в Х[леб] и В[олю] сам чувствую, что обязательно [надо] засесть. Даже имею в голове сюжет «Нужна ли Анархия в России?» — Попробую засесть. А тут, как на грех, всевозможные перерывы и задержки. —
К вам заедет барышня, одесситка, с Петербургских курсов, А. Ф-р. Хорошая барышня. В сущности, и не требует рекомендации, так как сама себя рекомендует. Но ее и ее семью знает также хороший человек из Петербурга. Нам, здесь, она всем понравилась.
Потолковавши с Ч., пишу вам еще. —
Еще одно, товарищи. Когда вы собираетесь печатать принципиальную, программную статью, — не думаете ли вы, что хорошо было бы предварительно списаться. Как люди сжившиеся уже с журнальным делом, вы можете быть уверены, что мы не позволили бы себе никаких изменений в основных мыслях автора, но мы указали бы, в чем мы серьезно расходимся и предложили бы формулировку, которую от вас зависело бы принять или нет. Созидание анархисткой партии в России — дело серьезное, и от начала зависит многое. Тридцатилетняя опытность чего-нибудь да стоит. И следовало бы серьезно обдумать многое, раньше чем вести дело, в котором некоторые ошибки, как показал опыт Бакунина, ничем нельзя потом исправить.
А еще лучше было бы, конечно, свидеться и обсудить главные пункты.
Что вы думаете об этом?
ОР РГБ. Ф. 410, карт. 12, ед.хр. 63, л. 1–2 об. (оригинал), 3 (машинописная копия).
Датируется условно по упоминанию статьи, получившей в окончательном виде название «Нужен ли анархизм в России?» (Хлеб и воля. — 1904. — № 10, июль).
Bromley
22 августа 1904.
Родной мой.
Только сейчас, убирая, вижу, что я еще не отдал тебе портрет Elie Reclus, который просила тебе передать старушка Noémie [1]. Напиши ей — это очень ее порадует.
(60, rue du Presbytère — Bruxelles.)
Я уеду дня через два–три. Соня уехала сегодня.
Дописываю, разбираюсь, рассылаю книги и проч.
Крепко тебя обнимаю — недели через две свидимся. А пока постараюсь написать что-нибудь в Temps Nouveaux [2].
Твой Петр.
Каторга и ссылка. 1926. № 4. С. 16. Публикация Б.И. Николаевского.
1. Ноэми Реклю — вдова Эли Реклю (1827–1904), антрополога, старшего брата Элизе Реклю.
2. В Temps Nouveaux с 24 ноября 1904 г. печаталась серия очерков под общим заглавием «Уничтожение феодальных прав».
22 сентября 1904.
Дорогой мой Леонид.
Тебе и русским товарищам, вероятно, неизвестно, что русский, проредактированный и просмотренный мною перевод «Paroles d’un Révolté» уже издается мною, под заглавием Распадение современного строя.
Первый выпуск уже вышел недавно вторым изданием [1].
На время печатание 2-го выпуска было задержалось (из-за моего здоровья), но на прошлой неделе я послал нашим женевским товарищам («Хлеб и Воля») дальнейшие, обработанные мною, главы. Надеюсь, что издание пойдет теперь без задержки.
Предисловие, новое, мною уже написано, для итальянского издания, вышедшего с месяц тому назад. Оно было воспроизведено по-французски в женевском Réveil; когда вся книга будет отпечатана, я думаю написать небольшое, специально русское, предисловие.
В Женеве имеются две группы русских анархистов. Та, которая издает «Хлеб и Воля» (журнал) и только что издала перевод моего «Государство, его роль в истории», это прекрасные люди, на которых русские товарищи могут вполне положиться (Гогелиа, его жена и товарищи). Их журнал — наш журнал, и я пишу в нем, причем никто не подписывает своих статей.
Поэтому, если группа русских товарищей желает издать эту книгу, то отчего бы тебе не познакомить их со мною, или, еще лучше, прямо с Гогелиа. Первого выпуска Paroles у нас имеется налицо около 1000 экземпляров готовых. Второй — задерживается теперь только недостатком денег, так как тот очень небольшой фонд, которым я располагал, уже весь разошелся.
Русское издание Paroles d'un Révolté должно быть, я думаю, полным переводом. Во всяком случае, редактируя его для русского перевода, я не нашел нужным выпускать что бы то ни было; но зато я развил многое для русских читателей, особенно в главах, проредактированных мною недавно, — имея преимущественно в виду рабочий люд, а не интеллигентов.
Книги имеют свою историю, свою жизнь; уродовать их нельзя. Но зато я написал предисловие, которое именно служит ответом на твое замечание. Я объяснил, почему все думали в ту пору (включая и умеренных), что революция близка, и какие причины помешали ей вспыхнуть тогда же. — Книга освещает известный период, пережитый в те годы всею социалистическою партиею Европы и Америки. Предисловие объясняет это явление. В русском предисловии это можно будет пояснить еще определеннее.
Если русские товарищи хотят эту книгу для России (я, кроме того, советовал бы издать отдельные главы — особенно Бунтовской дух, которой перевод я только что проредактировал серьезно для России — он уже в Женеве) — в таком случае пусть снесутся со мною или прямо с Гогелиа, и можно будет отпечатать все через несколько недель, пользуясь готовыми 1000 экземплярами 1-го выпуска.
В Женеве есть другая группа, «Анархия»; но эту группу я совсем не знаю. Люди, говорят, хорошие; но я их не знаю. Да впрочем, Распадение Современного Строя издается группою «Хлеб и Воля». — С нею и надо снестись.
Все это пишу тебе, для сведения, так как списал все это дословно и послал по адресу […]
ГАРФ. Ф. 6753. Оп. 1. Ед.хр. 123, л.19–22 об. Окончание утрачено.
1. Первое издание: Кропоткин П.А. Распадение современного строя. — Женева: E. Held, 1896. — Вып. 1. — IV, 68 с. Оно было выпущено группой А.М. Атабекяна; см. письма Кропоткина к нему от 8 апреля и 3 июля 1891 г. и от 22 января 1892 г. Так называемое «второе издание» первого выпуска отличается от первого издания только титульным листом, который был напечатан заново, а для основной части брошюры было использовано первое издание. Второй выпуск был напечатан только в 1905 г.: Кропоткин П.А. Распадение современного строя. — Женева: Группа «Хлеб и Воля», 1905. — 56 с.
Viola Bromley Kent
November 26. 1904
My dear Moscheles
Two words only, in a hurry, to thank you for your kind letter, and to tell you that the day Brandes was leaving for Paris he wrote to me, saying that he was going with his daughter (a very nice girl of about 20 or 21) to Paris.
But he gave me no address, so I would not be able to transmit to him your kind suggestion. You probably know his address at Paris.
I intended to go away for a few days, but was laid down with a very nasty cold.
With our joined most kind regards to you and Mrs. Moscheles
Yours very sincerely
P. Kropotkin.
PS. Best thanks to Mrs. Moscheles for her sending the things I forgot.
Viola Bromley Kent
26 ноября 1904.
Мой дорогой Мошелес.
Два слова второпях, чтобы поблагодарить вас за ваше любезное письмо, и сообщить вам, что в тот день, когда Брандес уезжал в Париж, он написал мне, что едет в Париж с дочерью (очень хорошенькой девушкой примерно 20 или 21 года).
Но он не прислал мне свой адрес, так что я не смог бы передать ему ваше любезное предложение. Вы, наверное, знаете его парижский адрес.
Я собирался уехать на несколько дней, но был задержан противными холодами.
Примите наши общие наилучшие пожелания вам и миссис Мошелес.
Искренне ваш
П. Кропоткин.
PS. Огромное спасибо миссис Мошелес за присланные вещи, забытые мною.
Архив МЗДК. Ф. 22/5152, оп. 1, д. 49, л. 25–26.
[1903–1904]
Возвращаю, дорогой Гогелиа, корректуру.
В сущности, по-моему, это слишком много чести этой статье. Писал я ее для англичан, как противовес тому, что они здесь писали. А вам послал на всякий случай, — как аргумент лишний, в разговоре. Если есть лишнее место — куда ни шло. А если теснота в следующем номере, то, пожалуй, и не стòит ею место занимать.
Впрочем, вам там виднее.
Посылаю вам брошюрку, на которую социал-демократы здешние зело озлились [1]. О закулисной (весьма неказистой) стороне их отношений к либер[алам] и консерв[аторам] перед готовящимися выборами я, конечно, умолчал, так как чтò я знаю, я знаю из дружеских бесед. Но и формальная сторона неказиста, и это жестоко обозлило их, особенно когда Reynolds перепечатал как эпиграф отчеркнутую фразу.
Ну, крепко жму руку. П.
Ужасно завидую Варлааму. Хоть и страшно занят, а непременно махнул бы к вам, если бы не старые грехи. —
ОР РГБ. Ф. 410, карт. 12, ед.хр. 50, л. 21–21 об. Датировано условно по упоминанию о корректурах, несомненно, журнала «Хлеб и Воля» и брошюры П.А. Кропоткина.
1. Скорее всего, Кропоткин послал свою брошюру: Kropotkin P. Socialism and politics. — London: Freedom, 1903 — 15 p. — (Freedom pamphlets; № 14).
Viola, Bromley, Kent.
4 февраля 1905.
Мои дорогие, Золотарев и Яновский,
Можете себе представить, какое большое удовольствие доставила нашим друзьям и мне ваша телеграмма. Чек на 100 англ. фунтов получился вчера утром.
Да, дорогие друзья, делайте для поддержки движения в России все, что можете. Оно довольно удачно порвало узел узости политических партий и стало народным движением, которое, я честно верю, из городов распространится по деревням.
Революция, приняв народный характер, будет способна сделать гораздо больше, чем простое ослабление деспотического государства. Она положит начало новой эры как экономического, так и политического освобождения народа. Но помните, друзья, что ныне все нации тесно зависят друг от друга и что социальное движение в одной России не даст тех результатов, которые оно могло бы дать, если бы подобные движения возникли во всех цивилизованных нациях.
Наилучший путь помочь революции в России — начать Социальную Революцию во всех цивилизованных странах.
Братски ваш
П. Кропоткин.
С 23 декабря я все еще в постеле с бронхиальной пневмонией. Только сегодня в первый раз мне позволено сидеть, но не выходить из комнаты. Сердечнейшие добрые пожелания всем друзьям.
Интернациональн. сб. С. 251. Написано под диктовку, кроме подписи и приписки.
Viola, Bromley, Kent.
February 10, 1905.
My dear friend.
Your dear, good letter came just while I was lying in the height of the fever, and I was quite unable if thinking of an answer.
I did not want to dictate a reply (to my girl, Sasha, who acted as my secretary), and so it is that only now I write to you.
Received just on Monday morning, together with the news of that Sunday at St.-Petersburg [1], I cannot tell you, dear friend, the impression it produced upon us (my wife and myself). The first greeting of the beginning Russian revolution, coming from you, in such friendly, dear and tender accents — will remain one of the bright spots in life. I know how you must have felt the losses of these brave men, going to face slaughter with the conviction that out of their blood a new life would germinate. They were great, these 80 000 men taking the oath of going to meet slaughter and death for the great cause of a whole nation.
And what strikes us most is the fact, how the popular movement, at once, in a few days distances all the parties, Social democratic, Revolutionary Socialist & so on which were there never believing in the people, never trusting to its comprehension — and that people saying to them: «You complain of the prejudices of the masses? Well, here is the means of shattering them; our going to meet the bullets with our open breasts and hands carrying the very emblems of that faiths which must go!» Is it not great?
There is so much more I should like to say. But writing soon tires me, and I better stop.
My health recovers gradually. In a day or two I hope to be permitted to go outdoors for a short walk.
My wife and my daughter join me in sending you their best respects and very best wishes.
Yours very sincerely
P. Kropotkin.
Viola, Bromley, Kent.
10 февраля 1905.
Мой дорогой друг.
Ваше милое, хорошее письмо пришло как раз тогда, когда я лежал с высокой температурой, и был совершенно не в силах даже думать об ответе.
Мне не хотелось диктовать ответ (моей Саше, которая исполняет роль моего секретаря), и поэтому только сейчас пишу вам.
Я не могу описать вам, дорогой друг, впечатление, которое произвело на нас с женой ваше письмо, полученное только в понедельник утром, вместе с воскресными новостями из Петербурга [1]. Первое приветствие с началом русской революции, исходящие от вас, с такими дружескими, милыми и нежными нотами — навсегда останется одним из ярких моментов моей жизни. Я догадываюсь, что чувствовали вы при известиях о гибели этих храбрецов, которые шли навстречу смерти с мыслью о том, что на их крови взойдут ростки новой жизни. Они были прекрасны, эти 80 000, принимающих присягу пойти навстречу смерти и умереть за великое дело всего народа.
И что поражает больше всего, — это то, как народное движение, сразу, за несколько дней, оставило далеко позади все партии — социал-демократов, эсеров и т.д., которые никогда не верили народу, не доверяли его чутью. И вот эти люди говорят им: «Вы жалуетесь на предрассудки масс? Вот способ разрушить их; мы пойдем с открытой грудью навстречу пулям, мы понесем в руках символы того, во что мы истинно веруем!» Разве это не замечательно?
Многое хотел бы вам написать, но я слишком быстро устаю, и лучше я на этом закончу.
Мое здоровье постепенно восстанавливается. Через день или два, надеюсь, мне разрешат выходить из дому на прогулку.
Жена и дочь присоединяются к моим поздравлениям и самым лучшим пожеланиям.
Искренне ваш
П. Кропоткин.
Robinson Lib. Spence Watson Papers 1/10/20. Перевод А.В. Бирюкова.
1. Речь идет о событиях 9 (22 нов. стиля) января 1905 г. — разгоне мирного шествия петербургских рабочих к Зимнему дворцу, которые хотели вручить царю Николаю II коллективную петицию о рабочих нуждах. Против безоружных рабочих было применено огнестрельное оружие, погибло, по разным сведениям, от нескольких десятков до нескольких сотен человек. Эти события послужили толчком к началу Первой русской революции.
Bromley, Kent
15 февраля 1905 г.
Дорогой мой Соскис.
Это письмо Николаю [1] уже было почти все написано, когда пришла телеграмма, что все нужно послать вам.
Спешу отправить. Вы, вероятно, тоже согласитесь со мною, что весь тон — не тот, что нужно.
Как живете-можете? Мы — по-старому. Меня, вот, доктор высылает из Англии, или, по крайней мере, гонит на южный берег [2].
Крепко жму руку.
П. Кропоткин
Stow Hill Papers, House of Lords Records Office, London.
Исторический архив. 2001. № 1. С. 56. Публикация Дж. Слэттера.
1. См. ниже письмо Н.В. Чайковскому от 15 февраля 1905 г.
2. Зимой 1904–1905 гг. П.А.Кропоткин болел воспалением легких. Врач порекомендовал ему пожить на южном берегу Англии.
Viola, Bromley, Kent
15 февраля 1905 г.
Дорогой мой Николай.
Возвращаю тебе воззвание Волховского [1] неподписанным. Весь тон его — не тот. Не таким языком должны говорить люди, говорящие от имени русского революционного движения.
Когда обращаются к народу — английскому, французскому и т.д. и т.д., прося его поддержки революционному движению своей страны, у него просят, прежде всего, нравственной поддержки. Если при этом соберут какие-нибудь деньги, их передадут, кому следует. Но главное, чего просят, это — нравственной поддержки.
Так и сделали мы, обращаясь к Trade Unions в Ливерпуле [2]; и их резолюция, и их призыв других рабочих, — для русского рабочего несравненно важнее, чем те фунты, которые были собраны и посланы в Россию.
Так же обратились революционеры и к французскому народу, которого единодушная поддержка несравненно важнее, как для настоящей минуты, так, в особенности, для будущего, чем то, что можно было бы собрать.
Не к тем «English friends», которые усомнились, «whether financial aid given by Englishmen to the victims etc.» [3], должен обращаться представитель от «Central Committee of the Russian Party of Revolutionary Socialists» [4], а к английскому народу, и не с мизерным разъяснением насчет «financial aid» [5], а с требованием полной и всяческой солидарности с начинающимся революционным движением.
Это же — воззвание редактора «Free Russia» [6].
Затем, я лично не могу согласиться и с теориями Волховского насчет реакции в Европе, и тем менее подписать их. По мере сил я старался доказать — ошибочно или нет, другое дело, что главной причиной реакции в Европе было торжество бисмарковской Германии [7], и его политики наглого игнорирования воли страны в 1862–1870 годы, торжество милитаризма, империализма и т.д. Не Россия виновата в теперешней реакции в Англии, а скорее наоборот: торжество реакции в Германии и в Англии поддерживает с 60-х годов реакцию в России.
Во всяком случае, это вопрос философии истории, который я не берусь разбирать в воззвании. Все, что можно было бы сказать англичанам, — если касаться этого вопроса — это напомнить им, что реакция солидарна во всем мире и что дружное содействие передовых партий всего мира есть первое условие торжества революции в каждой стране Европы.
Я уверен, что международные социал-демократы, верные своему лозунгу «Пролетарии всех стран и т.д.», тоже нашли бы нужным внести нечто такое.
Здоровье поправляется, но левое легкое еще не очистилось. Выхожу на ½ или час на улицу.
Крепко обнимаю тебя.
Твой Петр.
Stow Hill Papers, House of Lords Records Office, London.
Исторический архив. 2001. № 1. С. 56–57. Публикация Дж. Слэттера.
1. Феликс Вадимович Волховский (1846–1914) — участник русского революционного движения, член кружка чайковцев. После побега в 1890 г. из сибирской ссылки жил в Лондоне. Корреспондент Кропоткина.
2. Рабочие Ливерпуля собрали деньги и одобрили резолюции в поддержку убитых и раненых рабочих демонстрантов 9/22 января 1905 г. перед Зимним дворцом в Петербурге.
3. Английским друзьям … может ли финансовая помощь, оказанная англичанами жертвам и т.д. — (англ.).
4. Центральный Комитет Русской партии социалистов-революционеров (англ.).
5. Финансовая помощь (англ.).
6. Ежемесячный журнал Общества друзей Русской свободы, редактором которого был Ф.В. Волховский, ему помогал Д.В. Соскис.
7. В 1860-х гг. Отто фон Бисмарк, прусский канцлер, объединил немецкие земли под гегемонией Пруссии. Во время этого процесса Пруссия воевала против Австрии и Франции, и Бисмарк достиг своей цели, игнорируя общественное мнение в других немецких землях.
Viola, Bromley, Kent. 3 марта 1905.
Дорогой мой Яновский,
Так и не успел написать вам с предыдущею почтой. Спешу написать хоть с этой.
Прежде всего, горячее спасибо за ваше доверие и за присыл этих денег (100 фун.). Давно пора было всем нам, анархистам, взяться самим за свое дело; но, как всегда, не желая мешать Боевой Орган. Соц. Рев., и мы здесь, как и вы там, все думали, что отчего же и их не поддержать? Т.е. я так не думал, но, так или иначе, мы пережили этот фазис. Теперь начинаем новый, и у меня светло стало на душе.
Насчет употребления присланных вами денег, я, в письме Золотареву имел в виду, что это письмо будет читаться перед всеми и потому был очень сдержан в своих выражениях, и распространялся исключительно об организации групп в России.
Дело в том, что масса молодежи рвется в Россию, и присланные вами деньги все уйдут на помощь отъезжающим, — конечно, со строгим выбором, кому помогать… — насколько такой выбор возможен для весьма еще неопытных товарищей.
Заготовление оружия, конечно, на первом плане. Но, во-первых, лучше всего оно может быть сделано на месте; а во-вторых, что бы не предпринималось в этом направлении, оно ни к чему не ведет (были уже провалы, и серьезные), пока не создадутся там, на месте, в России, серьезные группы людей, заслуживающих полного доверия и способных приобрести доверие местных людей.
Этой организационною работою там, в России, в главных центрах, а также в погранич-ных областях, я более всего хотел бы заняться. Двух таких людей уже снарядили, но один, выехавший из места, где не довольно еще серьезно делают подбор знакомств, провалился. Кроме того, выехала и молодежь, особенно в западные губернии. Если вам, дорогой мой Яновский, известны люди, немного посолиднее, годные для такой организационной работы, как среди рабочих, так и среди молодежи, то непременно укажите им на абсолютную необходимость этой работы, и ее неотложную необходимость [1]. Надо иметь надежные группы там: иначе ничего не сделаем. На горячий подвиг, на принесение своей молодой жизни в жертву есть множество людей. Но этого одного мало. Нужны также и те, которые способны были бы на серьезную работу. Обе силы должны идти рука об руку.
Всего я не стал писать в моем длинном письме Золотареву, но вы, пожалуйста, разъясните товарищам, как стоит дело. Часть Соц.-рев. — прекрасные люди, но такие, как Чайковский, оказываются затерты социал-демократами. Нашу литературу, например, они наотрез отказываются провозить, и, пожалуй, недалеко время, когда и Чайковскому (а уж на что уживчивый человек!) придется расстаться с ними. Нам надо вести свое дело. Если они и приняли отчасти наши методы и взгляды — то только отчасти [2].
Интернацион. сб. С. 251–253.
1. Оба приехавшие недавно из Америки, говорят, прекрасные люди. Я, к сожалению, с ними не познакомился, но все их хвалят. Прим. Кропоткина.
2. Окончание, возможно, утеряно.
Viola. Bromley. Kent.
4 апреля 1905.
Товарищ.
Благодарю вас очень за присылку вашей Русской Исторической Библиотеки (№ 3) [1]. Прекрасная работа, которую давно следовало бы сделать, и несравненно более полезная, чем все статьи, партиозного характера, написанные о движениях семидесятых и восьмидесятых годов с целью критики, часто узкой и часто неверной.
Перебравши то, что у меня есть, нахожу только коллекцию «Le Travailler»; из того, чтó вам нужно. Она — к вашим услугам, когда понадобится. Замечу, впрочем, что из журналов Юрской Федерации не один «Travailler» писал о русских делах, а также «Bulletin de la Fédération Jurassienne», «L’Avant Garde» и «Le Révolté», впоследствии «La Révolte» — все мои статьи, с 1876 года.
Затем у меня есть полный, почти стенографический, отчет (писанный мною) о деле поляков, восставших на Круго-Байкальской дороге в 1866 году, кончившемся казнью четырех из них. Так как это был военно-полевой суд, то он был гласный, и я записывал всё. Это было напечатано в Биржевых Ведомостях 1866 года и, по моей просьбе, весь отчет был списан для меня в Петербурге. — Он тоже вполне к вашим услугам.
С самыми дружескими пожеланиями полного успеха вашему прекрасному изданию
П. Кропоткин.
РГАСПИ. Ф. 279. Оп. 1. Ед.хр. 81, л. 242–243 об.
1. Имеется в виду кн.: Государственные преступления в России в XIX веке: Сборник извлеченных из официальных изданий правительственных сообщений / Сост. под ред. Б. Базилевского (В. Богучарского). — СПб., 1906. — Т. 3. (Процесс 193-х). — (4,) 304 с. — (Русская историческая библиотека; № 7).
Bromley 5 апреля 1905
Родной мой.
Как живешь в Париже? Что делаешь? Третьего дня я вернулся домой в Bromley, проживши 3 недели на берегу моря и одну — с Сонею и Сашею в Лондоне (ты, верно, знаешь, как это случилось). И я так рад вернуться к работе. Не то чтобы я ровно ничего не делал в St. Levenard. Я написал передовую для Хлеб и Воли [1], которая, надеюсь, понравится товарищам (ту я разорвал) и подвинул вперед свою работку о французской революции. Но главным образом, конечно, отдыхал, гулял. Вчера Codd был здесь, очень внимательно выслушал и осмотрел грудь и остался очень доволен. Легкое очистилось, говорит.
Значит — за работу.
— Я получил 2 письма от нашего молодого путешественника [2] и в большом недоумении. Письмо состоит из вздора и, очевидно, есть цифирь, но я забыл, каким способом ее открывать. Должно быть, химия, но я забыл, чем. — Напиши, пожалуйста, немедленно, а то, м.б., что-нибудь нужное.
Ты видал заявление французского правительства — не открывать писем иначе, как по постановлению судебного следователя. — Верно ли это?
— В первый же день, как вернулся, я послал 500 fr. Марусе и 250 fr. Гог[елиа] — в ответ на письмо Ольги и Ник., просивших на поездку [3].
— В Лондоне видел Marsh’а [4]. Последний № Freedom хорош (передовая — Walter’а из Ривьеры), а повесть кончается очень хорошо, говорят. Но тебя им очень недостает. Сделаю, что смогу, для этого №. — Жаль только, что у них вечно любовные дела. … отбил жену у … [5]. Он, чем бы молебен отслужить, грустит.
— Видел также бабушку [6]. Так же бодра и активна. Сижу. Входят поляки: тот беглый из Сибири, С., Войц[еховский] [7] (из типографии Черткова) и Карский (сидел без речей). Первое слово первых двух: «Ну что, как дела?» — «Хорошо, только вот ужас: крестьянское движение!»
Нет, ты вообрази меня, дожившего до выслушивания таких речей, да когда — тогда, когда оно начинается! Сам рассказать я этого не берусь. — И при этом еще нужно сдерживаться и оставаться хладнокровным, вместо того чтоб выпалить что-нибудь на языке Père Peinard’а [8]. И пришлось беглому революционеру из Сибири объяснять, что в этом ведь их спасение.
И пошло: «Сознательный, бессознательный, как бы правительство не воспользовалось!» — «Еще бы, — говорю, — если революционеры в вопросах собственности будут трусливее даже правительства!»…
Словом, сам знаешь эту канитель… это — в 1905 году!!! Она [9], конечно, ни словом не обмолвилась о съезде.
Я очень рад, для нашего движения, что ты — в Париже. Ведь это — центр, в котором только и встретишь людей. Здесь — медвежий угол.
Прочти статью о крестьянском восстании в последнем № Рев[олюционной] России [10]. Очень хорошо. Но нет у меня веры в тех, которые сперва всё это отрицали, а теперь приходят в восторг. Ведь это и есть оппортунизм. А оппортунизм велит ругать — и ругать будут. То же относится и к «Вперед» [11].
Но это — между нами, а раз они тоже симпатично относятся к крестьянскому восстанию — отлично. Пусть делают, что могут. Буржуа в июле и августе 1789 года тоже «сочувствовали» крестьянскому восстанию, так как пользовались им, чтобы подрезать власть губернаторов. А нам свою линию вести тем необходимее.
Ну, крепко обнимаю тебя и Фриду и Марусю. — Ты береги себя, родной, не расходуй больше сил, чем сколько можно в твои годы. Крепко тебя обнимаю.
Твой Петр.
Четверг утром.
— Только что получил твое письмо. О твоем проезде через Брюссель я уже знал от доктора. — А о грузинских крестьянах знаешь откуда идет: из Новостей, где подробно рассказано Старцевым, со слов Эристова.
Ответь насчет химии.
Каторга и ссылка. 1926. № 4. С. 16–17. Публикация Б.И. Николаевского.
1. См.: Русская революция // Хлеб и Воля. — 1905. — № 16, апр. С. 1–4.
2. Имеется в виду Владимир Иванович Забрежнев (Федоров) (1877–1939) — деятель революционного движения, с 1904 г. анархист. В 1903–1905, 1906–1917 гг. в эмиграции. В 1918 г. вступил в ВКП(б), в дальнейшем выполнял тайные партийные поручения за границей. В 1938 г. арестован, умер в тюрьме.
3. Маруся — М.И. Гольдсмит; Ник[олай] — Николай Игнатьевич Рогдаев (псевдоним — Музиль, 1880–1934) — деятель российского анархистского движения; Ольга — О.И. Малицкая (Музиль).
4. Альфред Марш (Alfred Marsh; 1858–1914) — анархо-коммунист, многолетний руководитель издательства «Freedom Press».
5. Купюры публикации — в 1926 г. упоминаемые персонажи были живы.
6. Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская (1844–1934) — деятельница русского революционного движения, одна из создателей и лидеров партии эсеров, а также ее Боевой организации. Автор воспоминаний о Кропоткине, в т.ч. о встрече в 1905 г. (Современные Записки. — 1921. — № 4).
7. Станислав Войцеховский (Stanisław Wojciechowski; 1869–1953) — в 1905 г. наборщик в типографии В.Г. Черткова; в 1922–1926 гг. — президент Польши.
8. Le Père Peinard — анархистский еженедельник, выходивший в Париже в 1889–1894 гг. под редакцией Эмиля Пуже. Рассчитанный в первую очередь на неподготовленного читателя, отличался простонародным языком.
9. Е.К. Брешко-Брешковская.
10. См.: Предвестия аграрной революции // Революционная Россия. — 1905. — 15 марта. Автор статьи — В.М. Чернов.
11. «Вперед» — большевистская газета, выходила в Женеве с декабря 1904 по май 1905 г. Речь идет, по-видимому, о статье «Пролетариат и крестьянство» (№ 11, 10 марта 1905 г., автор — В.И. Ленин).
Viola, Bromley, Kent.
May 6, 1905.
Dear Mrs. Watson.
Some time ago I was extremely sorry to learn through the papers that our dear Mr. Spence Watson had also paid a tribute to the last winter illnesses, and had been seriously ill. At the some time the paper said that he had recovered and was going to return home. But since that time I have seen nothing about his movements, and I begin to feel anxious.
Would you be so very kind, dear Mrs. Watson, as to drop me a word, — a post-card, to let me know how is now your dear husband. Is he with you, or still at Teneriffe? Has he quite recovered from his illness, — as my wife and myself, so earnestly hope.
Tell him, please, that I send him much love and my very best wishes of full recovery. His last letter to me was after the St.-Petersburg massacres of last January 22d, while I was laid in bed with a broncho-pneumonia, and he hardly could imagine how deeply I felt his friendship and appreciated his good words and wishes of success for the Russian people in the present movement.
The movement is going on still, growing in depth, and one thing is already certain. A return, mere and simple, to the old régime has been rendered absolutely impossible. Some change, & slow improvement, is unavoidable.
Receive, dear Mrs. Watson, our very best and kindest regards and heart felt good wishes.
Yours very sincerely
P. Kropotkin.
Viola, Bromley, Kent.
6 мая 1905.
Дорогая Миссис Уотсон.
Недавно я с огорчением узнал из газет, что наш дорогой мистер Спенс Уотсон тоже отдал дань болезням прошедшей зимы и был серьезно болен. Потом в газетах писали, что он поправился и собирался вернуться домой. С тех пор я ничего не знаю о нем и начинаю беспокоиться.
Будьте добры, дорогая миссис Уотсон, напишите мне несколько слов на открытке, и дайте знать, как себя чувствует ваш дорогой муж. Дома ли он, или все-таки на Тенерифе? Искренне надеюсь, что он поправился, — как мы с женой.
Передайте ему, пожалуйста, что я очень люблю его и шлю ему самые искренние пожелания полного выздоровления. Его последнее письмо ко мне было по поводу резни в Петербурге 22 января прошлого года; я тогда лежал в постели с бронхо-пневмонией. Он, наверное, и не представляет себе, какие глубокие чувства вызывает во мне его дружба и как я ценю его добрые слова и пожелания успеха русскому народу в нынешнем движении.
Оно идет по-прежнему, растет и ширится, и уже ясно, что возврат, явный и откровенный, к старому режиму сделался абсолютно невозможным. Некоторые изменения, медленные улучшения неизбежны.
Примите, дорогая миссис Уотсон, наши самый сердечный привет и добрые пожелания.
Искренне ваш
П. Кропоткин.
Robinson Lib. Spence Watson Papers 1/10/21. Перевод А.В. Бирюкова.
Viola, Bromley, Kent.
1905 May 15.
Dear Mr. Colles
I fully recognise that you have carried on a good deal of correspondence concerning my book on Russian Literature, — but it must also be said that this did not improve the conditions upon which I had agreed with Messrs McClure, Philips & Co. [1], or which had been offered to me by English publishers. I think therefore that it only would be fair that the American carriage should remain in your hands, and that you should have 5 per cent on the receipts. Don’t you think this would be a fair view of the matter?
Yours very truly
P. Kropotkin
Viola, Bromley, Kent.
15 мая 1905.
Уважаемый мистер Коллс
Я прекрасно понимаю, что вы потратили много сил на переписку в связи с моей книгой о русской литературе, — но нужно признать, что условия, на которых мы договорились с McClure, Philips & Co. [1], не улучшились, как и те, которые были предложены мне английскими издателями. Я думаю, следовательно, что будет справедливо, если стоимость американский доставки достанется вам и вы будете иметь 5 процентов от поступлений. Не кажется ли вам, что это было бы справедливым решением?
Искренне ваш
П. Кропоткин.
Факсимиле письма найдено на сайте History for Sale.
1. Нью-Йоркское издательство, основанное Семюэлом Сидни МакКлюром (Samuel Sidney McClure; 1857–1949) и Джоном Сенборном Филипсом (John Sanborn Phillips; 1861–1949).
17 мая 1905 г.
Дорогой Давид Владимирович.
Непременно встретимся. В Лондон мы собираемся в начале будущей недели. Дам знать, где остановимся. А пока — до свидания.
П.К.
Stow Hill Papers, House of Lords Records Office, London.
Исторический архив. 2001. № 1. С. 57. Публикация Дж. Слэттера.
Viola, Bromley, Kent. 10 июня 1905.
Товарищ,
Вернувшись домой, я справился в письмах, которыми сопровождалась присылка мне денег из Нью-Йорка, и в них ни единым словом не упомянуто, чтобы какая бы то ни было часть этих денег предназначалась для «Бунда». Иначе, — как я писал вам, — это конечно давно было бы уже сделано.
Этот вопрос, стало быть, решен. Но так как недоразумение могло возникнуть в Нью-Йорке, — а в таких делах не должно быть никаких недоразумений, то я пишу сегодня же в «Arbeiter Stimme» Яновскому, прося его написать мне обстоятельно, нет ли тут какого-нибудь недоразумения, и не имелось ли в виду, что часть этих денег будет передана «Бунду»? Если да, — то сколько? И в таком случае, если бы какая-нибудь часть действительно назначалась для «Бунда», — я сейчас же вышлю вам, сколько будет сказано.
Ваше письмо нашло меня здесь. Как видите по прилагаемому конверту, оно долго мытарствовало. Я был в Hove — это часть Брайтона.
Шлю товарищеский привет.
П. Кропоткин.
Интернациональн. сб. С. 279. Здесь же — два письма М. Наделя (от 1 и 3 июня 1905 г.) с просьбами сообщить, была ли ли передана «Бунду» часть из тех 100 фунтов, которые были собраны в Америке «на дело восстания в России», и если была, то какая именно.
Viola, Bromley, Kent.
10 июня 1905 г.
Дорогой мой Яновский,
Давно собирался писать вам, обо многом, и вот приходится писать по делу.
Прилагаю вам копии с двух писем, полученных мною от некоего L. Nadel’я (Заграничный Комитет Бунда) и копию моего ответа на второе письмо [1]. (На 1-ое письмо я отвечал, из Брайтона, что справлюсь, как только вернусь домой, и спрашивал точных указаний, о каких деньгах идет речь.)
Как видите, с высланными вами деньгами возникли недоразумения, и их надо прекратить сейчас же, в корне [2].
Если, высылая мне деньги, имелось в виду товарищами, собиравшими их, что часть их будет выделена Бунду, или же Соц.-революционерам, — то, пожалуйста, напишите мне сейчас же, — и какую сумму вы напишете, я сейчас же вышлю Бунду, из денег, ещё не израсходованных мною, или хотя бы даже из своих.
Об одном прошу вас, — чтобы не осталось места никаким сомнениям. Если имеется в виду Бунд, или Соц.-рев., то так и надо сделать. Я положительно не желаю, чтобы на анархистов, и на меня в частности, поднимались какие бы то ни было нарекания.
Во всяком случае, дорогой мой Яновский, напишите мне сейчас же письмо, которое я мог бы переслать Бунду, и если вы скажете, что столько-то следует передать Бунду, то я сейчас же так и сделаю.
На сегодня ни о чем другом не успею написать. Скажу только, что вести от товарищей из России хорошие. Все просят, м. пр., литературы, как можно больше наших анархических изданий. Женевцы [3] усердно печатают, но просят больше и больше денег на ввоз изданий.
Пути устроены.
Крепко обнимаю вас. Жена шлет самый сердечный привет.
П. Кропоткин.
Так как деньги высылались Золотарёвым и вами, то я и ему посылаю точь-в-точь такое же письмо Деловая часть). Пожалуйста, родной, решите это дело сейчас же.
Интернациональн. сб. С. 253–254.
1. Письма М. Наделя П.А. Кропоткину опубликованы в том же сборнике, что и данное письмо (с. 279). Письмо М. Наделю см. выше.
2. Речь идет о деньгах, получение которых Кропоткин подтвердил в письме Яновскому от 3 марта 1905 г.
3. Группа «Хлеб и Воля».
Viola. Bromley. Kent.
1 июля 1905.
Дорогой мой Гольден.
Вот уже вечность, что мы с тобой не переписывались! Ну, хоть по делу.
Не можешь ли ты мне указать №, а еще лучше — прислать номер Листков, в котором была напечатана биографическая заметка после смерти Сергея?
Дело в том, что один из наших подписчиков на Freedom в Японии перевел Underground Russia [1] и просит дать ему небольшое биографическое предисловие. Пишет такие милые письма, что не могу не исполнить его желания. —
Если во Free Russia была такая же заметка и ты можешь легко разыскать №, то также, пожалуйста, укажи.
Как живешь? Как здоровье, т.е. как глаза?
Поди, радуешься вестям из России. Да, брат, что ни говори критики, а началось революционное движение. Только, конечно, силы реакции огромные, и нелегко с ними справиться.
Кстати, у меня был Висковатов, со своим планом Государственного Совета, усиленного представителями от земств, и Думой — «так, для больших оказий», раз в 5–6 лет. Он thick with the Grand Ducks [2] и не скрывает этого. Но — не помнишь ли ты, или Николай, — не было ли чего-то в нашей прессе насчет Висковатова? У меня какое-то смутное воспоминание о какой-то Висковатовой, девице, во дворце?.. Не помнишь ли ты?
Ну, крепко обнимаю тебя. Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 120–121 об.
1. «Подпольная Россия» — книга С.М. Степняка-Кравчинского, составленная из очерков о русском революционном движении. Изданная впервые в Италии под названием «La Russia sotteranea», была переведена на множество языков мира.
2. близок с великими князьями — (англ.).
Viola. Bromley. Kent.
14 июля 1905.
Дорогой мой Лазарь.
Посылаю тебе книги, которые ты просишь выслать. Двух — нет, и прошу выслать из Женевы.
Вообще, приходится делать новые издания некоторых из первых брошюр.
А в России революция всё понемногу разгорается. И даже наш милый Реклю, за несколько часов до смерти, ожил, когда ему прочли о «Потемкине» [1].
Не знаешь ли ты, как стои́т издание сочинений Герцена в России?
Крепко жму руку.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 122–122 об.
1. Элизе Реклю скончался 4 июля 1905 г. Восстание на броненосце «Князь Потемкин Таврический» началось 14 (27) июня; 20 июня (3 июля) броненосец был введен в румынский порт Констанца, румынские власти спустили на нем андреевский флаг и подняли румынский. Получается, что «за несколько часов до смерти» Э. Реклю никаких радостных сведений о восстании получить не мог.
Viola, Bromley, Kent
Понедельник вечером
[Июль 1905 г.]
Родной мой.
Я, как видишь, в Bromley. На грех, завтра, во вторник, я прикован здесь. У Мармоля [1] ребенок (оставшийся после смерти его жены в прошлый январь) умирает от British cholera, и я не могу оставить своего милого Мармоля: он в отчаянном положении.
На грех же завтра здесь будет Mavor [2], на пути из Парижа в Канаду.
В среду могу приехать в Лондон.
Поцелуй ты за меня крепко Д. Так бы хотелось встретить его завтра.
Твой Петр
BLPES, Coll. Misc. f. 530, D. 4/3.
Ист. Арх. 1997. № 5/6. С. 162. Публикация Дж. Слэттера.
Датируется по содержанию письма.
1. Фернандо Таррида дель Мармоль (1861–1915) — профессор философии Барселонского университета, известный испанский анархист, был выслан из Испании во время анархистских бунтов 1890-х гг. Жил в Англии.
2. Джеймс Мэйвор (1854–1925) — канадский экономист, профессор политической экономии университета в Торонто. Корреспондент Кропоткина.
Etables, Nord 5 августа 1905
Дорогая Лидия Владимировна.
Пишу несколько слов, чтобы дать свой адрес. Мы — в Бретани, с Аитовыми, в чудесном месте. Адрес: Etables, Côtes du Nord, France. Можете писать P. Kropotkin, Etables, или Madame Sophie, chez M. Aïtoff, Etables. Наши дома рядом, и мы все вместе обретаемся.
Перед самым моим отъездом из Бромлея был у меня Ч. и сообщил о желании Георгия ехать. Это очень грустно для успеха русского анархического дела. Но я понимаю его.
Какие же ваши планы? Остаетесь ли вы? Вообще чтò вы предложите насчет газеты? может ли она оставаться в Женеве? Или — надо переносить ее в Лондон? Закрывать, очевидно, нельзя, [чтобы] не нанести серьезного удара начатому делу, которое начало становиться серьезным.
Д. из М. пишет, что газета очень нравится. Надо постараться ее поддержать. Я, с своей стороны, сделаю l’impossible.
Вообще, жду от вас и от Георгия определенных, ясных решений. Нужно знать [?] ясно и просто, как стоит дело. Зная это ясно и прямо от вас двух, легче разобраться. Ничего нет хуже неопределенности и недоговоренности.
Скажу только, что вести газету с неизвестными мне людьми я не стану. Но если вы остаетесь в Женеве и хотите вести газету — поведем вдвоем. Если вы тоже хотите покинуть Женеву, — придется, может быть, перенести газету в Лондон.
— В день отъезда (прошлый понедельник) я передал Ч. два готовых запакованных пакета с
15 Хлеб и Воля (книг),
15 Современная Наука [и Анархия],
15 Доклады,
прося его отправить. Надеюсь, это сделано.
Крепко обнимаю вас обоих.
ПК.
ОР РГБ. Ф. 410, карт.12, ед.хр. 51, л.1–2 об. (оригинал), 3–4 (машинописная копия).
Etables.
12 августа 1905.
Дорогой Петр Бернгардович.
Конечно, чрезвычайно буду рад с вами познакомиться лично. Я давно думал об этом. Мы пробудем здесь числа до 10-го сентября, после чего, может быть, проеду в Париж (никому, впрочем, не говорю об этом pour ne pas mettre la puce à l’oreille à nos gouvernants [1]). Во всяком случае, стало быть, можно будет свидеться. Если приедете сюда, то очень будем рады все трое.
Искренне преданный
П. Кропоткин.
РГАСПИ. Ф. 279. Оп. 1. Ед.хр. 81, л. 244–244 об.
1. чтобы не настораживать сверх меры власти предержащие. — (фр.). Здесь обыгрывается поговорка, имевшая хождение и в дореволюционной России: «Посадить (кому-либо) блоху в ухо».
Etables, Côtes du Nord.
September 11, 1905.
My very dear James,
Where are you now? Are you still in London? Sophie returns to Bromley next Saturday, and you need not be told that she would be extremely pleased to see you. Sasha & myself do not return, though, for another fortnight. I intend to go to Paris, to see some editors and friends, and to see also whether they will tolerate me now, that the too obedient servant of Russia, Delcassé [1], is gone. Sasha goes with me, and we intend to stay there a fortnight. We have had here in the tiny spot, a most lovely six weeks, living nearby 15 Russians, in two Communes, between which the children (from 3 to 18) and the samovar were continually moving up and down. It was Aitoff’s family [2] with whom we were here. Now the camp will be broken on the 15th.
You must have rejoiced, as I did, that is deeply, about the termination of the war. The solution which seemed to me good after the Yalu battle (the southern branch of the r[ai]l[wa]y to Japan, and the Tsurukhaitu-Vladivostok to Russia [3]) was evidently the best. I was so happy to feel that this heavy nightmare was off my heart. It made me deeply suffer.
Where are all your people? Shall we see Jim in England this autumn? Or, are they all going to Germany?
Much love, dear James. Hope will see you on return?
Affectionately yours,
P.K.
Etables, Côtes du Nord.
11 сентября 1905 г.
Милейший Джеймс.
Где вы сейчас? Все еще в Лондоне? Соня возвращается в Бромли в следующую субботу и, должен сказать, будет просто счастлива повидать вас. Саша и я останемся здесь по крайней мере еще на две недели. Я собираюсь поехать в Париж, чтобы встретиться кое с кем из издателей и друзей. Это даст мне также возможность выяснить, не изменилось ли их отношение ко мне, после того как слишком уж послушный слуга России Делькассе [1] лишился своего министерского поста. Саша поедет со мной, и мы намереваемся провести там две недели.
В этом маленьком местечке мы провели просто замечательные шесть недель, причем поблизости от нас двумя коммунами жили 15 русских. Их дети (в возрасте от 3 до 18 лет) и самовар постоянно циркулировали между коммунами. Здесь же живет и семейство Аитовых [2]. Теперь все разъезжаются, и к 15-му числу здесь никого не останется.
Вы, как и я, должны испытывать чувство глубочайшего удовлетворения в связи с окончанием войны. Решение проблемы, которое представлялось мне положительным после сражения на реке Ялу (южная ветка железной дороги отходила к Японии, а ее северный отрезок Цурухайту — Владивосток — к России [3]), оказалось, по-видимому, наилучшим. Я был так счастлив избавиться от этого ужасного кошмара. Он так заставлял меня страдать!
Где сейчас все ваши? Увидим ли мы Джима в Англии этой осенью? Или, может быть, они все вместе собираются поехать в Германию?
Большой привет, дорогой Джеймс. Надеюсь, встретимся по возвращении?
Любящий вас
П. К.
TFRBL. J. Mavor Ms. coll. (119). Box 10B.
Ист. Арх. 1995. № 1. С. 146. Публикация Дж. Слэттера. Пер. с англ. В.П. Павлова.
1. Теофиль Делькассе (1852–1923) — с 1898 по 1905 г. занимал пост министра иностранных дел Франции.
2. Давид (Дауд) Александрович Аитов (1854–1933) — русский революционер, член кружка «чайковцев»; познакомился с Кропоткиным в начале 70-х годов. В 1873–1874 гг. принимал участие в «хождении в народ», в целях конспирации освоил плотничье ремесло. Один из обвиняемых на «процессе 193-х» (1878). Высланный по приговору суда в свое имение, вскоре бежал за границу. С 1881 г. жил в Париже. Был казначеем, затем председателем правления Тургеневской библиотеки.
3. В соответствии с Портсмутским миром (мирный договор был заключен 5 сентября 1905 г.), который подвел итоги руcско-японской войны 1904–1905 гг., Россия, несмотря на ряд уступок Японии (Корея признана сферой влияния Японии, Россия уступила южную часть о-ва Сахалин и права на Ляодунский полуостров с Порт-Артуром и Дальним), сохранила права на часть Китайско-Восточной железной дороги к югу от Владивостока.
Bromley
19 октября 1905
Копия
Дорогие друзья,
Последнее письмо Л[идии] Вл[адимировны] заставило меня серьезно задуматься о моих отношениях к Хлебу и Воле.
Если бы речь шла только о неясностях в моей последней статье, то их легко было бы исправить: вы знаете, что я всегда охотно это делал.
Предложение подписывать статьи так же легко было бы обсудить сообща. Оно имеет некоторые преимущества (личная ответственность, но представляет также для газеты и ее влияния некоторые неудобства. В той форме, в которой его предлагает Л[идия] Вл[адимировна], т.е. если статья не одобрена всеми, а автор не согласен на желаемые изменения, тогда только подписывать, — в этой форме план, конечно, невозможен. Но решить подписывать фамилией или псевдонимом все статьи, кроме заметок, — это возможно, и я лично ничего против этого не имею. Замечу только, что если этим устраняется взаимная ответственность в буржуазных газетах, она остается, тем не менее, в значительной мере в газетах социалистических.
Все это, впрочем, вопрос легко разрешимый.
Гораздо важнее то, что из письма Л[идии] Вл[адимировны] выходит, что между вами, вашею группою, и мною есть существенные разногласия в понимании задач газеты. Я пишу с мыслью, что газета должна стать органом для основания прочной, серьезной анархической партии в России. Теперешний революционный период продлится не год и не два. Но он пройдет. И в этот период должна сложиться такая анархическая партия, которая будет не только боевою партиею нападения, какою могут быть и «бланкисты», а партиею, представляющей собою анархический склад мысли в его существенных теориях, в его понимании преобладающей роли народа, в его существенных теориях, в его понимании преобладающей роли народа, в его понимании значения различных партий в революционной и вообще прогрессивной жизни народа и т.д. — партиею, которая должна пережить саму русскую революцию, какова бы ни была роль, сыгранная ею в революции.
Но такой взгляд или, по крайней мере, та форма, в которой я его провожу, оказывается или, по крайней мере, так следует понять письмо Л[идии] Вл[адимировны], является помехою свободному развитию того оттенка анархической мысли, который вы хотите представлять.
Помехою я никакому оттенку революционной мысли служить не желаю и думаю, что подписыванием статей затруднение совместной работы не устраняется.
Нужно будет искать другой исход. Покуда предлагаю следующее.
Напишите сами, для Xлеба и Воли, что вы думаете о положении дел, созданном созывом Государственной Думы, и, конечно, подпишите свою статью каким хотите именем или псевдонимом. Я буду писать впредь, конечно, тоже подписывая, но лишь тогда, когда буду думать, что мои писания не будут ставить вас в то ложное положение, о котором пишет Л[идия] Вл[адимировна].
Мою статью о Государственной Думе и народном восстании верните мне. Я ее разработаю и, может быть, издам брошюрою вместе с другими моими статьями: «Крестьянское восстание», «Русский Рабочий союз», «Русская Революция», если эта последняя брошюрка уже разошлась.
Посылаю вам письмо, полученное из России через лондонцев.
Очень жалею, что Л[идия] Вл[адимировна] не намекнула, что затруднение, мешающее приезду в Париж, в деньгах. Оно было бы устранено. Я как раз был в состоянии это сделать, будучи в Париже и повидав одного издателя.
Ну, сердечный привет.
П. Кропоткин
Нужны ли деньги из назначенных на Х[леб] и В[олю]? Напишите, сколько выслать.
Anarchistes en exil. P. 184–185, № 77.
Viola. Bromley. Kent.
[23 октября 1905].
Дорогой мой Лазарь.
Есть ли у тебя в продаже Переписка Бакунина, изд. Драгоманова? [1] Если есть, не можешь ли прислать. Верну стоимость немедленно. —
Как живешь? Как глаза? Поди, радуется твое сердце, читая вести из России. Я — ожил совсем.
Крепко тебя обнимаю. Мои дамы шлют тебе поклон.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 123. Открытка. Датируется по почтовому штемпелю.
1. См.: Письма М.А. Бакунина к А.И. Герцену и Н.П. Огареву. С прил. его памфлетов, биогр. введ. и объяснит. примеч. М.П. Драгоманова. — Женева: Georg et Cie, libr.-éd., 1896
25 октября 1905.
Спасибо, родной, за Бакунина. Прилагаю чек на 7/– (экая дороговизна!). —
А вести из России все лучше и лучше. Будем надеяться, что то же скоро разыграется и в Западной Европе, несмотря на буржуазный опиум.
Крепко жму руку.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 124.
22 декабря 1905 г.
Дорогой мой друг!
Не браните за молчание. Все это время — на почтовых и все из-за пустяков.
Душевно, сердечно благодарю вас, дорогие мои, за вашу милую телеграмму. Мы провели день в обычном тесном кружке [1]. Только Нагель прибавился. Рукопись Д[юка] прочел… [2] И какая все это уже древняя история!
Вообще, чувствую, что решительно ничего не могу писать. Не стоит. За сутки можно предвидеть, а за 7–8 дней — даром трудишься.
Был здесь Гогелиа. Говорили. Дружно, ласково. А в конце концов, выходит, что это все — впустую.
Условились подписывать статьи. М[ежду] т[ем] выходит номер с его довольно-таки нелепой (в начале) статьей, и хотя я напомнил, что она должна быть подписана, этого не сделано. Должно быть, Л[идия] В[ладимировна] [3] не пожелала. Не сваришь с ними каши, ни здесь, ни в России!
Нам придется, я чувствую, действовать отдельно от них. В России уже намечаются люди: с ними, должно быть, и пойдем.
Из случайно попавшего мне № Руси я узнал, что анархисты-коммунисты в Петербурге вступили в Союз Раб[очих] Делегатов и что другие (социал-демократы?) упрекали их за непоследовательность. Они ответили письмом в «Русь», говоря, что Союз Рабочих Делегатов — не правительство, а место обсуждения, революционное, не почетное, а опасное, а потому и вступили [4].
Я думаю они совершенно правы. Как вы думаете об этом?
Этот Союз Рабочих Делегатов Nettlau приравнивает к Comite Central [5] рабочих баталионов перед Коммуной. Я сравниваю также с революционной Коммуной 10 августа [6]. И то, и другое были такие, что анархисту можно бы вступить. Я бы лично не вступил; но другим бы, я думаю, советовал вступить. Ведь это конспиративное сообщество. На другой день победы Comite Central стушевался. Начались выборы в Коммуну. Тут анархисту нечего было делать. Но раньше — да. Вот с такими людьми мы, вероятно, легко сговоримся.
Пишут мне из России следующее. Новое правительство, социал-демократическое, злобой обольет нас. Пусть, а мы поборемся.
Насчет впуска нас. Мне пишет М.Н. Слепцова [7], что составился Комитет присяжных поверенных. Вот их мнение: «Ему совсем незачем спрашивать бумаги у консула (так требовал здешний консул от эмигрантов). Надо только заявить здесь об его приезде, чтоб Департамент полиции распорядился не ставить препятствий на границе. Это формальность, и ее делает Комиссия об амнистированных (адвокатская)».
Меня просили спросить, что другие думают об этом. Сделал, но еще не получил ответа.
А тем временем, новое началось. Великая борьба уже завязалась. Неужели — ниспровержение царизма?
Видели ли вы, что на фабрике Lunn’a (англичанина) в 22 вер. от Москвы рабочие взяли фабрику, прогнали Lunn’a и его семью, арестовали его приспешников из рабочих — и продолжали работать на себя [8].
Это не единственный случай, говорит корреспондент Standard. Вообще замечается, что рабочие, взяв фабрику, работают на себя.
Маруся, милая моя! Неужели это начало экспроприации? Взаправдашней?
На этом обниму вас обеих, родные мои, крепко.
П.К.
Ваш перевод получил. Пожалуйста, попросите Аитова [9] поторопиться и присылайте все.
Дело стоит так.
Беляев — хороший крестьянин, самоучка. Его уговорили наши анархисты начать печатать. Переводили две барышни: очень хорошо. Он уже отпечатал до конца Jeunes Gens [10] и просит: не губите, последние гроши затратил.
Я ответил: пришлите перевод, чтоб знать, годится ли. Прислал. — Хорош. Только поставил «реформация» вместо «революция» в 1-х главах. Я прошу перепечатать этот лист. Я и ответил: кончайте, выпускайте свои 3000, а мы своего перевода не выпустим раньше 6 месяцев. Выпустим же, потому что наш с дополнениями, применительно к России.
Только цену назначайте никак не больше рубля. С брошюрами повремените.
Мои мемуары взяло «Знание» [11]. Выпускают 20 000, цена 1 руб. Я пересмотрел перевод и послал. Хотят — без всяких пропусков.
То же «Знание» охотно берет Хлеб и Волю и Paroles [d’un Revolte]. О брошюрах etc. не знаю еще. Ну, пока до свиданья.
П.К.
Entre nous [12]: скажите James’y [13]. На прошлой неделе секретарь одного из самых разглавных банкиров говорил, что ему сказал принципал:
1. Война между Германией и Францией может быть объявлена через день или два. Все готово. Ищут предлога.
2. Крах в России будет ужасный.
Второе подтвердилось. Неужели — первое тоже??
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 42, л. 54–57. Машинописная копия.
Отеч. архивы. 1994. № 1. С. 80–83.
Anarchistes en exil. P. 200–201, № 88.
1. Очевидно, речь идет о дне рождения П.А. Кропоткина 27 ноября (9 декабря).
2. Многоточие документа.
3. Лидия Владимировна Иконникова, жена Георгия Ильича Гогелия. Супруги составляли основное ядро группы «Хлеб и Воля».
4. На самом деле исполнительный комитет Петербургского Совета рабочих депутатов отклонил 23 ноября 1905 г. просьбу анархистов о допущении их представителей в Совет.
5. Центральный комитет (фр.).
6. В первом случае речь идет о Парижской коммуне 1871 г., во втором — о коммуне Парижа, созданной в 1792 г.
7. Мария Николаевна Слепцова — издательница, переводчица, дочь С.Н. Лавровой, сестры вдовы А.А. Кропоткина и близкого друга П.А. Кропоткина.
8. Излагаются какие-то малообоснованные газетные слухи. В «Адресной книге фабрично-заводской и ремесленной промышленности всей России» (СПб., 1905; 2-е изд. СПб., 1907) сведения о фабрики Ланна или Лунна в Московской губернии отсутствуют (указана только фабрика К.А. Лама в Москве на Хапиловской улице).
9. Давид Александрович Аитов (1852–1933) — участник «хождения в народ», член кружка «чайковцев», осужден по процессу 193-х. С 1881 г. — в эмиграции, жил в Париже.
10. См.: Кропоткин П. Речи революционера / Пер. с 1-го фр. изд. — СПб.: А.Е. Беляев, 1906. — Вып. 1. — 48 с. В первый выпуск вошла первая глава книги «К молодому поколению», фр. «Aux jeunes gens».
11. Книгоиздательское товарищество «Знание» (С.-Петербург, 1898–1913) в 1906–1907 гг. выпустило собрание сочинений Кропоткина (незавершенное, из планировавшихся семи томов вышло пять).
12. Между нами (фр.).
13. Джемс Гильом (1844–1916) — анархист, член Юрской федерации I Интернационала, корреспондент П.А. Кропоткина.
| послал. Копию К.В.Ник. | От 12.2.06 |
Ваше письмо… извините, не знаю имени и отчества… очень озадачило меня. Я телеграфировал Беляеву [1]:
«Quel éditeur
Edition revue, autorisée
de’je promise» [2]
Этим я имел в виду подтвердить то, что г. Беляев уже знал, что мой, просмотренный и переделанный для России, со вставками, перевод уже обещан «Знанию». Ведь г. Беляев просил меня только не объявлять о моем издании, а дать ему продать 3000 [экз.] своего перевода. На это я согласился. Теперь же, когда он просил права передать перевод другому издателю, с тем, чтобы выставить, что это перевод с согласия автора, я телеграфировал, что edition autorisée de’jea promise — другому, я подразумевал.
Всё это меня ставит в крайне неловкое положение.
Мешать Беляеву довести до конца издание я, конечно, не хочу ни в каком случае, потому что ваш перевод хорош.
Но я также отказыва[юсь] положительно дать ему разрешение на издание его перевода Paroles по той простой причине, что это разрешение мною уже обещано «Знанию».
Кроме того, «Знанию» это разрешение делается только условно, а именно с тем, что право издания отдельных глав Paroles в виде брошюр (К молодым людям, Закон и Власть, Экспроприация, Бунтовской Дух и т.д.) принадлежит всем анархистам и никакому издателю я этого права не имею в виду передавать, а удерживаю для наших групп.
Всё это ставит меня в крайне неловкое положение, а потому убедительно прошу вас объяснить Глаголеву истинное положение дел. Пожалуйста, сделайте это немедленно, и попросите г. Глаголева написать мне немедленно, что он знает, как стоит дело, и понимает его правильно.
Так как конвенции, к счастью, нет, то всякий имеет право издавать переводы, но автор не может давать права на издание перевода «С согласия автора» нескольким издателям. Поэтому я ничего не имею против вашего перевода, но авторского разрешения дать не могу.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 159. Черновик.
1. Андрей Евстигнеевич Беляев — петербургский издатель. В письме М.И. Гольдсмит от 22 декабря 1905 г. Кропоткин отзывается о нем как «хорошем крестьянине, самоучке».
2. Кто редактор? Исправленное, пересмотренное издание уже обещано. — (фр.).
Bromley. 23 февраля 1906
Дорогая Лидия Владимировна.
Ваше письмо меня порадовало. Странно мне это казалось: работали люди два года вместе, и в один прекрасный день разошлись, точно два господина, встретившихся случайно на бульваре… —
Хуже всего то, что Гог[елиа] уехал, так и не ответив на мои вопросы, и теперь мы остаемся в самом неопределенном положении.
Все товарищи, бывшие в России, говорят что основать свой орган в России немыслимо в настоящую минуту. Пройдет, может быть, 3–4–6–10 месяцев, раньше чем это будет возможно, — и наша партия осталась без органа. Другие партии имеют свои легальные органы; но нам в легальном, позволенном теперь органе, трудно было бы определять свои воззрения, — остаются летучие прокламации, именно в такую пору, когда интерес к анархизму пробудился сильный, а разочарование в парламентских партиях растет.
Наконец, от наших товарищей в западном крае и Москве (на баррикадах дралась небольшая анархическая дружина — это знают и с.-ры) приходят вести, которые следовало бы печатать, и я решительно не знаю, как быть.
Я хотел бы выпустить хотя бы Листки «Хлеба и Воли», но ничего не зная о том, в каком положении наша типография в Женеве, не знаю, как взяться.
Что вы посоветуете на этот счет? Есть ли у нас где печатать и кому присмотреть за печатанием? Или надо обращаться к чужим? Ответьте, пожалуйста, что вы посоветуете?
Затем, как быть с Хлеб и Воля? Мы не имеем права бросить дело, так и не сказавши ни слова тем, которые нас поддерживали своим сочувствием. Это выходит совсем не по-товарищески. Я, во всяком случае, оставшись еще здесь, обязан оповестить американских товарищей на счет прекращения Хлеба и Воли — или временной приостановки?
А между тем я ровно ничего не знаю насчет ваших планов и планов Георгия. А так как газета основана была вашею группою, то я не имею права говорить, один, за Хлеб и Волю. — Последнее, что я слышал, от М.И. Г[ольдсмит], это что Георгий уехал с тем, чтобы основать на Кавказе грузинскую анархическую газету, в которой вы, через месяц или два, будете вести русский отдел. В таком случае это уже будет не Хлеб и Воля, которая становилась центральным органом русского анархического движения.
Но так ли это? А между тем вы ничего об этом не пишете. Лидия Владимировна, дорогая моя, разве так ведутся дела между товарищами?!
_________
Теперь, издательские мелочи.
Paroles d’un Révolté, в новом, очень недурном переводе, без пропусков, уже печатаются. Но я оставил за собою право выпустить мое дополненное издание. — Записки Революционера издадутся «Знаменем» — по 1 руб. экземпляр, без пропусков — как только улучшатся немного цензурные условия. Но покуда, конечно, будут рады всему, изданному за границей. Разгуляев, взявшийся издать Paroles, надеется выпустить скоро.
Насчет крестьянских движений в Исп[ании], напишу Мармолю, он укажет всё, чтò есть.
— Как вы видите, я отложил свой отъезд. Все, без исключения, пишут, ни в каком случае не ехать теперь. Я думаю, однако, что теперешняя бесшабашная реакция едва ли продлится. И думаю ехать недель через 6–8. Но, кто знает? за реакциею расстрелов может последовать реакция менее дикая, но более систематичная, и тогда, тогда… тогда… явно ничего нельзя будет делать.
Черкезов в Петербурге. Но что он делает, кого видает — не знаю. Ни одного еще письма делового не получил.
Если бы я мог советовать вам, то посоветовал бы и Георгию и вам не ехать, а сделать все усилия, чтобы выпустить много хорошей идейной литературы, и из Хлеба и Воли сделать русскую газету, живущую русскою жизнью, благодаря массе живого материала, который можно было бы получать теперь из России. Обо всем от нас ждут мнения. Но раз корабли сожжены, делать нечего.
— Теперь о моих просьбах. Я просил вернуть мне:
1. Мое письмо Золотареву, которое вы не напечатали.
2. Мою французскую брошюру La Grande Révolution, вместе с моею статьей в Nineteenth Century, «The Great French Revolution», в июле 1889.
Мне это необходимо, так как в брошюре я отметил, чтò надо взять из английской статьи, чтобы дополнить ее, а теперь, закончивши мою большую работу о 1790–1793 годах (часть ее уже напечатана в Temps Nouveaux), я намерен, сейчас же издать в России эту книгу (страниц в 200). Издатель есть.
Эта брошюра с английской статьей была послана вам из Парижа (может быть, для Глазова).
Пожалуйста, непременно разыщите. Это была работа, — свести брошюру и английскую работу в одно.
Я теперь пишу все это по-русски для русского издания.
Итак, дорогая Лидия Владимировна, так и придется расстаться, лично не познакомившись. Я, лично, очень жалею, что так случилось, так как был уверен, что самое короткое личное знакомство сблизило бы нас и скрепило бы товарищеский союз. Где и как свидимся в России. От души желаю вам всего хорошего.
П. Кропоткин
Куда и как вам адресовать?
ОР РГБ. Ф. 410, карт. 12, ед.хр. 51, л. 5–8 об. (оригинал), 9–12 (машинописная копия).
Anarchistes en exil. P. 214–215, № 96а. Публикация М. Конфино по машинописной копии из архива Б.И. Николаевского.
Viola. Bromley. Kent.
25 мая 1906 г.
Мой дорогой друг!
Как я хотел бы встретиться с Вами на побережье! [1] Но нужно работать и поднажать. В июне мы хотим поехать в Россию. Пришло время для этого [2]. И я целиком поглощен работой над «Французской революцией». Поскольку с изданием книги еще ничего не улажено, то я ничего не могу сказать вам относительно одновременного ее выхода во Франции и Голландии. Это будет зависеть от издателя. Во всяком случае, договорились: вы первый получите пробный оттиск.
Но перевод нужно будет делать заново, потому что я заново написал всё до 1791 г. [3]
Тысяча благодарностей за деньги, 40 фунтов 5 шиллингов 7 пенсов, которые Вы мне прислали от имени Союза немецких печатников Чикаго [4]. Они предназначены на дело Революции в целом или только на анархистское движение? Если это не только для анархистов, то я разделю их поровну между социалистами-революционерами и анархистами. Пожалуйста, напишите мне по этому поводу. Я думаю, будет справедливо отдать часть денег соц.-революционерам. Ведь именно они осуществляют все смелые индивидуальные акты, как, например, Спиридонова [5].
Кстати. Русская газета «Путь» [6] опубликовала портрет госпожи Спиридоновой, этой героической девушки, которая своими жертвами нанесла самодержавию больший урон, чем все наши писания, и которая без лишних фраз смело выступила на защиту униженного крестьянства, не своих товарищей революционеров, а крестьян [7]. Славная девушка. Так вот, один американский корреспондент посетил ее в тюремной камере вместе с фотографом и ее сфотографировал. Прекрасное энергичное лицо, преисполненное доброты. Она очень напоминает мне Софью Перовскую.
Революция началась. Ничто ее не остановит. Она должна продолжаться. С дружеским приветом.
Петр Кропоткин.
Наилучшие пожелания г-же Ньювенгейс.
РГАСПИ. Ф. 208. Оп. 1. Ед.хр. 226.
Кентавр. 1992. Июль/авг. С. 120. Публикация Н.В. Левиной, С.М. Назаровой, И.Е. Немовой.
1. В письме Кропоткину от 19 мая 1906 г. (ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 1149, л. 16) Ньювенгейс писал о своем пребывании на побережье Северного моря, в Нордвеке, и приглашал его приехать туда для отдыха и лечения.
2. После получения известий о революции в России Кропоткины всерьез собирались вернуться на родину. Поражение революции и усиление реакции сделали возвращение невозможным.
3. Домела Ньювенгейс намеревался выпустить голландский перевод книги Кропоткина «Великая французская революция» одновременно с ее изданием во Франции. В письме от 20 апреля 1906 г. (ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 1149, л. 15) он сообщал Кропоткину о том, что некоторые главы будущей книги уже переведены на голландский язык.
4. В течение 1906 г. Домела Ньювенгейс трижды присылал Кропоткину деньги, собранные американскими рабочими (Союзом немецких печатников Чикаго) для поддержки русской революции (см. письма Домелы Ньювенгейса от 20 апреля, 19 мая и 15 июня 1906 г. — ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 1149, л. 15, 16, 18).
5. Мария Александровна Спиридонова (1884–1941) — член партии социалистов-революционеров. За террористический акт была приговорена в 1906 г. к смертной казни, замененной бессрочной каторгой.
6. Ежедневная газета левокадетского направления, выходила в Москве в 1905–1906 гг. под названием «Современник», с 12 марта по 8 июля 1906 г. — «Путь», с 17 августа по 31 октября 1906 г. — «Новый путь».
7. М.А. Спиридонова 16 января 1906 года на вокзале Борисоглебска смертельно ранила советника тамбовского губернатора Г.Н. Луженовского руководителя, карательных экспедиций в Тамбовской губернии.
Rotheneuf, par Parame Stt et Vilaine,
22 августа 1906.
Дорогой Василий Павлович.
Дошел до «Толстого» [1] и прочел сейчас ваши заметки к переводу. Спасибо большое-пребольшое за них. Всеми воспользуюсь с большою благодарностью.
Есть, однако, две, касающиеся Тол[стого], — одна о вероятном влиянии на него народнического движения, которое вы отрицаете, а другая о христианстве, о которых хочется написать вам подробнее.
Вероятное влияние народнического движения — моя догадка, с которой, я знаю, большинство читателей не согласится. А между тем, мне сдается, она верна.
Только, конечно, не Нечаевское движение 1869–72 года, а движение 1873–76 года, и в особенности Московский процесс 50-ти.
А затем — только я умолчал об этом, так как пришлось бы много распространяться, тем более, что люди, всегда все упрощающие при чтении, прочли бы просто: «зависть» — а затем — успех Тургеневской Нови, его «примирение с молодежью» и оказии ему от молодежи.
Я знаю не только «аристократизм», но левый реакционизм Толстого в начале 70-х годов. Переворот начинается только, когда он кончил «Анну Каренину».
Я себе представляю дело так: процесс 50-ти, процесс Долгушина [2], Субботин (его ссылки) [3] и при этом успех Нови — ее-то он прочел — тогда как он считал своего соперника Тургенева похороненным (именно за его революционные наклонности), а к нему, Толстому, — самое резкое отношение критики.
Все это вместе, да еще, того и гляди (ещё моя догадка, хотя, впрочем, «Крейцерова соната» имеет, действительные подкладки), увлечения его жены, а может быть, и собственные — все это вместе заставило его опомниться от катковщины и ростовщины («и для чего, мол, я хотел самарские имения, и табуны и прочее!» [4]). Тогда, чтобы не польститься, он вернулся к полнейшему православию, с евхаристией включительно, а потом к состоянию ума времен яснополянского обыска [5], когда он передавал Александру II-му через тетку, статс-даму, что эмигрирует в Лондон («не к Герцену, а особо»), если перед ним не извинятся за обыск. Вообще — к тому времени, когда Руссо был его излюбленным писателем (книгу Руссо он возил за пазухой, даже в походе на Тереке. Прудона — тоже уважал), смрад, нагнанный браком, женитьба на туго натянутом [1 слово неразб.] разлился, и он вернулся в состояние ума юных лет — минус обожание комьильфотизма.
Вот как мне представляется развитие этого ума. Это мои догадки. Если я ошибся — не беда. Со временем, как говорил Белинский, он все-таки «попадет на свою полочку».
Ну, а насчет рационального христианства, это тоже была смелая догадка. Но представьте, что в недавно вышедшей бирюковской биографии [6] дано извлечение из очень раннего дневника Толстого, где он выражал именно это желание построить всемирную рационалистическую религию. Он считал себя вообще продолжателем миссии Руссо — даже дневник вел, такой же откровенный, как его мемуары (его-то и читал жандарм при обыске, в присутствии тетки).
К сожалению, Толстой никогда не был неверующим, хотя он и говорит, что был (это опять видно из бирюковской биографии, т.е. из того, что в ней принадлежит Толстому). А потому из его попытки ничего не вышло — даже если бы такая попытка была осуществима. Но было время («Христианское учение» [7]), когда он искал, что в Христе есть такого, что могло бы быть принято всеми, в том числе и атеистом. И эту сущность всех религий он хотел выразить.
Ну, конечно, из этого ничего не вышло — не потому, что он не понял исторического Христа, а потому, что он был слишком привержен тому опортюнизму, который содержат евангелия. — Я говорю «опортюнизм», потому что за то, что содержат евангелия, не за что было вешать данного Христа.
Несомненно, однако, что Христос иудейского восстания этих годов проповедовал уничтожение как родовой, так и судебной (государственной) мести, уничтожение государственных учреждений и возврат к коммунистическому родовому быту — рядом со всякой ахинеей насчет Страшного Суда, скорого 2-го пришествия и т. д.
Евангелисты и авторы Апостольских посланий, писавшие через 90–120 лет после казни этого Христа, сделали из этих учений такое же причесанное учение, какое нынешние социалисты-государственники сделали из коммунистического учения 30-х и 40-х годов.
Толстой этого не понял, и я старался передать ему, что то, чем он восхищается в христианстве, есть (кроме отрицания родовой и судебной мести) достояние всех. Это общечеловеческое состояние, заимствованное, как я теперь стараюсь доказать в Этике [8], из наблюдений животного мира. Но христианство, будучи религией, привнесло к этому всю ту же мразь всех религий, навеянную боязнью сверхъестественных сил. Но Толстой слишком боится смерти и Христианского бога, чтобы стать на такую точку зрения. Он дитя московского дворянского православия.
Если бы я теперь писал о Толстом, когда он вернулся к православному богу, с бородой, то я с ним [?] бы бился [?] — может быть, я то и сделаю в примечании. Но тогда, когда я писал, он еще стоял на точке зрения, изложенной в его катехизисе [9]. А это — была попытка всемирной религии, без бородатого старосты.
Христианство я разбираю в своей Этике. Лучшая критика была, насколько я знаю, Фурье (Ницше далеко до Фурье, хотя художественнее). Но и та не касается сути.
Суть эта лучше всего выступила, когда Толстой выставил основным положением непротивление, т.е. в действительности отказ от мести и судебного преследования. Исторически это единственная заслуга буддизма и христианства. (Но именно это и не [1 слово неразб.].) Все же прочее, включая «люби ближнего, яко…», есть во всех кодексах нравственности: в Левите (Моисеева книга), у алеутов, у новогвинейцев, у коз, у [1 слово неразб.] и т.д.
Но в том-то и горе, что, проповедуя отказ от мщения, христианство везде говорит о Боге — злом, мстительном, о его «геенне огненной»… Вот почему у Толстого вырвалась эта сильная фраза, что, не будь Христа, люди были бы ближе к «христианству» [10], т.е. к отрицанию мести и к этике, основанной на равенстве.
Ну, довольно. Не посетуйте за длинное письмо. Во всяком случае не отвечайте. Не стоит. Это так — заметки в ответ на ваши.
Буду ждать рукописи. Присылайте сюда сколько есть. […]
Сердечный привет обоим.
П. К. […] [11]
IISH. V.P. Žuk Papers.
Рус. лит-ра. 2000. С. 161–164. Публикация М.В. Михайловой.
1. Подразумевается посвященный Л.Н. Толстому раздел главы IV («Тургенев. — Толстой») рукописи книги Кропоткина «Идеалы и действительность в русской литературе».
2. Александр Васильевич Долгушин (1848–1885) — деятель революционного движения 1870-х гг. В конце 1860-х создал кружок «сибиряков», члены которого были арестованы по делу С.Г. Нечаева, но на процессе «нечаевцев» оправданы. В 1872 г. сложился кружок «долгушинцев», который вел пропаганду в народе. Арестованный в 1873 г., был и приговорен в 1874 г. к 10 годам каторги. Умер в Шлиссельбургской крепости.
3. Возможно, неверное прочтение рукописи, и речь идет о сестрах Субботиных — Евгении, Марии и Надежде Дмитревнах, приговоренных по «процессу 50-ти» (1877 г.) к ссылке — Евгения в Иркутскую, а Мария и Надежда — в Томскую губернию. Сестры Субботины упоминаются Кропоткиным в книге «Идеалы и действительность в русской литературе».
4. Парафраза слов Л. Толстого из «Исповеди»: «„Ну, хорошо, у тебя будет 6000 десятин в Самарской губернии — 300 голов лошадей, а потом?“… И я совершенно опешивал и не знал, что думать дальше» (Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1983. Т. 16. С. 116).
5. Обыск в Ясной поляне состоялся 6 июля 1862 г.
6. См.: Бирюков П.И. Л.Н. Толстой: Биография. — СПб., 1906. — Т.1.
7. Брошюра Л. Толстого «Христианское учение» (1902) содержит изложение его религиозных взглядов в форме коротких формул.
8. Первые статьи, легшие в основу «Этики» Кропоткина, были опубликованы им в 1904—1905 гг. (The ethical needs of the present day // The Nineteenth Century. — 1904. — Vol. 56, Aug. — P. 207–226; The morality of nature // Ibid. — 1905. — Vol. 58, Dec. — P. 407–426).
9. «Катехизисом» Кропоткин называет работу Толстого «Христианское учение».
10. Кропоткин в своей книге (с. 152) цитирует (по изд.: Сочинения Л.Н. Толстого, запрещенные русской цензурой: В 8 т. Изд. В. Черткова, 1904. — Т. 4. С. 145) слова Толстого из работы «В чем моя вера?»: «Ужасно сказать (но мне иногда кажется), не будь вовсе учения Христа с церковным учением, выросшим на нем, то те, которые теперь называются христианами, были бы гораздо ближе к учению Христа, т.е. разумному учению о благе жизни, чем они теперь».
11. Купюра публикации.
Rotheneuf, par Parame Stt et Vilaine.
3 сентября [1906].
Завтра едем в Виолу.
Дорогой Василий Павлович!
Сейчас получил рукопись, [стр.] 218–325, и от души благодарю вас и за перевод, и за ваши поправки, и за внимание, с которым вы относитесь ко всем этим мелочам, которые в такой книге вовсе не мелочи.
Все исправлю, как вы пишете. Вот только насчет Достоевского. Смягчу мой отзыв, но представьте — двух наших писателей не выношу: Достоевского и Щедрина. И это — не навязанное, а что-то органическое. Когда я, бывало, читал все, что попадало под руку, начиная с «о воронах [1 слово неразб.]» Чичерина (вероятно, мало понимая) вплоть до мелких повестей в Современнике или Библиотеке для Чтения, я никогда не мог читать Достоевского (кроме Униженных и Оскорбленных) — брал и бросал.
Недавно, когда писал книгу, я взял всего Достоевского. — Прочел Преступление и наказание, Униженных и оскорбленных, прочел Братьев Карамазовых… но последнее — с каким трудом! Зевая, зевая! (от чтения Щедрина у меня бывает болезненная зевота). Едва я заставил себя прочесть Братьев Карамазовых, а Идиота так и бросил…
А между тем, представьте, я способен читать Zola от доски до доски (с принудкой), читаю Лилова [?] и даже Шеллера [1] (скучно-таки). Но в Достоевском есть что-то, что глубоко противно моему складу ума. Ведь я знаю, что сумасшедшие Достоевского вовсе не сумасшедшие (у Гаршина — да!), а выдуманные люди.
Я знаю, что Достоевским увлекаются в Германии. Но кто! Эстеты, да еще ех-эстеты, старики [?], люди, которых жестоко интересуют «ненатуральные страсти» — не потому чтоб у них было к ним влечение, а потому, что они — «не натуральны». Люди надломленные и, прежде всего, слабые, которые и за Ницше и за христианских мистиков хватаются.
Все у Достоевского, за исключением бытовых сцен из жизни бедняков — реальных сцен, — такое ходульное, не верное, не реальное.
Lebies — это был студент в Париже, который захотел быть последовательным «дарвинистом» и убил закладчицу. Когда его везли гильотинировать, в карете везли, — он все время пел и свистел. И — верно говорил себе: «Сор basson!» [?], как Расплюев [2]. А Раскольников — ерунда. Это Достоевский отозвался на теорию сенсуализма (или дарвинизма, если хотите) и заявил: «Вот до чего дойдет человек с такой теорией!» А чтобы написать это в виде повести, взял себя и стал думать, что произошло бы, если бы он, Достоевский, принял такие теории и как он убил бы. Но, как художник, он почувствовал, что теории ему было бы мало, — он и наплел десяток причин, чтоб убедить Раскольникова в необходимости убить закладчицу. А потом раскланялся в православно-толстовском вкусе.
Между тем Достоевские не убивают, убивают Lebies'ы да еще герой из Трое Горького [23]. А потому весь роман «Преступление и наказание» — ерунда, несмотря на убедительно трогательную красоту отдельных сцен, Сони и т.д.
В «Трое» тот же тип безумного вернее и был бы совсем реальным, если бы не нелепая последняя сцена с женой квартального и мозгами [4].
Так-то во всем, что писал Достоевский. Во всем я чувствую выдуманность, фальшь. Даже его сумасшедшие выдуманы.
Вы упоминаете о Стоюнине [5]. В том-то и дело, что Стоюнины и Леонидовы [?] больше делают (обыкн[овенно] втихомолку), а те, кто болтают, — не делают. Стоюнин и Леонидов — не Достоевские типы: он таких не знал и не понимал. Его типы — это Эжен Сюевские монстры, но без их силы.
Вообще я утверждаю — против всех говоривших о психопатии Достоевского, что его психопатия мне кажется выдуманной и выдуманной человеком хорошим, неплохим наблюдателем и моралистом толстовского типа, а не художником.
Во всяком случае, спасибо большое за указания. Прочту присланную брошюру — и скажу немного: когда стоишь один против чуть не всех, толково [?] спросить себя: есть ли тут в чем-нибудь ошибка… Хотя! Чем больше думаю о Достоевском (я не только думал по поводу [2 слова неразб.] Garnett’a [6]), тем больше мне кажется, что я прав.
Ну, довольно болтать.
Послал чек в 15 f. И сердечно жму руку обоим вам.
IISH. V.P. Žuk Papers.
Рус. лит-ра. 2000. С. 164–166. Публикация М.В. Михайловой.
1. Александр Константинович Шеллер (псевд. Михайлов, 1838–1900) — русский писатель, автор популярных в 1860–1880-х гг. романов на злободневные темы, отличавшихся морализаторством.
2. Персонаж пьес А.В. Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» и «Смерть Тарелкина». Однако подобной реплики на французском языке (?) в тексте пьесы нет.
3. Имеется в виду убийство Ильей Луневым купца Полуэктова.
4. В финале повести «Трое» Лунев, убегая от полиции, сознательно бросается на стоящую перед ним стену и разбивает голову. Перед этим он признаётся в совершенном убийстве и в любовной связи со своей квартирной хозяйкой, Татьяной Автономовой, ее мужу и его гостям.
5. Возможно, речь идет о Владимире Яковлевиче Стоюнине (1826–1888) — российском педагоге и методисте-словеснике, авторе большого количества трудов по педагогике.
6. Констанция Гарнетт — английской переводчице, перевела «Преступление и наказание» и «Братьев Карамазовых».
Bromley. Kent.
14 сентября 1906.
Дорогой Василий Павлович.
Письмо за письмом.
Я хочу поставить так в тексте: «В России говорили, что во время его нахождения в каторжной тюрьме он был подвергнут за какой-то мелкий проступок телесному наказанию и что к этому времени относится начало его болезни, эпилепсии, от которой он не мог освободиться всю последующую жизнь» [1]. И тут ваше примечание [2].
Можно ли изменить его «подвергнут телесному наказанию» на «наказание розгами», чтобы тут удалить всякое сомнение.
Посылаю примечание на случай, если бы вы захотели что-нибудь прибавить.
IISH. V.P. Žuk Papers.
Рус. лит-ра. 2000. С. 166. Публикация М.В. Михайловой
1. В напечатанном виде (Кропоткин П.А. Идеалы и действительность в русской литературе. — СПб.: Знание, 1907. — С. 179) этот текст звучит так: «В России упорно носился слух, что во время его [Достоевского] нахождения в каторжной тюрьме он был подвергнут, за какой-то мелкий проступок, наказанию плетью, и что к этому времени относится начало его болезни, эпилепсии, от которой он не мог освободиться всю свою последующую жизнь».
2. Примечание переводчика выглядит следующим образом: «Легенда о телесном наказании, которому будто бы подвергали Достоевского на каторге, опровергается его биографами (см. Биографию, Письма и Заметки из записной книжки И.Ф. Достоевского, СПб., 1883 г., стр. 140–141), близко знавшим его д-ром Яновским и братом писателя. Падучей Достоевский страдал, по словам А.П. Милюкова, близко знавшего его в 40-х годах, до ссылки, но припадки были слабыми и редкими; болезнь, несомненно, обострилась на каторге. По новейшему исследованию Мартынова («Дела и люди века», т. III, с. 263), Достоевский телесному наказанию на каторге не подвергался, хотя был однажды случай, когда плац-майор Кривцов хотел наказать его розгами, но об этом немедленно дали знать генералу де-Граве, который сделал Кривцову публичный выговор. Из собранных Мартыновым материалов о пребывании Достоевского и Дурова на каторге видно, что некоторые из начальствовавших лиц (генерал Бориславский и др.) всячески старались смягчить участь Петрашевцев в Омске, насколько это, конечно, было возможно в то суровое время».
Bromley. 16 сентября 1906.
Дорогой Василий Павлович.
Большое спасибо за ваше милое и ужасно интересное письмо.
О Розанове мне уже говорила одна наша хорошая приятельница, мистик, и описывала его именно так, как вы, т.е. как искреннего, увлекающегося и необыкновенно симпатичного человека. По всей вероятности, ваше определение его — вернее моего.
Но его книга [1] — книга [1 слово неразб.] иезуитского ответа. У него, как и у Достоевского, не нашлось ни слова опровержения против конца легенды об Инквизиторе.
Христос Достоевского — не Христос народа, не Христос Руссо или Толстого, а Христос-иезуит.
Под впечатлением нашей переписки и книги Розанова я рассказал об этом одному хорошему приятелю, ученому, бельгийскому профессору, который работает сейчас в British Museum [2]. Его, как libre pro[fe]seur'a, поразила эта легенда, и он сейчас же взял Достоевского и прочел ее. — «Какой сильный, могучий аргумент против католической церкви», — говорил он. Им надо пользоваться… Но вот — Христос в конце ее.
Ведь он не возмутился обманом, не возмутился тем, что его именем пользуются, чтоб обманом держать людей в руках. Он не объявил, что сметет их с лица земли… Инквизитор его убедил. И выходит: выше божества и выше черта стоит Церковь. Что мне за дело, что Розанов вместе с Победоносцевым! Милые бранятся — только тешатся. Ведь этот спор — «чья церковь — твоя или моя?» — «центральный пункт» его учения, и учения Победоносцева, и учения иезуитизма — пункт, который все доминирует, тот, что бог бессилен против людской злобы, что бог слишком абстрактен, слишком отвлеченно судит людей (вот как идея республики в глазах самодержца — представлена, или как идея анархии в глазах социал-демократа, или социализма в глазах буржуя). А вот Церковь, та знает людей (умнее бога). И она подготовит их к принятию учений бога.
Это и есть суть, сущность сущностей католического иезуитизма, его святая святых, и почему я имею право сказать, что Победоносцев и Розанов стоят на одном, умрут одним, и оба — иезуиты.
Заметьте разницу с Толстым. Для Толстого, Церковь — враг Христа. Не было бы Христа с его учением и евангелиями, люди ближе были бы к христианству. Это совсем наоборот тому, что учит Церковь и что признав[али] Достоевский и Розанов. Толстой стоит (пока, или вернее, стоял) на протестантской, а Достоевский и Розанов — на католической точке зрения.
Вы думаете, что Церковь еще скажет свое слово. Сомневаюсь. В современном обществе вырабатываются уже высшие основы нравственности, «чем христианские». Недаром Достоевскому для Зосимы пришлось брать не умного [?] христианина, а Тихона Задонского!!! [3] Легенду!!! такой Великий христианин, как Иннокентий (Амурский — позже (?) митрополит Московский [4]) — отрицал нравственную силу христианства [5].
Ну, крепко жму руку.
П.К.
IISH. V.P. Žuk Papers.
Рус. лит-ра. 2000. С. 166–168. Публикация М.В. Михайловой
1. Кропоткин характеризует книгу В.В. Розанова «Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Опыт критического комментария», с которой, по всей видимости, его познакомил адресат, посылавший ему многочисленные литературные новинки.
2. Очевидно, речь идет об Эрнсте Нисе (1851–1920), профессоре междунарожного права Брюссельского университета, который часто приезжал в Лондон для работы в Британском музее (см. также письмо В.Н. Черкезову от 16 августа 1903 г.).
3. Тихон Задонский (в миру Тимофей Савельевич Соколов, 1724–1783) — епископ Воронежский и Елецкий, богослов, православный религиозный просветитель.
4. Иннокентий (в миру Иван Евсеевич Попов-Вениаминов; 1797–1879) — миссионер, в 1840—1868 гг. — епископ Камчатский. Изучив алеутский язык, обратил алеутов в христианство. В 1868–1879 гг. — митрополит Московский и Коломенский.
5. Об этом сам Иннокентий говорил Кропоткину; который передал этот разговор в книге «Взаимная помощь»: «Вообще он был […] очень высокого мнения об родовой нравственности дикарей, и когда я, очень молодой еще юноша, спросил его, правда ли, что он больше не крестит туземцев, он отвечал, что в одиночку он действительно отказывается крестить; крещеный отбивается от родовой нравственности; „а она, у них, очень высокая. Если же целый род пожелает принять христианство, я, поживши несколько лет около них, убежусь, что более отвлеченные христианские истины ими поняты так, что могут заменить им их родовую нравственность, — я, конечно, рад буду окрестить весь род“» (Кропоткин П.А. Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса. Гл. III. Прим. 36).
Viola. Bromley. Kent.
25 сентября 1906.
Дорогой господин Котоку! Г-н Фрайти [1] прислал мне ваше письмо и рассказал о вашем с ним пребывании в Сан-Франциско. Мне не нужно говорить вам, как восхищены все товарищи, которым я рассказал о вашем письме, услышав, что в Японии уже положено начало анархистской пропаганде. Мне говорили, что несколько лет тому назад несколько молодых людей, изучающих развитие рабочего движения в Америке, заинтересовались анархистским движением и с удовольствием прочли некоторые наши работы.
Известны ли вам какие-нибудь из них? Можем ли мы послать вам открыто то, что мы сейчас издаем в Англии (наш журнал [Хлеб и] Воля и наши брошюры) или следует послать бандеролью? Было бы очень приятно сделать это любым способом, который вас больше всего устроит.
Вам, вероятно, будет приятно узнать, что 1 ноября мы начинаем издавать новую газету на английском языке «The Voice of Labour» («Голос Труда»), которая будет посвящена вопросам трудовой организации, свободной от политического характера, той, которую во Франции и Швейцарии называют «неполитическим синдикализмом». В Париже [это движение] представлено «Voix de pamphlet» […] [2]. Поразительной чертой настоящего момента является то, что повсюду прилагаются усилия для организации рабочего движения, свободного от руководства парламентских социал-демократов, движения типа старой международной ассоциации трудящихся; непарламентский тред-юнионизм, гораздо более социалистический, чем тот который в настоящее время существует в Англии, тред-юнионизм, созданный не на парламентской социал-демократической основе. Наша газета постарается представлять это движение, и мы весьма надеемся на успех. Кроме того, будет продолжать выходить «[Хлеб и] Воля».
Вы просите разрешения на перевод моих трудов. Я с большой радостью даю вам это разрешение. Если вы пожелаете иметь любую из моих книг, для меня будет большим удовольствием послать их вам.
С самыми наилучшими пожеланиями, с братским приветом, ваш
П. Кропоткин.
Документы по «делу о великом мятеже». Копии вещественных доказательств. Токио, 1972. Т. 2. С. 209–210.
Народы Азии и Африки. 1976. № 3. С. 152. Публикация и перевод Д.И. Гольдберга.
1. Американский анархист, с которым Котоку поддерживал контакты во время пребывания в США в 1905–1906 гг.
2. Купюра публикации.
Viola. Bromley. Kent.
5 октября 1906.
Дорогой мой Лазарь.
Не можешь ли ты набрать в своей типографии заголовок к прилагаемому воззванию:
Об издании
Листков
«Хлеб и Воля»
Посмотри, какой ужас они сделали из деревянных букв.
Мы бы вернули тебе этот набор в исправности.
Как добрался третьего дня? Как твой насморк.
Крепко обнимаю тебя.
Твой Петр.
Если можешь сделать это, то пришли, либо мне, либо прямо в нашу типографию: M. Kushner, 163 Jubilee st., Mile End, E.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 126. Помета: «Answ. Oct. 6.06».
Viola. Bromley. Kent.
2 ноября 1906 г.
Дорогой друг,
Не сердитесь на меня за мое долгое молчание. Все это время я много работал, так что чувствую себя усталым и, чтобы прийти в себя, отправляюсь на побережье. (Соня и Саша остаются, и письма, адресованные в Бромли, дойдут.) Лето прошло для меня не очень успешно. Мы поехали в Бретань, и за пять недель я два раза лежал в постели. Затем мы присутствовали на небольшом съезде русских товарищей [1], и результат — газета «Листки “Хлеб и Воля”» [2] первый экземпляр которой, вышедший сегодня, я Вам посылаю.
Нет, дорогой друг, во Франции я не был, хотя очень этого желал. Особенно я хотел повидать друзей, вступивших в синдикалистское движение, которое с новой силой охватило Бельгию, а также Швейцарию.
Вы упоминаете Исаака [3]. Ему не повезло, бедняге, и Вы очень хорошо сделали, что ему помогли. Борьба становится очень трудной, она забирает молодежь. Это что-то ужасное: уже чувствуется предел. 100 000 арестованных и высланных! Это много.
Я всё еще не занялся «Французской революцией». Только что опубликовал английский перевод «Завоевания хлеба», который потребовал значительной работы. Затем крупное издательство «Знание» публикует в России мои работы. 1-й том мемуаров был конфискован, но потом возвращен. И теперь он ходит по России. Они хотят напечатать всё — и книги, и брошюры, я прочитываю русские переводы. Нет ли у вас немного денег для нас? Вышлите, это было бы кстати. Тысяча благодарностей за ваши хлопоты. Желаю всего самого хорошего вам и вашей доброй г-же Ньювенгейс. Хотел бы всех вас увидеть. Соня и Саша также кланяются вам.
Петр Кропоткин.
Кентавр. 1992. Июль/авг. С. 121. Публикация Н.В. Левиной, С.М. Назаровой, И.Е. Немовой.
1. Речь идет о конференции представителей русских анархистских групп, состоявшейся в октябре 1906 г. в Лондоне.
2. Анархистская газета, орган русских анархистов-коммунистов, выходила раз в две недели после прекращения в 1905 г. журнала «Хлеб и Воля». П.А. Кропоткин был редактором «Листков». Первый «Листок» вышел 30 октября 1906 г., последний — 5 июля 1907 г.
3. Один из корреспондентов Кропоткина в США. Письма к нему хранятся в ГАРФ (Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 67).
for next 14 days: 54. Brunswick Place Hove — Brighton |
Viola. Bromley Kent November 2. 1906 |
Dear Miss Roche
Here is, at last «The Conquest of Bread» seeing the light owing to your most kind work [1]. Don’t scold me for that «swollen» paper, costly issue. I had left the matter in the hand of G.H. Perris [?] & Cazenove [2], and after a good deal of search they were able to arrange only such an edition. Several publishers refused.
However, I have introduced a chance, according to which, after a year’s time, i.e. on November 1 1907, I have the right to have a cheap edition (3/6 or less) made by the publishers Chapman & Hall; and if they refuse, the copyright return to me.
I think that the book, such as it is, reads very well. Towards the end, you must have had a difficulty in translating, as I discovered that the French text is not quite as good as in the first chapters.
Thank you so very much, dear good friend, for all the pain you took with the translation. Without you, it would have remained years and years untranslated. Now let us hope it will spread some ideals here and in America (where I bargain for a cheap edition).
How are you? Are you a frequent visitor of the Opera? Or — not as thout Caruso?
I have been nowhere, and feel tired, and go tomorrow to Brighton. But the 1st № of our Russian paper Listki Hleb i Vola (Leaflets of «Bread & Freedom») is out, — 12 pages, please! and we hope to have it fortnightly [3]. But the appearance of Voice of Labour is postponed till January. I am so sorry.
Don’t forget us.
Much love from all.
Yours very sincerely
P. Kropotkin.
|
Следующие две недели: 54. Brunswick Place Hove — Brighton |
Viola. Bromley Kent 2 ноября 1906 |
Дорогая мисс Роше.
Вот, наконец «Завоевание хлеба» увидело свет благодаря вашей замечательной работе [1]. Не ругайте меня за эту «пухлую» бумагу, которая сделала книгу дороже. Я оставил этот вопрос на усмотрение G.H. Perris [?] и Кейзнова [2], и после долгих поисков они смогли устроить только такое издание. Несколько издателей отказались.
Тем не менее, я выговорил возможность, в соответствии с которой через год, т.е. с 1 ноября 1907 г., я имею право выпустить дешевое издание (3/6 или меньше), сделанное издательством Chapman & Hall; а если они откажутся, авторское право возвращается ко мне.
Я думаю, что книга в нынешнем виде читается очень хорошо. К концу, вам, должно быть, трудно давался перевод — я обнаружил, что французский текст там хуже, чем в первых главах.
Огромное спасибо, дорогой друг, за ваши огромные труды по переводу. Без вас книга долгие годы оставалась бы не переведенной. Теперь, будем надеяться, благодаря ей некоторые идеи начнут распространяться здесь и в Америке (где я торговаться из-за дешевого издания).
Как ваши дела? Часто ли вы ходите в Оперу? Или нет — из-за криков Карузо?
Я нигде не был, чувствую усталость, и завтра еду в Брайтон. Но первый номер нашей русской газеты «Листки Хлеб и Воля» вышел, — 12 страниц, вот! надеемся, что она будет выходить раз в две недели [3]. Но выход «Голоса труда» откладывается до января. Очень жаль.
Не забывайте нас.
Самые сердечные приветы от всех нас.
С искренним уважением
П. Кропоткин.
Архив МЗДК. Ф. 22/5152, оп. 1, д. 49, л. 27–28 об. Оба листа разорваны вдоль. Перевод А.В. Бирюкова.
1. См.: Kropotkin P. The conquest of bread. — London: Chapman and Hall, 1906. — XVI, 299 p. Участие Ш. Роше в работе над книгой в ней нигде не оговорено.
2. Чарльз Френсис Кейзнов — литературный агент. Корреспондент Кропоткина.
3. Первый номер «Листков „Хлеб и Воля“» вышел 30 октября 1906 г. Двухнедельная периодичность в целом выдерживалась до самого прекращения издания (5 июля 1907 г.).
Viola. Bromley. Kent
4 декабря 1906
Дорогой мой Алексей Львович.
Очень, очень благодарю вас за присланные журналы. Какой, однако, интересный Журнал для всех. Под статьями Энгельгардта можно подписаться вполне.
Прочее так мало содержит об общине!
Крепко жму вашу руку.
П. Кропоткин.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л. 29.
Viola, Bromley, Kent
12 декабря 1906.
Дорогие товарищи.
Прежде всего должен извиниться за «опоздание» в ответе. Страшно много подобралось разных дел.
Ваш план — вызвать лектора — прекрасен, и если бы только я мог лектировать, то я непременно помчался бы к вам. Так хотелось бы, много, много говорить с нашею молодежью. Но увы, с моей angine pectoris [1] это невозможно.
Черкезова здесь давно нет, а то он, конечно, приехал бы с удовольствием. Он уже больше полугода в России и теперь на Кавказе.
Предложу вам поэтому нашего парижского товарища, Марию Исидоровну Гольдсмит. Она прекрасно выполнила бы эту задачу, тем более что имеет (в Париже) многолетнюю опытность. Она работает с нами, и ее доклад во 2-м № Листков Х[леба] и В[оли], вероятно, весьма понравится в Liège, как понравился здесь.
Но не знаю, сможет ли она: у нее в Париже регулярная работа.
Во всяком случае, я ей пишу сегодня и убедительно прошу ее согласиться, если вы будете согласны выписать ее.
Затем, в Женеве есть Гогелиа, только что вернувшийся из России, но сейчас у него на руках серьезное дело (против выдачи Швейцариею трех арестованных грузин), и он на некоторое время прикован к Женеве. Если, позже, он сможет двинуться, то мы его пригласим в Лондон, а вы могли бы тогда пригласить его в Льеж. Но едва ли это можно скоро.
Вы, по-видимому, не знаете, что мы начали издавать здесь «Листки Хлеба и Воли». Посылаю вышедшие 3 №№; 4 — выходит послезавтра. Пожалуйста, распространяйте их в Liège. Но, самое главное, если кто-нибудь мог бы нам писать о своих впечатлениях в России с анарх[истской] точки зрения, или, распространяя нашу газету в России, получить из России заметки, возражения, советы, а также данные об анарх[ической] деятельности — то чрезвычайно были бы обязаны.
Давно ли вы из России? Если недавно, то, пожалуйста, пишите, рассказывайте — всё-всё, что ляжет под перо. Пишите не для печати, а чтобы с нами здесь поделиться опытом.
2) О литературе. Из Женевы все брошюры и прочее перевезено было, при отъезде Гогелия, в Лондон. Склад теперь всего нами изданного у А. Шапиро.
A. Shapiro
17 Dunstan Houses
Stepney Green
Londres, E.
Ему и пишите. Он — человек аккуратный, и все вышлет, что хотите.
Из моих трудов, здесь напечатаны Хлеб и Воля, Современная Наука и Анархия, Доклады Конгрессу и т.д.
Если вы пишете, что мои французские книги обходятся [в] 3 fr., то это относится только к Conquête du Pain. К сожалению, это не в моей воле. Сам я не мог издавать, пришлось — через издателя.
Вообще вам приятно будет списаться с Шапиро. Он очень хороший юноша, ведет здесь анархический еврейский клуб и в нашей газете администратор.
Энцикл[опедии] Рус[ской] Рев[олюции] я не писал, а кончил «Историю Французской Революции», с точки зрения народа. Для прошлого русской революции вы, конечно, читаете Былое. Это — лучший журнал в данную минуту.
Труды по анархизму. Лучше всего читать самих анархистов и еще лучше всего читать анархические газеты. «Temps Nouveaux» обязательно читать — не потому говорю это, что сам в ней работаю, а потому, что она, да Freiheit Most’а — единственные газеты, которые дают всю хронику ан[архического] движения, а из движения узнаешь больше, чем из книг. Затем обязательно анархисту читать Voix du Peuple — синдикалистскую газету, изд[аваему]ю E. Pouget, бывший издатель Père Peinard.
Я, когда, будучи ваших лет, захотел познакомиться с анархизмом, зачитывался старых №№ газет — Mouv[emen]t Social, не передовыми. Из него узнаешь больше, чем из всех трактатов.
Лучшие книги по анархии, не-анархистов, это Эльцбахер (перев. на все языки) и Georg Adler, Gesch[ichte] des Sozialismus und Kommunismus, von Plato bis zur Gegenwart, 1893 (конечно, с неизбежными промахами).
Поссе, в Журнале для Всех (NB. рекомендую) начал очень хороший исторический обзор социалистических учений (между прочим, изложил Pecquer’а — отца коллективизма: а это ведь, у марксистов краденое) и, вер[оятно], дошел и до современных анархистов.
Чертков недурно изложил анархистов, по-русски, хотя и бранит за революционность.
Но надо читать самих анархистов и непременно их газеты.
— Вот всё, пока. Вы говорите — «поручить кому-нибудь». Увы, здесь, в Лондоне, кроме Шапиро, никого нет, кто бы мог помочь в переписке. Много прекрасной молодежи, но все еврейские рабочие.
Ну, очень приятно, что познакомились. Крепко жму руку.
П. Кропоткин
ГАРФ. Ф. 102, Особый отд., 1898 г. Оп. 226. Д.6, ч.285, л. 36–39 об. (оригинал) и 35–35 об., 40–40 об. (машинописн. копия).
К письму приложен рапорт начальника Белостокского охранного отделения от 20 мая 1907 г. За № 200, препровождающий подлинник, без каких-либо пояснений об обстоятельствах его изъятия.
1. Angina pectoris — стенокардия, грудная жаба. — (лат.).
Четверг, вечер
[12 декабря 1906]
Дорогая Маруся,
Вот письмо Гогелиа. Верните.
Сейчас прочел корректуру вашей статьи о выборах [1]. Вяло, родная моя Маруся. Пишите бодрее, пожалуй, резче. Это — вам на ушко.
Затем, вот дело.
Прилагаемое письмо я получил из Liège’а. Ч[еркезов], как вам известно, на Кавказе, и мы подумали с Сонею спросить вас, не поедете ли вы дня на 3–4 прочесть им несколько лекций или рефератов. Вы, я уверен, прекрасно бы это сделали.
Впрочем, раньше чем вам писать, я списался с Paul R[eclus] [2], чтобы узнать, что известно о пишущем. Он ответил, что Блох — человек хороший и надежный. Сегодня же я пишу в Liège, предлагая вас. Если бы вы не согласились, то я решительно не вижу никого. Гогелиа мог бы тоже хорошо это выполнить, но на него нельзя рассчитывать, как вы увидите из его письма.
Только удобно ли вам? Они, конечно, сделали бы это так, что бельгийское правительство не имело бы основания вмешаться: пункт весьма важный, так как вам, конечно, не следует быть expulsée [3] из Б[ельгии]. Впрочем, с этой стороны, я думаю, совсем безопасно, тем более, что вы женщина, и в Бельгии у вас есть друзья.
Сейчас написал Блоху, усиленно рекомендуя вас.
Крепко обнимаю покуда.
ПК.
Anarchistes en exil. P. 258, № 133. Публикация М. Конфино.
1. См.: Партии и думские выборы // Листки «Хлеб и воля». — 1906. — № 4, 13 дек. — С. 5–6.
2. Видимо, речь идет о Поле Реклю-младшем (1858–1941), сыне этнографа и журналиста Эли Реклю, племяннике Элизе Реклю, активном стороннике анархо-коммунизма. Его дядя Поль Реклю-старший (1847–1914), врач-хирург, насколько известно, активной анархической деятельности не вел.
3. Высланной. — (фр.).
Viola, Bromley, Kent
22 декабря 1906.
Дорогой товарищ,
Я знаю, что вы не сердитесь на меня за долгое молчание, но все-таки чувствую себя виноватым перед вами, что так долго не писал, и ещё не поблагодарил лично товарищей «Freie Arbeiter Stimme» [1] за присланные нашим «Листкам» 110 долларов. Спасибо большое.
Из денег, присылавшихся мне, эти два года из Америки, Италии и т.д., я не позволил себе употреблять ничего на печать, — кроме того что Нью-Йоркские товарищи ассигновали на Женевскую «Хлеб и Волю» — а потому нам пришлось начать «Листки» наудачу, и ваши 110 долл. были очень, очень кстати.
Еще раз спасибо.
Мне передали содержание ваших замечаний по поводу первых двух номеров нашей газеты. Многие другие тоже находят, что она пишется не довольно боевым языком. Мне кажется, что это неизбежно в газете, издающейся не на месте, особенно в переживаемый нами период.
Когда все кругом в затишье, тогда необходимо, чтобы слово грело и будило людей.
Но у нас в России, в теперешнюю революционную пору, этого уже не нужно. Слово и без того моментально переходит в дело. Готовность на самопожертвование, везде, в каждом уголке, такая невероятная, что несмотря на избиение тысячами и на то, что от 200 000 до 300 000 человек арестовано и сослано, несмотря на казни, неслыханные в истории, — готовность идти на смерть во всякую минуту, даже из за всякой мелочи —доходит до того, чего никто, никогда не мог и вообразить. Кто из нас решился бы сказать, год тому назад, что даже реки крови не остановят готовности идти на смерть!! Так вот, когда слово моментально переходит в дело, а дело сплошь да рядом значит смерть, — является сдержанность: стыдно, как-то, становится употреблять звонкие слова, обращаться — тем более из-за границы — с горячими призывами к героям, к людям уже проникнутым геройскою готовностью идти на смерть.
Является, напротив, та сдержанность, тот внутренний жар, не выливающийся в фразы, с которыми старик-офицер, знающий, что в его роте все солдаты герои, не говорит своим товарищам перед боем никаких горячих слов, а просто излагает суть боя в двух словах.
Я понимаю, что для людей, привыкших к горячим словам, произносимым на митингах, — среди всеобщего сонливого затишья, — хочется и в печати встретить те же слова. Но для России — меня берет какая-то стыдливость, мешающая их писать.
И знаете ли что? — Я получил немало прокламаций из России. И теперь, когда у всех есть дело и у дверей каждого стоит смерть, — они отличаются удивительною сдержанностью тона.
Оно и понятно. Минута — торжественная, не до слов, как не до слов бывает перед штурмом.
Говорят также некоторые: «зачем так много о политической борьбе?» Затем, что разрушить крепостное право, в котором Романовы держат свою вотчину, Россию — необходимо. Исстрадался, измучился весь русский народ и все народности этой безобразной Империи под ферулой этих помещиков. Разрушать надо эту власть, эту Империю, эту тиранию. Смешно требовать уничтожения «государства» и — не разрушать его, когда оно является в самой гнусной его форме и в своих предсмертных судорогах давит, душит, терзает, убивает сотни тысяч бунтовщиков и миллионы голодных, и готовит еще новые зверства… Послушали бы наши рабочие, что говорят в Ницце, в богатых ресторанах, разные генералы, удалившиеся из России. Волосы дыбом становятся: «прижать к стене 15, 30 тысяч этих рабочих и студентов и разнести их пулеметами — вот как Тьер сделал с Коммуной». Это за обедом меж собою говорят эти мерзавцы. Вот что будет, а за ним 30 лет мертвечины, если мы теперь не выгоним Романовых.
Только пропорционально участию в этом разрушении, сможем мы принять участие и в развитии новых форм жизни.
Ну, довольно. Тороплюсь отослать это письмо.
Еще раз поблагодарите, пожалуйста, нью-йоркских товарищей.
Крепко жму вашу руку.
Скажите, пожалуйста, Золот[ареву] и другим, чтобы извинили моё молчание. Я много работаю теперь, очень много, и всё-таки не успеваю поддерживать половины нужной переписки.
Ещё раз, самый сердечный привет.
П. Кропоткин
Не для печати.
P.S. Теперь два слова, вам одному. Если можно, присылайте денег на революционное дело. Я очень бережно, даже скупо, выдавал то, что мне присылали, но все уже приходит к концу. На руках у меня уже очень мало осталось, и недели через 2–3 все уйдет.
Говорят, с.-ры у вас собирают много денег. Что ж, и им нужно! Только помните, что там проходит в год до 200 000 руб., а у нас, в России, нужда такая отчаянная, что именно, как говорил на казни в Риге, и штаны-то бедняга взял у брата.
Если за эти два года движение создалось и разрослось, то не забывайте, что первые шаги были сделаны на деньги, присланные вами — та тысяча долларов, пришедшая, когда я лежал с воспалением легких, а вы вспомнили, что надо своим анархистам помочь.
Обнимаю вас крепко, дорогой мой.
П. Кроп.
Вы знаете, что М. Корн — это ваша ученица, М.И. Гольдсмит. Она очень развилась.
Интернациональн. сб. С. 254–256.
1. Еженедельная еврейская анархическая газета, основанная в 1899 г. До 1923 г. редактором был С. Яновский. Выходила до 1977 г. и прекратила свое существование из-за сокращения числа потенциальных читателей, знающих идиш.
Bromley. Kent.
25 января 1907.
Дорогой мой друг.
Что же это мама вздумала хворать? Нужно, чтобы она поберегла себя несколько дней.
Я все еще в постели — нежусь. Впрочем встаю сегодня, так как температура возвращается к нормальной.
Пишу второпях. Передайте, пожалуйста, эти 150 fr. Ольге, на ее дело, часть из кассы, частью другие. Пусть распорядится, как найдет нужным, самолично. Это на ее дело.
То, что вы пишете о Бл[анке] [1], очень меня огорчило [2].
Повидайте Гильома. Нужно обязательно помешать их изгнанию, во-первых, потому что лично им было бы скверно ехать в здешнюю тоску, а во-вторых, скверно и как прецедент. Опять пойдут expulsions [3]!
Ну, крепко обнимаю вас и маму.
ПК.
Самые теплые приветы друзьям. Саша в университете: взялась за работу.
Anarchistes en exil. P. 265, № 142. Публикация М. Конфино.
1. Израиль Самойлович (или Соломонович) Бланк (1878–1965) более известен под именем Ивана Сергеевича Книжника-Ветрова (имя и отчество изменены при крещении, фамилия образована из двух наиболее распространенных псевдонимов) — публицист, историк, библиограф; по убеждениям вначале анархист, затем толстовец, христианский социалист. Уже осенью 1917 г. примкнул к большевикам, активный деятель Пролеткульта.
2. В оригинале против этого места карандашная помета рукой М.И. Гольдсмит: «Бланк — неприятность с полицией».
3. высылки, изгнания — (англ.).
Viola. Bromley. Kent.
28 января 1907.
Дорогая, горячо любимая Вера Николаевна.
Ваше желание исполнил: послал Ганейзеру [1] листок. «De Profundis» O. Wild'а заказал; вышлю, как только получу.
Спасибо вам, родная, за ваши милые строки. Слезы брызнули у меня из глаз при виде вашей подписи… Столько лет с болью и тоской мы думали о вашей Шл[иссельбургской] семье [2], как об самых близких нам людях на свете, а теперь личное знакомство с Стародворским [3] и воспоминания в «Былом» еще ближе сроднили с вами, лично, и заставили вас полюбить, глубоко, как самую дорогую сестру.
Да, надеюсь, скоро встретимся — в России. Как ни трудно русскому народу справиться с злыми силами, особенно при этом союзе английского империализма, французского лавочничества и немецкого филистерства, — как ни трудна борьба, но революции ведь никто уже не остановит. Неправда ли?
Поблагодарите, пожалуйста, Ал[ександру] Ив[ановну] [4] за добрую память. Одно время мы даже ждали ее здесь. Но немногие решаются добровольно заглянуть в эту страну серенькой скуки.
Позвольте, нежно, по-братски, обнять вас и с благоговением расцеловать ваши руки.
П. Кропоткин
Что бы вам ни потребовалось здесь, в Англии, помните, что мы трое — жена, дочка и я — сочтем за счастье исполнить ваши поручения.
ГАРФ. Ф.1129. Оп. 2. Ед. хр. 173.
Данное письмо Кропоткина — ответ на первое письмо к нему Фигнер от 22 января 1907 г.
1. Евгений Адольфович Ганейзер (1862–1938) — журналист, писатель, переводчик, сотрудничал во многих периодических изданиях. Издавал в пользу голодающих сборник автографов, для которого Фигнер просила Кропоткина написать несколько строк.
2. Кропоткин имеет в виду политических заключенных Шлиссельбургской крепости, через которую с 1884 по 1906 г. прошли 69 революционеров.
3. Николай Петрович Стародворский (1863–1918) — член организации «Народная воля», участник покушения на инспектора секретной полиции жандармского подполковника Г.П. Судейкина. В 1887 г. приговорен к смертной казни, замененной бессрочной каторгой. Сидел в Шлиссельбургской крепости. В 1905 г. по амнистии освобожден. Сидя в крепости, четырежды обращался с прошениями о помиловании и предложениями о сотрудничестве к руководителям охранного отделения, встречался в тюрьме с руководителями Департамента полиции. В 1908 г. разоблачен В.Л. Бурцевым.
4. Александра Ивановна Мороз (урожд. Корнилова; 1853–?) — член кружка «чайковцев». Принимала участие в организации побега Кропоткина. Судилась по «процессу 193-х», отбывала ссылку в Пермской губ.
Viola. Bromley, Kent
29 января 1907.
Дорогая Вера Николаевна.
Посылаю вам книгу Wild'а. Хотел надписать ее вам, — но нет: такую книгу вам посылать с надписью — нельзя. Это писал надломленный человек.
Все трое шлем вам самые сердечные пожелания.
П. Кропоткин.
ГАРФ. Ф. 1129.Оп. 2. Ед. хр. 173, л. 3.
[23 или 30 января 1907]. Среда
Дорогой мой друг.
Как ваше и мамино здоровье? Я слег от инфлуэнцы и пишу в постели. Должно быть, заразился в вагоне от больной, которая была в нашем отделении.
Впрочем, в Bromley все ею больны.
Получили ли вы мое письмо с парохода?
В воскресенье видал Куш[нира] и Саню. Куш[нир] рвется в Париж, к жене.
Не получая ничего от вас, стал беспокоиться о вас и маме. Крепко обнимаю.
ПК.
Скажите пожалуйста Санд[омирскому], чтобы он не сердился, что я сократил его статью о Покотилове [1].
Во-первых, размеры, а во-вторых, в Англии приходится быть очень осторожным, с «восхвалением» террора экономического. За это здесь беспощадно пошлют 2-х человек на каторгу на 2–3 года и слова не дадут сказать в защиту, как сделали с Бурцевым, и все одобрят, и газета погибнет.
Anarchistes en exil. P. 264, № 141. Публикация М. Конфино. Датируется по указанию дня недели и упоминанию статьи Г.Б. Сандомирского: 16 января или ранее Кропоткин вряд ли стал говорить о ее сокращении как о решенном деле; в феврале этот вопрос уже не был актуален.
1. См.: Arminius. Светлой памяти И. Покотилова (Страница из анархического движения в Одессе) // Листки «Хлеб и Воля». — 1907. — № 7, 25 янв. — С. 6–7. Некролог посвящен памяти Израиля Покотилова, который во время стачки одесских типографов в сентябре 1906 г. застрелил директора «Южно-Русского общества печатного дела» Кирхнера. Повешен 5 октября (22 сентября) 1906 г.
Пятница [8 февраля 1907].
Дорогой мой друг.
Как здоровье? Меня беспокоит уже ваше молчание. Встали ли с постели? Если да, то ни в каком случае не торопитесь выходить.
№ 8 Листков налажен. Я вчера написал передовую, немного подлиннее [1]. Вл[адимир] И[ванович] прислал кое-что. Лидия Владимировна [2] тоже.
Хорошо было бы что-нибудь еще из России, но обойдемся и так.
Хочу выпустить номер в следующий четверг, пропустив, таким образом, одну неделю. Скажу, что инфлуэнца напала на нас. Читатели поймут, так как она — везде. Все ею больны. Девятый [номер] — через 2 недели после 8-го.
Я все еще на правах больного: à la base des deux poumons — какие-то crépitations [3], губчатое состояние — и ни тпру, ни ну. Встаю вот уже 3 дня, но сижу больше в спальне. На улицу раньше еще недели запрещено!!! Скука!
Ну, а мама как? Перестала ли кашлять?
Вы поберегитесь, милая Маруся. Очень прошу вас.
Крепко обнимаю вас и маму.
ПК.
Вынужден через вас послать это письмо Л[идии] В[ладимировне]. Не знаю, под каким именем они живут [4].
Anarchistes en exil. P. 267, № 144. Публикация М. Конфино. Датируется по указанию на № 8 «Листков „Хлеб и Воля“», который Кропоткин собирается выпустить «в следующий четверг» (в действительности вышел в пятницу, 15 февраля 1907).
1. См.: Кропоткин П. Истинные защитники самодержавия // Листки «Хлеб и Воля». — 1907. — № 8, 15 фев. — С. 1–2.
2. В.И. Забрежнев и Л.В. Иконникова.
3. внизу обоих легких … крепитации [хрустящие звуки] — (фр.).
4. Документы парижской полиции, по данным публикатора, указывают, что Г.И. Гогелиа с женой жили по адресу 23, rue de la Glacière под именами Оргеиани, Николаевых или Рагуелли.
Viola.
Bromley. Kent.
9 февраля 1907.
Что же это такое, дорогая Софья Ивановна, с нашею милою Марусею? Верно, бронхо-пневмония, как у меня была 2 года назад, а теперь у всех кругом идет повсеместно, от России до Англии.
Скверная штука. 6 недель надо лежать в постели, в ровной температуре обязательно, иначе рискует оставить худые следы.
Скажите Марусе, чтобы не беспокоилась. Номер весь уже написан, сейчас посылаю в типографию последнее. Все в порядке, и следующий номер будет ail right через 2 недели.
Главное, пусть лежит спокойно, в ровной температуре. Время — лекарства ни при чем.
Я поправляюсь, но сижу и пишу в спальне. На 2 часа после обеда спускаюсь в столовую, а на улицу — ни-ни!
Крепко обнимаю обеих вас.
П.Кр.
У Дюка [1], С[офья] И[вановна] тоже свалилась после театра.
Anarchistes en exil. P. 266, № 143. Публикация М. Конфино.
1. Дюк — один из псевдонимов Владимира Ивановича Федорова (Забрежнева).
Bromley, Kent
15 февраля 1907.
Дорогой мой друг.
Как здоровье? Поправляетесь ли? Что это такое у вас было в точности?
Сегодня получил письмо от Кушнира (хочет в Париже оставаться! Нельзя ли его отговорить?), говорит, что вы всё больны и беспокоитесь уже о 9-ом [номере].
Не беспокойтесь нисколько, всё образуется. У меня уже готово 3 столбца «Италии» (синдикализм там) и около столбца об экстрадиции, или, вернее, отказе в Швеции.
Пишу Гогелиа, прося написать несколько слов об отказе Швейцарии выдать грузин.
Но какая ужасная эта вещь с Черняком! Погибнуть на пароходе! Как, какие такие испарения от спичек?!! [1]
Затем прошу Гогелиа написать теоретическую статью, а Владимиру Ивановичу написал, прося собрать Россию. Вместе с Бл[анком] они могут это сделать.
Кстати, дайте мне, пожалуйста адреса (на какое имя писать, и адрес) Бланка и Гогелиа и имя и отчество Бланка: Израиль... [2]? А то до сих пор не написал Бланку по незнанию адреса.
Как подвигается дело Ольги?
Сегодня высылаю Владимиру Ивановичу 75 fr. для Макса [3]. Это из Сониных фондов. Мои истощились.
Надеюсь, что [номер] сегодня печатается, и посылаю Сане 3 столбца для набора.
Как мама? Вполне здорова ли?
Крепко-крепко обнимаю мою милую больную и милую маму.
П. Кр.
Недаром мы ездили к Nadar’y [4]. Он прислал сегодня чудный портрет Саши во весь рост, сидит; а мой, большой (30×40), так просто чудо искусства, и все вовсе без ретуши. Да еще прислал Прудона, т.е. такой душка, в своей свирепой мужичьей, изрытой фигуре! тоже большой портрет (20×15) и Бакунина, еще чутку больше. Тоже портрет прекрасный, хотя невыразительный.
В Париже теперь Софья Николаевна Лаврова с дочерью и внучкою. Пошлите, пожалуйста, прилагаемое письмо Гогелиа. Все еще имени не знаю.
Anarchistes en exil. P. 268–269, № 145. Публикация М. Конфино.
1. Эсер-максималист Я.Е. Черняк был арестован по требованию русского правительства в Швеции, но на волне протестов шведские власти отказались его выдать, и он выехал пароходом в Англию. Однако на полдороге Черняк был найден в своей каюте мертвым.
2. С отчеством И.С. Бланка (И.С. Книжника-Ветрова) до сих пор существует путаница: по одним сведениям, он был Самойлович, по другим — Соломонович.
3. Возможно, речь идет о Максе Неттлау.
4. Надар (настоящее имя — Гаспар Феликс Турнашон, Gaspard-Félix Tournachon; 1820–1910) — знаменитый французский фотограф. Кропоткин снялся у него (не впервые) в январе 1907 г. во время поездки в Париж.
Viola. Bromley. Kent
Воскресенье [3 марта 1907]
Дорогая Лидия Владимировна.
Не браните за молчание. Опять большую часть номера, 6 стр., пришлось составлять самому.
Спасибо большое Г[еоргию] за статью. Так как это будет ряд статей, то, пожалуйста, пусть сейчас же присылает 2-ую. Нам очень важно иметь заранее, для набора.
Статья очень хорошая, именно чтò нужно. Статью о Берт[они] все очень хвалят [1].
Пусть только он где-нибудь скажет, что мы отлично видим некоторые недостатки во французских синдикатах, и с ними уже борятся, — но синдикат дает и средство борьбы, прямое, — когда люди, имеющие что сказать, находятся в самом движении, в синдикатах, и лично знакомы рабочим, а потому им пользуются. Это — чтобы нас не винили в ослеплении.
— Но вот беда. Как быть с Н[овомир]ским?
Я два раза, очень внимательно, прочел статью Г. и В. З. и не решился печатать, а решил просить вас, — не настаивать на печатании ее в Листках Хлеб и Воля. Конечно, если вы думаете, что это необходимо, то — напечатаем в следующем №. Но раньше я хотел спросить вас обоих и В.З., не думаете ли вы, что мы только придаем Д. Н[овомир]скому [2] больше значения, чем нужно. Его товарищ, Леб., здесь, мне говорил, что он один в своей газете. — Если мы завяжем с ним полемику, он будет отвечать, и пойдет, что среди анархистов два направления: Кропотки[нское] и Новомирский. Ему только этого и нужно. Полемизировать с ним — играть ему в руку.
— Мне пришлось на 4–5 дней прервать это письмо, дорогая Лидия Владимировна, и всю свою переписку, чтобы написать некролог С. Кравчинского для издания его сочинений в России. Требовали по телеграфу.
А тем временем я получил от Георгия карточку, где он пишет, что ведет (в Женеве) с Н[овомир]ским переговоры и просит телеграфировать ему на адрес Held’а: «„да” или „нет”, будет ли напечатана статья относительно Новомирского, подписанная мною и Вл. Ив. … Новомирский со мною ведет переговоры. Если статья уже напечатана, то продолжать переговоры некрасиво, а если не напечатана, то пошлите ее обратно в Париж, я же выслушаю Новомирского, чтобы знать, что он хочет».
Я сейчас же телеграфировал:
Non. Ecrivais vous priant retirer cet article [3], а статью теперь возвращаю вам.
Я думаю, дорогая Лидия Владимировна, что это лучший конец. Ваш взгляд на Новомирского я разделяю в значительной мере. Думаю, что он, однако, обиделся особенно за мое молчание, а я не решался писать ему в Одессу, из боязни подвести — это у меня страшно развилось, это болезнь. —
С Новомирским мы никогда не сладимся. Он слишком властолюбивый человек, и оттого с анархистами не уживется. Но так как он, очевидно, сошелся с максималистами (род бланкистов, с анархической теоретической программой), то надо посмотреть, чтò могут дать для освободительного движения максималисты.
Я думаю, поэтому, напечатать просто прилагаемое (верните), даже без последних строчек, т.е. одно содержание.
Новомирский отлично поймет, что с ним не хотят полемизировать.
Не оставил ли вам Г. 2-ую статью? Если да, пришлите сейчас же. Набор надо начинать уже с вторника, а по возможности и с понедельника, чтобы поспеть вовремя. (Газета печатается в пятницу утром. В четверг утром я обязан возвратить все вторые корректуры, расположенные уже в порядке верстки. В четверг они получают, около 2-х часов, мой пакет (он посылается с нарочным), правят вторую корректуру (по возможности без поправок) и верстают; а в пятницу, в 9 часов утра, номер везут в печатню. В субботу утром американская почта.)
Ну, до свиданья, пока.
Крепко жму вашу руку.
ПКр.
ОР РГБ. Ф. 410, карт. 12, ед.хр. 51, л. 13–15 об.
Anarchistes en exil. P. 146а, № 272. Публикация М. Конфино по машинописной копии из архива Б.И. Николаевского.
Датируется по упоминанию о «первой» и «второй» статьях Г.И. Гогелиа, представляющих начало «ряда статей». Единственный материал такого рода в «Листках „Хлеб и Воля“» — цикл статей «О рабочих союзах», печатавшийся (под псевдонимом К. Оргеиани) начиная с 1 марта 1907 г. С другой стороны, письмо содержит текстуальные совпадения с письмом М.И. Гольдсмит от 4 марта 1907 г.
1. См.: Ор[геиа]ни К. Прелести «передового демократизма» // Листки «Хлеб и Воля». — 1907. — № 7, 25 янв. — С. 4–5.
2. Д. Новомирский — псевдоним Янкеля Ицковича Кирилловского 1881/82–1937), руководителя Южнорусской группы анархо-синдикалистов (Одесса).
3. Нет. Послал вам просьбу удалить эту статью — (фр.).
Bromley. Kent.
4 марта 1907.
Дорогой мой друг.
Опять запоздал с ответом. Дело в том, что я давно уже обещал написать для издания сочинений Степняка Венгеровым небольшой биографический очерк. Его потребовал Венгеров во время моей болезни, издание задержалось… Пришлось сесть и 4 дня без перерыва заняться этим [1].
№ 9 вышел вовремя, но ничего не написал для № 10. И ничего нет. Статью Гогелиа и Д[юка] против Н[овомир]ского я не напечатал. Сел писать Гогелиа, прося его взять назад эту статью, когда пришла карточка от Гогелиа из Женевы. Он там и «ведет переговоры с Н[овомир]ским» и просит меня очень протелеграфировать ему, напечатана или нет его статья? Если да, то он не может вести переговоры.
Я протелеграфировал: «Non. Ecrivais vous priant retirer cet article» [2].
End good, all good [3].
Я очень рад, что не поместил. Вышла бы бесконечная «искровская» полемика.
Н[овомир]ский от нас скоро отойдет. Он слишком властолюбив, чтобы ужиться с нашим равенством. Он de facto уже с максималистами. (Видели ли вы этот Вольный рабочий? [4]) Но чем меньше такой полемики, тем лучше. Я уже написал об этом и Лидии Владимировне, и Владимиру Ивановичу.
Но что можете дать для № 10? Гогелиа нет в Париже, и, следовательно, продолжения его статьи, верно, не будет. Если бы Вл[адимир] Ив[анович] мог написать «Хронику»?! Или уже прямо так сказать, что ведем газету вдвоем?
Мне кажется, однако, этого не следует делать. Вл[адимир] Ив[анович] никогда много не давал. Но он составлял очень хорошую библиографию и мог бы продолжать, а также мог бы время от времени давать статью на теоретическую тему, если попросить его об этом заранее, чтобы он успел обработать.
Что случилось — не знаю. Не вышло ли чего с драмою?
Насчет Бл[анка] — серьезный анархический журнал не мешал бы. Бояться, что Кант и прочее заведут сумбур, нечего. Товарищи живо разберутся в этом, и журнал либо погибнет с Кантом, либо преобразуется. Конечно, время не для научных журналов.
Пока будем вести Листки всеми нашими силами. Они уже приблизительно окупаются, а это успех. 2-й [номер] приходится перепечатывать.
Денег пока из Америки очень мало. Но если сосчитать, что нам должны за номера, то убытка нет никакого. Это ведь очень много, с 7-го [номера] окупаться.
Если бы нам удалось ввезти 300, 400 экз. в Россию, они бы пошли еще лучше. Пока наши послы всё сложили на границе, в Австрии и Германии. Только и вышло, по-видимому.
Печатаем брошюру наших Докладов.
Ну, крепко обнимаю вас и маму.
Как здоровье, милая Маруся? Поправка медленно идет у меня.
ПК.
Лидия Владимировна просит дать для А[шкевича] (Арс[еньева]). Конечно да. У Сони есть сейчас готовых 50 fr., и за ними последуют еще 50 fr.
Anarchistes en exil. P. 270–271, № 146. Публикация М. Конфино.
1. См.: Кропоткин П.А. Предисловие // Степняк-Кравчинский С.М. Собрание сочинений. Ч. 1: Штундист Павел Руденко. — СПб.: Светоч, 1907.
2. Нет. Послал вам просьбу удалить эту статью — (фр.). См. также письмо Л.В. Иконниковой от 3 марта 1907 г.
3. Всё хорошо, что хорошо кончается. — (англ.).
4. «Вольный рабочий» — газета «Южно-русской группы анархистов-синдикалистов „Новый Мир“». Издавалась нелегально в Одессе, редактор Я. Новомирский. Единственный номер вышел 25 декабря 1906 г.
Viola. Bromley. Kent.
23 марта 1907.
Дорогой товарищ! Большое спасибо за присланные вырезки из «Хеймин симбун» и за ваше очень интересное письмо. Я направил эти вырезки товарищам в «[Хлеб и] Волю» и «Голос Труда». Я не знаю, дошла ли последняя (еженедельная, вышел уже № 11) до вас. Я писал товарищам, что следует ее направлять вам, если она будет продолжать выходить в свет.
Английские рабочие столь апатичны и находятся под таким влиянием парламента, что наша пропаганда прямого действия, — достигшая таких блестящих успехов во Франции и недавно в Италии, — здесь почти не встречает симпатии. Действительно, я уверен, что если бы у нас было средство освещать положение рабочих в широких масштабах, [издавая] большой еженедельник в количестве 100 тысяч экземпляров, это было бы то, что нам нужно, и для этого мы должны выжидать особо благоприятную возможность.
Горячее спасибо за «Хеймин симбун», номера которой я тщательно собираю. Если вы опубликовали какие-либо социалистические брошюры, будьте добры послать их мне. Всё, что я получаю в двух экземплярах, я сразу же [один экземпляр] передаю в Британский музей.
Посылаю вам нашу русскую газету «Листки „Хлеба и Воли“» («Хлеб и Воля» был наш журнал в Женеве, где я вновь начал издавать в ноябре прошлого года. Я назвал новую газету «Листки „Хлеба и Воли“», потому что один из товарищей, с которым мы работали в Женеве, отсутствовал). Могу ли я послать ее бандеролью? [1] Вы могли бы ее использовать для русских, которые [находятся] там [2].
С самыми братскими приветами,
П. Кропоткин.
Вы видели, какую прекрасную работу провели французские электрики своей 24-часовой забастовкой [3]? Знаете ли вы об итальянской газете L'Agitazione (Рим)? Она высказывается за прямое действие, против парламента. Великолепная ежедневная газета!
Собрание материалов по истории социализма в период Мейдзи. Токио, 1962. Т. 5. С. 45.
Документы по «делу о великом мятеже». Копии вещественных доказательств. Токио, 1972. Т. 2. С. 216–217.
Народы Азии и Африки. 1976. № 3. С. 153–154. Публикация и перевод Д.И. Гольдберга.
1. В ответном письме от 14 мая Котоку Дэндзиро писал: «Вы можете посылать любую литературу в бандеролях, хотя она иногда конфискуется».
2. По-видимому, речь идет о военнопленных, остававшихся в Японии со времени русско-японской войны 1904–1905 гг.
3. Стачка проходила в Париже в марте 1907 г. Стачечники добились победы, отключив на несколько часов свет в Театральном квартале Парижа.
Viola. Bromley, Kent
29 марта 1907.
Дорогой Алексей Львович.
Право, не знаю, как благодарить вас. Только вы — такой милый. От души благодарю вас за Партийные Известия. № 4 я не получал. У меня только есть 1-й №.
Могу ли я у себя оставить эти номера? Я все это собираю, тем более ан[архические] и с.-ровские издания.
У меня дома есть только Хлеб и Воля (книжка) и некоторые другие наши издания, которые я спешу выслать вам.
Что касается до Листков Хлеба и Воли и других изданий, то я прошу Шапиро выслать их вам немедленно.
Насчет Гофмана, решительно не вижу, куда бы его пристроить. У меня ведь очень мало знакомых англичан теперь. И для работы эти знакомства никуда не годятся. Для сборов — и то с ручательством, что не на дело — такие знакомства хороши, — вот Соня с Mrs. Howe собрали с лекций около 200 £ в пользу ссыльных в Сибири и в России — но работы через такие знакомства не достанешь. Да и какую работу? Секретарская — такая редкая случайность. Нынче секретарь нужен стенограф: других и не надо.
Он должен был бы искать работу в России, в какую-нибудь газету. Но боюсь, не мастер он на это.
Большое спасибо за книгу Виташ-го [?] (в ней было также письмо от него) и за поклон от Семенова. Интересная его книга. Что касается до Берлинского журнала, то едва со своей работой справляюсь. А работы — страсть. Конечно, переводы книги о Французской революции, которая будет печататься сразу на трех языках (переводы под моей редакцией!!) А затем Листки Х. и В.
Нравятся ли вам Листки?
Крепко жму вам руку. Мои дамы шлют поклоны.
П. Кропоткин.
Завтра едем в деревню. Адрес будет:
P. Kropotkin
Tadworth.
Surrey
Это деревушка к югу от Лондона.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л. 30–31 об.
Viola. Bromley, Kent
2 мая 1907.
Дорогой мой К.
Чертков присылает мне прилагаемые письма Потемкинцев из Румынии [1] и пишет, что сперва они думали воспользоваться тем, что Веригин [2] набирал рабочих в Канаду, на железную дорогу, и туда перебраться. Но этот план провалился и оставлен.
М[ежду] т[ем] их 400 человек, 78 — арестованы и их хотят выслать.
Вообще положение отчаянное.
Я ответил Черткову, что у анархистов ничего даже издали подходящего к нужным суммам нет.
Я написал профессору Мавору [3] в Канаду (который помогал духоборам); но после всех неприятностей, которые пали на него за это переселение, — он едва ли захочет что-нибудь предпринимать; да и что он может?!
Не можете ли вы переслать эти письма Ник. Вас. Чайковскому? [4] Он в Соединенных Штатах, м.б. что-нибудь выдумает.
Здесь же мы сов[сем] бессильны. Чертков пишет, что англичане, которых он знает, ничего не дадут революционерам.
Кроме рабочих, действительно трудно ожидать помощи.
Сердечный привет от обоих нас.
П. Кропоткин.
Продержал это письмо несколько дней, поджидая одного ответа от Ч.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л. 34–35 об.
1. Матросы команды восставшего броненосца «Потемкин» после ухода в румынский порт Констанца и сдачи румынским властям в большинстве своем остались в эмиграции в Румынии.
2. Петр Васильевич Веригин (1859–1924) — руководитель части духоборов, переселившихся в конце 1890-х гг. из-за притеснений властей из России в Канаду.
3. Джеймс Мэйвор (1854–1925) — канадский экономист, профессор университета в Торонто. Корреспондент Кропоткина.
4. Николай Васильевич Чайковский (1850–1926) — революционер-народник, с 1874 г. в эмиграции, до 1878 г. в США, затем в Европе. Корреспондент Кропоткина.
Viola. Bromley. Kent.
May 4. 1907.
Дорогой мой Гольден.
Каких времен у тебя брошюры? Большинство, вероятно, у меня уже есть. Но все-таки интересно бы знать, какой именно у тебя подбор.
Дела — не блестящи сейчас, а то, не задумываясь, попросил бы тебя прислать их — весь тюк: пожалуй, так лучше всего сделать.
Как живешь? Мне невесело живется. Вести из России такие невеселые. А главное, настроение, пишут, — самое серое в Петербурге.
Крепко тебя обнимаю.
Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 128–128 об. Помета: «Answ. May 7.07».
Viola Cottage. Bromley. Kent.
4 мая 1907 г.
Дорогие товарищи.
Очень вам благодарен за ваши замечания по поводу «Взаимной Помощи». В моих дальнейших работах буду иметь их в виду. Если в русское издание, которое я сейчас готовлю (полное, без сокращений) [1], войдет одна статья, напечатанная мною в Швеции, и ответ на вопрос некоторых студентов, — вы уже найдете в ней ответ на некоторые сомнения.
Вполне понимаю, товарищи, ваше бедовое положение в Туркестане; вдали от книг, где приходится довольствоваться немногими популярными книгами. Знаю по опыту и понимаю, что за неимением лучшего вы пользуетесь Эспинасом [2] . Но увы, он не натуралист, и его знание ограничивается Брэмом [3]. Иначе он не забыл бы рыб, а если бы знал немного биологии, он знал бы, что стадность существует и у простейших.
Стадность, общ[ественность] и взаимная помощь, конечно не одно и то же. Но нет общественности без взаимной помощи и нет сколько-нибудь развитой взаимной помощи без общ[ественности].
Как разум, как наблюдательность и т.д., и взаимная помощь является в природе в различных степенях развития и сознательности. Но у меня сейчас в руках работа, из которой видно, что если сила орла, слабость пчелы, быстрота зайца и медленность черепахи, черная окраска и белая, зимняя спячка и жизнь круглый год и т.д. являются попеременно защитительными средствами в борьбе за существование для разных видов, то взаимная помощь оказывается фактором прогрессивного развития для всех видов.
Виды, ныне живущие одиночно, в стадии регрессивного развития, — вымирающие виды.
Вот если вернется ледниковый период и начнется регрессивная эволюция, тогда, может быть (и то весьма сомнительно) одинаковая жизнь и борьба за существование в том виде, в каком ее понимает Мальтус и проповедуют поголовно невежественные журналисты буржуазии, окажется полезной для сохранения вида. Пока этого нет.
Взаимная помощь — самое сильное орудие в борьбе за существование.
Но дела в России так поглощают все мое внимание и время, что решительно некогда теперь заниматься такими научными вопросами. Моя работа об Этике (начатая в английском журнале) лежит спокойно на полке. Сейчас почти всё мое время, за исключением хлебного заработка, идет на начатую нами здесь газету «Листки Х[леб] и В[оля]» двухнедельную, которой — редактор. Доходит ли она до вас?
Извините за краткость — страшно занят. Писем — груда.
П. Кропоткин.
«Взаимная помощь» служит для обоснования Этики. Но для изучения анархизма нужно, прежде всего, подвергнуть строгой критике, ломке, ходячие понятия о государственности и псевдонауку государственников. Чтобы стать социалистом — нужна критика капитализма: т[акже] ч[тобы] понять анархизм, нужна критика государственности.
Былое. 1925. № 3 (кн. 31). С. 131–132.
1. Имеется в виду книга: Кропоткин П.А. Взаимная помощь как фактор эволюции / Пер. с англ. В. Батуринского; Под ред. автора. СПб.: Знание, 1907. (Собр. соч.; Т. 7).
2. Альфред Эспинас (Espinas, 1844–1922) — французский философ и социолог, автор книги «Социальная жизнь животных» (рус. пер. 1898).
3. Альфред Эдмунд Брем (Brehm, 1829–1884) — немецкий зоолог, автор чрезвычайно популярного многотомного сочинения «Жизнь животных».
Viola. Bromley. Kent.
9 мая 1907.
Дорогой мой Гольден.
Спасибо за брошюры. Есть между ними интересные, а все вместе — тем более.
Посылаю тебе чек на £ 1.9.0. — и большое спасибо.
Невеселые вести из России. Военно-окружные суды, по-видимому, берут на себя дело военно-полевых. Правительство чувствует свою силу…
Но я все-таки верю, что теперешняя реакция продлится недолго. Европа, подлая, за Царя!
Крепко тебя обнимаю. Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 130. Помета: «Answ. May 9.07».
Viola. Bromley. Kent.
30 мая 1907.
Дорогой товарищ!
Я очень сожалею, что мое письмо не дошло. Я получил все ваши письма и один раз написал вам. Извините, что не ответил на два ваших письма. Всю эту зиму я был ужасно занят. В октябре мы начали издавать русскую анархистскую газету «Листки „Хлеб и Воля“» («Хлеб и Воля» — название нашей прежней газеты).
И так как она печатается здесь, в Лондоне, то редакторская работа лежит на мне, хотя большинство наших сотрудников находится на континенте и требуется огромная переписка.
Теперь, конечно, я буду очень рад, если моя книга «Завоевание хлеба» была бы переведена на японский и китайский языки. Я только был бы крайне огорчен, если бы кто-либо из наших японских или китайских товарищей попал бы за это в тюрьму. Будьте любезны, передайте мой наилучший братский привет тем храбрым товарищам, которым придется попасть в тюрьму за мое «изменническое сочинение» — «Призыв к молодежи». Конечно, не может быть и речи о каком-либо гонораре [1]. Я исключительно благодарен тем, кто распространяет наши идеи с риском для своей свободы и навлекая на себя всякого рода тяжелые последствия. Когда [моя книга в японском переводе] выйдет в свет, будьте любезны, пришлите мне два экземпляра — один для меня, а другой для Британского музея, то же самое и в отношении «Призыва к молодежи». Я видел в Париже китайское издание. Оно очень хорошо оформлено, гораздо лучше, чем наши книги, напечатанные латинским шрифтом.
Могу ли я послать вам наши «Листки» и наши публикации (одна — это недавно вышедшая «Парижская коммуна», которая вас заинтересует)? Принесет ли это какую-либо пользу кому-нибудь из товарищей или какой-нибудь библиотеке? Я почти уверен, что кроме ответа на ваше письмо, я послал вам экземпляр английского (или американского) издания «Завоевания хлеба» […] [2]. Но опасаюсь, что не послал его заказной почтой. Передайте, пожалуйста, мой самый братский привет друзьям в Токио, посылаю его также и вам и будьте любезны, поблагодарите от моего имени редакторов «Хеймин симбун».
С братским приветом.
Ваш П. Кропоткин.
Документы по «делу о великом мятеже». Копии вещественных доказательств. Токио, 1972. Т. 2. С. 212–213.
Народы Азии и Африки. 1976. № 3. С. 156. Публикация и перевод Д.И. Гольдберга.
1. В письме от 29 апреля 1907 г. Котоку Дэндзиро писал Кропоткину: «Я вновь пишу Вам, чтобы попросить разрешения на перевод вашего труда „Завоевание хлеба“ с английского на японский и китайский языки. Однако, к великому моему сожалению, должен сказать, что не могу предложить какой-либо достойной компенсации в ответ на Ваше разрешение».
2. Купюра публикации.
Viola. Bromley, Kent
[13 июля 1907]
Дорогой мой Гольден. Сейчас нашел неотвеченное твое письмо насчет Бюффона. Решительно никого не знаю, кого бы спросить. Разве вот что: на днях, в Париже, увижу Delesalle, 46 rue de Monsieur le Prince, — товарищ, теперь ведет небольшую книжную торговлю старыми книгами. Может быть, он знает. Он издает такой библиографический журнальчик, Publication Sociale.
Крепко тебя обнимаю. Твой Петр.
ГАРФ. Ф. 5799. Оп. 1. Ед.хр. 57, л. 132. Почтовая открытка; датируется по почтовому штемпелю.
14 июля 1907.
Дорогой Алексей Львович.
Благодарю вас очень за Сборник Б. Очень интересен в нем рассказ о покушении на Чухшина [?] и талант писателя есть, — и драма, за душу берущая.
Второй экземпляр послал, как водится, в British Museum.
Возвращаю вам письмо «Алексеева» и мой ответ. Я уже говорил об этом с одной издательницей, и потом — как может это переделывать другой?
Вы писали, дорогой Алексей Львович, о кассе. Непременно нужно бы. Но что же делать, если и из кассы уже сделали партийное дело. Куда пошли деньги от концерта? Поди, на с.-д. дела!
Крепко обнимаю вас.
П.Кр.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л. 32–33 об.
5 Onslow Villas, Muswell Hill
Road, N.
October 16 1907.
Dear Keltie,
As you see, instead of having moved to Russia as we so much expected and longed for, we have moved to London, to be nearer to the University College, for Sasha’s sake.
In arranging the books I found one from the Geographical Society’s Library, and return it.
I have also added to the parcel an old edition of Berghaus’s Atlas’ which has now only an historical value, and a Route Map of the Caucasus, also having now an historical value only. If you don’t need them for your Library, dispose of them, please, just as you like.
Though we are in London (a beautiful neighbourhood — very high, woody and clean: an omnibus passing by the door and taking to Leicester Sqre., or to the Highgate terminus of the new tube) still I have been in London proper only once — to take my wife to Euston. She is gone lecturing (on Russian history) in Lancashire.
How are you, dear friend? Have you had a good rest?
With kindest regards,
Yours sincerely,
P. Kropotkin.
5 Onslow Villas, Muswell Hill Road, N.
16 октября 1907.
Дорогой Келти,
Как видите, вместо того, ехать в Россию, чего мы так сильно и долго ждали, мы переехали в Лондон, чтобы быть ближе к университетскому колледжу, ради Саши.
Разбирая книги, которые я нашел одну из Библиотеки Географического Общества. Возвращаю ее.
Я приложил к ней старое издание Атласа Бергхауса, которое теперь имеет только историческое значение, и дорожную карту Кавказа, которая тоже имеет лишь историческое значение. Если они не нужны вашей Библиотеке, распорядитесь ими, пожалуйста, по вашему усмотрению.
Хотя мы и живем в Лондоне (прекрасный район — очень высокий, лесистый и чистый; омнибус, идущий мимо дверей, довозит до Лейстер сквер, или до станции Хайгейт новой линии), до сих пор в настоящем Лондоне я был только один раз, когда встречал жену [на вокзале] в Юстоне. Она возвращалась с лекций (по русской истории) из Ланкашира.
Как вы поживаете, дорогой друг? Хорошо ли вы отдохнули?
С наилучшими пожеланиями,
Искренне ваш
П. Кропоткин.
RGSA, J.S. Keltie correspondence files (corr. block 1881–1910). Перевод А.В. Бирюкова.
Geehrter Herr.
Die Zeilen die Sie mir geschrieben haben freuten mich sosehr! Als ich unseren Briefwechsel unterbrach, war es weil damals hatte ich so viel Arbeit daß alle eine Korrespondenz hatte da ran zu leiden.
Seitdem habe ich auch viel über die ethischen Fragen gearbeitet. Habe Kant und allen Anderen, zwei Jahre lang, «durchaus studiert» [1], da ich mein Werk über «Gerechtigkeit u. Moralitat» ohne weiterer Verzögg heraus zu bringen hoffte. Zwei Kap. davon sind in d. «XIXth Century» erschienen, & ich habe da die Grundzügen meiner Anscnauungn ausgesprochen und schrieb weiter, einen 3-tten Kap., als die Russischen Revuen anfing, — & dann schieb ich alles dieses weg.
Wie sie, betrachte ich uns. eth. Anschauungen als ein Produkt d. Entwklg. Aber so weit würde ich nicht gehen als zu verweigern, diese oder jene Einrichtg als der Ethik widers sprechend zu erklären.
Weil ich bin sicher daß, wie in d. morphologischen u. Physiol. Entwklgeinige Anlagen immer vorhanden waren, und einige Grundbedingungen existirten, die die Kntwklg in diese od. jener Rightung bedingten, — so existirten auch einige Anlagen in der ethischen Entwklung der Thierwelt, die für diese Entwklg maasgebend waren, und dieselbe in einer gewissen Richtg notwendig machten.
Deswegen, obgl. es eine sehr grosse Varietät ethischer Einrchtgen giebt, die alle durch die vorhandenen Kulturbedggen bestimmt wurden (Mörder der Kinder, die Verzehrg der Aeltern &c.), so bleibt es doch ein Substratum ethischer Grundvorstellungen, die Gründung, das Kationelle, aller solchen Einrichtgen bilden. Diese Grundvorstellgen datieren von den Ur-Periodem der orgn Evolution ja sogar sind sie durch die ganze Struktur des Gehirnes (des Nerven-Systems überhaupt) bedingt.
In Folge dessen, die Ethik verschiedener Perioden u. verschr. Nationen mag sehr viel variiren, hie aber werden die Vorstellgen die wir ethisch nennen gegen einigen Grundprinzipien rennen, — z. B., gegen das Prinzip des grossten Glückes der Gesellschaft.
Die Grundideen der Ethik habe ich, und will im Buche, in folgender Reihfolge betrachten:
1. Gegenseitige Hilfe. Diese hat der Mensch von der Natur gelerbt. Zu einer Zeit wo die ersten Mann-aehnlichen Wesen in enger Beruehrg mit allein uebrigen Thieren lebten, haben sie, als sie mehr & mehr über ihre Umgebg. nachdachten — bemerkt daß gegenseitige Hilfe eine Notwendigkeit für die Rasse ist; und sie haben ihre gegensetige-Hilfe-Gewohnheiten durch gegenseitige-Hilfe-Sprichwörter, Fabeln &c., zu verstaerken versucht.
Dies waren die ersten Rudimenten der Ethik. Und keine Anderen könnten sie auch sein, weil die organische Natur so gebildet ist (ihres Ursprunges wesen), daß der Individuum ohne der Gesellschaft kann nicht existiren. Eine Ethik, die der gegenseitigen Hilfe entgegen waere, (wie jetzt ein Stirner [2] oder ein Nietzsche [3] lehrt) könnten diese Wesen auch nicht haben: sie wäre keine Ethik gewesen sein.
2. Dar zweite Element ist die Gerechtigkeit die der Gleichheit gleich ist. Nicht Moral, sondern nur Gleichheit: die Moral des Soll-und-Habens.
Dieser Grundbegriff unterliegt jede Ethik: philosophische oder religiöse: überhaupt menschliche, und auch, sehr viel, die thierische.
Er hat seinen Ursprung schon in unseren physischen und psychischen Anlagen, aus deren er notwendiger Weise hervorkam und wurde durch weitere Entwicklg verstärkt, obgleich so viel gethan wurde durch die einzigen Intelligenten um ihnen umzuwerfen, oder nur untergraben.
Und 3) was wahrhaftig Moral ist, und nur als Moral bezeichnet sein muss, ist dieser Rath: «Gieb mehr als du dafür erwartest, Gieb ohne es in deinen Soll-und-Haben Buch einzusch, schreiben».
Dieser Element, wie Marc Guyau gezeigt, hat seinen Ursprung in dem Gefühle eines Ueberflusses der Energie, in dem Gefühle der Macht, denen wir so zugleich als einen Gefühl der Pflicht fühlen und der aus dem Gewissen dieses Ueberflusses hervorspringt.
Der starker Mann hat mehr intellektueller, herzlicher und Willen-Energie als er für sich selbst braucht. Dann giebt er seine Vernunft, seine Thränen, sein Willen, ohne zu fragen, — Was wird er dafür kriegen?
Dies ist was wir echtlich Moral nennen. Daraus etwas obligatorisch zu machen, haben ja sogar der Christ (ich meine den ideellen Christ, denen wir aus der opportunistischen Lebenbeschreiburigen die uns die Bibel giebt nur errathen können) und der Buddha kaum versucht. Es ist nur ein Rath dem es weise wäre zu folgen, dem aber nur die Starken consequent folgen, und damit die weitere Entwicklung der Moral fördern werden. Das Hauptübel in der ganzen Ethik ist, daß man bis jetzt diese drei Elemente nicht zer gliedert hat; und dass man das dritte Element als Hauptsache betrachtet hat, da das Hauptelement jeder Ethik und jeder Moralität Gleichheit ist.
Ohne Gleichheit — keine Moral, keine Ethik möglich.
Wenn auch allerlei geheimen Bünde, seit der Wilden-Periode, ihre eigene Ethik ausgearbeit haben, so haben sie nie gedacht, diese Gruppen-Ethik (Leviten-Ethik [4]) als Menschheit-Ethik von zustellen; und wenn wir von Ethik sprachen, so sprechen wir von der Ethik des Menschengesclechtes.
Ohne der Anerkennung der Gleichheit als Grundvorstellg, Kann Keine Ethik, entweder philosophische oder religiöse, construirt werden. Mann kommt schlechterdings zu der Moral der Schwachen, der echten Tschandalas [5], die nach dem A-Moralismus eines Mandeville’s [6], eines Stirner’s,oder Nietzsche’s, oder einiger Franz. Anarchisten seufzen, und sich vorspiegeln was für schone Napoleons sie auch wären, wenn sie sich nur von den Moralitäts-Wickelbänder losreissen konnten. Und sie vergessen nur (!) dass wenn Napoleon ein groser Mann geworden ist, verdankte er es den Gleichheit-Lehren u. den Gleichheit-Thaten der Französischen Revolution und dem Enthusiaismus das diese Lehren in den franz. sans-culottes und in ihren deutschen, ital. u. s. w. gegnern hervorruften. Den Augenblick daß diese Lehren vergessen werden, wird Napoleon ein «unglücklicher» General. Nichts mehr.
Was meinen Sie wenn Sie über den «Schiffbruch des Intellektualismus» screiben?
Gewiss kan man nicht heute über ethischen Streibungen durch Beweise überzeugen. Aber der allgemeine Schiffbruch aller Religionen hat auch bewiesen daß durch Gefühl und Furcht kann man auch nicht die grosse Anzahl herumreissen.
Was Kann kläglicher sein als der Schiffbruch der christlichen Religion? Venn sie predigt, daß nein den Anderen ehenso behandere solt wie alan selbst behandelt sein wündeht — dann den Tschuktschen, Eskimos u.s.w. existiert So viel (oder so wenig) als zwischen den Christlichen ausgeübt wird, findet man auch zwischen den Tschuktschen, — ja mehr, weswegen recht gute Leute, wie der Archbishop Innokentius am Enede seines Lebens, nie einen Tschuktschen taufte.
Was aber den Grundsatz: Verzeihe die Bleidigungen betrifft, der Christenthum von alten uebrigen Religionen, (exc. Buddhismus) differenziert, — diesen Grundsatz haben die Christlichen seit 2000 Jahren einstimmig verworfen, und nur einige Sekten, wie die Wiedertäufer, die Quakers, die Dukhoboren, haben anggenommen, und wurden dafür von allen anderen Christlichen verfolgt.
Der Schiffbruch könnte nicht colossaler sein.
Ueberhaupt, wenn es Religionen gelingt (zu einem kleinen Grad) die einigen — meistens die Kleinen — durch Gefühl herumzureissen, ist es eine Thatsache daß es ihnen unmöglich ist die kriminellen superbi durch Gefühl herumzureissen.
Intellekt und Religion bleiben gleichweise hülflos wenn sie mit denen zu thun haben die sich als Ubermenschen betrachten — und jede Religion (jeder Staat auch) notwendigerweise vergrössert die Anzahl solcher «Ubermenschen». Keine Ethik, entweder religiös, oder philosophische, hat irgend eine, Handhabe über solcher Keuten. — Warum? — Weil sie sich nicht die Gleichen zu allen anderen ansehen.
Was bleibt denn mit diesen Leuten zu thun?
Entweder das zu thun was die franz. Revolution gethan hat: die Massen zu empören, und die Erkennung der Gleichheit, die die erste Vorstufe zur Moralität bildet, durch die Empörung hervorzubringen.
Oder das Gefühl der Gleichheit, jeden Tag, durch jede That und Wort in der Gesellschaft zu pflegen. — Keine Stufen-Regierung zu fördern. — Und das heisst Anarchismus.
Die Abschaffung der Hörigkeit im XIXten Jahrhundert da die Gleichheit gefördert hat, hat mehr für die Forderung der Moralität gethan als 2000 Jahren Christentums.
Wenn der heue Testament nicht die opportunistische Mischung wäre, die die Sreibern des II-ten Jahrhunderts daraus gemacht haben, wenn sie kühn das ausgesprochen hätten was die Empörten des I-ten Jahrhunderts in Judea augenscheinlich gepredigt hatten, — nämlich die Abschaffung der Sklaverei und die Gleichheit aller Menschen (sonst, wofür hatte man den Christen verurtheilt?) — dann hatten Gehörigkeit und Sklaverei (der Weissen sogar) nicht 1800 Jahren mehr gedauert… aber … dannwäre auch nicht Christenthum eine Staatsreligion geworden sein. Diese Sekte, wie so viele anderen, wäre, auch einflusslos geblieben…
Wenn man also die Einflusslosigkeit der Religionen und des Wissens vergleicht, ist es absolut, unmöglich nicht zu erkennen daß die Aufklärung, die Akkumulation des Wissens und die Kühnheit die das Wissen hervorruft, sowie die Mitteln die es dem Manne giebt, Gleichheit zu erobern, — ohne Vergleichung mehr für die Verbreitung ethischer Vorstellungen gemacht haben, als alle Religionen. Ich meine, das wissen — nicht das «Intellektuallismus», welches nichts mehr als Kultur-Plauderei sein kann, und often ist.
Wenn Sie aber durch Schiffbruch des Intellektualismus meinen, daß unsere gebildete Gesellschaft, seit l848, und bes. seit 1870, auf der Stelle gestampfen hat, und daß unsere «Gebildeten» die absolute Erfolglosigkeit ihre Geschwätzes in allen Gebieten mit Ausname dessen der Technik, glänzend erwiesen haben, — dann bin ich mit ihnen völlig einverstanden. Die Furcht der Bourgeoisie vor dem Sozialismus-Gespenst und der herz-brechende Schiffbruch der internationalen Sozial-Demokratie haben die Thatkraft, sowie das Denken-vermögen der zivilisierten Menschheit in solcher Weise erstickt, daß man mögte zum Verzweifeln kommen, wenn zur selben Zeit die ungeheuren Vorschritte und die noch grösseren Versprechen der Technik nicht eine Periode oeffneten wenn Mann wahrhaftig mit sehr wenigen Stunden Arbeit sich alles mögliche Comfort und freie Zeit schaffen wird, — also Communismus möglich und praktisch gemacht haben.
Ich hoffe daß diese Vorschritte werden dem Gertanken die Kuehnheit geben, die diese colossalen Vorschritte der Technik befruchten wird.
Wir nähern zu einer wunderbaren Periode.
— Daß Sie in London gewesen sind, und mir nicht mit einen wörtchen davon Kund gaben — will ich als einen sehr grossen Verbrechen ihrerseits ansehen, weil es so viel mich und meine Familie gefreut hätte Ihre persönliche Bekanntschaft zu machen.
In Russland bin ich nicht gewesen. Zwei mahl packten wir schon unsere Sachen, im Dec. 1905, und im Mai 1906. Aber zweimal kam zurück die wildeste Reaktion, deren Wüthen man kaum in Auslände kennt. Arrest, Tod, all das in Revolution Zeit ist Nebensache. Unmöglich wäre es aber für mir, einen Anarchisten, ja das Wenigste zu thun; und als Anschauer der Schinderei die da hervor ging konnte ich nicht bleibben.
Jetzt gehen die Sachen am Schlimmsten. Ob diese wilde Reaktion lange lasten kann, ist sehr schwer vorauszusagen. Mit ganzherzlichem Grusse
P. K.
[Октябрь 1907 г.]
Многоуважаемый господин!
Строки, которые вы мне написали, так меня порадовали! Я прервал нашу переписку из-за моей занятости, от которой страдала вся моя корреспонденция.
Всё это время я также работал над вопросами этики. Я два года штудировал Канта и всех остальных, «корпел над ними» [1], так как надеялся без задержек опубликовать мой труд «Справедливость и нравственность». Две главы из этого труда появились в «XIX Century», и я надеюсь, что мне удалось изложить там основы своих взглядов. Я писал третью главу, когда началась русская революция, — тогда я все это прекратил.
Как и вы, я рассматриваю наши этические взгляды как результат развития. Но я бы не стал доходить до того, чтобы отказаться объяснять то или иное установление как противоречащее этике.
Ибо я уверен, что как в морфологическом и физиологическом развитии существуют какие-то основы, какие-то предрасположения, направляющие развитие в том или ином направлении, — также существуют предрасположения в этическом развитии животного мира, которые являются основополагающими для этого развития и предопределяют его.
Поэтому, несмотря на то, что существует очень большое разнообразие этических институтов, определяемых существующими условиями развития культуры (убийство детей, пожирание стариков), остается всё же субстрат основных этических представлений, образующий общую основу всех подобных правил.
Эти основные представления восходят к самым ранним ступеням органической эволюции и обусловлены всей структурой головного мозга и вообще нервной системы.
Вследствие этого, этические правила разных времен и народов могут очень сильно отличаться друг от друга, но представления, которые мы называем этическими, не могут идти вразрез с некоторыми принципами — например, принципом наибольшего счастья общества.
Основные идеи этики я рассматривал и буду рассматривать в книге в следующем порядке:
1. Взаимная помощь. Ей человек научился у природы. С тех пор, как первые человекоподобные существа жили в тесном общении со всеми остальными животными, они заметили; — по мере того, как все больше и больше задумывались о своем окружении — что взаимная помощь необходима для вида; и они пытались укрепить свои навыки взаимной помощи через поговорки и басни о ней.
Это были первые рудименты этики. И других быть не могло, ибо органическая природа устроена так (благодаря своему происхождению), что индивид не может существовать без общества. Этики, которая шла бы вразрез с взаимной помощью (как сейчас учит, к примеру, Штирнер [2] или Ницше [3]) эти существа иметь не могли: это была бы не этика.
2. Второе — это справедливость, которая означает равенство.
Не мораль, а только равенство: мораль дебета и кредита. Это основное понятие лежит в основе всякой этики — философской или религиозной. Оно присуще преимущественно человеческой этике, но также, в значительной степени, и этике животных.
Источником этого принципа служат уже наши физические и психические задатки, из которых он необходимым образом вытекает и усиливается в процессе дальнейшего развития, хотя единственный (одиночный) разум и сделал так много, чтобы опровергнуть или хотя бы расшатать этот принцип.
3. И третье, что по-настоящему является моралью, что можно определить только как мораль, это совет: «давай больше, чем ты ждешь за это». Отдавай, не записывая в свою книгу дебета и кредита.
Этот элемент, как показал Марк Гюйо, имеет своим источником чувство избытка энергии, или чувство силы, которое мы так часто ощущаем как чувство долга и которое возникает из ощущения избытка энергии.
У сильного человека больше умственной, душевной и волевой энергии, чем нужно ему самому. Он и отдает свой разум, свои слезы, свою волю, не спрашивая, что он за это получит.
Это мы и называем истинной моралью. Сделать из этого что-то обязательное вряд ли пытались даже Будда и Христос (я имею в виду того идеального Христа, о котором мы только и можем догадываться из оппортунистических жизнеописаний в Библии). Это только совет, которому мудро следовать, которому постоянно следуют сильные, способствуя тем самым дальнейшему развитию морали.
Основной недостаток всех этих теорий состоит в том, что до сих пор эти три элемента не разграничивались; и что третий элемент считался основным, тогда как основным элементом всякой этики и всякой морали является равенство.
Без равенства невозможна никакая этика и никакая мораль.
Когда же разные тайные союзы (общества), начиная с периода дикости, разрабатывали свою собственную этику, они никак не думали представлять эту групповую этику (этику Левита [4]) как общечеловеческую; мы же, когда говорим об этике, имеем в виду этику рода человеческого.
Без признания равенства как основополагающего представления нельзя построить никакую этическую систему, ни философскую, ни религиозную. Сторонники отказа от этого принципа безусловно приходят к морали слабых, истинных Чандалас [5]. Они вздыхают об аморализме Мандевилля [6], Штирнера, Ницше или некоторых французских анархистов и мечтают о том, какие прекрасные из них получились бы Наполеоны, если бы им удалось освободиться от пут морали. И они забывают только (!) о том, что если Наполеон и стал великим человеком, он обязан этим величием идее равенства, провозглашенной и осуществленной Французской революцией, и энтузиазму, который эта идея вызывала у французских санкюлотов и их немецких, итальянских и т.д. противников. Как только эти идеи были забыты, Наполеон превратился в неудачливого генерала. Не более.
Что вы имеете в виду, когда пишете о крушении интеллектуализма?
Конечно, доводы разума не могут убедить людей в этических спорах. Но всеобщее крушение религии показало, что чувство и страх не могут повлиять на большинство.
Что может быть печальнее, чем крушение христианской религии? Когда она проповедует: «Обращайся с ближним так, как хочешь, чтобы обращалисьс тобой», эту заповедь, наряду с христианами в той же мере исполняют (или нарушают) чукчи, эскимосы и т.д., поэтому по-настоящему хорошие добрые люди (как Архиепископ Иннокентий) не обращали чукчей в христианство. (Архиепископ Иннокентий в конце жизни перестал крестить чукчей.)
Что касается принципа «прощения обид», отличающего христианство от всех религий, за исключением буддизма, то эту заповедь христиане единодушно нарушают уже 2000 лет. Только некоторые секты, такие как духоборы, квакеры, анабаптисты, приняли эту заповедь, за что их преследуют все остальные христиане.
Это крушение не могло быть колоссальнее.
Вообще, хотя религиям удается (в небольшой степени) обратить при помощи чувства единицы — преимущественно малых сих — факт, что они не могут обратить через чувство преступные «сильные личности».
Интеллект и религия в равной степени беспомощны, когда имеют дело с теми, кто считает себя сверхчеловеком. Каждая религия (а также каждое государство) по необходимости увеличивают число таких сверхчеловеков. Никакая этика, ни философская, ни религиозная, не имеет средства воздействия на таких людей. Почему? — Потому, что они не считают себя равными другим.
Что же остается делать с такими людьми?
Либо то, что делала Французская революция: возмущать массы и при помощи этого возмущения вызывать сознание равенства, которое является первой ступенью морали.
Или заботливо, повседневно воспитывать сознание равенства каждым словом и каждым делом в обществе, т.е. не допускать никакого иерархического правления. А это называется анархизмом.
Отмена крепостного права в XIX веке сделала больше для развития морали, чем 2000 лет христианства, так как способствовала равенству.
Если бы Новый Завет не был такой оппортунистической мешаниной, в которую его превратили переписчики II века, если бы они смело выразили то, что четко провозгласили бунтовщики в Иудее I века — а именно, отмену рабства и равенство всех людей (иначе зачем было бы осуждать христиан?) — тогда бы крепостное право и рабство (даже белое) не продлилось бы еще 1800 лет, но тогда и христианство не стало бы государственной религией, Эта секта, как и многие другие, не приобрела бы никакого влияния…
Если сравнить беспомощность религии и знания, нельзя не признать, что просвещение, накопление знаний, та смелость, которую дает наука, и средства, которые она дает человеку для осуществления равенства — всё это несравненно больше способствовало распространению этических представлений, нежели все религии. Я имею в виду знание, а не «интеллектуализм», который не может выходить за пределы культурной болтовни, а часто ею и исчерпывается.
Если же, говоря о крушении интеллектуализма, вы имеете в виду, что наше образованное общество с 1848 г., а особенно с 1870 г. топчется на месте, и что наши «образованные люди» блестящим образом доказали полную беспомощность своей болтовни во всех областях, кроме техники — тут я с вами абсолютно согласен.
Страх буржуазии перед призраком социализма, а также печальное крушение интернациональной социал-демократии настолько подавили энергию и мысль цивилизованного человечества, что можно было бы прийти в отчаяние, если бы в то же время колоссальные успехи техники (и ее еще большие возможности в будущем) не открывали бы новый период, когда лишь несколько часов работы смогут обеспечить человеку все возможные блага и свободное время и таким образом сделают коммунизм возможным и достижимым.
Я надеюсь, что эти успехи придадут смелость мысли и эти колоссальные достижения принесут плоды.
Мы вступаем в замечательный период.
То, что вы были в Лондоне и никак не дали мне об этом знать, я считаю преступлением с вашей стороны, так как я и моя семья были бы очень рады лично с вами познакомиться.
В России я не был. Мы дважды собирались туда и даже уложили вещи — в декабре 1905 и в мае 1906. Но дважды возобновлялась реакция, ярость которой трудно представить, находясь за границей. Арест, смерть — всё это во время революции второстепенно. Но я, будучи анархистом, не смог бы там ничего сделать; а оставаться безучастным зрителем этой бойни я тоже не мог бы.
Сейчас дела идут как никогда плохо. Трудно сказать, долго ли продлится эта дикая реакция.
С искренним приветом, П.К.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 193, л. 1–10. Машинописная копия с правкой рукой Кропоткина.
Адресат и дата письма установлены по пометам рукой Кропоткина на первом листе оригинала (по-французски): «3-е письмо Эльцбахеру. Октябрь или ноябрь 1907. Ответ на письмо от 26/Х.07».
1. Вольная цитата из «Фауста» Гёте.
2. Макс Штирнер (1806–1856) в своей книге «Единственный и его достояние» (1844) отстаивал солипсизм в антропологии, этике и праве.
3. Фридрих Ницше (1844–1900) создал образ сильной личности, индивидуалистически, вне всех моральных норм, преодолевающей буржуазный мир.
4. Левит — третья книга Пятикнижия Моисеева.
5. Чандалас — низшая каста в Индии (каста неприкасаемых).
6. Бернард Мандевиль (1670–1733) — английский писатель, автор книги «Исследование о происхождении нравственных добродетелей» (1723).
5, Onslow Villas
Muswell Hill Rd, N.
11 ноября 1907
Дорогой мой Алексей Львович.
Если бы Аладьин [1] мог устроить свои лекции летом — он наверно получил бы десятка два приглашений больших от Lecturing Society, для кого читает теперь Соня, на 120–150 £.
Теперь — поздно. Все хорошо платящие, регулярные Lecturing Societies имеют свои agenda заполненными на весь сезон 1907–1908 гг.
Я знаю это по личному опыту.
Остаются случайные лекции, за которые платят от 2£ до 5£ (разъезды — лектор оплачивает). Их искать почти не стòит, если не в связи с другими лекциями, так как железная дорога и отель обходятся довольно дорого.
Социалистические же группы так бесконечно бедны, что большинство не могут предложить лектору больше чем проезд. Иногда £1, £2 впридачу.
Во всяком случае, к S.D.F., I.L.P. [2] и Фабианцам [3] Аладьину не нужно никаких моих рекомендаций Его знают лучше меня. Я прекрасно отношусь к Аладьину, но рекомендовать его нечего. Если он напишет два слова в секретариат S.D.F. или I.L.P., или Fabian Society, — везде его предложение примут с величайшею радостью.
М.б. и платный митинг устроят; в 1881 году, в Glasgow и Edinburg я собрал 80£. Но, повторяю, лекции надо устраивать между маем и июлем, если требуется, чтобы это оплачивалось.
Крепко жму руку
П. Кропоткин.
Не получили ли вы сентябрьской, заарестованной книжки Былого? Очень хотелось бы прочесть статью о переговорах Исполнительного комитета с правительством Александра III.
Посылаю экземпляр Взаимной Помощи для Библиотеки. Хотел бы послать вам лично, но получил всего 3 экземпляра.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л. 36–37.
1. Алексей Федорович Аладьин (1873–1927) — общественный деятель, член I Государственной Думы, где был одним из инициаторов и организаторов «Трудовой группы» и являлся одним из ее популярных ораторов. 3 июля 1906 г. был избран в члены депутации от думы на межпарламентский конгресс в Лондоне В 1907 г. ездил в США, где прочел ряд лекций, посвященных России. Убеждал правительство США не давать займов России, пока ее власти не прекратят политику репрессий инакомыслящих. До лета 1917 г. — в эмиграции.
2. S.D.F. — Social Democratic Federation, Социалистическая Демократическая федерация, первая социалистическая партия Великобритании; I.L.P. — Independent Labour Party, Независимая рабочая партия, британская политическая партия социалистического толка.
3. Фабианское общество (Fabian society) — умеренно-социалистическая организация. Ее члены считают революционные катаклизмы не только нежелательными, но и вообще невозможными. Торжество их идеалов должно явиться результатом распространения в обществе социалистических идей.
5, Onslow Villas
Muswell Hill Rd, London N.
November 29, 1907.
Dear James,
You will receive on the 11th or 12th of December the visit of a Colleague of yours, the Moscow Professor of Pol. Econ., V. Svyatlovsky [1], a relative of our relatives, the real soul of the St. Petersburg Labour Unions, an extremely interesting man, whom you will be very pleased to know.
He leaves England on the 4th on the Oceanic & goes via New York to Toronto, on his way to New Zealand.
His errand is with two different aims. A mission from the University & the Academy of Sciences for making ethnographical collections, & his own purpose — to study de visu the Labour movement in New Zealand.
Could you be so very kind, when he comes to you, to help him finding some place to stay for a few days at Toronto — a boarding house, and 2) Could you ascertain when must he leave Toronto for taking a boat for Honolulu, either from Vancouver, or Seattle, or San Francisco, — that he may not loose a fortnight between two boats.
I write you from Brighton whereto Prof. Svyatlovsky has come to stay a couple of days with me. He will tell you most interesting things about the Labour movement in Russia, with its 350 000 or 400 000 organised men!
He has written several most interesting books upon that.
How are you, dearest James? Don’t scold me for my long silence. I have received your long letter about the Dukhobors. I was sure that you would be equally grieved, as I was, by that breach of good faith, and I was so glad to hear that you did your best to prevent it, — even though it could not be helped.
When I wrote to you last I worked hard for our Russian paper, Listki Hleb i Vola. It happened however that ¾ of the work fell upon me, & a voluminous correspondence too, & that I had not written a line for 10 months besides that what I wrote for, or in connection with, that paper; while its entering into Russia was limited to a very few copies.
In July or August I stopped it, till October, & did not renew it. I am now busy with my book on French Revolution which, owing to the paper, was lying — all written — but untouched since May 1906. This (late) summer (which we spent most pleasantly in Brittany, again with the Aitoffs) I took it in hands, & now 350 pp. are already printed. It makes ⅔ or more of the book.
After all these 14 years’ stay in Bromley we have moved to London. Sasha, poor girl, spent every day 3 hours in the trains or running to catch them. Now we are at the N. extremity of London, near to Alexandra Palace [2]
5, Onslow Villas
Muswell Hill Rd, London N.
29 ноября 1907.
Дорогой Джеймс.
11 или 12 декабря вам нанесет визит ваш коллега, московский профессор политической экономии В. Святловский [1], родственник наших родственников, истинная душа профессиональных союзов Петербурга, чрезвычайно интересный человек, которого вы будете очень рады узнать.
Он покидает Англию 4-го на «Oceanic» и едет через Нью-Йорк в Торонто, по пути в Новую Зеландию.
Он едет в командировку с двумя разными целями. По поручению университета и Академии наук он будет собирать этнографические коллекции, а его собственная цель — изучение de visu рабочего движения в Новой Зеландии.
Будьте добры, когда он появится у вас, помогите ему найти какое-то место, где бы он мог остановиться на несколько дней в Торонто — какой-нибудь пансионат, и во-вторых, помогите выяснить, когда он должен уехать из Торонто, чтобы сесть на пароход до Гонолулу, из Ванкувера или из Сиэтла, или из Сан-Франциско, и при этом не потерял недели две между двумя пароходами.
Я пишу вам из Брайтона, куда профессор Святловский приехал ко мне в гости на несколько дней. Он расскажет вам наиболее интересные вещи о рабочем движении в России, в котором участвует 350 000 или 400 000 человек!
Он написал об этом несколько очень интересных книг.
Как вы поживаете, дорогой Джеймс? Не ругайте меня за долгое молчание. Я получил ваше длинное письмо о духоборах. Я был уверен, что вы были бы огорчены не меньше моего, тем, что честное слово было нарушено, и был рад услышать, что вы сделали всё возможное, чтобы предотвратить это нарушение, — даже если ничем помочь нельзя было.
Когда я писал вам в последний раз, я много работал для нашей русской газеты «Листки „Хлеб и Воля“». Получилось так, что три четверти работы пришлось делать мне, и в том числе вести большую переписку, так что я не написал ни строчки в течение 10 месяцев кроме как для газеты, или в связи с ней; но доступ газеты в Россию был крайне затруднен и туда попадало очень мало экземпляров.
В июле или августе я остановил издание, до октября, но не возобновил его. Теперь я занят книгой о Французской революции, которая, из-за газеты, лежала без движения, законченная целиком, с мая 1906 г. В конце лета (большую часть его мы приятно провели в Бретани, снова с Аитовыми) я взялся за нее, и на сегодняшний день напечатаны уже 350 страниц. Это составляет ⅔ книги или более.
После 14 лет жизни в Бромли мы переехали в Лондон. Саша, бедная, тратила каждый день по 3 часа на езду в поездах и на то, чтобы догнать их. Сейчас мы живем на северной окраине Лондона, недалеко от Alexandra Palace [2]
TFRBL. J. Mavor Ms. coll. (119). Перевод А.В. Бирюкова.
1. Владимир Владимирович Святловский (1869–1927) — экономист, историк, исследователь рабочего движения, один из организаторов первых российских профсоюзов. В его биографиях говорится, что в Австралию и Новую Зеландию он ездил по предложению Петербургского университета и Академии наук с целью сбора этнографических коллекций; указаний на вторую цель (возможно, самую главную) мне нигде не попадалось.
2. В примечании к копии этого письма, предоставленной мне проф. Дж. Слэттером, указано, что окончание письма (оборот последнего листа) не было им скопировано. Увы!
54. Brunswick [Place]
Hove
December 2. 1907
Котик милый, любимка.
Давно уже не писал тебе. Куда это ты уезжала? Танцовала, или — так?
А у меня все гости. Вчера утром иду с Святловским — видим, навстречу идут двое русских.
It was M. and his comrade. Shapiro had announced their arrival for two o’clock. It was only eleven. And Sv[iatlovsky] and I had had to leave the room, to let them make it. The wind was too cold. So I had to take them to the pier (inside), then sit in a restaurant, and finally at 6 o’clock Sv[iatlovsky] took them in a cab to the station. The young comrade is interesting: not very sympathetic at first looks, but nice when he tells his experiences there. I feel tired of all that talk which has prevented me from pushing my «unanswered» letters.
I see that I began to write on a half-leaf!.. So I stop. Otherwise I would have chattered more. Much love sweet darling. Fafa loves you very [much].
Mama wrote me a charming letter. She seems to have been pleased.
Это были М[узиль] [1] и его товарищ. Шапиро [2] предупреждал, что они приедут в 2 часа, но было всего одиннадцать. Нам со Св[ятловским] пришлось уступить им комнату. Дул очень холодный ветер. Так что мне пришлось взять их на причал (внутри), потом мы посидели в ресторане, и, наконец, в шесть часов Св[ятловский] взял для них кэб до станции. Молодой товарищ интересный: на первый взгляд, не очень симпатичный, но интересно рассказывает о своей тамошней жизни. Я устал от всех этих разговоров, которые мешали мне отвечать на «неотвеченные» письма.
Оказывается, я начал писать на половинке листа!.. Поэтому заканчиваю, иначе я мог бы еще долго болтать. Шлю тебе большую любовь, моя сладкая, дорогая. Фафа очень тебя любит.
Мама прислала мне очаровательное письмо. Она, кажется, довольна.
Архив МЗДК. Ф. 22/5152. Оп. 1. Д. 57, л. 7–7 об.
1. Николай Музиль (настоящее имя Николай Игнатьевич Рогдаев, 1880–1934) — анархист. В 1907 г. принял участие в Международном анархическом конгрессе в Амстердаме, выступил с докладами об анархистском движении и профсоюзах в России. C июля 1908 г. — главный редактор газеты «Буревестник», органа одноименной анархической группы в Женеве.
2. Александр Шапиро (1882–1946) — анархист., член еврейской анархической группы в Лондоне и общества помощи заключенным и ссыльным анархистам в России. Корреспондент Кропоткина.
|
Только до субботы. Потом: 5 Onslow Villas Muswell Hill Road London N. |
54. Brunswick Place Hove Вторник [3 декабря 1907] |
Дорогой мой друг,
Не браните очень много (немного-таки следует) за долгое молчание. Работал сильно, а теперь в Брайтоне — всё посетители, и всё русские.
Был в воскресенье Музиль с товарищем. Дипломатический человек: приехал спросить, что я думаю о Буревестнике, а я последних трех [номеров] и не видал. Но из всего я заключил, что дело у них плохо. Александр [1] уехал: несогласия, а когда я открыто спросил товарища, приезжавшего с М[узилем]: «Есть ли у вас душа газеты?» «Души-то, говорит, и нет». Ничего, стало быть, не выйдет.
Всё это очень грустно, так как либо газета, либо ряд брошюр по целому ряду вопросов необходим. Последнее было бы даже лучше газеты, если бы люди писали брошюры, не дожидаясь понукания редактора.
Посылаю вам (только не давайте в другие руки, а верните по прочтении) намеченный проезжим (человек, близко знакомый с рабочим движением, В.В. Св[ятловски]й) проект брошюр и одной специально брошюры. Таковы, говорит, запросы жизни.
А тут вдруг получаю полное радости письмо Кушнира. Радуется, что мы возобновляем Листки. Что в этом правды?
Я — погружен в Révolution Française и буду погружен еще месяца два.
Кроме того написал «Anarchism» для Encyclopaedia Britannica, около 16-и стр. брошюрных. Разовью и по-русски: пригодится.
Ну, а вы, дорогие мои, милые, как живете? Как здоровье мамы? Надеюсь, лучше. Как работы? Представьте себе, от «Знания» не могу добиться ответа: берутся ли они печатать теперь в России? Поди, и сами не знают, а я думаю, что невозможно, разве если идти на конфискацию.
Не буду писать больше. У меня больше 20-и писем, [на] кот[орые] должен ответить безотлагательно.
Крепко обнимаю вас, дорогая моя Маруся, и маму.
ПК.
Получил длинное письмо от Черкезова. «Что и следовало ожидать» — национальное движение берет его целиком.
Anarchistes en exil. P. 314, № 183. Публикация М. Конфино.
1. Псевдоним Абрама Соломоновича Гроссмана, постоянного автора «Буревестника». В статьях резко нападал на синдикализм и группу «Хлеб и Воля» (считая ее проводником синдикалистских идей в русском анархизме). Гроссман считал, что французский синдикализм был специфическим продуктом французских условий и, как правило, не мог быть применим к революционной ситуации в России.
54. Brunswick Place
Hove
4 декабря 1907
Мама, люба.
Два слова.
Не положил ли я тебе на стол письмо от какой-то компании, насчет самовара?
Не нахожу его!
Дело стоит так: из Берлина мне написали, что выслали его в Лондон, и что им это стоило 12 марок.
Я сейчас же послал 12 марок.
Из Берлина их вернули мне, говоря, что они поставлены в общий счет.
Из Лондона — не помню, и не заметил даже, от кого — пришло за день до твоего приезда другое письмо, со счетом, куда вошли, кроме этих 12 марок, еще все другие расходы.
Где это письмо?
У меня его нет. Не у тебя ли на столе?
Верно, надо им что-нибудь написать, но куда?
Не получила ли ты чего-нибудь?
Пишу Саше о моих посетителях. Пусть она тебе расскажет.
Крепко, крепко обнимаю мою любу.
Папа.
Архив МЗДК. Ф. 22/5152. Оп. 1. Д. 55, л. 16–17.
5, Onslow Villas
Muswell Hill Road,
London, N.
December 14 1907
Dear friend.
You probably have seen the sad news brought by telegraph to-day. Tchaykovsky has been arrested at St.-Petersburg [1]. He was lately in Finland, came probably on a short visit to St.-Petersburg, and was taken. Another prominent member of the Revolutionary Socialists has been arrested a few days ago.
You know Tchaykovsky, and you know of course, that he left Russia in 1873, much before the Terrorist movement began. Among the Revolutionary Socialists he did not belong to the Fighting Terrorist organization, but so far as I know he must have been busy with military propaganda of the Revolutionary Socialists who endeavored to spread in the Army the idea that the soldier must obey to the National Representation, and not to the Court.
Now you can see that his case is very dangerous. It is highly important that some publicity should be given to the prosecution, and eventually to the trial.
No official interpreme is of course possible, but still, as Tchaykovsky is an American subject, and the last two of his children, being born here, are British subjects, and he has resided in England since 1880, perhaps the American ambassador could be approached unofficially, or Sir Charles Dilke [2], who is always so nice in such cases.
What would you suggest, dear friend? I shall do as you advise. Something must be done, and in a case like this, the very fact that interest is shown to Tchaykovsky here, will have weight with the Russian authorities.
With very best & kindest regards
Yours always very sincerely
P. Kropotkin.
5, Onslow Villas
Muswell Hill Road,
London, N.
14 декабря 1907
Дорогой друг.
Вы, наверное, видели сегодняшние печальные телеграммы. Чайковский был арестован в Петербурге [1]. Последнее время он жил в Финляндии, на короткое, видимо, время приехал в Петербург и там был взят. Еще один известный член партии эсеров был арестован несколько дней назад.
Вы знаете Чайковского, и вам, разумеется, известно, что он покинул Россию в 1873 году, задолго до начала террористического движения. Он не принадлежал к боевой террористической организации эсеров, а, насколько я знаю, должен был заниматься военной пропагандой. Социалисты-революционеры пытались распространить в армии идеи, что солдат должен повиноваться Народному Собранию, а не Двору.
Вы должны знать, что его дело очень опасно. Чрезвычайно важно, чтобы во время следствия, а затем и во время суда была создана некоторая гласность.
Никаких официальных комментариев, конечно же, нет, но поскольку Чайковский американский гражданин, а двое его младших детей, родившиеся в Англии, — британские подданные, и поскольку он жил в Англии с 1880 года, то нельзя ли переговорить неофициально с американским послом, или же с сэром Чарльзом Дилке [2], который всегда бывает столь любезен в подобных случаях.
Что бы вы посоветовали, дорогой друг? Я буду действовать так, как вы подскажете. Что-то нужно сделать, и в данном случае, сам факт того, что здесь к Чайковскому проявляют интерес, будет иметь значение в глазах российских властей.
С самыми добрыми и наилучшими пожеланиями
Искренне ваш
П. Кропоткин.
Robinson Lib. Spence Watson Papers 1/10/22. Перевод А.В. Бирюкова.
1. Н.В. Чайковский был арестован 22 ноября 1907 г. при попытке выехать за границу с чужим паспортом. Обвинялся в намерении поднять партизанскую войну против правительства на Урале, в Пермской губернии. Во время следствия сидел в Петропавловской крепости, затем в Петербургской одиночной тюрьме. Был освобожден под залог; на суде в 1910 г. был оправдан, что дало ему возможность легализоваться в России.
2. Чарльз Уэнтворт Дилке (Charles Wentworth Dilke, 1843–1911) — английский леволиберальный деятель, в 1880–1882 гг. заместитель министра иностранных дел Великобритании.
[Вторая пол. 1907 — нач. 1908]
Дорогая Маруся,
Сегодня будет послана в Année biologique англ[ийская] книга, Response in the Living and Non-Living, by Dr. Bose [1].
Пожалуйста, разберите ее вы. Книга очень интересная, но вызвала много злобы и зависти. Основная идея, что электричество — молекулярное движение, вызываемое всяким нарушением молекулярного équilibre, et que ce mouvement se propage également dans les métaux et dans la matière vivante (mouvement protoplasmique, qu’il y ait un système nerveux, ou non) [2]. Я видел все его опыты, с самого начала и присутствовал на его сообщениях в Royal Society.
Из здешних ученых, лучший по металлам, Rob. Austin сразу принял его идеи. Kelvin же испугался «материализма». A Walter, который делал над растительными тканями опыты (я тоже их видел: совсем другие), окрысился. Но Royal Society, по-видимому, очень дорожит этой работой.
Сейчас прочел новую его работу об электрическом response [3] в растениях [4]. Крупная вещь. Сейчас печатается.
Крепко обнимаю милую Марусю и бесконечно милую маму.
ПК
Anarchistes en exil. P. 539, № 363. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et soviétique. 1992. Vol. 33, № 2/3. P. 260.
1. Джагадиш Чандра Боше (Jagadish Chandra Bose; 1858–1937) — бенгальский ученый-энциклопедист: физик, биолог, биофизик, ботаник и др. Упоминаемая Кропоткиным книга: Bose J.Ch. Response in the living and non-living. — London etc.: Longmans, Green, and Co., 1902. — XIX, 199 p.
2. равновесия, и что это движение распространяется в металлах так же, как и в живой материи (движение протоплазмы, причем неважно, существует ли нервная система или нет) — (фр.).
3. реакции — (англ.).
4. Bose J.Ch. Comparative electro-physiology: A physico-physiological study. — London etc.: Longmans, Green, and Co., 1907. — XLIII, 760 p.
5, Onslow Villas
Muswell Hill Road
London, N.
7 февраля 1908
Дорогой Алексей Львович.
От души благодарю вас за милую память обо мне. «Петушок» cразу перенес меня к молодым годам в Сибири и экспедициям с И.С. Поляковым, а когда его сжарили по всем правилам искусства, то оказался превосходным.
Насчет большого митинга, Соня будет у вас сегодня и переговорит. Всякие митинги и протесты — хороши, и имена Чайковского и Бабушки настолько популярны, что можно легко было бы собрать большой и влиятельный митинг. Но боюсь, что и теперь, как во многих прежних случаях, это не удастся. Волх[овский] и Гольден[берг], конечно захотят, чтобы это было в руках Грона, и тогда — выйдет соц.-дем. митинг, очень почтенный, как таковой, но вовсе не то, что нужно, чтобы произвести впечатление в России. Так идет вот уже лет десять, и это парализовало все попытки такого рода.
Иначе, конечно, можно было бы устроить очень влиятельный митинг. Так и делают в Америке, где инициатива всех подобных предприятий идет от моего приятеля Rob. Ely — радикала — всех узких партийных собраний. На платформу являются люди всех партий.
Видели ли вы Memorandum, подписанный англичанами? Внушительный. Ученый мир особенно хорошо представлен, но и епископы даже в грязь лицом не ударили. Одиннадцать подписей.
Теперь поднимается вопрос о массовом меморандуме. Полмиллиона подписей легко можно было бы собрать. Только опять-таки не делая из этого узко-партийного дела.
Крепко жму вашу руку, дорогой Алексей Львович.
П. Кропоткин.
Вот, инвалидом становлюсь. Гонят из Англии на зиму.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л. 38–39 об.
Лондон, 24 февраля (8 марта) 1908
Родная, дорогая, любимая! Не писал тебе все это время болезни, так как хотел писать с Сашею. Но вчера пришло твое письмо, с припискою Мани, и спешу тебе написать. Отъезд Саши мы уже назначили на послезавтра, вторник, 10 марта (26 февраля), и после соображений и разговоров решили не откладывать. Столько было разговора, столько прощаний в университете, что во второй раз отложить эту поездку ни у кого из нас духа нет.
Поедет Саша отнюдь не ради каких бы то ни было имущественных или политических соображений. Абсолютно никаких таких соображений нет. Но в данную минуту жизнь сложилась так, что ей лучше, на короткое время, вырваться из этой филистерской, засасывающей обстановки, в которой она вращается в Англии, и хоть немного посмотреть других людей, другую жизнь, другие интересы в жизни. Даже просто попасть на несколько месяцев в другую обстановку и почувствовать себя на своих ногах, отвечающей самой за свои действия, — уже это ей полезно, нужно.
Притом, ведь она во многом, чуть не в главном — русская. Россия ей представляется дорогою, любимою родиною. И она, вот уже пять лет, рвется на эту родину. Духовная связь с этою родиною у нее глубокая.
Быть может, увидав ее вблизи, она ее разлюбит; быть может, полюбит глубоко: решать не берусь, хотя думаю, что вероятнее второе, т.е. что глубоко полюбит в ней очень многое, хотя не все.
Но пусть же она узнает ее, тем более что ей лучше именно теперь присмотреться к другой жизни и пожить самостоятельно.
Вот почему, родные мои, ты и Маня, мы решили просить вас двух, самых близких наших, приютить Сашу у себя, приласкать ее, как только ты и Маня умеете это делать; помочь ей осмотреться. Соваться в политическую жизнь России Саша не станет, так как понимает, что вовсе не зная страны, ни ее нужд, она не может судить, чтó ей делать, а меньше полгода не возьмет ей осмотреться, даже людей не научишься понимать. Ей очень хотелось бы лето провести в русской деревне, а к осени она вернется сюда в университет [1]. (Очень уж ее здесь балуют. Для англичан, она необыкновенная девушка; и все в университете, начиная с декана и кончая женщиною, присматривающею за их верхним платьем, все чуть не влюблены в нее. Нехорошо это. Не найдет своей настоящей мерки.)
От случайностей, конечно, не убережешься. Но поскольку дело от нее не зависит, она сама на себя не навлечет неприятностей, она ведь едет не с тем, чтобы остаться в России.
Больше всего я боюсь за климат. Петербургская весна — ужасна для не акклиматизированных, а с нею, — нам, по крайней мере, — трудно ладить насчет нужных предосторожностей. Тебя она, конечно, послушает, а Маню и Лишу [?], которую любит заочно, и наверно полюбит еще больше, когда узнает.
Вот, ваших милых слов и лиц ей нужно. И вот откуда наша мысль, предложить ей поездку в Россию, за которую она ухватилась со всем жаром своей пылкой натуры. Может быть, также она попробует писать что-нибудь из России для английской печати — конечно, не политическое, а бытовое, художества, драма и т.п., и может быть, приучится к литературному труду. В Америке и здесь есть газеты, которые от нее охотно примут такие заметки.
Так вот, родная, посылаем вам нашу ветреницу. За нею, конечно, будут следить, но скоро убедятся, что бесполезно. Едет она с русским паспортом, выданным ей из русского консульства в Лондоне, и такой же паспорт, кстати, на всякий случай взяла Соня.
Ну, родная, крепко любимая, обнимаю и целую тебя без числа раз, и надеюсь скоро свидеться, может быть.
О моем здоровье тебе расскажет Саша.
Крепко тебя обнимаю.
Петя.
Саша едет во вторник вечером, через Vlissingen, Hannover, на Берлин, где встретит Колю и побудет два дня.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 101, л. 1–3 об.
1. Саша Кропоткина пробыла в России до конца августа 1908 г. (см. письмо А.Л. Теплову от 31 августа 1908 г.).
|
Мы теперь в Лондоне, На самой северной окраине города — где начинаются перелески и луга. |
5 Onslow Villas Muswell Hill Road 14 марта 1908. |
Дорогой мой Георгий,
Мы с вами так долго не переписывались, что совсем потеряли друг друга из вида, а между тем я узнаю вчера от нашего милого Гогелиани, что вы больны в Париже. И вы, милая Лидия Владимировна [1], ни слова не написали.
Что с вами, милый Георгий? Сердце у вас всегда бывало не в порядке, а тут, поди, какая-нибудь язва-инфлуэнца в ее вечно-варьирующих формах, привязалась.
Вы не посердитесь на меня, что я, не спросясь, посылаю вам хоть немножко деньжат на всякий случай. Болезнь — значит экстренные расходы. А у меня сейчас так случилось, что могу выслать это немногое.
Я сам тоже прохворал два месяца. Только теперь начинаю выходить. Опять, как прошлою и позапрошлою зимою, с легкими было неладно. В обоих легких какая-то пакость, и на будущее время запрещено зиму проводить в Англии.
Так и приостановилась моя Французская Революция [2]! А так хорошо подвигалась.
Соня здорова, а Саша уехала на этой неделе, месяцев на 4–5, в Россию.
Крепко обнимаю вас, дорогие мои. Пишите непременно. Ведь не чужие мы. Неправда ли?
П. Кропоткин.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 37, л. 17.
1. Л.В. Иконникова — жена Г.И. Гогелиа, корреспондент Кропоткина.
2. Книга Кропоткина «Великая Французская революция. 1789–1793» вышла в течение 1909 г. на английском, немецком и французском языках; русское издание появилось только в 1914 г.
Onslow Villas
Muswell Hill Rd, N.
20 марта 1908
Дорогой Алексей Львович.
Спасибо большое, что посылаете от нас всех. И надпись хорошая. Посылаю 10/0, чеком.
Да, потеря большая. Ведь он, уже больной, сколько сделал в Америке, чтобы вдохновить немало молодых сердец. В России, в Америке ли, — доброе семя не пропадет.
Получил сегодня Декларацию швейцарского и русского правительств насчет «взаимной выдачи за злоупотребление взрывчатыми веществами, заключенную 22 февраля 1908 г.
«Ввиду расширения статей 1-й и 3-й трактата о выдаче, 17/5 ноября 1873 г., между Швейцарией и Россией, и смысла преступлений и преступников, перечисленных в ст. 3 этого трактата … условились в следующем:
1. Лица, виновные в злоупотреблении (emploi abusif) взрывчатыми веществами на территории одной из договаривающихся сторон, которые будут обнаружены на территории другого государства (за исключением его собственных подданных), будут выдаваемы государству, где совершено оное преступление, по требованию своего правительства.
2. для приложения сей конвенции постановления трактата 17/5 ноября 1873 г. и, в Швейцарии, Федеральный Закон 22 января 1892 о выдаче иностранным государствам, остаются в полной силе.
Подп. Brenner
и B. de Bacheracht
Надеюсь, что Швейцарские власти не сочтут злоупотреблением взрывчатых веществ такие дела, как Каляева или Сазонова. Но договор скверный, потому что открывает путь таким же договорам с Германией, Францией, Италией и т.д., а случись рабочее восстание, конечно, взрывчатые вещества будут пущены в ход.
Если увидите Ког., скажите, что Independance Belge и Soir напечатали статьи о Васильеве, а автор этих статей писал в разные места.
Внимание французских масонов будет, я думаю, обращено на это дело.
Ну, крепко обнимаю вас.
ПК.
Саша — в Петербурге, с воскресенья. Полна всяких новых впечатлений.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л. 40–41 об.
Viola
Muswell Hill Road
20 апреля 1908.
Дорогая Лидия Владимировна,
Меня беспокоит, что так долго ничего не слышу о Георгии? [1] Как ему? Как переносит он эту ужасную весну, от которой мы все переболели? Ему обязательно необходимо уехать немедленно в более теплый и ровный климат.
К счастью, Соня достала, специально на это дело, 500 fr. от одного большого приятеля д-ра Фридеберга (du docteur Friedeberg), («анархо-социалиста», которого вы верно знаете по имени) — хорошего человека. Деньги эти можно смело принять. Можете считать их, если хотите, как долг на совершенно неопределенный срок. Чек уже выслан был Соне, но вышло техническое затруднение, и он будет получен через несколько дней, и тогда Соня вышлет вам его.
Георгия непременно увезите сейчас же в какое-нибудь более теплое место. Фридеберг, который специалист по грудным болезням, говорит, что в таких случаях медлить не надо.
Меня тоже гонят из Лондона. Думал ограничиться поездкой здесь к морю, но снова простудился, и вернулся, — и теперь еду в один из итальянских городков на берегу Lago Maggiore. Выеду, как только кончится дующая теперь буря. Вчера и сегодня здесь снежный буран. Сейчас утром вся зелень была покрыта снегом!!!
Пишите, дорогая Лидия Владимировна, жду вестей о Георгии. Крепко обнимите его за меня и позвольте вас обнять.
П. Кропоткин.
ОР РГБ. Ф. 410, карт. 12, ед.хр. 51, л. 16–17.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 39, л. 18. Машинописная копия.
1. Георгий Ильич Гогелиа, муж Л.В. Иконниковой, корреспондент Кропоткина.
Лондон, 23 апреля 1908
Дорогой Алексей Львович.
Не хочу уехать из Англии, не пожавши вам крепко руку, хоть заочно.
Еду сегодня в Северную Италию, где думаю пробыть недель 6. Этого требует доктор. Попробуем! Адреса не могу дать еще точного, но Соня перешлет. Могу только сказать (но не давайте этого адреса другим), что буду жить, вероятно, в Cannobio, итальянском городке на Lago Maggiore, 1 час пароходом от Locarno, где живет наш приятель доктор Фриденберг.
Крепко обнимаю вас, дорогой мой Алексей Львович, и сердечно желаю всего, всего хорошего.
Навещайте Соню, она скучает одна.
П. Кропоткин.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л. 42–42 об.
Viola, Muswell Hill Rd.,
London N.
June 17, 1908.
My very dear James,
I found your letter of May 27 on my return home after a 2 months’ absence in Italy, on the shores of Lago Maggiore. For two winters I have had, in January, bronchopneumonia, and escaped it this winter only by having a simple pneumonia which kept me 7 weeks in my room. Happily enough, we have now a slightly larger house, & my bedroom has more air than the one you know. After all a London specialist declared that I never more must spend the winter in England (emphysema at the basis of both lungs, & something at the top of the right one), & as the early spring was very trying — snow all the time — and I had got a fresh cold at Bournemouth, I went south.
Dr. Friedeberg [1], the «anarcho-socialist» — a very clever man and formerly a Berlin specialist for lung diseases, advised me to settle in his neighbourhood, on Lago Maggiore. So I spent 2 months there — on Italian soil — near Cannobio, in a most admirable place, 80 m. above the beautiful lake, & only left it because Sophie, being quite alone — Sasha is in Russia since March last — was not quite well.
And — as soon as I come to England (on a wintry, foggy day) I got a fresh cold. Happily — not too bad.
— I am so glad to hear, dear James, that you have so well studied Russia, & shall be delighted to share with you what books I have. We expect in a few days the arrival of a lady from Moscow, who is connected with the book trade & surely will be able to say whether the Iskra volume can be bought.
You say nothing about your family. How is dear Mrs. Mavor? Where is Jim? How is going on my dear collaborator, Doddie, and sweet Willie? Sasha enjoys very much her stay in Russia — so far as «enjoyment» can go amidst the horrors which go on without interruption.
A good book on Russia would be most valuable, if you succeed in bringing out this tragic contrast.
A great number of men ready to do anything to help the nation to develop & who do immensely in every branch: music, art, literature, agriculture (the efforts of the Moscow Zemstvo, crowned with full success, to introduce the guadriennal fileld-system into Russia, and similar efforts of many zemstvos elsewhere), cooperation, education, popular universities (B!) &c. the 150 million people of the Empire, & who see in the old regime
their own salvation will stop before [2]
If somebody brought out the spark so as to awaken love to the mass the nation, & the intellectuals all the time strive to perform that «Kultur»-work — to see what treasures of intellect & devotion there are in the masses — that would be a great service rendered to the cause of Russia’s emancipation.
Stepniak [3] tried to do that in his «Peasants» [4].
But enough, dearest James, I was so glad to see your handwriting & to realise that you are full of vigour.
Much love to all the family,
Affectionately yours
P. Kropotkin.
Since October last we are in London. It was impossible for Sasha to go everyday to the University spending 3 hours in trains — & we moved to the farthest northern end of London, between Highgate Station (St. Northern) & Alexandra Palace. Very nice place & nice house.
Sviatlovsky [5] is expected here this week.
Viola Muswell Hill Rd.
London N.
17 июня 1908 г.
Милейший Джеймс.
Я нашел ваше письмо от 27 мая по возвращении домой после 2-месячной поездки в Италию, на озеро Маджоре.
Последние две зимы, в январе, я болел бронхопневмонией. Этой зимой мне повезло больше, я подхватил всего лишь обычную пневмонию, но и та вынудила меня безвылазно сидеть 7 недель дома, в своей комнате. К счастью, у нас сейчас дом побольше и моя спальня соответственно больше той, которую вы видели. В конце концов лондонский специалист объявил, что мне больше не следует проводить зиму в Англии (эмфизема в основании обоих легких и что-то там еще в верхушке правого легкого). К тому же и весна оказалась не лучше (все время шел снег), и я снова подцепил простуду в Борнмуте. Поэтому мне пришлось поехать на юг.
Доктор Фридеберг [1], «анархо-социалист», большой умница и бывший берлинский специалист по легочным заболеваниям, посоветовал мне поселиться по соседству с ним на берегу озера Маджоре. В результате я провел там два месяца, два восхитительных месяца на итальянской земле. Мы жили около Каннобио, совершенно очаровательного местечка на берегу красивейшего озера, и уехали оттуда только потому, что Соня, страдая от одиночества (Саша была в России с марта), чувствовала себя не очень хорошо.
И не успел я вернуться в Англию (был ветреный, туманный день), как снова простудился. Хорошо еще, что не очень сильно.
Я очень рад, дорогой Джеймс, что вы так хорошо изучили Россию, и с большим удовольствием поделюсь с Вами книгами, которыми располагаю.
Через несколько дней мы ожидаем прибытия из Москвы одной дамы, которая связана с книжной торговлей и которая, вне всякого сомнения, сможет сказать, можно ли будет купить книжку «Искры».
Вы ничего не сообщаете о своих. Как поживает дорогая госпожа Мейвор? Где Джим? Как дела у моего милого помощника Додди и у моего любимца Вилли? Саше очень нравится ее пребывание в России, насколько это возможно среди всего того ужаса, которому там не видно конца.
Хорошая книга о России окажется в высшей степени ценной и необходимой, если вы сумеете выявить трагические контрасты российской жизни.
Множество людей делают все от них зависящее, чтобы способствовать развитию страны, и которые добились огромных успехов во всех областях — в музыке, литературе, искусстве, сельском хозяйстве (усилия московского земства по внедрению четырехлетнего севооборота, увенчавшиеся полным успехом, как и подобные усилия многих других земских органов), промышленности, кооперации, образовании, медицине и т.п.
Но, с другой стороны, мы наблюдаем не меньшее число лиц, единственной целью которых является эсплуатация 150-миллионного населения империи. Эти люди видят в старом режиме орудие своего собственного спасения, и они не остановятся ни перед чем, чтобы добиться этого!
Если кому-нибудь удастся вызвать искру, которая пробудит любовь к народным массам, и если интеллигенция будет постоянно стараться вести свою культуртрегерскую работу, чтобы показать, какие подлинные сокровища интеллекта, преданности и любви скрываются в простом народе, то все это вместе взятое сослужит огромную службу делу освобождения России.
Степняк [3] попытался сделать это в своих «Крестьянах» [4].
Но хватит этого, мой дорогой Джеймс. Я был так рад снова увидеть ваш почерк, как всегда говорящий о вашей бодрости и энергии.
Большой привет всему вашему семейству.
Любящий вас
П. Кропоткин
С октября прошлого года мы живем в Лондоне. Саша не могла ездить каждый день в университет — дорога туда и обратно поездом занимала у нее 3 часа. Из-за этого мы переехали в самый дальний конец Северного Лондона, между станцией Хайгейт и дворцом Александры. Очень красивое место и отличный дом.
Святловского [5] ждут здесь на этой неделе.
TFRBL. J. Mavor Ms. coll. (119). Box 10B.
Исторический архив. 1995. № 1. С. 146–148. Публикация Дж. Слэттера. Перевод В.П. Павлова.
1. Лечивший Кропоткина доктор Рафаэль Фридеберг (1863–1940) был германским анархистом.
2. Текст плохо читается.
3. Кравчинский (Степняк) Сергей Михайлович (1851–1895) — член кружка «чайковцев», участник «хождения в народ», землеволец. По приговору организации «Земля и воля» убил шефа жандармов Н.В. Мезенцева, после чего бежал за границу. Жил в Швейцарии, Италии, с 1884 г. в Англии. Один из организаторов «Общества друзей русской свободы» (1890), принимал участие также в создании «Фонда вольной русской прессы».
4. См.: Степняк С.М. Русское крестьянство. Лондон, 1885.
5. По-видимому, имеется в виду Владимир Владимирович Святловский (1869–1927) — профессор истории Петербургского университета, специалист по российскому профсоюзному движению. По своим политическим убеждениям — социал-демократ, тяготевший к «экономизму».
Viola. Muswell Hill Rd.
London N.
8/21 июня 1908.
Дорогая, милая Надя.
Простите, что не ответил еще из Италии. Дело в том, что я не был уверен во времени возвращения: это зависело от доктора.
Теперь я дома, и мы ждем вас, и заранее глубоко радуемся, что увидим здесь нашу милую Надю.
Что привезти? — Самую себя! Больше решительно нечего. Разве, если Соня надает вам поручений.
Здоровье нас обоих — благополучно. Здесь теперь чудно хорошо: парки кругом в зелени. Очень хорошо!
Не медлите приездом. А пока крепко обнимаю вас.
П.
Из письма Петра Алексеевича ты видишь, что мы тебя ждем и думаем с удовольствием о твоем приезде. Когда ты думаешь приехать? Дело в том, что нам обоим придется уехать от 11 июля до 20-го. Если тебе все равно, то ты или раньше, или уж позже этого приезжай. Этот отъезд на неделю в York оказался непредвиденным в нашей летней программе.
От комитета к тебе просьба: справься в складе кустарных изделий, как велика будет уступка на кружевах, тканях, вышивках и металлических вещах, если мы купим на 500 руб. Мы хотим снова устроить базар, но на этот раз в малом размере.
Торопись, дорогая, приездом.
Целую тебя крепко.
Твоя Соня.
Ты, вероятно, приедешь на пароходе, а потому трудно условиться, чтобы тебя встретить.
— Бери «Tube» с Charing Cross на Highgate [1], он так и называется Highgate Tube. Начинается с Charing Cross и кончается в Highgate. Выйдя из Tube в Highgate, подожди тут же на тротуаре омнибус «Muswell Hill omnibus» в три лошади, он проходит по нашей улице. Билет стоит 1½. Попроси его остановиться [на] Onslow Gardens, это будет в конце Highgate Wood, как раз против нашего дома. Он на углу Muswell Hill Road и Onslow Gardens, на калитке дощечка «Viola».
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 104, л. 1–2.
1. Tube — подземка, лондонский метрополитен. Чаринг-Кросс — перекресток и вокзал в центре Лондона, рядом с Трафальгарской площадью. Хайгейт — северный пригород Лондона, до настоящего времени имеет вид сельской местности.
Viola Muswell Hill Rd, N
June 25 1908.
Dear Mrs. Moscheles.
It is with the greatest pleasure that we shall come to you both, next Monday, the 29 to about 8 o’clock. Mlle Véra F[igner] is away, otherwise she, too, would be delighted to come. Poor thing, she cannot stand much of contact with men, and felt so tired every night, that she could not fall asleep for hours! She was so glad — so happy, she said, — to have been inside the Albert Hall, and seen that gathering. Moved, almost to tears.
It will be a very great pleasure to make the acquaintance of Mr. Arthur Ponsonby. His idea of having a small Committee for gathering information is a very good one. You saw, probably, today, what they have done with these arch-modest ca-dets (Const’-Democrats)!
With warmest regards to you and dear Mr. Mosheles
Yours always
P. Kropotkin.
Viola Muswell Hill Rd, N
25 июня 1908.
Уважаемая мисс Мошелес.
Мы действительно с большим удовольствием придем к вам вдвоем, в следующий понедельник, 29-го, около 8 часов. Мадмуазель Вера Ф[игнер] уехала, иначе она тоже с радостью пришла бы. Бедняжка, она не выдерживает длительного общения с людьми, и ночью чувствовала себя настолько усталой, что часами не могла заснуть! Она была так рада, — просто счастлива, по ее словам, — попасть в Альберт-Холл и увидеть собрание. Уехала почти в слезах.
Я с огромным удовольствием познакомлюсь с мистером Артуром Понсонби. Его мысль создать небольшой комитет для сбора информации прекрасна. Вы видели, наверное, сегодня, что они сделали с этими сверх-скромными ка-детами (конституционными демократами)!
С наилучшими пожеланиями Вам и дорогому мистеру Мошелесу
Искренне ваш
П. Кропоткин.
ОР РГБ. Ф. 410, карт. 3, ед.хр. 32.
Viola
Muswell Hill Rd.
26 июля 1908.
Дорогой мой Владимир!
Сейчас узнаю от Ф[роленко] [1], что вы хотите безотлагательно напечатать известные разоблачения насчет Ст[ародворского] [2]. Мы долго обсуждали дело со всех сторон. Ф. передал мне все, что известно по этому делу и — я убедительно прошу вас приостановить это печатание, пока об этом не будет переговорено между лицами, заинтересованными в этом, не только в России, но и здесь.
Опубликование таких документов — помимо того, что оно вызовет двоякое толкование, за и против (этого не избежишь), нанесет полнейший удар всяким начинаниям здесь, в Англии, и в Америке.
Начинания не только для сбора денег, хотя и это дело довольно серьезное (Mrs Howe с Соней собрали свыше 25 000 руб.), но и вообще политического характера. Здесь только недавно начала налаживаться широкая пропаганда по поводу освободительного движения в России: всякие есть начинания, включая основанный только что парламентский комитет для собирания настоящих сведений о России и обсуждения их в Парламенте.
Но и помимо этого здесь делается действительно общественный поворот в пользу освободительного движения.
Ему разоблачения нанесут окончательный удар. Как и куда можем показаться мы с пропагандою в пользу движения, если нам скажут все те, которые здесь и в Кембридже организовали лекции Ст., председательствовали на них, как Keir Hardie, читали их, говорили вступления (я и Соня) и т.д. … — что мы дали себя по доброте надуть проходимцам. Вообще люди скажут: да вы, в своем движении, между дюжиной человек и то разобраться не может!
Ну, да нечего распространяться! Вы сами поймете, какой это будет удар.
А между тем, именно теперь, агитация принимает серьезный характер. Сейчас я еду на митинг обсуждать, как распространить письмо Толстого в миллионе экз. — и т.д., и т.д.
Вообще, и для России прежде всего, поверьте моему опыту: нужно обезвредить человека, как Ст[ародворско]го, заставить его исчезнуть (исчезнуть, как исчез Дегаев [3]), умереть политически, а разоблачения не печатать.
Во всяком случае, нужно обсудить это не только в тесном кружке товарищей. Дело — общее.
Тороплюсь. Крепко обнимаю вас.
П. Кропоткин.
Письмо — только деловое. Нужно бежать поесть и на митинг. Но скажу от Сони и себя, что любим мы вас очень, и радуемся, что скоро увидимся.
На чужой стороне. 1924. № 6. С.119–120. Публикация В.Л. Бурцева.
1. Михаил Федорович Фроленко (1848–1938) — народоволец, за подготовку убийства царя Александра III в 1882 г. приговорен к пожизненному заключению, которое отбывал в Шлиссельбургской крепости. Выпущен в 1905 г.; в 1908 г. лечился за границей.
2. Николай Петрович Стародворский (1883–1925) — народоволец, участник убийства начальника особого отдела департамента полиции Г.П. Судейкина. Наказание отбывал в Шлиссельбургской крепости; вскоре после освобождения в 1905 г. стал сотрудничать с охранным отделением. Разоблачен В.Л. Бурцевым.
3. Сергей Петрович Дегаев, революционер, завербованный Г.П. Судейкиным, сознался в провокаторской деятельности Исполнительному комитету партии «Народная воля» и по его решению организовал убийство своего шефа. Сразу после убийства эмигрировал.
«Viola» Muswell Hill Rd.
London, N.
2 августа 1908.
Дорогой мой Николай Александрович.
Я так сжился с тобою в мыслях, пока ты сидел в заточении, ты стал мне таким дорогим и милым братом, что я не могу писать тебе на холодное вы.
Не брани меня за долгое молчание. Я так боюсь всегда навредить людям в России, что я крайне неохотно пишу кому бы то ни было в Россию. И, когда пишу, то постоянно боюсь, чего бы не вышло.
Ты хотел бы прочесть в Англии несколько лекций. Я не знал, что ты хорошо можешь говорить по-английски, и только теперь узнал это.
Это значительно упрощает дело. Если ты можешь заучить лекцию по-английски (т.е. заучить отдельные, выдающиеся удачные формы выражения, которые подвернутся под перо, причем промежуточные звенья найдутся на кафедре), то ты вполне можешь взяться прочесть несколько лекций.
На плату рассчитывать трудно. Т.е., 2–3 лекции по 10 фунтов (100 р.) можно, вероятно, будет устроить, об Апокалипсисе [1]. Но за большее ручаться невозможно, потому что всё зависит, как поповство отнесется: с интересом (весьма возможно) или враждебно.
Что же касается до лекции о Химии, то это будет уже бесплатно, например, в Химическом Обществе.
Эту последнюю я особенно хотел бы устроить. Если бы ты написал небольшое изложение — слов в 1200, не более, — то я поместил бы это в Nature. Я теперь больше не пишу научных обзоров [2] и отстал от этого дела. Прочесть твою книгу, чтобы написать ее суть (и проверить в библиотеке отношение твоих открытий к Органической Химии Менделеева, как он читал ее нам, немногим, в 1870 году, к Кекуле и к другим современным писателям) мне взяло бы по меньшей мере дней 10, а время мое страшно занято: запоздал со всеми издателями. А потому я давно уже передавал (устно), прося тебе передать просьбу, чтобы ты написал реферат в 1200 слов о своей книге. Помни, что всё можно изложить в виде тезисов в каком угодно размере. Дарвин изложил свой громадный труд в заглавии: «О происхождении видов, путем естественного подбора в борьбе за существование». И его теорию сорок раз издавали во всех размерах, начиная с 10 строк до тома целого. Конечно, доказательства выпускаются в таком случае (или только упоминаются мельком, например, «работы такого-то по стереохимии»). Но только автор сам может хорошо изложить вкратце суть своей работы.
Так вот. Дай мне такое изложение, по-русски. Я переведу и помещу в Nature.
Это — первый шаг.
Затем, можешь приготовить доклад, слов в 4000–7000, с таблицами для повешения на стене, и этот доклад сможешь прочесть в Химическом Обществе и дать статью в J[ournal of] Chemical Soc[iety] — тоже, должно быть, бесплатно.
Насчет же Апокалипсиса нужно бы вот что сделать: дать мне кратчайший твой послужной список, с твоими теперешними званиями (почетный член Академии Наук и т.д.) строк в 10-15-20. —
И затем — суть твоей лекции, Доказывает, мол, что Апокалипсис есть описание действительно виденных такого-то числа, на острове Патмосе, астрономических явлений — восхода и захода созвездий и планет (коней), причем толкования автора подтвердились вычислениями, сделанными в Пулкове по его просьбе…»
Имея это, можно было бы попытаться, через агента, добыть несколько лекций. —
Но вот новое затруднение. Лекционный сезон здесь — с конца сентября, нового стиля, до конца апреля. А ты, по-видимому, не можешь приехать в эти месяцы.
Вообще надо сказать, что лекции здесь устраиваются очень рано (в мае и июне) на весь сезон. — Значит, зимний сезон упущен. Но 2–3 лекции можно было бы (через декаду), и если они будут удачные, то на следующий сезон можно было бы заполучить новые приглашения.
Но всё это, конечно, надежды только. —
Посылаю тебе, между прочим, для образца, страницу из каталога одной «Lecture agency», которая добывает лекции Соне.
Многое хотелось бы тебе сказать, — очень многое: кто-нибудь передаст тебе, как мы тебя любим и как глубоко желаем тебе и твоей жене всего лучшего, — полного счастья.
Твой П.
За Соню и за меня крепко обнимаем Ксению [Алексеевну].
(Письма доходят, большею частью, довольно исправно).
АРАН (Москва). Ф. 543. Оп. 4. Ед. хр. 941.
1. Н.А. Морозов занимался историей христианства, делал попытки астрономической интерпретации сведений, изложенных в отдельных книгах Ветхого и Нового завета. Анализу Апокалипсиса посвящена его книга «Откровение в грозе и буре» (первое издание вышло в 1907 г.).
2. В 1892–1902 гг. Кропоткин вел в журнале «Nature» рубрику «Recent Science» («Современная наука»), посвященную обозрению последних достижений науки.
Viоlа
Muswell Hill Road
Lоndon N.
3 авг[уста 1908 г.]
Лично для вас:
Деревенский адрес с завтрашнего дня: Р. Кrороtkin, Uрlоnds. Bures. Suffоlk.
Дорогой мой Владимир!
Большое спасибо вам за корректуры. Все очень интересно. Жалко только, что «Царский Листок» [1] относится к таким давним временам. Нет ли хоть какого-нибудь номера, или странички из номера новейших времен?
С Тimes я веду такую политику, что обращаюсь к нему только в самых необходимых случаях, раз или два в год, и тогда он всегда принимает мое письмо, которое потом мы просим перепечатать в 2000, 3000 экз., если хотим распространять, — что Times и делает.
Так на прошлой неделе они напечатали мое извлечение из Доклада № 19, представленного Думе, в прошлом мае, 31 членами, о казнях и пытках в Балтийских губерниях.
Письмо мое в Times вышло страшно длинно, но они поместили, только слегка сократив, до размеров одного столбца мелкого шрифта.
Боюсь также, что они побоятся сообщить что-нибудь из «незаконно» приобретенных документов.
Зато у нас есть теперь в прессе Nevinson [2], который сообщит все, что нужно, — как только выйдет номер «Былого».
Я к тому времени приготовлю ему заметку. Он пишет в Сhrоniсlе и имеет ходы в Моrning Роst.
— Теперь насчет Ст. Спасибо большое, что вы задержали. Не пишу ничего, так как, значит, скоро увидимся.
Завтра мы едем с Соней в деревню. Это недалеко от Лондона. Всего 4 шилл., езды 2 часа, и когда вы приедете, я приеду на свиданье с вами, если вы не захотите к нам в деревню, и переночую день или два в городе.
Кто такой Z. Wolf? Бывший корреспондент Таймс’а?
Черкезов [3] сообщит все, что нужно, в Сhiсаgо Dаilу Nеws.
— Мы основали здесь Парламентский комитет (Jrwеlgan, Роnsоnbу и т.д.) из нескольких членов Парламента, либералов, которые просили сообщать им точные сведения о казнях, заключенных и т.д. Я конечно держусь в стороне, а то скажут: «Тhе Аnаrсhistу», и только сообщаю факты «к сведению». Соскис [4] — секретарь. Они издают Бюллетень. Это еще будет средством для распространения.
Крепко обнимаю вас.
П. К.
На чужой стороне. 1924. № 6. С.122–123. Публикация В.Л. Бурцева.
1. В.Л. Бурцев осенью 1907 г. вывез за границу добытые из Департамента полиции три тома докладов царю о текущих событиях. Ими он воспользовался для целого ряда статей во французских, американских и др. газетах, а затем часть этих докладов опубликовал по-русски в виде брошюры «Царский Листок».
2. Генри Вудд Невинсон (Henry Woodd Nevinson, 1856–1941) — журналист, сотрудничал во многих радикальных и либеральных газетах, борец за права женщин, занимался расследованием тайной работорговли в Африке. В 1905 г. побывал в Москве, в том же году опубликовал в Лондоне книгу о своих впечатлениях под названием «Заря в России».
3. Варлаам Николаевич Черкезов (1846–1925) — революционер, эмигрант, близкий друг и корреспондент Кропоткина.
4. Давид Владимирович Соскис (1866–1941) — русский эмигрант, журналист. Корреспондент Кропоткина.
[10 августа 1908.]
Родной, не можешь ли ты проследить в Times сегодня (понедельник) и завтра, — напечатано ли мое письмо о казнях и числе ссыльных. Stead [1], в своем interview со Столыпиным, и сам Столыпин — из полемических целей взвалили на Russian Revolutionist[s] in London [2] обвинение в преувеличении. Мы будто бы сказали, что казнят средним числом по пятнадцати в день и ссылают, административно, по 200 в день. Я и ответил, как мог, с тем, что имел под руками [3]. Жаль, что еще не было сегодняшних цифр. — Приеду в четверг в Лондон и, если нужно, переночую у тебя (на тюфяке Marie). Писал тебе сегодня утром.
Петр.
Спасибо за письма и газеты.
Каторга и ссылка. 1926. № 4. С. 17. Публикация Б.И. Николаевского. Датируется по почтовому штемпелю.
1. Уильям Стед (1849–1912) — британский публицист, общественный деятель.
2. русских революционеров в Лондоне — (англ.).
3. Письмо Кропоткина было напечатано (см. письмо В.Л. Бурцеву от 3 августа 1908 г.).
Viola. Muswell Hill Rd
[31 августа 1908]
Дорогой Алексей Львович. Я вижу из Correspondance russe, что на днях был напечатан в России отчет Министерства Внутренних дел о числе административно-ссыльных. Их было, 1 января 1908, 74 000, из коих 88% политических.
Не можете ли вы прислать мне, на один день, номер Речи или другой русской газеты, например, Новое Время, где помещен этот отчет? Он нужен.
Мы вчера вернулись домой, и вчера же вечером вернулась наша Саша из России. Здорова. Масса впечатлений. Все трое шлем вам самый сердечный привет. ПК.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л. 43. Открытка. Датируется по почтовому штемпелю.
| Станция для вас. Highgate или tube или Great Northern. |
Viola Muswell Hill Road London N. 11 сентября 1908. |
Дорогой Владимир Львович!
Все время собирался вам писать, но мы все поджидали вас: ведь вы обещали приехать очень скоро?
А дел накопилось всяких.
— Прежде всего спасибо большое за Былое [1]. Очень интересно.
Я страшно занят своею книгою. Издатели требуют ее немедленно, а я работал усиленно, едва успел, неделю тому назад (удалившись в деревню, в пустыню) кончить рукопись книги! Теперь корректуры и чтение двух переводов!!
Впрочем, я все-таки написал бы, но для меня несомненно, что Times ни за что не примет, потому что материал добыт окольным путем. Побоятся судебного преследования. Можно говорить только о тех статьях, которые менее интересны, чем Царский Листок и разоблачения.
— Теперь насчет разоблачений Бакая [2]. Интересно; но меня поразило то, что он никого не выдает. Рассказывает, что читают письма, но кто же этого не знает. Везде, даже в Англии, та же система. Словом, разоблачения неважные.
Но — как мог он ходить к вам каждый день без того, чтобы это не было известно III-му отделению, — это непонятно. Вообще — личность темная: берегитесь его.
— Насчет Стар[одворского] — Вчера получил от него письмо. «Мне сообщили, — пишет он, — что Вы долго были против напечатания Бурцевым его пасквиля и клеветы против меня [3]. Очень Вам благодарен за это; жалею, что всё же вы поверили. Из копии моего письма к Б. вы увидите, как я смотрю на это дело, которое теперь будет разбираться третейским судом». Дает Петербургский адрес и прилагает копию своего письма к вам.
Для меня его дело решенное.
— Вера Николаевна спрашивала меня, возьмусь ли я, — если и вы и их партия согласитесь на передачу недоразумений, возникших между их партией и вами, на рассмотрение трех товарищей, — быть одним из этих трех? Я, конечно, сказал, что если таково желание обеих сторон, — согласен.
Закончить это недоразумение необходимо, и чем скорее, тем лучше.
Ну, крепко жму вашу руку, когда же вы будете у нас? Сердечный привет от обоих нас.
П.К.
На чужой стороне. 1924. № 6. С.123–124. Публикация В.Л. Бурцева.
1. Журнал «Былое», издававшийся в Петербурге под редакцией В.Я. Яковлева-Богучарского и П.Е. Щеголева (В.Л. Бурцев официальным редактором не значился), был запрещен в ноябре 1907 г. С лета 1908 г. В.Л. Бурцев в Париже стал издавать исторический сборник «Былое», первый выпуск которого и послал Кропоткину.
2. Михаил Ефремович (или Ефимович) Бакай (1886 — после 1932) — сотрудник Департамента полиции, в сотрудничестве с Бурцевым занимался разоблачением провокаторов среди революционеров. В 1907 г. был арестован, приговорен к ссылке в Туруханский край, но по дороге к месту ссылки бежал (опять-таки при содействии Бурцева) и нелегально перебрался в Финляндию, а затем во Францию.
3. По совету Кропоткина Бурцев не стал обвинять Стародворского в сношениях с Департаментом Полиции. Также по совету Кропоткина документы Стародворского в «Былом» Бурцев печатать не стал, а выпустил их отдельной брошюрой, не для широкой публики. См. также письмо Бурцеву от 26 июля 1908 г.
14 сентября 1908.
Дорогой мой друг.
Замотался я с рукописями и корректурами, и только сегодня отвечаю Гог[елиа] и вам по поводу их «Заявления».
Прежде всего отвечу на ваше письмо.
Насчет соединения Хлеба и Воли с Бур[евестником], право, не знаю, что сказать. Все эти союзы обыкновенно делаются со столькими задними мыслями, что заочно ничего не скажешь. Если бы Хлеб и Воля не игнорировала Бур[евестник], а цитировала его, извещала о нем и т.д., и vice versa [1] — вот уже объединение.
Что Бур[евестник] в руках Максима — это хорошо. А мое мнение насчет Музиля, кот[орое] тоже вы знаете [2].
Ваши замечания насчет текста «Заявления» верны, но Бога ради, не поднимайте об этом никакого разговора. К чему? И с какой стати им обращаться к редакции Листков за нашею подписью? Ведь объединились они там, в Женеве, и имеют полное право это сделать, не обращаясь к нам. А что они [3] игнорируют Листки — что ж, это их дело. Они находят, верно, что мои статьи о политическом положении не верны были. Их дело! И нам за это обижаться нечего [4].
Притом, ни вам, ни мне вступать в этот «союз» не предлагают [5]. Нас просто извещают, что ред[акция] первой Х[леба] и В[оли] и ред[акция] Бур[евестника] объединились, и спрашивают, [6] чтò мы думаем об этом. — [7] Но это я, вам [?] отвечаю, что ничего не думаю: всё зависит от того, кто союз[ники] и зачем они объединились. А этого я не знаю.
Вообще дело просто. Люди молодые, хотят вести дело сами по себе. Ну и мне, старику, никоим образом не хочется мешать им.
ОР РГБ. Ф. 410, карт. 12, ед.хр. 69. Черновик следующего письма.
Почти полное несовпадение текста черновика и окончательного варианта письма объясняется, возможно, словами из последнего: «сам хорошенько не знаю, что сказать».
1. наоборот — (лат.).
2. Предыдущая фраза написана между строками зачеркнутого текста: «Одно у меня остается сомнение: это Музиль — что он такое, каковы его мнения — для меня так всегда оставалось загадкой. Но помимо этого, никакой нет причины для Хлеба] и Воли и Буревестника не быть в товарищеских отношениях.»
3. Далее зачеркнуто: «как будто».
4. Далее зачеркнуто: «Предложат вам, или Забр[ежневу], работать в их двух органах — конечно, не отказывайтесь, особенно по отношению к Хлебу и Воле. Непременно работайте. Вам есть чтò сказать, и в руках одного Гогелиа журнал Хлеб и Воля должен будет погибнуть.»
5. Далее зачеркнуто: «Это — дело сделанное. Вопрос только в том, ».
6. Далее зачеркнуто: «Чер[кезов] верно говорит, что это дело внутреннего распорядка, до которого публике дела нет.»
7. Далее зачеркнуто: «Этот запрос, вероятно, замаскированная форма предложения сотрудничать. Если так, ».
Viola
Muswell Hill Rd.
14 сентября 1908.
Дорогой мой друг,
Мне так досадно, что до сих пор еще ничего не писал о женевских планах. Дело в том, что замотался всякими местными делами в придачу к работе. Впрочем, главное, верно, что сам хорошенько не знаю, что сказать.
Возвращаю вам письмо Гогелиа и Заявление, которое вы мне прислали. Мне было прислано тоже, и письмо Гогелиа почти то же, что вам.
Посылаю также письмо Забрежнева, из которого вы увидите, что дело сложнее, чем оно кажется с первого взгляда.
Мне ужасно не хотелось бы что бы то ни было тормозить — напротив, всей душой хотелось бы помогать по мере сил, но признаюсь, ничего хорошего в этом сближении Гогелиа с Муз[илем] не вижу. Вы знаете мое мнение о Муз[иле].
Внезапная перемена — отброс индивид[уалистически]х воззрений в Буревестнике тоже мне не нравится. Ведь душа Буревестника — тот же Муз[иль].
Вообще этот союз, очевидно, вызван вовсе не соображениями о его полезности для пропаганды, а другими, вернее всего денежными, о которых нам не говорят, и тут является вопрос, что же путного ожидать от этого союза.
Очевидно, вопрос денежный; а иначе разве Х[леб] и В[оля] не могла быть возобновлена без всяких союзов?
Забрежнев прибавлял, что хотят созывать какое-то совещание в Женеве [1]. Не слышали ли вы о нем?
Если бы дело шло только о целях пропаганды, о товарищеских отношениях Хлеба и Воли с Буревестником, то достаточно было бы Хлебу и Воле не игнорировать Буревестник, извещать о нем и так далее.
Во всяком случае, не придавайте никакого веса всем этим моим соображениям. Я теперь в журнальной работе не смогу принять участия: хочу управиться с Этикой и с общей работою о Соц[иализме] и Ан[архии], так что на меня для журнала считать нечего. А молодым, вам всем, как бы хорошо было взяться сообща. И деньги бы нашлись.
Посылаю вам также копию моего письма к Гогелиа. Боюсь одного, что вы уже отвечали Гогелиа, и как бы не подняли каких бы то ни было réclamations насчет редакции их Заявления. Надеюсь, впрочем, что нет. Какое нам дело до этого! Они заявляют о союзе, заключенном первою Хлебом и Волей с Буревестником, т.е. Гогелиа с Музилем. Причем мы тут! А что они игнорируют Листки — это их право. Они не удовлетворяли их, вот и всё.
Ну, довольно. Крепко обнимаю вас и маму.
ПКр.
Высылаю вам еще несколько листов корректур.
Anarchistes en exil. P. 334, № 209. Публикация М. Конфино.
1. В августе 1908 г. в Женеве состоялась конференция русских анархистов-коммунистов, на которой произошло объединение членов групп «Буревестник» и «старой» редакции газеты «Хлеб и Воля» (во главе с Г.И. Гогелиа) в Союз русских анархистов-коммунистов. Однако это объединение было скорее формальным, во всяком случае, слияния их печатных органов даже не намечалось, судя по письму. «Буревестник» под редакцией Н. Рогдаева (Музиля) выходил в 1908–1910 гг. как орган «Союза», Г. Гогелиа попытался возродить «Хлеб и Волю», но попытка была не слишком успешной — в 1909 г. вышло два номера, на этом издание прекратилось.
Viola
Muswell Hill Rd.
London N.
21 сентября 1908.
Дорогой Владимир Львович!
Спасибо большое за оттиски Рев[олюционной] М[ысли] [1] — Действительно, он [2] выдал массу соглядатаев.
Час от часу не легче. Теперь Стародворский хочет с вами судиться! Носарь писал мне, спрашивая, соглашусь ли я быть в товарищеском суде, пятым. Стародворский выбрал его и Petit. Я ответил, что, конечно, согласен, если обе стороны, выбрав своих судей, выберут меня (или, конечно, если бы вы выбрали меня), и приеду для этого в Париж.
В сущности, это для Стародворского слишком много было бы чести, но его жена может требовать этого, и тогда мы обязаны выслушать его возражения и сказать, что мы думаем о них. Иначе останется неуверенность, сомнение в верности суждений.
Другое дело, если бы она, как и его товарищи, высказались сами в утвердительном смысле. Тогда никакого «суда» не нужно.
Когда же вы сюда?
Крепко жму руку.
П. Кропоткин.
На чужой стороне. 1924. № 6. С.124–125. Публикация В.Л. Бурцева.
1. «Революционная Мысль» — газета группы социалистов-революционеров крайне левого направления, выходила в Лондоне, а затем в Париже в 1908–1909 гг.
2. М.Е. Бакай.
Viola. Muswell Hill Road.
London N.
25 сентября 1908 г.
Дорогая моя Вера Николаевна.
Два слова второпях. Вы спрашиваете, что я думаю о движении женщин в Англии, — о той его фракции, которая требует, чтобы им дали те права, которые теперь имеют мущины, не дожидаясь всеобщей подачи голосов.
Мне кажется, что вопрос о всеобщей подаче голосов, для мущин, настолько назрел в Англии, что препятствия он бы никакого не встретил. Его можно провести хоть завтра — лишь бы исполнить парламентскую технику. Принципиально, никто ничего не имеет против. На дело смотрят, как на дело простой регистрации.
Не занимаются им только потому, что заняты всякими другими делами, и никто не видит особой нужды им заняться.
Следовательно, если бы женский вопрос был связан с этим вопросом, то никакого особого затруднения из-за этого не произошло бы…
Выгоды же были бы большие. Народ увидел бы, что для женщин вопрос о подаче голосов — вопрос общий, касающийся всей нации, а не вопрос буржуазок, к которым рабочая масса относится безо всякой нежности.
В ограниченной же форме дело стоит так: что бы там ни писал Keir Hardie [1], все понимают, что вся выгода будет на стороне буржуазок. А так как среди буржуазок хорошо организована по всей Англии primrose league, [2] — боевые кадры консерваторов, то вся выгода будет на их стороне.
Primrose league не особенно хлопочет о женском праве голоса, но несомненно, что весь барыш будет для нее. Это — ужасная женская организация, против всякого прогресса. Она — страшная сила в Англии. Дайте женщинам ограниченное право голоса, и через Primrose league и ее агентисс, ее habitations [3], коих тьма, ее деньги, которых куры не клюют, и ее деловитость, — торжество консерваторов обеспечено на 20 лет, a всеобщая подача голосов и тьма настоятельных реформ похоронены на полвека.
Это — страхи не вымышленные. Мы только что избавились от десятилетнего правления консерваторов, и это 10-летнее правление затормозило на 20 лет сущ[ест]в[енные] реформы; либералы даже не смеют за них взяться, зная, что опять легко вылетят, и опять на 10–12 лет.
Вот почему ограниченное женское право голоса я считаю в высшей степени опасным шагом.
Насколько консерваторы считают его полезным для своей партии — можно было бы привести массу фактов. Но тут пришлось бы вступить в область «личностей». Консерваторы пользуются этими сюфражистками, как пользовались социалистами.
Хотелось бы многое еще написать. Но должен бежать, заняться «переводами». А потому крепко, крепко, крепко вас обнимаю и бегу.
П.К.
ГАРФ. Ф.1129. Оп. 2. Ед.хр. 173.
1. Джеймс Кир Харди (Кейр Гарди; 1856–1915) — деятель рабочего движения Великобритании, один из основоположников Независимой лейбористской партии.
2. «Лига подснежника» — организация английских консерваторов, основана в 1883 г. в память Б. Дизраэли (подснежник был его любимым цветком). Окончательно расформирована в декабре 2004 г.
3. жилища — (англ.).
Сентябрь 1908 г.
Дорогие товарищи [1].
С вашею формулировкою вопроса я вполне согласен. Позвольте мне изложить, как я понимаю его.
В.Л. Б[урцев] подозревает одного из членов вашей партии в политической неблагонадежности и высказывает другим свои подозрения [2].
Вы, зная близко человека, не допускаете мысли об основательности этих подозрений, и вы постарались убедить в этом Б[урцева].
Но он остался при своем мнении и продолжает высказывать свои подозрения.
Из этого возникает конфликт, который, в интересах не только с.-р. партии, но и всего русского дела и самой революционной этики, желательно прекратить.
Поэтому вы предлагаете В.Л. — да и сам он, говорите вы, того же желает — чтобы дело было рассмотрено людьми, которым и вы и он одинаково можете доверить такое дело.
Это его согласие я понимаю так, что — каково бы ни было его личное мнение до и после суда, — Б. заранее соглашается подчиниться его решению и, если таково будет решение, впредь не распространять своих сомнений насчет личности того члена вашей партии.
Этим разрешается основной, главный вопрос конфликта. Вы наметили трех человек и предлагаете отдать дело на их рассмотрение, если Б. признает компетентность и беспристрастность этих людей, и согласится подчиниться их решению,
и вы спрашиваете меня, согласен ли я принять участие в этом деле?
Да, согласен, и глубоко благодарю вас за доверие.
Я думаю только, что мы должны заранее предусмотреть следующее:
Если Б., — соглашаясь на рассмотрение дела таким образом, почему бы то ни было найдет состав предложенного вами суда неудовлетворительным, он имеет право указать — кого он пожелал бы иметь в составе этого суда, и тогда состав суда должен быть установлен по обоюдному соглашению. С этим, вероятно, вы вполне согласны.
П.К.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп.2. Ед. хр.173, л. 4–5. Копия рукой Кропоткина.
1. Обращение написано в связи с просьбой В.Н. Фигнер, о чем свидетельствует приписка на первой странице письма рукой Кропоткина: «Предв[арительная] переписка. Ответ на письмо В.Н. от 4.IX.08».
2. В.Л. Бурцевым был разоблачен один из лидеров партии эсеров, руководитель ее «Боевой организации» Е.Ф. Азеф, многие годы являвшийся секретным сотрудником Департамента полиции. Доказательства Бурцева сначала не были приняты руководством и рядовыми членами партии, чему виной была торопливость Бурцева, делившегося своими догадками и непроверенными данными с широким кругом лиц. Для разбора его обвинений решено было создать третейский суд. В число судей вошли революционеры, чей нравственный авторитет был непререкаем. Помимо Кропоткина и Фигнер, членом суда был избран Герман Александрович Лопатин (1845–1918).
| Телеграфный адрес: Kropotkin. Viola. Muswell Hill. London |
Viola Muswell Hill Road London N. 28 сентября 1908. |
Дорогой Владимир Львович!
Дело, о котором вы пишете, действительно, ужасное. Тем более, что я не вижу в нем ничего невозможного.
Но, дорогой, милый мой Владимир Львович, не выпускайте вашего печатного вызова! [1] Это только подольет масла в огонь и усилит против вас настроение, доведет его до вражды.
Тем более, что есть ли в этом надобность?
Вера Ник. Ф[игнер] уже спрашивала меня, когда была здесь, от имени своих товарищей эс-эров, согласен ли я участвовать в разборе этого дела, и я ответил:
— Да, согласен, если В. Л. Б. согласен на рассмотрение этого дела товарищами, на которых они указывали.
Значит, остановка, верно, за какими-нибудь внутренними делами их партии.
Печатный вызов — нужен ли в таком случае? — Я думаю — нет.
Вам, конечно, виднее, но, дорогой мой, не вносите личного раздражения против себя больше, чем сколько необходимо.
— Насчет Стародворского, вполне с вами согласен. Дело, действительно, не сложно. Я знаю, откуда взяты документы 2 и 3, и доказать их подлинность не трудно.
— Но то дело — ужасное, если подтвердится. Люди, как Рачк[овский] [2], перед такими соображениями не останавливаются.
Ну, крепко жму руку. Когда позовете в Париж — поеду.
П. К.
Я очень рад был бы, если бы в деле Стародв[орского] обошлось без меня. Хотя, конечно, приеду, если это найдете нужным.
На чужой стороне. 1924. № 6. С. 121. Публикация В.Л. Бурцева.
1. Бурцев собирался опубликовать свое заявление Ц.К. партии эсеров по делу Азефа, если бы руководство партии продолжало медлить, по его мнению, с организацией суда.
2. Петр Иванович Рачковский (1851–1910) — глава заграничной агентуры Департамента полиции в 1885–1902 гг., в 1905—1906 гг. — вице-директор Департамента полиции.
Viola
Muswell Hill Road
London N.
1 октября 1908.
Дорогой Владимир Львович!
Только что получил от Хрусталева [1] письмо, где он пишет, что виделся с Гнатовским [2]. «Как и следовало ожидать, — пишет он, — возражений против вашего председательства не встречается. Завтра или послезавтра соберутся судьи (4) для установления так называемых преюдициальных вопросов. В частности, будет формально занесено в протокол Ваше (мое) избрание в председатели».
Имея в виду ваше последнее письмо о деле А[зефа], я ответил Хрусталеву прилагаемым письмом (пожалуйста верните мне его) так как оба дела несовместимы, а свое согласие на первое, т.е. на дело А[зефа], я дал уже раньше.
Я, конечно, отнесся бы с самым глубоким вниманием к делу Стародворского, но, в виду дела А[зефа], мое участие в нем, мне кажется, невозможно.
Много думал, и думаю все, о деле А[зефа]. Ужасное дело!
Когда потребуете — приеду немедленно.
Крепко обнимаю вас.
П. Кропоткин.
Сейчас, когда собирался отправить это, получил ваше письмо от 30-го, с окончательным решением. Конечно, приеду, как только скажете ехать. — Как раз управился с одною спешною работою.
П. Кр.
На чужой стороне. 1924. № 6. С. 125. Публикация В.Л. Бурцева.
1. Петр Алексеевич Хрусталев (наст. имя и фамилия Георгий Степанович Носарь, 1877–1919) — помощник присяжного поверенного, с октября по ноябрь 1905 г. — первый председатель Петербургского совета рабочих депутатов. После ареста приговорен к пожизненному поселению в Сибири, в 1907 г. бежал за границу. В эмиграции — член РСДРП, затем беспартийный, последователь синдикализма, проповедник богоискательства.
2. Антон Доминикович Гнатовский (1863–1919) — участник революционного движения, народоволец, с 1887 г. в эмиграции. В конце 1890-х гг. входил в Союз русских социалистов-революционеров, который в 1902 г. влился в партию эсеров. Был одним из редакторов журнала «Русский рабочий».
Viola.
Muswell Hill R[oad].
London N.
3 октября 1908.
Дорогой мой друг,
Вот невзначай собрался к вам. В среду, 7-го, думаю выехать и намерен пробыть дней 8–10. Еду, увы, один. Соня и Саша обе погружены в работу.
Могу я вас попросить, милая Маруся, найти мне логовище? Тот отельчик, где мы жили с Сашей года два тому назад — кажется, 52, rue Gay-Lussac, — был бы совсем подходящим, если есть комната, где можно разводить огонь и можно ширмой отгородиться от окна (как в тот раз). Место для меня подходящее и от вас недалеко [1].
Еду по совершенно специальному делу, которое, вероятно, отнимет все время [2]. А по состоянию горла, ни на какие собрания совсем не способен.
В Hôtel des Américains не хочу, мы разошлись не ласково в прошлый раз [3], хотя эти места тоже подходящие.
Итак, до свидания! Крепко обнимаю вас и милую маму.
ПКр.
Anarchistes en exil. P. 336, № 212. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et sovietique. 1983. Vol. 24, № 1/2. P. 121.
1. М.И. Гольдсмит жила по адресу 24, rue de la Glacière (см. письмо В.Л. Бурцеву от 7 октября 1908 г.).
2. Кропоткин собирался в Париж для участия в суде чести по делу обвинения В.Л. Бурцевым Е.Ф. Азефа в провокаторстве.
3. В предыдущий раз Кропоткин был в Париже в сентябре 1907 г.
Суббота вечер
[3 октября 1908].
Дорогой мой друг,
Сейчас получил ваше письмо и спешу выслать. Но только не знаю, как быть. Теперь уже 6 час., суббота — банк закрыт, а в доме нет столько. Если же послать чек, боюсь, дня 2–3 пройдет, прежде чем получите, а я не смогу выслать раньше понедельника. Соня говорит мне сейчас, что с чеком может пройти дней 7–8–10.
Значит, вышлю в понедельник, и вы получите во вторник или в среду.
Крепко обнимаю. До скорого свиданья.
ПК.
Anarchistes en exil. P. 337, № 213. Публикация М. Конфино.
Понедельник
[5 октября 1908].
Дорогой мой друг,
Спешу выслать. Так как в доме, увы, нужной суммы не оказалось, то пришлось отложить до понедельника.
Крепко обнимаю. До скорого свиданья.
ПКр.
Anarchistes en exil. P. 337, № 214. Публикация М. Конфино.
Viola.
Muswell Hill R[oad].
London N.
Понедельник. [5 октября 1908].
Очень и очень благодарю милую маму и вас, милая Маруся, за предложение, но прошу вас, найдите мне комнату: 52, Gay-Lussac или Boul’Miche, или вообще Le quartier [1] мне с руки.
Ну, и с топкой. Сегодня здесь уже холодно. Завтра будет у вас. Бабье лето непродолжительно бывает. Нужно быть готовым к холоду, когда (скучно это!) первая сырость уже (сегодня) сказывается на легких.
Крепко обнимаю вас с мамой и очень рад, что увижу вас обеих.
ПКр.
С каким поездом приеду? Ей-богу не знаю. Некогда было подумать. Есть какой-то в 10 или 11 утра из Лондона. Напишу на какую гару. Но лучше было бы, если бы вы мне протелеграфировали адрес комнаты, которую возьмете. Думаю приехать в среду, 2-м классом, ибо назад не впустят, пожалуй, проделают то, что с Nettlau милейшим проделали.
NB. Sauf contre-mandement [2], думаю приехать в 5.49 после обеда, Nord, через Folkestone — Boulogne, в среду.
ПК.
Оказывается, останусь дома до пятницы. Приеду в пятницу в 5.49. Не извещайте товарищей: желательно, чтоб не было большой огласки.
Anarchistes en exil. P. 338, № 215. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et sovietique. 1983. Vol. 24, № 1/2. P. 121–122.
Датируется исходя из содержания первого письма М.И. Гольдсмит от 3 октября 1908 г.
1. Boul’Miche — бульвар Сен-Мишель; Le Quartier [Latin] — Латинский квартал, студенческий, университетский район Парижа.
2. Если ничего не случится — (фр.).
| Телеграф. адрес Kropotkin. Viola Muswell Hill. London N. |
Viola Muswell Hill London N. Среда [7 октября 1908 г.] |
Дорогой мой Владимир Львович!
М. [1] писал, что думают начать в субботу утром [2], так что я решил выехать отсюда в пятницу утром и быть в Париже в 5.49 после обеда на gare du Nord. Я просил М.И. Гольдсмит найти мне комнату, д[олжно] б[ыть] в одном отельчике 52 rue Gay-Lussac, где я раньше жил.
Крепко жму вашу руку.
П. Кр.
Хорошо бы увидаться в пятницу вечером. Адрес М.И. Гольдсмит: 24 rue de la Glacière.
На чужой стороне. 1924. № 6. С. 126. Публикация В.Л. Бурцева.
1. Марк Андреевич Натансон (1850–1919) — революционер-народник. С 1905 г. — эсер, член ЦК партии.
2. В субботу 17 октября 1908 г. должно было состояться первое заседание по делу Азефа.
25, rue Gay-Lussac
[23 октября 1908]
Дорогой Владимир Львович!
Заеду к вам завтра в пятницу [1] часов около 11¼ утра. Если бы вы не могли быть дома, дайте знать.
П. Кропоткин.
На чужой стороне. 1924. № 6. С. 126. Публикация В.Л. Бурцева.
Открытка, датируется по почтовому штемпелю.
1. Во время суда по делу Азефа Кропоткин избегал даже частных разговоров с Бурцевым. Только тогда, когда было решено сделать перерыв в расследовании дела, Кропоткин счел возможным поговорить с Бурцевым с глазу на глаз. Однако 23 октября в 1908 г. приходилось на пятницу, следовательно, либо публикатор ошибся в определении даты письма, либо Кропоткин описался и следует читать «завтра в субботу».
Viola. Muswell Hill.
London N.
Четверг. [29 октября 1908]
Дорогие друзья [1],
Добрался благополучно. Переезд восхитительный. Англия, правда, встретила дождем, но сегодня даже солнце пробивается сквозь туманы. Соня и Саша здоровы и бодро работают. Как здоровье мамы? Надеюсь, не бронхит.
Николая Чай[ковского] выпустили вчера из Крестов, где его держали эти дни. Все 5000 были собраны в Англии (2300 даны временно взаймы).
Крепко обнимаю вас и маму.
ПКр.
Anarchistes en exil. P. 341, № 221. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et sovietique. 1983. Vol. 24, № 1/2. P. 122.
Датируется по почтовому штемпелю.
1. Письмо адресовано М.И. Гольсмит и ее матери.
Viоla. Muswell Hill Road.
3 ноября 1908.
Дорогой мой Яновский,
Целую вечность не писал вам. Погружен был в свою Французскую Революцию, которая разрослась в книгу в 750 страниц — и тоже хворал не мало. Теперь лучше.
Я только что виделся с нашими старыми товарищами*, и мы решились, общими силами, возобновить Хлеб и Воля, под редакцией Гогелия (как было в Женеве), но в форме ежемесячного журнала.
Денег, конечно, нет, и вам товарищи поручили мне написать от нас трех воззвание к вам, в Америку, с просьбой собрать нам, сколько можете, чтобы мы могли немедленно выпустить 1-ую книжку, — страниц в 64 или 80 in-8°, и вслед за нею, в месячный срок, 2–3 номера.
Я глубоко уверен, что, если мы сумеем сделать журнал интересным, товарищи в Америке и везде поддержат нас.
Ну, а энтузиазм у нас есть. Мы все дружно беремся за дело, отдавая редакцию вполне в руки Гогелия, и готовые работать, каждый, по лучшей мере сил.
А журнал нужен. Товарищи в Пит[ере] и Москве, собирались и прислали мне настоятельную просьбу возобновить журнал. А их просьба, — из России! — для меня приказ.
Ну, как живете? Как работается? Как силы? Как здоровье?
Крепко, крепко жму руку вам и всем нашим хорошим товарищам в Нью-Йорке. Братски обнимаю вас.
П. Кропоткин.
Интернациональн. сб. С. 257.
*В Париже: я туда ездил.
Personal
not for print
Viola. Muswell Hill Road
London, N.
November 20, 1908
Dear Berkman
You are quite right in taking a hopeful view of the progress of our ideas in America. It would have been far greater, I am sure, if the American anarchists had succeeded in merging themselves into the mass of the workingmen. So long as they remain a knot, a handfull, aristocratically keeping apart from the mass of the working men — they may display the most heroic devotion to the cause of labour — as you did, dear, good friend — their efforts will remain fruitless, & their teachings will appeal more to the intellectual bourgeois who rebels against certain restraints in Art, in relations between man and woman, than to the worker. They will remain the same & will do nihil to remove the oppression of the Rich upon the Poor, of the Owner upon the Proletarian, the Ruler upon the Ruled one.
I was lately in Paris, & on all sides I heard & saw that, at last, the work that we began only as a handful only in 1878 is bearing fruit. The mass, the great mass — those who made the Revolutions — those who are the only ones to make them — the workers — begin to display in their deepest layers that feeling of discontent & restlessnes which is a true sign of some great movement coming.
And when I asked, Where is the comrade whom I knew in 1886? Where this other? this third? where all of them? — the reply was invariably the same, «but it is he, who is the moving soul of the revolutionary fraction of the carpenters; he — of the joiners; they — of all that movement, that thou hast seen, Peter, the other day at the Toulouse congress». — And so and so of Lyons? So & so of Vienne? of Montceau les Mines? «These ones died in exile; These ones (the few) have retired; but all those who still live are men still — all are in the Labour movement & stir its lowest layers. —
Some of our comrades who work in the Labour organization, of course, will turn bureaucrates. Some already are, and we combat them openly & frankly in the Temps Nouveaux and the Réveile — Risveglio of Geneva.
But the great number are there, working, stirring, after having abandoned the «groups» where they were invaded by all sorts of middle class tramps who came to express there the most «terrific» paradoxes, only better to sell afterwards — most of them — their pen, their bureaucratic talents, their passive obedience to the middle classes. —
It is the Classes which made the Revolutions — not the Individuals.
Nay, even the really revolutionary minded individuals, if they remain isolated, turn toward this Individual. But Anarchism of the bourgeois which is nothing but the epicurean let it go of the Economists, spiced with a few «terrific» phrases of Nihilsm — good to frighten the Philistines, — which it would really be time to leave to the Nitzeche’ists, the Bernard Shaw’ists, and all the familiar arch-Philistine «ists».
I write at high pressure speed & jot down these remarks — not for print but for you personally, dear old Berkman.
Answering your question about the Mother Earth Lecture Series — I have not yet finished my book on the Great French Revolution though I hope to send to the printer tomorrow the revised first proofs of the last sheets. The book grew to 720–750 pages. But it will give matter for discussion. The views I have are different from the orthodox ones, & the book will be, I suppose, violently attacked. The «historians» — the men of the trade — will surely attack it on matters of detail: they don't like Cossack intruders. But — let it be. The real revolutionist will find in this many, many years' work matters enough for reflection (& research if he likes research, & can afford to do it), & sad too, when he comes thinking, let us say, of the Russian Revolution, or the coming revolutions everywhere.
Where are we in the coming struggles? Personal heroism to any amount. Christian saints could envy it. — So great, so widespread it was. But where the link bet[ween] the hero and the masses? The hero mostly does not know them — they hardly understand him & the town-hero will not know the country masses which he leaves to the parliamentary agitators — to be sent asleep by them by dozes and dozes of Duma-opium.
But enough, dear friend.
You ask me to write something special for your series. It is impossible. I must terminate works already began, works in hand, & they will be bigger works.
Translate for Temps Nouveau, if you find something interesting.
Much brotherly love,
Peter Kropotkin
Личное.
Не для печати
Viola. Muswell Hill Road
London, N.
20 ноября 1908 г.
Дорогой Беркман.
Ваш оптимистический взгляд на развитие наших идей в Америке совершенно верен. Я уверен, что американские анархисты смогут слиться с массами рабочих. До тех пор, пока они остаются кучкой, кружком, стоящим отдельно от массы рабочих, они могут демонстрировать самую героическую преданность рабочему делу, — как это делаете вы, мой дорогой друг, — но их усилия будут бесплодны, и их учение будет обращено скорее к интеллектуалам-буржуа, протестующим против ограничений в области искусства, в отношениях между мужчиной и женщиной, но не к рабочим. Они останутся теми же буржуа и не сделают ничего для устранения угнетения бедных богатыми, пролетариев — собственниками, управляемых — правителями.
Я был недавно в Париже, и повсюду слышал и видел, что дело, которое горсть наших товарищей начинала в 1878 г., стало приносить первые плоды. Массы, громадные массы тех, кто совершает революции, тех, кто только и может совершать их, — рабочих, — начинают испытывать, в самых глубинных своих слоях, чувства недовольства и нетерпения, явственно свидетельствующие о приближении какого-то крупного движения.
И когда я спрашивал, где такой-то товарищ, которого я знаю с 1886 года? где другой, третий, где все они, — то ответ был почти одинаковый: «но он же возглавляет революционную фракцию у плотников; этот — у столяров; эти — возглавляют всё движение, которое вы, Петр, видели на Тулузском съезде». — «А тот-то и тот из Лиона? тот и тот из Вены? из Монсо-ле-Мин? «Этот умер в ссылке, эти (немногие) ушли; но все, кто живы, остались людьми, все в рабочем движении и стараются расшевелить самые неподвижные его слои».
Некоторые из наших товарищей работающих в рабочих организациях, конечно же, станут бюрократами. Некоторые уже стали, и мы боремся с ними открыто и непримиримо в Temps Nouveaux и Réveile — женевской Risveglio.
Но громадное число с нами, работают, агитируют, уйдя из «групп», где они подвергались влиянию всевозможных выходцев из средних классов, изрекающих самые «ужасные» парадоксы только затем, чтобы лучше продать в будущем — большинство — свое перо, свои бюрократические таланты, свое пассивное послушание средним классам.
Именно классы совершают Революции, — а не индивидуумы.
Нет, даже индивидуумы, мыслящие действительно революционно, оставаясь в изоляции, отходят к Индивидуальному. Но анархизм буржуа, который есть не что иное, как let is go экономистов, приправленное «ужасными» нигилистическими фразами, годными только для того, чтобы пугать филистеров, облегчают переход к Ницшеанству, Бернард-Шоу’изму и ко всем подобным архи-филистерским «измам».
Пишу вам в спешке и набрасываю эти заметки не для печати, а лично для вас, дорогой старина Беркман.
Отвечаю на ваш вопрос насчет серии лекций для «Mother Earth». Я не закончил еще книгу о Великой Французской Революции, хотя надеюсь отослать в типографию первую корректуру последних листов. Книга разрослась до 720–750 страниц. Но я даю материал для полемики. Моя точка зрения отличается от общепринятой, и книгу, я думаю, будут жестоко критиковать. «Историки» — профессиональные — наверняка станут нападать на отдельные частности: они не любят казачьих наскоков на свою область. Ну и пусть. Настоящий революционер найдет в этом труде, взявшем много, много лет, достаточно материала для размышлений (и исследований, при наличии желания и способностей к ним), в том числе грустных, если станет размышлять, к примеру, о русской революции, или о грядущих революциях где бы то ни было.
Где наше место в будущей борьбе? Личный героизм в любом количестве. Христианские святые могли бы позавидовать — настолько он велик и широко распространен. Но где связь между героем и массами? Герой большей частью незнаком с ними, — они плохо понимают его, а городской герой совсем не знает сельских масс, от которых он уходит к парламентским агитаторам, усыпляющим его с помощью думского опиума.
Но довольно, дорогой друг.
Вы просите меня написать что-нибудь специально для вашей серии. Это невозможно. Я вынужден прекращать уже начатые работы, гораздо меньшего объема.
Переведите из Temps Nouveaux, если найдете что-нибудь интересное.
С братской любовью
Петр Кропоткин.
IISH, Coll. A. Berkman.
Факсимиле письма и расшифровка — на сайте Anarchy Archives. Перевод А.В. Бирюкова.
Viola. Muswell Hill Road,
London, 9
He путай адреса!
11 декабря 1908
Милая моя Тямтяма.
Соня очень тебя обидела, что так долго не писала. Ты уж прости ее. Очень она усиленно работала, готовя свою лекцию, а раз прочла ее, пошли всякие новые заботы.
Вот теперь наша дочурка расхворалась, да как! всерьез. Только с нее как-то всё легко сходит. В неделю поправилась от аппендицита: в понедельник ее всё-таки оперировали, и трое суток бедняжка промучилась последствиями анестетиков. Сегодня — молодцом, так что я думаю уже на будущей неделе тронуться (но, к сожалению, один еще!) на юг. Сашок приедет, вероятно, позже, недель через 5–6.
Можешь себе представить, милая моя, родная Надя, как мы мучились с Сонею эти дни. Ведь это тянулось, всё вместе, две недели!! Целая вечность…
Оперировали Сашуру дома, у меня в спальне, а потом 2 доктора, с сиделкою, снесли ее наверх, в ее светелку, где она пожелала лежать. Сиделка с нею спит, там же. И так просто это все англичане умеют наладить. Накануне привезли все, что нужно (операционный складной стол, вёдра, даже обеззараженные полотенца) — и всё это за 25 шиллингов 6 пенсов (true English! [1]), и сиделка ухитрилась всю мою спальню вымыть, вычистить, наладить, — и через 3 часа после операции всё назад привести в порядок.
Оперировали нашу дочурочку, уже когда всякое воспалительное состояние прошло, но все советовали, и она пожелала — лучше операцию, чем жить под вечною угрозою нового воспаления где-нибудь в дороге, и операции во время воспаления.
Всё это так. Разум говорит, что так лучше, а страх за неизвестное и непредвиденное — тут.
Теперь всё, пока, к лучшему. Дочка быстро поправляется, и Соня ожила [2].
Спасибо тебе, родная моя, за книги, за все книги, и за в высшей степени интересный Народный Календарь и за книги «Искры». Я послал их Мавору. Завтра же вышлю тебе немного деньжат, чтобы было в запасе на всякий случай, если Соне еще что-нибудь понадобится.
Жили мы, до Шуриной болезни, недурно. Соня ездила два раза лектировать. Новая лекция, о Сибири, оказалась, по-видимому, очень удачной. Я кончил исправления своей книги (которая, о ужас, разрослась до 750 страниц, вместо 350–400!!) и отослал все первые корректуры, вплоть до конца.
Саша стала переводить часть моей книги на английский язык, так как английская переводчица запоздала — да вот сама свалилась. Она ездила в свой университет и переводила.
Теперь усиленно читаю английский перевод — и берусь за Этику — и вспоминаю с любовью о тебе, милая моя Тямтяма! Особенно когда был в Париже (18 дней прожил: 14 по делу, 4 для себя), и виделся с Лизой, и Котиком [3], и Лилей (только Петра не видал). Милые они все бесконечно, и тебя очень любят.
Ну, крепко тебя обнимаю и надеюсь летом увидеть.
П.К.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 104.
1. истинно по-английски! — (англ.).
2. Дочери Кропоткиных Александре в 1908 г. было 24 года.
3. Елизавета Петровна Дурново (1854–1910) и ее сын Константин Яковлевич Эфрон. Кропоткин упоминает в «Записках революционера» Лизу Дурново, которая «упорно боролась два года с добродушными, боготворившими ее, но упрямыми родителями из-за разрешения посещать высшие курсы». Е.П. Дурново училась в Цюрихском университете, после возвращения в Россию принимала участие в деятельности «Земли и воли», затем «Черного передела». Была арестована в 1880 г. Выпущенная под залог, скрылась за границу. Три года спустя подала прошение о разрешении возвратиться в Россию. Вернулась в 1886 г., от революционной деятельности отошла. В 1904–1905 гг. входила в партию эсеров, с 1906 г. — в Союз эсеров-максималистов, была избрана в Исполком московской организации. Арестованная летом 1906 г., через 9 месяцев заключения освобождена под большой залог и, не дожидаясь суда, через Финляндию снова уехала за границу. Жила в Париже. О бедственном положении Е.П. Дурново Н.Л. Лебуржуа писала 17 мая 1909 г. Н.А. Морозову: «денежные ее дела из рук вон плохи — она прямо-таки голодает, голодает так, что у нее цинга» (АРАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1023, л.3). В следующем письме (от 8 февраля 1910 г.) Н.Л. Лебуржуа извещала Н.А. Морозова о самоубийстве Е.П. Дурново и ее сына Котика (Там же. Л. 5–6 об.).
Locarno
14 января 1909
Дорогой и милый мой Владимир Львович!
Не меня, а вас надо обнять, да еще как! Я ведь понимаю, что вы пережили. Много нужно веры, и силы, и вашего глубокого отношения к делу [1].
Не пишу больше, так как вы не велите.
Ну, а насчет Стар[одворского] вы, верно, уже знаете мой ответ.
Я вполне понимаю трудность положения М[артова], [2] но есть границы такому laissez faire [3]. Поддерживают ли его ваши представители, должным образом?
Мне писали даже и прислали печатанное заявление. О многом хотелось бы поговорить — особенно о последствиях. Но — приходится отложить до свидания.
Пока сердечно обнимаю вас. П.К.
Не пишите мне прямо. Лучше так: Dr. Friedeberg. Ascovia. Suisse. Lago Maggiore, и больше ничего. Он мне передаст.
Будете писать Фр[оленко] и его жене — сердечный привет им.
Всяким изданиям рад буду. Здесь чувствую себя совсем оторванным от России.
Соня в Англии, т.е. сейчас в Wales лектирует эту неделю. А Саша со мной. Приехали в понедельник. Ничего — здорова, немного слаба. Она вам очень кланяется.
С Новым Годом!
Хоть бы он принес что-нибудь несчастной России!
Вам от души желаю всего лучшего.
На чужой стороне. 1924. № 6. С.126–127. Публикация В.Л. Бурцева.
1. Кропоткин поздравляет Бурцева с успешным завершением дела Азефа.
2. Л. Мартов (настоящие имя и фамилия — Юлий Осипович Цедербаум; 1873–1923) — социал-демократ, один из лидеров меньшевиков. В сентябре 1906 г. выслан за границу, в 1913 г. по амнистии вернулся в Россию, но вскоре снова эмигрировал. Был председателем третейского суда по делу Н.П. Стародворского, которого В.Л. Бурцев уличил в сотрудничестве с органами политического сыска. Л. Мартов оставался в глубоком убеждении о невиновности Стародворского.
3. laissez faire[, laissez passer] — пусть всё идет, как идет, пусть всё делается само собой (фр.).
|
С новым годом! Много счастья и радости! |
Villa Rossa. Locarno. Suisse. 14 января 1909. |
Дорогой мой друг,
Меня беспокоит, что от вас давно ничего нет. Здорова ли мама? Здоровы ли вы?
Будьте так добры, передайте или перешлите это письмо Вере Николаевне Фигнер. Я не уверен, что она еще в Париже. Письмо нужное.
На прошлой неделе я просил нашего милого Гильома бросить на почту одно письмо. Получил ли он его?
Как идет Х[леб] и в[оля]? Вы, вероятно, получили и передали Гогелиа мою статью. Одобряете ли, если прочли?
Сегодня получил от Яновского 100 doll. = 20£ для Х[леба] и в[оли]. К сожалению, money order на London надо получать в Лондоне. Ждут журнала. Сообщите это, пожалуйста, Гогелиа (кстати, не знаете ли вы его отчества, также отчества другого Георгия — Хрусталева?)
Что нового в Париже? Что слышно о деле Стародв[орского]? Petit и Хруст[алев], по-видимому, затягивают его так, чтоб ничего не могло выйти. Что в Париже слышно об этом?
Саша приехала в понедельник с Раей Выдриной. Ничего, здорова, но немного слаба. Здесь так хорошо: горный воздух и итальянское солнце, что должна скоро поправиться.
Крепко обнимаю вас и маму милую.
ПКр.
Anarchistes en exil. P. 349, № 233. Публикация М. Конфино.
|
С Новым Годом! Много счастья — и счастья для нашей бедной страдалицы — России! |
Villa Rossa. Locarno. Suisse. 14 января 1909. |
Дорогая, милая Вера Николаевна.
Спасибо вам за ваше милое письме. Вести, действительно, страшно тяжелые, просыпаюсь эти дни по ночам и думаю об этом деле [1]. Прежде, просыпаясь всё это время, думал целыми часами: «Нет ли какой-нибудь ошибки, нет ли чего-нибудь, что иначе объяснит то или другое?» Теперь мучат последствия и подозрения, которые начнут возникать. Ведь он, если не в Б[оевую] Организацию], то в партию вообще мог ввести своих. А начать их искать — разовьется недоверие, которое тяжело отзовется на революционном движении вообще.
М.А. [2] написал мне подробно. Он боится дурных последствий для партии вообще. Слабые, конечно, уйдут. Но в бодрых это только усилит бодрость. Конечно, ресурсы старого порядка велики, но плохи они, если он так обороняется. То же, т.е. подобное, заметьте, происходит и в Испании.
Только одно — рядом с единичным необходимо массовое. Только оно справится взаправду с этою окристаллизованною гнилью. Тем более, что эту гниль поддерживает всё: и Германия, и Франция, и Англия, особенно в виду угрозы европейской войны.
Ваше письмо о другом пересылаю Соне. Она возвращается послезавтра со своих лекций. Надо будет постараться. Но известны ли были эти предположения А[зефу]? Если да — то лучше все дело вновь поставить — обождавши несколько времени.
Пишите, дорогая, милая Вера Николаевна, если будет что новое. Лучше всего адресовать не мне, a Dr. Friedeberg, Ascona Tessin Suisse. Он часто заходит ко мне.
М.И. Г[ольдсмит] писала, что вы едете в Швейцарию, и м.б. будете здесь. Как рад был бы я вас увидать. Со мною Саша — приехала в понедельник, — немного бледна, но здесь так хорошо — горный воздух и итальянское солнце, — что вероятно скоро поправится. Крепко, крепко обнимаю вас, дорогая Вера Николаевна.
П. Кропоткин
Сашурка всё мечтает вас увидать. Если будете в Швейцарии, она будет у вас.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 173, л. .
1. Речь идет о деле Азефа.
2. Марк Андреевич Натансон (1850–1919) — революционер-народник. С 1905 г. — эсер, член ЦК партии.
Villa Rossa, Locarno.
17 января 1909
Дорогой мой Владимир Львович!
Жду с нетерпением дальнейших известий, и очень рад был бы, если бы, не дожидаясь выхода в свет, вы прислали бы мне корректуры предполагаемой вами брошюры [1].
Помните, родной мой, — вы не осердитесь за этот совет — помните, что в вашей брошюре вам надо быть очень сдержанным по отношению к эс-эрам, чтобы не взвалить на них слишком много. Вина их очень велика, но ошибаться свойственно людям — особенно людям действия.
Поберегите их партию, чтобы не было паники.
А паника очень возможна, раз он скрылся и может все, все выдать!
На что вы намекаете, что было ужаснее, чем вы думали?
Душевно, крепко обнимаю вас. Как подумаю, что вы пережили эти месяцы — меня ужас берет.
П. Кропоткин.
На чужой стороне. 1924. № 6. С.127–128. Публикация В.Л. Бурцева.
1. Задуманную брошюру о деле Азефа В.Л. Бурцев не стал печатать. По его словам, он согласился с Кропоткиным, что не надо осложнять это и без того сложное дело, и ограничился только несколькими заявлениями в газетах.
Locarno. Suisse.
17 января 1909.
Дорогой мой друг,
Сегодня получил Daily News, 15.1, где говорится en toutes lettres [1] об Азефе. Я ничего не упоминал вам об этом деле, так как не имел права, но теперь это публично стало [2]. Вы можете себе представить, в какой тревоге я все это последнее время. Пожалуйста, напишите все, что знаете о настроении в Париже. Какое впечатление произвело это объявление и пр. Лишь бы оно не произвело паники и внутренних раздоров!! Все-таки, открыть эту игру полиции — торжество для револ[юционеро]в вообще. И заставить серьезнее взглянуть на организационные вопросы — на пользу и вред всех ЦК и т.п. Есть победы, равные поражению; это — поражение, которое может вести к победе. Нужно поднять настроение в этом смысле.
Напишите также, что говорят о деле Стародв[орского]. Опять я вынужден молчать. Но в Париже, верно, все говорят о нем, и до вас, может быть, уже дошли слухи о моем отношении к этому суду? Пишите.
Крепко обнимаю вас и маму.
ПК.
Мою статью получили ли вы?
Anarchistes en exil. P. 350, № 234. Публикация М. Конфино.
1. в общих чертах — (фр.).
2. К этому моменту ЦК партии эсеров объявил о готовящейся публикации о провокаторской деятельности Азефа.
Locarno.
18 января 1909.
Дорогой мой Bладимир Львович!
Сейчас получил «Извещение Парижской группы эс-эров», № 1 [1] и, скажу вам открыто и прямо, очень огорчен им. Это именно то, чего не следовало издавать. Ликующий тон этого извещения не может не произвести дурного впечатления.
Да и к чему это?
Все эти предложения «Ликвидационной Комиссии» ровно ничего не говорят. Надо просто организоваться — людям, желающим организоваться — вне старых групп и рамок. Больше ничего.
Во всем этом извещении одна благодарность вам — имеет смысл; но именно это подорвется тоном этого извещения.
Очень жаль, что его выпустили. Нужно будет, чтобы вы постарались в своем листке поправить это дурное впечатление — насколько это возможно.
Крепко вас обнимаю
П. Кр.
На чужой стороне. 1924. № 6. С.128. Публикация В.Л. Бурцева.
1. «Извещение» о деле Азефа было опубликовано в газете «Революционная Мысль» — органе крайне левого течения партии эсеров.
Locarno. Suisse.
20 января 1909.
Дорогой мой друг,
Спасибо большое за ваше письмо и вести из Парижа. Пишите почаще.
Насчет жены А[зефа]: ведь она, говорят, все, все внутреннее бытовое всех кружков знала.
Нечто совершенно неслыханное.
Б[урцев] прислал мне Извещение, № 1. Это его группы. Крайне бестактно. Такая досада, что они это выпустили. Гог[елиа] писал мне тоже, вчера получил. Говорит, будто меня ждут в Пар[иже]. Нет, приезжать зимою в Париж мне было бы слишком рискованно. Даже здесь гулять после заката солнца при +4° cels. и то мне нехорошо. Сейчас что-то творится в бронхах.
Саша тоже вчера была не совсем здорова. Сегодня лучше: пишет, смеется.
Наконец, Stock стал присылать корректуры, после étrennes’ного затишья. «Знание», кажется, après tout, возьмется издавать.
Но моя Этика — еще ни строчкою не подвинулась.
Ну, крепко обнимаю вас и маму. Берегите себя обе!
ПК.
Яновский прислал 100 d[ollars] (20.10.8) для Х[леба] и в[оли]. Я, кажется, уже писал вам.
Спасибо за Humanité. Высылайте, что попадется по этому поводу. Английские газеты, Frankfurter Zeitung, etc. — все говорят об Азефе. Забавно, как мы конспирировали. Но в таких делах нельзя иначе, иначе обе стороны могут быть в претензии.
Anarchistes en exil. P. 351, № 235. Публикация М. Конфино.
[Muralto. 24 января 1909].
Спасибо большое за Humanité. Час от часу не легче! Выходит, пока мы с вами конспирировали, каждое слово наших разговоров с «ними» было доподлинно известно там! C’est trop fort! Это ваша статья в Temps Nouveaux? Очень хорошо. Тон прекрасный, все сказано, очень хорошо.
П.
Anarchistes en exil. P. 352, № 236. Публикация М. Конфино. Датируется по почтовому штемпелю.
Viola
Muswell Hill Rd.
London N.
31 января 1909.
Дорогой мой Владимир Львович!
Вчера была здесь Вера Николаевна, и я передал ей ваше письмо. Она весело прочла его и говорит: «Ну, а теперь напишите Владимиру Львовичу, что будем считать инцидент законченным» [1].
Посылаю вам, родной, мое последнее письмо в Times. Некий N., учитель из России, теперь в Ливерпуле, — пролаз, метящий, — как Mackenzie Wallace и все «знающие Россию», — в дипломаты, писал о количестве чиновников, убитых террористами, и о том, какой Николушка милый стал, что разослал тайный приказ военным судам вешать поменьше.
Я отвечаю ему и, кстати Грею, — конечно, очень сдержанно: иначе не приняли бы. Посылаю этот ответ.
— Сейчас получил из вырезочного агентства более 50-ти вырезок из английских газет о моем памфлете [2]. Все говорят очень хорошо, но консервативная пресса упорно молчит; одна только манчестерская газета попеняла Парламентскому Комитету, как, мол, такую вещь печатать, как бы верна она ни была.
Знаменье времени: — Times, получив мое письмо, просил позволения обождать его печатать.
Это было в среду. И вдруг на другой же день напечатал. Должно быть City взъелась из-за, до смешного, предосторожностей, принятых из-за царя. На все частные яхты в Ламанше влезли полицейские чиновники. В Cowes — годичные гонки и съезжается масса частных яхт: — надзору и пр. нет конца. Наверно, все злятся. Штандарт окружают 4 кольца английских военных судов, с особой русско-английской охраной, которой велено стрелять по всякому судну, входящему в эти кольца [3].
То-то, голубчика Азефа нет!.. Плачутся, поди, Колинька со своею бабою…
Крепко вас обнимаю.
П. Кропоткин.
Спасибо за Hommes du jour.
На чужой стороне. 1924. № 6. С.128–129. Публикация В.Л. Бурцева.
1. В своих комментариях к этому письму В.Л. Бурцев указал, что в письме к Фигнер он «писал о своих примирительных переговорах с эсерами в Париже по поводу Азефа и о том, что ни против кого лично выступать не намерен».
2. Речь идет о брошюре «The terror in Rissia. Appeal to the British nation». London, 1909.
3. Имеется в виду визит Николая II в Англию на корабле «Штандарт».
Locarno.
14.2.09.
Милый мой Коля.
Извини, что немного замешкал ответом. Нужно было двинуть дело окончательных корректур моей книги.
Мы живем здесь вот уже месяц. Саша приехала сюда 11-го января. Она здорова и тщательно исполняет приказания товарища-доктора, клонящиеся к тому, чтобы развить верхнюю часть легких — про запас на будущее время. — Жизнь, конечно, монотонная, но мы не скучаем. Саша работает — усердно переводит последнюю часть моей книги — английская переводчица очень запоздала, — и переводит очень хорошо, так что редакция ее перевода берет очень мало времени.
Мы очень рады, конечно, этому заработку, так как книга взяла — в окончательной редакции — больше двух лет. Только на этой неделе пошлю окончательные корректуры до конца. —
Ну, а теперь о деле.
Я очень внимательно прочел твое письмо и присланные тобою письма крестьян и Федора Александровича.
Ты возвращаешься к прежнему плану, о котором ты уже раньше писал или говорил мне: заложить землю в Дворянском банке, и спрашиваешь, что я об этом думаю. Я положительно и абсолютно против этого плана. Относительно крестьян, это абсолютная несправедливость; а по отношению к вам — чистейший самообман, который кончится полнейшим разорением и продажей заложенного и перезаложенного имения с молотка, за бесценок.
Убедительно прошу вас этого не делать.
Единственный исход, который я советую — это безотлагательная продажа земли крестьянскому обществу, при посредстве Крестьянского банка.
Письмо крестьян, которое ты мне прислал — вовсе не образец их глупости. Они совершенно правильно тебе указывают, что рассрочка этих 8000 р. на 3 года слишком тяжела для них. Ты пишешь, что первые два года они ничего не будут платить, кроме ⅓ 8000 р., т.е. около 2700 + налоги и расходы по покупке купчей. Пусть так. Но — в 3 года они уже должны платить 2700 + 2035.
Это слишком тяжело ляжет на каждую десятину под посевом.
Рассрочку тебе следовало сделать на десять лет. А так как они сами тебе предложили рассрочку на шесть лет, то, конечно, это следовало сейчас же принять. Тогда, по всему судя, продажа была бы уже совершена.
Я убедительно советую тебе принять предложение крестьянского общества, сделанное тебе насчет 6-летней рассрочки, и безотлагательно закончить это дело. Для этого тебе нужно или съездить самому, или попросить Федора Александровича Свитушкова [1] от вашего и моего имени — я бы очень просил его это сделать — съездить и окончательно уладить это дело с крестьянским обществом — не с товариществом — на предложенных ими условиях.
Что касается до 22-х лишних десятинах, то, по-моему, дело ясно (я именно об этой разнице, о которой ты мне говорил в первый твой приезд, и хотел с тобой поговорить).
По документам значится 263 десятины, оставшиеся после всех продаж. И совершенно естественно, если Банк заключит продажу именно на это количество земли. Если же ты непременно хочешь, чтоб крестьяне заплатили еще за 22 десятины лишних, намеренных землемером против моей съемки (возможно, что его съемка вернее моей, так как я мерил лентою, а не цепью, и ленты не натягивал, чтобы не намерить лишних, но право, об этом не следовало бы поднимать вопроса), и они на это согласны — то тогда, при вводе во владение крестьян, ты сможешь совершить добавочный акт. Но по-моему, вполне может идти и так — 263 десятины. —
Цена же, 190 р. за десятину, даваемая Банком, — очень высокая цена. Выручать из года в год около 15 руб. ренты с обрабатываемой десятины, помимо других повинностей, платимых крестьянами, — очень трудно. Советую тебе обдумать это.
Наконец, Коля, меня очень огорчило, что ты уже заложил эту землю, и что я узнаю об этом теперь, случайно. Тем более — после наших разговоров об этом. — Саша, верно, тебе писала отсюда.
Крепко обнимаю вас всех и целую.
ПК.
Частное собрание, Москва. Черновик.
1. Поверенный в делах семьи В.С. Кропоткиной, корреспондент П.А. Кропоткина.
Villa Rossa.
Locarno. Suisse.
22 февраля 1909.
Дорогой мой друг,
Спасибо большое за сведения о Соколове. Я не хотел писать в письме, но теперь можно: дело в том, что в Брюсселе товарищи считали, что Se[i]liger, пришедший к М[айеру] с бомбой, и «другой», раненый в Bois de Vincennes (т.е. Соколов), одно и то же лицо. Paul R[eclus] был уверен в этом!.. (Значит, Se[i]liger распускал этот слух?..) Узнав это и прочтя статью Yvetot, что Соколов сидит уже 4-й год в тюрьме, я спросил вас об этом. Очевидно, ерунда или намеренное смешение со стороны Seiliger’a.
Читаете ли вы мемуары Бакая [1] в Matin? Я читаю, но не все, в отдельных, случайно купленных номерах Matin и Corriere délla Sera.
Знаете ли вы, ведь то, что он рассказывает про Санковского, Ravitch-Jessinski и Dyrtch’a, ужаснее еще дела Азефа. Ведь это — уголок целой азефщины!
Член боевой организации, «главарь» партии, сам убивший шпиона и полицейского, Санковский и другие такие же, как только их берут, тут же, сейчас, séance tenante [2], переходят в шпионы и без малейшей запинки становятся злостными провокаторами!
(Я с ужасом жду таких же разоблачений среди анархистов.)
Но что же это такое? Революция — спорт! «А заберут — к ним перейду!» Спорт навыворот пойдет.
Берет сильная охота все это написать. И тут же вопрос: «К чему?» — «Теперь я понимаю все!» Понимаю, почему мы не были нужны в русском движении!
Когда всеми партиями руководят свои Азефы, люди, всерьез берущие революцию — «лишние люди»!
И всем этим развратом мы обязаны социал-демократии, ее торжеству в революционном движении. У Грава вырвалась в последнем номере глубокая фраза. «Puisque les anarchistes ne font rien, il faut bien que les agents s’en chargent» [3] (вроде этого!). «Политический» разврат соц[иал]-дем[ократии] вел к этому разврату.
Ну, крепко обнимаю вас, дорогие мои. Спасибо маме за брошюру.
ПК.
Anarchistes en exil. P. 355, № 240. Публикация М. Конфино.
1. Михаил Ефимович Бакай (1880 — после 1938) — секретный сотрудник Департамента полиции, в 1906 г. познакомился с В.Л. Бурцевым, сообщал ему сведения о секретных сотрудниках и провокаторах. В 1907 г. арестован, приговорен к сыылке на 3 года в Тобольскую губ. Бежав из ссылки, в 1908–1909 гг. жил в Париже, опубликовал серию статей о русской политической полиции.
2. незамедлительно — (фр.).
3. «Раз анархисты ничего не делают, нужно, чтобы что-то сделали полицейские» — (фр.).
Локарно. Швейцария.
22 февраля 1909 г.
Адрес — Фридеберг [1], Аскона. Я не могу точно сообщать о своих переездах.
Дорогой, милый друг!
Господин Майер [2] переслал мне ваше письмо, и я чувствую себя еще более виноватым перед вами.
Ваше письмо от 23 октября [3], в котором вы просили меня написать статью о Роберте Оуэне, а также вновь напоминали о предисловии к вашим мемуарам, пришло, когда я был в Париже по делу Азефа. Возвратившись после трех недель отсутствия, я нашел кое-что, а именно — около 100 писем, лежащих без ответа (7 писем в день — это то, что я в среднем получаю), спустя каких-нибудь 10–15 дней наша дочь тяжело заболела — внутреннее воспаление, и встал вопрос об операции аппендицита. Днем и ночью жена и я дежурили у постели больной; благодаря уходу воспаление утихло, но 7 декабря сделали операцию, и только 11 января дочь смогла отправиться в путешествие и, выздоравливающая, приехала сюда.
А письма, требующие ответа, по-прежнему накапливались.
Тем не менее я давно бы вам написал. Но, дорогой друг, так неприятно отказывать, а я мог только повторить то, что уже сказал вам. Вы не хотите в это поверить, но это действительно так: я не умею писать предисловий. С моей точки зрения, писать предисловия — особый талант. Это не ложная скромность — этим талантом я не обладаю. Не говоря уже о том, что книгу, написанную на голландском языке, прочесть совсем непросто — даже для беглого просмотра нужно знать язык. Но все это второстепенно. Я не умею писать предисловий ни на каком языке.
Относительно статьи о Роберте Оуэне я хотел бы сказать вам, что не считаю нужным повторять о нем банальности, уже сказанные всеми. И что можно сказать на одной–двух страницах, кроме общих мест. Есть другое, что нужно сказать о нем. Возможно, я когда-нибудь это сделаю. Но тогда это будет большая работа. И одно из двух: либо я буду заканчивать начатые мною сочинения, плоды многолетнего труда, либо я буду тратить силы, разрабатывая вопросы, которые каждый день требует разъяснить кто-нибудь из моих друзей. Жить мне осталось немного. Я хочу закончить то, что начал, — сейчас это «Великая революция», над переработкой которой я работаю уже два года и которую надеюсь скоро закончить. Я тружусь над ней без отдыха, не давая себе и двух дней передышки, вот уже два года. Как только я ее закончу, я снова возьмусь за «Этику», работу, которую считаю тем более важной, что благодаря вредному, разлагающему влиянию социалистических политиков, с одной стороны, и любви к фразе, желанию эпатировать буржуа других, проблема этики, освобожденной от всякой религии, является проблемой, потребностью века. И иллюзия это или нет, но мне кажется, что я уже вижу, что нужно было бы сказать на эту тему. Завершив в 1904–1905 гг. подготовительную работу по обзору предшествующих писателей, я начну этот труд на другой же день после завершения издания «Великой революции».
Фридеберг прислал мне вашу работу «Государственный социализм и социал-демократы» [4]. Не могу выразить, как я счастлив, что вы ее написали. Я только что прочел первую часть. Это прекрасно. Как раз то, что нужно.
Позволите ли вы мне, если я найду для этого кого-нибудь, опубликовать ее на русском языке либо в нашем журнале «Хлеб и Воля», либо отдельной брошюрой; несомненно, ее изданием у нас займется Шапиро.
Да, в самом деле, как же долго мы не переписывались! Сколько событий произошло. Дело Азефа — сколько шпиков при этом раскрыто. Они проникли во все русские партии сверху донизу.
Как вы поживаете? Дружеский привет вашей супруге от меня и от Саши, которая здесь со мной и также шлет вам обоим поклон. Всего доброго, дорогой, милый друг.
Петр Кропоткин.
РГАСПИ. Ф. 208. Оп. 1. Ед.хр. 231.
Кентавр. 1992. Июль/авг. С. 121–122. Публикация Н.В. Левиной, С.М. Назаровой, И.Е. Немовой.
1. Рафаэль Фридеберг — немецкий анархист, член Берлинского городского совета, по профессии врач. Лечил П.А. Кропоткина во время его поездок в Швейцарию.
2. Бернхард Майер — друг и почитатель Кропоткина. Жил в Асконе (Швейцария). Фердинанд Домела Ньювенгейс писал Майеру 16 февраля 1909 г.: «…Привет всем от меня, и спросите Кропоткина, не забыл ли он написать мне, т.к. я спрашивал его о различных вещах и не получил никакого ответа. Его 67-летию я посвятил сокращенное издание его мемуаров для рабочих, но не получил ни слова в ответ. Я знаю, что он много работает, но все же можно найти минуту для краткого сообщения» (ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 3. Ед.хр. 908, л. 1 об.).
3. Письмо Ньювенгейса Кропоткину от 23 октября 1908 г. (РГАСПИ. Ф. 208. Оп. 2, Ед.хр. 1149, л. 24–25) содержало просьбы написать для специального номера голландского журнала «Ottwaking» небольшую статью об английском социалисте-утописте Р. Оуэне к 50-летию со дня его смерти (17 ноября 1858 г.) и предисловие к мемуарам Ньювенгейса «От христианина к анархисту».
4. Речь идет о статье Ньювенгейса «Der staatssozialistische Charakter der Sozialdemokratie», опубликованной в журнале «Archiv für Sozialwissenschaft und Sozialpolitik», Tübingen, 1909, Bd. XXVIII, S. 101–145.
Lago Maggiore. 23 марта 1909.
Дорогой мой Яновский,
Наконец посылаю вам 1-ый № нашего журнала. Первые номера всегда бывают не особенно интересны, и наш не составляет исключения; но надеюсь, следующие будут лучше; хотя должен сказать, что здоровье нашего милого Оргеиани [1] особенно блестяще (по-видимому, — чахотка), и много работы журналу он дать не может.
Правду сказать, и положение дел в России такое, что особой энергичности от пишущих ждать нельзя.
Впрочем, увидим.
Я лично так был поглощен все это время моей «Историей Французской Революции» и ее переводами, одновременными на русский, немецкий и английский языки, что ничем другим заниматься не мог.
В прошлом году, в мае месяце, я тоже был на берегах Лаго Маджиоре и уже тогда половина моей книги была отпечатана. Но с тех пор я переделал 27-ую часть, и книга только теперь окончена. Вышла в 750 страниц. Выйдет недели через две, — сейчас, в Grande Revue напечатана была уже последняя глава, — заключение. Его перепечатали разные газеты и revievs (между прочим одна скверная франко-русская ревю, но так как у меня сейчас под рукой нет другого экземпляра, то посылаю этот). Оно появится тоже в Revolution, новом синдикальном ежедневном органе Pouget [2].
Страшно много пришлось работать этот год над этою книгою. Но я думаю, что для анархистов она будет и интересна и полезна. Многому можно научиться, если вдуматься во Французскую Революцию.
И теперь пишу вам, дорогой мой Яновский, второпях. Пожалуйста, сердечно поблагодарите товарищей за их 100 долларов, которые они собрали, и вы выслали мне 1-го января 1909. Вы увидите из Хлеб и Воли, что без этой поддержки мы и начать бы не могли.
Крепко обнимаю вас.
Передайте, пожалуйста, самый сердечный привет всем старым и молодым товарищам.
Если захотите дать выдержки в печати из этого письма, то выпустите лишнее, и не упоминайте о болезни Оргеиани. Журнал запоздал, главным образом, из-за типографии.
Через 2–3 недели буду в Лондоне. Пишите туда:
Viola, Muswell Hill Road, London, N.
Интернациональн. сб. С. 257–258.
1. К. Оргеиани — один из псевдонимов Г.И. Гогелиа.
2. Эмиль Пуже (1860–1931) — один из основателей анархо-синдикализма, в 1901–1908 гг. вице-председатель Всеобщей конфедерации труда.
Где его адрес найти?
29.III.09.
Многоуважаемый Федор Алексеевич.
Вера Севастьяновна пишет мне, прося меня впредь обращаться к вам по всему, что касается Тамбовской земли. Вы были так бесконечно добры всё это время по отношению к нам, что я позволю себе действительно снова воспользоваться вашею добротою и спросить вашего совета и помощи.
Когда Николай был в Лондоне, мы оба, казалось мне, были согласны, что продажа земли крестьянам была лучшим выходом. В том же смысле писал мне недавно Михаил, говоря, что вероятно, придется продать товариществу (т.е. обществу без нескольких дворов, не желающих покупки).
Но теперь Николай и Вера Севастьяновна находят это неудобным и предлагают заложить эту землю.
Не думаете ли вы, что при неправильности получения арендной платы, закладывать — самое рискованное, чтó можно придумать, и что дело наверно кончится тем, что земля будет продана в известный момент в частные руки, гораздо ниже своей стоимости, в уплату долгов и процентов по закладным? С первых же двух лет окажется, что проценты и погашение платить будет нечем.
Это неизбежно случится, при первом же замедлении в уплате аренды и при отсутствии всяких других источников для уплаты процентов и погашения, а замедления, конечно, будут происходить, как происходили не раз в эти годы. Кто же будет платить проценты?
По-моему — не только для крестьян, но и для владельцев это — самое неподходящее решение.
Продажу Вера Севастьяновна и Николай безусловно отвергают.
Они пишут, что продажа будет полным разорением семьи. Залог несомненно будет тоже через год или два и, боюсь, что если все останется как было, т.е. ничего не продавая и не закладывая, то случится тоже. На земле уже лежит долг, в 5000 р., если не ошибаюсь.
Что вы присоветуете, многоуважаемый Федор Алексеевич, помимо продажи?
Не устроить ли продажу половины земли, без этих добавочных 22 десятин, на условиях, которые предлагал мир? Может быть, это будет еще лучшим решением. Крестьянский Банк мог бы помочь обществу, или товариществу, купив 142½ десятины за 22.700 р., а насчет рассрочки на 6 лет, предложенной крестьянами, пусть она будет хоть на десять лет.
Частное собрание, Москва. Черновик.
Pension Villa Rossa. Locarno
31 марта 1909.
Viola, Мuswell Hill Rd. London N.
(после 10 апреля)
Дорогая, милая Вера Николаевна.
Повинную голову меч не сечет. Тысячу извинений, что еще не ответил на первое ваше письмо из Цюриха. То ли я был нездоров, и Саша должна была вам ответить, то ли другая была причина, но только дня три тому назад мы разыскали ваше письмо Одно скажу в извинении, что я усиленно, больше, чем давно в Англии, работал над своей Grande Révolution [1], тем более, что, в виду возможности конфискации книги в России, пришлось, вдобавок ко всему, еще засесть самому за часть перевода, — не говоря об англ[ийском] и нем[ецком], причем часть англ[ийского] делала Саша.
Статью «Сухая Гильотина» из «Образования», вероятно, не трудно будет пристроить в Англии [2]. Если это еще не сделано, то пришлите ее мне.
Ваше второе письмо с запросом получил и на запрос ответил вчера. Говорили, конечно, об Саратов. извещении, но — сколько помнится — очень мало, так как было обещано сообщить нам впоследствии самый документ.
Читали ли вы статью «Б.Д.» [в] Бодром Слове, или извлечение из нее в Русских Ведомостях № 28, 5 февраля 1909? Там дело представляется в очень серьезной и сильно компрометирующей для Азефа форме, причем местный «с.-ровсккй генерал», как говорит Б.Д., всё знал. — Эти данные, сколько я помню, нам сообщены не были.
Читали ли вы также статью Короленко в Русских Ведомостях, где он дает извлечения из Мемуаров Новицкого (жандармского генерала), напечатанных еще в июле 1908 года в одной Киевской газете. Подлинность этих мемуаров удостоверяет Короленко, а серьезность Новицкого удостоверит всякий, кто имел с ним дело (он допрашивал меня раз в Крепости и произвел впечатление выдающегося по уму и деловитости человека — не мошенника, насколько это возможно в жандармах).
Поразительно, что никто из нас об этих выдержках из его Мемуаров не знал. И пока мы рассуждали часы о том, как был заарестован Гершуни после убийства в Уфе, — Новицкий рассказал всю историю как Гершуни [3] жил у шпиона и его дочери, тоже шпионки, состоявших в его б[оевой] о[рганизации], как дочь пришла в тот же день, когда получено было постановление Ц.К. об убийстве Богдановича, как он сейчас же донес Плеве [4], и «Вяч[еслав] Конст[антинович]» велел молчать, как он целый месяц доносил, и Плеве всё велел молчать…
И Новицкий прибавляет: mysterè! «Cherchez la femme», — говорит Короленко.
И действительно. Вдова Бог[дановича] (мне сообщают) была всесильна у Плеве; к ней ходили с просьбами — и у нее стоял на столе большой портрет Плеве, и … она была его большая приятельница… (это — entre nous [5]).
Разыщите этот №. Это было в январе или феврале, в Русс[ких] Ведом[остях].
Стало быть, уже Гершуни был в руках провокаторов? Это — ужасно. Новицкий очевидно не врет.
Получил я № Знамя Труда, об Азефе. Глубоко сожалею, что Ц.К. так странно пишет об Азефе. Ловкий провокатор, каких не мало было во все времена. К чему этот романтизм? Именно как мелких плутов и мошенников надо клеймить этих мерзавцев, а не делать из них героев французских романов. —
Ну, крепко, от души обнимаю вас, дорогая, милая Вера Николаевна. Саша шлет вам горячий поклон и приветы.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. ед.хр. 173, л.10–13 об.
1. «Великая Французская революция 1789–1793» — книга Кропоткина, вышедшая в 1909 г. на французском, английском и немецком языках.
2. Статью об административной политической ссылке «Сухая гильотина», опубликованную в журнале «Образование», Фигнер советовала опубликовать в Англии.
3. Григорий Андреевич Гершуни (1870–1908) — член ЦК партии эсеров, террорист. В 1903 г. организовал убийство уфимского губернатора Н.М. Богдановича.
4. Вячеслав Константинович Плеве (1846–1904) — министр внутренних дел и шеф жандармов. Убит эсером Е.С. Сазоновым.
5. между нами — (фр.).
(Примечания Н.М. Пирумовой.)
Villa Rossa. Locarno. Suisse
[April 10 1909]
Dear friend.
Where are you now? I was just going to send you Die Französische Revolution [1], just out, but don’t know your address.
If this card reaches you, give me your present address. I still stay here another 2–3 weeks.
With warmest greetings. P. K.
Villa Rossa. Locarno. Suisse
[10 апреля 1909]
Дорогой друг.
Где вы сейчас? Я как раз собирался послать вам Die Französische Revolution [1], только что вышедшую, но не знаю вашего адреса.
Если эта открытка дошла до вас, пришлите ваш нынешний адрес. Я останусь здесь еще 2–3 недели.
С теплыми пожеланиями. П. К.
ГАРФ. Ф.1129. Оп.2. Ед. хр.73. Открытка, вернувшаяся адресату. Датируется по почтовому штемпелю.
1. Имеется в виду издание: Kropotkin P. Die franzosische Revolution 1789–1793 / Einzige berechtigte deutsche Ausgabe von Gustav Landauer. — Leipzig: Theod. Thomas, 1909.
Villa Rossa
Locarno. Suisse.
9/22 апреля 1909.
Прости, родная, любимая моя, что так долго не отвечал тебе. Страшно, усиленно работал над книгой. Ты знаешь, как это бывает. Книгу надо было непременно выпустить на Пасху — иначе совсем пропадал этот год, и я усиленно работал над французским текстом (который разросся до 750 страниц французского издания) и тремя переводами. И вот четыре месяца так шло: «Вот отправлю эти корректуры и завтра напишу!» А завтра приходят немецкие корректуры с жалобною просьбою — «пожалуйста, верните немедленно». Никогда мы не поспеем. И садишься за немецкие корректуры! А послезавтра пришел английский перевод на просмотр, с жалобным письмом от Heinemann’а, а затем — опять корректуры от Stock’а, от милейшего James Guillaum’а [1], который читал их, и Dr. Nys!.. И так шло все 4 месяца, что я здесь прожил, с 20-го декабря, безвыездно [2].
Только вчера отослал в Петербург последние главы русского перевода, а французские и немецкие издания вышли оба — одно на Страстной неделе, другое на Фоминой.
При этом мне еще пришлось самому сделать больше трети русского перевода, а отвыкнув от переводов, шло это довольно медленно. Так как цензурные условия очень плохи, то Знание хотя и не отказывалось издать, но не хотело платить ничего, если книгу конфискуют; а потому, выложивши своих около 500 руб. на русский перевод, я засел сам за остальное, и перевел гораздо больше трети, так как переводчице платить было нечем.
Фридеберг (доктор) бранил меня всячески, что я, вместо отдыха, так работаю; но ничего не поделаешь. Ведь вот уже год и 9 месяцев, что я взялся за пересмотр и переделку написанного уже в 1906 году, — вполне, — первоначального текста! Я начал это в 1907 году, в Pouldu, как только прекратил издание нашей русской газеты! Зато и влетели же поправки в 800 fr., — и Stock, mon charmant éditeur [3], конечно, воспользовался этим, чтобы не заплатить мне и 500 fr. из 1000 f., которые он должен был бы заплатить при выходе.
Но зато, родная, милая моя Сонюша, книга вышла, кажется, ничего себе. Занозливая, во всяком случае. Многим зело не понравится. Но если найдется читатель вдумчивый, способный сам думать об общественных делах, а такие, наверное, найдутся из французских, итальянских и испанских рабочих (на русских плоха надежда), — тогда ничего, пользу вынесет. Редакционных недостатков много, но — задуматься есть над чем.
Сейчас получил письмо от милейшего James. Он читал книгу в первой рукописи, 1906-го года (а потом корректуры трудных глав в конце). Он пишет: «J’ai tout relu d’un bout a l’antre [?] et j’ai reçu de cette lecture un très bonne impression. Une phrase que Stock a imprimée sur le Vient de [неразб.] raître du volume dit avec beaucoup de vérité: „La limpidité de la pensée et du style en rend la lecture accessible à tons“. C’est frappant, en effet, combien, préscutées par loi, et simplifieês pas la vision personnelle, les choses paraissent aisées à comprendre» [4]. В первой рукописи были повторения — я торопился тогда в Россию, «то было раннею весной!»… (Да, раннею, погибшею весной!..) Теперь я это всё переделал, и James говорит: «Eh bien, pas du tout. Ces répétition aident à comprendre, elles sont un auxilliaire pour le mémoire du novice»… [5] А так как книга толстая и не может быть прочтена в один присест, то каждая глава представляет целое, и может быть прочтена сама по себе.
Словом, мой James доволен. Как бы мне теперь тебе переслать экземпляр?!.. Разве в трех страховых письмах?
Но в денежном отношении — полнейшее fiasco будет. Прав был Knowles: «books don’t pay!» [6] Просто тяжко думать об этом.
Сейчас же принимаюсь за этические статьи для «XIXth Century». Я сюда привез даже рукопись и ящик книг. Но из-за русского перевода должен был бросить.
Зато Bertoni из «Réveil» так поблагодарил меня за то, что «tu restes peuple, avec nous» [7] в этой книге, что легко стало на душе.
Словом, книга пустилась в плаванье. Берусь за Этику, хотя, в сущности, если бы не всякие «соображения», взялся бы за книгу о социализме, для которой Nettlau даже написал мне программу, до того схожую с планом лекций, которые я хотел читать в 1886 году в Лондоне, что я мог бы засесть сейчас, без всяких книг, писать ее. —
Я здесь прожил безвыездно с 20 декабря, а 10 января приехала Саша, оправляться после операции. С нею приехала ее подружка, Р. Выдрина (заботливая, как тетя, или как умелая сиделка), и мы прожили втроем, в маленьком пансионе, чудно расположенном не в самом Locarno, а немного подальше, полу-горе. Мы занимали три маленькие комнаты, составлявшие целый «этаж» — прямо вид на озеро и на горы на другой стороне.
Саша скоро поправилась и засела тоже за работу. У Mrs. Dryhurst, которая переводила мою Révolution на английский язык, был ряд тяжелых перерывов: — болезнь матери, в Ирландии, а когда туда приехала дочь Mrs. Dryhurst, сменить мать около бабушки, дочь сама заболела дифтеритом. Словом, Mrs. Dryhurst сильно запоздала с переводом, и Саша засела за перевод. Очень недурно делала. Но, конечно, перевод обеих моих переводчиц я должен был читать и править. Теперь осталось проредактировать еще шесть глав, «и летопись окончена моя!»
Помнишь, я говорил тебе в Badia об своих сомнениях, как разъяснить последние месяцы монтаньярского режима. Долго над этим бился. Теперь, кажется, выяснилось. Хотя все-таки буду еще читать по этому периоду.
Здоровье было великолепно всю зиму. Ни разу даже насморка не было. Правда, что погода, до 10 февраля, была дивная. Но с 10 февраля по 20 марта снег был все время. Семь раз принимался идти, один раз 70 сантиметров выпало — и по временам Locarno становился с невероятною, «истинно русскою» грязью. Но все-таки чудно, чудно было всякий раз как прояснит. Весна была очень поздняя. Только началась около 25 марта. Зато теперь — невообразимая красота.
Саша уехала 13-го апреля (нового стиля), — на день своего рождения, а меня Фридеберг остановил, не пустил, боясь скверной погоды в Англии, до 5-го — 10-го мая. И я напоследок тоже схватил легчайшую инфлуэнцу, в горле, так что не выходил дней шесть–семь. Должно быть, тоже переработал перед самым выходом книги, ровно до полночи, начиная с семи утра. — Теперь выхожу, только сидит какой-то зверь в горле, и скребет.
Рая Выдрина тоже уехала, оставив мне свою сестру, Лизу. И вот мы живем с ней, — дружно, ничего. Начали ходить немного эти дни за город, недалеко.
Саша приобрела здесь несколько знакомств, — всё больше в музыкальном мире. Мейеры тоже были здесь две–три недели, после безобразной «экспроприации» 3000 fr., учиненной неким Зелигером, — по-видимому, орудие[м] заграничной азевщины, даже почти наверное.
Ты знаешь, что в октябре я был в Париже, целых три недели, — конечно, не в «трибунале», как писали газеты, а в третейском суде между Бурцевым и комитетом социалистов-революционеров. Ты читала, верно, всё об этом. В «Русских Ведомостях» было всё рассказано очень верно и с большими подробностями. — Вот уж подлинно, что истина ужаснее всякого вымысла! — Я очень рад был тому, что мы совсем хорошо сошлись с Г.А. Лопатиным.
Крепко, крепко обнимаю тебя, мою дорогую, родную, и ты расцелуй за меня, пожалуйста, милую Маню. Где теперь Таня?
Еще раз крепко тебя обнимаю.
Твой ПК.
Я все-таки еще раньше написал бы тебе, да такое письмо получил от Веры [8], что просто руками разведи! Думал тебе писать об этом, ну, а сама знаешь, как трудно пишется, когда нужно рассказывать такие всякие всячины.
На меня, конечно, был доносец, что, мол, здесь живу незаконно. Явился комиссар, шла у них там переписка с Берном. Я объявил комиссару, что считаю, что 25-летняя давность покрывает изгнание — решили оставить в покое [9].
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 101, л. 4–9 об.
1. Джеймс Гильом (1844–1916) — анархист, один из организаторов Юрской федерации. Давний знакомый и корреспондент Кропоткина.
2. Кропоткин работал над книгой «Великая Французская революция».
3. мой милый редактор — (фр.). Ироничный тон связан с тем, что парижский издатель П.В. Сток плохо и нерегулярно платил Кропоткину за его книги.
4. «Я перечитал всё от начала до конца. От этого чтения у меня осталось очень хорошее впечатление. Фраза, которую Сток поместил на только что вышедшем томе, говорит истину: «Ясность мысли и изложения делают эту книгу доступной для всех». Действительно, поражаешься, насколько многое становится удобопонятным благодаря умению автора объяснить сложное простыми словами — (фр.).
5. «Отнюдь нет. Эти повторения облегчают понимание. Они — дополнительная опора для новичков» — (фр.).
6. «книги не приносят денег!» — (англ.). Джеймс Ноульз (1831–1908) — издатель журнала «Nineteenth Century», корреспондент Кропоткина.
7. «ты остаешься простым, с нами» — (фр.).
8. Вера Себастьяновна Кропоткина, вдова брата П.А. Кропоткина Александра, сестра С.Н. Лавровой. Письмо, скорее всего, касалось судьбы принадлежавшего братьям имения в Тамбовской губ. См. письма Н.А. Кропоткину от 14 февраля 1909 г. и Ф.А. Свитушкову от 29 марта и 2 октября 1909 г.
9. Во время пребывания Кропоткина в Швейцарии в 1910–1911 и 1913 гг. вопрос об его изгнании вновь поднимался в местной печати. В комментарии к письму к Луиджи Бертони от 12 мая 1913 г. М. Неттлау пишет, что Федеральный совет в Берне отклонил ходатайство городского совета Локарно, заявив, что приказ об изгнании может быть приостановлен только по просьбе самого Кропоткина. На это он согласиться не мог, и зиму 1913–1914 гг. проводил в Италии.
Viola
Muswell Hill Rd.
London N.
6 мая 1909.
Дорогой мой Владимир Львович!
Посылаю вам вырезки из Daily News об обвинительном акте против русского правительства, которые мы выпускаем здесь для здешнего Парламентского Комитета по русским делам, в виду близкого приезда сюда Николая II-го.
М. б. удастся собрать влиятельный митинг.
Если же нет — то будет ряд мелких, по всей Англии.
Две недели усиленно работаю над этим актом. Спасибо Соскис помог составить résumé Думских речей о тюремных безобразиях. Акт вышел в 80 печатных страниц.
Меня по-прежнему глубоко волнуют «разоблачения», и я всё вижу впереди новые и новые.
Еще раз приходится глубоко, сердечно благодарить вас за начатую вами кампанию. Еще новая бездна разверзлась с Цихоцкою [1] и Деевым.
Но это, — я это глубоко чувствую — еще не конец.
Мне так досадно, что я не попал в Париж на обратном пути из Локарно. Здоровье было ненадежно, и доктор запротестовал. А переговорить есть о многом. Между прочим, меня мучит один вопрос: знали [ли] Ч[ернов] и Н[атансон] о том, что Азеф состоит в полиции, и смотрели на него, как на своего великого Клеточникова [2], — или нет?
Здесь Bеpa Ник., но о конспирациях и пр. она решительно не хочет говорить. Отстранилась абсолютно (м.б. и от самой партии?) [3].
На чужой стороне. 1924. № 6. С.129–130. Публикация В.Л. Бурцева.
1. «Цихоцкая» — Татьяна Максимовна Цейтлин, член партии социалистов-революционеров, с 1907 г. агент Перербургского охранного отделения.
2. Николай Васильевич Клеточников (1846–1883) по заданию «Народной воли» в 1879 г. поступил на службу в III Отделение, предупреждал революционеров о планах тайной полиции. В 1882 г. был приговорен к вечной каторге.
3. Окончание письма утрачено.
20 мая 1909 г.
Хорошо — в понедельник вечером. Принесите свою работу. Моя [1] — уже почти готова, все продиктовано и написано на typewriter’s [2]. Нужно только потолковать хорошенько с вами о разных пунктах. Приходите пораньше. А то много работы.
П.К.
Stow Hill Papers, House of Lords Records Office, London.
Ист. арх. 2001. № 1. С. 58. Публикация Дж. Слэттера.
1. Имеется в виду рукопись работы П.А. Кропоткина «Террор в России».
2. пишущей машинке — (англ.).
Viola, Muswell Hill Road, N
26 мая 1909 г.
Дорогой Давид Владимирович.
Работа продвигается, но медленно. Очень много времени взяла классификация материала, и потом — постоянно отнимают приезжие &с.
Посылаю вам Preliminary Remarks [1]. После нескольких попыток я решил написать этот общий обзор, а наши документы — расположить (как делают в Blue Books [2]) в виде pièces justificatives [3] под отдельными заголовками. Это облегчит работу и — удобнее будет читать.
Говорил ли Вам Br. [4] или Nev. [5] о затруднениях, встречаемых в Parliamentary Committee?
Сейчас придет один shorthand writer [6] и [я] продиктую добрый кусок материалов о тюрьмах. Сердечный привет от всех.
П. Кропоткин
27 мая
Сегодня я кончу диктовать стенографу свою часть, и завтра получу рукопись type-written [7].
Нам нужно будет затем встретиться вдвоем и обсудить всю брошюру сообща. Когда нам это сделать? Не можем ли мы встретиться в субботу утром (после обеда у меня занято). Если нельзя в субботу, то придется уже отложить до понедельника. Решайте.
Stow Hill Papers, House of Lords Records Office, London.
Ист. арх. 2001. № 1. С. 58. Публикация Дж. Слэттера.
1. Предварительные замечания (англ.).
2. Синие книги (англ.). Так называют, по цвету переплетов, официальные доклады Британского парламента.
3. Подтвердительных документов (франц.).
4. Имеется в виду Генри Ноуль Брэйльсфорд (1873–1958) — радикальный журналист, работавший для газет «Манчестер Гардиан», «Трибун», «Дейли Ньюс», «Нэйшн». Г. Брэйльсфорд интересовался Россией, был членом Общества друзей русской свободы и Парламентского русского комитета.
5. Имеется в виду Генри Вудд Невинсон (1856–1941) — радикальный журналист, сотрудничавший во всех ведущих либеральных и радикальных газетах своего времени. Невинсон был в Москве в 1905 г. и в том же году опубликовал в Лондоне книгу о своих впечатлениях под названием «Заря в России» («The Dawn in Russia»). Член Парламентского русского комитета.
6. стенограф — (англ.).
7. написанную на машинке — (англ.).
Viola, 1 Muswell Hill Road, N.
3 июня 1909 г.
Дорогой Давид Владимирович.
Вот адрес Веры Николаевны [1]:
Miss Figner, с/о Mrs. Popp, 8 Evelyn Road, Bedford Park, W.
Что касается до нашего произведения, я уже передал его Невинсону. Он прочтет его с Brailsford’ом и передаст Комитету. Так как Комитет разрешил передать его для напечатания двух столбцов извлечения в Daily News [2], то я передал рукопись Невинсону, который и составит извлечение.
Сердечный привет от всех.
П. Кропоткин
Stow Hill Papers, House of Lords Records Office, London.
Ист. арх. 2001. № 1. С. 59. Публикация Дж. Слэттера.
1. Имеется в виду Вера Николаевна Фигнер.
2. Ежедневная либеральная газета, издававшаяся в Лондоне.
Понедельник
[Июнь 1909]
Дорогой Владимир Львович!
Порадуйтесь!
Царю — записку [1] не решились подать: свой король не хотел, верно, обижать гостя, тем более, что старуха наладила-таки свадьбу своего сына Михаила с молоденькой Connaught [2].
Но вот записка м[инистру] и[ностранных] д[ел] Грею с самыми почтительными подписями.
Грей обязан сообщить ее Извольскому [3] «официозно», а тот, конечно, обязан сообщить Николаю. Сегодня он приезжает и сегодня это будет во всех газетах.
Предосторожности здесь приняты невероятные. Крепко вас обнимаю.
П.
Надо бить на всеобщую амнистию — как 1-ая поруха в теперешнем безобразии. Мои английские друзья будут в этом смысле вести кампанию.
На чужой стороне. 1924. № 6. С. 130. Публикация В.Л. Бурцева. Датируется по упоминанию о прибытии Николая II в Великобританию.
1. Согласно комментарию В.Л. Бурцева к публикации, речь идет о записке Эдуарда Грея, английского министра иностранных дел, напечатанной в середине 1909 г.
2. Речь идет о проекте замужества принцессы Патриции Коннаутской, внучки королевы Виктории, и великого князя Михаила Александровича, брата Николая II.
3. Александр Петрович Извольский (1856–1919) — министр иностранных дел России в 1906—1910 гг.
5 июля 1909 г.
Дорогой Давид Владимирович.
Рад бы душой, но с посетителями и проч[ее], рассылкой памфлета etс., просто совсем сбился, и не в состоянии написать что-нибудь обдуманное. А зря писать не хочется. Крепко жму руку.
П.К.
Сейчас рекомендовал Reuter’y [1] написать у вас [2] статью о готовящемся к сентябрю coup d’etat в Финляндии [3].
Stow Hill Papers, House of Lords Records Office, London.
Ист. арх. 2001. № 1. С. 59. Публикация Дж. Слэттера.
1. Юлио Натанаэль Рейтер (1863–1937) — финский филолог, работал в Англии с 1891 по 1905 г., преподавал в Лондонском и Оксфордском университетах, финский националист, в 1900–1905 гг. редактировал в Лондоне журнал «The Finnish Bulletin» («Финский бюллетень»).
2. В 1909–1910 гг. Д.В. Соскис редактировал ежемесячный журнал семьи своей жены — «Английское обозрение» («The English Review») и помогал в редактировании журнала «Свободная Россия».
3. В 1909 г. русское правительство, осуществляя русификацию Финляндии, объявило, что финский парламент будет лишен права обсуждать законодательство «общегосударственного интереса». 30 июня 1910 г. Российская Государственная дума одобрила закон, воплощающий это намерение.
Viola, Muswell Hill Road.
London N.
10 июля 1909.
Дорогой, милый Владимир Львович!
Позвольте пять крепко обнять вас за ваше новое открытие. Оно поразительно, и насколько раскрытие Азевщины было важно для России, настолько же раскрытие Ландезена [1] будет важно для «заграницы».
Вы видели, вероятно, то, что писал Siècle (я читал перепечатку в Dépèche de Toulouse, которую получаю), а именно, что до 300 декретов об изгнании русских из Франции было заготовлено уже, когда узнали о покушении на Fallières Clémenceau, раньше, чем обнаружилось в нем участие Коттена.
Daily News сегодня пишет, что вы указали на какой-то документ в Министерстве внутренних дел (французском), который убедил всех, и что Клемансо вчера вечером благодарил публично Жореса за его помощь в раскрытии Ландезена-Гартинга.
Я глубоко убежден, что у них был ловко заготовленный план: экспроприация в Брюсселе (у нашего хорошего знакомого и приятеля Майера) и гласная посылка 25 фр. из полученных 3000 фр. в Bulletin international Anarchiste была делом Ландезена. Конечно, не сам он и не его агенты делали «экс». По крайней мере, Hartenstein по-видимому, настоящий человек, как и оба экспроприатора в Лондоне (Tottenham Court Rd.). Но подручник Hartenstein’а в Брюсселе и третий в Tottenham деле (скрывшийся с деньгами), — что-то не знают, кто они.
Экспроприации в Кларане и Монтре, попытка Венсенского дела в Париже, экс в Лондоне и экс в Брюсселе (они печатно заявили, что бомбу готовили на одного бельгийского судью), — это, наверно, было устроено охранкою. Группа анархистов интернационалистов была их орудием. Желательно только знать, кто из этих групп и анархистов вообще был одурачен, и кто были агенты. А агенты, наверно, были и есть.
— Здесь идет очень хорошая агитация. Hyndman [2] резко взялся за дело.
Завтра во множестве церквей будут говорить против царя. Но увы, мой памфлет еще не вышел! MacCalm Scott все делал, чтобы его задержать. Ведь я его кончил 2-го июня. Больше месяца протянул Parliamentary Committee.
Посылаю вам вырезки из Daily News. И еще раз крепко обнимаю вас, за себя и за Соню и Сашу.
П. Кропоткин.
Газеты посылаю особо под бандеролью.
На чужой стороне. 1924. № 6. С. 131–132. Публикация В.Л. Бурцева.
1. Михаил Ландезен (Геккельман Авраам-Аарон Мойшевич; он же Гартинг Аркадий Михайлович) (1861–?) — секретный сотрудник, затем чиновник Департамента полиции, один из руководителей политического розыска. С 1885 г. жил за границей, сошелся с революционной эмиграцией. В 1890 г. организовал в Париже мастерскую по производству бомб для покушения на Александра III. На основании сведений Ландезена были произведены аресты эмигрантов, однако на суде адвокаты сумели доказать его подстрекательскую роль, и суд приговорил его к 5 годам тюрьмы заочно, т.к. он скрылся. Только в 1909 г. Бурцеву удалось установить тождество осужденного преступника Ландезена и кавалера ордана Почетного легиона А.М. Гартинга.
2. Генри Мейерс Гайндман (1842–1921) — английский политический деятель, журналист, основатель (1881) Демократической федерации, которая в 1884 г. преобразована в Социал-демократическую федерацию, а в 1908 г. — в Социал-демократическую партию.
Viola, Muswell Hill Road.
London N.
12 июля 1909.
Дорогой мой Владимир Львович!
Вот вырезка из брюссельской газеты Soir, которую (газету) прислал мне один знакомый (профессор). На ней были подчеркнуты некоторые слова синим карандашом и на поле написано карандашом: «Gersick» [1].
Это относится к словам «Chez un Russe mis en quarantaine par les compatriotes, on a découvert des letters signées Harting».
В Soir один из редакторов — приятель моих друзей бельгийских.
Посылаю это вам на всякий случай.
Соня сидит и читает Былое. Изучает его от доски до доски. Всё полно глубокого жизненного интереса.
Clémenceau, видимо, старается запутать. Ваше письмо об «aller et retour» заставило нас улыбнуться. Вот также заметки о вчерашних проповедях. Вера Николаевна говорит, что старик Clifford глубоко ее растрогал своею проповедью. Она была там.
Большой «влиятельный» митинг против Николая II не удался. Убийство индусом секретаря Морлея помешало. Епископ Герефордский отказался президировать до осени. Тоже лорд Courtney.
Крепко обнимаем вас.
П.К.
На чужой стороне. 1924. № 6. С. 132. Публикация В.Л. Бурцева.
1. Студент Герцик был агентом у М. Ландезена (Гартвига) в Швейцарии. После разоблачения он, по-видимому, временно прервал сношения с охранкой, но через несколько лет снова завязал с ними сношения.
Viola, Muswell Hill Rd.
Вторник [15 июля 1909 г.]
Наконец, дорогой Давид Владимирович, получил сегодня утром первые 6 экз. нашего памфлета. А то до сих пор даже не знал, что он вышел в субботу и что его можно получать у Methuen’a [1].
Нет ли у вас каких-нибудь ходов, чтобы переслать в Россию разным «людям», которые, наверно ведь, и не догадываются обо всех ужасах, так как радикальных газет не читают?
Если есть, то надо бы послать.
А что, если послать письмами в разные редакции? Хотя это будет стоить 7d каждое, — все-таки может быть стоит это сделать. Как вы думаете? Я бы этим занялся.
Я очень рад, что милая Вера Николаевна едет к вашей в Letchworth [2]. Вы тоже там будете?
Крепко жму руку.
П. Кропоткин.
Stow Hill Papers, House of Lords Records Office, London.
Исторический архив. 2001. № 1. С. 59–60. Публикация Дж. Слэттера.
Датируется по упоминанию книги П.А. Кропоткина «Террор в России», которая вышла в субботу, 12 июля 1909 г. Таким образом, письмо можно датировать вторником, 15 июля.
1. Мэтюэн — издательская фирма (основана в 1889 г.), издавала современную художественную литературу.
2. Город в графстве Хартфордшир, к северу от Лондона.
22 июля 1909.
Дорогой товарищ!
Тысячи извинений за то, что не писал вам так долго. Я получил ваше [и] открытку. Я регулярно получаю газеты. Пару дней назад я послал вам брошюру «Террор в России», изданную парламентским комитетом по русским делам. Она распродается исключительно быстро. 15 тысяч экземпляров продано за неделю. Печатается еще 750 экземпляров. Если можете, постарайтесь распространить в Японии и Китае правильные сведения о нынешних ужасных условиях в России. Всю эту зиму я очень много писал, [живя] в Локарно, куда мне пришлось поехать на зимнее время, так как лондонская зима мне противопоказана из-за моих легких… Как ваши дела? Как продвигается ваша работа? Большое спасибо за японское издание «Завоевания хлеба». Один экземпляр я послал в Британский музей. (Было бы хорошо посылать туда по экземпляру всех ваших изданий.) … Моя жена очень занята работой в связи с русскими делами, особенно сейчас, когда у нас проходит ряд митингов протеста против жестокостей русского царя, прибывающего в Англию, и когда нам предстоит принять нашу дорогую глубокоуважаемую мученицу госпожу Веру Фигнер.
С самыми лучшими и добрыми пожеланиями,
искренне ваш П. Кропоткин […].
Документы по «делу о великом мятеже». Копии вещественных доказательств. Токио, 1972. Т. 2. С. 214–215.
Народы Азии и Африки. 1976. № 3. С. 161–162 (с сокращениями, причем, видимо, в японском издании тоже имеются купюры). Публикация и перевод Д.И. Гольдберга.
Viola. Muswell Hill Road.
London N.
22 июля 1909.
Дорогая, милая Вера Николаевна. Посылаю вам письмо Владимира Львовича, полученное мною сегодня утром. — Мне так досадно, что вчера не повидал вас. Я избегаю всячески выезжать по вечерам, особенно эти дни, когда горло опять не совсем в порядке. Впрочем, вообще, приходится принять за правило, — если пишешь письмо, не показываться в зале, а то сплошь да рядом вызывают на платформу говорить. Взволнуешься, горячишься, — а сердце мое вечно о себе напомнит!..
— У меня к вам просьба, немецкий издатель моих мемуаров, Lutz (кстати, сериозно рекомендую его вам, когда вы напишете ваши мемуары: человек абсолютно добросовестный, и умелый. Просто поразительно, как он — единственный из всех моих издателей — до сих пор хорошо продает их!), так Lutz, узнав о мемуарах Ювачова, спрашивает меня, что я знаю об их достоинстве и вышли ли они в России? [1]
Не можете ли вы мне на это ответить?
— Бурцев начал в Journal свои мемуары (обрабатывают два француза). Очень хорошо написана 1-я глава. Ему заплатят, говорят, очень хорошо, — конечно в доле с Longuet и другими французами.
Имейте в виду и французское издание ваших мемуаров.
Работаю усиленно.
Крепко обнимаю вас, дорогая Вера Николаевна.
П. Кропоткин
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. ед.хр. 173, л.16–17 об.
1. См.: Ювачов И.П. Восемь лет на Сахалине. СПб., 1901. В.Н. Фигнер знала Ювачова по Шлиссельбургу. На вопрос Кропоткина она отвечала: «На мой вкус, книга Ювачова скверная, она написана в сентиментально-религиозном тоне — вся облита постным маслом… Он пробыл с нами только 2 года, а пишет о том, чего не видел» (ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 2574, л. 11). И.П. Ювачов — отец писателя Даниила Хармса.
Viola, Muswell Hill Rd., N.
4 августа 1909 г.
Дорогой Дмитрий [1] Владимирович.
Насчет памфлета, жду сегодня или завтра ответа от Parliamentary Committee. Затруднений, вероятно, не будет.
Разрешения я никому не даю, потому что если бы я дал, то они могут напечатать Autorisierte Ausgabe [2], или что-нибудь в этом роде, и мешать таким образом другим переводить. А именно этого я не хочу, так как завтра уже могут переводить анархисты, и с[оциал]-д[емократы] смогут их потом упрекать, говоря, что я им дал разрешение.
Следовательно, прошу вас убедительно написать вашим берлинским друзьям следующее: Kr[opotkin] giebt Niemand Keine Uebersetzungsautorisation. Dieser Pamphlet ist gemeinsames Eigenthum [3].
Конечно, в том случае, если Parliamentary Committee ответит, что сам никаких прав на него не имеет. Телеграфировать не могу, так как тел[еграф] от меня ¼ часа ходьбы — ½ взад и вперед.
2) С удовольствием вышлю вам материалы, но должен еще собрать их. Они разбросаны.
3) Насчет рекомендации, скорее будет, если вы напишете Tarrida del Marmol [4] 92 Selwyn Avenue Highgham Park N.E. (по-французски или по-английски). Так как у Мармоля связи среди анархистов, то если Mr. Goode — соц[иал]-дем[ократ], так и скажите ему, а то, в такое острое время, смогут выйти недоразумения.
Жму крепко руку,
П. Кропоткин
Stow Hill Papers, House of Lords Records Office, London.
Ист. арх. 2001. № 1. С. 60. Публикация Дж. Слэттера.
1. Так в тексте.
2. Авторизованное издание (нем.).
3. Кропоткин не дает никому права перевода. Эта брошюра является общей собственностью — (нем.).
4. Фернандо Таррида дель Мармоль (1861–1915) — профессор философии Барселонского университета, известный испанский анархист, был выслан из Испании во время анархистских бунтов 1890-х гг. Жил в Англии.
4 августа 1909 г.
Дорогой Дмитрий [1] Владимирович.
Получил сейчас ответ от Parliamentary Committee. Будьте так добры, перешлите эту карточку вашим немецким приятелям, чтобы не вышло путаницы.
Из Бар[селоны] пишут, что немало наших хороших товарищей расстреляно в Барселоне [2]. Один наш старый друг, Лорензо [3], еще из Интернационала, жив.
Жму крепко руку.
П. Кропоткин.
Stow Hill Papers, House of Lords Records Office, London.
Исторический архив. 2001. № 1. С. 60. Публикация Дж. Слэттера.
1. Так в тексте.
2. В конце июня 1909 г. в Барселоне произошла так называемая «трагическая неделя», когда испанские анархисты решили противостоять путем стачек и манифестаций призыву каталонских резервистов на войну в Марокко. Протесты были подавлены испанским правительством.
3. Ансельмо Лорензо — последователь М.А. Бакунина в I Интернационале, позже член испанского движения за свободное образование.
9 августа 1909 г.
Господин.
Вы пишете мне, предлагая непосредственно связаться с вами по поводу немецкого издания моей брошюры «Террор в России».
Очень этим тронут. Я даже думал, что вы уже получили письмо, на плохом немецком, которое я просил Soskice [1] вам передать. В нем я дал ответ на вашу просьбу о переводе.
Когда Soskice просил меня разрешить для Вас немецкий перевод, я ему сообщил, что должен сначала запросить Парламентский комитет [2], не намерен ли он зарезервировать издательские права на этот памфлет.
Поскольку в настоящий момент это улажено, и я отказался от авторских прав на эту брошюру, написанную в пропагандистских целях, — каждый имеет право издавать ее переводы на всех языках. Чем больше она будет распространена, тем лучше.
И именно поэтому я не могу дать личное разрешение никакому переводчику или издателю. Так как, если я дам подобное разрешение, лицо, которое его бы имело, могло бы претендовать на то, что только оно располагает правом на перевод. Достаточно было бы поставить: «издание разрешено автором» — для того, чтобы это помешало другим публиковать свои переводы или отрывки.
Я очень огорчен, узнав из вашего письма, что возникло недоразумение, касающееся предисловия к немецкому изданию. Я никогда не выражал желание дополнительно иметь предисловие к брошюре и даже думаю, что предисловие подобного рода было бы лишним.
Разрешите мне выразить Вам удовольствие, которое я испытываю от знакомства с Вами — пока письменного, но надеюсь однажды познакомиться и лично.
Примите, дорогой господин Либкнехт, выражение моих самых лучших чувств.
Петр Кропоткин.
Прометей. 1971. С. 210–211. Публикация Е.В. Старостина. Оригинал по-немецки.
Письмо написано в ответ на письмо В.Либкнехта П.А.Кропоткину от 6 августа 1909 г. (опубликовано вместе с письмом Кропоткина) с предложением посредничества в издании брошюры Кропоткина «Террор в России». К. Либкнехт писал, в частности: «мне сообщили, Вы сами хотите издать на немецком языке названное сочинение и именно с рекомендацией… Августа Бебеля». Далее Либкнехт писал, что получил от А. Бебеля согласие написать предисловие.
Немецкое издание брошюры см.: Kropotkin P. Die Schkeckensherrschaft in Russland. — 4. Aufl. — Stuttgart: R. Lutz, [1909]. — 92 S. (упом. в: Peter Kropotkin. Bibliografie / Zusammengestelt von H. Hug. — Grafenau: Trozdem-Verlag, 1994. — S. 93).
1. Давид Владимирович Соскис — русский эмигрант, журналист, корреспондент П.А. Кропоткина. О разрешении публикации немецкого перевода брошюры Кропоткин писал Д.В. Соскису в двух письмах от 4 августа 1909 г.
2. О Парламентском комитете см. письмо В.Л. Бурцеву от 3 августа 1908 г.
Лондон.
3 сентября 1909.
Дорогой и милый Владимир Львович!
Еще раз крепко обнимаю вас. Вот она: «Отчего же непременно мужчина, а не женщина?» Помните?
Ну, родной мой, вы такую службу служите революционному делу вообще, — всему миросозерцанию революционному, — что и выразить не могу.
Какая мерзость, какая гнусность ее письма! Ведь Таня наверно Таня Леонтьева?
Они заранее, верно, задумали направить ее против другого.
Знала ли она Азефа? Т.е., что Азеф тоже провокатор? Или оба действовали независимо?
Крепко, крепко обнимаю вас за себя, да за нас трех.
П. Кр.
Не забудьте моей просьбы, переданной на словах, и моего письменного вопроса.
На чужой стороне. 1924. № 6. С.134. Публикация В.Л. Бурцева.
Viola. Muswell Hill Rd.
5 сентября 1909.
Дорогая, милая Вера Николаевна.
Рукопись об Амурской колесной дороге мы получили. Соня говорит только, что чуть ли не то же самое было напечатано в одном из русских журналов и хочет справиться.
Куда направить — не знаю. М.б., Mrs. Garnett придумает. Из главных reviews ни одна не возьмет (то есть, Nineteenth Century, Fortnightly и Contemporary не возьмут). Нужно думать о менее важных…
М.б., который-нибудь из magazines, т.е. Strand, Westminster &c. Но им нужны рисунки.
Вообще, как в этом убедился Silber, приехавший от Бурцева, консервативные reviews и газеты ничего не хотят, и строчки, печатать против русского правительства.
Я заработался и вынужден прервать работу. Еду к берегу моря — вероятно, в Brighton, на 10–12 дней.
Так порадовала добрая весточка об митинге, — главное, ваша английская речь. Это — хорошая весть. Значит, можно подготовить будет, через месяц, большой митинг.
Сюда приехала та самая анархистка, которую пытали в Варшаве [1]. Он отбыла каторгу и бежала из Сибири. Кроткое, тихое созданье. Глядеть даже страшно на ее спокойное, тихое лицо и думать, что она пережила.
Здесь Зина Венгерова. Едет к вам.
Крепко, крепко обнимаю вас и Фанни.
П. Кропоткин
Зильбер подробно рассказал нам о свидании Бурцева с подлюгою Гернгросс-Жучковою [2]. Ну, что все выдумки романистов перед правдою жизни. Она дала интервью Berliner Tageblatt и всё рассказала. О деятельности Азефа она узнала годом раньше Бурцева.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. ед.хр. 173, л.16–17 об.
1. См. письмо В.Л. Бурцеву от 12 сентября 1909 г.
2. Зинаида Федоровна Жученко (урожд. Гернгросс; 1875 — после 1924) — секретный агент Московского охранного отделения. Входила в состав Московского комитета эсеров. Разоблачена В.Л. Бурцевым в 1909 г.
46. Brunswick Place. Hove.
12 сентября 1909.
Дорогой Владимир Львович!
Посылаю вам письмо издателя Quarterly Review. Объясняет, что статьи не может принять, что телеграфировал Зильберу, но он, по-видимому, уехал, не оставив адреса.
Оставьте это письмо у себя. — Я ему сейчас написал и попенял их прессе вообще за их отношение к российским делам. Указал, как это опасно для Англии и т.д. [1]
Должен, однако, сказать, что «Царский Листок» [2] здесь вообще не может заинтересовать издателей крупных журналов.
Другое дело, если бы у вас были в руках доказательства, что Николай II интригует со Столыпиным для ниспровержения конституции.
Если не ошибаюсь, Зильберу сказали про это в Таймсе, что «это было бы величайшим разоблачением века». Это так. И оно имело бы влияние на судьбы России и Европы…
Употребите все усилия, чтобы разоблачить двойственную политику Николая в настоящую минуту, и вы совершите, действительно, политический акт громадной важности.
Даже если вы обнародуете документы, касающиеся того, что я называл в своей газете «Хлеб и Воля» «тайным петербургским правительством», т.е. Дурново-Треповского периода, то и то было бы очень ценно.
— Насчет Роткопф. Опять, кроме Daily News, я не вижу ни одной газеты, которая могла бы обнародовать это дело [3].
Попытаемся, однако.
Сейчас Р. гостит у нас. Соня пригласила ее на неделю, пока меня нет дома.
Это — одна бедная девушка. Только состарилась уже, бедняжка. Сходство с ее братом поразительное. Это здешние товарищи выцарапали ее из Баргузина.
Я не решался заговорить с ней об этом. Подумайте, что она пережила! Соня заговорит.
У меня была статья Бакая об этом в Journal или в Matin. Но теперь — нет. Кому я дал — не знаю.
Так, прежде всего, пришлите, пожалуйста, эту статью или, если оно вышло книгой, то книгу.
Имея это, увидим, что можно сделать.
Письмо от меня (в столбец) об этом (бесплатное) Times, наверно примет.
Для начала агитации это было бы хорошо.
Но куда пристроить статью Бакая, решительно не вижу.
Спросите Ф[анни] Марк[овну]. Она часто видится с Garnett. Может быть, она что-нибудь придумает.
Во всяком случае, пришлите мне для агитации, статьи Бакая из Journal об этих пытках.
Не писал ли об этом Владимиров? Если да, — то где?
И затем непременно сообщите судьбу Грина. Когда приговорен? К чему? Когда помилован?
Соня хочет пойти с Роткопф в газету, которую-нибудь, и пусть сами ее спрашивают.
Покуда — жду статью Бакая.
Крепко обнимаю вас.
П. Кропоткин.
У вас новые открытия. Но как странно, что до сих пор Бакай не наткнулся ни на одного анархиста. — Ведь есть, наверно, не мало.
Заранее спасибо за № 12 Былого. Наверно, полон интереса.
На чужой стороне. 1924. № 6. С.135–137. Публикация В.Л. Бурцева.
1. По словам B.Л. Бурцева (На чужой стороне. 1924. № 6. С.136), он посылал Кропоткину статьи для английской прессы, посвященные разоблачению ряда провокаторов — Гартинга, Азефа, Жученко и др. Многие издания отклоняли эти материалы, так как часть сведений для них была добыта Бурцевым нелегальным путем.
2. См. прим. 1 к письму В.Л. Бурцеву от 3 августа 1908 г.
3. Роткопф — анархистка, арестованная в 1905 г. Подвергалась пыткам в охранном отделении в Варшаве. Бежала из сибирской ссылки; сделала в ряде западноевропейских газет сенсационные разоблачения.
Viola, Muswell Hill Road, London, N.
15 сентября 1909 г.
Дорогой мой Яновский,
Наконец, посылаю вам, дорогой мой Яновский, небольшую мою работу о еврейском национализме [1].
Меня навели на эту тему разговоры с очень милою девушкою, которую вы прислали ко мне. Я понимаю вполне ее настроение, но, конечно, возражал против ее «сионизма». Соне и мне она очень понравилась. Она — умная. Все ее доводы и замечания обличают совсем не дюжинный ум.
Спасибо большое за присланные вами 50 долл. для товарищей анархистов в Виленской тюрьме. Мы с Сонею не знали никого, кому передать, пока сюда приехал очень честный, верный человек, адвокат, который дал нам честное слово, что тотчас по приезде его в Россию эти деньги будут переданы именно товарищам-анархистам.
Надеюсь, не выйдет ошибки.
Но теперь у нас гостит приезжая из России (Сибири), товарищ — вы догадываетесь кто — (не хочу писать имени) и она говорит, что гораздо проще прямо посылать на данные адреса, лично, таким-то, каждому понемногу (in a lump — нельзя), в данную тюрьму. Она дала Соне и Шапиро [2] несколько адресов.
Вы, верно, получили 2-ой № «Хлеб и Воли». На 3-ий, кажется, уже нет денег.
— Посылал ли я вам наш памфлет «Terror in Russia»? Я очень работал все время и так устал, что должен был поехать на 2 недели на берег моря. Пишу из Брайтона.
От души поздравляю вас с успешным ведением нашего ветерана — Freie Arbeiter Stimme — за последние 25 лет [3]. Сердечно желаю долгого продолжения той же работы.
Крепко жму руку вам и всем хорошим нашим товарищам.
П.Кропоткин
Интернациональн. сб. С. 259.
1. Заметка опубликована во «Freie Arbeiter Stimme» 5 октября 1909 г.
2. Александр Шапиро — анархист, член еврейской анархической группы и общества помощи заключенным и ссыльным анархистам в России. Корреспондент Кропоткина.
3. Кропоткин ошибся: «Freie Arbeiter Stimme» выходила с 1890 г.
[Сентябрь, после 12-го, 1909 г.]
Дорогой мой Владимир Львович.
Вот что мне ответил издатель «Quarterly Review», когда я попенял ему за отказ.
Верните, пожалуйста, его записку.
— Спасибо большое за № 11–12 Былого. Как вернулся, во вторник, из Брайтона, засел за него, и до 5-го часа утра читал и размышлял над прочитанным.
Часть «Отчетов» Рутенберга мне давали читать в Париже, в прошлом октябре, только имена были обозначены буквами.
Показание Рутенберга оставляет во мне очень смутное представление.
Самое убедительное, во всем номере, это примечание на стр. 44, что по имеющимся у вас сведениям, уже в мае 1905 Гапон возобновил свои сношения с Департаментом Полиции через Медникова, и другое место, что вы из своих сведений знаете о его сношениях с Департаментом Полиции.
Но этого вы не упоминаете в своей заметке от редакции [на] стр. 121–122, а говорите: «Что Г[апон] был провокатор — ясно. Записки П. Рут[енберга] и подтверждающие их воспоминания очевидца не оставляют на эт[от] счет никакого сомнения». С этим я не согласен. Записки Рутенберга — таковы, что если при передаче слов Гапона изменить одно–два слова, — смысл выходит несколько иной.
Что Гапон после 9 января продолжал двойную игру, которую вел раньше, — в этом теперь нет сомнения. Я с вами вполне согласен, что всякого, ведущего такую двойную игру, мы имеем право, и должны прямо назвать провокатором (если он вступал в переговоры не по желанию своей партии, как это делал Рутенберг — по желанию Ц.К.). Но Азев, например, если бы он вел только двойную игру, как это старался представить Ц.К., — и Азев на жаловании у Рачковского и Лопухина — два разных случая. Нужно различать.
Вообще, должен сказать, что и теперь записка Рутенберга оживила во мне такое же неопределенное впечатление, как и то, что я читал в прошлом октябре.
Достаточно, в его передачах слов Гапона одного–двух слов, чтобы изменить весь характер их разговоров. Оба характера нам претят и в партии терпимы быть не могут. Но наши взгляды (т.е. ваши и мои) на такие дела, и взгляды в их партии, боюсь я, оказались бы несогласными, и кто знает, какие инструкции давал Рутенбергу его руководитель — мерзавец Азев, в котором жена Рутенберга и вы, милый Владимир Львович, сразу почуяли негодяя.
Словом, точность передачи слов Гапона Рутенбергом и самих фактов мне сомнительна. Сомнительна вообще; и сомнительна в частности, потому что в ней что-то недоговорено — о смертном приговоре Ц.К. над Гапоном. Словом, Гапон был убит Рутенбергом (через других) — по приговору Ц.К. и по инструкциям, отчасти Азева, отчасти самого Рут[енбер]га. И тут — опять мрак!
Откуда Рут[енберг] напал именно на эту, полицейскую дачу в Озерках, — центр их летних наблюдений за Шувалово и Озерками?
Кто были его «исполнители»? «Слугу», оказывается, знал Гапон… Не был ли это Кузин? Если — да, то для меня тут возникает громадный вопросительный знак, а арест Кузина с деньгами делает вопрос еще больше. Я видел Кузина, и вынес о нем прескверное впечатление.
Или это был Николай Петров? Тогда — так же скверно.
Так ли я понимаю, что «Субботин» был тоже в числе совершивших убийство? Что его арестовали в Москве и что его освободил Азев?
И — еще один очень важный пункт. В день убийства Гапона, или на другое утро, Николай Петров взял от жены Гапона его бумаги (те самые, которые были перед тем у Маргулиса в виду предстоявшего суда).
Значит, Николай Петров был тоже coучacтником этого дела?
Если это возможно, то очень прошу сказать мне, кто был «извощик»? Если это был Кузин или Николай Петров, — то какую же веру могу я дать показанию того и другого? — Никакой!!
Где теперь бумаги Гапона, переданные его женой одному из соучастников Гутенберга, т.е. Николаю Петрову?
Покуда эти вопросы не выяснены, все показание Рутенберга остается для меня туманным, — не ясным, — сомнительным.
Конечно, пишу это только для вас. Но если бы вы могли выяснить эти мои вопросы, то, может быть, ответы Рутенберга изменят мое теперешнее недоверие. Вот они:
1. Не были ли Кузин и Николай Петров соучастниками Рутенберга, как «извощик» или «слуга», или как «рабочие за замком» на даче?
2. Где бумаги Гапона, взятые Николаем Петровым у его жены?
3. Как напал Рутенберг на полицейскую, еще с лета, дачу. Об ней писали тогда е русских газетах, что она — полицейская.
4. Затем — большой вопрос, это — «приговор Ц.К.» и многоточие на стр.102 и пропуски на стр.106. Слова Рутенберга в его письме «Субботину»: «Гапон предал не меня, не тебя, не третьего, десятого, а то, что предать невозможно» заставляют подозревать, что для убийства были еще какие-то мотивы, нам еще не высказанные. Так ли это?
5. Затем, на стр.46 меня поразила одна фраза Рутенберга:
«Гапон просил использовать мои связи, чтобы исхлопотать ему амнистию»… Связи Рутенберга могли выхлопотать Гапону амнистию?! Как странно? Какие такие сеязи имел Рутенберг в чиновном мире?
Замечу еще по поводу слов Рутенберга, в его «заявлении для печати», § 1 («Я — то лицо…» и т.д.), что это утверждение совершенно неправдоподобно. Рачк[овский] не мог обещать 100 000 р. за выдачу боевой организации, когда знал всех их, и все они жили в Петербурге под покровительством Азева и других агентов Рачковского. Впрочем, это утверждение Рутенберга не сходится даже с его собственным рассказом.
Вообще, не могу не выразить глубокого сожаления, что Рутенберг не последовал мнению того единственного члена Ц.К., который противился его заигрыванию с Рачковским. —
И, наконец, еще один вопрос.
Не жил ли, или не ел ли адвокат Марг[улис] в берлинском трактире Черномордика, когда умер скоропостижно в Берлине? Очень важный вопрос — не правда ли?
Как видите, дорогой мой Владимир Львович, возникает целый ряд вопросов. Если вы можете из разъяснить, спросив у Рутенберга или у «очевидца», то следовало бы их разъяснить.
Крепко, сердечно обнимаю вас за нас троих.
П. К.
А «Краснов» выходит еще более несимпатичным, чем я его узнал в прошлом октябре.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 18.
Датируется по упоминанию письма издателя «Quarterly Review», написанного в ответ на письмо Кропоткина, упоминаемого в письме В.Л. Бурцеву от 12 сентября.
Письмо представляет собой отклик на статью П.М. Рутенберга «Дело Гапона» в журнале «Былое» (1909. № 11/12. С. 29–115). Статья посвящена разоблачению и казни священника Георгия Аполлоновича Гапона (1870–1906), организатора «Союза русских фабрично-заводских рабочих», участника рабочей манифестации 9 января 1905 г., расстрелянной войсками. Гапон сотрудничал с Департаментом полиции по крайней мере с 1903 г.
В начале 1906 г. Гапон с ведома своего полицейского начальства — П.И. Рачковского — решил завербовать старого знакомого — эсера П.М. Рутенберга. Увидев негативную реакцию, Гапон стал предлагать Рутенбергу убийство П.И. Рачковского, а если удастся — то и директора Департамента полиции А.В. Герасимова. Убедившись в подлости и цинизме Гапона и заручившись согласием Е.Ф. Азефа (одного из руководителей партии эсеров и в то же время главного провокатора в ее рядах), Рутенберг решил убить Гапона. На снятую им дачу Рутенберг привел знавших Гапона рабочих и спрятал их так, что они могли слышать всё происходящее в соседних комнатах, а затем привез на дачу Гапона. Гапон предложил Гутенбергу 25000 руб. за выдачу Боевой организаций партии эсеров, после чего здесь же на даче был повешен.
Дело Гапона осложнялось тем, что он не скрывал от друзей факта сотрудничества с полицией, утверждая, что получаемые средства и сведения используются для дела революции. Возможность двойственного истолкования поведения Гапона (а соответственно — и Рутенберга) отразилась в публикуемом письме. Видимо, такие же колебания испытывал и ЦК партии эсеров, длительное время препятствовавший публикации Рутенбергом своих записок, тем более что Азеф отрекся от своих распоряжений по этому делу. Напечатать свои записки Рутенберг смог только после разоблачения Азефа.
(Комментарий Н.М. Пирумовой.)
2 октября 1909.
Многоуважаемый Федор Алексеевич.
Сердечно благодарю вас за все ваши хлопоты по продаже Тамбовской земли крестьянам. Я душевно радовался, что дело, наконец, налажено и что, как ни как, земля остается за крестьянами.
Но увы, теперь, кажется, приходится всё разлаживать.
Сюда приехал Николай и заявил мне от имени всей семьи, что если эта продажа совершится, то это будет разорение всей семьи моего брата, что у них есть другие планы, обещающие гораздо лучшие для них результаты…
Николай так убежден, что если земля останется в их руках, и он возьмется за хозяйство, дело будет стоять совершенно иначе. И все, по-видимому, так поддерживают его в этом убеждении, что все мои доводы оказались бессильны.
В таких условиях я, конечно, не могу принять на себя ответственность за «разорение» семьи моего брата. Я вынужден подчиниться их решению.
Нечего и говорить вам, что мне лично мысль о закладе земли в Дворянском банке совершенно противна, — тем более теперь, когда всё уже налажено с Крестьянским, после стольких отсрочек.
Одним словом, для крестьян это самое обидное решение.
Затем, с точки зрения семьи моего брата, я нахожу эту операцию невыгодною для них самих.
Дворянский банк, говорит мне Николай, даст 30 000 р., из которых моей семье будут выданы 24 000 р., которые приходились бы при покупке земли крестьянами. На остальные же 6000 р. Николай думает начать хозяйство.
Но из этих 30 000 р. надо вычесть еще:
1) неустойку крестьянам за нарушение запродажной, = 1500 р.;
2) проценты банку за год. Николай полагает, что это будет еще 1500 р.;
3) всякие расходы по заключению закладной: разъезды и т.п. — не менее 1500 р.;
4) хотя бы 300 р. в уплату их долга по частной закладной кн. Енгалычеву, и 300 р. за год процентов, так как оказывается, что получив немного более 2000 р. по этой закладной, вместо 3000 р., они платят 300 р. процентов. Итого = 600 р. Впрочем, Николай думает, что погашать ничего не нужно: довольно заплатить проценты = 300 р. Фантастика это, но пусть так!
| Итак: | 30 000 р. |
| –24 000 | |
| –1500 | |
| –1500 | |
| –300 | = | –28 000 |
Остается на ведение собственного хозяйства на 284-х десятинах, 1200 руб.!!
Но ко времени заключения закладной ведь и эти 1200 р. уже будут зажиты.
Но затем оказывается, что закладная на 3000 р. заключена нотариальным порядком. Следовательно, если Дворянский банк признáет возможною ссуду в 30 000 р., он выдаст только 30 000 р. – 3000 р. = 27 000 р., минус всякие проценты.
И когда я всё это говорю Николаю, он отвечает, что хозяйство можно будет вести, занимая у какого-то хозяйственного заемного общества!……
Затем, — самое хозяйство.
Для всякого хозяйства нужен инвентарь, и 20 000 р. на 284 десятины едва только было бы в пору.
Вести «хозяйство» крестьянским инвентарем? Но и это требует денег, — тем более в Петровском, где нет ничего, ни одного колышка: одна голая степь, как этот лист бумаги, даже ни забора, ни рва… Уцелел ли колодезь? Сомневаюсь.
Стало быть, нужен амбар, хоть какой ни на есть сарайчик, конюшня, колодезь, забор. А строевого дерева — нет!
Усадьба может быть поставлена только там, где стоял отцовский дом, т.е. на небольшом плато, примыкающем к церкви и окруженном с трех сторон овражками.
В ближайшем овражке, ниже пруда, ветлы и кусты могли бы расти. Но строиться под прудом нельзя. В овражках же, где кладбище, огибающих плато с двух сторон, тоже негде строиться: далеко от жилья и — кладбище.
На самом же плато нет ни капли воды, иначе как на большой глубине. Оттого ни одно деревце из тех, что крестьяне насажали для меня, выкопав ров вокруг всей усадьбы, — насажали в моем присутствии, с любовью, миром, не взяв за это ни копейки, в знак благодарности за подходящую им аренду, — ни одно деревце не взялось. Вода — на глубине, и один только колодезь в 12 сажен глубины дает воду: соленую, но очень хорошую для питья и прочих домашних потребностей. Голая степь кругом: ни деревца, — даже у крестьян, сколько помню.
Из такой степи Николай сбежит через 3 месяца, не говоря уж о шансах бронхитов и т.п.
Конечно, имея на это нужные деньги и нужную ответственность, всё можно сделать. Американские ветрянки для накачивания воды и т.п. То же и в имениях на Ранове и ее притоках — где есть вода, можно хозяйничать барину. Но в данных условиях я предвижу одно: через 3–4 года новое разорение всей семьи, долги — продажа с аукциона.
Все это я говорил Николаю; но он стоит на своем.
Есть еще третье решение, о котором я вам писал в предыдущем письме. Это — выделить причитающуюся нам половину земли и продать ее крестьянскому обществу, через Крестьянский банк, давши [пропуск]
Мысль же Николая о собственном хозяйстве на Петровской земле я считаю пустою затеею, — даже если она будет осуществлена, в чем я очень сомневаюсь.
Вообще, дело стоит так. При покупке земли крестьянами, Крестьянский банк, оценив эту землю в 60 000 р., выплачивает бумагами 53 600 р., из которых вычитает безвозвратно проценты за 2 года = 4050 р., и 8000 р., которые крестьяне обязуются выплатить в 3 года. —
При закладе же земли в Дворянском банке, дело представляется так:
1) Оно является прямою обидою крестьянам, которые с 1863 года пользовались этою землею (даже тогда, когда платили, при Опекунском управлении, высокие цены в розницу). Теперь лишение этой земли и невозможность даже арендовать ее должны в корень пошатнуть их хозяйство.
Она уходит теперь, и наверно уйдет навсегда, когда перейдет, через несколько лет, Дворянскому банку.
2) Оно является еще большею обидою теперь, когда почти все дворы — кроме нескольких (четырех, кажется?) наладились купить ее и дают такую высокую цену — рассрочивая даже добавочные 8000 р. не на 10 лет, как я предлагал, а на 3 года. Ясно, что они дорожат самою возможностью ее обрабатывать.
[Пропуск] все льготы крестьянам. Мне это было бы гораздо приятнее. Но — и это отвергается, как неудобное для будущего хозяйства. —
Вот, многоуважаемый Федор Алексеевич, что я думаю обо всем этом. Я высказал свои соображения. Но настаивать на том, чтó семья моего брата считает своим разорением, я, понятно, не могу, — не вправе.
Повторяю только, что даже с точки зрения самой семьи моего брата путь заклада есть путь самообмана и верный способ окончательного их разорения. —
Еще раз позвольте, многоуважаемый Федор Алексеевич, душевно, сердечно поблагода-рить вас за все ваш хлопоты.
Искренно вам преданный
П. Кропоткин.
P.S. Я глубоко убежден, что платить проценты по закладной мои племянники не смогут, а их выручать я, фактически, тоже не смогу. Вера Севастьяновна думает, по-видимому, что я много получаю с моих книг. Мой доход с книг упал уже до 550 р. в год, и должен падать дальше, если я не буду выпускать каждые полтора года новую книгу. Но в мои годы это уже вовсе невозможно. —
Частное собрание, Москва. Черновик. Текст постскриптума перечеркнут.
Viola, 3 ноября 1909.
Дорогой мой друг,
Мы и в науке, кажется, работаем с вами на одном поприще — Дарвинизм и Ламаркизм.
Я сейчас много написал уже в этом направлении. Мне нужно показать, что взаимная помощь не противоречит дарвинизму, если понимать естественный подбор так, как его следует понимать.
Я тут столкнулся опять с Ламаркизмом, о котором я уже раньше писал в моих «Recent Science» (в 1894 и 1901 году), тем более, что теперь (знаете ли вы книжку Francé?) намечается целое направление: воспользоваться Ламарковскою action directe du milieu [1] (или вернее, как он выражался — pouvoir d’adaptation de l’organisme [2]), чтобы бить Дарвинизм и вернуться к какой-то force directrice de l’évolution [3] и, в конце концов, к Гегелевской «Мировой Душе» и прочей ерунде.
Так вот мне пришлось разобрать «The powers of natural selection» [4] и тот обширный отдел работы, в области, которую я называю Morphologie expérimentale, который я уже разбирал в 1901 году в «Recent Science».
Моя работа 1901 года может ли быть вам полезна? Я говорю в ней о следующих работах:
Chamberlain & Roux о бактериях.
L. Errera, Klebs, Ray, Chostakovitch о грибах (упоминал только имена).
Gaston Bonnier об альпийских растениях (его прежние и новые работы 1898 и 1899 года).
Joh. Schmidt о датских Lat.
К. Goebel о свете и листьях.
G. Haberland создает новый орган в тропической лиане.
H. Vochting создает ползучие растения.
De Vries (его книга) и «Comptes rendus» 1889.
W. Wollny о влиянии сырости (получает формы как раз противоположные полученным Lhôtelier через сухость).
О животных:
Kunstler, «Protozoa» (Ann[ée] biol[ogique] [18]98).
A. Viré, Faune souterraine de Fr[ance], 1900.
H.M. Vernon (Plantes des Échinodermes).
Newbigin, «Colour in Nature».
Merrifield, Dixey 1897, пометки о бабочках.
Cunningham о цвете брюшка плоских рыб.
Работы Gulick и Hyatt. Это я разобрал в XIX Century в 1901 году. С тех пор я больше не писал «Recent Science».
Если в Année biologique есть какие-нибудь работы, которые стоило бы прибавить к этому перечню, то не могли ли бы вы прислать мне Année biologique за 1902, 1903 и т.д., если есть что-нибудь выдающееся, что надо прибавить; или же укажите, в каком году что есть: в British Museum вероятно найду Année biologique; но они жестоко запаздывают.
С другой стороны, если вам для вашей книги может пригодиться моя статья 1901 года, вышлю ее (мой экземпляр — неполный, 2-х страниц не хватает, но я сегодня же выписываю этот номер у букиниста).
Что хорошего на вашем горизонте? У нас ничего хорошего. Даже Герценовский кружок [5] пришлось упразднить и составить новый, чтобы избавиться от соц[иал]-дем[ократов], предводимых некоим Кипманом, которые начали с оправдания сотрудничества в черносотенной газете — не думайте, чтобы я преувеличивал — и кончили тем, что требовали себе мест в Совете; 2 с половиной месяца заставили нас сидеть над разбором — можно или не можно сотрудничать в черносотенной Англо-Русский газете, печатавшей подлейшую статью царю, по случаю его приезда. Кончилось тем, что мы, 30 или 32 основателя, вышли. «Если не наше, то чтоб не существовало», старая их тактика! Должно быть будет по-ихнему.
Саня [6] говорит, что у вас в Париже все идут за Тамаринским, который ныне при деньгах (NB) и за которого горой стоят многие анархисты. Неужели это так! Да, поглядишь извнутри на русские дела, поймешь успехи царя и Столыпиных.
Ну, крепко обнимаю вас и маму.
ПК.
Anarchistes en exil. P. 373–374, № 256. Публикация М. Конфино.
1. прямым воздействием среды — (фр.).
2. приспособляемостью организма — (фр.).
3. направляющей силе эволюции — (фр.).
4. «Силы естественного отбора» — (англ.).
5. Русский кружок имени Герцена в Лондоне — единый внепартийный центр русской эмиграции. См. также письмо Кропоткина кружку по случаю 100-летия со дня рождения А.И. Герцена.
6. Скорее всего, Александр Шапиро.
[11 ноября 1909]
Дорогой мой друг,
Я сейчас отвечаю Stock’у на его вопрос о sous-titre [1] и посылаю кстати десяток строк avertissement или предисловия. C’est fait [2]. Как здоровье мамы? Меня беспокоит, что она хворает в начале зимы. Крепко обнимаю вас и маму.
ПК.
Работаю над Этикой. Здесь Коля Кр[опоткин].
Anarchistes en exil. P. 374, № 257. Публикация М. Конфино. Датировано приблизительно по неясному почтовому штемпелю.
1. подзаголовке — (фр.).
2. Вот так. — (фр.).
[11 ноября 1909]
Очень и очень благодарю вас за книгу Morgan’a — juste ce qu’il faut [1]. Работа Мечникова о цвете полярных животных очень нужна. Как раз я говорю об этом. Еще с Миддендорфом [2], тогда же при появлении Происхождения видов об этом говорил. Это был его главный аргумент против Дарвина. Для меня с братом (уже трансформистом), это было несомненно, особенно когда он приводил якутских лошадей.
Ну крепко обнимаю вас и маму.
П.Кр.
Насчет журнала — напишу. C’était à prévoir [3]. Ведь нечего сказать им. Изложат вопрос — да. И за то спасибо. Но журнал вести, отзываться на действительность, не хватает данных. Напишу подробнее.
П.
Anarchistes en exil. P. 375, № 258. Публикация М. Конфино. Датировано по почтовому штемпелю.
1. именно то, что нужно — (фр.).
2. Александр Федорович Миддендорф (1815–1894) — натуралист, географ, путешественник, член Русского географического общества со дня его основания, академик и непременный секретарь Петербургской академии наук.
3. Этого и следовало ожидать. — (фр.).
Лондон.
24 ноября 1909.
Дорогой мой Владимир Львович!
Когда я выеду в Италию, в точности еще не знаю.
Знаю, что кончаю статью, а разобраться в книгах, услать что нужно и т.д. могу в два дня.
Но так как в последнюю минуту может возникнуть сомнение в каком-нибудь пункте статьи, и тогда потребуется два–три дня на проверку, то точного дня выезда не могу дать.
Думаю, что удастся во вторник на будущей неделе.
Встретиться нам обязательно.
Ну, а что вы решаете ехать в Америку — жалею [1]. Конечно, все они в Нью-Йорке напишут вам «приезжайте». Вы для них источник жизни в их мертвечине. И они же вас употребят, чтобы собрать им, на их дела, немного деньжат, а не то и просто вы дадите им случай поагитировать, чувствовать, что они делают дело.
Далее — помните, что в Америке тысячи газет и журналов, и статьи в газетах ne tirent pas à confidence [2].
А фабриковать общее мнение en grand [3] по русским делам немыслимо.
Немного деньжонок привезете, т.е. немного останется вам из уплаченного редакцией, — за вычетом переводов и куртажа, — скажем, 5000 фр.; а может случиться, что и этого не будет.
Если синдикат или крупная газета предложит вам выложить все, предложив за это, скажем, 5000 фр. или 10 000, то после того ничего не соберете более, кроме, скажем, одной статьи в Review, которая заплатит по 25 фунтов (625 фр. за 12 стр. — больше страниц нельзя), из которых уйдут у вас (как уходило у Гапона) 60% переводчикам и другим агентам.
5000 фр. привезете. Больше — и не думайте.
Вы не лектор и не Гершуни [4] по «деловитости». Не скажете: «деньги на стол, или уеду, не читая» и т.д.
Стоит ли овчинка выделки?
Я то же говорил Чайковскому, он не поверил и — вернувшись, подтвердил то, что я ему предвидел, по опыту.
Обращаясь к благотворительности, к чувству, как хотела сделать Соня, — она могла бы привезти немного денег, скажем 10 000 фр.
Но она, как анархистка, не могла выехать.
Нью-Йоркские россияне воспользуются вами для нескольких хороших агитационных митингов среди русских.
Что ж, и это дело хорошее. Но не то, что вы думаете. А здоровье, боюсь, подорвете. Тогда, гляди, легкие о себе напомнят.
Ну, коли решили, то — баста.
Стало быть, до свидания.
Крепко, крепко вас обнимаю, дорогой мой. Поклон Валериану.
П.К.
Статью Бакая либо верну по почте, либо Соня вам привезет в Париж.
На чужой стороне. 1924. № 6. С. 137–138.
1. В.Л. Бурцев ездил в Соединенные Штаты для чтения лекций с ноября 1909 г. по май 1910 г.
2. не могут претендовать на исключительность — (фр.).
3. в целом. — (фр.).
4. Григорий Андреевич Гершуни (1870–1903) — один из основателей и руководителей партии эсеров.
[24 ноября 1909]
Дорогой мой друг,
Будьте так добры, либо вышлите мне Мечникова о белой шерсти животных, либо дайте знать, где помещена эта работа (верно в Bull[etin de l’]Inst[itut] Pasteur) и в каком №. — я выпишу его через Stock. Кончаю статью. Скоро все двинемся. Холод собачий.
Крепко обнимаю.
ПК.
Anarchistes en exil. P. 375, № 259. Публикация М. Конфино. Датировано по почтовому штемпелю.
Viola.
Muswell Hill Rd.
30 ноября 1909.
Дорогой мой Владимир Львович!
Возвращаю вам статью Бакая.
Решительно мы не видим, где бы поместить ее. Безнадежно! «Альянс» — и шабаш! И расхищение русских богатств у банкрота Николая II.
Только что окончил свою статью (вернулся к этике!) и укладываюсь.
Соня уже уехала в субботу. Постараюсь выехать в четверг. Надеюсь видеть вас там.
П. К.
Если не расхвораюсь, выеду непременно в четверг.
На чужой стороне. 1924. № 6. С. 138.
16 декабря 1909.
Дорогой Алексей Максимович.
Вчера был у нас проездом Герман Александрович [1] и сообщил весточку об вас и об вашей новой работе, которая очень заинтересовала меня. Он сказал также, что у вас гостит Константин Петрович П[ятницкий] [2], а я, как раз накануне, собирался писать вам и спросить, был ли он у вас, и если был, на чем вы порешили насчет моей «Французской Революции»?
При теперешних условиях русской жизни, боюсь, что издать в России не удастся несмотря даже на некоторые пропуски. Дух книги и возможные исторические параллели, вероятно, помешают.
А между тем книга признана французскою критикой за серьезную историческую работу, рассматривающую Революцию в новом свете, и самый лестный отзыв в этом смысле дан лучшим знатоком Революции — Aulard’ом — в его журнале (La Révolution Francaise, 15 сентября 1909).
Для меня же лично книга тем важна, что установление или хотя бы только искание русскими революционерами правильного понимания, что такое бывает революция (не мелкий политический переворот), первый необходимый залог успеха в России [3].
Не будет ли К.П. так добр написать, на чем вы оба порешите.
Дома буду 21.XII.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 310. Черновик.
1. Г.А. Лопатин. В архиве П.А. Кропоткина (оп. 2, ед.хр. 1597, л. 1) есть одно его письмо, от 25 августа 1911 г., в котором Лопатин рекомендует Кропоткину своего «бывшего товарища по Шлюшину Мих. Мих. Мельникова», едущего в Лондон «поискать заработка».
2. К.П. Пятницкий (1864–1939) — директор-распорядитель издательства «Знание».
3. Далее черновой текст неразборчив.
Villa Martini.
Rapallo, Italie
24 décembre 1909.
Дорогой мой друг,
Спасибо вам большое за вашу прекрасную книгу Les Théories de l'évolution [1]. Я прочел только первые 75 стр., проглядел, конечно всю, и не нарадуюсь, что вы выпустили прекрасную работу. Подписана она Delage’м и вами, но я ведь знаю, что вся работа — ваша, так как подготовлялась она долгими годами вашей работы.
Так как я за последние пять месяцев перечитал именно все те работы, о которых вы говорите, кроме Kellogg’а [2], то вы во мне имеете строгого судью, — знающего, по крайней мере, — и я не могу нарадоваться, что выпущена такая работа по-французски и именно вами.
Я, кажется, писал вам, что есть две такие же работы по-английски, Conn’а и R.Н. Lock’а [3]. Первая — прекрасная, очень умная, но ваша — лучше, по чисто французской «системности», логической стройности, большей сжатости и красивой аргументации. Есть также немецкие работы: одна L. Plate [4] (вышла вторым изданием, но я его не видел) — очень хорошая по немецкой обстоятельности, но не для всех, хотя — смешно сказать — не больше дает данных, чем ваша книга. Книга же Francé, только что вышедшая [5], est conçue dans un mauvais esprit métaphysique: Naturseele & Co — «Wo die Begriffe fehlen da steckt man wohl ein Wörtchen!» [6].
Я уже получил здесь корректуру своей 1-й статьи, где обстоятельно разобрал эволюцию идей самого Дарвина и начал разбор закона Quetelet [7] в биометрии, и вернул ее издателю. Не знаю, попадет ли в январскую книжку Nineteenth Century.
Книги Kellogg’a я не знал. Она очень меня заинтересовала. Что, она была у вас в подлиннике? Если да, то где она издана, в Америке, верно? Кто издатель? Не знаете ли что стоит? Надо будет, пожалуй, купить.
Соня все собирается вам писать, поблагодарить вас и милую маму за ваши милые ласки к Marie. Она приехала в таком восторге от вашей доброты, что забывала о всех трудностях путешествия от Dijon до Турина, в вагонах, набитых итальянцами. Соня по после-обедам бегает по окрестностям, а утром отписывается. У меня ведь целая канцелярия с их сложными кассами и личными взносами.
Мое здоровье — не блестяще. Никак еще не мог акклиматизироваться. Жду ящика с книгами, чтобы взяться за работу. А пока прочел прекрасную книгу Pouget и Roi Pataud [8]. Очень и очень ею доволен.
Что у вас хорошего в Париже? Как наш милый James? Беспокоит меня его молчание. Ну крепко обнимаю вас и милую маму.
ПК.
Anarchistes en exil. P. 377–378, № 261. Публикация М. Конфино.
1. См.: Delage Y., Goldsmith M. Les théories de l’évolution. — Paris: E. Flammarion, 1909. — 371 p. — (Bibliotheque de philosophie scientifique). Имеется русский перевод: Делаж И., Гольдсмит М.И. Теории эволюции / Пер. с франц. с примеч. к рус. изд. М.И. Гольдсмит. — Пг.: Изд. О.Н. Поповой, 1916. — 266 с.
2. Вернон Лимэн Келлог (Vernon Lyman Kellogg, 1867—1937) — американский энтомолог.
3. См.: Conn H.W. The method of evolution. — New York; London: G.P. Putnam's sons, 1900. — IX, 408 p.; Lock R.H. Recent progress in the study of variation, heredity and evolution. — New York: E.P. Dutton & Co, 1906. — XIV, 334 p.
4. См.: Plate L. Über die Bedeutung und Tragweite des Darwin'schen Selektionsprinzip. — Leipzig: W. Engelmann, 1900. — 153 S. Второе издание вышло под другим названием: Plate L. Selektionsprinzip und Probleme der Artbildung: Ein Handbuch des Darwinismus. — 2te Aufl. — Leipzig: W. Engelmann, 1908. — 493 S.
5. См.: Francé R.H. Der heutige Stand der Darwin'schen Fragen. — Leipzig, 1907. — 174 S.
6. изложена в скверном метафизическом духе: Дух природы и т.д. — «Где понятия отсутствуют, разве что, пожалуй, в одном словечке» — (фр., нем.). Текст в кавычках — измененная цитата из «Фауста» Гёте: Denn eben wo Begriffe fehlen, Da stellt ein Wort zur rechten Zeit sich ein (в переводе Н.А. Холодковского: «Коль скоро недочёт в понятиях случится, Их можно словом заменить»).
7. Адольф Кетле (1796–1874) — бельгийский математик, астроном, метеоролог, один из родоначальников научной статистики.
8. См.: Pataud É. Pouget É. Comment nous ferons la Révolution. — Paris: Tallandier, 1909. — 298 p. В русском переводе (Пато Э., Пуже Э. Как мы совершили революцию / Пер. с франц. Л. Гогелия. — Пб.; М.: Голос Труда, 1920. — 239 с.) книга вышла с предисловием П.А. Кропоткина.
Rapallo, 25 декабря 1909.
Дорогой мой друг,
Дочитал вашу книгу и еще раз хочу повторить вам то, что писал раньше. Книга — прекрасная. Знаний масса, и не поверхностных, а продуманных. Изложение — прекрасное: умное, ясное, систематичное… я ведь знаю, чего стоит, именно в этих вопросах, где все — еще только одни поиски, добиваться ясности! Стройность, архитектура книги — чисто французская, а на моем языке, это большая похвала.
Словом, Маруся молодец. Je défie messieurs les professeurs de faire mieux [1]. Остается только крепко вас обнять за это.
Присматриваясь самым строгим критическим взглядом, нахожу только следующее для 2-го издания:
1. Прибавить страниц 15–20 о работах по экспериментальной морфологии, особенно развить, например, такие прелести, как созидание шипов у растений, созидание альпийского типа и наследственная передача оного, изменение не только обличия кроликов на Dent du Midi, но и их крови, etc.
2. Вы говорите, что Weismann доказал, что бесхвостие не передается. Не знаю, разве недавно. В своей же книге, где он хвастал своим ударом бесхвостию, он только три поколения экспериментировал. За что я и разнес его в «Recent Science». Кажется, он позже что-то продлил опыты.
Между прочим, один американец в American Naturalist хвастал, что через много поколений добился здоровых бесхвостарей, а потом, случивши бесхвостку с хвостаткой, вернул им их хвосты.
Что-то слишком хорошо. Mais, pourquoi pas? [2]
Вот и все. Я строго вдумывался в ваши выводы по каждой отдельной теории, и только могу сказать, что пришел к тем же. Я даже рад, что вы несколько скептичнее, чем это необходимо, отнеслись к возможности передачи приобретенных особенностей. Это служит признаком более строгой критики.
На деле же я глубоко убежден в передаваемости очень широкой, причем конечно, средством передачи служит кровь и белые шарики и все вообще перемещения протоплазмы, идущие на питание germ-plasma. Если уже в растениях идет полное сообщение из клетки в клетку, через поры клеточек, то тем более должно тоже происходить в животных. Только есть, конечно, такие мелочи, которые не передадутся, а воспроизводятся вновь в каждом поколении.
Вообще все ваши заключения о каждом вопросе мне кажутся именно теми, которые только и можно вывести критическому уму.
В одном месте я вас ввел в заблуждение. Мое замечание прилагается, в сущности, только к Брандту. Книжка Мензбира «Дарвинизм в биологии и близких к ней науках» вышла в Москве в 1886. Первая статья этой книги, «Общества животных», очевидно, составлена по Espinas, Sociétés animales [3]; а Brandt, «Vergesellschaft u. Gegenseitiger Beistand» — в 1897.
Укажу наконец на 1 опечатку, р. 213, note : «Études biologiques sur la forme (верно faune) supralittorale de la Loire Inf[érieu]re» [4].
Как хорошо вы сделали, что отстояли Lamarck’a. Ведь с легкой руки Дарвина, его чуть не дураком выставляли, особ[енно] всякие с[оциал]-дем[ократические] идиоты. Книги Landrieu как-нибудь приобрету, если не дорогая.
Соре’а книгу The Primary Factors of Organic Evolution я так и не проштудировал [5]. А судя по вашим выдержкам стоит серьезно за нее взяться. Особенно главу Function of Consciousness: о костяке я хорошо знаю. Я читал только части, в British Museum.
Darwinism To-Day, Kellog’a, если можете, одолжите, очень буду обязан.
Охотно просмотрел бы также Weismann’а Descedenzfragen [6].
Саша еще не приехала. Ее задержали друзья в Брюсселе. Приедет в будущий вторник или среду. Мы рады этому, а то она жестоко проскучала бы здесь эти дни: 6 дней дождя!
Мы понемногу приобыкли к здешнему климату. Местность — чудная, а народ обворожительный. Какие мы, северяне, перед ними дикари!
Взялся за продолжение своих статей в Temps Nouveaux, в ожидании сундука с книгами (пришел вчера) и за пересмотр Fields, Factories and Workshops [7]. Но надо садиться уже за ламаркизм и пр.
Насчет наших изданий, я совсем теряюсь. Издавать бессрочный журнал — невозможно. Денег нельзя получать на такой журнал, зависящий от барской фантазии. А периодический — кто же может из нас запрячься в эту работу? А что мы избегли первого плана Х’а, издавать журнал на те же деньги, есть с чего пудовую свечу поставить! Дело было, кажется, хуже, чем мы думали. Но об этом никому ничего не говорите.
Ну, довольно болтать. Много радости и счастья, дорогой мой друг, вам и милой маме на Новый год. Всего лучшего всем сердцем желаю.
Крепко обнимаю вас и маму.
П.
Anarchistes en exil. P. 379–380, № 262. Публикация М. Конфино.
1. Боюсь, господа профессоры сделают лучше. — (фр.).
2. Но почему бы и нет? — (фр.)
3. Альфред Виктор Эспинас (1844–1922) — французский философ, один из популяризаторов эволюционной теории во Франции. Кропоткин упоминает книгу: Espinas A. Des sociétés animales. Étude de psychologie comparée. — Paris: G. Baillière et Cie, 1877. — 389 p. В 1878 г. вышло второе издание.—
4. «Биологическое изучение формы (фауны) верхней литорали Нижней Луары».
5. Эдвард Дринкер Коп (Edward Drinker Соре; 1840–1897) — американский натуралист, палеонтолог и сравнительный анатом, один из основоположников неоламаркизма. Кропоткин упоминает его книгу: Соре E. The Primary factors of organic evolution. — London; Chicago: Open Court Publishing Co., 1896. — XVI, 547 p.
6. Работы с таким названием у Августа Вейсмана нет. Скорее всего, Кропоткин имеет в виду следующий труд: Weismann A. Studien zur Descendenz-Theorie: Im 2 Bd. — Leipzig: Engelmann, 1875–1876. — Bd. I: Ueber den Saison-Dimorphismus der Schmetterlinge. — (4), 93 S.; Bd. II. Über die letzten Ursachen der Transmutationen. XXII, (2), 336 S.
7. Очевидно, речь идет о подготовке французского издания книги «Поля, фабрики и мастерские»: Kropotkine P. Champs, usines et ateliers ou L’industrie combinée avec l’agriculture et le travail cérébral avec le travail manuel / Trad. de l’anglais, sur le texte révisé et augmenté par F. Leray. — Paris: P.-V. Stock, 1910. — XVII, 486 p. Книга вышла впервые по-английски в 1899 г и к 1909 г. выдержала 6 английских изданий (последнее — как раз в 1909 г. в Нью-Йорке) и по одному на голландском, немецком и датском языках.
Rapallo
27 декабря 1909.
Многоуважаемый Алексей Максимович.
Несколько дней тому назад я писал вам и говорил о моей книге «Французская Революция».
Будьте, пожалуйста, так добры, — черкните на прилагаемой открытке два слова — дошло ли до вас мое письмо или нет. Не так давно пропало одно мое письмо, писанное из Лондона, в Италии. Так что я боюсь, мое письмо до вас не дошло. В таком случае повторю его.
Самый сердечный привет.
П. Кропоткин.
Архив Горького. КГ-09, 1-21-1.
Rapallo. Italie.
7 января 1910.
Дорогой мой друг,
Начинаю втягиваться в работу и — запускаю переписку!
Спасибо вам большое за ваше письмо от 31.XII–1.1. (Целый год писали: 1909–1910!) Всего, всего лучшего вам и маме! А в особенности — здоровья, радости, счастья! И — хоть немного счастья нашей бедной, многострадальной родине!
На днях послал вам корректуру моей статьи. Она вышла в январской книжке Nineteenth Century [1]. На 15-й стр. корректуры есть несколько слов о migration. Это важный, очень важный вопрос. Я о нем говорил уже в Mutual Aid (стр. 66–68 английского текста). Но тогда я имел только исследование Павловой [2] о миграциях лошади, которая прогулялась по всем 5-ти материкам (Австралии не считая), пока превратилась из какого-то там 3-х палого зверька в добрую дикую конягу. С тех пор, в «Recent Science» (август 1892) я привел самые разынтересные данные о мастодонтах, слонах и Ongulés вообще и об ящеро-птицах [3]. Эти оставили свои якобы «истребленные» в борьбе за существование промежуточные звенья, по всем 6-и материкам, Нов[ой] Зел[андии] включительно.
Включаю эти данные в книгу, которая когда-нибудь может быть составится из теперешних статей.
Во 2-й статье беру прямые доказательства изменения вида внешними условиями, в опытах Lhôtelier, Bonnier [4], Willkommen и т.д.
До сентября 1901 эти опыты над растениями и над животными у меня рассказаны в «Recent Science» (1892, 1894, 1901). Но дальше как? Всех писавших об этом сюжете увлекала полемика с Вейсманом. Даже Thomas Morgan [5] не дает настоящей работы о звериных преобразованиях. Надо обращаться к первоисточниками.
В моих notes я нашел кое-что, но мало. И это меня ставит в большое затруднение. В Лондоне, я в несколько дней разыскал бы все работы за последние 8 лет, с 1901 года. Взял бы одну из немецких газет, вроде Naturw[issenschaftliche] Rundschau и одну французскую, как «Реви Генерал» (так читал Revue générale один приятель — «росс»), и нашел бы краткие заметки, или заглавия, а иногда и изложения, которых мне, для моей теперешней цели, было достаточно. Ведь больше 5–6 стр. Nineteenth Century этому не могут дать.
Купить Naturw[issenschaftliche] R[undschau] за 8 лет — не по карману.
Не получали ли вы, может быть, Naturwissenschaftliche Rundschau в Année biologique, или Revue générale [de botanique]? Эту наверно получали? В таком случае, не могли ли бы вы мне ее прислать? Я уже писал в Берлин в Nicolaische Buchhandl[un]g, и в редакцию Nat[urwissenschaftliche] Rundschau, но ничего не выходит. Все недоступные комбинации. Не поможете ли вы?
Едучи, рассчитывал на Геную, но у них, по-видимому, не богатая университетская библиотека.
Насчет Weismann верно говорю: всего четыре поколения хвостов резал. А насчет американца, у меня здесь заметка, выписана вполне. Но всего интереснее, что Osborn (а он ба-альшой человек, умница) признает это за верный факт [6]. Всё это у меня здесь есть, и как только вам нужно будет, вышлю свои notes, и мою «Recent Science» статью, где я критиковал Weismann’a (получил и это из Лондона).
Соре’у очень рад буду.
Непременно устройте перевод на русский и на английский язык. Предложите от имени Delage’a W. Heinemann, Esq. (21, Bedford street, Strand, London W.C.). Он много переводов издает. Ну а насчет расчетов, пожалуйста выкиньте из головы.
Насчет вашего плана изложить Grande Révolution не лучше ли подождать? Пятницкий (из «Знания») на Капри. Я писал, просил ответа, но Пятницкий до сих пор не удостоил ответом, а Горький пишет, что передал ему мои вопросы [7]. («Ah, M. Kr[opotkine], mais vos compatriotes sont abs[olumen]t impossibles dans les affaires» [8], говорит мне здесь один господин, инженер, всякий раз, как встретит. «Mais parfaitement!») [9]. Но я все еще не теряю надежды, получить какой-нибудь ответ: да или нет.
Ну а на 2-й ваш вопрос не знаю, что и сказать. Никто, никогда, ко мне с таким предложением не обращался, ни от Рут[енберга] ни от Гапоновских рабочих. И ни с кем такого разговора не вел.
Знамя труда не получил, верно в Лондоне застряло, и очень, очень был бы вам обязан если бы прислали мне ваш экземпляр.
Б[урцев] ведь уже уехал в Америку [10]. Сколько я ни отговаривал — не помогло.
Читали вы в Libertaire выдержки из моего письма Галлеани [11], в ответ на присланные мне деньги для дела Ferrer’а? Тоже, поди, подымет бучу.
Яновский пишет, что мое письмо о сионизме [12] вызвало много полемики. Тем лучше!
Вот вам, дорогие друзья, целое послание! Что еще сказать? Виды чудные. Прогулки дивные! Таких тонов при закате солнца нигде еще не видал. Одно слово — Средиземное море! И при одной мысли, что я — на берегу этой колыбели нашей цивилизации, весь ум настраивается на какой-то высокий лад. Так и хочется написать что-нибудь хорошее. Какой я глупый, что раньше сюда не попадал. По-итальянски читаю романы без запинки; говорю с российскою смелостью. Итальянцев Соня и я находим бесконечно-милыми, а таких детей нигде в мире нет. Почтенный народ.
Ну крепко обнимаю вас и маму.
ПК.
Anarchistes en exil. P. 381–383, № 263. Публикация М. Конфино.
1. См.: Kropotkin P. The theory of evolution and mutual aid // Nineteenth Century. — 1910. — Vol. 67, Jan. — P. 86–107.
2. Мария Васильевна Павлова (1854–1938) — палеонтолог. Изучала историю хоботных, копытных, много внимания уделяла причинам вымирания животных.
3. См.: Kropotkin P. Recent science. I. Solutions. — II. Missing links (Ameghino’s fossils). — III. Phagocytes // Nineteenth century. — 1892. — Vol. 32, Aug. — P. 224–242.
4. Гастон Эжен Мари Боннье (1853–1922) — французский ботаник. Изучал причины, приводящие к сходству высокогорных и арктических растений. Одним из первых обратил внимание на важность изучения строения и работы нектарников. Его капитальный труд «Нектарники», изданный в 1879 г., являлся отправным пунктом для последующих исследователей медоносной флоры.
5. Томас Хант Морган (1866–1945) — американский биолог, один из основоположников генетики. Вместе со своими учениками (Г.Дж. Меллером, А.Г. Стертевантом и др.) обосновал хромосомную теорию наследственности; установленные закономерности расположения генов в хромосомах способствовали выяснению механизмов законов Г. Менделя и разработке генетических основ теории естественного отбора. Лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине 1933 г.
6. Генри Файрфилд Осборн (1857–1935) — известный американский геолог и палеонтолог, президент Американского музея естественной истории в Нью-Йорке. Описал многие роды ископаемых, в том числе тираннозавра.
7. См. письма Кропоткина Максиму Горькому (А.М. Пешкову) от 16 и декабря 1909 г.
8. «Ах, г-н Кропоткин, с вашими соотечественниками абсолютно невозможно вести дела». — (фр.).
9. «Ну совершенно!» — (фр.).
10. См. письмо В.Л. Бурцеву от 24 ноября 1909 г.
11. Луиджи Галлеани (1861–1931) — итальянский анархо-коммунист, с 1901 жил в США. Пропагандировал теорию прямого действия и вооруженного сопротивления государственной власти. Более всего известен благодаря организованным его последователями в 1919 г. взрывам бомб-посылок, отправленных видным американским чиновникам и государственным деятелям. Письмо к Л. Галлеани Кропоткин упоминает также в письме Ж. Граву от 12 января 1910 г.
12. См. письмо С. Яновскому от 15 сентября 1909 г.
Rapallo. Italie.
12 января 1910.
Дорогой мой друг,
Прочел вашу заметку о Петрове, и очень жалко, что вы ее напечатали [1]. Я понимаю, вас прельстил конец, воззвание не ходить в шпионы. Но представьте, что это воззвание, на мой взгляд, опровергается остальным.
Если Петров избавил партию от опасного врага и при этом еще сообщил с[оциалистам]-р[еволюционер]ам ценные сведения, то это воззвание — возвеличение Петрова и приглашение идти в шпионы. Вот, мол, истинный героизм! Я понимаю, что это двойственное возможное толкование — и его не преминут сделать — производит на меня (и на Веру Ник[олаевну] и других) самое неприятное впечатление.
Затем весь этот роман Рокамболь, написанный, вероятно, Черновым, производит на меня самое грустное впечатление. Ведь в нем добрая половина — ложь [2].
Ведь это ложь, что они назначили ему 1000 р. в месяц, умилившись его преданностью им после побега. По-моему, это абсолютная ложь и дело стоит совершенно иначе.
Узнавши, что он не севастопольский офицер, его стали третировать, как охранники третируют шпиона-надувателя, — как собаку: выбили ему зубы и т.п. И вдруг по их роману выходит, что когда он еще надул их дважды, добившись перевода в сумасшедший дом и бежавши оттуда, они вдруг прониклись любовью к нему, назначили 1000 р. в м[еся]ц (Азеф получает теперь всего 6000 р.) и с любовью приняли в свое лоно.
Ложь — ложь — ложь!
По-моему, дело стоит совсем иначе.
Узнавши, что он Петров — от него самого или иначе (прочтите непременно это место его рассказа), — они пригрозили ему неизбежным повешением, и тут он выдал им все, что знал, как Петров, как доверенный человек с[оциалистов]-р[еволюиионер]ов в Париже, на Волге и руководитель боевых дружин. Тысяча в месяц (допустим даже, что он соврал, показал вдвое, скажем, 500 в месяц) и любезности Герасимова в парижских письмах — плата за крупную выдачу всего, что он знал как Петров (и не мог выдать как севастопольский офицер).
«Теперь он наш», сказали они. Тогда они его перевели в сумасшедший дом, и они же устроили ему побег.
Это для меня несомненно. А раз допущена была эта ложь, я и остальному не верю и нисколько не удивлюсь, если мы узнаем когда-нибудь, что его послали в Париж притвориться Бакаем для дальнейших разведок.
Роман говорит далее, что он, по поручению с[оциалистов]-р[еволюционер]ов, поехал убивать Герасимова.
Как странно, что он убивает Карпова, а вовсе не Герасимова [3]!
Затем убивает ли, или это случайный взрыв? Вспомните, что в Думе эксперт говорил, что проводов от звонка к бомбе не было, что извне ее нельзя было взорвать, что взрыв был случайный. Если бомба была для метания, то достаточно было «любопытному» Карпову заглянуть под диван и опрокинуть бомбу, чтобы быть взорванным.
Доказывая случайность взрыва, тот же человек в Думе указал на то, что револьвер у Петрова не был заряжен.
Когда было писано его чувствительное воззвание? В Париже? Или накануне взрыва Карпова?
Если в Париже, то «притворявшийся Бакаем» именно это должен был написать: воззвание о непоступлении.
Затем, где теперь Петров? Говорят, повешен. Но мало ли что говорят! [4]
Нет, как в деле Гапона, для меня тут стоит громадный вопросительный знак.
Я писал вам насчет Revue Générale и проч. Но, кажется, найду ее в Генуе. Не хотелось бы ехать жить там, но, может быть, дня в 2 сделаю там выписки.
Ужасно не хотелось бы вас заваливать, милая Маруся, поручениями.
Живем ничего себе, работаем. Читать начал музилевский Альманах [5].
Крепко обнимаю вас и милую маму.
П. Кр.
Anarchistes en exil. P. 384–385, № 264. Публикация М. Конфино.
1. В письме обсуждается так называемое «дело Петрова», в свое время вызвавшее горячую дискуссию в революционной среде. Суть этого дела заключалась в следующем. Эсер Александр Алексеевич Петров, имевший за своими плечами несколько арестов и два побега из тюрьмы, в конце 1908 г. приехал в Саратов из-за границы, был арестован и дал согласие на сотрудничество с охранкой. Ему был организован побег и в середине июля 1909 г. он прибыл за границу, где сознался в своем «грехопадении». На заседании комиссии из членов ЦК и Боевой организации партии эсеров было решено, что Петров может искупить свою вину перед партией, уничтожив одного из руководителей политического сыска в России. Петров собирался убить начальника Петербургского охранного отделения А.В. Герасимова, но 25 октября 1909 г. тот был смещен со своей должности (причиной был провал Азефа) и заменен С.Г. Карповым. Приехав во второй половине ноября 1909 г. в Петербург, А.А. Петров встретился с ним и сообщил, что А.В. Герасимов толкает его на убийство С.Г. Карпова и П.Г. Курлова, товарища министра внутренних дел и командира корпуса жандармов. Петров предложил снять конспиративную квартиру, где состоялась бы его встреча с Герасимовым, с тем, чтобы находившиеся в соседней комнате Карпов, Курлов и др. свидетели сами удостоверились в этом. Квартира была снята; в ночь на 9 декабря 1909 г. А.А. Петров взорвал С.Г. Карпова и пытался скрыться на поджидавшем его извозчике, но был случайно схвачен дворниками.
2. См. анонимную статью: К убийству полковника Карпова // Знамя труда. — 1910. — № 25, янв. — С. 3–6. Текст статьи можно найти на сайте Хронос. Далее Кропоткин полемизирует с положениями именно этой статьи.
3. Видимо, о смещении Герасимова и замене его Карповым Кропоткин не знал.
4. Суд над А.А. Петровым состоялся 9 (22 нов. ст.) января 1910 г.; он был повешен 12 (25) января, т.е. к моменту написания письма он действительно еще был жив и даже не судим. (Следует напомнить, что Кропоткин датировал письма по новому стилю.)
5. Сборник по истории анархического движения в России. — Париж, 1909. — Вып. 1. Сборник редактировал Н.И. Музиль (Рогдаев).
Rapallo, Italie. 12 января 1910
…Видел ли ты мое письмо к Галлеани, которое «Cronaca Sovversiva» [1] напечатала, а «Le Libertaire» [2] 2 января. Это, вероятно, вызовет интересный спор. Я опасаюсь, что ты тоже не такого мнения, но думаю также, что если хорошо обсудить этот вопрос с желанием выяснить, что есть верного в этом, то мы пришли бы к той мысли, что пора уже переходить к другим задачам от индивидуальных актов и частичных забастовок (даже от генеральных стачек, не имеющих иной цели, кроме самой стачки). Пора подумать о восстаниях, которые могли бы начать революцию.
Если только анархисты станут на эту почву, то скоро найдут, что это был бы наилучший способ действий, если они скажут себе: это не будет анархия — мы это знаем — но мы сделаем многое для либертарного коммунизма и для пропаганды идеи анархии — лишь бы это было прочно, лишь бы поражение не пришло через два или три месяца после начала.
Период, когда наши силы гибнут, как одинокие часовые, достаточно длился. Надо уже думать, как их использовать для серьезного натиска.
Ты, со своей стороны, подумай об этом…
Грав. Пробуждение. 1931. № 15. С. 11. Выдержка из письма. Публикация М. Неттлау.
1. Анархической еженедельник на итальянском языке, выходивший в США с 1903 г. под редакцией Луиджи Галлеани.
2. Анархический еженедельник, выходящий в Париже с 16 ноября 1895 г. по настоящее время (с перерывами).
Rapallo. [22 января 1910].
Спасибо большое за предложение пересмотреть Revue Générale. Я съездил в Геную на 3 дня и нашел в университетской библиотеке все ученые записки и бюллетени и ученые журналы. Часть мне дали даже на дом. Обнимаю вас и маму.
Anarchistes en exil. P. 386, № 265. Публикация М. Конфино. Датируется по почтовому штемпелю.
Rapallo, près Gênes.
Italié
24 января 1910.
Дорогие Надежда Владимировна и Ольга Ростиславовна.
Только сейчас (из письма Натансона [1]) узнали мы, что нашего дорогого, милого Леонида [2] уже нет с нами! Мы слышали о его болезни, но все думали, что это пройдёт, как и прежде, — что только наступило время отхвораться перед наступлением старости. И вот — его уже нет.
Я знаю, дорогие мои, как безутешна грусть всякой такой потери, как трудно бывает переживать её, и все-таки хочется сказать вам, что и вдали от вас чувствуют тоже друзья. —
Я всегда считал Леонида самым чистым, самым прекрасным выражением того направления нашей молодежи, которое выразилось в нарождении «Кружка Чайковского». Самым лучшим выразителем его нравственного облика. Да и умственного тоже. Кто же лучше выразил беззаветную любовь к народу, сказавшуюся в бурное лето 1874-го года, и затем — веру в народное творчество бытовых форм и общественных идеалов? — Вера, двигавшая его в 1874 году на Волгу, уцелела в нем, даже когда жизнь втолкнула его в другие рамки. — А ведь это великое дело.
Обоим нам так хотелось бы, именно теперь, быть с вами, дорогая Надежда Владимировна, и с вами, милая Ольга Ростиславовна! Мое здоровье загнало нас, всех трех, сюда на юг.
Крепко, крепко обнимаю вас за нас двоих, да и Саша тоже просит присоединиться к нам.
Сердечно вас любящий
П. Кропоткин.
ГАРФ. Ф. 6753. Оп. 1. Ед.хр. 9. Л. 18–19 об.
Памяти Леонида Эммануиловича Шишко. — Б.м., 1910. — С. 107. Без обращения, даты и с другими неоговоренными купюрами.
1. Марк Андреевич Натансон (1850–1919) — революционер-народник, член кружка «чайковцев». С 1905 г. — эсер, член ЦК партии.
2. Леонид Эммануилович Шишко, революционер-семидесятник, муж Н.В. Кончевской, корреспондент П.А. Кропоткина, скончался 20 января 1910 г. в Париже.
Rapallo. 2 февраля 1910
Стремление к отрицанию здорового материализма естественных наук у Г[ексли] и др. есть, по моему, просто отражение той наклонности к мистицизму, которая свойственна нашему времени везде, в особенности в Герм[ании], времени известного декадентства, которое любит все мистическое и боится всего точного, как 30-е годы, времена романтизма и натурфилософии. И поддерживается это состояние еще — слова Lotsy [1], известного ботаника и дарвиниста — недостатком мат[ематическо]-физической подготовки и духа естественно-исторического исследования. В данном случае, это еще притом и желание «благородно ретироваться» вследствие чего, конечно, не стану тратить время на споры с ними.
Их песенка спета. Вот и понадобилась метафизика. И притом невежество в естествознании (вообще) и несвычка с его методами колоссальные.
Вот, дорогой мой друг, начал писать это, как выписку из заключения прекрасной работы Lotsy, но вспомнил ваш вопрос и приложил к нашим мудрецам. Тут ничего не поделаешь, как в тифе. Надо пережить его.
Вы видели, когда писали о Дарвинизме, какая это обще-европейская болезнь. Посмотрите, что делают неовиталисты ([Le] Dantec [2] — с ними? или нет?) из Ламаркизма. Попы начали эту кампанию уже с 60-х годов, и ведут ее умно, тонко, ядовито. Начали с «неисследованных явлений», т.е. с верченья столов и истеричных дам, а кончали тем, что покорили университет.
Против такой болезни может противодействовать только дерзкая насмешка над ними — над их трусостью, мыслебоязнью — и базаровская грубость. Именно грубость: прямо так-таки дураками и «трусами перед чертом» обзывать. Вот, как Карлейль, который последние три года жизни (гов[орит] Тиндаль) до смерти боялся ада — черта, с щипцами и рогами. И Л[ев] Н[иколаевич] Т[олстой] его же боится — так и они. А мозги непривычны к научному мышлению. Можно и химию знать, как Бутлеров, но научным методом в естествознании вообще не обладать.
Ну тороплюсь к работе вернуться. Очень тороплюсь.
Крепко обнимаю вас и маму.
ПК.
Спасибо большое за Revue générale [de botanique]. В Генуе, я взял на дом Naturw[issenschaftliche] Rundschau за несколько лет, и там найду большую часть нужных указаний.
Anarchistes en exil. P. 386–387, № 266. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et soviétique. 1992. Vol. 33, № 2/3. P. 272–273.
1. Ян Паулус Лотси (Johannes Paulus Lotsy, 1867–1931) — голландский ботаник. Считал, что виды постоянны и неизменяемы, так как постоянны и неизменяемы гены, а эволюция, в частности видообразование, заключается в межвидовых скрещиваниях, которые ведут к новым комбинациям неизменного наследственного материала.
2. Феликс Александр Ле-Дантек (Félix Alexandre Le Dantec, 1869–1917) — французский биолог, паразитолог, философ науки.
Rapallo. 8 марта 1910.
Дорогой мой друг,
Бог знает сколько времени не писал вам! Лучше доказательство, что работа наладилась и идет усердно. Все здоровы, полюбили Rapallo. Очень уже хорошо здесь: немного слишком! Ленишься работать.
Пишу сегодня вот по какому поводу. Мне очень хотелось бы знать результаты работы Dr. Armand Viré [1] и Raymond над faune des caves, которую они делали в катакомбах Парижа. Я писал о них в «Recent Science» в сентябре 1901 года, но имел тогда только Viré, La faune souterraine de France, 1900, и Comptes rendus [de l’Académie des Sciences], 1897, vol. 125.
Вероятно, с тех пор он уже чего-нибудь добился более положительного. Тогда он только мог сказать, что после 15-и месячного перебывания в подземной лаборатории, у Gammarus uviatilis (43 экз.) органы осязания и обоняния (Riechzapfen Leydig’a) [2] достигли большей величины, ½ той, которую они имеют у жителя caves, Niphargus virei. Но глаза за 15 месяцев не подверглись существенному изменению.
С тех пор опыты наверно продолжались, и так как Milne Edwards [3] сообщал их в Comptes rendus [de l’Académie des Sciences], то наверно об них говорилось в Année biologique.
Если — да, то будьте так добры, сообщите в каких №№ Comptes rendus о них говорится.
Мне, может быть, придется еще раз съездить в Геную, и я тогда прочту Comptes rendus [de l’Académie des Sciences], à moins que [4] у вас под руками был отчет.
Я нашел отчеты о приблизительно 200-х работах в этом направлении, но таких, которые сильно говорили бы даже не очень сведущему читателю — очень мало, как у ботаников, так и зоологов.
Не знаете ли каких-нибудь хороших работ, где бы, например, давались результаты изменений — ну, например, в подземной лаборатории, и получилось бы, что приобретенные в такой лаборатории изменения были унаследованы. Если вам припоминается что-нибудь поразительное в эт[ом] направлении (искать, конечно, не надо, так как и в имеющихся у меня материалах, особенно в числе указанных г-жей A. Drzevina в Revue scientifique и собранных мною в немецкой литературе, есть уже несколько хороших убедительных случаев), то скажите.
Как здоровье? Как общее настроение?
Перечитывая немецкие журналы, мне много попадалось крайне интересных работ против этого мистически-метафизического направления Махов [5], Оствальдов [6] и других искателей Гегелевской Naturseele [7]. В Германии составилось целое общество, чтобы бороться против этого направления, которое (общество) стремится распространять естественно-научные знания в школе, как единственное средство успешной борьбы. И конечно, для серьезных натуралистов это направление — понятное, но грустное последствие невежества и поверхности современного поколения.
Достаточно ознакомиться с Историей мысли (кратчайший конспект который я набрасывал в Совр. н[ауке] и анарх[ии]) за XIX век, чтобы понять суть этого движения.
Если бы кто-нибудь серьезно перечитал книги, вышедшие в 1856–62 годах, названные в Совр. н[ауке] и ан[архии], то после этого, Махи и Ко показались бы детскою болтовнею или пустым словоизвержением. Пустым и нечестным: возьмите, например, еще этого божка Bergson’a [8].
Я написал было прилагаемое. Посмотрите, может быть, к чему-нибудь пригодится.
Ну пока, крепко обнимаю вас и маму.
ПК.
Anarchistes en exil. P. 388–389, № 267. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et soviétique. 1992. Vol. 33, № 2/3. P. 273–27.
1. Арман Вире (1869–1951) — французский спелеолог. В подземной лаборатории Парижского Ботанического сада проводил опыты над ракообразными. Автор термина «биоспелеология». См. также письмо М.И. Гольдсмит от 27 июля 1901 г.
2. обонятельные бугорки — (нем.). Франц Лейдиг (Franz von Leydig, 1821–1908) — немецкий зоолог и гистолог.
3. Альфонс Мильн-Эдвардс (1835–1900) — французский зоолог и палеонтолог. Изучал преимущественно ископаемых птиц и глубоководных позвоночных.
4. если — (фр.).
5. Эрнст Мах (Ernst Mach, 1838–1916) — австрийский физик и философ-идеалист. Оказал значительное влияние на становление и развитие философии неопозитивизма, один из основателей эмпириокритицизма (махизма). Много занимался проблемами психологии и физиологии. Научные теории считал скорее общественными договоренностями, принимаемыми для удобства описания человеческих ощущений, чем непреложными законами, независимыми от человеческого опыта.
6. Вильгельм Фридрих Оствальд (Wilhelm Friedrich Ostwald, 1853–1932) — немецкий физико-химик, философ-идеалист и историк науки. Автор «энергетической» теории в натурфилософии, одной из разновидностей «физического» идеализма. Единственной реальностью считал энергию, рассматривая материю как форму проявления энергии. Лауреат Нобелевской премии по химии 1909 г.
7. духа природы — (нем.).
8. Анри Бергсон (1859–1941) — философ, представитель интуитивизма и философии жизни.
Villa Martini
Rapallo, Italy
March 14. 1910
Dear friend.
All this time I intended to write to you, but between work & all sort of interruptions, and friends coming occasionally to see us, time runs so rapidly that I cannot realize how is it possible that 3½ months have passed.
All three well [1] all like Rapallo. Sasha is now «all Navy» since the visit of the ironclad «Roma». There are a few friends here. Old dear Marsh [2] came with his wife, and enjoys the stay immensely. A very good piano-player, Mrs. Henkel, also was with us, poor Hegedys, the violinist [3], & so on.
10& intend to remain till the 2nd half of April.
Now, I must ask you, dear friend, if you have the time to do it, to send me the next chapter of Modern Science & Anarchism, or chapters if you like. For this number, Keell [4] managed without it, but it would be nice to have it in time for the April number.
With all the revisions and additions, and a Glossary of terms and names, it would be a nice booklet.
Sophie writes a little and I sit on my 2nd article on the Theories of Evolution &c [5]. I took after all, the bull by horn, and have thorough studied the whole matter of «Lamarckism», i.e. Evolution through the direct action of surrounding, useful Natural Selection, or rather with Natural Selection helping in life the most vigorous, scud, and plastical ones — capable of adaptation. It becomes interesting, but rather bulky. To evidence will not be an easy task.
Much love, dear friend, from all. Don’t forget us.
Your very sincerely
P. Kropotkin.
Villa Martini
Rapallo, Italy
14 марта 1910
Дорогой друг.
Все это время я собирался написать вам, но за работой и всякого рода перерывами в работе, появлением друзей, которые иногда приходят к нам, время бежит так быстро, что я не понимаю, как это случилось, что прошло 3½ месяца.
Мы все трое хорошо [1] все как в Рапалло. Саша сейчас «вся в темно-синем», после визита броненосца «Рим». Здесь живет несколько друзей. Дорогой старина Марш [2] приехал с женой, и вполне наслаждается жизнью. С нами была также очень хорошая пианистка, миссис Хенкель, бедный Хегедюш, скрипач [3], и так далее.
Более десяти человек намерены оставаться до второй половины апреля.
Теперь хочу попросить вас, дорогой друг, если у вас есть время, прислать мне следующую главу или, если можно, несколько глав «Современной науки и анархизма». Для нынешнего номера Килю [4] они не нужны, но было бы неплохо иметь их заранее, для апрельского номера.
Со всеми изменениями и дополнениями, и с указателем терминов и имен получится хорошая брошюра.
Соня пишет понемногу, а я сижу за второй статьей о теории эволюции и т.д. [5] Я взял, наконец, быка за рога, и тщательно изучил весь материал по «ламаркизму», т.е. по эволюции в результате прямого воздействия окружающей среды, полезного для естественного отбора, который помогает выживать наиболее сильным, проворным и пластичным — способным к адаптации. Это становится интересным, но довольно громоздким. Доказывать это будет нелегко.
Шлю сердечные приветы, дорогой друг, от всех нас. Не забывайте нас.
Искренне ваш
П. Кропоткин.
Архив МЗДК. Ф. 22/5152, оп. 1, д. 49, л. 32–33 об. Перевод А.В. Бирюкова.
1. Одно слово не читается — утрата части листа.
2. Альфред Марш (Alfred Marsh; 1858–1914) — английский анархо-коммунист, редактор анархического журнала «Freedom» в 1895–1910 гг. Корреспондент Кропоткина.
3. Мне не удалось отыскать сведения о скрипаче с такой фамилией. Возможно, здесь кроется какая-то игра слов: по-венгерски hegedűs — скрипач.
4. Томас Генри Киль (Thomas Henry Keell; 1866–1938) — английский анархист, редактор «Freedom» в 1910–1928 гг. По профессии наборщик.
5. Кропоткин говорит о своей статье «Прямое воздействие среды на растения» (The direct action of environment on plants // Nineteenth century and after. — 1910. — Vol. 68, July. — P. 58–77).
Rapallo
March 23. 1910
Dear friend
You are a dear friend to send so two chapters at a moment’s call. Both have reached me safely — the VIth on Spencer’s Philosophy, & the VIIth just now. — Am going just to read them & to send to Keell.
The Marshes enjoyed very much their stay here. Unfortunately, just on the eve of leaving (a little earlier than we expected) something wrong with his brother he got some gastric attack which must have weakened him. They left last Monday, & probably will not be able to stay a week in Paris as they intended first, — being called home. — As to agriculture, — it is the usual boasting you were told. Spend 6d and buy, dearest, my Fields, Factories & Workshops (Swan Sonnenstein), (and buy a couple of copies for your friends), & there you will see, in figures, & in maps, how stands agriculture in Great Britain. They reap of 28¾ bushels of wheat to the acre «while» France has only 17 or 20 to the acre, but forget to add that in England only a very small portion of the cultivable area (once under culture) in under cereals.
If France had under cereals only an equally small portion of her territory, she would show 32–35 bushels of wheat to the acre (in all the «Nord», la Beauce [1] &c.). The average for all France is lowered by the fact that the dry lands is the south are also cultivated, while England puts all her [неразб.] on 1/50th part of her land & boasts of a high crops on it.
Behold that at the [неразб.] England has less cattle (much less to the acre of the cultivable area than Belgium) & gets in from abroad a mass of agricultural produce (hay, oil cake &c.) to feed the little cattle she has.
She is 50 years backward in her agriculture in all directions: wheat, cattle, poultry, vegetables & boasts of her past prominent [?] when other countries, ruined by wars, were awfully backward
Rapallo
23 марта 1910
Дорогой друг.
Вы и в самом деле дорогой друг —отправили сразу две главы по первой просьбе. Обе дошли благополучно — VI-я о философии Спенсера, и VII-я только что. — Собираюсь сразу же прочесть их и отправить Килю.
Маршам очень понравилось здесь. К сожалению, как раз накануне их отъезда (чуть раньше, чем мы ожидали) что-то случилось с его братом, он получил какое-то расстройство желудка, что, должно быть, ослабило его. Они уехали в прошлый понедельник, и, вероятно, не смогут остаться на неделю в Париже, как они хотели, — им надо домой. — Что касается сельского хозяйства, — вы слышали обычное хвастовство. Не пожалейте, дорогая, 6 шиллингов и купите мои «Поля, фабрики и мастерские» (в издании Swan Sonnenstein) (еще пару экземпляров купите друзьям), и там вы увидите, на схемах и картах, как стоит сельское хозяйство в Великобритании. Здесь собирают 28¾ бушелей пшеницы с акра, «тогда как» во Франции — только 17 или 20 бушелей с акра, но забывают добавить, что в Англии лишь очень небольшая часть пахотной земли (непосредственно возделываемой) занята зерновыми.
Если бы во Франции зерновыми была занята такая же небольшая доля ее площади, там собирали бы 32–35 бушелей пшеницы с акра (на всем «севере», la Beauce [1] и т.д.). Средние показатели по всей Франции ниже за счет того, что сухие земли юга тоже возделываются, в то время как в Англии [неразб.] составляет 1/50 часть ее земель и может похвастаться высокими урожаями.
Заметьте, что в [неразб.] Англии меньше скота (гораздо меньше на акр возделываемой земли, чем в Бельгии), и она получает из-за рубежа массу сельскохозяйственной продукции (сено, жмых и т.д.), чтобы прокормить мелкий рогатый скот.
В сельском хозяйстве она отстала на 50 лет по всем направлениям: по пшенице, скоту, птице, овощам и гордится своими прошлыми заслугами, тогда как другие страны, разоренные войнами, были ужасно отброшены назад
Архив МЗДК. Ф. 22/5152, оп. 1, д. 49, л. 34–35 об. Перевод А.В. Бирюкова.
Rapallo
31 March. 1910
Dear friend
Two words only to tell you how glad I was to hear from your today letter that both you are well. I was afraid both for Mrs. Marsh and yourself, as you both left not in the best form.
But the news about your brother is so awfully sad. Poor, poor man! Such illnesses are the most terrible of all. —
Today we have here an awful NW. wind — a raging storm. In the rooms it is cold, the stoves don’t draw and I have head-ague all the day long.
Sasha committed an imprudence and was in bed for 3 days, after a boat party in a light muslin summer dress.
I worked well till today, and have sent the chapter 4–5 days ago to Keell.
Have you seen the enclosed? And will you not make a note on that?
I feel surer now to write what I told you about the impossi[bility] for working men to have their representatives in more than 40–50 constituencies, without the aid of the middle classes?
Much love, dear friend, and kindest regards to Mrs. Marsh.
P.K.
| Kindly return when wanted no more. Have you that № of D[aily] N[ews] (26.III). If not, I shall send it. |
S. D. F. |
At the opening of the 30-annual meeting of the S.D. Party on March 25. 1910, Hyndman said:
«…it was essential to point out from the very beginning of S.D. Party had advocated all the stepping stones to collective & social organization which were now being adopted by Radical opportunists» (Daily News. 26.III.10).
Why are they so offended when we say they are nothing but Radical opportunists?
«Continuing, — Hyndman said, — the General Election had proved clearly that under the existing electoral system no independent candidate had a really fair chance against the two great political parties».
Why! It is what we always said! Why did they assure the w[orking] men could have scores of representatives under the presumable electoral system, & drove them to the urns now under the existing rules?
Rapallo
31 марта 1910
Дорогой друг.
Пишу только два слова, чтобы сказать вам, как я был рад узнать из сегодняшнего вашего письма, что вы оба здоровы. Я тревожился и за миссис Марш, и за вас, так как оба вы были не в лучшей форме.
Но известие о вашем брате чрезвычайно меня огорчило. Бедный, бедный! Такие болезни — худшие из всех. —
У нас здесь сегодня — ужасный северо-западный ветер — просто неистовая буря. В комнатах холодно, печи не тянут, а у меня озноб в голове весь день.
Саша по неосторожности оказалась в постели на 3 дня: отправилась на прогулку в лодке в легком летнем муслиновом платье.
Я до сегодняшнего дня хорошо работал, и отправил главу Килю 4-5 дней назад.
Вы видели прилагаемое? Обратили ли внимание?
Теперь я чувствую себя более уверенно, когда пишу о том, о чем я уже говорил вам: разве могут рабочие иметь своих представителей более чем в 40–50 округах, не прибегая к помощи среднего класса?
Шлю, дорогой друг, горячий привет вам и самые лушчие пожелания миссис Марш.
П. К.
| Просьба вернуть по миновении надобности. Есть ли у вас этот № D[aily] N[ews] (26.III)? Если нет, я пришлю его. |
S. D. F. |
На открытии 30-й ежегодной конференции социал-демократической партии 25 марта 1910 г. Гайндман сказал:
«…важно отметить, что с самого начала социал-демократическая партия выступала за переход к коллективной и социальной организации, которые сейчас принимают и радикальные оппортунисты» (Daily News. 26.III.10).
Почему же они так обижаются, когда мы говорим, что они и есть не что иное, как радикальное оппортунисты?
«Далее, — сказал Гайндман, — всеобщие выборы ясно доказали, что при существующей избирательной системе независимых кандидатов был очень справедливый шанс против двух великих политических партиях».
Ну вот! Это то, что мы всегда говорили! Почему они уверяют, что рабочие могли бы иметь десятки представителей при некоей предполагаемой избирательной системе, и вынуждают их идти к урнам теперь, при существующей системе?
IISH. Alfred Marsh Collection. Inv. № 151.
Viola, Muswell Hill Rd, N.
23 мая 1910
Дорогой Алексей Львович.
Только что приехал сегодня, и — первое письмо — вам.
Очень рад, если несколько молодых товарищей соберутся у нас повидать Николая Васильевича [1]. Для первой интимной встречи, мне кажется, лучше было бы ограничиться самыми близкими старыми товарищами: Волховский, вы и Татьяна Ал., Черкезов, Гольденберг, Шкловская, Нагель, Соскис, сам Николай Васильевич, вероятно, с Алей, вот уже около 12-ти. Если Каганы захотят, то мы, конечно, им всегда рады.
Нам всего лучше было бы в четверг 26-го к 7 часам. Я так и пишу Николаю Васильевичу и прошу его, если ему удобно, сообщить вам.
Рад знать, что вы в добром здоровье. Сердечный привет Наталье Алексеевне. Крепко обнимаю вас.
П. Кропоткин.
ГАРФ. Ф. 1721. Оп. 1. Ед.хр. 34, л. 44–45.
1. Очевидно, речь идет о встрече с Н.В. Чайковским, который был оправдан судом в России.
Viola. Muswell Hill Rd N.
Tuesday morning
[May 24. 1910]
Dear friend
Here I am, back to London since yesterday afternoon. Marsh [1] already presses me asking the continuation of «Modern Science & An[archism]». If you have a chapter ready, be so kind, send it. — When shall we meet? Are you not going perhaps to the Symphonic Concert of Zimbalist [2] tomorrow Wednesday at Queen’s Hall.
With love
P.K.
Viola. Muswell Hill Rd N.
Вторник, утро
[24 мая 1910 г.]
Дорогой друг.
Я дома, вернулся в Лондон вчера после обеда. Марш [1] уже нажимает на меня, требуя продолжение «Современной науки и Анархизма». Если у вас есть готовая глава, будьте так добры, пришлите. — Когда мы встретимся? Не собираетесь ли вы завтра, в среду, на симфонический концерт Цимбалиста [2] в Куинс Холле?
Архив МЗДК. Ф. 22/5152, оп. 1, д. 49, л. 50–50 об. Открытка. Почтовая марка отклеена вместе с большей частью штемпеля, читается только «MY» (May). Год установлен по упоминанию статей во «Freedom», дата уточнена по письму Кропоткина А.Л. Теплову от 23 мая 1910 г., в котором он пишет, что «только что приехал сегодня». Перевод А.В. Бирюкова.
1. Альфред Марш — редактор анархического журнала «Freedom», в котором в октябре 1909 — марте 1911 г. печатался главами перевод книги Кропоткина «Современная наука и Анархизм» (оригинальный текст печатался в октябре 1902 — июле 1903 г. во французском журнале «Les Temps Nouveaux»). Корреспондент Кропоткина.
2. Ефрем Александрович (Аронович) Цимбалист (1889–1985) — известный скрипач, композитор и педагог. Дебютировал в ноябре 1907 г. в Берлине, упоминаемый концерт дал в ходе одного из первых зарубежных турне. С 1911 г. жил в США.
Viola. Muswell Hill Rd N.
Tuesday morning
[May 24. 1910]
Dear friend
Here I am, — home, since yesterday afternoon. I just drop a word to Miss R[oche], asking for the next chapter. — How are you? How is Mrs. Marsh? — When shall we meet? — Did you get the proof for pamphlet? I posted it on the way from Locarno to Bellinzona.
Love
PK.
Viola. Muswell Hill Rd N.
Вторник, утро
[24 мая 1910 г.]
Дорогой друг.
Я дома со вчерашнего дня. Уже черкнул мисс Р[оше], прося следующую главу. — Как у вас дела? Как миссис Марш? — Когда мы встретимся? — Получили ли вы корректуру брошюры? Я отправил его на пути из Локарно в Беллинцону.
С любовью,
ПК.
IISH. Alfred Marsh Collection. Inv. № 153. Открытка; датируется по почтовому штемпелю. Перевод А.В. Бирюкова.
Viola, Muswell Hill Rd,
Londres. N.
27 mai 1910
Cher ami [1].
Voici la Préface à l’édition française.
Je prie l’imprimerie de me l’envoyer comme placard me Intercalaire.
— Je vous envoie aussi quelques extraits de opinions de la presse, dans les editions anglaises c’est pour votre publicité. —
Je lis les placards et vous v’occuper de suite des clichés.
Amitié
Pierre Kropotkine.
Pour le titre, je m’arrête définitivement à celui-ci:
| Champs, |
| Usines, |
| Ateliers |
Et sur la page blanche du titre, je puis mettre:
Champs, Usines,
Ateliers
ou
Industrie combinée avec l’agriculture
& le travail cérébral avec le travail manuel.
Viola, Muswell Hill Rd,
Лондон. N.
27 мая 1910
Дорогой друг [1].
Вот «Предисловие» к французскому изданию.
Я прошу типографию переслать мне его в виде отдельного оттиска.
— Посылаю вам также несколько выдержек из газетных откликов, напечатанных по-английски. Они могут послужить вам подспорьем.
Я буду читать корректуру, а на вашу долю затем — заняться оттисками.
Дружески
Петр Кропоткин
Что до заглавия, я окончательно остановился на:
| Поля, |
| Фабрики, |
| Мастерские |
А на пустой странице перед титулом можно поместить:
Поля, Фабрики,
Мастерские,
или
Промышленность, соединенная с сельским хозяйством,
и умственный труд с ручным.
Tamiment Institute Library, New York University, French anarchist autograph collection, 1874–1928. Перевод Г.Р. Зингера.
1. Установить адресата не представляется возможным, так как первое французское издание книги Кропоткина «Поля, фабрики и мастерские» вышло в 1910 г. сразу в двух парижских изданиях: P.-V. Stock и Schleicher frères. Кто был первым, а кто купил права на готовое издание, сейчас неизвестно.
Viola, Muswell Hill Rd, N.
May 30. 1910
Dear Keltie.
Permit me to introduce to you Dr. Pilsudsky [1], who has spent several years on Sakhalin & visited Japan studying the Aïnos.
He has collected large ethnographical materials, photos &c. illustrating their life & folk-lore, as also phonograph records of their songs, shaman incantations &c., & is desirous now to utilize that material for [2].
His musical records will probably interest Mrs. Gilmore & Mr. Fraser [3].
Yours sincerely
P. Kropotkin.
90, Brook Green, W.
June 16th 1910
Dr. J. Scott Keltie.
Dear Sir,
I enclosure a letter from my friend Prince Kropotkine, and I should be much obliged if you would let me know when it would be convenient to see you. I speak fluently French and German, but very little English. However I could bring a friend wing me to interpret if necessary.
Yours faithfully
D. Pilsudski.
Viola, Muswell Hill Rd, N.
30 мая 1910.
Дорогой Келти.
Позвольте рекомендовать вам д-ра Пилсудского [1], который провел несколько лет на Сахалине и посетил Японию, изучая айнов.
Он собрал много этнографических материалов, фотографий и т.д., характеризующих их жизнь и фольклор, а также фонографические записи их песен, шаманских заклинаний и т.д., и теперь жаждет использовать эти материалы для [2].
Его музыкальные записи, возможно, заинтересуют мисс Гилмор и мистера Фрэзера [3].
Искренне ваш
П. Кропоткин.
90, Brook Green, W.
16 июня 1910.
Д-ру Дж. Скотту Келти.
Глубокоуважаемый сэр.
Я прилагаю письмо моего друга князя Кропоткина и буду крайне обязан Вам, если Вы известите меня, когда Вам будет удобно принять меня. Я бегло говорю по-французски и по-немецки, но очень мало — по-английски, впрочем, я могу привести с собой друга, который бы мог переводить, если это необходимо.
С совершенным почтением
Б. Пилсудский.
RGSA. J.S. Keltie file. Corr.block 1881–1910.
1. Бронислав Петр (Бронислав Осипович) Пилсудский (Bronisław Piotr Piłsudski; 1866–1918) — польский деятель революционного движения и этнограф. Студентом юридического факультета Санкт-Петербургского университета участвовал в подготовке Народной волей покушения на императора Александра III (1887). Был приговорен к смертной казни, которая была заменена 15-ю годами каторги на Сахалине. На каторге и после ее окончания изучал сахалинских нивхов и айнов, записывал нивхский фольклор, собирал этнографическую коллекцию. Сделал уникальные записи песен и речи айнов на восковых валиках, составил словари (свыше 10 тысяч слов айнского языка, 6 тысяч нивхского языка), запечатлел на фотографиях типы аборигенов.
2. Одно или два слова неразборчивы.
3. Джеймс Джордж Фрэзер (James George Frazer; 1854–1941) — британский антрополог, фольклорист и историк религии, заложил основы изучения тотемизма, магии и трансформации религиозных верований.
[End of May 1910]
Dear friend
What a pity you did not come last Sunday. We had, among others, Whelen and his wife, and some Finnish friends.
Marsh is very anxious to have the next chapter.
As to American translation of
that V.
put it
get it.
The Russian American who translated it from the Russian sent me to Boscastle a translation which contained some of the funniest misreadings. I had to work hard to correct it. But he thought very much of his translation and re-corrected my […]
a fair tran-
as it is now after I
had worked
deal upon it.
But by no means read it. If, by sheer reminiscence you would put in single sentence that would be similar to his, — he would us accuse us of heaving made a plagiate of his translation. Just the man to do so.
So make
as you
now, quite
chapter was
will translate. If I corrected in it anything, it was because I improve the style altogether.
Thanks for the International Prison Congress pamphlet. Will read.
Now — working full speed at a revision of all the figures of Fields, Factories [and Workshops] for a French edition that
at last (after
frères had guer-
translation rights
, all at work
Yesterday we enjoyed very much Zimbalist’s violin concert.
Love from all three
P. Kropotkin.
[Конец мая 1910 г.]
Дорогой друг.
Как жаль, что вас не было в прошлое воскресенье. У нас были, среди прочих, Уэлен с женой и одни финские друзья.
Маршу очень хотелось иметь следующую главу.
Что касается американского перевода
[…]
Русский американец, который перевел его с русского, прислал мне в Боскастл перевод, содержавший самые забавные ошибки. Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы исправить их. Но он был очень высокого мнения о своем переводе и восстановил мои
[…]
Но все-таки прочитайте его. Если, по чистой случайности, вы вставите одну-единственную фразу, которая будет похожа на его, —он станет обвинять нас в плагиате его перевода. Именно так и сделает.
[…]
…будет переводить. Я потому ничего там не исправлял, чтобы улучшить стиль в целом.
Спасибо за брошюру Международного Тюремного Конгресса. Прочту.
Теперьработаювовсю,исправляявсецифры в «Fields, Factories [and Workshops] для французского издания, которое
[…]
Вчера получили огромное удовольствие от концерта скрипача Цимбалиста.
Сердечный привет от всех троих
П. Кропоткин
Архив МЗДК, ф. 22/5152, оп. 1, д. 49, л. 51–52 об. Датируется по упоминанию концерта Е.А. Цимбалиста (ср. с письмом Роше от 25 мая 1910 г.). Письмо сильно повреждено — оторваны все четыре наружных угла развернутого двойного листа. Перевод А.В. Бирюкова.
Viola. Muswell Hill Road. N.
June 14. 1910
Dear Keltie
The letter of Tchaykovsky’s lawyer is not unknown to me: I have seen it.
I know Tchaykovsky and have loved him for the last 38 years, and I know that at the bottom of his heart he always was the same pacific revolutionist he is now. So, of course, there is no recantation.
But when you expressed fears less he may be re-arrested in Russia [1], I told you that, as he openly declares that he intends now to limit his activity exclusively to such pacific matters as cooperation, — there is no danger in his returning to Russia.
His acquittal was certainly due to a very great extent to the agitation that was made in his favour here, in the States, in France, Belgium & so on, & the unanimous outburst of sympathy in collecting the bail money. Once the accusation failed to substantiate its indictments, & he himself, point by point, opposed a denial of to each their indictments, — the Court, knowing that it had the eye of Europe upon this trial, could not condemn him.
But the same Court did not hesitate in condemning M-me Breshkovsky [2]. Against her they also had no substantiated evidence, but she denied none of the accusations, — and I think she was right.
Believe me, dear Keltie
Yours sincerely
P. Kropotkin.
Viola. Muswell Hill Road. N.
14 июня 1910
Дорогой Келти.
Письмо адвоката Чайковского мне не неизвестно. Я его видел.
Я знаю Чайковского и люблю его вот уже 38 лет, и я знаю, что в глубине души он всегда был тем мирным революционером, каким он является сейчас. Поэтому, конечно, здесь нет никакого отречения.
Но когда вы выражали опасение, что его, быть может, вновь арестуют в России [1], я говорил вам, что раз он открыто заявляет о намерении ограничится в своей деятельности исключительно такими мирными предметами, как кооперация, — в его возвращении в Россию нет никакой опасности.
Его оправдание объясняется, конечно, в большой степени агитацией в его защиту здесь, в Штатах, во Франции, Бельгии, и т.д., и единодушном порыве сочувствия, с каким собирались деньги для залога. После того, как обвинение не смогло обосновать своих обвинений, и он сам, пункт за пунктом, все их опроверг — суд, зная, что за процессом внимательно следит вся Европа, не смог осудить его.
Но тот же суд, не колеблясь, осудил г-жу Брешковскую [2]. Против нее тоже не было доказанных улик, но она не отрицала выдвинутых обвинений, — и я думаю, правильно поступила.
Примите, дорогой Келти,
уверения в искренних чувствах.
П. Кропоткин.
RGSA. J.S. Keltie correspondence files (corr. block 1881–1910).
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 74, л. 2–3 об. Копия рукой Кропоткина.
1. 22 ноября 1907 г. Н.В. Чайковский, вернувшиийся в Россию из эмиграции, был арестован при попытке выехать за границу по чужому паспорту. Во время следствия сидел в Петропавловской крепости, затем в Петербургской одиночной тюрьме. Был освобожден под залог (необходимые 50 000 р. были собраны дочерью у зарубежных друзей). На суде в 1910 г. был оправдан, что дало ему возможность легализоваться в России. В дальнейшем участвовал в кооперативном движении.
2. Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская (урожд. Вериго, 1844–1934) — деятель русского революционного движения. За революционную деятельность в 1878 г. была приговорена к пяти годам каторги, которую отбывала на Каре. Выйдя на поселение, весной 1881 г. бежала, но была поймана и вновь приговорена к каторжным работам. В 1884 г. переведена на поселение. Вернулась из ссылки в 1896 г., попав под амнистию по случаю коронации Николая II. Одна из создателей и лидеров партии эсеров, а также ее Боевой организации. В 1903–1905 гг. в эмиграции; вернувшись в Россию, перешла на нелегальное положение. Участвовала в революции 1905–1907 гг. В 1907 г. была выдана охранке Азефом. В 1910 г. судилась одновременно с Н.В. Чайковским, приговорена к ссылке, где оставалась до Февральской революции 1917 г.
Viola
Muswell Hill Road London N.
2 июля 1910.
Дорогой мой Владимир Львович!
Вы знаете, как я вас люблю и как рад был бы сделать то, что вы желаете. Но мне сдается, что брошюра [1] не должна выходить с моим предисловием, а непременно — с предисловием кого-нибудь из англичан.
Вы имеете в виду предисловие Жореса во Франции, Бебеля в Германии, поэтому прямо представляется Hyndman в Англии. Мое предисловие только ослабило бы ее.
Теперь насчет содержания позвольте, дорогой мой, сказать вам по-братски, что если вы хотите произвести впечатление не на социалистов только, а на более широкие круги, — а, конечно, именно это нужно, — для Англии нужно было бы усилить ее фактическую сторону и ее аргументировку.
Мало сказать, что Николаю II-му преподносят полицейский журнал, и он делает пометки на полях. Англичанам нужно процитировать его, пометки, обстоятельно, полно, чтобы это было убедительно.
То же и про Азефа. Всякий англичанин скажет, что Азеф и др. мог преступить свои полномочия, принимая участие в убийстве. А масса скажет еще, что его участие в организации 3-х убийств вы утверждаете голословно. Этой массе нужны факты, свидетельства очевидцев и т.д.
Мы в этом убеждены именно потому, что мы слышали от его близких товарищей. Но ничего документального до сих пор не опубликовано. И на суде мы очень мало занялись этою стороною дела.
В Strand началась такая публикация [2], — но опять-таки не в документальной форме (от лица, которое для Англии остается X-ом) — и ей положен конец.
Английское правительство «посоветовало» Strand’y прекратить это печатание, и так и будет сделано.
Я понимаю, что вы хотите доказать виновность Николая II, и понимаю, как это важно было бы сделать. Но — простите братское замечание: ваша брошюра не убедительна.
(Сколько помню, было какое-то заявление Ц.К.; но для Англии нужно было бы коротко, ясно засвидетельствованное его участие. Точно так же — точное, фактическое, деловое утверждение, что он — приставлен к личной охране Николая II-го и его опричников.)
Крепко, сердечно обнимаю вас. Так хотелось бы свидеться.
П. К.
На чужой стороне. 1924. № 6. С. 138–139.
1. Речь идет о брошюре В.Л. Бурцева «Ответственность царя», которая вышла в США, во Франции (с предисловием Жореса), в Италии и т.д.
2. В «Strand» была напечатана статья Б.В. Савинкова о деле Плеве.
12 июля 1910.
Дорогие и милые В[ера] Н[иколаевна] и Г[ерман] А[лександрович].
Один из ваших товарищей (вы догадаетесь — кто) обратился ко мне от имени «Судебно-следственной Комиссии, выбранной летом прошлого года на V съезде партии и занимающейся разбором и ликвидацией Азефской эпопеи», просил сообщить им устно или письменно, рассказ о «суде над Бурцевым», а также мои записи во время суда.
Я отвечаю им следующим письмом (А); написал я его лично от себя, но хорошенько подумавши, решаю, что я обязан посоветоваться с вами, и вообще я думаю, что нам следовало бы коллективно раз навсегда ответить на все подобные запросы.
А то это выходит суд над судом, людьми, которых права судить нас я не признаю. Если это допустить, то конца этому не будет.
Что происходило на суде — наше дело. Отношение Бурцева, Ч[ернова], Н[атансона] т.д. к делу послужило нам материалом для нашего суждения. Правильно оно было, или нет — перерешать никто не может.
Оно сложилось тогда, при выяснившихся тогда обстоятельствах дела.
Во всяком случае, оно сложилось на нашей оценке сказанного, слышанного нами на суде и того, какое впечатление произвели на нас те или другие показания.
Если мы не высказали порицания, либо Бурцеву, либо Ц.К., — то, на основании этого материала, восстановленного теперь по нашим рассказам, никто не имеет права высказывать теперь.
Пусть ждут новых фактов, если хотят судить Ц.К. или Бурцева.
Неправда ли, так?
Так как Герман Александрович, вероятно, еще в Париже, то будьте так добры, дорогая, милая Вера Николаевна, передайте ему эти мои письма и, если вы оба ничего не находите против того, что я пишу «Комиссии», переслать мое ответное письмо (А) по назначению. (Я не ставлю его имени, так как он просит не называть его и вообще не компрометировать его).
Крепко, очень крепко, с любовью обнимаю вас обоих.
П. Кропоткин
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 173.
Viola.
Muswell Hill Rd, N.
23 июля 1910.
Дорогой мой друг,
Просто ужас, как время несется! Вот, вижу, уже 3 недели, как получил вашу letterette и еще не ответил.
Что за фантазия у Алеши и Плеханова [1] ехать к духоборам — не постигаю. Встретят их, конечно, comme un chien dans un jeu de quilles [2].
Духоборческие общины поразительно успешны как экономические предприятия. Они доказывают, как невероятно производительнее коммунистический труд против единоличного.
Но и только.
В остальном они доказывают, какое безобразие «религиозное вдохновение» и общество теократическое вообще.
Достаточно будет нашему милому Алеше и, наверное, такому же милому Плеханову увидать «богушку Петюшку» [3], разъезжающего с его тремя «племянницами», и полубожеские почести, которыми его окружают, чтобы сбежать. Куда? В эксплуатацию к английскому фермеру?
Веригин, взятый сам по себе, — превосходный коммерческий организатор; умный человек, с верным взглядом и пониманием людей. Не особенно властолюбивый, как подобает умному человеку; но умница. Я с ним столковался о том, что делать духоборам, как коммунистам, в канадских условиях буквально в десять минут, тогда как с Бирюковым, Maude’ом и другими толстовцами они говорили на разных языках [4].
Если бы завтра в России кто-нибудь захотел основать, то что я называю «коммунистический отель», т.е. село, в котором жители имеют, каждая семья или группка, свой домик с садом, еду и прочее и платят все работой столько-то часов в любом из нужных этой общине работ, — то лучшего организатора, чем Веригин, я бы не желал. Заметьте, что, если я не ошибаюсь, ему и религия-то вовсе не нужна, и он такой красивый и интересный, что и духоборческих «племянниц» ему вовсе не нужно (он даже говорил со мной о возможности, что ему пришлось бы оставить духоборов). Хотя нужно сказать, что хорошие организационные идеи и условия практического их выполнения ему давали именно эти общинники-духоборы.
Но в «духоборческом царстве» (как они выражаются), среди полу-обоготворения, он, надо думать, действительно неприятное явление. Так мне (подробно) описывали их жизнь два человека: брат Чертковой И.К Дитрихс, очень хороший человек (я вернул теперь ему его рукопись: очень любопытная) и ваш парижский Лютиков, который, вероятно, сообщит Алеше и Плеханову свои наблюдения.
Рекомендательное письмо Веригину я с большим удовольствием напишу для Алеши и Плеханова, если они решат ехать. Но так бы не хотелось, чтобы ехали так далеко и на такое неверное дело. Здесь тоже есть человечек, Воловек, хочет ехать в Канаду, сесть на свое хозяйство. Он сможет это сделать. Он еще совсем деревенский.
Что сказать вам о нас? Вернулся из Рапалло и Локарно очень бодрый. Работается великолепно. Friedenberg нашел, что верхушка правого легкого cicatrisee [5], сердце работает первый сорт. Результат — работается очень хорошо. Но работа — пересмотр Fields, Factories and Workshops для французского издания. Массу статист[ических] данных пришлось пересмотреть. Перевел Leray — хорошо [6].
Сейчас пришло ваше письмецо. Простите, родная, что причинил столько беспокойства.
Корректуры, и посетители, и письма. Вот и теперь, сейчас, покуда писал это письмо (утром, заметьте), пришлось прервать. Посетительница из Петербурга.
Никогда еще столько народа — американцев, русских, немцев — проезжало через Лондон, сколько в этот сезон. Почти каждое после обеда кто-нибудь приходит. А тут еще русские артисты и т.д.
Притом сильно пришлось работать над корректурами. Я и не воображал, что столько придется вставлять новых цифр, столько работать с логарифмами из-за нелепых мер и весов.
Мы все здоровы. Соня тоже работает. Саша вечно в суете. Переводит и носится на репетиции и т.п. Играли они «Объединение» Чернова и сегодня повторяют с прибавкой какой-то шутки, где дама все толкует об «обществе поощрения падших женщин».
Соня уже хочет удрать к Фанни Марковне [7] в Letchworth, чтобы приготовить свою лекцию.
Скажите, пож[алуйста], Гильому, отчего ничего не пишу. Заработался-таки сильно. Все приходилось катать в Statistical Society. Хоть бы Stock, злодей, что-нибудь заплатил! А то — просил 200 fr., а он fait le mort [8]! Беда с ним.
Ну, довольно болтать. А то еще какая-нибудь феминистка египетская или японская нагрянет, и придется отложить письмо. Крепко обнимаю вас, милая Маруся, и маму милую.
П. Кр.
(А как хорошо, что мы не ввязались в журнал, предлагавшийся Гогелиа! Это абсолютно между нами.)
Не посылал ли я вам № Nineteenth Century, january 1910, с моими рукописными вставками для книги? Очень нужна, но не могу доискаться. Вторая статья, о ламаркизме, «The direct Action of Environment on Plants» вышла в июльской книжке [9]. Говорят — хорошая. Читают, и издатель очень просит скорее следующую. Не выслать ли вам ее в корректуре? Может быть Delage’у [10] послать № Nineteenth Century?
Anarchistes en exil. P. 391–393, № 269. Публикация М. Конфино.
1. Алеша — Андрей (Юлий Михайлович) Соболь (1888–1926), деятель революционного движения, арестован в 1906 г., отправлен на каторгу.В связи с ухудшением здоровья был переведен на поселение, откуда в 1909 г. бежал и скрылся за границу. Анархист-коммунист с 1909 г., секретарь последнего состава редакции журнала «Буревестник» (1906–1910), секретарь «Парижской группы анархистов-коммунистов». В 1911—1912 гг. сблизился с А.А. Карелиным. В 1915 г. нелегально вернулся в Россию. После 1917 г. приобрел известность как писатель. Один из его псевдонимов — Алексей Бессель-Виноградов. Сергей Плеханов (псевдоним или кличка — Логидзе) — один из членов карелинского «Братства вольных общинников».
2. как собаку в кегельбане — (фр.).
3. Имеется в виду один из лидеров духоборов Петр Васильевич Веригин (1850–1924).
4. Павел Иванович Бирюков (1860–1931) — биограф, друг и последователь Л.Н. Толстого. Эйлмер Моуд (1858–1938) — переводчик и биограф Л.Н. Толстого.
5. зарубцевались — (фр.).
6. См.: Kropotkine P. Champs, usines et ateliers ou L’industrie combinée avec l’agriculture et le travail cérébral avec le travail manuel / Trad. de l’anglais, sur le texte révisé et augmenté par F. Leray. — Paris: P.-V. Stock, 1910. — XVII, 486 p. Книга вышла в ноябре.
7. Ф.М. Степняк, урожд. Личкус — вдова Сергея Михайловича Степняка-Кравчинского.
8. прикинулся мертвым — (фр.).
9. Kropotkin P. The direct action of environment on plants // Nineteenth Century and after. — 1910. — Vol. 68, July. — P. 58–77.
10. Ив Делаж (1854–1920) — французский зоолог, специалист в области физиологии и анатомии беспозвоночных; руководитель лаборатории, в которой работала М.И. Гольдсмит.
Viola, Muswell Hill Road, London, N.
10 августа, 1910.
Дорогой мой Яновский,
Пишу вам по поводу здешнего Комитета для сборов в пользу заключенных в России [1].
Меня чрезвычайно огорчило происшедшее между вами и ими недоразумение, тем более, что виною этого недоразумения — я!
Несколько дней тому назад ко мне зашли Рокер [2] и Шапиро и просили проверить их отчетность. Они принесли мне груду почтовых расписок и сотни писем и открыток, полученных из русских тюрем и Сибири, и просили пересмотреть все это, и о результатах написать вам.
Я это сделал, серьезно и внимательно и спешу засвидетельствовать, что велось ими это дело очень хорошо; все, что они собрали (около 126 ф.) пошло в Россию и дошло по назначению.
Прежде всего я проверил почтовые расписки английской почты в высылаемых в Россию деньгах, с июня 1909 по июнь 1910. Дальше — денег больше не было, и высылки прекратились.
Всех расписок, с VI. 1909 по VI. 1910, оказалось 156 — от 6 ш., 6д (немного) до 5 ф. … Главная масса была сперва 1 ф., а потом, когда денег стало меньше, — в 10 shillings.
Я не стал подводить точного итога, но всего, в этих 156 расписках, выходит около тех 126 ф., которые были получены.
Все полученные ими деньги, стало быть, пошли в Россию.
Затем я стал читать письма и открытки, беря из кучи те, которые писались по-русски (масса — по-еврейски). Я прочел и пробежал, таким образом, массу писем и открыток.
Большая часть их — со штемпелем тюрьмы или прокурора (тех, кто еще под следствием).
Я записал следующие печати:
Александровская Каторжная Тюрьма,
Минская тюрьма,
Ломжинский Окружной Суд,
Московская Центральн. Тюрьма,
Александровская Центральная Тюрьма,
Люблинская тюрьма,
Екатеринославская тюрьма,
Кишиневская,
Виленская Губерн. тюрьма,
Варшавская Главная тюрьма,
Московский Окружной Суд,
Гродно „ „
Псковская Исправительная Тюрьма,
и т. д.
Из Тары (Зап. Сибирь, ссыльно-посел.)
Всего у них есть сношение с 35–37 тюрьмам и с несколькими местами в Сибири.
Содержание большей части писем такое:
«Здравствуйте, дорогой дядя, или брат, или сестра, благодарю за деньги. Большое спасибо. Здоров, или похварываю. Кланяйтесь таким-то… Получил 9 р. 40 коп. Или благодарю очень таких-то родственников; получил 4 р. 72 к. Письма 1909-го года все больше благодарят за 9 р. 40 к. Позднее, большею частью, 4 р. 72 к.
Есть письма с жалобой, что денег не получил. Потом оказывается, был переведен в другое место.
Есть письмо, где деньги (£1) не были выданы, потому что была ошибка в одной букве фамилии; причем арестант пишет, что тюремное начальство вернуло деньги посылателю. Лондонская почта действительно вернула их. Они посланы снова.
Вообще сколько могу судить по этим письмам, справедливость требует, чтобы я засвидетельствовал, что за последнее время русское тюремное начальство, по отношению денег, ведет себя безупречно. Деньги доходят совсем правильно.
Проверив всю эту кучу расписок и писем, могу засвидетельствовать по совести, что здешний Комитет вел все дело чрезвычайно умно, добросовестно и деловито, и потратил на это прекрасное дело массу труда.
— Теперь, дорогой мой Яновский, расскажу, как и почему я ввел вас в сомнение. — Меня глубоко огорчает, что виною ваших сомнений был я. Когда я получил ваши 50 долл., я еще не знал, что родные могут посылать деньги заключенным, в небольших размерах (кажется 4 р. 50 к. в месяц), непосредственно через тюремное начальство.
Не имея никаких путей, я обратился к одному приезжему из России, которого хорошо знаю, — случайно бывшему в Лондоне, — который взялся передать деньги в Вильно, тоже надежной особе, с тем, чтобы деньги были выданы заключенным анархистам, помимо красного креста.
Мой знакомый взялся так сделать; но вы совершенно правы. Оказывается, и из писем полученных Лондонским Комитетом, что таких денег Виленские товарищи не получали.
Почему так вышло — еще не знаю.
Совершенно случайно вышло так, что мой знакомый должен был в начале августа приехать в Лондон. Я видел его третьего дня и спросил, в чем дело. Этот знакомый, — человек безусловно надежный и толковый, деловитый.
Деньги, говорит он, пролежали несколько времени, так как не было оказии, раньше чем он передал их через одну даму хорошему знакомому в Вильно. Почему они не дошли, куда нужно — не знает. Он, вернувшись в Россию в конце августа, наведет справки и напишет.
Вышло, таким образом, очень обидное недоразумение, и мы его выясним.
Теперь, оказывается, что лучшее средство — это посылать деньги прямо в тюрьму, лично, заключенному. Тюремное начальство (должно быть, со времени Хрулева [3]) передает их аккуратно, когда они получаются от родственников заключенного.
…Разглашать этого не следует — того и гляди запретят. Потому пишу это письмо лично вам. А для напечатания прилагаю особое воззвание товарищам, которое прошу вас перевести и напечатать в вашей газете.
Это уже письмо назначается для вас лично, и, пожалуйста, не давайте его другим. А то начальство в России запретит принимать деньги, высылаемые теперь.
Вообще, нужно быть осторожным, и я очень затрудняюсь, как написать воззвание, чтобы не подать повода русскому начальству вмешаться.
Надеюсь, что вы от себя прибавите всего два–три слова, говоря, что вы получили от меня письмо, из которого узнали, что все деньги, собранные в Бостоне и Лондоне, пошли по назначению, и рады будете принять и передать дальнейшие пособия пострадавшим за эти годы. (Нужно выражаться глухо, из этих целей). Этих строчек будет совершенно довольно.
Хотел бы написать вам (об оживлении в рабочей среде всех стран), но нужно еще груду писем написать.
А потому, крепко жму руку.
П. Кропоткин.
Соня шлет самый товарищеский привет.
Как здоровье? Как работаете — не спрашиваю, так как вы работаете, очевидно, с полной энергией. Мое здоровье гораздо лучше. Сильно работаю все это время.
В воззвании я нарочно не упоминаю слова Комитет. Так боюсь, чтобы там, в тюрьмах, не наделали какой-нибудь пакости.
Интернациональн. сб. С. 260–263.
1. Комитет помощи политическим заключенным и ссыльным. Кропоткин принимал участие в его деятельности в 1907–1910 гг.
2. Рудольф Рокер (1873–1958) — активный участник анархо-синдикалистского движения, публицист.
3. С.С. Хрулев — начальник Главного тюремного управления с 1909 г. По воспоминаниям В.Ф. Джунковского, «представлял из себя весьма порядочного, умного, но без широкого взгляда администратора. Он не был формалистом, и с ним было приятно иметь дело».
[11 августа 1910]
Спасибо, дорогой друг, за статьи из Nineteenth Century. Только я не эти ожидал. Мне казалось, что я послал вам январский номер [за] 1900 [1], о ламаркизме, с несколькими писаными страничками прибавлений в разных местах статьи. Неужели я затерял этот номер? Крепко обнимаю вас и маму. Как здоровье?
ПК.
Anarchistes en exil. P. 393, № 270. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et sovietique. 1992. Vol. 33, № 2/3. P. 275.
Датируется по почтовому штемпелю.
1. В тексте описка. Должно быть «1910».
12 августа 1910.
Пишу особенно, чтобы вы могли, милая Маруся, послать другое письмо Алеше, если одобрите.
Так хотел бы я вам что-нибудь посоветовать; но что — не знаю. Самое главное, теперь для теории эволюции, это дать факты для животных, подобные тем, которые я дал для растений, изменчивости под влиянием среды, причем делать не grosso modo (держал, мол, гусеницу в черной коробке и бабочка вышла черная, или кормил тем-то: получилось такое-то изменение цвета или формы) — не опытную морфологию, а опытную гистологию; ну, вот как Палладин [1] например, или сам Сакс [2], когда он изучает, как количество света повлияло на такие-то ткани растения.
В таких работах лежит ключ и к наследственности. Они решат, наследуются ли «благоприобретенные» черты?
Посылаю свою последнюю статью. Судя по отзывам, она произвела некоторое впечатление в здешней ученой среде именно этою точкою зрения: функция, вызванная средою, производит ткани и органы, если нужно.
Но работа в этом направлении, наверно, затянется, завлечет: годом ограничить нельзя. Хотя в год наверно уже обозначатся результаты, годные для хорошей диссертации.
Ну крепко обнимаю.
П.
Извините, что напутал с тою книжкою Nineteenth Century. Дал кому-нибудь и не вернули в Rapallo. A y меня там страницы три было вставлено прибавлений, которые теперь и не вспомню о чем.
Anarchistes en exil. P. 394, № 270. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et sovietique. 1992. Vol. 33, № 2/3. P. 275–276.
1. Владимир Иванович Палладин (1859–1922) — ботаник, биохимик, профессор Харьковского, Варшавского и с.-Петербургского университетов, один из создателей теории дыхания растений как совокупности ферментативных процессов.
2. Юлиус фон Сакс (Ferdinand Gustav Julius von Sachs, 1832–1897) — немецкий биолог, профессор ботаники Фрайбургского и Вюрцбургского университетов. При изучении физиологии растений широко применял экспериментальные методы. Основные труды посвящены фотосинтезу (доказал связь образования крахмала с поглощением CO2 на свету), передвижению веществ в растениях, а также по физиологической анатомии растений.
Viola.
Muswell Hill R., N.
7 сентября 1910.
Дорогой мой друг,
Не браните, вы и мама, что еще не написал вам, чтобы известить вас о большом нашем событии, радостном событии. Известить вас взялся я, а тут голова занята нелепою полемикою… вот и не написал.
Ну, словом, есть тут молодой человек, Борис Федорович Лебедев, ужасно милый, которого и мы и вся наша здешняя колония очень любим. Ну вот, дней десять тому назад он приходит ко мне, взволнованный, и говорит об их намерении пожениться с Сашей [1].
Лучшего выбора Саша не могла сделать. Любит он ее сильно, очень сильно, вот уже три года, уезжал отсюда учительствовать в Ливерпуль — но в конце концов вернулся, и они ближе познакомились, вместе стали переводить одну английскую драму — и полюбили друг друга.
Шкловский (Дионео) [2] об нем выражается: «хрустальной чистоты человек» — и это правда. Для Саши — большое счастье найти именно такого человека. Притом, конечно, кроме своих рук да головы, ничего у него нет и у Саши тоже. И мы уверены, что для Сашурки это — именно то, что нужно, чтобы использовать какие ни на есть у нее таланты.
Он студент Московского Университета, кончил там, и работал как присяжный поверенный, но ум вовсе не юриста, а скорее художника; в Москве он много имел знакомств в театральном мире, все таких милых людей как он сам. Тридцать два года, очень молод на вид, и на мой взгляд (и тем более на Сашин) — красивый; тамбовец.
Сашин проект — ехать в Москву, конечно отложен. Лебедев здесь работает в юридическом бюро, у Соскиса 3, и корреспондентствует. Говорят, у него положительно есть литературный талант.
Ну, вот дорогие, родные, наши вести. Мы знаем, как вы обе любите Сашурку, мама и вы, и знаем, как вы за нас всех порадуетесь. Крепко, очень крепко обнимаю вас и маму.
П.Кр.
Ну, а теперь — моя «полемика». Тут есть Ray Lankester, в свое время очень талантливый зоолог (теперь жестоко опустился…) [4].
Он упрекнул меня, что я неверно передал результаты работ Bonnier. В чем неверность, увидите из моего письма к Bonnier, которое прошу прочесть.
Растения, в высоких Альпах, не размножаются из семян, а от подземных стеблей, ризомов, плетей (земляника) и т.д.
На 2-й, 3-й… 6-й год альпийские признаки все усиливаются, и я сравнивал это с тем, что произошло бы, если бы каждый год, от растения, посаженного в Альпах, брали бы bouture [5] (отрезав кусок подземного стебля) и сажали отдельно от матери. Для меня это — новое поколение, иначе пришлось бы сказать, что все розы «France» и все герании, выведенные садовниками и наполняющие наши сады — одно поколение с прародительницею розою и гераниею. А так как эти новые поколения представляют признаки новой разновидности, то я имею право говорить об наследственной передаче признаков.
Впрочем, это — толкования.
Мне же хочется знать от Bonnier следующее:
Беру например, землянику, Fragaria vesca, посаженную Bonnier в Альпах. Зимою стебель А вероятно отмирает. Вырастает на 2-й, 3-й, 5-й год, новый стебель В.
Так вот, альпийский характер усиливается ли только в стебле и листьях А, которые не умирают зимою, или также в стебле и листьях В, выросших в Альпах (для меня, это уже 2-е поколение), где они оказываются сильнее, чем были в 1-ое лето в стебле А.
(Из В, как вам известно, при помощи marcottage [6] получается новый индивид, кот[орый] можно пересадить куда хочешь.)
Я не вполне уверен, но мне кажется, я писал Gaston Bonnier из Rapallo, но ответа не получил*. Так вот моя просьба: не можете ли вы сами снести это письмо к Bonnier и, если можно, со словечком от Delage (если вы с ним лично не знакомы), рекомендующим ответить мне: что я не из обычных надоед, пишущих профессорам из-за вздора, или чванства. Или послать, но с словечком от Delage’a?** Мне очень важно разъяснить этот пункт.
Сделайте это, дорогая Маруся.
ПК
Anarchistes en exil. P. 396–397, № 273. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et sovietique. 1992. Vol. 33, № 2/3. P. 276–278.
*Об этом не стоит ему говорить.
**Что Bonnier — membre Ac[ademie] des Sc[iences]?
1. Борис Федорович Лебедев (1877-1948) — журналист, переводчик. В архиве Макса Неттлау (IISH, Max Nettlau Papers, box 727) сохранилось печатное приглашение на свадьбу следующего содержания: «Prince & Princess Kropotkin At Home Friday, November 18th, 1910, Previous to the Marriage of their daughter Sasha, with Mr. Boris Lebedeff, at The Grelix, 80, Elm Park Road, S.W. (Kindly lent by Mrs Felix Moscheles.) R.S.P.V. “Viola.” Muswell Hill Road. N. 9.30—12 p.m.» (Князь и княгиня Кропоткины [принимают] у себя дома в пятницу, 18 ноября 1910 г., c 9.30 до 12 ч. вечера, накануне бракосочетания их дочери Саши и Бориса Лебедева, в Grelix, 80, Elm Park Road, S.W. (Любезно предоставленном миссис Феликс Мошелес.) Будьте любезны, ответьте по адресу: Viola. Muswell Hill Road. N.). Брак Саши и Бориса Лебедева распался в 1921 г., когда Саша эмигрировала, а Б. Лебедев остался в России.
2. Исаак Владимирович Шкловский (псевдоним Дионео, 1865–1935) — журналист, переводчик. Перевел «Записки революционера» на русский язык. Корреспондент Кропоткина.
3. Давид Владимирович Соскис (1866–1941) — русский эмигрант, журналист. Корреспондент Кропоткина
4. Эдвин Рей Ланкестер (Edwin Ray Lankester; 1847—1929) — британский зоолог. Его исследования в области морфологии и систематики беспозвоночных создали ему репутацию популяризатора ортодоксального дарвинизма. Много лет был директором Британского музея естественной истории.
5. черенок — (фр.).
6. размножения отводками, черенкования — (фр.).
Viola. Muswell Hill Road
London N
9 сентября 1910
Дорогой, многоуважаемый Петр Кузьмич.
Извините, пожалуйста, что не тотчас ответил. Г. Кельти был в отъезде, и только вчера вернулся; я сегодня уже заехал в Общество, но его нет, должен был куда-то уехать.
Во всяком случае, библиотекарь, г. Хивуд (Heawood) вышлет вам сегодня же «Монголия и Кам». Не знаю, нужно ли все высылать, мы всё-таки решили выслать все томы, на всякий случай.
Г. Хивуд вышлет вам также немедленно 25 экземпляров вашей чрезвычайно интересной статьи.
Теперь — насчет вашего доклада, — чрезвычайно благодарю вас за лестное предложение быть вашим докладчиком, и с большим удовольствием это выполню, — если доклад состоится в Обществе, а не в громадной зале возле, где начинаются с ноября Собрания. Большой залы я боюсь (сердце не в порядке). Впрочем, все это узнаю дня через два, так как Кельти сегодня не застал. Так как мне говорят, что в октябре Собрания бывают в самом обществе, то вероятно не будет затруднения выполнить ваше намерение.
Я столько лет с любовью следил именно за вашими работами и так наслаждался, когда вы давали общие описания природы более оживленных частей Монголии, так радовался вашим успехам, что для меня составит особое удовольствие быть чем бы то ни было полезным вам. Лично познакомиться с вами и познакомить вас с женою и дочерью будет большое удовольствие.
Искренне вам преданный
П. Кропоткин
АРГО. Ф. 18. Оп. 3. Ед. хр. 160.
Науч. наследство. Т. 25. С.240–241.
British Museum.
16 сентября 1910.
Дорогой мой друг,
Вот и перед вами приходится извиняться за промедление.
Вы не поверите, просто голова кругом идет, иногда от массы накопляющихся дел и делишек. А тут эта полемика с этим «brute — but I must say, an intelligent brute» [1], как выразился Keltie [2] об Lankester’e!
А я, глупый, волнуюсь как мальчишка!
Наконец отбрил его. Оказалось, Lesage, в Revue generale de botanique, II, слово в слово говорит о своих опытах то, что я сказал, а Lankester (заглянув только в note preliminaire [3] Lesage’a) грубо — истинно по-консерваторски — винит меня, что я «manufacture evidence» [4] и т.д. А дурак издатель XIX Century печатает, не прислав мне сперва! [5]
Ну, черт с ними.
Вот письмо Гросмана [6]. Мне кажется, он писал мне, но я не отвечал. Верно, пришло в минуту спешной работы и завалялось. Не успеваю, не могу справиться с двумя третями переписки.
Что я думаю об этом деле?
Я лично сотрудничать не берусь. И так не могу справиться с работой в Temps nouveaux и Freedom — и запаздываю. А мне жить недолго. Хочу закончить работы, которые без меня останутся не законченными.
Что до вас, то если вы получите от него заверение, что дело ведется не на эксы, то отчего бы вам не принять? Саша говорила мне, с ваших слов, что во многом он изменил свои воззрения.
Одно [плохо] с этими людьми (я про здешних говорю): нам говорят одно а «своим» — другое. Саня, верно, говорил вам.
А что касается до статей Гог[елиа], то вы верно тоже радуетесь, что мы не пошли на его первое предложение. Вот уж подлинно — Бог спас!
Говорят, Гросман поумнел. В таком случае, м.б., можно попробовать. Я его лично совсем не знаю.
Крепко обнимаю вас и маму.
П. Кр.
Взялся за «влияние среды на животных». Нужно напечатать статью до отъезда.
Anarchistes en exil. P. 398–399, № 274. Публикация М. Конфино.
1. «животным, но надо сказать — умным животным» — (англ.).
2. Джон Скотт Келти (1840–1922), английский географ, с 1889 г. — секретарь Королевского географического общества; друг П.А. Кропоткина и его многолетний корреспондент.
3. предварительные замечания, аннотация — (фр.).
4. фабрикую доказательства — (англ.).
5. Статья Рея Ланкестера, полемизирующая с работой Кропоткина (The direct action of environment on plants // Nineteenth Century and after. — 1910. — Vol. 68, July. — P. 58–77, была напечатана в сентябрьском номере того же журнала (Lankester E.R. Heredity and the direct action of environment // Ibid. — Sept. — P. 483–491).
6. Иуда Соломонович Гроссман-Рощин (1883—1934; настоящая фамилия Рощин) — революционер, публицист и литературный критик. В 1898 г. был осужден и выслан под гласный надзор полиции, в 1902 г. бежал за границу. Примыкал к женевской группе анархистов-коммунистов «Хлеб и воля»; сторонник террора и экспроприаций. Участник революции 1905–1907 гг. 14 июня 1907 г. был арестован в Киеве, привлечен к дознанию, содержался в Лукьяновской тюрьме, снова бежал за границу. В дальнейшем анархо-синдикалист.
Viola
Muswel Hill Road
London, N.
18 сентября 1910 г.
Дорогой мой Владимир Львович!
… — Вы, кажется, сердитесь на меня, дорогой Владимир Львович, что я не захотел писать предисловия к брошюре. Если не сейчас, то позже, однако, согласитесь со мною, что в таких делах надо выждать, пока есть что-нибудь крупное и тогда только наносить решительный удар. Иначе, теряется почетное положение, которое вы заняли в прессе.
Вы не поверите, как меня порадовало ваше новое крупное завоевание — Меньщикова (?) заступителя Рачковского — так мы поняли «Daily News» [1], который назвал его «Меншников».
Это он, стало быть, прислал письмо о «Т» и «инженере Азеве»? [2]
Ну, это еще крупнее (хотя, может быть, и менее производительно будет), чем Бакай. Я понимаю, сколько усилий, вашей милой доброты и такта надо было положить на такое завоевание. От души поздравляю вас.
П. Кропоткин.
1. В «Daily News» была напечатана статья, в которой говорилось, что начиная с 1909 г. В.Л. Бурцев получал сведения от Леонида Петровича Меньщикова, ошибочно названного заместителем глава заграничной агентуры Департамента полиции П.И. Рачковского. В действительности Меньщиков, еще в 1887 г. согласившийся стать осведомителем охранки, к 1907 г., когда он вышел в отставку, дослужился до должности старшего помощника делопроизводителя Департамента полиции. Выйдя в отставку, собирался поставить дело разоблачения осведомителей и провокаторов в революционной среде на широкую ногу и вести дело самостоятельно, не делясь славой с Бурцевым и др., но среди революционеров доверием не пользовался.
2. «Т» — Николай Юрьевич Татаров, секретный сотрудник полиции. Был сослан в 1901 г. в Восточную Сибирь, договорился о тайном сотрудничестве с политической полицией. Вернувшись из ссылки, был кооптирован в ЦК партии эсеров, вскоре выдал ряд известных эсеровских деятелей. Заподозренный в сотрудничестве с охранкой, указал на Азефа как на главного секретного агента полиции в партии. В 1906 г. был убит членом Боевой организации партии Ф.А. Назаровым.
Brighton.
5 октября 1910.
Дорогая Маруся,
Пишу, как видите, из Брайтона. Страшно устал и, боясь разболеться, уехал из Лондона, увы, только на неделю!
Решительно не знаю, как быть с Алешей. Наши собственные дела скверны. Я 4 месяца провел над корр[ектурами] Champs et usines, а от Stock’а, конечно, ничего не получу. Статья для XIX Century еще не готова, а уже устал [1]. И т.д., и т.д.
Соня уехала в Манчестер. (Всего 3 лекции в этом году.) Все трое мы сильно работаем, все четверо, могу сказать теперь.
Рассчитывали мы на одного американца, который давал иногда немного денег молодым людям, чтобы выучиться чему-нибудь. Теперь он безусловно отказывается. Решил всё отдавать на национализацию земли (со времени Конгресса в Копенгагене) и с жаром взялся за это. Даже циркуляр напечатал и вкладывает в свои отказы.
Куда обратиться — не знаю.
То же самое пишу еще одному парижскому товарищу (Герману) [2].
Нельзя ли что-нибудь сделать в Париже? Здесь эмигрантская колония такая маленькая, и своих нуждающихся еле-еле пристраиваем понемногу.
Может быть, Соня, вернувшись, что-нибудь придумает. Но сомневаюсь.
Крепко обнимаю вас и маму.
П. Кр.
В субботу возвращаюсь домой.
Герман пишет, что он положительно голодает. Ведь это ужасно. Неужели так-таки никакой группы для временной поддержки и подыскивания работы нельзя устроить? Французские рабочие, наверно, помогли бы подыскивать работу.
Anarchistes en exil. P. 399, № 275. Публикация М. Конфино.
1. Статья, судя по письму М.И. Гольдсмит от 27 октября 1910 г., была вскоре закончена, но получилась очень длинной и была напечатана в двух номерах. См.: Kropotkin P. The response of the animals to their environment // Nineteenth Century and after. — 1910. — Vol. 69, Nov. — P. 856–867; Dec. — P. 1047–1059.
2. Герман Карлович Аскаров (настоящая фамилия — Якобсон; 1882–?) — анархист-коммунист с 1902. Был арестован в 1906 г. в связи с участием в террористических актах. Бежал из тюрьмы, перешел на нелегальное положение, в 1907 г. вновь арестован, но освобожден и эмигрировал. Жил в Женеве, Париже. В 1907 г. в Париже организовал группу «Анархист», с октября 1907 г. редактировал одноименный журнал.
54 Brunswick Place.
Hove. Brighton.
27 октября 1910.
Дорогой мой друг,
Как живете? Как мамино здоровье? Как переносит она приближающиеся холода?
Я, как видите, в Брайтоне. Работал «скоропалительно», прихватывая ночи, целые 3 недели, чтобы кончить статью в Nineteenth Century и теперь вынужден прервать.
Статья (о влиянии среды на животных) вышла довольно интересная, но страшно длинная, так что только половина войдет в этот номер. Если вам интересно ее прочесть в целости, и есть время читать, то могу прислать корректуру, но всего на 2–3 дня.
A Bonnier ничего не ответил. Не ответил ли он чего-нибудь в своей Revue generale de botanique? Здесь нет последних номеров.
А мы понемногу собираемся в путь. Саша думает устроить свадьбу 22-го ноября, а в конце месяца мы тронемся, вероятно, в Rapallo. Ее суженого мы очень любим. Хороший человек, и очень добрый, любящий.
А пока, милая Маруся, вот дело. Писал мне Герман (M. «Ascaroff»); спрашивал, нельзя ли добыть стипендию для его жены художницы (знаете ли вы ее?). Оказывается — нельзя. Американец, кот[орый] прежде охотно давал на эти дела, теперь стал Henry George’ite [1] и туда кладет массу денег. Теперь Герман пишет, нельзя ли его порекомендовать товарищам-французам в провинции. Готов делать работу, какая попадется. Вы лучше меня его знаете. Можно ли рекомендовать его французским товарищам? Если да, то не могли бы вы наведаться у Грава, или еще у кого-нибудь из товарищей (может быть, Steinlen [2]??) не представится ли чего? Я тогда напишу охотно, кому нужно. А всего лучше, если вы думаете, что из этого что-нибудь выйдет, чтобы вы это сделали от своего имени, не говоря Герману, что я писал об этом. А то он может обидеться или его жена.
Пишите, милая Маруся. Крепко обнимаю вас и маму.
ПК.
Бегу «на службу» — бегать по берегу моря.
Anarchistes en exil. P. 400, № 276. Публикация М. Конфино.
Cahiers du monde russe et sovietique. 1992. Vol. 33, № 2/3. P. 279–280.
1. Т.е. последователь Генри Джорджа, американского политэконома и политика, создателя учения, согласно которому каждый владеет созданным им продуктом, а все природные блага, и прежде всего земля, принадлежат в равной степени всему человечеству.
2. Теофиль-Александр Стейнлен (1859–1923) — французский график, иллюстратор. Благодаря своим левым взглядам охотно оформлял и иллюстрировал издания социалистической и анархистской ориентации.
Viola, Muswell Hill Road,
London N.
Hove.
October 30, 1910.
Dear friend,
I write to you these few words to introduce to you a new batch of Russian emigrants who intend to settle in Canada [1], and in whom our old friend Volkhovsky, [2] — whom you know, of course, — and Mr. Green, of «Free Russia» [3], take a lively interest.
One of them will write to you, how the matter stands, & what are the intentions of these emigrants. I can only add that they are from the crew of the iron-clad Potemkin, which revolted in 1905 [4]; and that, having seen a small batch of them who emigrated to the Argentine, I admired what fine fellows they are: agriculturists and handy men all round, like sailors are as a rule. Some of them, I am told, know all sorts of trades.
The difficulty is to know whether they have to accept the proposal of the Northern Canadian Railway Co to move at once, — now, that the steamers are not overcrowded, — and whether they have a chance to find work in the winter? And — where to go?
As I am leaving London in a few weeks, for the South, all I can do is to advise Volkhovsky to enter into a direct communication with you, and you, surely, dear old friend, will do all you can to facilitate for these 20–25 families the hard task of finding a corner where to settle without being exposed to all the trouble which they experience now in Roumania — a small state on the borders of Russia.
Affectionately yours,
Peter Kropotkin.
Viola, Muswell Hill Road,
London N.
Hove.
30 октября 1910 г.
Дорогой друг.
Пишу вам несколько слов, чтобы представить вам новую партию русских эмигрантов, которые намереваются переехать на жительство в Канаду [1] и к которым наш старый друг Волховский [2] (вы его, конечно, знаете) и г-н Грин из журнала «Free Russia» [3] проявляют такой живой интерес.
Один из них напишет вам о положении дел и о планах этих эмигрантов. Я могу только добавить, что все они из команды броненосца «Потемкин», которая взбунтовалась в 1905 г. [4] Я уже встречался с небольшой группой матросов с этого корабля, которая эмигрировала в Аргентину и с тех пор восхищаюсь этими прекрасными людьми — как и все моряки, они умеют делать множество вещей, к тому же еще хорошо разбираются в земледелии. А некоторые из них, как мне сказали, вообще мастера на все руки.
Они встретились со разными затруднениями — так, следует ли им принимать предложение Северной канадской железнодорожной компании и ехать прямо сейчас, когда пароходы не перегружены пассажирами. Второе — есть ли у них шансы найти работу в разгар зимы. И, наконец, куда именно ехать?
Так как через несколько недель я уезжаю из Лондона на юг, то всё, что я смогу сделать для них, это посоветовать Волховскому связаться с вами. А вы, мой дорогой друг, конечно, постараетесь сделать всё возможное, чтобы помочь этим 20–25 семьям справиться с трудной задачей подыскать подходящее место и не оказаться в том же положении, крайне затруднительном, в каком они оказались сейчас в Румынии, небольшом государстве, граничащем с Россией.
Любящий вас
Петр Кропоткин
TFRBL. J. Mavor Ms. coll. (119). Box 10B.
Исторический архив. 1995. № 1. С. 148. Публикация Дж. Слэттера. Пер. с англ. В.П. Павлова.
1. Группа матросов с броненосца «Потемкин» выехала из Румынии в Канаду в 1911 г. на средства, собранные по подписке журналом «Free Russia» (см. примеч. 3).
2. Феликс Вадимович Волховский (1846–1914) — политический эмигрант, жил в Англии с момента своего побега из сибирской ссылки в 1889 г. до самой смерти. Один из основателей партии эсеров.
3. Журнал «Free Russia» («Свободная Россия») — орган «Общества друзей русской свободы» (секретарь общества — Джозеф Грин), выходил в Англии с 1890 по 1914 г. В последний период существования журнала его редактором был Ф.В. Волховский.
4. Бунт на борту броненосца «Потемкин» произошел в июне 1905 г., когда корабль находился в море недалеко от Одессы, и явился одним из первых революционных выступлений 1905 года. Взбунтовавшиеся матросы захватили корабль и увели его в румынский порт Констанцу, где сдались тамошним властям.
|
This will remain our address, and Sasha remains in this house for another year. |
Viola. Muswell Hill Rd London, N. November 9. 1910 |
Dear friend.
It is quite an eternality since I wrote to you and since we heard of each other; and now I write to share with you, dear old friend, a good news in our family.
Our daughter Sasha, our only child is going to he married to a very nice young man, a Russian a graduate of the Moscow University Boris Lébedeff, — a barrister — and also a refugee in London. We know him for the last 3 years and both my wife and myself like him very much. He is a very nice young man, with literary talent, good musician, and extremely good-natured.
Quite poor, of course, and both will have to work to make their living — and, to tell you the truth, I am very glad of that. Sasha is intelligent, and will learn to work. He works for a Russian newspaper. As always with the girls, the decision came one day unexpectedly.
After their marriage we are going again (at the end of this month) Southwards, to Rapallo, a very nice spot in the Genoese Riviera; my lungs, they say, could not stand the London winter, although all the last six months since we came from Rapallo, I have worked hard, without holydays.
How are you, dear good friend? How is dear Mrs. Spence Watson and the family? My wife and myself would have been so happy to meet once more. Give Mrs. Spence Watson our warmest regards, and to you, dear friend, our warmest regards and love from all of us.
Yours affectionately
P. Kropotkin.
Nothing cheering from Russia. Reaction, continues to be supreme. The news from the exiles are heart-rending. But the sudden outburst of general sympathy with Mouromtseff [1] has shown that under the ashes, very grey & cold, the fire is still smouldering. It struck the most optimist ones.
| Этот адрес останется нашим, а Саша остается в этом доме еще на год. |
Viola. Muswell Hill Rd London, N. 9 ноября 1910 |
Дорогой друг.
Прошла вечность с тех пор, как я писал вам, и с тех пор, как мы с вами виделись. Теперь я решил написать вам, чтобы поделиться, дорогой мой друг, хорошей семейной новостью.
Наша дочь Саша, наш единственный ребенок, выходит замуж за очень приятного молодого человека, русского, выпускника Московского университета Бориса Лебедева, адвоката и тоже лондонского эмигранта. Мы знаем его уже три года, и нам с женой он очень нравится. Это очень приятный юноша, обладающий литературным талантом, хороший музыкант и очень добрый.
Он, конечно, совершенно беден, и им обоим придется работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь — и сказать по правде, я очень рад этому. Саша умная, она научится работать. Он работает в русской газете. Как всегда бывает с девушками, решение пришло как-то неожиданно.
После свадьбы мы собираемся снова (в конце месяца) на юг, в Рапалло, в очень красивое место в Генуэзской Ривьере; мои легкие, говорят, не переносят лондонской зимы, хотя все последние шесть месяцев, как мы приехали из Рапалло, я чрезвычайно много работал, без выходных.
Как вы поживаете, мой добрый друг? Как дела у дорогой миссис Спенс Уотсон и у вашей семьи? И жена, и я были бы рады встретиться с вами еще раз. Шлём самые теплые пожелания миссис Спенс Уотсон наши, а вам, дорогой друг, наш горячий привет и любовь от всех нас.
Любящий вас
П. Кропоткин.
Из России ничего утешительного. Крайняя реакция продолжается. Новости от ссыльных душераздирающие. Но внезапная вспышка общего сочувствия к Муромцеву [1] показывает, что под пеплом, совершенно остывшим, огонь все еще тлеет. Он зажжет оптимистов.
Robinson Lib. Spence Watson Papers 1/10/23. Перевод А.В. Бирюкова.
1. Сергей Андреевич Муромцев (1850–1910) — юрист, публицист и политический деятель, профессор Московского университета. Председатель Первой Государственной думы. Скончался 4 (17 по нов. стилю) октября 1910 г.; его похороны, в которых приняли участие тысячи людей, превратились в демонстрацию сторонников либеральных идей и вообще оппозиционеров.
Villa Teresa
Fossato del Monte
Rapallo Italie.
16 декабря 1910.
Дорогой мой Владимир Львович!
Мы страшно потрясены известием о смерти Сазонова [1].
Что можно сделать?
Дайте мне точные, определенные сведения о том, как это случилось, и я сейчас же начну (при помощи Саши) кампанию в Англии письмом в Times.
Если это правда, то его мученическая смерть станет началом конца.
Крепко обнимаем вас оба.
П. Кропоткин.
Соня сейчас написала Кунелли, прося его зайти к вам и получить от вас сведения, и сейчас же отписать нам.
Если вам недосуг сейчас же написать мне, дорогой Владимир Львович, то продиктуйте Кунелли.
Вообще, не имея точных, достоверных и довольно подробных сведений, доказывающих, что то был целый поход против заключенных, в английские газеты писать нельзя.
Фактов, фактов!!
П. К.
Ответьте, пожалуйста, немедленно, хотя 2 слова.
Саня Шапиро [2] (9 Dunston House, Stepney Green. London) вероятно, уже выслал вам по 10–20 экз. всех наших изданий.
1. Егор Сергеевич Созонов (Сазонов) (1879–1910) — эсер, террорист, убийца министра внутренних дел В.К. Плеве. 27 ноября (10 декабря) 1910 г. под угрозой телесного наказания принял яд.
2. Александр Шапиро (1882–1946) — анархист. Жил в Лондоне, заведовал издательскими делами нескольких анархических групп. Корреспондент Кропоткина.
Villa Teresa
Fossato di monte
Rapallo, Ligura
29 декабря 1910
Дорогой мой Петр Акимович.
Мысль ваша и Нины Александровны — прекрасная. Действительно, этой жизненной литературы нам не хватает; а такой простой безыскусный и без «литературных» завываний разбор фактов жизни — самая нужная вещь. Все мы таким разбором доходили до наших воззрений.
Как-то в Англии кто-то взял одну семью — бабку, мать, дочь, — и показал, во что они обошлись обществу. Просто, колоссально нелепо вышло. — «Что есть? и что надо?», — как вы пишете. Именно так.
Но пишу это, а сам думаю о вас без riscaldamento [1]. Ведь это невозможно! За 2–3 месяца можно нажить пакость на всю жизнь. У нас дела, сейчас, не блестящие, но может быть и эти 5₤ будут к делу. Посылаю mandato [2] (боюсь, с чеком намаетесь). Нельзя ли печку поставить? Мы поставили в моей комнате за 30 fr., с тем что при отъезде печник берет назад за 10 fr. И греет восхитительно, и обходится, топя антрацитом, очень дешево. «Camino» [3] нашли в стене, хоть хозяйкин печник не находил его и всё говорил о центральном отоплении, которое здорово влетело бы.
Дорогие, милые друзья, крепко обнимаем вас оба, и от всего сердца желаем всего, всего хорошего.
П.Кр. и Соня
Кланяйтесь, пожалуйста, Забр[ежневу] [4], когда увидите. Всё собираюсь писать, да уж работаю. —
Читали об «экспроприации» в Лондоне? Что-то опять подозрительно похоже на Tottenham’скую [5] и Брюссельскую, и снова тот же вопрос: «Кто толкает на это молодежь?» Наши товарищи, в клубе, отнеслись вполне отрицательно. Гибнут хорошие люди ни за что, ни про что.
С новым Годом! Много радостей и счастья! Крепко вас обнимаем оба. П.Кр.
ГАРФ. Ф. 3348. Оп. 1. Ед. хр. 953, л.1–3.
1. отопление — (ит.).
2. [racco]mandato — заказным (ит.).
3. дымоход, дымовая труба — (ит.).
4. Владимир Иванович Забрежнев (Фёдоров) (1877–1939) — деятель революционного движения, с 1904 г. анархист. В 1903–1905, 1906–1917 гг. в эмиграции. В 1918 г. вступил в ВКП(б), в дальнейшем выполнял тайные партийные поручения за границей. В 1938 г. арестован, умер в тюрьме.
5. «Tottenham’ская экспроприация» — попытка ограбления кассира резинового завода двумя членами РСДРП(б), совершенная 23 января 1909 г. Отстреливаясь от полиции, грабители убили двух прохожих. Один из нападавших покончил с собой, другой был смертельно ранен полицейскими.
| < 1891-1900 | Хронологический указатель | 1911-1920> |
| Указатель адресатов | Список публикаций |
| Алфавитный каталог | Систематический каталог |