П.А. Кропоткин

ИЗ ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ. 1862

[I]

Иркутск, 30 сентября 1862 г.

В прошлом письме я обещался поговорить об Иркутске и его жизни; приступаю к исполнению своего обещания.

Иркутск довольно большой город, в котором считается в настоящее время до 28 тыс. жителей, город красивой наружности, с несколькими каменными и другими хорошенькими деревянными домиками [1], со множеством лавок (и несколькими фотографиями), расположенный на берегу Ангары, на большой равнине, обставленной горами. Впрочем, во всем этом нет еще ничего особенно оригинального. Но стоит пробыть в Иркутске два–три дня, чтобы убедиться, что этот город нимало не похож на любой из великорусских губернских городов. А подумав немного, легко убедиться, что иначе и быть не может.

Иркутск – столица самостоятельной части Восточной Сибири, которая в высшей степени своеобразна; своеобразность страны должна была, конечно, означиться и на столице. При растянутости страны, при недостатке хороших людей на мелких местах требуется частая поверка действий чиновников при помощи доверенных людей, посылаемых от высшего начальства. Вот уже причина скопления в Иркутске множества молодых, деятельных людей. Постоянная бродячая их жизнь придает обществу особый колорит; в городе вечный прилив и отлив: стоит выехать из него на два года, чтобы, вернувшись, встретить наполовину новых лиц: тот уехал за Байкал, тот на Амур, а того взяла тоска по своим, уехал в Россию, и всё это заменилось новыми приезжими, которых, особенно в последнее время, стало прибывать очень много.

Далее, Иркутск лежит на перепутье к новой стране, где несколько лет тому назад загорелась сильная деятельность; это сообщило сильный толчок иркутскому обществу, заставило его больше думать, говорить, горячее спорить.

Большое влияние оказали еще на Восточную Сибирь политические ссыльные, в числе которых было довольно много умных людей и из которых иные, имея право возвратиться, остались жить в Сибири. Наконец, и сама отдаленность послужила Иркутску на пользу: отдаленность от патентованных центров тем уже полезна, что дает более простора самобытности. А главное, лишая возможности каждого выписывать себе все нужные вещи из Москвы, как это обыкновенно делается в других менее отдаленных городах, эта отдаленность развила торговлю, которая должна снабжать жителей всем нужным на месте, и действительно, в Иркутске, хотя и за дорогую цену [2], можно достать почти всё, даже всякие мелочные галантерейные вещи.

Вот целый ряд обстоятельств, которые должны были сообщить Иркутску особенный характер.

Чем же он выразился?..

Прежде всего, оживленностью, положительно несвойственною русским губернским городам: оживленностью на улицах, в гостиных, вообще в разговорах. Но мне могут заметить, что это еще не есть особенно оригинальное качество; называл же я сам, например, Казань оживленною. Совершенная правда; но внутри России оживленность является исключительно следствием развитой промышленности или торговли, а потому замечается только в низших классах. Иркутск же не особенно торговый город, и его оживленность есть принадлежность образованного класса.

Далее, во всяком городе [3] вы встретите кружки, но кружки только по состоянию и по общественному положению; в Иркутске, напротив, есть признаки кружков по мнениям. Впрочем, я спешу сделать оговорку, чтобы кто-нибудь, любя воображать себе все в розовом свете, не поспешил сделать заключения, что Иркутск какой-то особенный оазис, где и на положение в обществе, и на состояние совсем не смотрят — подавай только свои убеждения. Я хочу сказать, что в Иркутске смотрят на это менее, чем обыкновенно в России. Мне кажется, он столица, где лица высшего круга менее обыкновенного заражены свойственною им замкнутостью и что хотя и туда пробирается петербургский элемент, который не прочь образовать свой кружок, но столкновение с действительной жизнью, разъезды по голым степям имеют удивительно отрезвляющее влияние.

Те же причины, которые породили благоприятные последствия, дали начало и темным сторонам сибирской жизни. Приезжего, следовательно, остановившегося в гостинице (надобно сказать, что в гостиницах здесь крайний недостаток, их всего две и обе плохи), прежде всего поражает класс загулявшего военного люда, который, к сожалению, довольно многочислен. Разговорившись подчас с такими господами, ежедневно приходившими в гостиницу с утра уже выпивши и тут доканчивавшими задачу своего дня, и доискиваясь причин, заставлявших их пить, я не раз становился в тупик, встречая людей неглупых, говоривших красно и, по-видимому, с убеждением. Но потом всегда оказывалось, что в деле эти люди никуда не годились, ни к какой деятельности не были способны, хотя предметы для деятельности были под рукой; и вот, попав в эту маленькую столицу, эти люди начинали пить и под конец обращались в героев гостиниц, бильярда, карт и водки. В другом месте, быть может, они безвредно коптили бы небо, а тут безлюдье и одиночество заставляют их выкидывать разные штуки. В Сибирь часто едут искать счастья неудавшиеся люди.

Чтобы расстаться с этой темною стороной, я лучше перейду к «умственной жизни» Иркутска.

Здесь получается множество журналов и газет; почти в каждом доме вы найдете что-нибудь. Но, кроме того, существуют еще две библиотеки; казенная, императорская, как ее называют, и частная, просто публичная. Эти две библиотеки представляют довольно интересное явление, а потому я поговорю о них подробнее.

Прихожу в казенную; на столах навалена целая масса новых журналов, до пятидесяти, самых разнообразных: русских, французских, польских, политических, коннозаводских, инженерных и всевозможных специальных; выбор журналов вообще хорош. Однако в комнате никого нет. Я начинаю, конечно, расспрашивать, всегда ли бывает так. «Всегда; в день четыре, пять человек перебывает, не больше; и то все из приезжих; изредка заходят ученики гимназий, духовных училищ». «Теперь библиотека совсем приходит в упадок, — продолжает тот же господин, — подписчиков [4] совсем почти нет, лишь несколько человек». — «Да отчего это?» — «Кто же ее знает». Начинаю расспрашивать в городе. Книги растеряны, узнаю я: прежний библиотекарь много раздал и не собрал; теперь собирают; только многие разъехались; книг вообще мало; вот выписали на 200 руб., так больше года в дороге, и бог знает, когда получатся. Относительно средств — библиотека находится в зависимости от газеты «Амур» и совсем погибает. — «Ну а «Амур» отчего в таком положении?» — «Да не знаю, право. Прежде эта газета хорошо было пошла, а как поступила в казенные руки, сотрудникам стали плохо платить, да и такая чушь началась в газете, что перестали подписываться. Теперь вот лежит в типографии № 46-й уже набранный; только денег нет, не могут выпустить; должно быть, разберут».

Иду в библиотеку частную, г-на Шестунова. Журналов гораздо меньше, читателей гораздо больше, в день всегда пребывает в среднем числом от 20 до 30 человек (отбрасывая, конечно, крайние цифры: они доходят до 8 и до 50). Система абонировки вроде той, которая принята у г-на Сенковского в Петербурге. Большинство подписчиков абонируется на чтение журналов в течение первого месяца со времени их получения в Иркутске. При этом вход в библиотеку для чтения журналов и газет бесплатный. Подписчиков в настоящее время около восьмидесяти, и есть надежда на увеличение этого числа зимою. Их можно разделить на два рода: одни исключительно читают журналы, другие — только беллетристику и отчасти исторические сочинения; в последнее время стали читаться еще популярные книжки по части естественных наук; требование на них довольно сильно. При библиотеке производится и небольшая продажа книг, имеется небольшой запас нот и довольно много детских книг, которые отлично идут с рук (преимущественно книжки ценою до двух, трех рублей, издания Вольфа). Азбуки и книжки Лермонтова, Золотова совсем не имеют сбыта; детей всё больше учат читать по старой методе; оно и покойней, самим учиться не надо.

В библиотеке я встретил несколько человек, которые вели очень оживленный спор о городском устройстве, и потом, когда я ни приходил, всегда заставал очень оживленные разговоры и споры по поводу прочтенного; в казенной библиотеке этого нет, разговоры там не допускаются. Я нахожу это справедливым: при тесном помещении библиотеки (одна читальная комната) подобные споры, конечно, мешают читать; но, с другой стороны, видя, с каким жаром они ведутся, нельзя не поинтересоваться ими; в былое время, когда кипел амурский спор между г-ми Завалишиным и Романовым — спор, имевший свое основание немного поглубже, — тут был род клуба оппозиционной партии; поплатился же за это г-н Шестунов, который должен был продать все книги [5], но дела все-таки не бросил: когда иркутский горизонт прояснился, он снова принялся за старое, снова открыл библиотеку, которая идет очень хорошо. В последнее время к г-ну Шестунову присоединился еще г-н Вагин, через что конечно, увеличится капитал.

Вот еще одно яркое подтверждение старой песни о казне и частных людях, действующих в торговых предприятиях. На казенную библиотеку был ассигнован значительный капитал, г-н Шестунов начал свое дело с 300 рублями; в казенную многие редакции присылают по экземпляру своих журналов безвозмездно, казенная имеет свой журнал, когда-то очень интересный, — и что ж? — сумели затратить капитал, загубить газету, растерять книги, довести и библиотеку и газету до последнего издыхания, а г-н Шестунов борется и с недостатком денег, и с обстоятельствами и все-таки ведет дела свои лучше.

Слышал я, что была в Иркутске еще третья Читальня с бесплатным входом, рассчитанная преимущественно на простой народ; но она погибла, не знаю отчего.

Принимая в соображение еще небольшую библиотеку (преимущественно из журналов) при собрании да большое количество журналов и газет, получаемых частными лицами, мы получим в результате, что и с этой стороны Иркутск опередил многие города в России.

Занесу в мое письмо еще одно обстоятельство. В последнее время весь Иркутск переполошился: сказали, что верстах в пяти-шести от города горит что-то. «Вулкан», — говорили иные. «Кратер образовался; я был там», — серьезно дополняли другие. Оказалось, что горел слой бурого угля, богатого горными маслами и сернистым железом, а загорелся он от доступа воздуха и сырости, как порешили специалисты. В памяти всех воспоминание о землетрясении 31 декабря прошлого года, а потому слова: вулкан, кратер порядком-таки взволновали умы. Целый день тянулись туда экипажи всех родов и калибров, кавалькады, пешеходы. Придя или приехав, каждый нюхал, смотрел на горячие камни, и в заключение иной закуривал сигарку, приговаривая: «У натурального-то огня закурить» и, самодовольно улыбаясь, оглядывал публику. Через несколько времени явились мальчики продавать папиросы, словом, устроилось гулянье. Действительно, было довольно приятно прокатиться; погода стояла теплая, ясная, и число экипажей доходило в иные дни до двухсот. Это наконец обратило на себя особенное внимание полиции, которая нашла нужным принять какие-нибудь меры, чтобы успокоить жителей, например, командировать горного чиновника исследовать причину пожара и доказать, что она не вулканическая, или же заливать землю и камни водою из речки Ушаковки, тут же протекающей. Впрочем, я завтра уезжаю из Иркутска и потому не знаю, какому средству отдано предпочтение.

1. Большею частью небольшими: в три окна на улицу с мезонином.

2. Цены дороги, если сравнивать их с московскими, но недороги, если принять в расчет долгую дорогу, необходимые предосторожности при перевозке, риск и т.п.

3. Я делаю исключение для университетских городов, где часто попадаются и те и другие деления.

4. 10 руб. в год за чтение всех получаемых журналов, после того как выйдет следующий номер, и книг. Чтение журналов и газет в самой библиотеке для всех бесплатно.

5. Они проданы кяхтинскому городскому обществу. В Кяхте, как вам известно, мог издаваться «Листок». Издание велось очень добросовестно, и «Листок» был несравненно интереснее наших губернских «Ведомостей» и гораздо полезнее, так как давал следить за ходом китайской торговли. Теперь он прекратил свое существование за смертью Андруцкого. Все здесь жалеют об этом [6].

Современная летопись. — 1862. — № 49. — С. 25—27.

[II]

Чита 10-го ноября 1862 года.

Поздно вечером выезжал я из Иркутска, и трудно было рассмотреть окрестности, а потому я мало могу сказать вам о характере местности до Байкала; помнится, дорога шла все по небольшим горам, справа светилась Ангара, изредка мелькали деревушки… От Иркутска до Лиственичной станции, где садятся на пароход, чтобы переехать Байкал, — всего 60 верст; но и эти 60 верст составляют немалое препятствие: накануне отправления парохода всегда едет из Иркутска много народа, едет почта часто на семи парах и более, а лошадей положено иметь всего семь пар. Легко понять, каких трудов стоит добраться до Лиственичной, а между тем числа лошадей не увеличивают. Кое-как добрались мы, и на другой день сели на пароход. Пароходы невелики, довольно неуклюжи, и ходят не очень-то скоро. Палуба тесна и вся бывает завалена вещами, экипажами проезжих, товарами. Несмотря на тесноту и неудобство помещения, чтó особенно ощутительно осенью, когда пароходы ходят через Байкал сутки и более, а прилечь бывает часто негде, несмотря на все это, цена за место на палубе, следовательно, в 3-м классе, очень высока: 4 рубля за 100 верст слишком уже дорого для простолюдина. Вообще здесь слышатся жалобы на пароходство [1]: на бесцеремонное обращение служащих с пассажирами, на неудобство помещения в Прорве, где обыкновенно пристает пароход, и т.д. Прорва находится в 9 верстах от Посольской, — первой почтовой станции на восточном берегу, и едущим из-за Байкала часто приходится довольно долго дожидаться здесь парохода, так как осенью нельзя расчесть времени его прихода на эту сторону, — все зависит от погоды. В Прорве под именем гостиницы слывет изба, разделенная на 4 конуры, и из них две предоставлены пассажирам, которых набирается тут иногда и несколько десятков. Впрочем, все это в порядке вещей, и надо было бы удивиться, если б было иначе…

Мы выехали утром; небольшая зыбь рябила поверхность озера. «Ну, как-то удастся переехать», говорили все, уезжая. Действительно, это вопрос не ничтожный, так как осенью Байкал редко бывает спокоен. Последние два парохода, вышедшие перед нами, порядком покачало, и один из них в течение двух суток не мог пристать к восточному берегу: поднималась буря, и он должен был уходить назад на тот берег в Голоустную [2] прятаться за горы. Самое устройство дна и берегов озера затрудняет пароходство по нем: с западной стороны берегà страшно круты; наибольшая глубина Байкала находится в нескольких стах саженях от берега; затем дно идет постепенно повышаясь, и восточные берега совершенно отлоги, до такой степени, что нет возможности построить пристань, и пароход не подходит ближе 60–70 сажен, и то в самую тихую погоду [3]; а приходится пересаживаться в лодку, которая перевозит и вещи, и экипажи, чтò, конечно, отнимает не мало времени. Ясно, что в этих обстоятельствах, в бурную погоду, пароход не может пристать, да и лодки не в состоянии к нему подойти. Весною же и осенью бури бывают очень часто и очень сильные; простой народ объясняет их, между прочим, по-своему, говоря, что Байкал сердится зато, что его зовут озером, а не морем. Вследствие бурной погоды пароходы отходят уже не в назначенные дни, и с октября пароходство становится необязательным для лиц, которые его содержат. В это время они преимущественно занимаются перевозкой товаров, а мы, в Чите, страдаем от опаздывания почты, которую всегда ждут, конечно, с нетерпением. Вообще Байкал представляет огромное препятствие сообщениям Иркутска с Забайкальем и Амуром, так как кругоморский, кругобайкальский тракт возможен только для лиц, едущих налегке: часть его приходится проезжать верхом. Хорошая, кругоморская дорога — самая ощутительная потребность, и теперь снова взялись за мысль об устройстве ее. Однако она все-таки не будет готова ранее как года через три.

А пока, мне приходилось переправляться через Байкал, который, вероятно, в благодарность за то, что я все величал его морем, выказал себя с прекрасной стороны. Только легкое волнение — остаток утихшей бури, морщинило поверхность его прозрачных вод; там, на противоположном берегу, отливались розовым цветом снега, залегшие уже на вершинах гор (они залегают там с половины сентября), позади оставались обросшие лесами горы, пересеченные узкими долинами; а в стороны тянулась безбрежная, синеватая даль…

За Байкалом столько же интересна природа страны, сколько и ее разнохарактерное население: вот, например, целая слобода «семейских» раскольников, чистые, прочные постройки, хорошее хозяйство, коренной русский тип, красивые женщины в высоких кичках. «Семейские» — раскольники преимущественно Федосеевского толка; впрочем, за Байкалом есть несколько и других сект: молокан, духоборцев и др. «Семейские» были высланы из западных русских губерний еще во времена Екатерины, и бóльшая часть из них находится теперь за Читой, а тут по дороге живет только небольшое число семей.

Послушайте «семейских»: у всякого одна и та же песня, одна и та же жалоба на закрытие их часовен в прошлое царствование. Сильно на них подействовало это распоряжение, иные старики просто чуть не рехнулись, только и говорят, что про свои часовни, пересыпая слова древне-славянскими речениями. Неужели долго еще будет слышаться та же песнь?..

А вот Кабанск, — огромное село, где чуть ли не на половину Евреев, с их обычаями, костюмами, нравами. А там опять слободка «семейских», а там — бесконечная Братская степь. На 300 верст тянется она; горы раздвигаются, синея только на горизонте и более и более отдаляясь, по мере того как вы углубляетесь в степь. Везде сухая трава, речки пересохли… засуха в нынешнем году была страшная, — сена совсем нет; кругом выжженная гладь и ширь. Степь оживляет только изредка какой-нибудь Бурят, который, в своей крутой, остроконечной шапке, верхом на маленькой лошадке, гонит перед собою корову, или несколько баранов, или мчится с луком и колчаном за спиной, а не то проскачет целая кавалькада с женщинами верхом, которые в роскошных, ярких нарядах, со множеством кораллов на шее, едут куда-то на свадьбу. На станциях суетятся Буряты, болтая на своем гортанном наречии, суетятся, мало подвигая вперед дело; лошади мчат вас по степи, по натуральному шоссе, — грунт так тверд, что и в большие дожди грязь бывает самая незначительная.

Но вот снова горы, — мы переваливаем через Яблоновый хребет, водораздельную линию бассейнов Амура от рек, текущих в Байкал. Тут берет свои начала Ингода с маленькою Читою, и недалеко отсюда, при слиянии этих двух речек, находится областной город Чита. Горы образуют котловину, открытую только со стороны Братской степи, где идет дорога из Иркутска; да еще через ущелье врывается Ингода, и приняв Читу, продолжает свой путь на Восток. Говорят, и самый характер растительности тут изменяется; но я приехал уже слишком поздно, чтобы судить о здешней флоре, — растительность поблекла, наступили холода, поднялись ветры.

Вот в этой-то котловине лежит Чита. Она до того невелика, что многие рассказывали мне, как въезжая в город, они начинали искать его. Действительно, с первого раза только и видно, что огромное пустое место, — городская площадь, как значится на плане, — слева большой деревянный дом военного губернатора, напротив Войсковое Областное Правление, — одни из очень немногих обитых тесом и окрашенных домов, — да направо длинный тир.

Весь город лежит правее. Но напрасно стали бы вы искать в нем каменного дома, — их нет, или каменной церкви, — есть одна церковь, да и та деревянная, очень темная снаружи и невысокая, так что в глаза не бросится, а нужно отправиться в старый город, чтобы рассмотреть ее из-за домов; двухэтажных домов тоже очень мало, — на руках хватит пальцев, чтобы их пересчитать.

Впрочем, сказать правду, и всех-то домов немного более двух сот.

Но тут же я напомню, что 22-го октября нынешнего года минуло всего 11 лет, как образована Забайкальская Область и как Чита пожалована в областные города. До того она была небольшою деревушкою. Но положение этой деревушки было очень счастливое — при начале Амурского бассейна, откуда можно начинать сплавы, и в 1851 году при образовании Забайкальской Области невольно остановились на ней как на более удобном пункте для областного города. Теперь, и в продолжение еще некоторого времени, Чите суждено играть не совсем пустую роль по своему положению в начале сплавной линии, которою производится громадная операция снабжения всего Амура хлебом, солью и скотом. Здесь, или, вернее, недалеко отсюда, строятся баржи, здесь грузятся они и отсюда отправляются каждую весну.

Со временем я надеюсь подробнее поговорить об этой операции, а теперь продолжаю.

В 1851 году с пожалованием Читы разом в высокий чин областного города, нагрянуло сюда большое общество: в деревушку явились служащие с своими семьями, — где же было им поместиться? Целым семьям пришлось жить в одной комнатке, — мало того, занять даже бани и зимовать в них. Теперь Чита немного обстроилась, но беспрестанно прибывают новые и новые лица, и город все-таки не в состоянии увеличиваться в уровень с увеличением населения. В квартирах страшный недостаток, и вследствие этого дома строят кое-как, в полной уверенности, что найдутся наемщики, даже покупатели, прежде чем крыша будет покрыта; немудрено, что при таких обстоятельствах везде сквозят щели; дома, оседая, кривятся; комнаты крошечные, неудобно расположенные и т.п.

Но можно жить хорошо и на тесных квартирах… Я постараюсь рассказать, как живут в Чите.

Впрочем, следует начать с самого крупного факта, волновавшего население Читы в продолжение первой недели по моем приезде. Я говорю о выставке сельских произведений.

Вам, вероятно, известно положение о губернских выставках, известно также, что такие выставки были кое-где в России, например, в Вятке, известны, вероятно, и их результаты.

Такая же выставка должна была открыться в Чите, в первых числах октября: кликнули клич по окрестному населению, отыскали довольно удобное и просторное помещение, — тир, и открыли выставку 2-го октября. Экспонентов явилось довольно, — около двух сот.

Но это были еще далеко не все экспоненты, которые могли бы явиться на состязание. Например, целый Верхнеудинский округ, — житница Забайкалья, как его называют, — не представил ни одного экспонента по части хлебов. Однако можно ли винить за это его население? Мае кажется, что нет: во-первых, зов на выставку был сделан не совсем так, как бы следовало его сделать, — не довольно ясно, не довольно подробно; так например, между экспонентами являлись иногда лица, предполагавшие, что вещи по окончании выставки будут отобраны в казну; во-вторых, как уже я писал выше, нынешнее лето было замечательно сухое, в Братской степи все посохло, а едучи из Верхнеудинска, приходится переезжать эту степь, следовательно, на подножный корм нечего рассчитывать; наконец, в-третьих, дело было слишком ново: так например, стеклянные и суконные изделия с Тельминской фабрики явились слишком поздно, когда выставка была уже закрыта.

Но для меня всего интереснее были толки, оживленные споры, которые вызвала выставка!.. Стоило ходить туда не столько рассматривать предметы, сколько послушать те горячие споры, которые поднимались подчас по поводу достоинств каких-нибудь выставленных вещей. Особенно закипали споры, когда комиссия экспертов производила свои исследования над выставленными предметами. Посторонний посетитель не мог обвинить общество в равнодушии к выставке.

Наконец, комиссия экспертов, в состав которой входили выборные и от казаков и бурят, после долгих споров кончила свое дело и представила комитету свои заключения, на основании которых золотые медали не были никому присуждены.

Серебряные назначены шести экспонентам, из коих трое [4] обратили особенное на себя внимание разнородностью представленных ими образцов хлебов лучшего достоинства и других сельских произведений и обширностью сельского хозяйства, разведенного ими в крае; двое [5] своим стремлением к разностороннему развитию кожевенной, салотопенной, прядильной и тому подобной производительности, имеющей одно из важнейших значений для промышленности и торговли как внутренней так и вывозной в Забайкалье; один [6] представил доморощенную возовую лошадь, разведение которых при мелкой породе забайкальских лошадей и обширности извознического промысла имеет важное значение для края. Затем 11 экспонентов получили похвальные отзывы или похвальные листы, а сорок награждены подарками при особых свидетельствах, за образцы разных сельских, ремесленных и других произведений, заслуживших особенное внимание. Для подарков комитет нашел возможным употребить 270 руб. — из своих сумм. 100 руб., пожертвованные его членами, и на 100 руб., вещей, пожертвованных И.Н. Замошниковым и на 32 руб. Ф.И. Крюковым. Наконец, пятидесяти шести экспонентам объявлена благодарность за выставленные ими предметы.

Так как в распоряжении комитета остались предназначенные для премий по сельскому хозяйству: три золотые, три большие серебряные и восемь малых медалей, то комитет положил: немедленно войти с ходатайством к высшему правительству о разрешении открыть, без всяких новых от казны издержек, выставку сельских и других произведений в Чите в следующем 1863 году и необходимую для расходов по выставке сумму собрать по подписке.

Вместе с тем комитет постановил подробно описать выставку нынешнего года, обратив особенное внимание на предметы, выставленные теми экспонентами, которые удостоились наград, на все недостатки этой выставки, с указанием на условия, поставившие комитет и экспертов в затруднение при исполнении в точности и во всей строгости правил, установленных для выставки, с указанием также предметов, отсутствие которых на выставке нынешнего года бросалось в глаза, и описание это сделать известным по всей области.

14-го октября происходила раздача наград, устроено было для народа угощенье, причем распропало несколько вещей у небдительных хозяев, и наконец выставка закрыта.

Мало-помалу толки стали утихать, довольные и недовольные экспоненты разъехались и общество вошло в свою обычную колею; и вот про эту-то обычную колею я хотел бы сказать вам несколько слов.

Но отлагаю это до следующего раза.

1. Оно находится в руках г. Хаминова.

2. Голоустная — почтовая станция, севернее Лиственичной и против Прорвы. Обыкновенно пароход ходит так: поднимается вдоль зап. берега до Голоустной, а потом переходит Байкал.

3. Обыкновенно же пароходы останавливаются за несколько сот сажен и даже за версту.

4. Крестьянин Нерчинского округа Кузнецов, Нерчинский купец Истомин и казак Матафонов.

5. Читинский купец Юдин и кяхтинский купец Немчинов. Г. Юдиным были выставлены канаты, свечи, кожи, пенька, выделанные овчины, стеклянная посуда, мыло и т.п. Читателя, может быть, удивит это разнообразие; но на новом поселении так бывает: является предприимчивый человек, который берется снабжать город решительно всем, от канатов до галантерейных безделушек, конечно, назначает на всё произвольную цену и в несколько лет наживает огромный капитал, получая еще со всех сторон благодарности за то, что снабжал всем нужным.

6. Крестьянин Нерчинского округа Шевченко. Вообще скота было приведено очень немного, что могло бы показаться странным с первого взгляда, так как здесь разводят огромнейшие количества лошадей и овец; но оно вполне объясняется недостатком сена. Лошадь Шевченко подняла с места 75 пуд. и продолжала идти под тяжестью 216 п. хозяин сам остановил ее. Другие лошади не везли более 170 пуд.

Московские Ведомости. — 1863. — № 4, 6 января.