А.Я. Дегтярев
О крестьянской барщине в XVI в.
Вестник Ленинградского университета. Сер. 2: История, язык, литература. — 1976. — Вып. 1. — С. 63–68.

Общеизвестна точка зрения, согласно которой закрепощение крестьянства в России имело важнейшей социально-экономической предпосылкой бурное развитие барщины в феодальном хозяйстве. В последние годы в противовес ей оформилась другая кон­цеп­ция, сторонники которой полагают, что барщина не получила в XVI в. значительного в сравнении с предыдущим временем распространения и потому не могла сыграть роль основы закрепощения. В связи с этим особый интерес приобретает рассмотрение ар­гу­мен­тов, используемых при доказательстве тех или иных связанных с данной проблемой положений.

Исследование новгородских писцовых книг показало, что по их данным нельзя го­во­рить о сколь-нибудь большом росте крестьянской барщины в XVI в. [1] Правда, Р.Г. Скрынниковым было высказано предположение о том, что барщина в силу ряда причин не фиксировалась в книгах середины века [2] и потому была подчеркнута важ­ность источников другого рода, в частности поместных актов, которые, как правило, имели в середине XVI в. обращенную к крестьянам «послушную» формулу. Ее эволюция на новгородском материале была прослежена И.И. Смирновым [3]. Исследовав большой (свыше 200 единиц) корпус актов, опубликованный Д.Я. Самоквасовым [4], он пришел к выводу, что изменения «послушной» части актов свидетельствуют о возрастании об­роч­ной и барщинной эксплуатации крестьянства.

В 50-х годах XVI в. «послушная» формула новгородских актов имела следующий вид: «и вы бы крестьяне к помещику приходили и слушали его во всем и доход ему платили по старине…». В 1561 г. мы впервые на новгородской почве сталкиваемся с новой «послушной» частью: «и вы бы крестьяне к помещику приходили, слушали его во всем, пашню его пахали, где себе учинит и доход ему платили…». Дополнение, пред­пи­сы­ва­ю­щее пахать пашню на помещика, рассматривается многими ис­сле­до­ва­те­ля­ми как отражение принципиального сдвига в развитии социально-экономических от­но­ше­ний, как свидетельство широкого развития барщины. Вслед за И.И. Смирновым за такое понимание эволюции разбираемых клаузул высказались Р.Г. Скрынников, А.А. Зимин, В.И. Корецкий [5].

Рассмотрим время и причины появления этих формул в новгородских актах. По­мест­ные грамоты 50-х годов не содержат указанного дополнения. Эти грамоты были выданы семью новгородскими дьяками, упомянутыми в актах, опубликованных Д.Я. Самоква­со­вым. Некоторые из дьяков, например Ф.Д. Сырков и Ф.Б. Еремеев, были издавна свя­за­ны с северо-западными районами [6]. Еще два дьяка — К.Ю. Дубровский и Д.Ф. Горин появились в Новгороде по крайней мере в первой половине 50-х годов [7], когда при­ве­денное дополнение начало распространяться в актах, относящихся к центральным районам, немного позже — Б.А. Щекин [8] и И. Матвеев [9].

Формула, предписывающая крестьянам пахать пашню на помещика, впервые употребляется в отдельной грамоте, выданной в июле 1561 г. Л.А. Белосельскому [10]. Авторами ее были писцы Шелонской пятины В.Н. Борисов и И.Н. Дубенской. Все последующие известные нам грамоты предписывают «пахать пашню на помещика» и почти все они выданы царскими писцами, которые с начала 60-х годов приступили к новому описанию земель. Наряду с составлением книг писцы производили отделы поместий, свидетельства чего мы находим в сохранившихся грамотах. В течение 10 лет, пока длилось описание, писцы менялись в силу различных обстоятельств. Так, упомянутый В.Н. Борисов исчез из Новгорода в 1564 г., когда он был сослан в Казань; писец О.В. Дятлов погиб в 1568 г. Всего в нескольких десятках отдельных грамот фигурирует 6 писцов. Рассмотрим их персональный состав.

Ф.И. Бутурлин в Тысячной книге записан как сын боярский II статьи по Пе­ре­я­слав­лю-Залесскому [11]. В.Н. Борисов по Тысячной книге сын боярский III статьи по Твери, в Дворовой тетради — дворовый сын боярский по Кашину [12]. И.Н. Дубенской служил по Можайску [13], А.В. Дятлов по Боровску [14]. А.М. Дубенского в ТКДТ нет, но все представители этой фамилии служили в 50-х годах по Москве и Можайску [15]. Нет здесь и писца И.М. Денисьева, но его родня служила в это время по Москве и Ря­за­ни [16].

Таким образом, все писцы и соответственно все авторы отдельных грамот, со­дер­жа­щих интересующее нас дополнение, были присланы из Москвы и, что главное, были издавна связаны с центральными районами, где указанная формула получила рас­про­стра­не­ние уже в 50-х годах. Ее перенесение на новгородскую почву носило, по-ви­ди­мо­му, характер, не имеющий отношения к сдвигам в экономике. Пришли новые люди и стали выписывать грамоты так, как их этому учили в другом месте. Появление в нов­го­род­ских грамотах предписания «пашню на помещика пахать» было порождено при­чи­нами случайного в целом характера — началом нового описания земель и возложением на писцов задач по отделу поместий. Будучи носителями характерных для центральных районов страны правил составления грамот, эти писцы принесли их в Новгород.

В актах, относящихся к центральным районам, указанное дополнение появляется раньше, чем в Новгороде. Первый известный акт, содержащий его, относится к 1541 г. [17] По наблюдениям В.И. Корецкого, «все послушные грамоты 50-х гг. XVI в., относящиеся к центральным уездам Русского государства… составлены таким об­ра­зом» [18]. Думается, можно с полной уверенностью назвать местом происхождения этого дополнения центральные районы страны, а точнее, московские приказные учреждения.

Исследователи, увидевшие в формуле «пашню на него пахали, где себе учинит» регламентацию барщинных отношений, опирались на их внешнюю схожесть с фор­му­ла­ми описания барской запашки в писцовых книгах: «из тех обеж Иван пашет на себя 4 обжи…» [19]. Признав обе формулы отражением одного и того же явления, они за­ко­но­мерно пришли к выводу о закреплении барщинных отношений в актах поместного землевладения.

Однако возможно другое истолкование изучаемого дополнения, связанное с процессом так называемого «освоения» служилым землевладельцам поместья. К середине XVI в. помещик стал рассматриваться не только как временный держатель земли великого князя, но и как хозяин, пусть тоже временный, этой земли. Такой сдвиг отразился в известных «дополнительных вопросах» Ивана IV. Его отметил И.И. Смирнов, по мнению которого Иван Грозный «формулирует чрезвычайно важную общую норму, определяющую объем прав помещика на землю: „а что на своей земле не примыслит, то все божье да ево“» [20]. В этом свете появление в грамотах дополнения «пашню его пахали, где себе учинит» следует связывать, возможно, не столько с ростом кре­сть­ян­ской барщины, сколько с расширением прав владельца на поместье, с широкой внут­ренней колонизацией, требовавшей перемещения рабочей силы. Отсюда и предписание пахать, там, где учинит пашню помещик. Это дополнение говорило прежде всего о при­над­лежности земли, указывая крестьянам на кого они отныне должны работать, кому принадлежит земля. Необходимость таких указаний в условиях частой смены вла­дель­цев поместий была очевидной.

Появление такого дополнения в поместных актах было подготовлено рас­про­стра­не­ни­ем родственных формул в документах иных типов и назначений. От конца XV в. известно большое число записей-обязательств митрополичьих детей боярских о «не­о­сво­е­нии» ими полученных пожалований. В них наряду с обязательствами очерчиваются и права лица, получившего пожалование. Вот как они оговорены, например, в записи, данной Ф.М. Викентьевым митрополиту Симону: «а взял есми то селцо пусто без людей, и мне Федору то селцо ведать и пахать на себя до своего живота и лес сечи и роз­се­ли­ва­ти и людей в то селцо призывати…» [21]. Как видим, образец интересующей нас формулы существовал. Она проникает в поместные акты, не меняя их сложившуюся структуру и не заменяя собой других формул: «И Дмитрию и Данилу тем поместьем владети и доход с крестьян имати и пашню на себя пахати велети, а того поместья не опустошити…» [22].

Легко себе представить, как должна выглядеть приведенная формула, если ад­ре­са­том выступал не получающий владение помещик, а крестьяне, населяющие поместье. Она приобретает в этом случае широко известный «послушной» вид: «и вы бы кре­сть­я­не к помещику приходили, слушали его во всем, пашню его пахали и доход ему хлеб­ный и денежный платили…».

В неоднозначном применении подобных «барщинных» формул убеждает нас анализ писцовых книг. Р.Г. Скрынников в качестве доказательства барщинных отношений при­во­дит такой случай из писцовой книги Шелонской пятины. «Игуменья Скнятинского мо­нас­ты­ря, — пишет он, — ввела барщину, выменяв пашню у соседнего попа: „А что была церковная обжа, и ту обжу пашут „крестьяне на монастырь, и в то место игуменья с сес­тра­ми дают попу и всем крылошанам хлеб из монастырские житницы…“» [23]. Казалось бы, перед нами несомненный, если исходить из принятого толкования формуляра, факт крестьянской барщины. Однако присмотримся к нему внимательнее. В описании мо­нас­тыр­ской волости можно насчитать 23 обжи. Если одна обжа (церковная) была собст­вен­ной запашкой монастыря, которую обрабатывали крестьяне, доход должен был идти с 22 обеж. «А доходу емлют на монастырь… из хлеба четверть, а за четвертью емлют деньгами 3 рубли и 7 алтын и 2 деньги в Московское число; да мелкого доходу 23 сыра, 23 меры масла, 460 яиц, 23 пятки льну…» [24]. Повинности идут с 23 обеж: 3 рубля, 7 алтын и 2 деньги московских тоже подтверждают четкую раскладку платежей именно на 23 обжи: с обжи взималось по 28 денег московских, т.е. по гривне новгородской. Что же тогда означает фраза писца «а ту обжу пашут крестьяне на монастырь»? Мы сталкиваемся здесь не с крестьянской барщиной, а с арендой монастырем церковной обжи, которую пашут монастырские крестьяне. Оброк с нее идет монастырю, а в ка­чест­ве арендной платы поп получает хлеб из монастырской житницы.

Характерно, что мы имеем здесь дело не со случайной оговоркой, а со сло­жив­шим­ся стереотипом, проникшим в разные типы документов. В этом убеждает следующий от­ры­вок из правой грамоты Симонову монастырю: Яз, господине, Якуш помню…, что то земля Федотовская…, а пашут крестьяне монастырские (курсив здесь и далее мой. — А.Д.) — А яз, господине, Никоник, помню…, что то земля Федотовская…, а пашут кре­стья­не монастырские. — А яз, господине, Сенка, помню…, что то земля Федотовская…, а па­шут крестьяне на монастырь. — А яз, господине, Степанко, помню…, что то земля Фе­до­товская…, а пашут крестьяне на монастырь. — А яз, господине, Данилко, помню…, что то земля Федотовская…, а пашут крестьяне на монастырь» [25]. Одна и та же си­ту­а­ция — свидетельство в пользу владельца земли — фиксируется в двух случаях ней­траль­ной формулировкой, а в трех — явной «барщин­ной» формулой, хотя о барщине здесь говорить не приходится.

Примечательно в данной связи толкование подобных формул, данное Б.Д. Гре­ко­вым. Разбирая «Уставную и наказную грамоту об обще­житии монастырском» (около 1500 г.), Б.Д. Греков приводит из нее следующую новеллу: «А что идет им хлеб из сел монастырских, что на них хрестьяне пашут, или на серебро монастырское пашут, и они то делят межи собою как по иным монастырем… А что которых мона­стырских земель не испахивают, ни пожен не искашивают, а дают внаймы, и теми наймы также де­лят­ся» [26]. «Итак, монастыри, — отмечает Б.Д. Греков, — к началу XVI в. используют свою землю в трех направ­лениях: одну часть пашут крестьяне (как нам хорошо из­вест­но по многочисленным источникам, в это время обычно сидящие на оброке), вторую — серебренники, третью сдают в аренду» [27]. Как видим, «барщин­ная» формула со­вер­шен­но справедливо истолкована Б.Д. Грековым в «оброчном» духе.

Еще одно доказательство того, что подобные формулы не являлись регламентацией барщинных отработок, можно получить при анализе древнейших порядных, а также ка­баль­ных грамот середины XVI в. В.Г. Гейманом опубликованы 25 кабал и порядных из архива вологод­ского Спасо-Прилуцкого монастыря [28]. Вот как обозначены в некото­рых из них обязательства кабальных людей: «на Грикшине починке земля пахати и ого­ро­ды разгородити и всякое пашенное дело делати и монастырское дело всякое делати», «за рост жити на Лодыгине почин­ки на шестой выти, земля пахати и огороды раз­го­ро­ди­ти и всякое дело пашенное делати и монастырское дело всякое делати» [29].

От XVII в. известны порядные в поместные крестьяне, в которых обязательство «паш­ню па­хать» также сосуществует с обязательством «делать изделье» [30]. О родстве «послушных» формул поместных актов с формами крестьянских обязательств при по­ря­дах свидетельствует струк­тура сравниваемых частей:

Крестьянские порядные, конечно, более детализированы, поскольку в них от­ра­жа­лись условия поряда конкретного крестьянина на опреде­ленный участок. Для нас важ­но то, что они содержат основные элементы «послушных» частей, имеющихся в по­мест­ных актах. При сопоставлении формуляров этих документов становится очевидным, что адресованное крестьянам предписание и крестьянское обязательство «пашню па­хать» — вещи однозначные и не относящиеся к барщине, которая фиксировалась другими формулами.

Еще одним аргументом в пользу роста барщины часто приводятся факты нарастания упоминаний о крестьянском изделье от начала к концу XVI в. Однако это нарастание — результат ложного эффекта, возникающего вследствие разной размерности имеющихся документальных массивов. Так, количество поместных актов, сохранившихся от конца XV в., исчисляется несколькими десятками, а от конца XVI в., — многими сотнями. Уни­каль­ные единицы писцовых книг конца XV — начала XVI в. — лишь малая толика ис­точ­ни­ков этого рода, сохранившихся от XVI в. С ростом числа памятников увеличивается число упоминаний о крестьянском изделье, но зависимость между числом упоминаний и действительным ростом не носит линейного характера. Причем эти упоминания, подчас приводимые как доказательство неуклонного роста барщины, иногда свидетельствуют об обратном процессе. «Многие новгородские помещики, — отметил Р.Г. Скрынников, — в 70-х гг. ввели на своих землях специальный побор „за дело“, „за пашню“, „за стра­ду“» [31]. Ясно, что появление подобных платежей — свидетельство свертывания, а не роста барщины, шедшего вслед за уменьшением абсолютных размеров барского хозяйства в период хозяйственного кризиса [32].

Не приходится, конечно, отрицать наличие крестьянской барщины в XVI в. Кре­стьян­ское изделье издавна было составным элементом феодального хозяйства, без которого существование последнего вообще вряд ли возможно. Однако серьезные со­мне­ния вызывает постулируемый рядом исследователей «бурный рост» барщины от начала XVI в. ко времени закрепощения крестьянства, поскольку, как мы пытались показать, далеко не все аргументы, приводимые в пользу такого роста, могут быть при­няты.

Summary

The article based on the analysis of different sources deals with the problem of evolution of the peasants corvee in the Russian feudal state in the XVIth century.

Примечания

1. Аграрная история Северо-Запада России XVI века. Л., 1974. Т. II. С. 140, 233, 285.

2. Скрынников Р.Г. Экономическое развитие новгородского поместья в конце XV и первой половине XVI в. // Учен. зап. ЛГПИ им. А.И. Герцена. 1957. Т. 150, вып. I. С. 29–30. — Автор видит причины отсутствия упоминаний о барщине в том, что она не была объектом, «пригодным для обложения» и «значительным источником дохода». Однако в этой же работе им приводятся почерпнутые из Новгородских писцовых книг (НПК) факты бобыльской барщины.

3. Смирнов И.И. Классовые противоречия в феодальной деревне в России в конце XVI в. // Проблемы истории материальной культуры. 1933. № 5/6. С. 66–67.

4. Самоквасов Д.Я. Архивный материал. М., 1905. Т. 1.

5. Скрынников Р.Г. Рост барской запашки и развитие барщины на новгородских землях в 50–70-х гг. XVI в. // Учен. зап. ЛГПИ им. А.И. Герцена. Л., 1959. Т. 188. С. 287–288; Зимин А.А. Из истории поместного землевладения на Руси // Вопросы истории. 1959. № 11. С. 142; Корецкий В.И. Закрепощение крестьян и классовая борьба в России. М., 1970. С. 24.

6. Ф.Д. Сырков известен как новгородский дьяк уже в конце 40-х годов (Скрын­ни­ков Р.Г. Опричный террор. Л., 1970. С. 52), Ф.Б. Еремеев служил по Пскову (см.: Ты­сяч­ная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х гг. XVI в. М.; Л., 1950. С. 98 (далее —ТКДТ)).

7. Лихачев Н.П. Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1888. С. 7.

8. Там же. С. 250.

9. ТКДТ. С. 116.

10. Самоквасов Д.Я. Архивный материал. Т. I, отд. 2. С. 11–12.

11. ТКДТ. С. 268.

12. Там же. С. 264.

13. Там же. С. 294.

14. Там же. С. 295.

15. Там же. С. 294.

16. Там же. С. 292.

17. Юшков А. Акты XIII–XVII вв., представленные в Разрядный приказ. М., 1898. С. 119.

18. Корецкий В.И. Указ. соч. С. 23.

19. НПК, IV, 335.

20. Смирнов И.И. Очерки политической истории Русского государства 30–50-х гг. XVI в. Л., 1958. С. 303.

21. Акты феодального землевладения и хозяйства. Т. 1, № 40 (далее — АФХЗ); см. также АЮБ, № 118; АФЗХ, т. 1, № 120.

22. Лихачев Н.П. Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках. СПб., 1895. Вып. II. С. 245.

23. Скрынников Р.Г. Рост барской запашки… С. 293.

24. НПК, IV, 546.

25. АФЗХ, т. II, № 400.

26. Акты Археографической экспедиции, т. I, № 381.

27. Греков Б.Д. Крестьяне на Руси. М., 1954. Кн. 2. С. 112.

28. Гейман В.Г. Несколько новых документов, касающихся истории сельского на­се­ле­ния Московского государства XVI в. // Сборник Российской публич­ной биб­ли­о­те­ки. Л., 1924. Т. II, вып. 1.

29. Там же, док. № 2, 6, 31.

30. Самоквасов Д.Я. Указ. соч., т. II, отд. 2. С. 552/1, 555/4 и др.

31. Скрынников Р.Г. Рост барской запашки… С. 288.

32. Аграрная история… Т. II. С. 140.

║ Алфавитный каталог ║ Систематический каталог ║