А. И. Иванчин-Писарев. Побег кн. П.А. Кропоткина
(По рассказам участников) // Былое. 1907. Кн. 1 (13). С.37–42.

В своей замечательной книге «Записки революционера» П. А. Кропоткин, решивший бежать из Николаевского госпиталя в 1876 г., приводит следующий план задуманного им побега:

«К воротам госпиталя подъезжает дама в открытой пролётке. Она выходит, а экипаж дожидается её на улице, шагах в пятнадцати от моих ворот. Когда меня выведут в четыре часа на прогулку, я некоторое время буду держать шляпу в руках; этим я даю сигнал тому, который пройдёт мимо ворот, что в тюрьме всё благополучно. Вы должны мне ответить сигналом: «Улица свободна». Без этого я не двинусь. Я не хочу, чтобы меня словили на улице. Сигнал можно подать только звуком или светом. Кучер может дать его, направив своей лакированной шляпой светового «зайчика» на стену главного больничного здания; ещё лучше, если кто-нибудь будет петь, покуда улица свободна; разве если вам удастся нанять серенькую дачу, которую я вижу со двора, тогда можно подать сигнал из окна. Часовой побежит за мной, как собака за зайцем, описывая кривую, тогда как я побегу по прямой линии. Таким образом я удержу свои пять–шесть шагов расстояния. На улице я прыгну в пролётку, и мы помчимся во весь опор»… «Было сделано несколько других предложений, — говорит Кропоткин, — но в конце концов этот проект приняли. Наш кружок принялся за дело. Люди, которые никогда не знали меня, приняли участие, как будто дело шло о дорогом им брате».

Побег вышел удачным не только в том отношении, что П.А. Кропоткин получил свободу, но и в смысле исчезновения всяких следов участников этого блестящего дела. Впоследствии некоторые из участников привлекались к политическим процессам, их карали и каторгой, и административной ссылкой, но при дознаниях по их делам никому не предъявляли обвинения в устройстве побега Кропоткину.

С 1876 года прошло 30 лет. Без всякой боязни повредить сложившейся репутации участников, уцелевших в живых, можно было бы привести их имена, но каждый из них, по своей скромности, может сказать: «что в имени тебе моём?!» Поэтому, передавая подробности побега П. А., какие не приведены в его рассказе, я буду означать имена действующих лиц инициалами, упомянув полностью фамилии только двух, давно загубленных в застенках каторжных тюрем.

В центре организации побега встал друг П.А. Кропоткина, врач Орест Эдуардович Веймар. Он имел собственный дом на Невском проспекте, что во многих отношениях представляло большие удобства.

Лошадь для побега была необходима, и непременно своя, чтобы избежать риска, пользуясь услугами лихача-извозчика. При помощи родственных связей М. П. Л., на средства революционного кружка, близкого Кропоткину, был куплен рысак, у барона Фитингофа. Этот рысак, по имени Варвар, ещё не так давно бравший первые призы на бегах в Петербурге, в год покупки был уже в возрасте около 10 лет, и потому обошёлся, сравнительно, дёшево, 2500 рублей. Одновременно была приобретена хорошая пролётка и соответствующая упряжь, — и всё это было предоставлено в распоряжение О. Э. Веймара, имевшего при собственном доме конюшню и целый штат преданных ему дворников.

Хорошо выезженный рысак требовал умелого кучера, в особенности когда ему придётся увозить беглеца. Управлять лошадью на этот случай взялся лихой наездник, вологодский помещик Л. Но помимо вполне надёжного кучера, нужен был и седок, чтобы подхватить арестанта, когда он будет вскакивать в экипаж, и помочь ему переодеться в дороге. Выполнить эту роль взялся О. Э. Веймар.

Рекогносцировка местности, примыкающей к Николаевскому госпиталю, убедила в необходимости воспользоваться «серенькой дачей», указанной в проекте П.А. Верхний этаж этого серого домика на углу Слоновой и Кавалергардской улиц представлял квартиру с очень удобным расположением окон, выходивших на обе стороны. Квартира оказалась свободной и спешно была занята М. П. Л., якобы приехавшей с дачи найти помещение для больного мужа, принуждённого на некоторое время перебраться в город. Ввиду такой цели естественно было, после найма квартиры, как можно скорее обзавестись самой необходимой мебелью, и базарный ассортимент мебели, не превысивший расхода 11–13 рублей, не возбудил никакого подозрения в глазах хозяйки-немки, тем более, что М. П., в совершенстве владея её языком, сама была принята за немку.

Нанятая квартира оказалась прекрасным обсервационным пунктом: из неё был виден двор, где гулял П. А., и все улицы, расположенные в окрестностях Николаевского Госпиталя.

Дальнейшие исследования местности показали, что при побеге Кропоткину может помешать не только часовой, что «побежит за ним, как за зайцем, описывая кривую», но и другой, пожалуй, более опасный, стоящий за воротами госпиталя на улице: он может ружьём преградить ему дорогу. Отвести этого часового, занять его разговором взялся Юрий Николаевич Богданович, артистически умевший изображать пытливого простого человека в приподнятом настроении…

Немалую опасность внушал и городовой, дежуривший на Слоновой улице, вблизи госпиталя. Снять с поста полицейского выпало на долю бывшему студенту Технологического Института, С. В. З. Находчивость этого молодого человека скоро подсказала ему, чем заинтересовать городового. Он узнал, что в квартире его сдаётся комната, и в назначенный для побега час завёл с ним переговоры об этой комнате.

— С поста-то вот сойти нельзя. А то бы показал, — говорил городовой.

— А как цена?

— Двенадцать рублей в месяц… с услугами — видимо запросил полицейский.

— Это мне в самый раз… Пойдём. Покажи. А то надоело шляться. Сразу и снял бы…

— Да вот, уйти-то боюсь. Неровен час — пристав, али околодочный заметит… Ну, да идём, сбегаем скорей!

Полицейский был снят.

Затем, для сигнала: «улица свободна» необходимо было образовать наблюдательный пост на перекрёстке улиц и оттуда подавать условные знаки… Занять этот ответственный пункт взялся М. З., наполнивший свой картуз вишнями и усевшийся на тумбочке. Ему было видно всё происходившее на улицах. Он бросал в рот вишни, когда не замечал препятствий, и прекращал свои манипуляции при появлении малейшей угрозы.

Вначале предполагалось подавать Кропоткину сигналы гуттаперчевым шаром, какими играют дети: поднимается шар из окна квартиры — значит, можно бежать; спускается вниз — нельзя. Но этот приём сигнализации оказался неудачным, и пришлось остановиться на более выразительном и надёжном: в обсервационной квартире у окна поместился скрипач и, судя по знакам З., должен был играть на скрипке или прекращать игру. Хорошим музыкантом оказался студент-медик В.

В ожидании всех этих приготовлений к побегу О.Э. Веймару пришлось раза два производить репетицию с появлением его на Варваре у ворот Николаевского Госпиталя. Чтобы внушить к себе более почтения со стороны наружного часового и сделать для него понятным, почему лошадь останавливается вблизи ворот, он приезжал в изящном штатском костюме, в дворянской шапке с красным околышем и кокардой, и в сопровождении молодой дамы, похожей по внешности на слушательницу медицинских курсов, приютившихся в Николаевском Госпитале. Дама выходила из экипажа и скрывалась в подъезде, а ее провожатый отъезжал на некоторое расстояние… очевидно, с целью дождаться ее возвращения…

Веймар позаботился также и о том, чтобы П.А., когда будет в пролетке, мог преобразиться в джентльмена, и сам седок принять новый вид, как только Варвар свернет за угол Слоновой улицы. На этот случай в экипаже имелись пальто и два складных цилиндра (chapeaux-claques).

30 июля все устроители побега были на своих местах. М. П. Л. находилась в квартире вместе с В. Важный барин с красным околышем поджидал свою спутницу на вороном рысаке, нетерпеливо царапавшем копытом землю; скромный по виду мещанин приютился на тумбочке и ел вишни, а пытливый прохожий в простом одеянии занимал солдата своими расспросами о микроскопе, виденном им на гулянье в Таврическом саду. Улицы были пустынны. Чудные звуки мазурки Контского говорили Кропоткину, что всё готово и условия благоприятны.

— Как раз в тот момент, — передавал Юрий Богданович, — когда мой солдат, несколько знакомый с микроскопом, — увлекся наглядным изображением предмета: расставил руки, держа в одной ружьё, и произнёс: «во какая вошь под стеклом!» — Кропоткин выбежал и вскочил в пролетку.

В одно мгновение Варвар, управляемый искусной рукой Л., очутился за углом Слоновой ул. и стрелой пустился по Кавалергардской. На бегу Кропоткин облекся в пальто и надел цилиндр. Веймар заменил свою полувоенную фуражку тоже цилиндром, и преображённые таким образом седоки уже могли ввести в заблуждение всякого, кто их видел в первый момент побега.

— Офицер сидел в пролётке, к нему вскочил арестант в рубашке и жилетке, и скрылись за углом, — говорили случайные свидетели сцены, когда военная стража переполошилась.

— Проехали по Кавалергардской господа, да те: оба в цилиндрах, — могли сказать очевидцы следующего момента. Всякая опасность исчезла, когда Варвар через несколько секунд повернул на Тверскую.

Кучер окольными путями должен был доставить своих седоков на Невский проспект, к дому № 107 Меншуткина. Этот громадный дом имеет проходной двор на Гончарную, где значится под № 22. Варвар остановился у ворот дома на Невском, и Кропоткин с Веймаром, выйдя из экипажа, направились проходным двором в квартиру сестёр К., имевшую парадный ход с Гончарной. С этой стороны у подъезда стояла уже карета, готовая принять Кропоткина для его дальнейшего исчезновения из глаз полиции.

Л., благополучно доставив своих седоков по назначению, повернул Варвара на Невском и, уже шагом, направил его к Николаевскому вокзалу, где, в ожидании экипажа, расхаживали на подъезде две изящно одетые молодые девушки Л. Они сели в пролётку и по Невскому отправились на Острова: таким образом, кучер, лошадь и экипаж были ещё раз замаскированы новыми седоками.

Радости участников в устройстве побега не было конца. Веймар целовал Варвара на своей даче, куда он был доставлен после блестящего подвига. М. П. Л. была в таком восторге, что, впопыхах, покидая обсервационную квартиру, забыла в брошенной юбке кошелёк с деньгами и запиской, немало смущавшей её. Но успех располагает к риску. Взволнованная, она передала об этом З., и этот смелый, энергичный юноша немедленно отправился в пустую квартиру выручать забытую вещь. Хозяйка-немка уже находилась под впечатлением рассказов о смелом побеге, и, может быть, благодаря именно этому обстоятельству отнеслась совершенно равнодушно к визиту молодого человека. Портмонэ было спасено.

Прошло два года. 4 августа 1878 г. был убит шеф жандармов Н.В. Мезенцов. Главные виновники террористического акта, С.М. Кравчинский и А.И. Баранников, не были обнаружены, зато обвинение обрушилось на О.Э. Веймара, не принимавшего в этом деле никакого участия. Поводом к привлечению его послужил Варвар, содействовавший исчезновению Кравчинского и Баранникова. Слишком заметная лошадь была известна многим, когда после побега Кропоткина она находилась у Веймара. После того, как она помогла ускользнуть от преследования Кравчинскому и Баранникову, она попала в руки следственной власти. На суде были свидетели, утверждавшие, что арестованный рысак — вовсе не Варвар, бывший у Веймара, но подозрения были слишком велики, чтобы признать справедливость этих показаний.

Да, Кравчинского и Баранникова, действительно, увёз Варвар, оказавший услугу и Кропоткину, но тем не менее О.Э. Веймар стал жертвой судебной ошибки.

Истина заключается в том, что рысак после побега Кропоткина некоторое время стоял на конюшне Веймара, а затем, как «общественная собственность», перешёл в руки кружка и участвовал в других делах уже без всякого содействия Ореста Эдуардовича. Перед убийством Мезенцова Варвар жил в татерсале, откуда и был взят в день роковой смерти шефа жандармов. То и другое не было известно О.Э. Веймару, так как он не был членом революционной организации. Суд не поверил искренности его заявления, что он не принадлежал к «преступному сообществу». А между тем это — непреложный факт.

Решительный и смелый человек, О. Э. Веймар отличался таким свободолюбием, что когда в 1877 году ему предложили войти в состав кружковой организации, он дал было согласие, но на другой же день отказался.

— Не могу я войти ни в какой кружок, — говорил он. — Всякое подчинение коллективному решению будет стеснять меня, а я хочу чувствовать себя всегда свободным. Подвернётся какой-нибудь серьёзный акт, я с удовольствием приму в нём участие. Этим пусть и ограничивается моя связь с друзьями.

Судебной ошибкой явилось и обвинение О.Э. Веймара в содействии А.К. Соловьеву в посягательстве на жизнь Александра II, 2 апреля 1879 г. У Соловьева оказался револьвер, купленный Орестом Эдуардовичем в оружейном магазине, бывшем в его доме. Револьвер был, действительно, приобретён Веймаром, но покупал он его не для Соловьева, а для своего друга, Г.А. Лопатина, жившего в его квартире под именем Севастьянова. Впоследствии этот револьвер стал «общественной собственностью», и как он, переходя из рук в руки, попал, наконец, к Соловьеву, — Веймару не было известно, как не было известно и Лопатину, исполнявшему чью-нибудь просьбу.

Таким образом, в 1879 г., если администрация и могла обвинять в чём-либо О.Э. Веймара, то исключительно в устройстве побега П.А. Кропоткина. Но услужливая Фемида шагнула дальше, хотя и были кое-какие догадки: не играл ли Веймар активной роли в деле 30 июля 1876 г.

По крайней мере, в октябре 1881 г., по дороге в Сибирь, Орест Эдуардович рассказывал, что, перед отправкой его на каторгу, товарищ министра П.А. Черевин спросил его, как бы невзначай:

— А скажите, доктор, не вы ли увозили князя Кропоткина?

— Ну, хоть бы и я! — ответил с досадой Орест Эдуардович, измученный и тюрьмой, и судебным приговором, глубоко возмутившим его своей несправедливостью.