СПб.: Издание картографического заведения А. Ильина, 1889.
(2,) II, 543 с.
Глава I. Общий взгляд
I. Река
II. Область больших озер
III. Страна рек
IV. Бассейны рек Собат и Джаль
V. Эфиопия
Шоа, земли Данакилов, северные государства Галласов
VIII. Кордофан
IX. Нубия
Большинство европейских путешественников с насмешкой отзываются о произведениях туземных художников, и некоторые варварские фрески действительно таковы, что вполне оправдывают эти нелестные отзывы. Однако эфиопская школа, происшедшая от церковной живописи византийцев, произвела несколько картин, отличающихся по крайней мере вдохновением и энергией: в руинах Коскоамского дворца, близь Гондара, можно видеть рядом португальские фрески и абиссинскую живопись, и нельзя сказать, чтобы чужеземные художники, с их безжизненными, лишенными всякого выражения ликами святых, выигрывали при сравнении. Впрочем, в Абиссинии нет недостатка в живописцах-новаторах, которые смелостию своей кисти протестуют против неподвижности и традиционных правил и рутинных приемов [1]. Они пускаются даже в историческую живопись и пишут батальные картины, на которых всегда изображают абиссинцев de face, а их врагов, магометан, евреев и чертей — в профиль [2]. Переплетчики, переписчики и раскрашиватели рукописей обнаруживают много искусства и вкуса в своей работе. Что касается азмара, поэтов-трубадуров, нищих, живущих милостями знатных особ, то обязанность их состоит в том, чтобы воспевать подвиги своего господина: поэзия их есть не что иное, как голая лесть и ложь, разве только когда их вдохновляет любовь к войне. Абиссинские Тиртеи декламируют перед сражающимися, ободряя друзей, осыпая бранью противников [3]; женщины-поэты тоже вмешиваются в толпу бойцов, поощряя их словом и примером.
Несмотря на приступы ислама, который осаждает эфиопские плоскогорья, как волны моря, ударяющиеся о каменные стены береговых утесов, старая религия «священника Иоанна» сохранилась доныне. Введенное в четвертом столетии, в ту эпоху, когда политическое преобладание принадлежало Константинополю, и когда сообщения установлялись без труда из Аксума в «восточный Рим» через Красное море, Аравийский полуостров и Сирию, — вероучение абиссинских христиан есть одно из тех, которые оспаривали друг у друга господство церквей в Передней Азии. Евреи азиатские и евреи африканские обращались в христианство одновременно, и на обоих континентах развивались параллельно соответственные секты. Христиане Эфиопии, так же, как египетские копты, составляя вместе церковь, называемую «Александрийскою», имеют связь с первоначальными общинами через секты, которые были осуждены на Халкидонском соборе в половине пятого столетия. Абиссинские монофизиты, следующие лжеучениям Диоскора и Евтихия, отличаются от православных и римско-католиков тем, что признают в Иисусе Христе одно только естество и производят Духа Святого от одного только Бога Отца. Впрочем, Христос, хотя сделавшийся человеком, тем не менее остался Богом для абиссинцев, благодаря приписываемому Ему «двойному» или «тройному рождеству», способ и последовательность которого подали повод к бесконечным спорам между теологами и даже были причиной кровопролитных войн. Гондар и Аксум часто пытались разрешить оружием богословский вопрос о «двойном» пли «тройном» рождестве. Смотря по разным толкованиям, слова, то взятые в собственном смысле, то переведенные на мистический язык, совершенно изменяют значение, и часто европейские миссионеры, католики или протестанты, могли, при рукоплесканиях своих слушателей, объяснять, как нет никакой существенной разницы между верой эфиопов и той, которую им пытались проповедать. Для католиков в особенности это дело легкое, потому что у них, как и у абиссинцев, есть культ Пресвятой Девы Марии, или «Медовой Богоматери», есть почитание икон, заступничество святых, посты, чистилище, индульгенции, нищенствующие монашествующие ордена. Принятый как национальный прелат, первый высадившийся в Абиссинию католический миссионер Бермудец, около 1525 года, принял посвящение от эфиопского первосвятителя и сделался на время его преемником. Между тем галласы-магометане, под предводительством Ахмеда Гранье, то есть «левши», имевшего в своем распоряжении ружья и пушки, вторглись в Эфиопию, уничтожили ее армии, предали ее города огню и мечу, и Абиссинское царство, быть может, прекратило бы свое существование, если бы не явилась неожиданная помощь в лице четырехсот португальцев, пришедших под предводительством де-Гама, сына великого мореплавателя. Это было в 1541 году. Галласы были разбиты, португальцы потребовали немалую плату за свои услуги, а именно — лена, обнимающего треть пространства королевства, и обращения всех абиссинцев в католическую веру: тогда начались религиозные войны между александрийцами и латинянами. Первая миссия иезуитов должна была покинуть край, не добившись признания главенства папы; но второе посольство было более счастливо, и в 1624 году «царь царей» отрекся от монофизитской веры и обнародовал указ о всеобщем обращении в католичество. Инквизиция начала свою деятельность, и возмущения, жестоко подавляемые, обагрили кровью царство. В течение восьми лет Абиссиния была официально провинцией католического мира; но, после страшной крестьянской резни император Клавдий, утомленный кровопролитием, издал эдикт, провозглашавший веротерпимость в государстве, и вскоре все абиссинцы вернулись к старой вере. Католические священники были отправлены в ссылку и погибли насильственной смертью, за исключением патриарха, которого арабы захватили в плен и продали португальцам Гоа за большой выкуп.
В течение этого столетия миссионеры, католические и протестантские, опять приезжали в Абиссинию; но, возбуждая к себе подозрение в качестве иностранцев, они каждый раз были терпимы лишь некоторое время. Эфиопы вообще довольно индифферентны в деле религии и без неудовольствия смотрели бы на церкви разных наименований рядом с их храмами; но они боятся, чтобы обращение в иноземную веру не было прелюдией завоевания. «Миссионеры будут пользоваться свободой действия в моем царстве, — говорил принц Касса, сделавшийся впоследствии знаменитым царем Феодором, — но под условием, чтобы мои подданные не говорили: „я француз, потому что католик“, или „я англичанин, потому что протестант“» [4]. Позднее он даже запретил иностранцам всякую проповедь и терпел их только в качестве ремесленников. Собственная его судьба должна была оправдать слова, которые он часто повторял: «Сначала миссионеры, потом консулы, потом солдаты!»
1. Guillaume Lejan, Voyage en Abyssinie.
2. Gerhard Rohlfs, Meine Mission in Abessinien.
3. Arnaud d’Abbaddie, Douze ans dans la haute Ethiopie.
4. Picard, Annales de la Propagation de la Foi, 1871.
Хартумский кади и шейх из Хадендоа
Хартум, защищенный с севера и с запада широкими руслами своих двух рек, действительно очень хорошо помещен в отношении обороны, а крепостные стены, фланкируемые бастионами и обведенные рвом, охраняют его от неожиданного нападения с восточной и с южной стороны; кроме того, укрепленный лагерь, расположенный на правом берегу Бахр-эль-Абиада, близь деревни Омдурман, облегчает гарнизону переход через реку к западному берегу и командует кордофанской дорогой; благодаря двум судоходным рекам пароходы, постоянно плавающие взад и вперед ниже Хартума, господствуют над всей страной, с одной стороны до Речной области, с другой — до Бербера и Абу-Гамеда. Недавние события доказали, как велика стратегическая важность этой позиции между двумя Нилами. С торговой точки зрения, местоположение Хартума будет менее выгодно до тех пор, пока не построят моста на Бахр-эль-Азреке для того, чтобы караваны, приходящие из Эфиопии, из Кассалы и с берегов Красного моря, могли доходить до самого города. Однако, Хартум сделался было одним из больших городов африканского континента, и в суетливом, занятом делами населении, которое толпилось до недавнего времени в его кривых, извилистых улицах, европеец мешался с турками, с данагла или донгольцами, с арабами, с неграми всякого племени и всевозможных оттенков кожи; итальянский диалект оспаривал у арабского привилегию быть общеупотребительным языком. Внешняя торговля почти всецело находилась в руках французов и греков; через Хартум проходил весь торговый обмен Европы и Египта с странами по Верхнему Нилу; через этот же город производились все экспедиции, все передвижения войск; там же снаряжались миссии духовные, коммерческие или научные. Город солдат, купцов и невольников, Хартум не имеет замечательных памятников, и со всех сторон окружен пространствами, если не пустынными, то во всяком случае без культуры или без древесной растительности. В эпоху беджасского господства берега обоих Нилов были, говорят, осенены непрерывным лесом пальм, обвитых гирляндами винограда. Хартум — город нездоровый в продолжение известной части года, когда дуют влажные ветры, поднимающие уровень воды в реках: часто тиф похищал более чем десятого из жителей, но зимой атмосфера очищается северными ветрами, и общественное здравие в Хартуме так же хорошо, как и во всяком другом городе Африки.
Улица в старом городе Каира
Преемник Мемфиса, Каир занимает положение, подобное тому, какое занимала древняя столица «Алмазная пуговица», застегивающая веер дельты, Каир, как Мемфис, лежит в вершине треугольника возделанных земель, орошаемых рукавами реки [1], и, следовательно, находится в месте естественного схождения для всех дорог Нижнего Египта от Александрии до Эль-Ариша; подобно Мемфису, он расположен в близком соседстве с бифуркацией Нила; но он переместился к северу, как и самые воды. Перенесенный на левый берег реки, Каир был бы простым продолжением Мемфиса. Казалось бы, в самом деле, более нормальным относительно совокупности страны, чтобы столица государства находилась, как почти все города Среднего Египта, на западном берегу, который представляет плугу более трех четвертей годного для культуры пояса земель, и который в то же время ближе к Александрии, главному порту, откуда вывозятся произведения страны; но не нужно забывать, что Каир — город не египетского основания: он был построен завоевателями, пришедшими из Азии, а этим завоевателям, конечно, неудобно было бы поместить свою крепость в местности, от которой они были бы отделены Нилом. Положение Каира на правом берегу реки достаточно доказывает, что Египет — покоренная страна.
Имя Эль-Кагира, «Победоносная», даваемое в официальном языке столице Египта, — не то, которое слышится из уст самого народа: старинное название всей страны, Маср, к которому часто прибавляют эпитет «Мать Mиpa», употребляется обыкновенно в просторечии для обозначения ее нынешнего главного города. В 19 году магометанского летосчисления (геджры) там находилась, немного выше теперешнего города, только маленькая крепость, носившая имя Вавилона (Бабелун). Взятая арабским полководцем Амру, она увеличилась на севере новым кварталом «Шатров» (Эль-Фостат), из которого впоследствии образовался «Старый Каир», по-арабски Маср-эль-Атика; затем осажденный и завоеванный снова с лишком три столетия спустя, он увеличился, опять-таки с северной стороны, третьим кварталом, военным станом «Победоносной»: здесь-то и выстроился новый город, имя которого, Эль Кагира, видоизменилось у европейцев в Каир. На северо-западе большое промышленное предместье Булак, соединенное с городом новою широкою аллеей, обставленною по сторонам строениями, тянется вдоль правого берега Нила, в виде ряда трясущихся лачуг; в 1883 году, англичане, из боязни холеры, совершенно очистили от жителей это предместье; в одну ночь все население было переведено в палатки, близь Торахских каменоломен, находящихся против пирамид. Городские стены Каира были по большей части разломаны или перейдены постройками разраставшегося города; отрывки их существуют еще только на востоке и на юге, где они опираются на груды мусора и обломков; утесы высот Джебель-Мокаттам, иссеченные ломками камня, выдвигаются до юго-восточного угла города и на крайнем их выступе или мысе расположена цитадель. С высоты этого пригорка, обведенного по бокам подпорными стенами, виден, как на ладони, весь город с его минаретами и куполами, с его разноцветными зданиями, с его садами и деревьями. Кругом этого окрашенного в яркие, веселые цвета города, откуда несется несмолкающий гул многотысячной толпы, расстилается на необозримое пространство серая и безмолвная равнина, за которой вдали наблюдают гигантские пирамиды.
Каирская цитадель
Каир был построен на самом берегу Нила, но река переместилась с десятаго столетия, и еще недавно город отделялся от речных вод поясом рощ и садов, шириной от одного до двух километров; только узкий канал, Халиг, пересыхающий в течение известной части года, перерезывает город по всей его длине. Другой канал, Измаилие, широкий и вырытый на довольно большую глубину, чтобы иметь воду во всякое время года, проходит на северо-западной стороне города, направляясь к Суэцу черезъ Уади Тумилат. Через Нил, имеющий 400 метров ширины между боковыми плотинами, построен мост новейшей конструкции о четырех железных пролетах, покоящийся на каменных быках и продолжающийся на запад длинным путеводом, который перекинут через рукав, наполняющийся во время наводнения: если бы не пальмы, окаймляющие левый берег реки, и не дхабие и барки, стоящие на якоре вдоль набережных, можно бы подумать, смотря на этот железный мост, что находишься в каком-нибудь городе западного мира. Весь новый город, выстроившийся между египетскими кварталами и Нилом: казармы, министерства, дворцы, отели, тоже представляют чисто европейский вид; только растения, виднеющиеся сквозь решетки садов, и большие акации лебек; осеняющие с обеих сторон широкие улицы, напоминают путешественнику, что он в стране фараонов. Изящные здания, окруженные зеленью, составляют резкий контраст с банальными постройками этого нового квартала [2].
Несколько широких и прямых проспектов, обставленных домами вульгарной архитектуры, были недавно проложены через старые кварталы, но почти всюду египетский город сохранил свою оригинальную физиономию. В этих неровных проходах или дорогах, то улицах, то переулках, с крутыми поворотами, идущих между рядами домишек, из которых каждый ориентировался по своему произволу, разнообразие перспектив бесконечно: здесь являются неправильные площади, ограниченные стенами какой-нибудь мечети с разрисованными аркадами; в ином месте две половины дворца соединяются над улицей сводообразными проходами; справа, слева открываются ворота лабиринтов, приводящих в безвыходные закоулки или проходящих через дворы, окруженные балконами, откуда спускаются повышенные на перилах разноцветные ковры: мраморные колонны, разные портики выступают там и сям на стенах из серого или красноватого кирпича. Мушарабие (резные решетки в окнах) все отличаются узором резьбы. Даже этажи одного и того же дома различаются архитектурой и выступом; в некоторых местах весь верх дома поставлен на нижнем этаже в форме китайских ширм и образует многочисленные изгибы или углы, — способ постройки, нарочно употребляемый для того, чтобы женщинам удобнее было рассматривать прохожих; доски или бревна, положенные наискось через улицу с одного конька кровли на другой, циновки, протянутые на различных высотах, обусловливают чередование внизу, на улице, прохлады и зноя; за темными, погруженными в полумрак, пространствами вдруг следуют полосы ослепительного света, где кружится носящаяся в воздухе уличная пыль. Лужи, кучи сора, нечистот или мусора задерживают пешехода чуть не на каждом шагу, и маленькие кружащиеся дюны отлагаются в брешах стен.
В этих кварталах старого города население представляет уже удивительное разнообразие: египтяне и варварийцы, арабы и негры сталкиваются в узких улицах и переулках, торгуют в лавках, толпятся вокруг рассказчиков. Особенно в Муски и в других соседних с базаром улицах, где происходят непосредственные торговые сделки между туземцами и европейцами, бросается в глаза эта пестрота толпы, это поразительное разнообразие типов и костюмов; в этой части города, лучше чем где-либо, можно наблюдать беспрестанно меняющиеся картины и сцены каирской уличной жизни. Вдоль стен пробираются, скорее скользят, чем идут, плотно закутанные покрывалами женщины, мусульманские и коптские: движущаяся кучи разных материй, они не имеют с виду ничего живого, кроме глаз, выглядывающих из щелок фаты, прикрепленной позолоченной застежкой к прическе. Деревенские женщины, одетые в простое платье с длинными складками, свободно волнующееся соответственно движениям тела, почти все ходят с открытым лицом, предлагая прохожим разные сельские продукты. Сириянки, левантинки, еврейки, сразу узнаваемые по их типу и поступи, по цвету и покрою одежды, по скромности или выставке на показ украшений, пробираются через толпу или останавливаются перед магазинами. Изящные варварийцы в длинных белых рубахах, бедуины, гордо драпирующиеся в свои рубища, негры всякого рода и племени, носящие на лице отличительные нарезки своей нации, мешаются в этой пестрой многоязычной толпе с египтянами, облаченными в официальный стамбулин, с тарбушем на голове, с европейцами всякой национальности, более или менее верными западному костюму, с солдатами всякого рода оружия, в касках, в кепи, в чалмах, в куафюрах из повязок, какие можно видеть на античных статуях. Сопровождаемые своими маленькими погонщиками, бегущими вприпрыжку и постоянно покрикивающими, ослы и мулы, составляющие славу и гордость Египта, бегут бодрой рысью, как бы ни был грузен или длинен их всадник; военные начальники или богатые иностранцы важно разъезжают на кровных арабских конях, с широким крупом, с великолепной шеей; щегольские экипажи быстро перерезывают поток толпы, предшествуемые саисом или скороходом, в албанском костюме, сплошь расшитом золотом и шелками, вооруженным традиционным прутом, который в былое время то и дело пускался в ход, чтобы заставить посторониться слишком неповоротливых пешеходов. Иногда, высоко подымаясь над толпой, как маг на картинах Рубенса, появляется какой-нибудь негритянский начальник племени, пышно одетый в белый и красный шелк, с поясом, блистающим дорогим дамасским оружием, важно восседая на гигантском верблюде, увешанном узорчатыми коврами и бархатными чепраками с золотою бахромой.
В настоящее время почти не бывает примера, чтобы иностранцы, если они сами не подадут повода какой-нибудь грубой выходкой, подвергались оскорблениям со стороны фанатиков, даже в соседстве мечети Эль-Азхар, где обитают самые пылкие последователи ислама. Теперь можно безбоязненно следовать в самых глухих закоулках за веселыми свадебными поездами или похоронными процессиями. Что касается больших религиозных церемоний, на которые прежде христиане могли смотреть лишь издали, или помещаясь в соседстве сановников, под охраной жандармов и солдат, то они утратили свою первоначальную торжественность и некоторые части прежней программы подобных церемоний ныне уже не исполняются. Известно, что самый большой местный праздник — день «спуска», когда благодетельные воды реки вступают в каналы города, и самые важные религиозные торжества — те, которые справляются в день отправления богомольцев в Мекку и в день прибытия их оттуда. Праздник отъезда пилигримов, называемый туземцами «махмал», известен у европейцев под именем «ковра». Верблюд, украшенный богато расшитыми чепраками, султанами, блестящими металлическими бляхами и цепочками, несет на спине роскошные носилки, заключающие в себе дары хедива меккскому храму Кааба; впереди идут музыканты, солдаты, а позади следует многочисленная толпа пилигримов всякой расы и всякого цвета. По возвращении святого каравана празднуется день рождения Пророка, и тогда дервиши, псиллы, факиры и скоморохи делаются полными хозяевами города: никогда путешественник не имеет более удобного случая для изучения разноцветного населения Каира; каждый лабиринт извилистых переулков и закоулков, каждая лачужка или землянка извергает в этот день свое население — арабов, негров, абиссинцев, беджасов, сомальцев — на площади и на главное поле для народного гулянья, близь Булака, где шейх дервишей проезжает на коне по настилке из человеческих тел. Лошадь его сначала упирается, но два невольника держат ее за узду, и шагая сами по ковру из живого мяса, заставляют животное следовать за ними. В 1884 году, английские войска, созванные на этот праздник, своим присутствием напоминали мусульманам, что древний град Амру принадлежит отныне неверным.
Замечательнейшие памятники Каира — мечети и гробницы. Из четырехсот мест молитвы, рассеянных в разных частях города, некоторые бесспорно принадлежат к прекраснейшим зданиям мусульманского мира. Мечеть Тулун, составлявшая часть Старого Каира до постройки нового города, «Эль-Кагира», приходит в состояние развалин, но она все еще сохраняет красоту, которую придает ей благородная простота плана, большой открытый двор, окруженный с трех сторон двойным перистилем и выходящий на святилище о четырех нефах с стрельчатыми аркадами из финикового дерева; галереи, украшенные прелестными арабесками, были заделаны кирпичом и превращены в вульгарные богадельни для немощных и слабоумных [3]. Мечеть султана Гассана, самая красивая в Каире, издалека бросающаяся в глаза своим стройным минаретом, высоко поднимающимся над массой домов, тоже грозит разрушением, как и мечеть Тулуна: видя большие трещины, зияющие в ее стенах, посетитель не без страха вступает во двор, где журчат фонтаны, не без страха поднимается по ступеням главного храма и боковых приделов, под колоссальными портиками, где кружатся пернатые обитатели. Мечеть Эль-Азхар, то есть «Цветущая», тоже была некогда простым двором, окруженным портиками, но впоследствии к первоначальному здынию были прибавлены многочисленные постройки, ибо Эль-Азхар есть в одно время университет, библиотека, странноприимный дом или гостиница для любознательных путешественников, богадельня для слепых, приют для бедных. Плафон святилища поддерживается 380 колоннами из мрамора, гранита и порфира, часть которых украшала в древности римские храмы. Расположенные вокруг двора колоннады предназначены для студентов, которые группируются под столбами храма по национальностям или местам происхождения: от Марокко до Индустана, от Нигера до Аму-Дарьи, все народы ислама представлены в этом университете, древнейшем во всем свете; до 12 000 студентов, не считая вольнослушателей, изучают здесь, под руководством с лишком 200 профессоров, Коран, законоведение, арабский язык и математику; кроме того, в группе строений или ривак, окружающих собственно храм, находится не менее десятка приготовительных школ, имеющих каждая от 30 до 40 воспитанников, и специальное училище для слепых. В 1883 году в Эль-Азхаре было внесенных в списки студентов 12 025, профессоров 216; по исповеданиям он распределялись таким образом:
| Шафеитского | исповедания: | 6500 | студентов; | 100 | профессоров |
| Малекитского | „ | 4000 | „ | 74 | „ |
| Ганефитского | „ | 1500 | „ | 37 | „ |
| Гамбалитского | „ | 25 | „ | 1 | „ |
Другая мечеть, сооруженная в честь султана Калауна, почти вся занята теперь под госпиталь душевнобольных. Что касается мечети Могаммеда-Али, в цитадели, то она очень пышна, полы и колонны ее сделаны из великолепного прозрачного алебастра; но самое богатство ее только нагляднее выказывает дурной вкус строителя. Вблизи мечети находится «Иосифов колодец», вырытый по приказанию Юсуфа-Сала-эд-дина, знаменитого Саладина, и спускающийся до уровня Нила, на 88 метров; от поверхности почвы до половины глубины колодца устроена витая лестница с периласми, по которой быки могут спускаться на нижнюю площадку, чтобы поднимать воду со дна посредством пары ведер. На юге от цитадели, в направлении Старого Каира, и на северо-востоке, у подошвы Джебель-Мокаттама, рассеяны другие мечети, большие и малые, вздымающие свои стрельчатые куполы над царскими или княжескими гробницами: эти грациозные маленькие здания составляют резкий контраст с голой землей, усеянной обломками, и с крутыми утесами каменоломен. Мечеть Каит-бей, к северу от массива холмов, — здание пятнадцатого столетия, но недавно реставрированное, есть может быть, совершеннейший памятник арабской архитектуры в Египте по красоте рисунка его стен с геометрически правильною провивкой; его высокий минарет с выступающими галереями — верх грации и изящества. Страна, где воздвигнуты самые массивные постройки, какие существуют в свете, — пирамиды и мастабы, есть в то же время страна, обладающая самыми изящными минаретами, отличающимися удивительной легкостию стиля и тонкостию профиля [4].
Мечеть Каид-бея в Каире
1. Египетская песня, приводимая Эдмондом Абу в его романе Ahmed le Fellah.
2. G. Maspero, рукописные заметки.
3. Elie Reclus, Voyage au Caire, Philosophie positive, mars, avril 1870.
4. Mariette; — Ernest Desjardins, рукописные заметки; — Ch. Blanc, Voyage de la haute Égypte.