|
Кооперация — научная практика взаимной помощи. Элизе Реклю. |
ПОЧИН |
Кооперативный идеал вполне совпадает с идеалом современного анархизма. Проф. Туган-Барановский |
|
Кооперация. — Синдикализм. — Этика. |
||
„Наилучший закон тот, который отменяет другой закон“ — гласит анархистская поговорка. Такие законы очень редки и порой, при своем появлении, знаменуют эпоху, отмечают поворотный пункт в истории народа, Таким именно был закон манифест от 19 февраля 1861 года об отмене крепостного права.
Но бывают законы, хотя не наилучшие, но все же хорошие. Это законы, которые ограничивают те или другие „права“ государственных органов. К таким законам нужно отнести декрет от 7 сентября т.г. о так называемом „регулировании кустарных промыслов и ненационализированной промышленности“ [см. „Извест.“ № 224 (1071)].
По существу, этот закон является крупной уступкой децентрализованной промышленности, в частности, трудовой производительной кооперации.
Уже давно Кропоткин указывает, что статистические обследования, предпринятые в западной Европе с целью установить возрастающую централизацию промышленности, дали как раз обратные результаты, но это явление систематически, предвзято умалчивается государственными социалистами разных оттенков. Понятно почему: оно рушит всю их классическую теорию о централизации промышленности, а косность мысли присуща иным революционерам не менее, чем заядлым консерваторам.
За три года социальной революции в России децентрализованное производство было в небывалом загоне; дело доходило до того, что у швей отбирали машины, часовщиков сгоняли в общие помещения во имя централистического догмата. Власть шла вразрез с историческим развитием цивилизованных стран, наперекор стихии.
Результаты не замедлили сказаться.
Наша крайняя хозяйственная разруха есть результат не только — увы! — далеко не изжитой империалистической наследственности, но и в не меньшей степени плод внутренней хозяйственной централистической политики.
„В целях более правильного и регулярного Снабжения Красной армии и населения продуктами кустарной, ремесленной и мелкой промышленности…“ — так начинается декрет; этим самым он признает существенную роль децентрализованной промышленности в деле снабжения как населения вообще, так и одной ее части — Красной армии.
В данном декрете нас больше интересует раздел I закона, относящийся к „владельцам предприятий мелкой и ремесленной промышленности, работающим одиночно или в составе семьи, без применения в своем производстве наемного труда“ и к „кооперативным объединениям означенных одиночек и их семей“.
Разделы II и III касаются предприятий, пользующихся наемным трудом; эти „соглашательские“ разделы (выражаясь большевистским слогом) являются более или менее суровыми сделками с капиталистическими началами и лишены принципиального интереса.
Закон о децентрализованной промышленности, не эксплуатирующей наемный труд, тем более важен, что национализированная промышленность в сущности тоже эксплуатирует наемный труд, нередко принудительными приемами и, подобно капиталистам, пренебрегает ограничениями продолжительности рабочего дня, нарушает гигиенические требования, расточает штрафы и т.д.
Новый закон мог бы стать оплотом истинных социалистических начал, если бы в русской общественности было достаточно силы, чтобы превратить его из бумажного декрета в реальные взаимоотношения между свободным трудом и государственной властью.
Декрет признает за отдельными лицами и их объединениями, не эксплуатирующими наемный труд, т.е. за кооперацией в ее чистом виде, право собственности на орудия труда. Предприятия этого характера „не подлежат ни национализации, ни муниципализации, ни конфискации“.
Равным образом не подлежат „ни конфискации, ни каким-либо иным способам изъятия из распоряжения их владельцев“ собранные ими „запасы сырья, материалов, топлива и предметов оборудования“.
Затем декрет признает за децентрализованной промышленностью, не эксплуатирующей наемный труд, право индивидуального и кооперативного сбыта своих изделий без посредников.
В то время как по отношению к предметам производства и заготовки сырья и материалов декрет не ставит никаких ограничений, вольный сбыт продуктов сужен пределами особого списка отраслей производства. Так например, разрешается вольная продажа гробов, но сбыт полотна для саванов воспрещен. А куда полезнее было бы, если бы наравне с гробами мелкая кустарная и кооперативная промышленность могла сбывать и полотно на рубахи для живых. В этом ограничении сбыта главная отрицательная сторона закона. Но на то он просто закон, а не наилучший закон.
Декрет от 7 сентября знаменует собой сдвиг нашего законодательства от доктринерства в сторону здравого смысла. Он возник не вследствие сознания трудящимися своих прав и воздействия на правительство, а в результате мучительного трехлетнего опыта, доказавшего явную неспособность крупной национализированной промышленности удовлетворять потребности не только населения, но даже Красной армии.
Так или иначе, брешь в безудержной слепой централизации хозяйственной жизни страны пробита. Теперь от идейных кооператоров зависит извлечь из этого декрета все, что он может дать, расширить эту брешь так, чтобы поток личного и кооперативного почина размыл окончательно устои государственной централизации, в которых задыхается страна.
Семена, посеянные Марксом и Бакуниным в международном рабочем движении, дают плоды теперь, в наши дни. Идеи первого нашли благодатную почву на развалинах самодержавной России, в среде вчерашних крепостных и верноподданных, проповедь второго — в конституционной Италии, в свободолюбивом народе романского племени.
Экспроприация крупной собственности — основная задача социальной революции.
Маркс и Бакунин одинаково проповедовали ее, но разными приемами. У нас она уже три года проводится по Марксу, государственным путем, с немецкой методичностью и религиозным догматизмом. Что за беда, что благодаря этому рушится промышленность и катится вспять земледелие!
В Италии революционный вихрь прямого действия анархо-синдикального движения тоже произвел широкую экспроприацию крупной промышленности и земельных поместий, но рабочие, убедившись в своей неподготовленности немедленно руководить производством, добровольно отступились. Правительство не посмело даже принять вызов и повести открытую борьбу с движением.
Из первых затруднений итальянской революции торжествующие в России большевики делают вывод: итальянские рабочие допустили ошибку, не захватив власть.
Но ведь в Советской Баварии и Венгрии их единомышленники не сделали эту „ошибку“ и все же движение в этих странах потерпело неудачу.
Причина успеха марксистского метода в России не в превосходстве системы, а в том, что зажившееся самодержавие лучше воспитало русский народ в рабстве, в покорности закону, каков бы он ни был. У нас трепет перед властью ныне выдают за „свободу“, налоговую покорность — за „социализм“.
Затруднения итальянской революции поучительны с иной стороны. Дело в том, что рабочие синдикаты являются боевыми политическими организациями, — политическими не в смысле стремления захватить власть, а борьбы с ней, направленной к ее сокращению вплоть до упразднения. Понятно, что политические организации не оказались подготовленными к техническому руководству производством на свободных социалистических началах. Эту задачу могла бы выполнить трудовая производительная кооперация (которую не следует смешивать с промышленными предприятиями потребительской кооперации, организованными на капиталистическом начале наемного труда), а она-то как раз чрезвычайно слабо развита.
Из временных затруднений итальянского движения можно извлечь один лишь урок: анархо-синдикальные организации, без надлежащего развития производительной кооперации, не в силах разрешить основную хозяйственную задачу социальной революции; они могут осуществить экспроприацию, но не перестроить капиталистическую промышленность на началах социалистического производства. От развития производительной кооперации зависит успех социальной революции.
К этому вопросу мы вернемся особо.
(Отрывок из частного письма).
Женева, 8 сентября 1920 г.
Письмо твое было явно вскрыто, и здесь, как в Москве, свирепствует федеральная цензура.
Бертони был очень обрадован узнав, что Петр (Кропоткин) получил его письмо… Здесь мы разделяем его (Кропоткина) взгляды, но есть небольшая часть, которая восторгается всем, что творится там (в России). Очевидно, что не знаем ничего положительного, лгут с той и с другой стороны.
Галлеани и Малатеста в Италии, во главе движения и двух газет…
Понадеемся, что болезнь, определенная Петром (намек на взгляд П.А. Кропоткина, что современное состояние России болезнь, которую должны сами изжить) скоро пройдет и завершится выздоровлением.
Я заранее приветствую его новую книгу об Этике… Мы отдаем себе отчет, что только состояние здоровья не позволяет ему выступить с строгой критикой…
Если присмотреться к жизни отдельных семейств животных и их обществ, то мы заметим, что каждое из них пользуется определенным местожительством — гнездом, норой, берлогой, муравейником, ульем, — и сравнительно ограниченным пространством земли, т.е. территорией, на которой промышляет средства для собственного существования и для сохранения вида (потомства). Даже перелетные птицы, и те в разные времена года возвращаются к прежнему местопребыванию и старому гнезду. То же самое наблюдается у кочевых племен, которые не скитаются по белому свету куда глаза глядят, а имеют свои определенные кышлаги и ейлаги (так называют татары-кочевники места своего зимнего и летнего пребывания).
Эту естественную связь с насиженным местом, с родиной в прямом смысле слова, следует назвать территориальностью в отличие от государственности, являющейся принудительным объединением в произвольных границах.
Анархизм, отвергая государственность, не может отрицать территориальность, точно так же, как стремясь к уничтожению монопольного (частного и государственного) капитала, он признает трудовую собственность, ведущую, благодаря повышению ею производительности труда и свойственным человеку общительности и взаимопомощи, к коммунизму¹.
Любовь к родине и племени не только не чужды, но и свойственны анархисту не менее, чем всякому иному человеку. Это она привела, после почти полувекового вынужденного изгнания, П.А. Кропоткина на родину, и именно в центральную Россию.
Связь с родиной настолько сильна у человека, что даже при современном необыкновенном развитии путей сообщений люди весьма неохотно переселяются со своей родины, и то лишь под давлением непреодолимой хозяйственной необходимости.
В природе территориальность, по-видимому, не вызывает острой борьбы внутри одного и того же вида животных. Кропоткин в своем труде о «Взаимной помощи» указывает, что отдельные группы пингвинов имеют свои места для отдыха и свои места для рыбной ловли, и не дерутся из-за них. Стада рогатого скота в Австралии имеют каждое свое определенное место, куда оно неизменно, изо дня в день, отправляется на отдых, и т.д. У собак территориальный инстинкт настолько сильно развит, что человек использовал его, приручив собаку для сторожевых целей.
Причину отсутствия острой борьбы за территориальность у животных одного и того же вида можно усмотреть в большей однородности животных пород, которая определяется, в свою очередь, медленностью их развития. Совсем иначе обстоит дело в человеческом роде, где развитие цивилизации идёт не повсюду с одинаковой скоростью и порой делает поразительные скачки. Разница в культурном развитии разных племен и народов настолько велика, что самооборона у людей является естественным следствием территориальности.
Нынешний кризис основной идеи Интернационала — не оправдавшегося лозунга международного объединения пролетариата всех стран — произошел именно вследствие игнорирования этой разницы в развитии различных народов. Эта разница делает обороноспособность каждого общества необходимым условием для его дальнейшего свободного развития.
Территориальность во всей истории человечества настолько была поглощена государственностью, что даже сами главные основатели и идейные вдохновители международного анархистского движения, Бакунин и Кропоткин, не проводят границы между этими двумя понятиями. Это ведет к мысли, что всякая связь для взаимной самозащиты должна исчезнуть и часть анархистов, борясь с милитаризмом, именно так и понимают наше учение. Между тем ни Бакунин, ни Кропоткин не воображали себе, что все человечество сразу перейдет к анархизму и что в нем не останется государств, идеально организованных для нападения и захвата (см. «Кнуто-Германскую Империю» Бакунина).
Анархизм, как общественное движение, глубоко проникнутое духом активной борьбы со всяким гнетом и насилием, не может отвергать организованную оборону народов от внешних насилий. Теория анархизма исключает из взаимоотношений населения принудительную власть и прямые насилия, составляющие сущность государственности. Организованную же оборону общества на определённой территории без принуждения власти анархизм не может отвергать.
Анархизм до сих пор выдвигал своим ближайшим политическим идеалом территориальную родину — общину (коммуну), потому что в ней легче было себе представить и осуществить справедливый общественный строй. Но гибель неминуемо ждет коммуну в окружающей, враждебно расположенной среде, как это случилось с Парижем в 1871 году. Для своего утверждения анархизм должен выработать формы организации больших обороноспособных единиц и затем своим культурным влиянием объединить все шире и теснее другие страны. Вот в каком направлении нужно искать пути к возрождению анархического Интернационала.
Пока осуществление анархизма считалось даже пылкими его приверженцами далёким идеалом, пока они ежедневно сталкивались с огромной разницей между этим идеалом и железными устоями действительности, до тех пор можно было не задаваться вопросом о внешних врагах обществ, перешедших к анархическому строю. Во время мировой войны вопрос об обороне расколол анархистов на два противоположных лагеря, но теперь мы одинаково далеки от безоговорочного слияния с государственной обороной одних и наивной проповеди «втыкания штыков в землю» других.
Мировая война, расшатав все основы старых общественных порядков, поставила на очередь проведение в жизнь самых невероятных теоретических построений: она отдала необъятную Россию в жертву опытам партии государственных социалистов, которые стремятся диктатурой власти над всеми, т.е. произволом кучки людей, организованных в партию, насадить в стране свои несостоятельные умозрения. Неизбежный крах этой, быть может, последней формы принудительного государственного строя выдвигает вопрос о переходе к новым порядкам, к свободному политическому строю, к анархистским территориальным объединениям. Иначе неизбежна реакция, неизбежен возврат к прошлому, к старым формам управления, в лучшем случае к так называемой «правовой государственности».
Но из внутренней междоусобной и гражданской борьбы не может зародиться внешняя обороноспособность перед агрессивными военными государствами, поэтому необходимым условием успешной территориальной самообороны является выработка практических форм общественной организации без сословных привилегий и принуждения власти.
Разрешение социальных вопросов в старых отживших государственных формах уже не может удовлетворить пробужденных мировой войной (выражаясь словами Вильсона), «разума и воли всего мира».
Осуществление анархистской формы общежития в территориальных пределах стало насущной задачей нашего времени. Оно поставлено на очередь и у нас в России, где старое начало принудительной государственности разнузданно мечется на арене неограниченного произвола, стремясь закрепить свое существование.
Великие революции своими разрушениями сами же намечают пути для обновления общества, и формы, в которые новый строй стремится вылиться.
Эти формы «Почин» старался уловить, исходя из явлений настоящего, и изложил в ряде статей и отдельно выпущенных очерков².
Наш идеал исторически созрел. Но созрели ли и мы политически, чтобы способствовать его осуществлению на деле?
¹См. беседу с П.А. Кропоткиным в № 4 «Почина».
²«Социальные задачи Домовых Комитетов» (очерк городского общественного строя без власти и принуждения)», «Основы земской финансовой организации без власти и принуждения», некоторые статьи из сборника «Против Власти». См. также статьи: «К вопросу об организации общественной медицины на общинно-кооперативных началах» (газ. «Анархия», № 76 за 1918 г.), «Проблема свободной армии» (газ. «Анархия» № 83 за 1918 г.) и статью К.Н. Вентцеля «Отделение школы от государства» (журн. «Свободное Воспитание», № за февраль 1917 г.).
…Нет, господа, полно нам из себя представлять громовержцев и Моисеев, возвещающих волю Божью, полно представлять пастырей мудрых стад людских! Методы просвещений и освобождений, придуманных за спиною народа и втесняющих ему его неотъемлемые права и его благосостояние топором и кнутом, исчерпаны Петром I и французским террором.
А. Герцен. (Собр. соч., т. VI, стр. 326).
Нет яда более подлого, чем власть над людьми.
М. Горький.
— „Почин“ высылается всем лицам, группам и учреждениям, сделавшим соответствующий запрос, в расчете на материальную поддержку по их усмотрению по мере получения последующих №№.
О суммах поступ. за окттябрь будет сообщ. в след. №.
Запросы, материалы и деньги просим высылать по адресу:
МОСКВА, Коровий Вал, дом 16, кв. 14.
Тов. А. М. Атабекян.