Корф М.А. Десятилетие Императорской Публичной библиотеки (1849–1859). Записка, представленная Государю Императору директором библиотеки. — СПб., 1859. — 49 с.
18-го сего октября исполнилось десять лет, как на меня возложено управление Императорскою Публичною Библиотекою.
Десять лет — не мало времени в жизни каждого установления; в конце такого периода невольно обращаешься мыслию на пройденный путь и стараешься дать отчет как самому себе, так и другим, в том чтó сделано, или чтó надлежало и еще остается сделать; в достигнутых результатах, но также и в своих ошибках, в каждом человеческом деле неизбежных; наконец в тех обстоятельствах, которыми все это сопровождалось и которыми определялись точка исхода и возможность исполнения предпринятого.
Императорская Публичная Библиотека с самых первых дней своего основания никогда не оставалась неподвижною, а, напротив, постепенно приближалась к предлежавшей ей цели, — иногда скорее, иногда медленнее, смотря по условиям, в которые она была поставлена. Щедроты четырех Монархов, завоевания русского оружия, приношения частных лиц и старания бывших директоров успели возвести это государственное учреждение на третью степень между знаменитейшими из европейских библиотек, существующими по нескольку веков, и к 1850 году, всего после одного полустолетия, в нашем книгохранилище уже было около 640.000 печатных книг, более 21.000 рукописей и до 40.000 эстампов, в том числе множество драгоценная), редкого, часто единственного. Чтобы систематизировать эти сокровища и сделать их доступными публике, постоянно предпринимались разные меры, и если они не всегда были одинаково успешны, то причину тому должно искать преимущественно в самом возрастали Библиотеки и в свойстве библиотечных работы при наплыве огромных новых приращений, следовавших одно за другим почти непосредственно, трудно было окончить устройство прежних масс, а библиотечные работы поглощают время почти невидимо, и результаты их, при труде самом устойчивом, нередко кажутся слишком незначительными по соразмерности с его продолжительности.
Между тем любознательность наша быстро шла вперед; потребность дельного изучения предметов с каждым днем более развивалась, и стремление молодого поколения усвоить себе наблюдения и выводы науки становилось и сильнее и последовательнее. Это плодотворное движете должно было требовать полного, живого содействия со стороны начальства Библиотеки и налагало на него почти новые, против прежнего, обязанности.
При таком взгляде на место, занимаемое Библиотекою в сфере нашего народного образования никакое усилие не могло быть сочтено чрезмерным, или излишним; от того и после всех благоразумных и постоянно заботливых распоряжений моих предместников, мне казалось, — как, впрочем, часто кажется новому начальнику, — что еще не все сделано, что можно принять еще и другие меры, не только для умножения богатств и поддержания величия такого учреждения, которое составляет один из памятников народной славы, но также для удобств и пользы тех, которые ищут в нем света и пособий науки.
К этой главной цели были направлены все усилия Библиотеки в последнее десятилетие; много было препятствий, много и недоумений на этом пути; часто то, что по теории казалось легким, удобным, представляло на деле неодолимые затруднения, или даже вовсе не соответствовало предположенной цели: Но по крайней мере я никогда не отступал от правила: обсуживать собственную деятельность как бы чужую, с тою же неумолимою критикою, к которой мы всегда так наклонны в отношении к действиям других; не довольствоваться одним, сравнительно, легким успехом, когда имелся еще в виду другой, труднейший; словом — вести Библиотеку безостановочно вперед. В деле такого свойства коснеть, или даже и просто остановиться, хотя бы на одну минуту, значило бы быстро отодвинуть его назад.
Ежегодные отчеты Библиотеки, печатавшиеся, за все время моего управления, в общее сведение, свидетельствуют, чтó и при каких средствах было совершено порознь в каждый год. В этих отчетах были откровенно излагаемы и успехи и неудачи предпринятого; управление Библиотеки не только охотно допускало, но и само вызывало замечания публики о всем том, чтó могло касаться улучшения нашего книгохранилища, или устранения в нем недостатков, и пользовалось, по мере возможности и средств, всеми доходившими до него указаниями, или же объясняло гласно те вопросы, которых источником было лишь какое-либо недоразумение. Здесь представляются, в одних самых главных чертах, общие выводы всего, входившего в ежегодные отчеты.
Но спешу сказать одно: с самой почти первой минуты моего управления я был поставлен в условия несравненно выгоднейшие тех, которые выпали на долю моим предшественникам. С одной стороны, Библиотека, состоявшая прежде в ведомстве Министерства Народного Просвещения, Высочайшим указом 7 февраля 1850 года была отчислена в состав Министерства Императорского Двора, которому, по его учреждению, присвоен совсем иной образ действия; с другой стороны директор Библиотеки, сверх данного ему права сноситься, по ее делам, непосредственно со всеми местами и лицами высшего управления, тем же указом был уполномочен в случаях, требующих Высочайшего разрешения, вносить доклады свои, через Министра Двора, прямо к Государю Императору. Эта перемена имела самые благотворные последствия: Библиотека освободилась от прежних бюрократических форм; операции ее, часто требующие неотложной быстроты и чрезвычайных средств, перестали кружиться по административным инстанциям, и все дело стало в непосредственную зависимость Государя, следственно, не могло не проникнуться новою жизнию. Результаты такой перемены будут видны из всего нижеследующего.
Вслед за указом 7 Февраля 1850 года состоялось, по моему представлению, “Дополнительное положение об Императорской Публичной Библиотеке”. Содержа в себе некоторые новые правила, распространявшие власть директора и изменявшие, отчасти, внутреннее движение дел по Библиотеке, это положение предоставило ей, между прочим, избирать себе внешних споспешествователей, в лице почетных членов и корреспондентов. Мере этой она, впоследствии, была обязана как весьма многими библиографическими сведениями и указаниями, так равно и немаловажными приношениями.
За сим в 1851 году утверждены (1 декабря) составленные мною новые “Правила для посетителей Библиотеки”. Целью их было преимущественно: 1) открыть желающим пользоваться пособиями Библиотеки все возможные к тому способы и удобства, и 2) обеспечить, с тем вместе, сокровища ее от траты и повреждения, но таким образом, чтобы необходимые охранительные меры не обращались ни в стеснение для любознательности, ни в сокрытие под вечным спудом тех богатств, которыми Библиотека справедливо может гордиться. На этом основании, в существовавших дотоле правилах сделаны были следующие главные перемены: в 1-х, разрешены вечерние чтения, в течение целого года, до 9 часов вечера, а также чтения утренние по воскресеньям и праздникам, чем открыт доступ к занятиям в Библиотеке многочисленнейшему классу ее посетителей, не могущих располагать своим утром в буднишные дни; во 2-х, для требования читателями нужных им книг, вместо того общего реестра, в который дотоле записывались все требования, что очень замедляло их удовлетворение и затрудняло самих библиотекарей, введены отдельные для каждого требования карточки; в 3-х, отменены все прежние ограничения в числе выдаваемых в чтение книг; в 4-х, директору предоставлено, в особенно уважительных случаях, дозволять известным ему лицам работать непосредственно в самих отделениях, чтó, усвоив занятиям в Библиотеке все удобства уединенной кабинетной работы, послужило и средством к отвращению повреждений, почти неизбежных при отпуске рукописей и ценных изданий в общую читальную залу; в 5-х, предположено устроить в разных залах постоянные выставки (за стеклами и замками) главных примечательностей Библиотеки, с объяснительными к ним надписями, чтобы таким образом всякому, осматривающему наше книгохранилище, сделать видимым и понятным все важнейшее из числа его сокровищ и в то же время не отрывать библиотекарей от настоящего их дела беспрестанным выниманием и показыванием разных предметов, а самые эти предметы предохранить от порчи вследствие частого к ним прикосновения.
Всякому знакомому с библиотечным делом понятно, что все исчисленные меры, сколь бы — отдельно взятые — они ни казались с первого взгляда маловажными, получают совсем иное значение, когда применяются к огромным цифрам и к сложным и дробным, по существу дела, требованиям. Но я не могу и не хочу скрыть, что, на практике, не все из упомянутых мер оказались вполне удовлетворяющими своему назначению, вследствие чего управлению Библиотеки предстоят еще разные дальнейшие попытки в этом отношении.
Здесь же я упомяну о Высочайшем повелении 3 декабря 1853 года, которым предписано завести и выставить в Библиотеке, на видном каждому приходящему месте, книгу для вписывания делаемых в ее пользу приношений, и о важнейших из них объявлять, по третям года, в газетах.
При увеличении и книжных богатств и числа посетителей Библиотеки, настоятельно потребовалось увеличить, по крайней мере до некоторой степени, и число трудящихся в ней, а библиотекарей освободить от разных занятий второстепенных и более механических, которыми они беспрерывно отвлекались от истинного своего дела. С этою целью испрошено было Высочайшее соизволение прибавить к составу Библиотеки трех библиотекарей, определить особого редактора ученых работ и учредить новые должности: дежурных при читальной зале, регистратора и бухгалтера. Наконец, когда развитие действий и сношений Библиотеки значительно умножило, несмотря на все меры, принятые к отстранению всякого напрасного формализма, текущую переписку, то директору предоставлено прибавлять число чиновников для письма по его усмотрению.
Для быстрейшего приведения Библиотеки в должный порядок и каталогизации ее, директору предоставлено определять при ней вольнотрудящихся из посторонних ученых, с вознаграждением их по условиям, но без прав государственной службы. Эта мера принесла и продолжает приносить существенную во многих отношениях пользу.
К штату Библиотеки, при возраставших ее нуждах, постепенно испрошены были три прибавки: в 1850 году по 2000 р., в 1851 году по 10.000 р. и в 1856 году по 6000 р. в год. Несмотря на то, постоянные средства Библиотеки все еще весьма далеко не соответствуют ее нуждам, не только по сравнению с подобными учреждениями в Англии и во Франции, но и просто ввиду самых настоятельных ее потребностей. Ремонт огромного здания, его отопление и освещение, содержание мостовой и тротуаров, устроение шкафов и витрин, жалованье чиновникам и прислуге, самое, впрочем, скудное, по изданному тридцать лет тому назад штату, переписка каталогов, канцелярские потребности и множество других издержек, по-видимому мелочных, но беспрестанно повторяющихся и немаловажных в своем итоге, поглощают почти весь доход, так что на две важнейшие и главные статьи: новые приобретения и переплет книг, почти ничего не остается.
Такое стесненное положение нередко ставило в необходимость ходатайствовать у Правительства о пособиях чрезвычайных, как на новые покупки, так и на некоторые хозяйственные надобности. В течение десяти лет такие пособия составили 30.200 р. и 3150 талеров.
Сверх того посчастливилось в самой Библиотеке найти средства для ее внутренних улучшений. Они образовались продажею ее дублетов, остававшихся до тех пор мертвым капиталом и для науки и для самого установления. Произведенными постепенно улучшениями, в свою очередь, возбудилось участие многих частных лиц к нашему книгохранилищу и стремление содействовать ему посильными приношениями. Первый источник доставил доныне около 50.000 р., последний — свыше 20.000 р., а с причислением к тому выручки от принесенного мною в дар Библиотек сочинения моего “Восшествие на престол Императора Николая I-го” слишком 48.000 руб.
Наконец от продажи разных изданий самой Библиотеки и некоторых ненужных ей предметов, и от различных хозяйственных оборотов получено 5520 руб.
Таким образом, вне штатных своих доходов, Библиотека получила, в последние десять лет, около 137.000 рублей.
При вступлении моем в должность, я застал здания Библиотеки и внутреннее их устройство, меблировку и проч. в крайней ветхости, придававшей залам вид скорее каких-то кладовых, нежели благоустроенного книгохранилища. Кроме того, огромные голландские печи, находившиеся во всех этажах (в части здания, обращенной на Невский проспект и на Садовую) между шкафами с книгами, угрожали ежеминутною опасностию от огня. Неоднократные представления моего предместника Д.П. Бутурлина об исправлении этих недостатков всегда оставались безуспешными, а собственных к тому способов Библиотека не имела. Между тем здесь настояла нужда уже не в одном ремонте, а в общей, капитальной переделке, в создании даже многого вновь, и нужда эта истекала не из каких либо прихотей роскоши, а из одних видов безопасности и самого умеренного приличия. Средства к тому, без всякого расхода для Государственного Казначейства, явились в сумме, вырученной от продажи дублетов. Произведенные на нее перестройки, вместе с разными новыми приспособлениями, были так обширны, многочисленны и разнообразны, что, по общему отзыву, тот, кто видел Библиотеку десять лет тому назад, теперь с трудом узнает ее. Прежний способ отопления заменен везде пневматическим, посредством печей, устроенных под сводами подвального этажа и отапливаемых, вместо дров, торфом, чему первые в Петербурге опыты сделаны были, в 1851 году, именно в Библиотеке; переделаны все галереи; прежние их подпорки, безобразные и излишние, заменены легкими и прочными кронштейнами; пробито, на тех же галереях, несколько внутренних дверей, что дало возможность уничтожить множество приставных лестниц; обделаны заново все оконные рамы, двери и шкафы, с значительным увеличением числа последних; простые, дурно выкрашенные, полы уступили везде место паркетам; устроена висячая железная лестница через все три этажа, для удобства сношений между чинами Библиотеки и, следственно, для выигрыша ими времени; обделаны и расписаны парадные лестницы, залы прилично выкрашены и вся Библиотека вновь омеблирована, если не великолепно, то по крайней мере пристойно. Читальная зала более приспособлена к удобству как читателей, так и необходимого в Библиотеке надзора; в ней установлена эстрада для дежурства, находившаяся прежде не при читающей публике, а в другой комнате; устроены новые поперечные столы с двусторонними диванами, увеличившими число месть для читателей, и два особого рода стола, к которым прикреплены, посредством известного механизма, разные справочные книги, чтобы сделать их постоянно сподручными для всякого, имеющего надобность навести справку о цифре, имени и т.п. без посредничества библиотекарей. Наконец несколько комнат, занятых дотоле дублетами и всяким хламом, преобразились в шесть опрятных, как прочие, зал, для новых приращений Библиотеки. Одна из этих зал, в которой теперь помещаются первопечатные книги (incunabula), отделана и меблирована, сообразно своему содержанию, в средневековом вкусе, не столько для украшения, сколько для удовлетворения любознательности посетителей, в особенности же учащихся художников, не имеющих, в молодой нашей столице, случая видеть все условия этого стиля осуществленными в их совокупности.
Одновременно с означенными переделками и приспособлениями, между которыми здесь, разумеется, упомянуто только о важнейших, Библиотека наполнялась и указанными в Правилах 1851 года выставками, прежде в ней совсем не существовавшими, а теперь занявшими все свободный места, какими только она могла располагать. Быв устроены в разных формах: то усеченных пирамид, то витрин, лежащих на низких шкафах или особо поставленных, то пюпитров, то вертикальных при шкафах поставцов и т.п., частию с особыми механизмами, дозволяющими обращать предмет к зрителю, или к стороне, на которую падает более света, — эти выставки образуют из Библиотеки нечто в роде всегда открытого и для всех доступного музея, который в одних развивает охоту к занятиям, другим помогает в их изысканиях и всем вообще, во многих отношениях, небесполезна. Вот короткий перечень выставок, доселе устроенных, с разделением их по главным разрядам.
К этому разряду относятся выставки: 1) палимпсестов; 2) греческих рукописей, по большей части с драгоценными миниатюрами; 3) латинских, французских и других средневековых рукописей, частию также с миниатюрами; 4) западных нотных рукописей; 5) автографов исторически замечательных лиц всех государств Европы и других стран свита, с портретами; 6) особо от прочих, автографов знаменитых музыкальных композиторов; 7) рукописей восточных; 8) рукописей церковнославянских: а) расположенных в хронологическом порядке, начиная с знаменитого Остромирова Евангелия, для которого в 1851 году сделан серебряный переплет, богато вызолоченный и осыпанный драгоценными каменьями; б) украшенных миниатюрами; в) крюковых (нотных) и г) замечательным по каким-либо особенностям; 9) автографов знаменитых русских людей, с их портретами, и 10) целых сочинений русских авторов, в подлинниках, писанных их рукою.
Сюда принадлежат выставки: 1) библий, размещенных по системе происхождения и родства тех многочисленных языков, которые имеют своих представителей в этой выставки; 2) древнейших образцов книгопечатания, открытых нашими библиотекарями во внутренности старинных переплетов; 3) первопечатных и вообще редчайших в типографском отношении книг на иностранных языках; 4) таких же книг па языках церковнославянском и русском и 5) экземпляров, принадлежавших знаменитым историческим личностям.
Здесь выставлены: 1) образцы всех известных способов гравирования; 2) древнейшие эстампы, найденные также во внутренности старинных переплетов нашей Библиотеки; 3) образцы главных школ гравировался на западе; 4) там же образцы русской школы гравирования; 5) единственная в мире коллекция портретов Петра Великого, которой начало было положено в 1857 году и которая заключает в себе теперь до 350 нумеров, и 6) гравюры с любопытными сюжетами, имеющими отношение к России.
Под этим названием находятся в выставках: 1) разнообразные материалы, когда либо употреблявшиеся для письма и печатания; 2) средства тиснения, изобретенные в разные времена для передачи человеческой мысли, и 3) образцы переплетного искусства в России и других краях.
В общей сложности витрины, устроенные для вышеисчисленных выставок, занимают пространство в 731 фут, или более ⅕ версты, а выставки портретов и гравюр наполняют собою 355 отдельных рамок.
Здесь же место упомянуть, что к находившимся уже в прежнее время в Библиотеке портрету и бюсту Императора Александра I и картине, изображающей посещение его в 1812 году, в последнее время прибавлены: портреты во весь рост Императрицы Екатерины II, Императора Николая I, ныне благополучно царствующего Императора, в богатых вызолоченных рамах; картина, представляющая посещение Библиотеки, в 1852 году, Императором Николаем, и грудные портреты двух братьев графов Залуских и Фельдмаршалов князя Суворова и князя Паскевича, которых имена незабвенны в летописях Библиотеки.
Несмотря, однакож, на все, что было сделано к увеличению помещения для книг в настоящем здании Библиотеки, она вынуждена постоянно стремиться к еще большим расширениям в пространстве. Истощив, один за другим, все запасы, которые еще оставались в ней свободными, она должна искать новых помещений, как для своих посетителей, которых теперешняя зала может принять в себя не более 65-ти, так и для новых своих приобретений. Этим потребностям удовлетворит, по крайней мере на первое время, новая пристройка, на которую Государю Императору уже благоугодно было пожаловать 150.000 р. и которая начнется в 1860 году. В ней будет читальная зала на 250 посетителей и места для книг с лишком на 200.000 томов.
Императорская Публичная Библиотека не имела, при основном ее образовали, определенной системы: она сложилась, как уже выше замечено, из трофеев войны, из Монарших даров, из приношений частных лиц, или приобретенных от них целых собраний, и из тех современных произведений отечественного книгопечатания, которые поступали по закону. Все такие приращения были, естественно, лишь случайный, сама же Библиотека почти ничего не покупала, а от того в составе ее было мало единства и много пробелов, и при огромных, можно сказать всемирных богатствах по некоторым частям, она, по другим, не содержала в себе почти ничего, или в них находилось одно только устаревшее, давно отжившее свой век. Те же обстоятельства были причиною, что она не имела ничего своеобразного, ничего такого, чем ознаменовывался бы отличительный характер русской и единственной в России Императорской Публичной Библиотеки.
Отсюда, когда увеличение материальных средств позволило Библиотеке думать о собственных, по ее выбору, покупках, для нее сами собою возникли две обязанности: во 1-х, все ее части поставить в уровень с современным развитием науки и во взаимное между собою равновесие и во 2-х, придать ей и тот упомянутый выше национальный характер, совершенное отсутствие которого так неприятно в ней поражало всякого русского и удивляло иностранцев.
Для первой из этих целей я старался, сохраняя Библиотеке то энциклопедическое свойство, которое необходимо общественному книгохранилищу независимо от личных вкусов и наклонностей сегодняшнего или завтрашнего его начальника, обращать новые покупки преимущественно на пополнение отделений художественного, технического, восточных языков и наук естественных, математических, юридических и камеральных, отделений, которые прежде существовали почти только по имени. Теперь они созданы заново и, в мере способов Библиотеки, могут не менее прочих отвечать на все современные требования.
Для второй цели я, с самого начала моего управления, предназначил одною из своих задач постепенно собрать, в возможной полноте: 1) все напечатанное на церковнославянском и русском языках и 2) все напечатанное о России, на всех языках. Десять лет я неослабно и упорно стремлюсь к этой цели и хотя, конечно, еще нельзя утверждать, чтобы она уже вполне была достигнута, но Библиотека может, по крайней мере, сознательно гордиться, что по обеим упомянутым специальностям в ней неизмеримо более, чем есть где-нибудь, и притом множество такого, чего нигде нет, словом, что она в этом отношении первая в мире. Если приобретение произведений отечественной литературы значительно облегчалось туземностию, так сказать, материала, то касательно иноязычных сочинений о России, которых надлежало искать наиболее за границею, задача была несравненно труднее. История сношений, письменных и личных поисков, поездок, пожертвований, библиофильских стратагем и ратоборства, посреди которых велось и постепенно устраивалось это дело, могла бы наполнить собою целую книгу. Здесь я скажу только, что успех далеко превзошел все примерные расчеты. Отделение иноязычных писателей о России возросло теперь до неожиданной цифры 29.564 томов ¹ и польза такой огромной массы материалов для изучения истории и современного состояния нашего отечества уже сознана всеми учеными, которые с разных концов России приезжают пользоваться собранными здесь сокровищами.
Всего самою Библиотекою куплено, в десять лет, по всем частям, 74.777 томов печатных сочинений и 2251 рукопись, на что, считая в том числе и покупки из сумм особо испрошенных, пожертвованных частными лицами и пр., издержано 125.434 р. 82¾ к. ²
Другой постоянный источник новых приобретений для Библиотеки заключается в том, чтó она получает, безмездно, по закону. Еще в 1811 году определено было доставлять ей из ценсурного ведомства по два экземпляра всего вновь печатаемого в России. Впоследствии, по моему представлению, предписано отсылать в нее также все книги, задерживаемые, по каким-либо причинам, на пограничных таможнях и не высланные обратно за границу, и передать ей те, которые, с 1815 по 1854 год, поступили, разными путями, в комитет ценсуры иностранной. Наконец, вследствие настоятельных сношений, доставлено не мало и таких книг, которые печатаются у нас по разным ведомствам независимо от общей ценсуры. Все это вместе составило 51.716 томов. Здесь, к сожалению, должно заметить, что важная мера доставления всего печатаемого в России, столь необходимая уже и в настоящую эпоху, не говоря о будущем, исполняется не с должною точностию. Напоминания о доставлении той или другой книги, следующей Библиотеке по закону, составляют одну из значительнейших цифр в ее переписке. В других странах, например в Англии, каждый автор, каждый издатель считает за честь внести свое издание в Британский музеум и выбирает для того лучший экземпляр; в наше книгохранилище, если не всегда, то очень часто, представляются самые худшие из всех экземпляров, род макулатурного брака. От чего происходит это прискорбное явление? От беспечности ли издателей, — или вина здесь на стороне самой Библиотеки, которая своею целию и своим устройством еще не успела заслужить их внимания и уважения?
Взамен того Библиотека постоянно и значительно обогащалась из источников чрезвычайных, именно: 1) от даров почившего в Бозе Государя и ныне царствующего Государя Императора, всегда, когда только представлялся случай к каким-либо особенно важным или выгодным покупкам, благосклонно снисходившим к моим о том ходатайствам, и 2) от частных приношений, ныне чрезвычайно умножившихся. От Монарших даров, в состав которых входили, временами, и целые значительные собрания (Погодинское, Коробановское, доктора Ру, Тишендорфа, Аделунга и пр.), Библиотека с 1850 года получила 18.003 тома печатных сочинений и 4929 рукописей. Частные приношения, состоявшие иногда также из целых библиотек (фон-Берга, барона Виттенгейма и др.), внесли в Публичную Библиотеку 65.450 печатных томов и 1687 рукописей.
Общий итог приращений Библиотеки в десять лет составил, следственно, 209.946 томов печатных сочинений и 8867 рукописей.
Сверх того она получила совокупно из всех источников:
Эстампов 25.875.
Карт и планов 1228.
Музыкальных произведений и нот 5257.
Каллиграфических руководств 116.
Протяжение полок, занятых в Библиотеке книгами, рукописями и пр., составлявшее к 1850 году 42.016 футов, или 12,2, версты, ныне возросло до 53.858 футов, или 15,3 версты.
На переплет вновь приобретенных и, частию, прежних книг издержано 27.913 р. 5½ к.
Выше уже было говорено о дублетах, лежавших, до 1850 года, мертвым капиталом. Первое, чем с 1850 года были заняты библиотекари, заключалось в сличении и отделении этих дублетов и в составлении им каталогов для продажи — труд гораздо более многосложный, нежели каким он кажется с первого взгляда, но принесший, своими результатами, троякую пользу: во 1-х, Библиотека освободилась от множества излишних книг, загромождавших собою обширные помещения; во 2-х, составился довольно значительный капитал для покрытия настоятельнейших ее нужд; в 3-х, ученым и учебным заведениям и всем вообще любителям была дана возможность пополнить свои собрания многим, уже давно исчезнувшим из книжной торговли и нигде более не находимым.
После этой первой работы мы приступили одновременно к двум другим: расстановке книг, оставшихся за отделением дублетов, и каталогизации их.
Еще при Д.П. Бутурлине было обращено внимание на неудобства существовавшей дотоле расстановки книг, которые стояли частию в систематическом и частию в алфавитном порядке. Затруднительность в обоих случаях для всяких справок и всякого контроля и необходимость, при том и другом порядке, беспрестанно перемещать книги с полки на полку, из шкафа в шкаф, и даже из залы в залу, в новейшее время побудили лучших устроителей больших библиотек за границею следовать разделению наук и азбучному порядку единственно в каталогах, а нормою для расстановки книг в натуре принимать лишь их относительную величину. Убедясь из сделанных частных испытаний в несравненном преимуществе такой системы, мы приняли ее за общее для всей Библиотеки правило. Эта работа повлекла за собою повсюдное и, разумеется, очень нелегкое передвижение огромной массы книг, но зато должна была устранить практические невыгоды прежней расстановки и доставить также весьма значительный выигрыш места.
Но приведение новой системы в действие представлялось возможным только под одним условием: по мере составления каталогов; ибо если бы существовавший дотоле порядок расстановки расстроить прежде их изготовления, то уже нельзя было бы отыскать ни одной книги. Оставалось, следственно, решить два вопроса: какие впредь иметь каталоги и каким образом их составлять? До 1850 года заведено было так, что библиотекари все вдруг принимались за какую-нибудь указанную часть и совокупными силами списывали заглавия ее на карточки, для приведения их после в алфавитный порядок; причем из этой части во все время работы уже ничего не выдавалось публике. Но опыт вскоре доказал несостоятельность такого распорядка, при котором исчезала всякая личная ответственность, а вместе, ко вреду самого труда, и всякое соревнование; публика же оставалась целые годы в напрасном ожидании нужных ей книг. Вследствие того, после долгих совещаний с моим помощником и со всеми библиотекарями, в 1850 году было решено: 1) всю Библиотеку разделить, по содержанию книг, на известное число отделений, из которых каждое, или по нескольку вместе, вверить одному библиотекарю, таким образом, чтобы он уже был ответственным и исключительным распорядителем порученной ему части; 2) каталоги составить и впредь содержать каждому из библиотекарей отдельно по своей части; 3) каталоги эти иметь везде трех родов: систематический, для ответа на вопрос, какие сочинения есть в Библиотеке по известной науке, или по известному предмету; алфавитный, для ответа, есть ли в ней такое или другое сочинение, и краткий инвентарный, для отчетности, т.е. приема и сдачи книг и ревизии; 4) во время составления каталогов ни на одну минуту и ни по какой части не останавливать удовлетворения требований публики. Единожды положив таким образом прочное и рациональное начало разделению труда и ответственности по составлению каталогов, мы принялись за работу без дальнейшего отлагательства, одновременно по всем частям.
В настоящее время совершенно окончены каталоги во всех трех видах, т.е. систематический, алфавитный и инвентарный, по отделениям: иноязычных писателей о России, художественному, технологическому, восточных языков, древних классиков, языкознания, естественных и математических наук, и, наконец, специальных коллекций (Альдов, Эльзевиров, библий, исторических переплетов и проч.); алфавитный и инвентарный — в отделении философии и в самой большей части отделения книг на русском языке, и алфавитный в отделениях историческом и, частию, изящной словесности. Сверх того еще до меня был окончен каталог рукописей, оставшийся памятником энергической деятельности Д.П. Бутурлина. По остальным немногим отделениям каталогизация продолжается со всем рвением.
Вообще положение этого дела теперь, по сравнению с прежним, таково: в конце 1849 года из 640.000 томов, составлявших тогда Библиотеку, оставалось не описанными около 600.000, а теперь, из 849.946 томов настоящего состава, остаются еще не внесенными в каталоги менее 50.000.
Если взять в соображение, что библиотекари наши, за несуществованием еще у нас класса образованной, особенно же знающей иностранные языки, прислуги, беспрестанно, несмотря на разные принятые вспомогательные меры, развлекаются таким делом, которое везде лежит на служителях, т.е. приискиванием и выдачею требуемых читателями книг и обратною установкою возвращаемых из чтения; что вообще личный состав чинов нашей Библиотеки гораздо менее, нежели в других первостепенных книгохранилищах Европы; что часть последнего десятилетия была употреблена на отделение дублетов, новое размещение книг и устройство многочисленных выставок; что библиографические наши работы нередко и на довольно продолжительное время были останавливаемы разными перестройками и переделками, вынужденными не тщеславным щегольством, а крайнею необходимостью; наконец что когда, в других государствах, каталогизация больших книгохранилищ была поручаема особо определенным для того лицам, продолжалась десятки лет, поглотила миллионы, и все еще, как например в парижской императорской библиотеке, не приведена к концу, тогда как у нас это дело совершается без всяких чрезвычайных средств, среди других работ и при безостановочном удовлетворении читающей публики: то достигнутый доныне результат нельзя, конечно, не признать весьма удовлетворительным, и я не могу не отдать в нем полной справедливости моим достойным сотрудникам. Но как бы то ни было, окончание систематических каталогов по всей Библиотеке, в том виде, как они уже существуют ныне по некоторым отделениям, есть одно из тех требований, на которых читающая публика имеет полное право настаивать, без всякого отношения к трудности этого дела во всех библиотеках и особливо в нашей. Минута его совершения будет высоким торжеством для Библиотеки; но если время окончания алфавитных каталогов всему ее составу уже весьма близко, то к сожалею, при нынешних средствах, никак нельзя сказать того же в отношении к каталогам систематическим.
Сверх разных дублетных и аукционных каталогов, реестров сочинений, приобретенных по требованиям читателей, других реестров книгам, отыскиваемым Библиотекою, и пр., из работ ее по этой части были напечатаны доныне: в 1851 году “Материалы к проекту полного каталога сочинений о России на иностранных языках” — первая робкая попытка к начинанию, принявшему впоследствии такие широте размеры; 2) описательный каталог (на французском языке) восточных рукописей и ксилографов Библиотеки, который был встречен общим одобрением знаменитейших европейских ориенталистов и содействовал увеличению ученой репутации его автора, нашего библиотекаря, академика Дорна; 3) в 1853 году описательный каталог (на немецком языке) немецких рукописей Библиотеки до XV века, составленный библиотекарем Минцлофом, и 4) в 1854 году составленный им же каталог находящихся в Библиотеке изданий знаменитых венецианских типографщиков Альдов. Будут ли прочие каталоги когда-нибудь напечатаны и предстоит ли вообще возможность печатать полные каталоги библиотеки, находящейся в постоянном возрастании? это — вопросы, которые разрешать было бы преждевременно. Впрочем, на последний из них, пример неудачных, сто раз начинавшихся и сто раз опять отброшенных попыток в других странах, уже и теперь, кажется, позволяет отвечать отрицательно. Можно и должно, для пользы науки, издавать в свет каталоги рукописей, а из числа печатных книг каталоги отдельных собраний, или таких разрядов сочинений, которые представляют особенную важность в известном, данном отношении, либо имеют своего рода специальный интерес. Но издание полного каталога целой библиотеки, содержащей в себе многие сотни тысяч книг, который, следственно, и сам занял бы сотни фолиантов, принадлежит и едва ли не всегда принадлежать будет к области несбыточных утопий. Такой каталог, уже не говоря об огромных суммах для его напечатания, на бумагу и пр., не мог бы даже принести и большой практической пользы: ибо, при беспрестанных новых приращениях библиотеки, он уже с самой минуты своего издания имел бы более характер исторического памятника, нежели указателя действительной ее наличности.
Сверх исчисленных выше постоянных и, так сказать, текущих занятий Библиотеки, она в последние годы напечатала и несколько особых, вне области каталогизации, изданий. Такими были:
1) Ежегодные ее отчеты, с 1850 года печатаемые на русском языке в полном объеме и на немецком, а иногда и на французском, в извлечениях. Эти отчеты, обыкновенно обильные разными библиографическими фактами, находят себе круг читателей и не между одними специалистами и, быв напечатаны в небольшом числе экземпляров, уже сделались теперь чрезвычайно редкими.
2) Путеводитель по Библиотеке, содержавший в себе вместе и ее историю, изданный в 1852 году, с приложением картинок и планов. За последовавшими с того времени важными переменами в устройстве Библиотеки, в ее выставках и пр., он теперь печатается новым изданием.
3) Перепечатка первых русских ведомостей 1703 года, уцелевших всего в двух лишь полных экземплярах, которые оба принадлежат нашей Библиотеке. Эта перепечатка, произведенная из строки в строку, в одинаковом с подлинником формате и тем же церковнославянским шрифтом, с ученым и весьма любопытным предисловием библиотекаря Бычкова, была посвящена Библиотекою Московскому Университету ко дню его векового юбилея, в 1855 году, и до такой степени привлекла внимание публики, что из 600 экземпляров, в которых она была оттиснута, через несколько недель уже ни одного более не оставалось в продаже.
4) Посвященная Библиотекою Московскому Обществу Испытателей Природы, также к его юбилею, в том же году, роскошная перепечатка латинской поэмы начала XVI века, некоего Гуссовиана, о зубре, экземпляр которой, сохранившийся в Библиотеке, почитается одною из самых необычайных библиографических редкостей.
5) Письма Лафатера к Императрице Марии Феодоровне, конца прошлого столетия, о загробной жизни. Эти письма, остававшиеся прежде совершенно неизвестными, Библиотека напечатала в 1858 году, с предисловием открывшего их, в Павловском дворце, библиотекаря Минцлофа, для поднесения Иенскому Университету к трехсотлетнему его юбилею. Подносный экземпляр был оттиснут на пергаменте.
Но не в этих одних изданиях выражалась внешняя деятельность Библиотеки. С 1854 года ею был помещен в “Отечественных Записках” ряд монографий, содержавших в себе, под названием “библиографических отрывков” (всего доныне 9 статей), исследования о разных любопытных и затруднительные вопросах из области иноязычной библиографии касательно России. Далее, с начала 1856 года прилагаются к журналам (сперва к тем же “Отечественным Запискам”, теперь к “Русской Беседе”) подробные реестры всего поступающего в Библиотеку из ценсурного ведомства, т.е. всех произведений отечественного книгопечатания, а в “Библиографических Записках” 1858 и 1859 годов, под названием “Повременные издания в России”, исправлены, по материалам Библиотеки, недосмотры и пропуски сведений, сообщенных по этому предмету в журнале Министерства Народнаго Просвещения. Наконец, в разное время и в разных газетах и журналах печатаемо было чинами Библиотеки, множество мелких статей, сообщавших публике сведения о важнейших новых приобретениях, открытиях, выставках и вообще событиях из внутренней и внешней жизни Библиотеки. Исполняя долг справедливой благодарности, не могу не упомянуть здесь, что во многих работах и розысканиях Библиотеки ей деятельно помогали, сверх ее почетных членов и корреспондентов, еще разные другие ученые и любители, как русские, так и иностранные. В числе первых должно назвать, преимущественно, гг. академиков Академии Наук: Срезневского, Броссе и Шифнера; профессоров здешнего Университета Березина, Чубинова и Васильева; статских советников Кёне и В.В. Стасова; А.А. Половцова, М.Н. Анненкова, г. Петрова и князя Августина Голицына (в Париже); в числе последних —Гофмана в Гамбурге, Ганку в Праге, Дюлорье и Эмманюеля Миллера в Париже, Гарриссона в Лондоне, Ауера и Вурцбаха фон-Танненберга в Вене, Петцольда в Дрездене, Видемана в Мюнхене, Хлумецкого в Брюнне, Ткалца в Аграме, Зелинского в Раве Русской, Головацкаго во Львове (Лемберге), Фредерика Мюллера в Амстердаме и Нортона в Нью-Йорке. Сверх того немаловажные услуги оказали и продолжают оказывать Библиотеке главный ее заграничный комиссионер, книгопродавец И. Бер в Франкфурте на Майне и другой книгопродавец, Г.В. Шмидт в Галле, а также русский ее комиссионер Литов в Киеве.
Но поставив Библиотеку, которая прежде действовала единственно через петербургских комиссионеров, в постоянную и весьма живую переписку с значительнейшими книжными центрами в Европе и Америке, я старался еще более утвердить и расширить ее заграничные сношения посредством личных знакомств. С этою целью, равно как и для того, чтобы ближе осмотреть и изучить библиотечное дело в других государствах, я, в управление мое Библиотекою, ездил в чужие края два раза: в 1851 и 1856 годах, и эти путешествия, в особенности последнее, упрочили связи наши с наиболее известными учеными, писателями и библиографами Германии, Франции, Бельгии и Англии, и доставили также нашему книгохранилищу многочисленные новые приобретения, в том числе целые библиотеки, как например принадлежавшую славянисту Юнгманну, которую мне удалось, в бытность в Праге, купить за цену, изумившую знатоков сравнительною своею умеренностию. Командирован был также за границу редактор ученых работ Коссович и посетили разные местности мой помощник князь Одоевский и библиотекари Дорн, Вальтер, Муральт, Беккер и Поссельт: все они наблюдениями своими и замечаниями способствовали общему нашему делу. Наконец, в начале 1859 года библиотекарь Собольщиков, несущий вместе должность архитектора Библиотеки и которому она обязана всеми капитальными работами и переделками, придавшими ей новый вид, послан был в Германию, Францию и Англию, преимущественно с целью приготовиться, посредством подробного изучения главных тамошних библиотек, к предстоящей постройке у нас новой читальной залы. Первым плодом этой командировки явится печатаемый им теперь в журналах Обзор главнейших европейских библиотек ³.
Для удовлетворения ожиданиям публики, каждая общественная библиотека должна соединять в себе, преимущественно, два условия: 1) известную степень полноты и современности; 2) доступность к ее сокровищам и удобство пользоваться ими. К этим двум условиям нужно, почти в равной степени, присоединить еще: 3) радушный прием со стороны чинов библиотеки и всегдашнюю их готовность служить каждому своими указаниями и помощью.
Исполнение первого из этих условий находится в прямой зависимости от материальных средств. Но если наша Библиотека еще не так полна, как парижская и, особенно, не так богата всем современным и новейшим, как библиотека Британского музеума, то я смею думать, что по крайней мере в сравнении со всеми прочими главными библиотеками Европы она, несмотря на свою молодость и на ограниченность своих способов, не имеет повода опасаться соперничества.
Второе условие в одной его части, т.е. в доступности, выполняется у нас, по новым нашим правилам, в самых широких размерах, как, может быть, ни в какой другой библиотеке; если же второй части, т.е. удобству занятий, вредила доныне крайняя теснота, соразмерно с числом посетителей, читальной залы, то и это вскоре и вполне устранится с устройством новой.
Наконец, соблюдение третьего условия было предметом ежеминутной моей заботливости только в самое первое время моего управления. С тех пор оно обратилось в жизненное правило самой службы при Библиотеке и не только до меня никогда не доходило ни одной жалобы на его нарушение, но, напротив, я имею удовольствие слышать, беспрестанно и от лиц всех сословий, самые благодарные отзывы о предупредительности, встречающей каждого в Библиотеке. Теперь уже давно считается общим в ней девизом, что не публика для нас, а мы для публики.
Соединение всех вышеисчисленных условий не осталось бесплодным: в 1850 году было в Библиотеке всех читателей 7720, а в 1858 — 34.275 (в 1859 г. число это, по сравнению с теми же месяцами прошлого года, еще увеличилось); в 1850 г. было вытребовано в чтение 16.076, а в 1858 — 71.396 книг. Постепенное возрастание той и другой цифры видно из следующей таблицы:
1850 | 1851 | 1852 | 1853 | 1854 | 1855 | 1856 | 1857 | 1858 | |
Число читателей | 7.720 | Этот год не входит в счет, потому что Библиотека, за капитальными переделками, была закрыта с половины мая. |
15.110 | 17.897 | 20.645 | 23.755 | 27.867 | 31.151 | 34.275 |
Число вытребованных ими книг | 16.076 | 27.587 | 32.345 | 34.475 | 32.446 | 51.593 | 68.180 | 71.396 |
Вообще, ежедневные факты свидетельствуют, что в настоящее время уже почти ни один серьезный ученый труд в нашем отечестве не совершается без помощи материалов Публичной Библиотеки. Все слои публики привыкли видеть в ней свою библиотеку, свой кабинет, привыкли к ней обращаться и для пополнения и довершения многолетнего усидчивого труда, и для мимолетной, быстрой справки. Но не одни отечественные ученые и любители являются в Библиотеку; сокровища ее привлекают в далекий и дорогой для жизни Петербург и многих иностранцев. Еще в эту минуту усердно работают в ней приехавшие, собственно для нее, французский Бенедиктинец аббат Питра, прославившийся своими сочинениями по патристике; возродитель лужицко-сербской народности и письменности Смоляр и известный во всей Европе лейпцигский библиограф Эттингер. Иностранные журналы наполнены статьями о нашей Библиотеке, и многие путешественники, через знакомство с нею, распространили за границею более правильные, чем прежде, понятия о действиях нашего правительства к развитию народной образованности.
Наконец, занимательные и поучительные выставки, встречающиеся ныне в Библиотеке на каждом шагу, не могли не увеличить и числа любопытствующих ее осматривать. В 1850 году таких любопытствовавших было 89, в 1858 —2176. Если последняя цифра, хотя и превосходящая первую почти в двадцать пять раз, все еще, по сравнению с заграничными библиотеками, крайне незначительна для города, каков Петербург, то едва ли не должно приписать это, отчасти, чрезвычайно малому в нашей столице числу людей, могущих свободно располагать своим утренним временем, а отчасти и национальному нашему характеру, наклонному откладывать до другого дня всё, чего нет необходимости сделать непременно сегодня. Некоторым этому подтверждением может служить то, что самую большую часть наших посетителей составляют иногородные, не всегда могущие рассчитывать на завтрашний день, и образованные иностранцы, из которых почти ни один не оставит Петербурга, не осмотрев Библиотеки.
Говоря об употреблении Библиотеки и о приносимой ею пользе, я позволю себе сказать, что если она принуждена была, для настоятельнейших своих нужд, обращаться к продаже части своих дублетов, то в эти десять лет неоднократно и делилась ими с другими общественными учреждениями безмездно. Так, в разное время принесены ею были в дар более или менее значительные собрания книг библиотекам: зименковской сельской, виленского археологического общества, городским: одесской, керченской и архангельской, пятигорской, варшавской медико-хирургической академии, еврейским казенным и раввинским училищам, а также библиотекам иерусалимской, афинской и некоторым другим за границею. Сверх того испрошено было мною несколько экземпляров разных роскошных изданий, напечатанных на иждивении нашего правительства, для более значительных иностранных библиотек, что ознакомило Западную Европу с движением в нашем отечестве науки и искусства.
Дав таким образом отчет во всем, чтó совершено по Императорской Публичной Библиотеке в последние десять лет, я весьма далек и от убеждения, что в ней сделано уже все, что можно было сделать, и от мысли, чтобы посильные ее успехи относить исключительно к себе. Многое было подготовлено моими предместниками, а в том, чтó совершено в мое управление, на первом плане стояли, сверх упомянутых выше особых благоприятных обстоятельств, с одной стороны — благородное и просвещенное содействие и полезные советы князя Одоевского, в котором я нашел себе не только ревностного помощника, но и истинного друга, с другой стороны — опытность и добросовестная деятельность ученых наших библиотекарей, большею частию тех самых, которыми Библиотека была обязана счастливому выбору Д.П. Бутурлина. В начале я употребил немало времени, чтобы ознакомиться с организмом огромного учреждения, какова Библиотека, а сверх того на мне, и тогда, и после, постоянно лежали еще другие служебные обязанности: следственно, без тех знаний и без того честного желания пользы делу, которые я встретил в моих сотрудниках, никакое личное с моей стороны усердие никогда не привело бы к тем результатам, которые были достигнуты единственно общими нашими усилиями.
При благом Монаршем споспешествовании, при собственной, более окрепшей опытности, при содействии беспристрастной гласности, при внимании, наконец, и должном уважении к общественному мнению, — Библиотека и впредь будет точно так же дружно стремиться к ускорению начатого, к окончанию неоконченного и к устранению существующих еще в ней недостатков. Таково, по крайней мере, горячее мое желание, основанное на том глубоком убеждении, что общественные книгохранилища, соответственным образом устроенные и действующие, составляют вообще один из плодотворнейших проводников просвещения, а у нас, при нашей отдаленности от главных книжных центров, еще более, нежели где-либо. “Откройте только библиотеки, — сказал недавно один писатель, — и читающие тотчас найдутся”. А где есть читающие, прибавлю с моей стороны — там уже начинается и наука, без которой, в настоящее время, нет ни света, ни силы.
Подписал: Директор, статс-секретарь барон М. Корф.
20-го октября 1859 года.
¹ Эта цифра, в которую входят также журналы, газеты, календари, книгопродавческие каталоги, отчеты благотворительных обществ, разные летучие листки и т.п., составилась, впрочем, не из одних покупок Библиотеки, но и из множества приношений, сделанных ей разными установлениями и частными лицами, со стороны которых мысль моя, как только она огласилась, нашла себе общее и радушнее содействие.
² Это исчисление, равно как и все последующие, доведено здесь до 1 октября 1859 года.
³ Еще прежде этого г. Собольщиков, участвовавший в обсуждениях о нынешнем порядке расстановки книг в Публичной Библиотеке и первый приведший его в исполнение в отделении иноязычных писателей о России, изложил в журнале Министерства Народного Просвещения 1858 года наблюдения и опыты свои в статье: Об устройстве общественных библиотек и составлении им каталогов.