П.А. Кропоткин
Листки «Хлеб и Воля». 1907. № 8, 15 февраля. С. 1–2.
По мере того как русская революция подвигается в своем развитии, всё яснее и яснее определяется двойственный характер, политический и экономический, который она должна принять, если ей действительно предстоит двинуть дело народного освобождения.
В одном из предыдущих номеров мы уже указывали, что в тайном правительстве, составленном под начальством Трепова для противодействия либеральным уступкам 30-го октября, выдающуюся роль играли крупные землевладельцы: граф Игнатьев, князь Путятин и многие другие, а также некоторые великие князья, принадлежащие, как известно, к числу самых крупных землевладельцев в России.
Чиновные защитники самодержавной власти и крупные землевладельцы вступили, таким образом, в тайный союз, чтобы всячески помешать водворению в России каких бы то ни было зачатков политической свободы, а с другой стороны — помешать русскому народу в его стремлении отобрать землю у трутней и передать ее тем, кто сам пашет и сеет своими руками.
Теперь становится также известным, какую роль дворянство играло в распущении первой Думы. Разгон думцев более всего был вызван страхом землевладельцев, — как бы разговоры о земельных законах, поднятые в Думе, не усилили агитацию в пользу захвата земли среди крестьян. Этот «красный» призрак, которого помещики так жестоко боялись уже в 1861 году, что тогда уже положили конец освободительным реформам из боязни крестьянских восстаний, — этот красный призрак, оказывается, страшил перергофскую придворную челядь гораздо больше, чем скромные пожелания кадетов насчет «ответственного министерства».
Всякий мало-мальски опытный в политике человек понимал, конечно, что «политические» партии русской Думы примирятся и с формально неответственным министерством: мирятся же с ним, вот уже 30 лет, немецкие либералы и социал-демократы в Германском Парламенте!..
Придворная же челядь хотя и предпочитает самодержавие, но мирится, как мы видим это в Западной Европе, даже с английским парламентом, лишь бы ей предоставляли всякие «конституционные» пути для грабежа народа… Лишь бы «собственность», земельная, промышленная и торговая, была сохранена в целости! Лишь бы земля оставалась предметом частной купли и продажи, лишь бы крестьянин продолжал жить впроголодь, лишь бы государство делало займы, министерства давали концессии и создавали нефтяные, каменноугольные, водопроводные, подрядные и всякие другие монополии!..
Собственники, и прежде всего крупные землевладельцы, прямо стали, следовательно, на сторону крупных чиновников и бюрократов, и вместе с ними потребовали разгона Думы.
Но этого мало. Теперь оказывается, что и во всей ужасной, неслыханной в мире реакции, царившей за эти последние десять месяцев, самое деятельное участие принимал — не кто иной, как «Совет Объединенных Дворянских Обществ».
Русская печать, действительно, массою фактов доказала, что этот «Совет», составленный из представителей дворянских обществ всех губерний, поддерживал систематические сношения с правительством, и что самые отчаянно-реакционные мероприятия петергофского правительства были ответом на просьбы и пожелания, высказанные в письмах и записках, поданных Советом Дворян во дворец.
У петергофского тайного правительства, о котором мы писали в № 4 «Листков Х[леба] и В[оли]», была таким образом, своя тайная Дума — Совет Объединенных Дворянских Обществ. И в этом Совете главными руководителями были самые ярые защитники старого порядка, экономического и политического. Достаточно сказать, что душою их состоит граф А.А. Бобринский, крупный землевладелец, заводчик и коммерсант.
Нужно ли прибавлять также, что в неслыханных зверствах, доходящих до пыток, совершаемых в Балтийском крае, душою всех этих зверств и их тайною пружиною являются остзейские дворяне, из которых большинство не только помещики, но также и промышленники.
За последние годы, когда, к несчастию, в России царила нераздельно социал-демократическая метафизика, сильно развилась у нас манера разбивать всю сложную историческую жизнь народов на клеточки, каждой клеточке давать свое название: «феодальный», «буржуазный», «социалистический» и так далее, и сообразно этим названиям расписывать прошедший и будущий ход истории и выводить программы практической деятельности. То, что проделывают в теперешних школах, где экзамен — всё, а знание неважно, и где для того, чтобы ученик мог запомнить к экзамену кучу разрозненных фактов, историю народов разбивают на совершенно искусственные, диалектические периоды, — то же самое перенесли, к сожалению, и в разбор действительной русской жизни. Из такого разбора и выводили, например, что теперь надо бороться только с «феодальным строем», — с самодержавием — а капитализм, как строй будущего, ведущий к социализму, не только не надо трогать, но надо еще содействовать его насаждению, — например, путем уничтожения сельской общины и обращении всех крестьян в голодающих пролетариев.
Нечего и говорить, что все эти ученические деления рухнули, как только их пришлось приложить к действительной жизни, с ее реальными, сложными отношениями. «Феодальный строй» самодержавия, оказывается, так тесно сплелся с крупною промышленностью и с монопольною торговлею, что самыми ярыми защитниками политического бесправия оказались — как всегда было в истории — все богатые, т.е. землевладельцы, крупные чиновники, крупные фабриканты, коммерсанты, и т.д., и т.д. Все они убоялись революции, и за исключением немногих перебежчиков все поторопились перейти на сторону реакции, лишь бы обуздать народ.
Уже скопидом Александр III, хоть и «феодал», но не хуже другого «феодала», Бисмарка, знал цену биржевым бумагам и под шумок скупал те из них, что «понадежнее», для своих деток. Что же до теперешних великих князей и княгинь, то не только они крупные удельные и частные землевладельцы, но все они пустились также и в промышленность или коммерцию: кто торгует лесами на Ялу, кто курит водку, кто курами торгует, и для них, для всех, «экспропряция» земель без должного вознаграждения — такой же ненавистный красный призрак, как и для французского лавочника.
Об других крупных землевладельцах и говорить нечего. Все они только тогда добровольно согласятся на признание конституционного строя в России, если либеральные наши партии дадут им залог (как дали республиканцы во Франции в 1848 году), что они будут держать крестьянскую массу в той же страшной пролетарской нищете, а городских рабочих в том же повиновении, как их держало до сих пор самодержавие.
Но если эти наши замечания справедливы, то ясно становится одно. Борьба, начатая русским народом, не может ограничиться борьбою за политические права. На стороне самодержавия стоит капитал и землевладение. И покуда народ не начнет бить этих сторонников рабства по больному месту — не в Думе, а на месте, в поле, на фабрике, на нефтяном заводе, на рыбной тоне, на пароходе и т.д., и т.д. — до тех пор не получит он никакого облегчения своего рабства.
Все, кто не признаёт этого, играют в руку угнетателям народа.