П.А. Кропоткин
Листки «Хлеб и Воля». — 1907. — № 17, 21 июня. — С. 1–2
Лондон, 20 июня 1907.
Реакция ликует. Она нашла предлог распустить Думу — притом так, чтобы уверить крестьян, что их депутаты не сумели «поберечь Думу», а сами сделали ее роспуск неизбежным, пустившись в тайные заговоры.
Вот уже недели две, как упорно говорилось в Петербурге, что Петергофское тайное правительство решило распустить Думу, изменить избирательный закон так, чтобы усилить влияние дворян и купцов на выборы, и раньше чем соберется новая, куцая Дума, — начать по всей России массовые аресты.
Такие слухи, как и следовало ожидать, вызвали в Европе всеобщее страшное падение всех русских процентных бумаг. Четырехпроцентный заем упал до 71 руб. (за сто), и в конфиденциальном докладе Николаю министр финансов заявил (11 июня), что обошлись эти слухи России, в первую же неделю, во сто миллионов рублей чистой потери.
Но деньги, теряемые Россиею, платит не царь и не великие князья: а потому — какое им дело: лишь бы им еще поцарствовать и покутить на мужичий счет!
Дума, изволите видеть, не довольно почтительна к ним. Дума вселяет в крестьян надежду на получение назад земли, разграбленной у них, — и этого уже достаточно. Николай II, вкупе с великими князьями и всякими погромщиками, решил разогнать Думу.
И вот, 14 июня, Столыпин потребовал от Думы, чтобы она издала приказ об отдаче под суд всей социальдемократической партии — 55 человек — и об немедленном аресте 16-и из них, в том числе Озоля, Алексинского, Джапаридзе и Церетели.
Предлог — очень простой. Рни обыске на квартире соц.-дем. депутата Озоля нашли расписку какой-то владивостокской соц.-дем. группы в получении3500 экземпляров какого-то воззвания к солдатам, и нашли просьбу какой-то военной организации, обращенную к соц.-дем. центральному комитету — дать концерт в из пользу!..
И всё это сделано так нагло, что преследуют не тех, кто просил дать концерт, а всю соц.-дем. партию в Палате, которая никаких концертов не давала!..
Ясно, что если преследуют огулом 55 человек, то никаких определенных данных для преследования нет; а очень просто, Николай II, которого все личные склонности лежат к Пуришкевичу и всяким погромщикам, вообразил, что в черносотенном «Союзе» он нашел нужную силу для борьбы со всем русским народом и, подобно Наполеону III, решился произвести свой государственный переворот.
Опасную игру затеяли вы, Николай Александрович! Если до сих пор Русская революция отделяла Николая II-го от генерала Мина, от Трепова, от прокурора Павлова и т.под., — то только потому, что в России держалась вера, что Николай II не заодно с великими князьями, которые готовы залить Россию кровью, лишь бы грабить ее по-прежнему; что он уступает им по слабости характера, но в душе — не с ними.
Но за последний месяц Николай II всё сделал, чтобы подорвать ту добродушную веру. Он доказал, что его личные симпатии лежат именно к великим князьям, которые хотят крови; что если он, по временам, и говорит другое, то это — лишь минутная слабость, или же военная хитрость, и что ему всякое проявление свободы в России, всякий подъем забитой нации — так же ненавистны, как они были ненавистны Людовику XVI-му и Карлу I-му.
Маски, стало быть, сброшены в Петергофе. Петергофские правители являются тем, что они есть, и гласно говорят народу: «Прочь иллюзии на наш счет! Мы правили до сих пор топором и веревкою, — такими мы и останемся!»
«Завтра будет пиф-паф!» — шутил с дамами великий князь Владимир, в одном петербургском салоне, накануне бойни, устроенной им против Гапоновской манифестации рабочих.
Что ж, господа, пусть будет по-вашему!
Дума предлагала вам ветвь мира. Вы ее не хотите; вы хотите «пиф-паф!»
Прекрасно. Русская революция примет ваш вызов.
Государственный переворот совершился. В воскресенье, 16-го, Дума была распущена царским манифестом. Новые выборы объявлены на 1 (14) сентября, но уже по новому избирательному закону, который вносит в выборы сословный элемент и урезывает представительство Польши и Кавказа.
При этом, Николай II объявляет громогласно свои самодержавные права — не соблюдать основные законы Империи и изменять их согласно своему личному произволу.
Что крови прольется в России из-за этой, изменнически подготовленной выходки Николая II-го — страшно подумать.
Манифест Николая, вероломно подготовлявшийся в то самое время, как царь заигрывал с председателем Думы — прямой призыв России ни в чем более не верить царю из Романовых.
Это — прямой призыв к гражданской войне; это — призыв окраин, особенно Польши и Кавказа, к отделению оружием от изолгавшихся правителей России.
Пугачевщина, новое Польское восстание и реки крови — вот неизбежные последствия царского манифеста — если только власть останется в руках теперешних вероломных правителей.
В комплект «Листков „Хлеб и Воля“», хранящийся в Российской Национальной библиотеке, вплетен литографированный листок (4 ненум. с.), содержащий ядовитую, хотя и не совсем справедливую критику на эту статью. Приводим этот текст целиком.
Действующие лица:
Петр Алексеевич — редактор одной из многих конституционных газеток, очень уверен в том, что Николай Александрович читает только его газетку, как некогда читал Александр Николаевич Герценский «Колокол», а потому все статьи в этой газетке, как предназначенные для стола Николая Александровича, тоном и формой вполне соответствуют своему высокому назначению.
Николай Александрович — император большой страны, где происходит восстание, почему, понятно, его приказы выполняются только полицией и шпионами да еще… государственной думой. Положение вещей в стране такое: народ рвется повесить Николая Александровича на осине, но дума отстаивает его, но не совсем удачно, за что Николай Александрович, наконец, сердится и немилосердно разделывается с подхалимой-думой.
Петр Ал. встревоженный судьбой думы, внушительно говорит:
Николай Александрович!
Николай Алекс. вопросительно поднимает глаза.
Петр Ал.:
Вы затеяли опасную игру, многоуважаемый Николай Александрович! Если до сих пор русская революция отделяла вас от таких негодяев, как генералы Мин и Трепов или Павлов, и в вас еще не всадили несколько штук браунингских пуль, то только потому, в том моя порука, что во всех (наверно, следует понимать — во всех редакторах — пр.пр.) держалась вера, что вы не заодно с великими князьями, которые одни готовы залить Россию кровью, что вы уступаете им по слабости характера, но в душе — вы благородная душа — и с нами!
Николай Алекс. тает от возвышенных слов Петра Алексеевича и в такт кивает головой.
Петр Ал. (еще строже):
Но теперь вы доказали, что ваши личные симпатии лежат не к нам, а к князьям!
Николай Алекс.:
Помилуйте, Петр Алексеевич, для чего мне такая дума, которая не могла остановить резню народа моих генералов, губернаторов, полиции и шпионов, эдак они всех перережут, что я тогда буду делать?!
Петр Ал. (перебивая):
Но ведь Дума (редактор пишет слово дума всегда с заглавной буквой) предлагала вам конституцию, ветвь мира!
Николай Алекс. машет рукой.
Петр Ал.:
А вы не хотите конституции, вы хотите «пиф-паф». Прекрасно! Поверьте мне, русская революция примет ваш вызов и сделает «пиф-паф»!
Николай Алекс. очень удивлен шутовским «пиф-паф», но спохватившись, многозначительно тычет на лоб Петра Алексеевича.
Петр Ал. (продолжает с горечью в сердце):
Так вы хотите, чтобы от нашей бедной родины отделились Польша и Кавказ?! Вы хотите разорить нашу родину! (Кричит в исступлении:) Я не позволю!!!!
Николай Алекс. недоумевающе широко раскрывает глаза; он поражен, зачем это Петру Алексеевичу — антипарламентаристу — понадобилась дума, а также и Польша с Кавказом, но вспомнив «пиф-паф» (свое же полоумие от клинка японца он давно забыл), произносит:
Старик уже выжил из ума!
Занавес опускается при аплодисментах сотрудников «Л. „Хлеба и Воли“».
Составлено по № 17 «Листков „Хлеба и Воли“».
| Алфавитный каталог | Систематический каталог |