С.-Петербург, 28 августа 1857 г.
Очень, очень давно не писал я тебе, милый друг Саша, и на то были причины: 1) я только 23-го поступил сюда, а до того времени жил с своей не любезной, а проклятой мачехой [1]. Нынче только собрался писать и сам не знаю, с чего начать — так много накопилось. Начну с первого твоего письма.
Напрасно ты буквально понял мои слова — я не одного с тобой мнения! Нужно было сказать о Серве [2], но я не сказал, чтоб не поняла мачеха, а то бы она вывела, что ты веру переменил и т.п.
«Je ne suis pas poète» [3] — сказал я и теперь вижу, что, может быть, ошибся. Я писал это не думая, а по всегдашнему убеждению, давно укоренившемуся во мне, и потому, что я прежде никогда не любил читать стихов. Ты тоже странный: даешь совет и извиняешься. Неужели ты думаешь, что я обижусь за совет, скажу, как прежде говаривал: ты старше меня только одним годом. Я всегда, всегда буду за совет благодарен: если он мне не понравится, неужели я это скрою от тебя?
На первое твое письмо ответил, — на 2-е почти не могу. Проклятая мачеха взяла его, вот как это было. Экзамен по случаю свадьбы Михаила Николаевича [4] был отложен до 28-го, следовательно, с ним вместе и мое поступление, а пока мы жили в одной гостинице рядом с железной дорогой, куда мачеха посылала каждый день смотреть, нет ли писем. Раз, когда я ходил к Желтухину [5] за чем-то и пришел, она мне отдала твое распечатанное письмо и как-то намекнула (не помню как, только очень хитро), что прочла, сказала, что ты пишешь глупости, но она не обижается на твои названия ее, как-то: «милейшая мачеха» и т.п., а потом прислала все вещи, но письма твоего не было; я спросил и получил ответ, что оно у нее, зачем оно ей, — не знаю, может быть, покажет папаше (она едет в Ярославль и велела никому не говорить). Дела батькины не знаю как идут; он не унывает; теперь начинает утешаться, что его дело [6] скоро кончится.
Ну, заболтался я о батьке и о матке. Довольно. Скажу о себе. До сих пор я ничего не пишу, ничего еще не придумала моя глупая голова, да и признаться не до того было в первое время: теперь начинаю привыкать, а вместе с тем помышлять о нашей литературе, задавать себе вопросы: что писать? что переводить? Положим переводить найдется что, но теперь еще неоткуда взять. У Кравченко [7] есть хорошие книги, но я не хожу к нему в отпуск по милости мачехи. Расскажу тебе дело последовательно: в самом начале просили Кравченко сообщать «все, все». Он так и делал, писал каждый день о делах, потом каждые две недели сообщал ход дел. Раз, перед тем как папашу предали суду, он написал мачехе, что «дела идут скверно, принимают дурной оборот, что папаша может быть предан суду. Но что это дело может кончиться пустяками, что не пишу князю, чтоб не быть зловещим ворогом, а вы передайте ему это в удобную минуту».
Это подействовало на нервы ее сиятельства. Они испугались, при мне рассказывали папаше, что Николай Павлович рад папашиному несчастью, что он написал это, чтоб убить ее. «И ты напиши ему, дружочек, чтоб он не смел мне вперед писать, разругай его». Одним словом расписала это так, что батька под ее диктовку написал Леночке [8] такое письмо, что она несколько дней плакала, разругал ее и ее мужа. Спрашиваю: за что? Из-за каприза этой подлой бабы. Она же сказала мне в деревне, что не позволит мне часто ходить к сестре, что там много говорят вольного и т.п. и что она напишет об этом мужу. И написала она, действительно, и так написала, что папаша запретил мне ходить к Кравченко. Ей, конечно, полезно ссорить Кравченко с отцом. Леночка, как знаешь, должна была родить в августе. Она родила в ночь с 11-го на 12-е число, очень долго и ужасно мучилась, так что чуть не умерла, и что же? Бесполезно страдала, потому что ребенок тотчас умер… Мы приехали в Питер на 3-й день после ее родов, и не видели ее дней пять, теперь, слава богу, здорова, поправляется, но очень грустит.
Ты говоришь, что много намекаешь в своем «Детстве» [9] на воспитание, это отлично, но в таком случае пристанет ли название «Рассказов», не лучше ли «Воспоминание о детстве» или что-нибудь в этом роде. Ты пишешь, что хорошо бы вывести Никольское [10] в повести, я сам имел уже эту мысль — вывести его в повести, где хотел рассказать поступление в школу, впечатление от нового города: об этом кажется, немного трактовали, а так как теперь мемуары очень в ходу, то отчего бы и не поместить; одно только меня удерживает, не много ли это будет, что два Кропоткина оба пишут о детстве. Переводить не могу еще по той причине, что можно было бы купить какую-нибудь книгу, но… денег нет. Мне на собственные надобности не дано ни гроша, а дали три рубля сер., чтобы писать письма каждые 2 недели в Никольское и каждые две недели папаше, эти же деньги употреблять и на мытье перчаток, а «на орехи» не дали ничего. Не знаю, что делать. О «Сборнике» [11] вот мое мнение: выдавать бессрочными выпусками, но чтобы мы не заленились (ведь русский человек, я сужу по себе, если дать ему волю, заленится ужасно и ничего не станет делать), назначить не менее как 4 книги в 15 листов каждая. Здесь ни одного человека нет, кто бы занимался литературой, двое или трое читают охотно, но предпочтут французский роман дельной русской книге. Следовательно, надежда на чье-либо сотрудничество должна лопнуть, мы одни деятели в «Сборнике».
Прескверно писать письма в Корпусе, беспрестанно мешают, начал 28 вечером, а теперь 31. Да, кстати, поздравляю тебя с твоими именинами и желаю… ну что для тебя лучшее, то и желаю.
Ты, может быть, уже знаешь, что я поступил в 5-й класс, т.е. во 2-й общий, срезался из математики. Я во все лето не брался за нее ни разу буквально, поэтому мне придется сидеть 5 лет, а если прибавят 5-й общий (а здесь об этом сильно поговаривают), то 6 лет, а здесь-таки скука порядочная, приходится слушать такие вещи, которые уже надоели: именно священную историю, арифметику и т.п. Притом с самого начала я наделал каши. У нас в саду есть место, где сидят камер-пажи. Я этого не знал и пошел туда. Они мне закричали: «Эй, ты, прочь отсюда!» Думая, что это товарищи, я закричал, что подойду ближе, и пошел к кеглям. Они бросились на меня, и если бы не Талицын, которого ты, может быть, помнишь, они бы меня поколотили. Вследствие этого начали надо мною смеяться, не давали пройти ни шагу, чтоб не закричать: «Князь… (маленькая пауза) Кропоткин, или Хропоткин, Хопоткин», так что все в старших двух классах называли меня так; я смеялся, шутил, сам говорил им, когда они меня по нескольку раз в день спрашивали, как моя фамилия, теперь это все утихает, и только два дурака продолжают трунить, так что теперь еще жить можно.
Прощай. Скоро, может быть, начну писать что-нибудь и пришлю на имя Добрицкого (не помню его имени, ни где он живет) и остаюсь любящий тебя твой брат
П. Кропоткин
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л.1–2 об.
Переписка. Т. 1. С. 31–32.
1. Вторая жена отца Кропоткина — Елизавета Марковна, дочь адмирала черноморского флота Карандино. Алексей Петрович Кропоткин женился вторым браком в 1848 г., когда Петру Алексеевичу было шесть лет, а его брату Александру — семь с половиной. Из дальнейших писем видно, что мачеха старалась восстановить мужа против своих пасынков, что ей в конце концов и удалось. Такое отношение мачехи дало повод мальчикам наградить ее эпитетами «проклятая» и даже «Пугачиха».
2. Мигель Сервет (Серве; 1511–1553) — испанский мыслитель, теолог, естествоиспытатель, сожженный в Женеве в как еретик.
3. «Я не поэт» — (фр.)
4. Вел. кн. Михаил Николаевич (1832–1909) — брат царя Александра II, главный начальник военно-учебных заведений. Вступил в брак с принцессой Баденской, вел. княгиней Ольгой Федоровной 16 августа 1857 г.
5. Владимир Петрович Желтухин (1798–1878) — генерал от инфантерии, директор Пажеского корпуса в 1854–1861 гг.
6. «Дело» отца заключалось, по рассказу П.А. Кропоткина Н.К. Лебедеву, в следующем: против А.П. Кропоткина было возбуждено в 1857 г. преследование за злоупотребления по службе. Чтобы угодить своему корпусному командиру генералу Н.И. Гартунгу, А.П. Кропоткин по его просьбев разряд «неспособных» одного из солдат, служившего у Гартунга «за управляющего». Этот проступок едва не стоил А.П. Кропоткину генеральского чина, которого он добивался всю жизнь. Благодаря связям и хлопотам жены дело удалось уладить, и отец Кропоткина при выходе в отставку получил чин генерал-майора.
7. Кравченко Николай Павлович — зять Кропоткиных, женатый на старшей сестре Петра и Александра — Елене Алексеевне.
8. Старшая сестра братьев, жена Н.П. Кравченко.
9. Речь идет о повести, которую собирался писать Александр Алексеевич и которую Петр Алексеевич хотел поместить в их ежемесячном рукописном журнале «Временник» (см. прим. 11).
10. Никольское — родовое имение Кропоткиных, село Мещовского уезда Калужской губ. Переезды в Никольское и летняя жизнь в нем описаны в «Записках революционера».
11. Речь идет об издании рукописного сборника. До поступления в корпус П.А. «издавал» рукописный журнал «Временник» (вероятно, в подражание «Современнику»). в этом «журнале» П.А. и его брат помещали свои первые литературные опыты.
В 1906 г. в с. Никольском среди старых бумаг на чердаке было найдено несколько номеров «Временника» и четыре листка «Алфавитного указателя» статей в «Временнике» за 1856–1857 г., писанные рукой Петра Алексеевича. в этом указателе под буквой К имеется список статей и заметок, писанных П. А. Кропоткиным. Здесь мы приводим этот список полностью: Кропоткин П.А. «Воспоминание», стих. 1856, 1, стр. 46. Кручина Абдул-Меджида, стих. Ibid., 51. «Не все бывает так, как мы хотим», повесть 1856 г., XI, стр. 53–59, 73–XI. Стих., ibid., 70. Рассказ денщика, 1856, 91, 101, 107, 116, 136, 146. Герои, отрывок из повести, 1856, I, 94, 99, «Деревня ночью», стих., ibid., 105. «Неверность», повесть, 1856, II, 4. «Весенняя прогулка», рассказ, ibid., 53. «Урок», повесть, пер. с франц., ibid., 91, 113. «Рассказ старухи», 1856, II, 105, 1856, III, 5, 29. «Взгляд на войну», 1853–1856 г., 1856, II, 123. «Об уме», пер. с фр., 1856, III. Слов. 15. «О пользе удобрений из гипса и навоза для хлебных растений», пер. с франц., 1856, III. Слов. 42. «Две ивы», повесть, пер. с франц., ibid.,35, 49. — «Изобретение гравировки», пер. с фр., ibid., 67. — «Раздел земли», — Шиллера, пер. с фр., ibid., 90. — «Приключение в губернском городе К.», рассказ. ibid., 93. — «Вечер у соседей». Первая половина 1857 г., II, стр. 49. Вторая половина, ibid. 69. «Пребывание в Унцовске», очерки. Первая половина 1857, II, 45. Вторая половина 1857. III. стр. 1. «Роскошь в Париже при Людовике XIV», 1857, II, 119 стр. Перевод из Ламартина, «Мысли о боге, или Иегова», 1857, 111,73. — «Первая любовь», элегия, ibid., 83. — «Воспоминания о детстве или скрытая жизнь», ibid., 93. «Дуб», ibid., 112. «Современная летопись в 1856–1857 г.». Дальнейшие страницы «Указателя» до буквы У утеряны.
10 сентября 1857 г.
Пишу тебе заблаговременно, буду писать понемногу, милый брат Саша, а потом соберусь и отправлю. У меня теперь есть 1 рубль сер.; мне мачеха оставила 1 руб. на подсвечник, а Кравченко мне дал свой подсвечник, а 1 руб. и остался у меня.
Скажу тебе сперва, что я начал писать повесть: «Поступление в Корпус». Я размыслил и решил так: 1) что в одном журнале 2 повести из Детства это не беда, об этом и говорить не стоит; 2) я могу под псевдонимом и 3) в нашей школе могут быть без различия все наши опыты, притом же теперь потребность на мемуары. в этом я буду иметь в виду Никольское, моего отца, потом, главное, Корпус и злоупотребления в нем, следовательно повторения того же не будет, наконец и Аксаков и Толстой писали о детстве, о разлуке с семейством и об им сочинениям рады, тем более, что я о детстве ничего почти и не скажу, это показывает заглавие. Перешлю я ее тебе в письмах, тонкой бумаги можно класть в конверт 4 листа, а на 4 листах можно много уписать.
Скажу о переводах. Пока еще я ничего не нашел. Я у Кравченко был только два раза, потому что 3 сентября только мне пришло разрешение ездить в отпуск. У него есть «Dictionnaire philisiphique de Voltaire» 12 томов, он запрещен и не переведен. В нем найдешь объяснение всех слов, встречающихся в области философии, например: «Esprit, Enterrement, Nature, Fin du monde, Superstitutions» и т.п. Эти слова объясняются (т.е. говорится об их происхождении, о том, что они такое и т.п., по 2, по 3 и по 10 страниц), и можно из них выбрать от А до какой-нибудь буквы. Вольтер объясняет это легким слогом, и эта книга самая лучшая из всех его сочинений. Не знаю, можно ли мне будет выбрать что-нибудь небольшое для нашего «Сборника»? У Кравченко есть отличные исторические сочинения, но очень большие. Впрочем в корпусной библиотеке есть: «Histoire des révolutions» — посмотрю, может быть, в ней есть отдельные статьи, и переведу.
Продолжаю писать «Поступление в Корпус», и замечаю большую перемену в слоге, пишется не так плавно, не так скоро, как прежде, и едва ли выйдет из этого что хорошее, впрочем надежды не теряю, и может быть, эта перемена к лучшему, труд будет пообдуманнее. Он будет не менее 7 листов, а может быть и больше.
Мачеха взяла твои два письма у меня из шкатулки, оставшейся дома, когда я был в Корпусе первый день, и повезла их батьке, ему очень не понравилось твое письмо о религии, об арианском учении, и он запрещает мне писать тебе, поэтому ты не говори, что получил мои письма. В этот раз напишу тебе с Леночкою. Пиши ты, когда будут деньги. Здесь получить письмо от тебя будет вдвое веселее, чем в деревне, а там-то уж как черт знаешь чего, ждешь писем; тут, брат, страшная скука, делать решительно нечего и почти некогда, заняты пустяками, в классах читать трудно, а главное — нечего. Всего 150 человек (я почти всех знаю) и по крайней мере у 90 я в разные времена спрашивал книг, и ни у кого нет, в библиотеку еще не пожертвовал ничего и брать не могу. Скажу о моем житье в Корпусе. Мне хорошо, а главное тем, что меня полюбили все товарищи даже до 1-го класса (2-й специальный состоит из камер-пажей, которые все меня возненавидели), так что мое положение не худо. Здесь камер-пажи имеют огромнейшую власть, заставляют делать всё, что хотят, и за малейшее сопротивление отколотят или накажут. Я с первого же раза (на 2-й день) насолил, конечно по незнанию этих правил, а на 2-й неделе по знанию их. За 1-е ко мне все приставали, как ты знаешь, за 2-е отколотили. Один камер-паж велел мне приходить качать его на качелях в саду. Я ходил раза два, а на третий не пошел и ушел наверх. Он явился ко мне, раскричался, ударил раз шесть фуражкой и, бросив ее на пол велел поднимать. Я не поднял. Он рассердился, сконфузился (это было при всех) и ушел. За это он прибил меня несколько раз линейкой, так что у меня два дня болела рука, по которой он бил. Потом мне все старички советовали, если он тронет еще раз, идти к генералу. Я находил это нечестным, но все решительно говорили, что так, как они делают это с нами, жалуются на нас, то должно тоже сделать это и с ними. Кто-то мне сказал, что за это они меня отколотят, и когда я это сказал другим, то из 2-го и 3-го класса мне сказали, что если они тронут меня, то все заступятся; теперь этот господин, который бил меня, совершенно перестал меня трогать. Здесь впрочем собираются все-таки отпотчевать камер-пажей, потому что достаточно было раз напомнить, чтобы возбудить охоту сбавить спеси у этих молодцов.
Фу ты, сколько я наговорил о себе, и лист почти весь, больше листа нельзя. Впрочем надеюсь через неделю опять написать тебе, потому что это письмо сверхкомплектное.
Нынче (14 сентября) получил твое письмо, скоро отвечу на него; я очень рад случаю писать о Толмачевых. «Поступление в Корпус» брошу на время. Это тем приятнее, что «Поступление в Корпус» шло плохо, кажется — я толковал о семействе. в следующем письме поговорим поподробнее обо всем. Я получил книги от Маликова нынче же. Прощай.
Твой брат
П. Кропоткин
14 сентября.
В корпусной библиотеке есть «Decouvertes modernes» [1]. Перевести что-нибудь! Я думаю, да. А впрочем, предпочту «Tableaux des révolutions [2], если можно перевесть оттуда. Нынче я пожертвовал «Горе от ума» и с понедельника буду брать книги из библиотеки. Теперь мне позволили ездить в отпуск, и пиши пока к Николаю Павловичу [3].
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л. 3–6 об.
Переписка. Т. 1. С. 48–50.
1. «Современные открытия».
2. «Картины революций».
3. Кравченко, мужу старшей сестры Петра Алексеевича.
18 сентября [1857]
Статейка об издании очень хороша, но вот чего я боюсь, судя по себе: желая выпускать свои сочинения в год только книжку, я боюсь залениться, имея в виду, что время впереди, в свободное время очень легко могу заняться чем-нибудь другим, чтением например, а не сочинением, не буду напрягать своих способностей, а буду писать так, для развлечения, для забавы; не знаю, как ты, а я такого рода, тем более, я с апреля ничего не писал, можно залениться, поэтому можно положить в 3 месяца не менее хотя 25 листов, или 20, как хочешь, а прозою переведенные стихотворения, если можно, не допускать вовсе, только когда дело дойдет до зареза, можно их принять. Переводным ученым статьям нечего, я думаю, отдавать преимущество перед повестями и т.п., а помещать все, что будет. Накопится листов 20 или даже 50, все помещать.
Об моем писании не могу сказать ничего, не понимаю, что со мною делается: начал писать «Поступление в Корпус», и посыпались у меня желчные выражения на прежнее воспитание и на стариков, которые живут теперь; я распространился о том, что не так должно воспитывать. Отчего это? и ты пишешь о том же. Чисто бессознательно, не думал, а так шло у меня с пера, прочел после, и вижу, что вовсе не то я хотел написать, что у нас одинаковые что ли способности? Ей богу, начинаю соглашаться с изречением Poulain [1], что мы «deux têtes sous un même bonnet» [2]. С каждым днем ненавижу я все более Корпус. Ты не так понял мои слова: «не с кем душу отвести», не в том смысле, что нет друга, а нет никого с одинаковыми мне наклонностями, удивляюсь, что здесь за дурачье, или я сам глупее всех и мои наклонности глупы, со вторым, что мои наклонности глупы — трудно согласиться, а между тем посмотри кто-нибудь со стороны, и выйдет так; преимущество на стороне большинства; ты говоришь: будешь завален книгами, как бы не так. С тех пор как я здесь (скоро месяц), ни одной книги еще не нашел прочесть. Из библиотеки черт знает почему не дают книг, скука, скука такая, что хоть умри, как говорят, в особенности идет день за днем и почти лучших дней жизни, и себе никакой пользы не приносишь, прозябаешь просто, а не живешь, ждешь воскресенья как блага, там только можешь душу отвести книгами [3].
17 октября.
Через месяц принимаюсь за письмо, извини: я после этого письма написал тебе одно, в воскресенье кажется, а в понедельник заболел, пролежал в лазарете 1½ недели, вышел, поехал домой и на другой день опять заболел, и пролежал неделю до 12 октября; на другой же день я хотел писать, но не нашел этого письма, ни твоего и положил, что они остались дома, так и не писал, а сейчас случайно нашел.
Я нынче начал писать «Соседи по имению» про Толмачевых, сначала идет описание их деревни, а там посмотрим, что бог даст. Я обдумывал это все время до сих пор, большею частью в лазарете. «Вечер у соседей» — я может после напишу. «Поступление в Корпус» — я начинаю сочувствовать этому сюжету. Я сначала думал написать «Соседи по имению» с описанием какого-нибудь происшествия, вроде повести, но решил писать просто их характеристику.
Теперь мне хорошо — есть что читать. Я подписался в летучей библиотеке, которую содержит один офицер, недавно поступивший в Корпус. Я познакомился в лазарете и с ним можно по крайней мере поговорить. Цена в месяц с доставкою книг 2 раза в неделю 60 к. с., залогу он не брал с пажей. Теперь с 3 октября мне по 2 раза в неделю носят книги, которые я назначаю, так я прочел «Областные учреждения», «Восшествие на престол Николая», «Рыбаки», «Государственные мужи Греции в эпоху ее распадения» Бабста, «Историю Афин» Куторги, месяц будет что читать, кроме того из ротной библиотеки 1-й том Грановского, «Сельская хроника», «Для легкого чтения» и еще кое-что. Некоторые товарищи прозвали меня за то, что я читаю исторические книги, «историком», а Завадовский увидал раз «Временник», но к счастью поверил, что это списан мой дневник, который я вел в 53-м еще году. Не могу писать — до завтра.
Странная судьба этого письма, как долго оно пишется, оно пропадало у меня неделю в книге, которую я дал одному товарищу, а у него подверглось опустошению, которое ты видишь, он, думая что это записки из истории, оторвал то, на чем не было написано.
24 октября 1857 г.
Мои «Соседи по имению» подвигаются довольно быстро, я думаю сделать из них что-нибудь порядочное, я, кажется, довольно хорошо знаю характеры Толмачевых, авось напишу. У Николая Павловича я нашел несколько книг, годных для перевода, они имеют отдельные статьи, итак, в переводных ученых статьях недостатка не будет, надеюсь. Времени мало их переводить, когда я нахожусь дома в воскресенье, много перевести не успеешь, брать в Корпус книги у Николая Павловича трудно, он если и дает, то неохотно. Напиши мне, какую книгу я могу купить не дороже 1-25, может быть, ты найдешь, я — нет: у меня есть 1-50 к., они остались от покупки воротника, на который мне прислали 10 р. Я прочел в Р[усском] В[естнике], что Станкевич перевел из Минье Лютер на Вормском сейме, не из Essais historiques ли?
Второе твое письмо получил. Не поспешно ли твое решение о вере, ты сам знаешь, какой это важный предмет, сравнивал ли ты ее с нашей верою, положим, в православной церкви много вкралось злоупотреблений, но главные догматы, кажется, справедливы, впрочем, я пишу это почти наобум, я не знаю, ни в чем состоит лютеранское учение, ни различия его от нашего, где бы это узнать, не знаю; потом мне кажется, что нужно много начитанности и умения толковать и понимать тексты, чтобы совершить шаг, который ты совершил, ты считаешь истинным учение Лютера и Серве, так какое же из них вернее, ты, значит, еще не решил этого, а между прочим принимаешь учение Лютера и все-таки считаешь учение Серве тоже верным, а они далеко не похожи друг на друга, сколько я знаю, значит, ты не совсем веришь Лютеру, а между тем лютеранин в душе. Я, по крайней мере, нахожу, что все-таки лучше быть лютеранином, как ты, чем православным, как я, потому что я не имею никакой религии, я нахожу, что я жалок даже теперь, верю, что Бог есть, что Исус Христос есть, а между тем это всё так неясно в моей голове, что я путаюсь, я испытываю то, что ты писал, что не можешь молиться, я даже невольно смеялся иногда, проходя мимо молящихся на площадке у дверей нашей церкви. Какая этому причина? Я думаю — та, что читал некоторые сочинения о предметах, касающихся религии, напр. Dictionnaire philosophique Вольтера, потом сам отвергаю некоторые догматы нашей веры, многие предания, которые казались мне нелепыми; я наконец дошел до того, что почти ничему не верю, это состояние, когда я думаю о нем, неприятно поражает меня и я не знаю, как выйти из него, я чувствую, что этого не должно быть, что долго я оставаться так не могу, я не вижу средств выйти из него, ты, если можешь, дай мне совет насчет этого, расскажи мне, какие твои религиозные понятия, вот что значит не иметь в наши лета руководителя опытного, дельного человека, самому одному трудно пережить это время жизни, оно переходное, а многие же никогда и не задумывались о религии и о вещах, которые мучают меня теперь, не знаю, отчего это. Я думаю, не та ли вера самая истинная, которая образовалась после Исуса Христа тотчас, ведь Лютер изменил ее, а мог ли он сделать ее лучшею, чем Исус Христос. Напиши мне пожалуйста об этом. Вообще это очень запутанный предмет, который я не могу себе объяснить, а очень желал бы. Нам нужно бы непременно с тобой видеться, многое бы разъяснилось, а трудно будет это сделать, проклятая мачеха хочет, кажется, непременно сама приехать в Петербург, а на праздники едва ли удастся съездить мне в Москву. Кстати о мачехе. Я думаю: не будь с нею резок, а вежлив, особенно не говори еще ничего о ней отцу, а с ним будь любезен, я начинаю чувствовать к нему любовь, небольшую (при любви должно быть сочувствие, его-то нет у нас), и обращайся с мачехой, как Коля, если помнишь. Скажи ей или отцу, когда увидишь, что я не писал о деньгах, которые Николай Павлович прислал, конечно, ни слова, я скоро напишу тебе письмо официальное с Леночкой, ты подай его, если спросят, что будет наверное.
25 октября
На Защука я сам не надеялся, ждал разве каких-нибудь стихотворений, а жаль его: если бы его раньше начать преобразовывать, можно было бы сделать что-нибудь лучшее, чем он есть, а скажи мне пожалуйста, что ты ждешь от Шонина, можно ли будет ждать от него содействия «Сборнику», мне было бы интересно знать: он, кажется (сколько могу знать, не будучи почти знакомым с ним и Защуком), немного дельнее Защука.
Скажу еще о религии: я обдумывал твой шаг и верю тебе, что учение Лютера истинно, но ведь легко заблуждаться, впрочем я думаю сам, что очень может быть и должно быть даже правда то, что говорил Лютер, потому что, сколько вижу из твоих переведенных догматов лютеранской веры, они вернее наших, но я еще не могу решить, какая религия вернее, не зная их различия и оснований, на которые опирается Лютер, постараюсь, впрочем, изъяснить это себе, и попрошу тебя, укажи мне источники, из которых узнать это, оно меня начинает интересовать, потому что я не имею теперь вовсе религии. Ты меня удивил, сказав, что ты улыбнешься, узнав, что я лютеранин, я сначала принял это за излишнюю скромность, не поверил искренности этих слов и потом только, подумав о тебе, поверил этому; напротив, я поверил тебе на слово, я, сам не знаю почему, имею сильное к тебе доверие, ты имеешь даже некоторое влияние на меня, и, рассудив теперь, я нахожу, отчасти по собственному убеждению, отчасти по доверию к тебе, что ты прав, перешедши в лютеранизм, впрочем я не совсем еще слепо верю тебе, а постараюсь узнать, прав ли ты или нет, меня мучит этот вопрос, и твое письмо разбудило меня, напомнило мне, что я не имею религии, что пора выйти из этого состояния, в котором я нахожусь года три, но впрочем довольно.
Я предложил переводить из словаря Вольтера, потому что в нем каждое слово вроде статьи, особенно интересно, в высшей степени, всё, касающееся религии, там я многое узнал, например он дельно опровергает разные вещи: конец света, существование Моисея и многие другие вещи, дает ясное понятие обо многом, и я теперь нахожу, что весь словарь имеет важное значение для всех вообще, а для Сборника» — перевод слов касающихся религии, например, имел бы только то значение для нас, что мог бы разъяснить многое непонятное, чем переполнена наша религия, впрочем, это было бы очень трудно переводить, потому что, если помнишь, в «Современнике» было сказано, что Лессинг в совершеннолетнем возрасте (лет 20, 22) начал переводить словарь Вольтера и перевел до какой-то буквы, и все удивлялись этому труду. Decouvertes Modernes возьму завтра и начну переводить, переведу что покажется получше, по праздникам буду переводить другое, так что авось наберется что-нибудь, а там, может быть, куплю книгу, которую ты назначишь, и буду переводить.
Я читал в «Московских ведомостях» три, четыре стихотворения Полежаева, и они мне очень понравились; не знаю, как другие, посмотрим, они, может, будут у меня на днях.
Письмо мое очень безалаберно, писалось месяц, словно дневник, и я много, кажется, написал вздору. Ничего, я писал не думая, что чувствовал. Прощай!
П. Кропоткин
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л. 9–12 об.
Переписка. Т. 1. С. 50–56.
1. Пулен — француз-гувернер братьев Кропоткиных.
2. «Две головы под одним колпаком».
3. По воскресным дням П.А. уезжал из Пажеского корпуса или к своей сестре и ее мужу Кравченко, или к своей тетке Елене Петровне Друцкой. в семье Друцких П.А. впервые познакомился в 1858 г. с нелегальными произведениями Герцена и его журналами «Полярная звезда» и «Колокол». Эти журналы произвели на юного П.А. сильное впечатление.
7 ноября 1857 г.
Теперь я пишу «Соседи по имению», оно подвигается понемногу; из переводов я еще ничего не начинал. У Николая Павловича нашлась книга: Les moralistes grecs, в ней есть несколько отдельных статей: Les entretiens memorables des Socrate, Sentences de Demosthene и др. Я думаю переводить из нее, прочел entretiens, это вот в каком роде: говорится о жизни Сократа и между прочим некоторые из разговоров, не самые глубокомысленные, но все-таки хорошие. Прошлое воскресенье я думал переводить оттуда, но приехав, нашел новую книгу: Histoire de la Russie par Lamartine, я все читал ее. Книга очень интересная, в особенности по своим подробностям о царствовании Петра I и до Николая; об этом у нас мало написано (эта книга тоже запрещена), а потому я думаю перевести оттуда из царствования Екатерины II или др., что будет лучше. в Корпус я не беру у Николая Павловича, потому что если он, может быть, и даст, но я знаю, что неохотно, потому я должен буду переводить по воскресеньям. в Корпусе я не мог получить еще книги, мне не выдали: еще у меня на примете: Dècouvertes modernes и Oeuvres d’Augustin Thierry, не знаю, что взять; в Aug. Thierry не знаю наверное, есть ли небольшие статьи, а в Découvertes modernes наверное. Так как я думаю взять последнее, ты мне теперь напиши, что лучше перевести, я думаю взять Histoire de la Russie еще потому, что наш сборник будет немного однообразен, все исторические статьи, не лучше ли разнообразить его? Итак, я думаю дома переводить Histoire de la Russie, а в Корпусе писать «Соседи по имению» и переводить Découvertes modernes. Еще вот что: дома есть Types et Characteres Russes И. Головина, который эмигрировал в Париж от цензуры и пишет про Россию, что, конечно, запрещено. Это отдельные повести, я их еще не читал, но Николай Павлович очень хвалит, переводить есть что, да времени мало, в Корпусе пишу только по вечерам и то не всегда, часто отвлекает чтение, читаю я много из Лет[учей] библиотеки. Теперь я начал переводить из Princip[ales] Découvertes (3-е изд. заметь 1858 г.) статью L’Eclariage au gaz. Вот причины, почему я ее выбрал: в книге, взятой мною, были Aérostats (24 листа), очень интересная статья L’Etherisation (15 лист.), L’Eclariage au gaz (8½ листов наших, печатных) и Poudre (12 лист.), не слишком интересная и менее дельная. Лучше всех Aérostats, но чтоб перевести 24 листа, нужно времени 32 дня, меньше нельзя. Вечером в ½ часа я не могу перевести более ¾ листа, а 32 дня я не могу продержать одной книги. Больше 2 недель нельзя. Дома я переведу Dieu et dieux из Лексикона Вольтера, а может, что-нибудь другое из него же.
Твои два письма получил в воскресенье. Напиши пожалуйста, когда ты успеваешь заниматься и как тебе не мешают товарищи. Зная, как вы проводите время, я пойму, как ты находишь время для своих занятий. На всё твое о сборнике согласен, от сказанного прежде отрекаюсь. Не знаю, как помочь покупке бумаги, у меня есть 1 р. с., может мне дадут на рождение, но как переслать также и мои статьи? На тонкой бумаге переписывать это отнимет очень много времени, лишнего нет. Я думаю, когда переведу, послать по почте и деньги, сколько окажется можно израсходовать на покупку бумаги. Напиши, как ты думаешь об этом. Жаль Защука (если он не будет ни писать, ни покупать бумаги для «Сборника», то его в дележе книг не просят; они лучше у нас сохранятся). Напиши, какую книгу ты советуешь мне купить, чтоб перевести что-нибудь. Нападки твои на воспитание наше очень схожи на мои, странное сочувствие, причины этому — одинаковые наши направления, а главное — воспитание; если вся твоя статья написана как эти отрывки, то слог не дурен, содержание не знаю, надеюсь впрочем, что, сочувствуя предмету, как ты, нельзя не написать что-нибудь хорошее, но какая разница между последним твоим сочинением и этим, далеко подвинулся ты вперед, у меня слог, кажется, на так много переменился, но, обдумывая «Вечер у соседей» и «Соседи по имению», нахожу необыкновенную разницу и теперь удивляюсь, как мог я ничего не сказать об этих характерах, а они достойны того, чтобы описать, очень даже таких людей много найдешь. Я, может быть, после опишу и других соседей. Не знаю, сказать ли про Ваню Толя. Кажется, он достоин описания, как тип губернского гимназиста. Недавно говорил я с Николаем Павловичем [1] о Вольтере и вот что он мне сказал: «Спросите любого ученого, атеист ли Вольтер или нет, всякий скажет, что нет, а почему его назвали таким? Потому что его сочинения произвели французскую революцию 1789 г., как то говорят революционеры писатели, и родители монархисты, как наш отец, конечно, просили гувернеров удалить учеников от Вольтера, также и другие, подобные им по направлению», а основывались они на том, что Вольтер осмеивал предания как о Моисее и чудесах его, которые он очень дельно объясняет, потом и другие, которые я не помню. При появлении сочинений Вольтера, само собою, не могли не явиться толки о них, когда он прямо говорил, что многое написанное в ветхозаветных книгах вздор, его и назвали атеистом, а между тем он прав, я убеждаюсь в этом, читая Dictionnaire philosophique. Я много узнал через это сочинение, и именно вещи, которые бы не могли прийти мне в голову без него, я бы мог представить тебе примеры в подтверждение, но у меня такая память, что не помню. Ты мне говоришь: прочти это, это и т.д., но не спросишь, где это взять; наша библиотека очень мала, книг 200–250 и половина роскошных кипсеков никуда не годных — вот наша библиотека. Исторических книг стало поступать довольно теперь только, а было очень мало. Всеобщей истории Д. Лоренца нет, а есть Всеобщая история, сочинение Cesar Contu. Потом вот затруднение: книги дают не более как раз в неделю, а иногда и реже. Découvertes modernes пробудет у меня 2 недели и в это время другой книги я взять не могу. Постараюсь достать Geschichte der Reformation у нашего немецкого учителя, но едва ль. «Пропилеи» я читаю — все томы. За философию примусь, но не знаю, где достать книг для этого. У Николая Павловича есть много книг философских, различные системы, я ничего еще не читал, не желая начать изучение философии так, зря. Вот, брат, в наши лета-то нужно опытного наставника, профессора, а не вроде Poulain’а, а то действительно можно теперь много наделать ошибок, и именно наставника, который бы назначил выбор книг по системе, теперь бы он мог принесть много пользы.
Ты предлагаешь мне перейти в лютеранство, но сам ты еще не во всех догматах его уверен. Я еще не прочел твоей немецкой выписки, не имея лексикона — прочитав без него, я многое не понял, почти ничего даже, а потому не скажу ничего решительного, может быть, я и перейду в лютеранство, но наверное не знаю. Твои понятия о вере так еще шатки, что бог знает, ты можешь через несколько времени опять переменить свое мнение, я (впрочем, основываюсь на твоих доводах) сам хочу докопаться до истины; странно, до нынешнего лета мне ни разу еще не случалось задумываться о своей вере, христианин ли я, магометанин и т.п. Мои понятия о вере были ужасно запутаны, скорее я никаких понятий не имел, знал что есть бог и таинство троицы, что глупо кланяться иконам, и все наше богослужение глупо, что много вздора в свящ. писании, например, что черт повел Исуса Христа на гору, с которой были видны все царства земные, и предложил отдать их ему с тем, чтоб Христос поклонился черту и т.п., а между тем я о справедливости своих мнений и догматов церкви не думал. Минье и твое письмо о серветизме раскрыли мне глаза (теперь я соглашаюсь с Серве). Вольтер говорит что-то похожее на это, что и где — не помню, но узнаю в воскресенье.
Нынче я еще читал изложение лютеранской веры, со всем, что я понял, согласен, но желал бы я знать также изложение догматов нашей веры, православной, чтобы сличить, тогда ярче выступит разность между ними, недостатки, которые я замечу. Не знаешь ли, где бы это прочесть?
Очень запутанный вопрос о троице, трудно нам будет разрешить его. Если верить во все, что сказано в св. писании, то трудно согласить это с рассудком, как сказание о Христе и черте. Св. писание ясно подтверждает учение о троице, ясно, как божий день, и говорит нам, что «божия никтоже весть точию дух божий». Верить этому — вот что требуется от христианина, сомневаться запрещается, кажется; но вместе с тем есть бессмыслицы, всему не поверишь, а сомнение в одной истине поведет за собою сомнение в другом, и тогда придется отвергнуть все, и притом рассудок никак не хочет верить многому, да и нет возможности; как же сделать, чтоб отвергнуть эти сомнения, я запутываюсь в этом, — все это так темно, что я теряюсь в догадках.
Не помню, что я тебе сказал; кажется, что Лютер переменил учение Христа в некоторых частях, действительно я не обдумал, что не Христос сочинил православную веру (которая, как я думаю, не вернее у всех; она у греков, должно быть, была смешана с азиатскими обычаями, и наши послы выбрали ее за великолепие церковной службы); и потому я нахожу, что действительно сказал вздор.
Хотя я и согласен с твоими мнениями, но пороюсь сам в евангелии и постараюсь проверить это, и хотя во всем с тобою согласен, но не скоро скажу я: я лютеранин; нет, много еще времени подожду, посмотрю за собою, не меняются ли мои убеждения, и когда я увижу, что не нахожу противоречий, когда все уяснится мне и сомнений не будет ни в чем, тогда только я перейду в веру, найденную мною самою верною. Ты, как я думаю, поступил очень поспешно, теперь ты уже не уверен во многом, а кто поручится в том, что ты через несколько дней не найдешь еще предметы для сомнения, а в этом я уверен. Положим, что ты находишь православную веру неверной и говоришь: я лютеранин, но через несколько времени ты скажешь, что я последователь Серве, а после уже не найдешь и веры для себя, а эти переходы очень важны, это значит, что, переходя в лютеранство, ты не был уверен в его истинности во всех подробностях. Ты, мне кажется, хочешь разрешить догматы, которых никто не решил в течение 19 веков; все бились над ними, каждый решал их по-своему, и наконец все бросили их решать, веруя в то, что сказано прежде, повторяю, ты далеко зашел и можешь дойти до выводов пагубных; положим, ты жаждешь узнать, но я бы тебе советовал обратиться к людям опытным, занимающимся богословием, как германские профессора-богословы, а так как теперь ты этого сделать не можешь, то лучше ждал бы выпуска и там уже надо стараться разрешить вопросы, которые ты теперь можешь разрешить ошибочно и не подозревая этого.
Ты пишешь: перевести помимо всего Вольтера, но я дома только могу переводить Вольтера. У нас в Корпусе можно держать только книги, которые подпишет инспектор, а он, конечно, не подпишет Вольтера, притом эта книга запрещенная в России цензурой, следовательно нечего и думать о том, чтоб держать ее в Корпусе, а переводить ее дома по воскресеньям, много ли переведешь, а на несколько дней распустят только на праздники, до этого времени много еще осталось. Что делать? К новому году едва ли что поспеет, но спешить некуда, я буду, конечно, переводить статьи, большею частью касающиеся религии, это будет полезно нам обоим. Как видишь препятствий много, и не знаю, как мы их преодолеем, два сотрудника, времени мало, не знаю, что делать.
Скажу неприятную для меня новость. Читать мне решительно будет нечего. Запрещено подписываться в Летучей библиотеке, на которую я единственно полагался — потому что читали запрещенные книги, не отдавая подписывать инспектору, из ротной библиотеки нельзя брать по причине, которую я сказал. Займусь религией и переводами, а вот препятствие — в классах нет возможности переводить, поднимут на смех, меня и так уж зовут отцом-литератором за то, что я много читаю.
Ты пишешь: переведи те 6 строчек, но они были, кажется, написаны в первом твоем письме в Петербург, которое взяла мачеха; напиши мне их в следующем письме, больше не на что отвечать.
Скажу о семейных делах. Отец теперь едет в деревню, дело, как кажется, кончится ничем, но он уехал рассержен, ругает Николая Павловича Кравченко напропалую и всем пишет ругательные письма, например написал Гартунгу [2] письмо, ругал Гартунга за то, что попал по его вине; старик очень огорчился и сказал, что вот когда был под моим начальством, то смотрел в глаза, а теперь, как вышел, так и пишет дерзости; в этом письме он ругал Кравченко, говоря, что с Леночкиной свадьбы пошли на него несчастия, что Николай Павлович чуть не уморил Леночку и т.п. Это письмо прочли у Гартунга при всех, даже при чужих (как Кошкаревы), это очень огорчило Кравченко, поверишь ли, он заболел, желчь разлилась по телу, нервы расстроены. Я удивился как такая крепкая натура может подвергаться влиянию таких причин неважных, а между тем так это произвело на него сильное (впечатление) действие. Семейные дела, как видишь худы, бог знает чем все это кончится, хорош и отец, и мачеха дрянь. Ну, уж парочка! Прощай, скоро напишу тебе ответ с мнением о лютеранской вере.
14 ноября 1857.
П. Кропоткин
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л. 13–16 об.
Переписка. Т. 1. С. 60–66.
1. Кравченко, зять Кропоткиных.
2. Генерал, под начальством которого служил А.П. Кропоткин.
31 января 1858 г.
Только что имею силы тебе написать, пишу. Конечно, ты ничего не скажешь о получении этого письма мачехе, потому что доктор не позволяет мне писать, а писать ей письма не так приятно, чтобы я поспешил, я напротив помедлю ей писать. Получил все твои письма и отвечу постепенно. Жаль, что мы не виделись на рождество, я думал повидаться с тобою или уж, по крайней мере, провести праздник дома и заняться переводами из Вольтера, теперь надеяться на переводы из него нечего. Мне запрещено ездить к Леночке вследствие неприятного для мачехи объяснения с Кравченко, потому что он просто-напросто прогнал ее, сказал ей все, что давно собирался, т.е. что она причина всех его неудовольствий с папашей и т.д. После я буду ездить к Друцкой [1], — незавидная участь. Мачеха обещала мне взять меня на святки в Москву, надо просить ее непременно исполнить это. Тогда я привезу все, что успею наработать для «Сборника» и «Пребывание в Унцовске» для «Московских ведомостей» по твоему совету. Не знаю, как ты думаешь, переменить ли заглавие на «Мещерская ярмарка», или нет. Советую тебе вот что: при «Современнике», как ты верно знаешь, издается Историческая библиотека и в Москве предпринимается, кажется, что-то в этом роде. Но найдет ли там место твоя статья из Минье или даже в «Московских ведомостях», я думаю, да.
Во время своего пребывания в Петербурге мачеха говорила мне, что ты помешался, что ругаешь «образа», кажется, дойдешь даже до того, что переменишь веру, что ходил в лютеранскую церковь, а в нашей не бываешь, что на шее образа не носишь и пр. и пр. Ты писал мне, что не знаешь, что делать на исповеди, и прибавляешь: «но я решился». На что? Уж не хочешь ли ты объявить, что ты лютеранин, но подумай о [по]следствиях: тебя выгонят из Корпуса юнкером. Ты будешь лишен по закону дворянства и всех прав состояния; тебя непременно угонят куда-нибудь в отдаленные губернии России; от отца смешно было бы чего-нибудь ожидать, он сочтет тебя богоотступником и только; поэтому ясно, что было бы в высшей степени глупо и безрассудно делать это. Также к чему было толковать дома о чем-либо касательно религии, я понимаю, что тебе было, может быть, очень прискорбно глядеть на заблуждения этих не людей, а скотов, — меня самого бесят всегда эти предрассудки, но что же делать? Наконец какая при этом цель? Убедить их? — Это невозможно: сам Лютер бы этого не сделал, а спорить попусту — это тратить слова и портить кровь. «On ne peut pas forcer un âne a boire quand il ne veut pas» [2]. Я часто утешался этою пословицею и советую тебе то же, за нее очень благодарен Poulain’у.
Ты, кажется, думаешь, что «Соседи по имению» быстро подвигается, напрасно — у меня написано не более 2 листов все по причине частых болезней…
В последнем письме от 3 января ты пишешь: «молись», я чувствую необходимость молитвы, но не могу молиться: начну и не знаю даже, об чем молиться; я сознаюсь, что я нахожусь в прескверном состоянии, безверием палим и иссушим, действительно так. Я жду выздоровления, чтоб уяснить себе все, что так долго мне было неясно и без чего жить нельзя, как следует, и тогда авось составится у меня какая-нибудь вера.
Сейчас только (1 февраля) был у меня Петр Толмачев [3]. Он все время распространялся о том, что русские пристрастны ко всему иностранному, например, к итальянской опере, что там вовсе нет замечательных талантов, а все бросаются туда, платят неимоверные деньги за пустяки, все по пристрастию к иностранному. Певца де Бассини, который считается одним из лучших, называет дуб осиновый, потому что он, говорит, настоящий дуб (действительно Бассини имеет очень величественную осанку), а при рассмотрении его игры он никуда не годен, как осина. Не знаю, но его хвалят, по крайней мере в Rigoletto. в драме Виктора Гюго: «Le roi s’amuse» он чудно исполнял драматическую роль шута, мне он понравился больше всех; не по пению (я в музыке ничего не понял с 1-го разу), но по исполнению роли. Петр С. (Толмачев) так много распространялся об этом, что не дал мне возможности заговорить об освобождении крестьян, хотя я и старался, но он ушел, впрочем я надеюсь в следующий раз, когда его увижу, исполнить это, я просил его навещать меня почаще, он обещался, Иван Сидорович также, может быть, приедет, что будет очень хорошо, тут он будет в своей сфере с министрами. Прощай.
П. Кропоткин.
Мой адрес: в Пажеский Е. Имп. Вел. Корпус, Пажу Князю Кропоткину или Петру Алексеевичу Кропоткину, в С.-Петербург.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л. 17–20 об.
Переписка. Т. 1. С. 73–75.
Письмо начато 2 декабря 1857 г., однако первая часть его осталась неопубликованной.
1. Елена Петровна Друцкая — тетка Петра Алексеевича, сестра отца, замужем за князем Друцким.
2. «Нельзя заставить осла пить, если он не хочет» — (фр.).
3. Брат Петра С. Толмачева, помещик, сосед по калужскому имению Кропоткиных.
26 марта 1858 г.
(11 ч. вечера)
Нынче, пришедши к Друцким от Леночки, получил твое письмо. Оно было не распечатано, потому что Друцкой не было дома, когда его принесли. Она хоть и оч. добра, но смахивает на батьку и довольно любопытна и вероятно я получил бы письмо распечатанное, если бы она была дома. Скоро она уедет отсюда, и тогда (и даже теперь) пиши в Корпус, ты можешь быть уверен, что письмо твое дойдет до меня в целости. Я находился несколько дней, т.е. 1-й и 4-й дни праздника, у Леночки, где провел время довольно приятно, читал довольно много и почти все Dict. Philosophique; он много мне разъяснил и я очень благодарен Вольтеру.
Боже, если бы Леночка осталась бы здесь, сколько мог бы я переводить из Вольтера и др. У Ник. Павл. библиотека постоянно улучшается: он недавно приобрел полного Вольтера и Ж.Ж.Руссо. Полный Вольтер в 4-х томах (обыкновенно в 80 т.). Это толстеннейшие книги формата в ⅛ д. л. и толщины ровно 2½ «Сем[ейной] хроники» каждый. Печать — что письмо твоих писем! Гораздо мельче Евгения Онегина, который был у Ник. Павл. Вот бы раздолье! Кроме того, при укладке книг во вторник (третьего дня) я открыл там еще несколько сочинений по части политической экономии. Нет. Все это остается в сундуках здесь (теперь решено, что они тоже едут) и не удастся мне ничего переводить оттуда. По крайней мере в корп. библ. поступили Guisot 50 частей и еще приедет из Парижа около 60 частей. Будет что переводить. Eclariage au gaz я кончил переводить. Она состоит из 10 лист. моей черновой (не убористой) рукописи. Перевод из О. Тьерри приостановился. На 4-й неделе нам не давали книг. На 5-й я переводил Eclariage au gaz, а на 6-й уже пороскошничал. Взял читать «Critique de la raison pure» Eмм. Канта, перевод известного профессора философии …, фамилию забыл. Перевод, сколько можно судить, не читав подлинника, хорош. Что за чудесная книга! Я до сих пор не читал ничего подобного. Я читал и приходил в восторг по прочтении неск. страниц. А какого труда стоило мне прочесть их! Я читал, ломал голову по ½ ч. на 2, 3 стр. А что за прелесть! После святой, как хочешь, а я буду продолжать читать это и наслаждаться, я оставался на вербн. воскр. наказанным до вечера и тут-то, запершись в класс, с наслаждением читал. Ты спросишь, почему я не послал еще Мещевскую ярмарку в С[ын] от[ечества] — я начал переписывать, но не имел сил продолжать, мне нужно было переложить все, а на это нужно время, которого у меня было немного.
Я начал читать «Статистику» Ивановского, которая завлекла меня. Хотя и тут не упустили некоторые дураки (2–3), чтобы не посмеяться надо мной, я достал Ивановского через одного доброго малого и читал с удовольствием. «Святая» прекратила это.
Теперь о6 очень важном вопросе: бессмертии души. Вот что я давно уже помышлял об этом предмете, но не смел высказать, боясь за неосновательность; теперь напишу тебе, потому что ты не взыщешь, будь это нелепо, а я этого не думаю, напротив, оно кажется мне правдоподобным.
Душа наша по смерти нашего тела, т.е. когда органы не могутперерабатывать, наши способности и т.п. переходят куда-нибудь илидо того, что переходят в животных или переходят в людей, после живущих или находящих[ся] на других планетах. Потому что как же из ничего образуется в брюхе матери неведомое что-то. Под именем ада и рая мы должны понимать или блаженное, или горестное состояние, которое душа наша будет находить в других телах — бедствие или счастие. Основанием этому (я думаю) может послужить и то доказательство, что учение есть припоминание. Люди потому стали умнее прежних, что им теперь учение немного легче, чем древним Римлянам. Я верю, что, может быть (наверное этого нельзя знать), жизнь наша в других телах будет наказанием или наградою за нашу жизнь на земле; или уже есть это. Тут, пожалуй, то препятствие, что как же значит надо верить фатализму. — Нет, не совсем так. Нужно полагать, что и то правда, что иным вечно несчастие в предприятиях, иногда и умные люди испытывают это, отчего, например, барка потонет с грузом у того, а у другого нет. Хотя я везде и полагаю причины физические, но может быть, это так. Соглашу как могу теперь твои противоречия §§7. Бог всеведущ, всемилостив. Обратись в течении твоей жизни с верою, и он простит тебе твои прежние грехи (когда душа б[удет] в другом теле), он даже и так смягчит наказание. Ад и рай есть, как выше сказано, следовательно, душа бессмертна. Не оспариваю, чтоб и у животных душа более или менее подходила к нашей. Теперь далее (4 ст.). Исус пришел для искупления душ, т.е. помочь им освободиться от грехов, если хочешь, а главное, составить новую религию, очистить от предрассудков. Страдание и смерть он перенес из любви к своему учению, как Гусc, Серве и др. Воскресение, если это справедливо, то приходится поверить, что действительно пришел избавить души. Приняв это, я противоречий не вижу. Продолжу дальше исповедание моих понятий о религии: (27 марта) конечно, всем сказкам про Адама, Ноя, избиение младенцев (не стоило убивать 2000, 3000 младенцев в стране, где, напротив, старались увеличить народонаселение, чтобы схватить И[суса] Х[риста], когда стоило только послать полицейских схватить его. Это было бы легче (говорит Вольтер), не верю и в воскресение мертвых и не верю так, как это объясняет св. Писание, а думаю, что под этим подразумевается переход души в другие тела. Поэтому я верю в одного Бога. (Вопрос о сущности Исуса Христа я не разрешил еще.) Не верю в святость мощей, потому что тела сохраняются иногда вследствие некоторых химических причин, и известно, что монахи в монастырях делают куклы, чтобы больше собирать денег (иначе бы им и жить было нечем). Чудотворность икон объясняю, как ты, и очень благодарен за то, что ты дал мне эту мысль. Иконам я не поклоняюсь, и понимаю, что это введено для того, чтоб действовать более на умы необразованных людей. Идолопоклонников я не признаю, так что это басня, что они поклонялись статуям, а не тем, кого изображали эти статуи. На это навел меня также Вольтер, к сожалению, я не успел дочитать конец его статьи об этом, где он объясняет поклонение солнцу и другим светилам. <Если> они были идолопоклонники, такие же, как Никольский мужик, глядящий с религиозным почтением на куклу Исуса Христа в темнице, и тот католик, который, глядя на куклу, изображающую воскресение Исуса Христа, считает ее святою. Верю, что нечего делать бог знает что, чтоб получить отпущение грехов. Понятно, что это делалось для обогащения. Очень может быть, что богу приятно видеть, что я жертвую на церковь бедную, конечно, чтоб приятнее было другим молиться сидя, в хорошем храме, чем в том, где свистит ветер, и также он больше будет думать о молитве, если не думает об замерзших ногах. Но если я убью тебя, а после дам всё имение, чтоб загладить это, принимая намерение вести лучшую жизнь, то это нимало мне не поможет. О6 исповеди я думаю, что можно сказать или не сказать своих грехов священнику. Если он и отпустит, то все равно что не отпустит, на все это я смотрю как на наружный обряд для того, чтобы вселить в нас больше уважения к святыне, больше укрепить чувство и т.п., одним словом, для необразованных, как ты говоришь. Вот мое вероисповедание.
29 марта 1858 г.
Теперь о России. Я с жадностию слежу за всеми нововведениями, я ждал и жду многого от царствования Александра, но много, много нужно было устранить и потом приниматься за дело. Старая система разрушается, новая не создана; это невозможно, ввели эмансипацию, бог знает, что будет из этого, притом теперь самодержавие невозможно, это должно измениться, и если не удалось в 1826, то удастся же теперь в скором времени, и авось мы доживем до того, что увидим Россию на ряду с прочими Евр[опейскими] государствами; многое, многое нужно будет переменить теперь, чтоб вышло что-нибудь порядочное. Что за роскошь при дворе, сбирают неимоверные пошлины, чтоб содержать неимоверно обширный двор. Одних поваров в зимнем дворце по штату 250 (!). Одежда каждого холуя (а их будет гораздо больше 1000) стоит 180 р. с. Между тем денег мало, печатают бумажек бесчисленное множество, так что они скоро упадут совершенно. За золото менялы дают вместо 5 р. 15 к. — 5 р. 70 к. Теперь (март) есть уже в ходу бумажки 1858 г. Теперь непременно России придется переживать кризис, такой, как переживали все государства в Европе. Заметь, что у прусского короля по штату полагается 2 повара, 2 кучера, 4 лакея и 4 горничные, Наполеону III отпускается в год 1 млн. франков, больше требовать он не имеет права, он не самодержец. Обращу твое внимание на одну вещь: наше правительство было должно, за нынешнюю войну, заплатить контрибуцию Англии, довольно большую, кажется в 400 милл. Англичане, в счет платы, потребовали, чтоб им дали право покупать в России скот по дешевой цене, т.е. чтоб русское правительство поставляло известное число быков в Англию. Теперь постоянно вывозят в Англию 4000, 5000 голов и т.п. в Лондоне 1 ф. говядины стоит вместо 30 к. — 22, 25 к., а в Петербурге цена 1-го сорта 15 коп., а прежде в Москве, на моей памяти, бывало 5 коп. Как тебе понравится этот способ, которым самодержавный государь уплачивает за счет бедных богатых подданных военную контрибуцию, за войну, начатую его батюшкой. Я здесь читаю неск. Искандера, 1 № «Колокола», 1 № «Полярной звезды» (1857) и его «Прерванные рассказы»; как хорошо, даром что много желчи. Через него можно получить самые верные известия обо всем, что делается на Руси. Недавно, когда Николай Павлович укладывал свои вещи, я нашел у него несколько сочинений, написанных им в разное время, как «История просвещения», составленная по Гизо и еще какому-то автору, «История падения З[ападного] Рима», им составленная по разным авторам, она не кончена и я взял ее переправить слог и попытаться послать в С[ын] От[ечества]. Кроме того, довольно верное изложение политической убыли [?] привилегий России, конечно, негодное для печати в России. Я нашел у него критический отрывок о Гоголе, довольно хорошо (в отношении слога) написанный.
Я познакомился с Щербиною. Он бывает у Друцких и подарил многим свой сборник и сочинения. Он чересчур много думает о себе, а главное старается об том, чтоб иметь поэтическую наружность.
В Публичной библиотеке еще не был, так же как и в лютеранской церкви. в 1-й по той причине, что надо иметь разрешение от корпусного Нач[альства, во] 2-й по той причине, что не успел, да и в будни на Святой не б[ывает] службы. Я хотел идти туда к заутрени, но без провожатого невозможно. Здесь за этим смотрят очень строго. Поверишь ли, все должны становиться во фрунт, пажи, впрочем, присвоили себе право прикладывать руку к каске. Прощай.
Петр Кропоткин.
Это письмо постигла такая участь. В воскресенье на Святой я оставил его в тетради одного пансионера Шакеева, которого брала Друцкая, он увез его к себе; на Фоминой я не посылал за письмом к нему, потому что пансион Шакеева довольно далеко, а надеялся взять его в следующее воскресенье. Но этот г-н не был отпущен, и я должен был нынче (8 апр.) послать за письмом и от того произошла задержка. Леночка еще не уехала, вышли задержки на счет бумаг. Скоро напишу тебе.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л. 23–24 об., 27–27 об., 26а–26а об.
Переписка. Т. 1. С. 78–81.
23 апреля [1858].
В прошлом письме твоем ты писал о том, как мыслят глухо-немые. Предположение, что они мыслят как животные, вероятно, неверно, потому что ты сам сознаешься, что они иногда имеют способность мыслить, рассуждать и т.п. Вот объяснение на то, которое рассказал мне один паж. Он читал его, не помню, где. Вот оно: у всех нас, вероятно, есть внутренний язык, который общ всем нам, и с этого-то языка переводим мы на наш язык: русский, французский и т. д. Это объяснение кажется мне довольно верным, хотя оно не более как гипотеза, но и твое тоже гипотеза.
Перед отъездом Николая Павловича и Леночки я помогал им укладывать библиотеку Н. П. Там нашел я некоторые его произведения и взял у него: Очерки падения Западной Римской Империи, не стоющее печати в том виде, в каком оно есть теперь, и История Европейского просвещения, перевод известной, вероятно, тебе Hist. de la civilisation en Europe. Впрочем, это не чисто перевод, а перевод с комментариями, т.о. с выпусками и вставками, составленными им самим и по какому-то другому писателю. Слог хорош, местами очень силен, местами необработан, и я принялся немного поправлять его. Я думаю, что это очень годно для печати. Н. П. говорит, что теперь ему некогда будет заниматься этим и потому он предоставил мне право делать с этим, что я хочу, т.е. исправить и напечатать. Я думаю, что это примут охотно, потому что перевод очень недурен.
Вчера (25) получил твое письмо и только что прочел его, отправился в Карцер.
27 апреля.
Отвечу на твое письмо по порядку. Открытий по части естественных наук я не читал и очень рад буду прочесть. Дома из современных изданий я ничего не читаю — нечего, в Корпусе и подавно. Странно, как мало развита у нас охота ко чтению. Никто почти ничего не читает, а если и читают, то не более как французские романы.
Теперь о метампсихозе. Я немного переменил своих убеждений и… начинаю ни во что не верить. Приведи мне доказательства существования Божества. Я недавно читал сочинение французского философа Николаса: «Etudes philosophiques sur le Christianisme», и успел только прочесть доказательство существования бога, вот те, которые там есть, они собраны из различных писателей: 1. Кто создал все? 2. Отчего у всех народов есть слово бог; если бы не было бога, не было бы и слова для выражения этого. Прочие, как сознает сам Николас, плохи. Они чересчур восторженны, в роде Iehovah Ламартина.
Вот опровержения, которые я привожу на них. 1. Кто создал все? — Для чего же предполагать что-то сверхъестественное во всем, что мы видим? Планеты — это образовавшиеся из туманных пятен тела, они обращаются по законам физики и т.п. Все это совершается вследствие физических или химических свойств тел. Ты спросишь: кто вложил эти свойства? Я отвечу: есть творящая сила, которая вложила их, но для чего же приписывать ей религиозные понятия? Если так, то обоготворяй уже силу пара, пороха и т.п. Я уверен, что это когда-нибудь объяснится, и тогда всякий увидит это ясно как день, но и теперь я не вижу, для чего мне поклоняться этой творящей силе. Оно утвердилось оттого, что прежде не находили ни на что объяснений. — 2. Отчего у всех народов есть слово бог? Это очень ясно: идет, например, дикарь, он видит солнце… «Странно, что это за штука», думает он, пробует сделать такую же, не может. Потом он сделал что-нибудь дурное, пошел, ушибся, ему больно. «Отчего бы это?» — думает он. Он сознает, что то, что он сделал, нехорошо, и думает, что кто-нибудь наказал его; этого он не может понять, между тем как нет ничего проще, как то, что солнце светит и что он ушибся об камень, на который наткнулся. Все, что он не может объяснить, как-то: зима, дождь, падение и т.п., он начинает почитать божеством. А ребенок теперь смеется, что он не мог понять, отчего он упал и т.п., а после посмеются и над нами, что мы почитали многое сверхъестественным; такое понятие о сверхъестеств[енности] составляют себе все народы. Каждый приноровляет действия этого сверхъестественного существа к климату, нравам своей земли. Вот, как кажется, опровержение этих доказательств. — Что же касается до других, которые ссылаются на то, что все признают бога, то о нелепости их и говорить нечего. Отыщи, пожалуйста, еще доказательств божества, или найди ошибки в моих доводах, я буду очень рад.
Что такое душа? Ты говоришь, душа есть совокупность: ума, чувств, воображений, памяти и воли. Так. Душа составляет часть божества, говорит писание. Если часть имеет какое-либо свойство, то и целое должно его иметь. Человек имеет свойство сходить с ума, т.е. душа имеет часть свою поврежденную, а именно: умственные способности, следовательно и целое, т.е. бог, может иметь умственные способности поврежденными; если ты признаешь бога, то вот опровержение бессмертия души. Душа не есть часть божества; божество есть единое бессмертное, следовательно душа не есть бессмертна. Меня очень занимает галванический ток, о котором ты мне писал. Странно, приходится тогда полагать, если это правда, что можно воодушевить мертвого, а впрочем, может быть, это объяснится. Не знал ли Иисус способа одушевлять мертвых, впрочем, всё это еще так смутно, что лучше оставить. Я нахожусь в самом неопределенном состоянии. Чему верить, чему нет? А может быть, я сильно заблуждаюсь, а между тем всё так определенно, ясно кажется. Ведь каждому его убеждение кажется справедливым.
Наш внутренний голос — вот вся наша религия, я думаю. Тот, кто был так непорочен, что мог собрать всё, что сказал внутренний голос, тот достоин уважения, поэтому я очень уважаю Иисуса, который собрал все, что говорит наш внутренний голос, здравый смысл.
28 апреля.
Я был недавно в лютеранской церкви, служба очень мне понравилась; немцы такой услужливый народ, что сосед мой предложил мне свою книгу, и я читал по ней то, что пели. Все так тихо, без излишних затей, точно несколько людей собрались хвалить человека, который делал им много добра.
У нас в Корпусе все страшно неразвиты, я замечал это, и мне пришло в голову помочь им развиваться, с этою целью я начал издавать листок под заглавием «Отголоски из Корпуса» (название довольно глупое, я хотел назвать «Голос из Корпуса», но как-то ошибся и вышло так, теперь пусть уж остается так). Главною моею целью было пробудить в Корпусе сознание ложного направления, которое царствует у нас, т.е. того, что напрасно думают, что самодержавие есть лучшее правительство, что военная служба есть самый лучший род деятельности, и что можно быть только порядочным человеком в Преображенском полку и в Конно-Гвардии. Мне хотелось сперва узнать, как примут это в Корпусе, и с этою-то целью я написал объявление об издании, без подписи фамилии, подсунул его в комоды двоим, которые, я знал, имеют направление не николаевское. Объявление было такого рода: будет издаваться листок «Отголоски из Корпуса», его цель выводить все язвы Корпуса, ложное направление воспит[анников], разбирать их поступки. Потом я просил не стараться узнавать фамилии издателя, сказал, что будет он выходить, как случится. Ты не поверишь, как обрадовались, увидавши это объявление, его показали другим, которые тоже не согласны с направлением Корпуса, и первому показали мне же, я удивился, разыграл роль как следует, так что теперь даже (объявление вышло 24-го) никто не знает, кто издает его. От одного, впрочем, я слышал такого рода отзыв, что для чего же издатель намерен только читать проповеди, человеку несвойственно слушать одни проповеди, нужно развлечение, а иначе это надоест и никто читать не станет. Отзыв довольно справедлив, и я, может быть, должен буду издавать его с примесью литературных статей. Один ничего не сделаешь, охотники писать, однако же, найдутся, так что придется, может быть, сказать свою фамилию и пригласить сотрудников. Я сказал, чтобы желающие сообщить мне что-нибудь положили свое мнение в известном месте, я получил уже 3 отзыва, все благодарны и, между прочим, предложили издавать литографированный журнал, на том основании, что прошлого года издавали в роде «Весельчака», с которым ты, вероятно, знаком, т.е. собрание глупостей. Не знаю, можно ли будет это сделать, потому что будут смеяться. Посмотрим.
1 № уже вышел, он состоит из статейки «От издателя», в которой я подробнее объясняю свои намерения, другой «Понятия в Корпусе», в которой я вывожу, какие понятия имеют у нас о самодержавии и опровергаю их. Ты не поверишь, какие патриархальные понятия имеют у нас об этом предмете. Все, за исключением очень немногих (не более 10–12), считают самодержавие самым лучшим правительством. Я опровергаю это, говоря, что вот что у нас делает Николай, сколько денег тратит Александра Федоровна. Вчера я подложил нумер и жду мнения об нем, еще не нашли, вероятно. В 2 № вероятно, будет продолжение статейки «Понятия в Корпусе» и еще, может быть, что пришлют другие. Да, забыл, что в 1 № есть еще «Письмо из Москвы», которое я будто бы получил от одного офицера Кадетского корпуса, в котором он говорит о развитии кадет. Издается он форматом в обрезанную четвертушку и 1 № состоит из ¾ листа. Нынче его нашли у себя те, которым я подложил его. Всем он очень понравился, и передали мнения свои, положивши их, куда было назначено. Пожалуйста, постарайся написать что-нибудь для моего Листка. Так как ты не знаешь ни направления, ни действия нашего Корпуса, то сообщай известия о Кадетском. Сообщи мне окончание вашего бунта, чтобы я мог передать это моим читателям. Некоторые уже сообщили мне, что хотят писать повести, и т.п. Вообще этот листок, кажется, разбудит иных, которых я прошу сообщать свои убеждения другим пажам, а даже братьям и родителям.
Я действительно необдуманно выразился: «предпринимают освобождение крестьян, а что главное не уничтожили, я повторил мнение других, но все-таки я размышлял об этом, я очень интересовался этим, и вот что я подразумевал под самым главным: Самодержавие. Конечно, если раздумать, то оно не имеет никакого влияния на освобождение крестьян, но я вот что думал: не важнее ли в 10 раз образ правления? Положим, Александр имеет очень добрые намерения, я уважаю его, но разве он не делает и вреда. (Конечно, сам он не виноват; виноваты предшественники его.) Посмотри, каковы финансы в России. Все бумажки 1858 г., даже медь в обращении. Что за суммы тратят на пустяки. Чтобы предпринимать освобождение крестьян, нужно иметь много денег, чтобы при случае вознаградить помещиков, которые потеряют при этом. А чем?.. бумажками, когда им не будут верить… Не лучше ли прежде сократить расходы, реже ездить на охоту, меньше держать лакеев, а потом освобождать крестьян. Что, крепостное право, скажешь ты, причиною того, что Ал. Фед. получает по 10 мил. Не лучше ли было решить кровавые, может быть, вопросы тихим путем. Сократить расходы, постепенно вести дела к уничтожению самодержавия, а вместе с этим уничтожить крепостное право, а уничтожать его одно, тратить черт знает что, не то же ли это, что подготовлять бунт. Впрочем, быть может, нельзя иначе сделать, нельзя иначе переменить правительство, как силою народа, но мне кажется, что можно, ведя дела постепенно, самому ограничить свою власть. Ты, может быть, скажешь, «Александр — человек». Да, но Александр I был тоже человек (впрочем, если верить убеждению народному, то он земной бог), но он хотел же отречься от власти: никто не принуждал его. А тут не нужно вовсе отрекаться от власти, а только ограничить ее, нужно только породить в себе сознание, что он не умнее всех, т.е. общего народного голоса, что лучше поделиться с чиновником, чем самому жить бог знает как роскошно, а его заставлять отнимать у прохожей дамы салоп, чтобы заложить его за несколько рублей и прокормиться ими неделю. Вот что, я думаю, важнее.
Денег, как тебе сказать, у меня и есть и нет. Два рубля в долгах. На один я вовсе не надеюсь, другой может быть, получу. Друцкая дала мне на Пасху 3 рубля, которые я заплатил человеку, не имея денег от батьки. За марку спасибо. Дай бог, чтобы я поехал с батькой в Тамбовское, то-то бы я был рад. Летом нужно будет заняться исправлением «Истории Европейского просвещения». Только для этого нужно достать книгу Гизо «Civilisation en Europe». Не знаю, успею ли я один это сделать, и не разделим ли мы это пополам для исправления? Это можно будет, я думаю, напечатать, и переписывать не к чему — разборчиво написано. Еще есть у меня взятые от Кравченки «Очерки падения Западной Римской империи». Но начало этой статьи очень смахивает на учебную статью, я еще всего не прочел. Кажется, продолжение ее недурно, посмотрим. Если Леночка не уехала, скажи ей, что я ее целую и прошу написать мне по приезде ее в Ярославль, чтобы я знал ее адрес и мог написать ей. Я думаю, что на будущий год ты уже не будешь издавать сборник, тебе будет мало времени, тогда я буду твоим продолжателем, охотников писать найдется два или три. Прощай.
Петр Кропоткин. (Пойдет 29 апреля).
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л. 29–29а об.
Переписка. Т. 1. С. 84–89 (с многочисленными пропусками и неточностями; текст восстановлен по оригиналу).
17 июня [1858]
Я не пишу тебе, ожидая письма от тебя, — я не знаю, как зовут Костыркина, а от тебя что-то нет писем, верно у тебя денег нет пока, я разжился: от продажи образа и книги получил 75 коп.; если у тебя нет денег на письма, я пришлю тебе 1 или 2 марки. Статистику и политическую экономию прочел я с большим удовольствием, это меня заинтересовало, и я вполне признаю важность политической экономии. Статистику прочел я еще во время дороги и смело могу сказать, что читал обе эти книги с наслаждением. Теперь я читаю «Рассказы из истории Англии» в «Современнике» 1856 и 57 годов; прочту «Оч[ерки] лог[ики] Лессинга», «Фауст» Гёте и многое другое. Я слежу за современностью, но Англия в особенности привлекательна для меня, я теперь хорошо познакомился с ее правлением через Маколея. Я также занялся исправлением «Пребывания в Унцовске», которое кончил и теперь переписываю его. Не знаю, куда послать — в «Моск. вед.», или «Сын отечества». Мне бы хотелось в «Моск. вед,» потому что я знаю, как платят они; наконец ты бы мог узнать через Бестужева, который теперь исправляет должность Корша, приняли ли это, а «Сын отечества» скорее примет это, боюсь, что для «М. В.» будет длинно. Не знаю также, через кого получить деньги. Я предложу свои услуги для переводов, вот напр. Recits des temps Merovingies, остальные 5 рассказов, так как первые три переведены Герценом. У меня переведен 6-й или 7-й рассказ — не помню. Что ты не попытаешься напечатать свой перевод из Ми-нье в «Моск. вед.», я думаю, что там примут охотно. Перепиши с помощью Защуков, они верно согласятся помочь тебе в этом.
В деревне есть «Оч[ерки] России 1840 года», издание В. Пассека [1], очень порядочная книга 2 и 3 ч.; 1 и 4 нет. В них содержатся отдельные статьи без продолжения и окончания. Статьи б.ч. В. Пассека, Д. Пассека, А. Вельтмана и др.
На переводы романов я согласен. Хотя и надо будет себя принуждать, потому что надо сперва прочесть роман, а это не шутки. Не знаю, как ты, но за собой я замечаю, что мне становится трудно читать повести, а романы подавно. Нужно, чтоб это было что-нибудь очень хорошее, чтоб я прочел как следует. Зато поэзию полюбил гораздо более прежнего. Теперь я читаю Meditations poétiques и Recueillements poétiques Ламартина с большим удовольствием, не говоря уже об русск[их] стихотвор[ениях], кот[орые] есть в «Современнике» и кот[орые] я с наслаждением прочел. Особенно нравится мне стих. А. Толстого, вчера еще я восхищался ими, напр. «Дождя отшумевшего капли тихо по листьям текли» и т.д. Я пеняю на себя, как мог я не любить прежде стихотв., находя, что нет ничего скучнее. Всегда бывают тупы в детские годы!
Благодарю очень и очень за Сэ [2]. Скажи пожалуйста, были ли напечатаны «Думы К. Рылеева»; у меня есть написанная рукою нашей матери тетрадь, она содержит «Олег Вещий», «Ольга при могиле Игоря», «Святослав». «Святополк» не кончен и этим кончается то, что написано из дум. Они очень недурны. Прощай.
П. Кропоткин
Нынче придет почта, но некому будет принести. Пойдет 23 июня.
Я собираю материалы об образовании нашего дедушки Кропоткина и о воспитании отца. Это может послужить к объяснению его взглядов на воспитание наше. Я собираюсь прочесть Елизавете Марковне [3] и при случае и отцу рецензию из «Современника» на книгу Пирогова «Вопросы жизни» [4], в которых Пирогов восстает против того, что родители имеют право всецело распоряжаться детьми. Там много сильных и резких выражений, авось это будет полезно. Едва ли, впрочем.
Переписка. Т. I. С. 97–99.
1. См.: Очерки России, издаваемые Вадимом Пассеком. — М., 1840. — Кн. II. — 215, 28, 5 с.; Кн. III. — 220, 38, 7 с. Вадим Васильевич Пассек (1808–1842) — писатель, этнограф, историк. Издававшиеся им «Очерки России» (вышло пять томов, 1838–1842) представляли собой сборники статей и публикаций по истории, истории литературы, этнографии и статистики России.
2. Брат послал Петру книгу Ж.-Б. Сэя «Трактат политической экономии» (Say J.-B. Traité d’économie politique, ou simple exposition de la manière dont se forment les richesses). К моменту написания письма вышло не менее шести изданий книги на французском языке; любопытно, что хотя она дважды выходила в русских переводах (в 1816 и 1828 гг.), братья читали ее по-французски. См. письмо А.А. Кропоткину от 26 июля 1859 г.
3. Мачеха П.А. и А.А. Кропоткиных.
4. Статья Н.И. Пирогова «Вопросы жизни» была напечатана в журнале «Морской сборник» (1856. № 9, авг.). Упоминаемая рецензия на эту статью принадлежит перу Н.А. Добролюбова (О значении авторитета в воспитании // Современник. 1857. № 5, отд. II, С. 43–64). Пирогов в своей статье говорил о нелепости сословного воспитания, указал разлад между школой и жизнью, выдвинул в качестве главной цели воспитания формирование высоконравственной личности, готовой работать ради блага общества.
30 июня [1858],
[Никольское, Калуж. губ]
Недавно, роясь в шкапу отца, я нашел листочек из записной книжки мамаши (не этой, а нашей), и на ней написано карандашом: «… 12 года, я долго с ним [2] говорила, память у него удивительна, в Гельсингфорсе он лежал раненый и в Дрездене также и он мне обещал за меня молить богу. Неудачи наши и остановки, я их ожидала, ибо первая моя встреча, не доехав до первой станции я была поражена — слышу вдруг вопль, крик, я высунула голову. Что же? Несут на носилках гроб. Мужик весь посиневший, длинные его черные волосы, усы и борода развевалась ветром, он так был страшен, что я невольно вскрикнула и задрожала, признаюсь мне это очень было неприятно». Дальше она описывает, как они сидят на одной станции, 2 раза упоминает про Лену, которая сидела и играла с куклой. Слог довольно живой, кончается словами: скука, тоска, смерть. В одном месте: «Я люблю тебя только, сколько можно любить». Из других мест в альбоме (я видел у Леночки) видно, что она очень любила своего отца. Заметил ли ты из первой выписки разительное сходство с слогом Леночки. — Да, вспомнил, Лена пишет, что видела гусара, который, кажется, имел за мамашу дуэль.
Отец недавно еще на тебя сердился, потому что Лена писала, что ты писал ей, и он говорит: «невежа, пишет сестре, а отцу нет». Хорош! Я твердо решился на его дерзость отвечать тем же, если он затеет драться, то я ему скручу руки, посмотрим. Ты не поверишь, какое отвращение я теперь имею к нему и его супруге. Напр[имер] еще теперь сад заперт, и никого не пускают на клубнику, приносят тарелочку к обеду, прочее гниет.
Недавно были мы у Сорокиных [3]. Я вспомнил свои ребяческие шалости, когда я воображал себя влюбленным и написал акростих, я отыскал его в своих стих., вот он:
Вы красотой своей меня пленили;
Ах, я вас искренно любил.
Раз я увидел вас.
Я уж вас полюбил тотчас.
Сему три года уж, как вы
Обедали у нас, три уж, увы.
Рок не сводил уж боле нас.
О нет, не забывал ведь я же вас.
Как горячо я вас любил тогда.
И так теперь, и так всегда,
Не разлюблю вас никогда.
А буду так любить я вас всегда…
Это было написано в 1855 г., а видел я ее вероятно в 1852 г., потому что «Сему 3 года» и т. д. … Помнишь, ты тогда увидал по первым буквам, что это акростих, и сказал мне, но я тебе соврал, сказал, что я не помню всех строк…
Ты говорил мне перед отъездом в деревню больше ходить пешком, по утрам в особенности, по утрам такая роса, что всегда ноги замочишь, а в прочее время стал ленив, признаться сказать, жарко, только вечерами можно, немного хожу, зато много езжу. Как только хорошая погода, беру лошадь (есть очень порядочная) и езжу по полям, по окрестностям час, полтора, как заблагорассудится, иногда беру Ламартина и, привязав в лесу лошадь, читаю его. Ты, может быть, думаешь: «что за щедрость, чтоб всегда была лошадь». Тут две причины: 1) привели лошадей из Тамбова и Басова, из табуна. 2) Я соврал, что нас учат в Корпусе ездить верхом (у нас учат в 1 спец[иальном]) и что требуют, чтобы хорошо ездили; вследствие тщеславия мне и дают всегда, чтобы я учился. Как глупо! но мне это сподручно.
4 июля.
Нынче получил твое письмо — посылки нет еще.
Нынче имел за столом жаркое объяснение с Елиз[аветой] Марк[овной]. Об чем? не трудно угадать. Тема: моя необщительность, желание иметь доказательство, почему так делается, если нет доказательств, моя горячность в споре. Я стал доказывать Ел. Марк. недоказательность предрассудка, что вредно наливать через руку. За это меня осыпали упреками, сравнили с тобою, конечно, ругая тебя и пр., я сильно и резко отвечал и кончил почти дерзостью. Елиз. Марк. за неласковость моих выражений заметила, что я должен быть с нею ласков, потому что все в ее руках (отец и пр.), другой причины она сама поняла, что нет. Я заикнулся о чувствах, она сказала, что чувств не может требовать. На это я ответил, что она учит меня подлости, говорить то, что не чувствую, и много было такого об ее долге (по воспитанию) и т.п. Отец все молчал; когда меня сравнили с тобою, он встрепенулся, говоря: «ну, тот уж совсем пропал, я его на порог не пущу в свой дом», и замолчал, на прочее ни слова. Надо показать ему, что ты не нуждаешься, я буду настоятельно требовать письма к тебе. Едва ли успею. Отец не захочет. Надо будет потихоньку, а после твой ответ обрушится на них, зачем писали, впрочем это не беда…
12 июля.
Весьма неприятно — не посылают в Мещевск, письмо пойдет 15-го.
Вот что я узнал на ярмарке: привезено: ржи очень немного — 15 четвертей, овса на 22 рубля 70 коп. сер. Муки ржаной на 130 р. 68 к. сер., грешневой крупы 144 руб., проч. круп 312 рублей. Баранок 81 рубль. Калачей 53 рубля. Красного товару 4655 рублей. Шляп 110 рублей. Кожи 35 рублей. (Сапоги тут же.) Мыла 100 рублей. Колеса 400 рублей. Гребней деревянных для пряжи 53 рубля. Мелкой деревянной посуды 10 рублей. Телег 84 рубля. Глиняной посуды 28 рублей серебром. Скота 1677 рублей серебром*. Моск. товару 20 р. сер. Пряников 166 рублей (тут же и сладости). Трактир 70 рублей. Кабак 640 рублей. Кос и сох железных 30 рублей серебром. Сохи и бороны деревянные 15 рублей серебром. Брусья для точения кос 10 рублей серебром. Лубков 10 руб. Цены. Рожь [4]. Овес 70 коп. асc. за меру. Мука ржаная 30–36 коп. серебром за пуд. Греш. крупа 75 коп. сер. мера. Просяная крупа 4 руб. 60 коп., 5 руб. 25 коп. сер. за меру. Средняя цена (большей частью просо) 4 руб. 90 коп., я пишу 4 руб. 92 коп.; ситцы от 10–45 коп. сереб. арш., коленкор от 10 к.—30 к. сер., кисея 15–25 коп. сер., платки 10 коп. — 4 руб. сер. Шляпы 50 коп. — 75 коп. сер. шт. Сало 4 руб. 60 коп. сер. за пуд: Соль 80 коп. сер. за пуд. Деготь 1 руб. 20 коп. сер. за пуд. Мыло 3 руб. 60 коп. за пуд. Колеса 1 руб. сер. за штуку. Гребни деревянные большие 50 коп., а маленькие 28 коп., а средние 40 коп. Телеги большие 8 руб. 75 к., а малые 8 руб. 25 коп., а средняя цена 8 руб. 50 коп. за штуку. Горшки от 2–15 коп. сер. штука. Лошади 3 р. — 45 руб. Большей частью привезены лошади от 9–15 руб. сер. Потом в 20–25 — 4 л., 30 — 4 л. и 45 руб. — 2 л. Если узнавать среднюю цену, раздели руб. на число приведенных лошадей — почти 19 рублей. Коровы 1½–30 руб. Средняя цена 22½ рубля. Овцы средняя цена 2½ рубля от 1½ рубля — 7 рублей серебром. Пряники от 2 коп. и 5 коп. сер.
Продано: хлебного товару можно класть на 275 руб., наверно нельзя узнать его, я руководился указанием мужиков. Красного товару на 915 руб.; купцы очень довольны этим, потому что они говорят, что привозят так много, чтоб был большой выбор. Шляп 75 рублей. Мелких товаров 80 рублей. Сала свиного ⅔ привезенного. Соли 104 рубля. Деготь 250–254 рубля; почти весь. Кожи 30 рублей. Колеса 300 руб. Гребни — Мелкая посуда 8 рублей. Телеги [5]. Глиняной посуды 15 рублей. Москат. товару 10 руб. Пряники 82 руб. Трактир 50 рублей. Кабак 560 руб. Кос и сох железн. 25 рублей. Сохи и бороны дерев. 9 руб. Бруски 5 руб. Лубки 4 рубля. Холстов 350 руб. Дуг.
То, что я еще обозначил здесь, узнаешь в следующем письме. На сколько продано, я узнал в конце ярмарки — из разговоров. Ну, брат, стоило труда. 7-го я все время после обеда таскался по ярмарке. После чая 8 ч. Встал рано утром и ходил до чая. Какое недоверие, страх! Думают, что я от станового, никакие убеждения не помогли, что будут сваливать в ров, что не продадут (это нек. торговки), а впрочем я узнал довольно верно, что продано. От 10 час. утра до 7 час. вечера уезжают продавцы и покупатели. Что же можно узнать? Впрочем, эти данные приблизительно верны. Труднее всего было узнать скот и хлеб. Ходить пришлось ужасно много. Прощай, я скоро буду писать.
П. Кропоткин
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л. 33–37 об.
Переписка. Т. I. С. 102–106.
1. В публикации опущено начало письма, датированное 27 июня.
2. По-видимому, в записи пересказан разговор матери братьев Кропоткиных Елены Николаевны Кропоткиной с ее отцом Николаем Семеновичем Сулимой, военным и государственным деятелем, участником войн с Наполеоном 1804–1807 гг., героем Отечественной войны 1812 г.
3. Соседи Кропоткиных по калужскому имению.
*Из них лошадей 76 на сумму 1383 рубля. Коров 28 шт. на 520 руб., овец и баранов 126 шт. — 317 рублей (все серебр.); хомутов — 400 руб. серебром. — (Прим. П.А. Кропоткина).
4. Цена не проставлена.
5. Цена неразборчива.
23 августа 1858 г.,
Петергоф
Нынче получил твое письмо. Отвечу по порядку. Скажу тебе прежде всего, что я не могу понять, что тебе за охота связываться с корпусным начальством, тем более что я не вижу решительно никакой причины. Тут я вижу в тебе сходство с школьником. Школьник делает школьничества по любви к ним, привычке, Ты, должно быть — тоже по любви к дерзостям, потому что с разумным сознанием не сделаешь этого; из-за какого черта подвергать себя опасности быть выгнанным в юнкера! Неужели у вас такие скоты офицеры, что с ними нельзя обращаться иначе, как дерзостью? Мне кажется, что если он такой скот, то не к чему и связываться; ты его не исправишь, ну и избегай столкновений, а то 1) попадешь черт знает куда в юнкера, 2) не дадут места репетитора, тогда прощай университет. Хоть бы для этого обходил скотов, которых можно прогнать только палкою.
Ты ошибочно смотришь на… собирание статистических данных (не знаю, как яснее выразить). Ты говоришь: «нет возможности хорошо узнать то, что я тебе прислал из частных исследований, необходимы источники официальные и т.д.»; ты ошибаешься; ручаюсь тебе головою, что становой решительно не знает, да, пожалуй, и не может знать, насколько привезено и продано товаров. 1) Об этом они не заботятся; 2) им не скажут правды. Большей частью мне говорили, не зная, для чего я спрашивал. Я подходил и спрашивал, как простой любопытный, а потом вынимал тетрадку и записывал. Если следующий торговец (что весьма редко, — все заняты, глазеть некогда) замечал, что я записываю, то он, может быть, врал. Были некоторые вравшие, думая, что я переодетый чиновник, но мало, между тем как тем, которые присланы от станового, врут сплошь да рядом, следовательно, официальных данных ты не мог бы иметь об этом предмете (Ник. Ярмарке), а об Мещ. Ярмарке есть, но самые неверные. Собирая эти сведения, я иногда думал, что едва ли что можно написать, основываясь на этих данных, но однако же ревностно собирал, имея в виду, что если мы и не извлечем из этого пользы, то пригодится впоследствии.
Ты пишешь, что если Тихонр. даст тебе книгу не более Ant. Peru, то ты переведешь ее один. Зачем? И я могу помогать. Труда будет меньше тебе, скорее кончится, следовательно, гораздо лучше. Один ты переведешь и такую книгу не скоро, а вдвоем — все-таки лучше. С твоими мыслями о переводе вполне согласен, надеюсь также, что Тихонр. дал тебе книгу не такую, что изложение так сухо, чтоб ее нельзя было бы прочесть 2 раза с охотою, а в третий без неудовольствия; иначе не думаю, чтоб это было хорошо, если будешь принуждать себя читать.
«Ярмарка в Унц.» еще не снес в редакцию «Сына Отечества». Попытаться не мешает, хотя я сомневаюсь, чтоб ее поместили, впрочем, не беда, если и не примут, возьму назад. Что же касается до твоей записки к Коршу, то скажу, что ни одна редакция не отвечает на присылаемые ей письма, если бы она это делала, то посуди сам, какое чертовское количество писем пришлось бы писать ежедневно. Поэтому советую тебе отдать переписать твою статью кому-нибудь (из кадет, я думаю, не откажутся, в особенности если обещать участие в дележе, в случае успеха), и отправить в редакцию «Московских Ведомостей», т.е. снесть самому, потому что по городской почте нельзя.
О религии скажу тебе, что все, что я думал о ней, так спуталось в моей голове, что я решительно не знаю, чему верить. Есть ли бог в том смысле, как его нужно понимать по писанию? Положим, есть творящая сила, которая дала толчок, но следует ли поклоняться ей? Что-то не верится, чтобы она могла отклонить какое-нибудь несчастие и тому подобное. Ты скажешь, что апостолы говорили о чудесах совершившихся от веры видевшим это. Был ли богом Иисус Христос? Доказательство — святость его учения, возвышенность, чудеса (см. Катехизис). Полно, может ли это быть доказательством? Святость, возвышенность — не доказательство, мне кажется. Чудеса? Не было ли это надувательство? Разуверь магометанина в том, что Магомет врал, он скажет: его последователи говорили это лицам, которые это видели, а между тем мы видим, что это вздор, что касается до чудес, в которых нельзя было надуть, то не врали ли апостолы и евангелисты, для привлечения большего числа последователей они могли сказать: это случилось там-то, а кто скажет, это не случилось? Выищется ли кто-нибудь, чтоб сказать, что этого не было? Страна велика. Вспомни тогдашние сообщения, а наконец, если бы кто сказал, что чудеса враки, то это бы приписали ненависти к христианской вере, а то писатели бы (больш. частью христиане) и умолчали. Те, которые слышали в первый раз это учение и имели хотя малую долю здравого смысла и доброе сердце, были поражены его величием. По необразованности они поклонялись человеку, который мог написать такую гениальную вещь — равенство всех, прощение обид, любовь к ближнему и пр., и пр., не стали бы верить, чтоб кто-нибудь говорил, что враки чудеса. «Тот, кто написал это, может творить чудеса», вот что должны были они подумать. А между тем мы должны благодарить тех апостолов (если мое предположение справедливо) за то, что они хотя и врали, но укоренили благодатный свет христианской веры. А впрочем, бог знает, может быть, я ошибаюсь, очень может быть.
Скажу неприятную новость. Нам нельзя читать в Публичной библиотеке. Мы находимся на положении средних учебных заведений, а воспитанникам этих заведений — нельзя читать в Публичной библиотеке. Это меня неприятно озадачило.
На днях я купил Кольцова, сколько наслаждения за полтинник! В переплете. Прощай.
П. Кропоткин
Пойдет 29 или 30 августа.
Да, поздравляю с именинами, вспомнил, писав число. Я начал теперь читать «Судьбы Италии» Кудрявцева.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л. 40–42 об.
Переписка. Т. 1. С. 115–117 (с большими пропусками; текст восстановлен по оригиналу).
28 окт. [1858 г.].
Причиною моего молчания была, так же, как и у тебя, какая-то апатия, ни за что дельное не хотелось приниматься, если что и читал, то какие-нибудь повести. Виною всего этого были различные истории в Корпусе с 1-м классом, я должен был «поджигать» своих и т.п., так что целый день говорилось только об этом, излагать тебе всего этого не стоит. Еще за несколько дней до получения твоего письма я начал тебе писать, но бросил, не написав и 10 строчек.
Отвечу теперь по порядку.
Я читал недавно одно сочинение Классовского «О душевных болезнях», и там, между прочим, он говорит как доказательство бессмертия, что: у нас есть душа (этого ты не отвергаешь), а из чего-нибудь не может сделаться ничего, следовательно душа не может быть смертною.
Вот другие доказательства, которые я вычитал из книги «Etudes philosophiques sur le Christe»: 1) если мы имеем идею, понятие о бессмертии души, следовательно это есть на деле, потому что мы не можем иметь идеи о чем-нибудь, если этого нет. Но мне кажется, что это не так, потому что мы имеем понятие о призраках, а их нет. 2) Душа есть неразрывное целое, смерть есть разложение (конечно, не уничтожение, потому что во вселенной ничто не уничтожается и вселенная не увеличилась и не уменьшилась ни на 1 атом), Следовательно, душа, умирая, разлагается, а этого быть не может; верно ли это доказательство?.. Мне кажется, душа может разделиться, потому что ум, воля и чувство — часть души, а ум и чувство часто противоречат друг другу, следовательно душа не одно неразделимое целое. Я привел это потому, что ты, сколько помню из твоих писем, считаешь душу одним нераздельным целым.
Что скажет нам учение Бема, а теперь не знаю, чему верить; я продолжаю читать Etudes Philosoph[iques], может быть, они выручат меня в этом, пока еще мало пользы, я не дочел еще про бессмертие души, а после передам тебе, что узнаю. Не понимаю также, что можно вывести из того, что мир несовершенен, касательно вопроса о бессмертии, это меня мучает, впрочем — потерплю.
В том, что есть Бог, что ему нужно поклоняться, я убедился, теперь мои доводы опровергнуты, может быть, найдутся новые, пока — нет. Этому помогли твое последнее письмо и Etudes philosop[hiques].
Но довольно об этом.
Я так давно не писал тебе, что ты даже не знаешь, что я журнала и не издаю. Причина этому та, что на мое предложение кто отозвался, что ему некогда заниматься пустяками, кто сказал, что он не умеет писать, а кто и попросту засмеялся, остался я один, и, конечно, должен был бросить мысль об этом, потому что одному невозможно издавать, все бы смеялись, проходу бы не было, да и чем бы я мог наполнить журнал с тобой вдвоем? Если и в более благонамеренных я вызвал насмешку за желание пользы, то что бы было в других.
29 октября
Что ж до твоей будущности, то мне кажется твое предложение не совсем-то удобоисполнимым: во-первых, мне кажется, ты ошибаешься, думая, что казенный воспитанник не обязан служить 3 года; вздор я думаю… во-вторых, трудно рассчитывать, что ты можешь всегда жить уроками, ведь очень может случиться, что ты их не найдешь, тогда чем будешь жить, мало ли учителей без куска хлеба?..
(Я забыл еще, что, кажется, в казенных воспитанников не принимают всех, кто попался, а выбирают лучших, адресуясь в то заведение, где они воспитывались, и тогда примут.)
Что же ты будешь делать? Я, хоть убей, не понимаю.
Если ты будешь армейским офицером и вольным слушателем первые 2 года, а потом после 2 лет, когда полку нужно будет уходить из Москвы, не будет затруднения прикомандироваться репетитором куда-нибудь в другой корпус, тебя наверное примут, если ты выдержишь экзамен, ну хоть русского языка, тогда тебе не нужно будет обращаться к Лермонтову. Насчет трудности экзаменов за все 4 года, разве нельзя держать экзамен? Я держал, это от тебя зависит.
Что ж до денег, то у меня хватит на письма тебе, авось батька даст что-нибудь на рождение. Что же до тебя, то я, право, не знаю, я передам в редакцию «Сына отечества» мою «Meщ. ярмарку». Что-то скажут там? Теперь я начал рассказ под заглавием «Мои знакомые», в котором хочу вывести наш образ воспитания дома и в Корпусе. Не знаю, удастся ли, пока идет ладно. Из моих переводов есть только один рассказ о Меровингах (это напечатано), об изобретении газового освещения (это хотят печатать). Объявлено прошлою весною Струговщиковым, Водовозовым и К°, что они издадут книгу «Principales Decouvertes» Figuier, потом Кравченко компиляции: «История европейского просвещения» и его же очерки падения З[ападной] Р[имской] Империи вроде учебной статьи, ее можно поправить, но много придется переписывать.
Прощай, больше нечего писать, благодарю за стихи.
П. Кропоткин
Пойдет 30 октября.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л. 43–43а об.
Переписка. Т. 1. С. 124–126 (с пропусками; текст восстановлен по оригиналу).
30 марта 1859 г. (пойдет 2 апр.).
Состояние, в котором я находился несколько недель тому назад, не знаю как назвать, это не такая апатия, как у тебя, ты и читать ничего не можешь серьезного, — я это испытывал летом, — а я — нет. Напротив, я всегда с удовольствием читал довольно серьезные вещи, но они не поднимали во мне никаких особенных вопросов. Правда, я читал большей частью одни исторические книги, я замечаю, что я с некоторого времени особенно полюбил историю; возникали различные вопросы касательно того или другого момента в Средней истории, и я брал книги, сюда относящиеся, и разрешал возникающий вопрос. в этом письме ты пишешь о чтении с вопросом, но удивляешься, что мне так не понравилось это мнение летом. Но вот отчего: во 1) часто очень долго не возникает никаких серьезных вопросов, что ж, тогда ничего не читать, кроме повестей? Это скоро надоест. 2) Возникает вопрос, и рад бы читать книги по этой части, да где их взять? Ведь я получаю книги только из нашей ротной библиотеки (она составлена прежними пажами, которые жертвовали что попало). Кроме книг оттуда, я читаю только «Р[усский] вестник» и иногда «Современник», да еще какие-нибудь пустячки. Где же тут доставать книги, касающиеся заинтересовавшего вопроса? в нашей библиотеке, например, нет ни одной книги, которая касалась бы политической экономии, не более 10 по части естественных наук, множество кипсеков и довольно много книг по истории. А создавать вопрос, когда начинаешь читать книгу (я сперва так понял это, летом) невозможно. Если создашь, то он, м.б., вовсе неинтересен, искать же относящихся к этому во всякой книге, которую читаешь, нельзя, м.б., в книге 1⁄50 доля относится к этому вопросу, не пропускать же остального? Мне же кажется, что во всякой книге одно что-нибудь само собою интересует тебя более остального и более остается у тебя в памяти, например, я читал крестовые походы Michand. Меня само собою заинтересовало то, как в крестовых походах нашла свое падение папская власть, и страницы, посвященные этому (а их довольно), более других мне нравились. — Мне кажется, что я бы мог заняться каким-нибудь исследованием по части истории, конечно, не для печати, а для того, чтобы привыкнуть потом. Если мне понравится какая-нибудь эпоха, или лицо, займусь, источники довольно легко достать.
Изучение немецкого языка подвигается у меня, я начинаю понимать порядочно, когда читаю, со временем я примусь читать по-немецки что-нибудь посерьезней того, что я читал до сих пор.
Настоящее положение Европы сильно меня занимает, что-то будет? Война, кажись, неминуема, я с нетерпением жду всегда Р[усский] В[естник] в корпусе, и превосходно ознакомишься со всеми событиями, которые узнаёшь из газет. Политическое Обозрение я всегда читаю прежде всего, и всегда с большим удовольствием, и как они всегда хороши!..
31 марта
Спасибо тебе за некоторые твои советы, давай и впредь — всегда приму с удовольствием.
Первый твой совет о болтливости как нельзя более справедлив, и, к счастию, ты теперь убедился в необходимости скрывать всегда свои убеждения; если бы ты не любил прежде так высказывать их, многим было бы тебе лучше.
С людьми, которых ты хорошо знаешь, особенно с одним или двумя хорошими друзьями, можно и поболтать об своих убеждениях. Правда, таких друзей у меня еще нет, в Корпусе, и никто не определит моих убеждений. Один господин, старик не совсем глупый (Христьянович, твой крестный отец) говорил обо мне, увидавши один или два раза, что я, вероятно, идиот, так глуп показался я ему.
Но вот, если кто ошибочно судит, ты, кажется, слишком обще выразился. Напротив, в кругу людей по сердцу, с которыми не скучно потолковать обо всем, неужели не вступить в спор с тем, кто ошибочно судит, по-моему. Ведь спор могущественный двигатель. Поспоришь, послушаешь мнения, противуположные твоему убеждению, и или еще более утвердишься в своем мнении, или уж усомнишься в нем.
Заметь, какое грустное настроение проглядывает в нашем обществе и в выражении его — литературе. Эту мысль подняло во мне чтение «Тысячи душ» Писемского, «Дворянского гнезда» и мн. др. Неужели жизнь большей части членов общества безотрадна. Положим, мы с тобой ничего почти веселого не видали, но неужели и все так? Желал бы знать, отчего это происходит.
Бьянчини еще не купил. Во всех Петербургских книжных лавках нет ни одного экземпляра. Осенью закупили, но когда их не раскупали, то все отправили назад. Французский учитель, который взялся мне отыскать ее, просил выписать из-за границы. Ее выпишут, и теперь неловко сказать, что не нужно, а то бы можно купить в Москве. Меня удерживает, однако, и то, что в Москве, пожалуй, то же случилось, ведь ты купил ее осенью.
Жалею, брат, очень об том, что с тобой случилось по делу Демидова. Неужели ты, с твоим здравым смыслом, увлекся таким ложным мнением, что украсть у вора ничего не значит, воровство всегда воровство. Жалко также, что бал[л] тебе сбавили.
Как-то ты поправишь к выпуску?
1 апреля
— Отец приехал сюда уже недели с полторы, чтобы отыскивать место. С помощью Тиличеева он достигает этого, и (чего избави Бог), пожалуй, будет служить в Петербурге. Вообрази просвещение-то! Ведь он мне сам предложил выйти в статскую службу, говорит, что теперь в военной невыгодно, что это дельное желание служить в статской, что не с моим здоровьем быть военным, и что, наконец, он очень рад, что и ты желаешь быть статским, Он бы не прочь с тобою помириться, но одно его удерживает, то, что ему сказали (один ваш офицер), что ты «как антихрист ходил по лагерю и проповедовал, что нет Бога, Божьей матери и т.п.; вот изверг-то!» Коля заставляет его задумываться, новые долги его (2000 р.) доказали ему, что не очень-то проживешь с тем, что он дает.
Я написал новый рассказ «Воспитанница». Дело в том, что недавно случилось следующее: в 1 доме взята крепостная воспитанница старым барином. По смерти его она остается той же крепостною. Барыня — изверг попрекает ее данным воспитанием наравне с дочерью и т.д. Когда ей 18 лет, а дочери 21, 22, к ней сватается человек, которого барыня принимает за жениха дочери. Рассерженная ошибкою старуха выгоняет молодого человека, а ее ссылает в девичью и немного погодя велит идти замуж за крестьянина. Она не хочет, ей грозят розгами; для избежания чего она и выходит за мужика. Это действительное происшествие, я написал его в виде рассказа и хочу послать в «Моск. вестн.» Воронцова-Вельяминова, там, говорят, охотно принимают подобные повести и рассказы. Вознаграждения, конечно, просить не буду. Авось примут.
Прощай. Более писать нечего.
П. Кропоткин
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л. 47–48 об.
Переписка. Т. 1. С. 135–136 (с пропусками и многочисленными ощибками; текст восстановлен по оригиналу).
20 апреля 1859 г.
Сейчас только получил твое письмо. О мире [с отцом] я знал, но не совсем верно. Ив. Ив. Пушкин [1] рассказал Друцкой об мире, Друцкая — мне, вероятно, перевирая кое-что. Мне сказали, что ты сам пришел просить мира… Миру я был доволен, но это мне не понравилось, — не для чего было затевать войны, чтоб самому придти просить мира, через посредство Елизаветы Марковны [2]. Говорили, что ты пришел сам мириться с ней и просить ее посредничества. Теперь, конечно, при его письме и Пугачихе глупо было бы артачиться. Слава богу, что все устроилось хорошо. Но не могу не удивляться тебе; ты не глуп, а ты непрактичен, довел себя до того, что приходится быть юнкером. Еще до выпуска есть время, выкажись примерным малым, и тебе прибавят балл, авось выйдешь 12 классом.
О тебе здесь отец наговорил Друцкой, черт знает что, Ив. Ив., которому ты, вероятно, сообщил свои религиозные убеждения*, подтвердил, вчера защищал тебя. Они говорили что ты… ты… уж не знаю что, потому что «не веришь в Бога, в Божью матерь» и т. д., следовательно ты изверг. Мне было довольно трудно убедить ее в том, что если ты и сомневался в чем (в Боге и т.п.), то это было увлечение молодости, но что ты теперь набожен и пр. — Вообще советую тебе всем это говорить, кому ты когда-либо говорил о своих религиозных убеждениях. Эх, брат, ведь начальство и др. лица, имеющие влияние на твою службу (большей частью люди старого века), сочтут тебя вовсе не умным, а скорей глупым, если ты имеешь такие убеждения, а молодежь поумнее то же подумает, если ты всем трубишь про это.
О подозрении отца, в том, что ты не его сын, я знал еще в пятницу на Страстной. Когда я провожал его на железную дорогу в Москву, мы говорили о тебе, о твоем нехристианстве, которое я отрицал. Наконец он (также глухим голосом) говорит: «Да, во всем пошел по Берсу [3], ты помнишь его? — «Помню», и т.д. Сказала это Клавд[ия] Ник[олаевна] [4], если бы я увидел это животное, то я бы прямо объявил ей это, тем более, что это, может быть, ни на чем не основанные догадки. Я слишком верю в честность моей матери, что очень сомневаюсь в этом; она не могла бы составить себе такой хорошей репутации между всеми, если бы это была правда. Удивляюсь, что ты, крайний скептик всегда и во всем, как ты сам говоришь, сразу поверил подозрениям отца, подтвержденным только словами этой глупой Клавд[ии] Ник[олаевны]. Если это так, то они не должны были касаться памяти умершей и говорить об этом отцу, который за это не любит (если не ненавидит) тебя; от женщины, которая решилась на это, очень легко можно ожидать, что она врет. Одним словом, я тогда только поверю этому, когда найду подтверждения более ясные в других. Особенно советую тебе обратиться к людям, тебе ближе; от них можно что-нибудь узнать.
Теперь отвечу на предыдущее письмо:
Ты разгадываешь причину, по которой он [отец] мне советует выйти в статскую службу. Опровержение есть: он потому только советует мне это, что именно из Паж. Корпуса-то он рассчитывает, что я хорошо выйду. У нас выпускают 10-м классом, и многие (б. часть) выходят в Министерство Иностр. Дел, на это-то он и рассчитывает. «Там дорога блистательная, говорит он, поедешь за границу, что всего лучше для твоего здоровья, и т.д.». Платить ему не трудно, потому что он сверх жалования солдату, свеч и т.п. положил около 4 р. 50 к. в месяц на мытье и покупку перчаток, на извозчиков и на удовольствия; оставил он уже деньги на 2 месяца, следовательно, я могу тебе из них что-нибудь уделить, и ты мне напишешь, куда адресовать. в Корпус неудобно, чего доброго передадут ему, тогда не будет давать и нечем будет делиться. Вообще отец наш достоин сожаления. Ты знаешь, впрочем, что убило Salocin [5]? То, что всё, над чем он так трудился, что было идеалом его жизни, — оказалось вздором; то же случилось и с отцом. Служба была для него всё, — вне службы военной он не мог вообразить ничего порядочного, и теперь вследствие его истории, в которой он почти невиновен, 35-летняя деятельность пропала, он в отставке полковником, без пенсиона и без мундира, да и не по собственной воле, а на основании приказа Военного Министра! Оказалось, что вся его жизнь была глупа, цель всей жизни — генеральство — не достигнута, и он в отставке, даже без мундира! Это, брат, ужасное положение, не желаю никому, даже врагу, такого положения, и избави бог, чтоб что-нибудь подобное могло случиться с нами. Когда он узнал это, так приехал как ошпаренная кошка, опустился, осунулся — разительная перемена. Неприятное положение. Вообще жалка его участь, да и во многом он не виноват, — виновато воспитание.
Много требуется от историка, ужасно много, может и не по силам будет, но авось. Может быть, я и ошибаюсь в стремлении, посмотрим.
Курс Шульгина купил (1 р. 75 к.), а Бьянчини нет во всем Петербурге ни одного экземпляра. Я заходил во все книжные лавки, и не нашел. Узнай, если есть в Москве, тогда купи ее, или напиши, — я вышлю деньги, и ты купишь, а то здесь обещались выписать из-за границы, да надули — до сих пор нет.
Замечу, между прочим, что твои условия для примирения с отцом были очень необдуманны, неужели ты мог думать, что он согласится давать тебе что-нибудь, если ты не придешь сам просить этого. Нет, ты его, видно, вовсе не знаешь. Вообще будь иногда поласковей, он очень добр, когда Елизавета Марковна не сбивает его с толку, и когда к нему подходишь не с требованием с ножом к горлу, а с просьбою; с Елиз. Марк. советую быть вежливым. Я потому только считаю себя вправе давать тебе эти советы, что немного лучше тебя знаю их натуры, потому что жил с ними дольше.
Прощай, для отца говори, что я тебе и ты мне пишешь не слишком часто, и что наконец один раз ты потерял письма, если он спросит, в другой раз еще что-нибудь. Прощай.
П. Кропоткин
Пойдет 21-го или 22-го.
Наконец я добился билета в Петербургскую публичную библиотеку, хотя и нельзя там бывать пажам, но они не знают, кандидат ли я или нет. Посоветуй мне, что читать, редкостью книги не затрудняйся. На первый раз я взял «La science du b[ien]-[être] social» [6].
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед.хр. 97, л. 49–51 об.
Переписка. Т. 1. С. 137–139 (с пропусками и многочисленными неточностями; текст восстановлен по оригиналу).
1. И.И. Мусин-Пушкин — двоюродный брат П. и А. Кропоткиных.
2. Мачеха.
*Или отец ему рассказал. — (Прим. П.А. Кропоткина).
3. Александр Евстафьевич Берс. Семейная легенда, бытовавшая в семье Берсов, приписывала ему и отцовство П.А. Кропоткина. См.: Сафонова О.Ю. Род Берсов в России. — М., 1999. — С. 44; Маковицкий Д.П. У Толстого. 1904–1910. «Яснополянские записки». М.: Наука, 1979. — Кн. 3. — С. 161.
4. Сестра матери.
5. Рядом карандашная помета: «Nicolas». Речь идет скорее всего об императоре Николае I.
6. «Наука социального благосостояния»; работа Бьянчини.
8 мая 1859
Сообщу тебе, между прочим, одно опровержение (м.б.) слов отца. Я был у Наст. Гавр. Сулима и сказал ей об этом, чтобы спросить об этом, правда ли или нет. Она сказала мне, что это, верно, сказал ему Семен Ник., кажется, тот, который с ума сошел, что он всё порет дичь в этом роде, что он и ей говорил черт знает что. Что Клавд. Ник. тоже почти помешалась, она больна, вся высохла как лимон и по временам говорит всякий вздор (мне кажется, что это с ней сделалось от онанизма, судя по тому, что говорил отец).
Теперь для меня очень интересно знать, как идут твои дела в Корпусе, это очень важно, и потому удивляюсь, что от тебя нет писем; пиши скорее, — я жду.
Что касается до меня, то я очень мало занимаюсь чем-нибудь толковым; теперь экзамен, я, конечно, готовлюсь, чтоб поддержать мои учительские и хотя время и есть, но так устаю читать какие-нибудь нелепые учебники, что рад отдохнуть на чем-нибудь полегче. Я читаю «Р[усский] В[естник]» Белинского, и очень хорошая книга «De l’homme et les sens humaines par H. Hollard» лежит так. Я начал ее; в начале излагаются различные теории, объясняющие деятельность духа и материи, и [я] еще более утвердился в прежних мнениях. Вообще я вижу, что эта книга очень кстати попалась мне, — я только что хотел познакомиться с антропологией, о необходимости которой для истории я узнал у Грановского. Кстати об истории. Для того, чтоб узнать свои способности в истории, я решил написать монографию какого-нибудь лица и выбрал для этого Филиппа IV Красивого, который имел важное влияние на упадок власти пап — эпоха, которая больше других интересует меня. Я выбрал уже источники, и так как 12 мая кончаются у меня экзамены, то я тогда примусь за дело; источники доставит, конечно, Публичная библиотека. Не знаю, писал ли я тебе, что я спросил там Бьянчини и мне дали его на итальянском языке, — перевода нет. Посмотри — нет ли в Москве. Потом я спросил историю пап А. Лоренца, не дали, цензура не позволяет. Теперь до лагеря буду заниматься много (нас распускают каждый день и каждый день являться на ученье). Домой не пускают, но надеюсь, мы с тобой увидимся, ты, кажется, должен приехать сюда экзаменоваться.
Вчера я отправил в редакцию «Московского Вестника», Воронцову-Вельяминову, рассказ «Воспитанница». Вот в чем дело. Не очень давно, месяца с два, в одной из губерний России случилось следующее: один господин взял свою крепостную девочку к себе в дом и воспитывал как дочь; это очень не нравилось жене, и когда он умер, не успевши дать девушке вольной, то жена его начала притеснять ее всячески, обвиняла в том, что она отбивает женихов у дочери и т.п. Наконец, однажды за воспитанницу посватался один молодой человек, сперва живший довольно долго в деревне этих господ, где его принимали за жениха дочери. Но когда старуха-мать узнала, что он сватается за ее воспитанницу, а не за дочь, то она разбесилась против первой и решилась непременно отдать ее замуж за мужика, в особенности за то, что она ей немного надерзила. Так она и сделала, и несчастная девушка должна была покориться, потому что нечего было делать, если б она бежала, ее бы нашли и тогда ей было бы хуже. Я это написал так: я ехал по проселочной дороге и ночевал в избе, где увидел эту девушку. Потом вечером, выходя на двор, я увидел, что она сидела на крыльце и пела что-то; я подошел, тут она рассказала мне то, что я только что написал. Это действительное происшествие, мне рассказывал это очевидец, которому я верю. Я послал его вчера по тяжелой почте и его получат вероятно дня через два. Если тебе будет время, зайди понаведаться в редакцию, получили ли ее (в ней объема почти 3 листа, исписанных довольно крупно, но довольно убористо) и напечатают ли или нет; вознаграждения я, само собой, не просил.
У меня есть твой Байрон; один паж хочет непременно купить его и дает 3 р. Если хочешь, можно продать. Со временем, если изучишь английский язык (книги будут тогда дешевле), купишь, если будет нужно, тем более что, мне кажется, он не весь. 5 частей in-12° или in-16°, толщины в переплете ╞═══════╡. Если хочешь, я продам и пришлю деньги, у меня есть еще немного лишних, только напиши, на чье имя.
Курс Шульгина купил, он превосходен, давно мечтал я об этом курсе, хотя он немного краток, но все-таки очень хорош.
Твое письмо заставило меня задуматься, теперь я не в состоянии ответить, погоди немного; я там не согласен с некоторыми мыслями и через несколько дней напишу подробный ответ; скажу одно, что я отчасти согласен с Маколеем…
Посылаю тебе 4 руб., купи мне Бьянчини и пришли с кем-нибудь. Поговаривают, что публичного экзамена не будет и кадеты других корпусов не будут приезжать; не знаю, правда ли это, только в таком случае не знаю, с кем та пришлешь, лучше уж по почте, если это правда. Прочее возьми себе, — у меня есть, а церемониться, брат, нам не пристало. Я бы больше прислал, но случились непредвиденные расходы, — переделка шинели, которая стоила 3 р. 50, так что лишних осталось только. Пока прощай.
П. Кропоткин
Пойдет 18 мая 1899 г.
На какой факультет Московского университета поступаешь ты? На юридический или на словесный? Мне кажется, тебе лучше поступить сюда, накамеральный; это отделение юридического, там читаются: политич. экономия и необходимые для нее юридические науки и история. Ты подумай об этом.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л. 52–53 об.
Переписка. Т. 1. С. 139–141.
5 февраля 1860 г.
Последнее твое письмо ошеломило меня и взбесило; я принял его сгоряча за насмешку, потом раздумал, ты никогда так не выражался, и наконец решил, что твое предложение явилось вследствие полного незнания жизни гвардейского офицера. Если ты бы захотел мне предложить средство окончательно поглупеть, ты бы ничего не выдумал лучшего. Ты думаешь, что фронтовые офицеры гвардии занимаются науками; да, они занимаются: полит. экономией, потому что это la science du temps, à la mode, историей, читая в год две, три французских книжонки новых историков, и все в этаком роде. Потом они, заслужив славу умных, ученых людей, сами трубят о своих занятиях, впрочем, такие г-да действительно ученее сравнительно с другими офицерами… Время есть, но это время безалаберно распределено: в неделю раз тащится офицер в караул, в неделю раз дежурит, шляется на учение по утрам, а потом действительно шляется по Невскому — и вот всё утро занято, а утро самое главное для меня, потому что я хочу слушать лекции в унивеситете. Потом неужели окружающее общество не имеет влияния на человека? Притупляющие способности учения, разводы (!) и т.п. одни могли бы свести с ума человека, понимающего всю их бестолковость. А тут еще вдобавок бестолковое общество, постепенно втягивающее тебя в свою среду… нет, брат, благодарю: лучше я буду бездомным бедняком и делить с тобой незавидную участь, чем буду гвардейским офицером. А как наивно говорить тебе о казенном жаловании!.. Слыхал ли ты это, что офицер не видит этого жалования, оно идет на обеды, в честь выходящих офицеров, в честь произведенных в высшие чины и т.п. Петр Ник. Кроп. [1] (в Уланском полку, где всего более роскошно живут) получил недавно 80 р. за треть и говорит об этом как о необыкновенном происшествии, — не забудь, что он ротмистр. Положим, в пехотных полках получают немного больше, но все же прапорщик не получает более 50–70 р. в треть — maximum, который достигается очень редко. Вообще из твоих слов видно, что ты говоришь по рассказам или вернее по внушениям воображения, а я же тебе говорю про действительность — имел время приглядеться.
Я не теряю надежды достигнуть вольного гражданства. Я должен быть в университете; иначе я выйду необразованным. Я должен получить общечеловеческое образование, конечно, я не мечтаю быть ученым, но при моем невежестве при выходе из корпуса я не могу быть полезным членом обществу, итак, повторю мое давнишнее решение, я буду в ун[иверси]тете, я никогда не изменял этого решения, не знаю, почему ты говоришь как о решенном, что я не хочу в университет.
Я писал о приложении естественных наук к сельскому хозяйству под влиянием различных впечатлений. Теперь скажу тебе, что не могу еще решить, на какой факультет пойду, может быть, на факультет естественных наук, наверное не знаю, это выяснится со временем, тогда решу, когда буду поступать, я знаю только наверное, что буду всячески стараться попасть в университет, а потому благодарю тебя за совет выйти в гвардию.
С отцом я думаю сладить и уговорить его в необходимости прослушать сперва курс в университете, а там после университета увидим, еще далеко, следовательно, вольное гражданство имеется в перспективе.
Скажи пожалуйста, что ты за баба такая? Отец бьет тебя и ты ничего не предпринимаешь; ты не обороняешься. Если дело дошло до драки, нечего церемониться, я бы сопротивлялся; что ты не пригрозишь жалобой к гражд[анскому] губернатору? Что ты не напишешь этой жалобы, не удерешь пешком до Калуги, в случае крайней надобности, если никто не возьмется отвезти ее на почту. Отец бесчеловечно обращается с тобой, он задерживает тебя дома, тебе 19 лет, ты чиновник. Требуй настоятельно, дерись, коль на то пошло, таких господ легко испугать; а ты даешь над собою власть, затеял чорт знает что, рискуешь всем, имея в виду очень мало. Тут я уж не стану тебе советовать ждать у моря погодки, беги в Москву во что бы то ни стало. Там найдется кто-нибудь, чтоб помочь. Кравченко между прочим говорил мне (он здесь), что ты можешь всегда рассчитывать на его содействие и на приют. Нет, брат, тут надо действовать решительно, выписывай денег из Москвы, неужто нельзя удрать? [2] Вольно же делать так, чтоб узнавали, что ты хочешь уехать, — удирай, да не в Калугу, а через Полотняные заводы (на Малостово, Манаенки, не беда, что крюк), чтоб скрыть следы. Бить человека, сына, ни за что ни про что! да я бы подрался. Я лажу пока с отцом, это мне не трудно. Мне не трудно написать учтивое письмо и выписывать напоказ свои баллы (они всегда хороши). Если же тебе не удалось поладить, то нечего затевать полумеры.
Прощай.
П. Кропоткин.
1. Двоюродный брат, сын Николая Петровича Кропоткина.
2. Приписка рукой А.А. Кропоткина, карандашом: «В деревне я в его власти, что могу сделать? Прибью — выпорят.
ГАРФ. Ф. 1129. Оп. 2. Ед. хр. 97, л. 73–73а об.
Переписка. Т. 1. С. 180–183 (с пропусками и ошибками; текст восстановлено по оригиналу).
| Хронологический указатель | 1861–1870 > |
| Указатель адресатов | Список публикаций |
| БИБЛИОТЕКА: | |
| Алфавитный каталог | Систематический каталог |