СПб.: Издание картографического заведения А. Ильина, 1887.
(2,) III, 803 с.
Глава I. Общий взгляд на Переднюю Азию
I
IV
Глава III. Белуждистан
I
II
III
I
I.
II. Лазистан, Армения и Курдистан. Прибрежье Понта, бассейны озера Ван и верхнего Евфрата
III. Бассейны Тигра и Евфрата. Нижний Курдистан, Месопотамия, Ирак-Араби
V. Кипр
VI. Сирия, Палестина, Синай
VII. Административные деления Азиатской Турции
II
III
IV
Заканчивая этот том, довершающий описание Азии, я должен, по примеру прежних лет, исполнить приятную обязанность и поблагодарить тех лиц, которые благосклонно оказали мне содействие своими сведениями или критическими замечаниями. Во-первых, считаю долгом выразить мою признательность лицам, помогающим мне с самого начала предпринятого мною труда, г. Эрнесту Дежардену, г. Мечникову, г. Шарлю Шифферу, г. Польгеру, гг. Перрону и Слом. Лица, к которым я обращался специально за содействием по различным частям настоящего тома, и которым приношу здесь выражение моей благодарности, суть гг. Полак, Дюгуссе, Дьелафуа по отделу Персии, гг. Шантр и Барри по отделу Армении, гг. Жорж Перро, Брио, Сенжурне, Герон, Вебер, Каролидис, Алексахи, Стаматиадес, Апостолидес по отделу Малой Азии, гг. Лорте и Гильом Рей по отделу Сирии, г. Маге по отделу Месопотамии и Аравии.
Бывший афганский эмир Шир-Али и главари дуранийцев
Заи или «сын» — слово, прибавляемое к большинству названий племен и кланов, — не указывает с точностью настоящего происхождения: часто это не более, как только отличительный признак, не имеющий надлежащего значения. Так, с самого начала событий, предшествовавших последнему британскому вторжению, Кабулистанцы разделились на Каваньяри-заи, благоприятствовавших союзу с англичанами, представителем которых был резидент Каваньяри, и на Якуб-заи, врагов всего чужеземного и в то же время ненавидевших эмира Якуба [1]. Часто общие интересы соединяют все племена одной территории против других племен, какой бы они ни были расы; так например, Гильзаи и Таджики, известные под общим названием Логари, или «людей Логари», ведут борьбу с другими Гильзаями и Таджиками, обитающими вдоль Лахмана [2].
Противоречивые сведения, доставляемые путешественниками, происходят от разнообразия и перемены названий племен, и препятствуют строгой классификации кейлей по степени их настоящего родства. Официальные таблицы, публикуемые командируемыми английскими и русскими офицерами генерального штаба, имеют между собою весьма отдаленное сходство. Тем не менее, попытка общей классификации возможна. По отзывам всех ученых, господствующее племя между четырьмястами кейлями Афганцев есть племя Дурани, к которому принадлежит ныне царствующая династия в стране: оно составляет почти одну пятую всего населения Афганистана, к югу от Гиндукуша. В начале прошлого столетия люди этого племени назывались Авдали (Абдали); но после того как Ахмед-Шах, покоритель Индии, принял титул Дура и Дурана или «Жемчужины из Жемчужин», нация, от которой он произошел, переменила свое имя на имя своего повелителя. Территория Дурани занимает большую часть южного Афганистана, всю среднюю долину Гильменда, между землей Гильзаев и Сеистаном, равнину Кандахара, Заминдавара и гористые массивы окрестностей Фараха. У этого афганского племени скотоводы весьма многочисленны, но не составляют большинства даже у Ализаев Заминдавара. Все эти скотоводы — кочевники и имеют по меньшей мере по два кочевья: кишлак или зимняя стоянка, которая находится в равнине, и айлак, или летняя стоянка, расположенная в горах. Пастухи-кочевники говорят всегда с восторгом про тот день, когда они покинут низменную страну и, в сопровождении своих игривых стад, пойдут устраивать свои палатки среди цветущих пастбищ возвышенных долин или плато. Гордящиеся своим родством с царствующей династией, Дурани, между ними особенно клан Ахмет-Шааха, Поползаи, и клан нынешних повелителей, а также большинство высших сановников, Баракзаи, — из всех Афганцев наименее отстаивали свои республиканские убеждения.
Типы и костюмы афганцев племени Гезарех
Через браки они делаются одновременно Афганцами и Зиапушами и стараются поддерживать дружеские отношения со всеми своими соседями. Они и Читрали служат посредниками вывоза отличного скота из страны Кафиров: быков, охотничьих собак и овец. Благодаря этому сбыту большинство селений «Неверных» пользуется благосостоянием и строят себе дома в несколько этажей; вообще постройки их обширны и удобны, украшены красивой деревянной резьбой. Племена эти живут группами в деревнях, окруженных высокими и крепкими заборами.
Если Афганистан населен чистокровными Арийцами, каковы «Одетые в черное», то также между его народами есть множество племен, принадлежащих к монгольской ветви. Гезарехи (Газарахи) или «Тысячи», называемые так, вероятно, по причине их дробления на множество маленьких государств, — живут в долинах Кох-и-Баба и Сиа-Кох, в верхних бассейнах Гильменда и Гери-Руда. Занимая почти всю гористую страну, отделяющую Кабул от Герата, они вынуждают войска и караваны делать большой обход к югу чрез Кандахар и Фарах, тогда как расстояние от Кабула до Герата по прямой линии никак не более 600 километров; дорога, получившая историческую известность, по которой проходили во все времена войска, равно и торговые караваны — наполовину длиннее. Гезарехи составляют одну из групп племен, которой всего труднее отвести настоящее место между народами. Они, бесспорно, монгольского происхождения, что подтверждается также именем Могель, которое им дано Гильзаями: их калмыцкая физиономия, маленькие и узкие глаза, выдавшиеся скулы, плоское лицо, редкие и щетинистые волосы на бороде свидетельствуют о их происхождении, так как их собственные предания, точно также и единогласные рассказы восточных писателей, присоединяют их по происхождению к народам «татарским». По словам Абуль-Фазиля, историографа Акбарского, Гезарехи пришли в тринадцатом столетии, посланные Мангу-Ханом на юг Гиндукуша; но как это случилось, что эти монгольские завоеватели, не вступавшие в сношения с Персами и будучи со всех сторон окружены Афганцами и Туркменами, — забыли совершенно, за исключением одного только племени, свой родной язык и говорят чистым иранским наречием, с небольшой примесью нескольких слов турецких, заимствованных у их соседей — Туркестанцев? [3] Раулинсон предполагает, что предания эти относятся к менее значительному нашествию, о котором не упоминает Абуль-Фазиль; по его мнению, Гезарехи поселились в стране в глубокой древности и находились в сношениях с Персами в эпоху самого сильного цивилизаторского влияния Ирана [4]. Многочисленные развалины городов, которые описывают туземцы, свидетельствуют о состоянии образованности несравненно высшей, чем та, которая существует в стране в наше время.
Между Гезарехами нет кейлей-кочевников, разве только на севере западного Сефид-Коха [5]. Южные Гезарехи живут оседлыми в деревнях, состоящих из низеньких домиков, покрытых соломой и наполовину углубленных в землю; башни с бойницами возвышаются на холме над деревней и могут служить убежищем для жителей на случай внезапного нападения. Избирая постоянные места для жительства, Гезарехи, тем не менее, сохранили многие обычаи своих предков Монголов: они особенно любят скачки и, как наездники, они не менее искусны, чем Калкха, обитающие в степях Гоби. Хотя Гезарехи и обладают поэтическим даром настолько сильным, что их любовные признания передаются в стихотворных импровизациях [6], но всё же они несравненно ниже по цивилизации Афганцев и, по обыкновению, их соседи из Герата и Кабула подсмеиваются над ними по причине их чрезмерной наивности; плутоватые Таджики проделывают над ними всевозможные штуки. Но не всегда Таджики насмехаются над дикарями Зиа-Коха: они их также и побаиваются, как колдунов, и приписывают им магическую силу сжигать одним взглядом печень во внутренности их врагов; без сомнения, у Гезарехов сохранились обычаи, аналогичные с обычаями шаманов. Весьма гостеприимные, Гезарехи сохранили также во многих племенах обычай уступать свою жену гостю, на все время его пребывания [7]. Впрочем, женщины пользуются у них большой свободой: на них лежит обязанность вести хозяйство и заниматься полевыми работами; когда возгорается война, они принимают участие в совете, ездят верхом и сражаются наравне с мужчинами. В семейных делах ничто не делается без их участия и совета; никогда не бывало случая или примера, чтобы мужчина из их племени поднял руку на женщину.
Правление у племен Гезарехов монархическое. Самое богатое племя между ними то, которое присваивает себе титул Сер-Кане или «Главы Дома», и оно в понятии всех прочих кланов составляет как бы высшее сословие. Каждый народец повинуется беку или султану, который их судит, налагает штрафы, приговаривает к тюремному заключению и даже к смертной казни. Часто эти незначительные владетели воюют между собой; часто также они заключают между собой временный союз, или для ограбления могущественного соседа, или же для сопротивления в уплате податей посланным эмира Кабульского; политическая карта страны беспрерывно меняется, следуя превратностям военного счастия, выгодам и своенравию властителей. Но по соседству с афганскими племенами большинство кланов Гезарехов оставили политический быт чужестранного происхождения и разделились на небольшие республиканские группы, подобно Гильзаям. На всем пространстве страны Гезарехов, смешения во многих местах значительно изменили расу, и поэтому встречается множество Монголов с афганской физиономией, равно как и черты лица Гильзаев походят на Калмыков. Чрез посредство народцев смешанной расы, производится торговля Афганцев с Гезарехами, заключающаяся, впрочем, только во взаимном обмене произведений почвы и не имеющая почти никакого экономического значения. В наше время, Гезарехи во множестве эмигрируют в Индустан, где они работают в качестве гребцов на шлюпках, чистильщиков колодцев и землекопов; тысячи из них находятся в рабстве у афганских хозяев.
Отличие религиозного культа, по всей вероятности, и есть причина, заставляющая считать Аймаков отдельной нацией, разнящейся от Гезарехов. Гезарехи — шииты, как Персы; Аймаки, т.е. «Племена», по преимуществу — ярые сунниты, подобно Афганцам. Но кланы Аймаков, по крайней мере восточные, нисколько не отличаются происхождением от Гезарехов: подобно последним, они также происходят от Монголов, и даже множество кейлей, — именно народец, обитающий в горах Герата и среди которого все мужчины, по наследству от отца к сыну, занимаются ремеслом угольщиков, — говорят на монгольском наречии. Аймаки, у которых главное племя носит еще до сих пор монгольское название Кипчаков, живут на гористых пастбищах Гура, к югу от страны Гезарехов, и в высоких долинах амфитеатра гор, который окружает бассейн Герата и южные покатости Паропомиза на туркменском склоне. Кроме них, Таймури, одно из «Четырех Племен» или Чахар-Аймак [8], поселились на западе от Герата, в самом центре персидской территории.
1. Bellew, The Races of Afghanistan.
2. Holdich, Proceedings of the Geographical Society, febr. 1881.
3. Mountstuart Elphinstone, An account of the Kingdom of Caubul; — Leech, H. Jule, The Book of ser Marco Polo.
4. Journal of the Geographical Society, 1873.
5. Ferrier; — Гродеков.
6. Minaiev, Notice sur les coutrées du haut Amou Daria, Exploration, 1861.
7. Mountstuart Elphinstone, ouvrage cité; — Ferrier, Voyages en Perse, dans l’Afghanistan, etc.
8. Carl Ritter, Asien, vol. VII.
Гробница Ахмед Шаха в Кандагаре
Город Аракозиа, по-санскритски Хараквати, возвышался к юго-востоку, там, где находится, среди прибрежных пустынь Арганд-Аба, разрушенный военный пост Олан-Робат или Шар-и-Тогак [1]. Этому городу наследовал «Древний Кандахар», который не исчез бесследно: в пяти километрах от новой городской ограды, у подошвы утесистых горных скатов, заканчиваясь острым углом, виднеются еще до сих пор крепкие стены, обломки зданий и бастионов того Бала-Гиссара, который был когда-то одним из наиболее укрепленных городов в Афганистане и который сопротивлялся в продолжение одиннадцати месяцев войскам Надир-Шаха. Многие места древнего Кандахара были пущены под пашни, и небольшие ирригационные каналы извиваются в старинных улицах. Другой Кандахар, Кандахар Надира, основанный победителем в половине восемнадцатого века, существовал несколько лет; стены его, прекрасно сохранившиеся, высятся около 5 километров к югу от нынешнего Кандахара, построенного Ахмед-Шахом, основателем нынешней династии. Он избрал этот город столицей своего ханства, и наиболее грандиозное из всех зданий, находящихся в черте города, — храм с эмальированным куполом, простирающимся над его гробницей, и в котором гнездятся тысячи голубых голубей. Никто лучше победителя не мог сообразить и понять чрезвычайной важности Кандахара в стратегическом отношении, как «ключа Индии». Находясь на проезжей дороге из Кабула в Герат, по которой следуют караваны и войска, господствуя над выходом из долин Арганд-Аба и Тарнака, равно как и над горными проходами, отделяющими Индию от равнин Гильменда, он имеет еще и то огромное преимущество, что расположен в плодородной стране, где войска могут без труда запастись провиантом. Со стороны юга и юго-запада он неприступен потому, что обширные пустыни препятствуют в этом направлении приближению неприятельских сил.
Четырехугольник Кандахара, самые длинные стороны которого вполне совпадают с направлением меридиана, лежит на высоте 1066 метров, в равнине, спускающейся отлогостью к юго-востоку, к реке Тарнаку. Ирригационные каналы, снабжающие город водою и превращающие окрестные деревни в громадный сад, проведены из Арганд-Аба и огибают на западе крайний выступ горного хребта Гуль-Кола, перерезанный глубокой брешью прохода Баба-Вали: там, в 1880 году, произошла битва, после которой англичане отдали приказ снять осаду с Кандахара. Разрушенные фруктовые сады, каналы, обращенные в болота, напоминают об этих недавних битвах. Городская ограда, прикрытая с боков более чем пятьюдесятью башнями и опирающаяся на севере на цитадель, находится в довольно плохом состоянии, но внутренность города совершенно противуположна Кабулу в отношении правильности и чистоты улиц. Две главные аллеи пересекаются под прямыми углами посреди города и разъединяют его, таким образом, на четыре ровные части: на севере цитадель, а на других наружных сторонах двое ворот ограничивают городские кварталы. Второстепенные улицы в большинстве кривые; но идущие по сторонам их дома, построенные из камня или битой глины, гораздо просторнее и лучше содержатся, чем дома в Кабуле, и почти все имеют сады. В Кандахаре нет недостатка в развалинах: в 1874 году около четырехсот домов развалились от обрушившейся части городской стены; может быть, даже это бедствие повлекло за собой сотрясение земли, которое разрушило часть Кабула. Над перекрестком двух главных улиц Кандахара высится свод, который образует центр базара; там почти всегда теснится толпа продавцов, покупателей и прохожих. Восточная улица, ведущая к воротам Кабула, заселена по преимуществу торговцами разных материй, тогда как в улице Герата, направляющейся к западу, постоянно раздается стук молота кузнецов и котельщиков. Улица гончаров, красильщиков, продавцов фруктов — южная, примыкающая к воротам Шикарпура. В улице, где находится цитадель, по обеим сторонам идут большие магазины, в которых продаются английские и русские товары. Торговцы базара принадлежат ко всем расам Передней Азии, но главную часть Кандахарскаго населения составляет племя Дурани: в этом отношении древняя столица Ахмед-Шаха представляет контраст с другими афганскими городами. Золотая руда, которой производство весьма незначительно, эксплоатируется у подошвы высот, идущих по прямой линии к северу равнины.
Известно, что Кандахар находится по ту сторону «научных границ» Индийской империи и что он был отдан англичанами эмиру Афганистана, долгое время спустя после Кабула. К Кандахару должна была примкнуть Шикарпурская железная дорога, первый участок дороги из Индии в Малую Азию. Железный путь еще не взобрался на ступени плато, но он направляется по дорогам, удобным для артиллерии, и англичане избрали пограничною военною станцией местечко Чаман, или «Луг», от которого они находятся только на расстоянии трех дней перехода от Кандахара. Из их лагеря, твердо опирающегося о передние горы Коджа-Амран, британские генералы наблюдают за восточной оконечностью большой военной дороги, которая проходит чрез весь Афганистан от юго-востока к северо-западу. Но если б они должны были двинуться вперед по кружной дороге афганских плато, то где же они могли бы остановиться, не делая угрозы русским аванпостам, стоящим на другом конце дороги? Не следовало ли бы им, по ту сторону Кандахара, достигнуть до Кушк-и-Накуда, «Алмаза Пустыни», чтоб изгладить воспоминание о поражении, понесенном в 1880 году? Затем, не следовало ли бы занять крепость Гиришк, которая господствует над проходом Гильменда и долинами Заминдавара и вблизи которой виднеется такое множество разрушенных укреплений, — доказательство важного значения, которое придавалось всегда этому стратегическому пункту?
1. H. Rawlinson. Journal of the Geographical Society, 1843.
Маленький Ленгеруд и более значительный Лахиджан — административные центры округов Гиляна, лежащих к востоку от Сефид-руда, тех округов, где обсохшая почва представляет наиболее благоприятные условия для культуры шелковицы и других дерев, которые составляют, вместе с рисом более низменных земель, болатство этого прибрежья. Однако, главный город Гиляна стоит к западу от реки Сефид-руда, среди болот и грязей, с которых поднимаются заразительные испарения. Потребности торговли вызвали к жизни этот торговый город, Решт, на дороге, которая с плоскогорий Ирана ведет к «Мертвому морю» или заливу Энзели, через долину Сефид-руда. Там находится главный рынок Персии для шелка-сырца и коконов шелковичного червя, рынок прежде очень важный, пока появившаяся на черве болезнь не опустошила шелковичных заведений в окрестной местности. Решт вывозит ковры, составленные из разноцветных кусочков, образующих мозаику, а прибрежные жители залива Энзели посылают ему большое количество икры, камышевых циновок, птичьих крыльев и перьев, употребляемых для украшения женских костюмов. В один только год наловили въ Мурд-абе свыше двух миллионов рыбы lucioperca, и даже в один только день сети поймали 300 000 карпов вида cyprinus cephallus, которые достигают в среднем 30 сантиметров длины [1]. Русские, армяне, евреи служат посредниками в торговле Решта, а прежде, еще не так давно, повиндахи из Афганистана, баниахи из Индустана встречались в этом городе с европейскими купцами.
Порт, одна из самых опасных якорных стоянок Каспийского моря, лежит километрах в тридцати к северо-западу от города, перед Энзелийским баром, через который открытое море сообщается с болотистым бассейном Мурд-аба. Перегружаемые товары, бакинская нефть, русские мануфактурные изделия, ввозятся в лагуну на мелких плоскодонных судах и складываются под навесами в Пир-и-базаре, откуда их затем опять забирают и переправляют через болота в склады Решта. Трудности перевозки товаров и опасности якорной стоянки в Энзели составляют главные препятствия к развитию местной торговли, и прорытие судоходного канала, соединяющего город с искусственным портом на морском берегу, без сомнения, удесятерило бы размеры торгового обмена. Но тут к коммерческому вопросу примешивается вопрос политический: персидское правительство боится дать слишком большую важность торговле города, который, силою вещей, становится, в торговом отношении, зависящим от Российской империи, как он был уже таковым с точки зрения административной. Уже много раз европейские капиталисты предлагали постройку железной дороги из Решта в Тегеран, и не может быть сомнения, что в близком будущем первый путь быстрого сообщения между внутренней Персией и остальным миром откроется, в самом деле, через брешь Сефид-руда и Гилянское прибрежье. Как только сеть железных дорог Европейской России соединится с сетью Закавказья, продолжение рельсов в направлении Персии сделается одною из настоятельных потребностей международного торгового обмена.
На запад и на север от Решта, в направлении России, нет больше городов в собственном смысле на персидской территории. Самые большие поселения — не более, как деревни; таковы: Фюмен, бывший административный центр округа; Мазуль или Мазулле, построенный на крутой скале и населенный главным образом кузнецами; Керганруд, береговой порт, куда приходят несколько русских судов за грузами орехового дерева. На юге от Решта долина Сефид-руда дает доступ на Иранское плоскогорье; но естественная область Гиляна останавливается у дефилеев, через которые воды низвергаются с верхнего уровня к бассейну Каспийского моря.
Крепость Верамин
В глазах туземцев все тепе страны суть остатки башен, воздвигнутых некогда огнепоклонниками: их обыкновенно так и называют Гебр-абад или «Жилищем гвебров»; но более вероятно, что многие из этих бугров не что иное, как остатки возвышенностей, размытых и подточенных кругом со всех сторон во время отступления вод [2]; почти все они служили укрепленными лагерями и опорными точками селениям. В прежнее время огни, зажигаемые на этих горках, служили сигналами, и от одного холма до другого новости быстро передавались через солончаковую пустыню до самого Эльбурза [3].
Древний Верамин, имя которого осталось за всей окружающей страной, перестал существовать. На месте, где стоял этот город, сменивший Рагес в качестве столицы Персии и предшествовавший Тегерану, теперь находятся только развалины сильной крепости, уединенные загородные дома и прекрасная мечеть, построенная в половине четырнадцатого столетия и украшенная изящными изразцами с металлическими отливами [4]. Недалеко оттуда, бедная деревушка Айван-и-Каиф охраняет западный вход горного прохода, считаемого большинством историков тем перевалом, который в древности был известен под именем «Каспийских ворот». В этой области главные городские поселения, Демавенд и Фируз-Ку, находятся во внутренних тенистых долинах, между большими горами Эльбурза и его предгориями. Прямая дорога из Тегерана в Астрабад проходит через эти два города и чрез Шамшербурский перевал, близь источника Али. Разрушенная крепость, которая господствует над почти вертикальной скалой, Фируз-Ку или «Гора победы», сплошь изрытой пещерами, была построена, как гласит легенда, Александром Великим. Ha севере часто посещаемая дорога пересекает цепь Эльбурза, пробираясь ущельем, очень опасным в зимнее время, по причине снежных буранов.
Нынешняя столица Персии, Тегеран, хотя лежащая на границах пустыни, в равнине, где можно создать сады только при помощи ирригационных каналов, занимает, в сущности, не такое худое географическое положение, каким оно кажется с первого взгляда. Она находится почти посредине большой дуги, образуемой полумесяцем гор на юге от Каспийского моря и, следовательно, может наблюдать одинаково хорошо как за восточными, так и за западными провинциями государства. Кроме того, она прилегает к массиву Эльбурса, и перевалы, перерезывающие гребень этого массива, позволяют спускаться в ту и другую сторону, на восток к Мазандерану и Астрабаду, на запад к Гиляну. Тегеран имеет над прежними южными столицами, Ширазом и Испаганью, то стратегическое преимущество, что он обращен фронтом к России, то есть к наиболее угрожающему врагу; он лежит на равном расстоянии от границы по Атреку и от границы по Араксу. Ныне царствующая династия, происходящая из племени каджаров, живя в Тегеране, имеет резиденцию, не слишком удаленную от ее родины, которая могла бы в критических обстоятельствах сделаться для нее местом убежища. Наконец, Тегеран, расположенный на высоте 1161 метра и потому пользующийся умеренным климатом, располагает произведениями различных поясов, благодаря горам, которые возвышаются в его непосредственном соседстве, и во время жаров дополняется летними виллами и дачами, где воздух свежий и здоровый, где воды струятся в изобилии.
Тегеран или, вернее, Тигран, то есть «Чистый» — город новый, наследник Рая или Рея арабов, который, в свою очередь, был преемником древнего Рагеса. Стены Рая, общее протяжение которых 36 километров, видны еще в равнине, простирающейся на юг от Тегерана; но пространство, заключенное в этой обширной ограде, теперь уже не имеет даже развалин, кроме двух башен, которые были, вероятно, гробницами [5]. Теперь Рай представляет возделанную равнину с несколькими рассеянными на ней поселками; почва, переворачиваемая сохой, иногда дает еще старинные серебряные и золотые монеты. Несколько раз завоеванный и разрушенный, Рай не поднялся после прохода монголов в половине тринадцатого века, и жизнь перенеслась в только что нарождавшийся северный город, Тегеран, который до того времени считался простым пригородом столицы. Тем не менее, как это почти всегда случается, религиозная святыня осталась в павшем городе, который, по словам легенды, был родиной Зороастра: места поклонения не перемещаются так легко, как крепости и дворцы. Одно бывшее предместье Рая, где находится гробница чтимого мусульманами мученика, шаха Абдул-Азима, разрослось в целый городок, под покровительством святого: путешественник находит там базары, бани, большой караван-сарай, прекрасные улицы, обсаженные деревьями и расходящиеся в виде радиусов вокруг мечети, заключающей гробницу имама.
Тегеран
Нынешняя столица, подобно Раю, окружена оградой, прерываемой во многих местах проломами. Скопированная с укреплений Парижа, городская стена Тегерана построена из материалов менее прочных; во многих местах, глиняные откосы обрушились во внешние рвы. Не трудно было бы опять привести ее в такое состояние, чтобы она могла оказать сопротивление восстанию, но в случае осады и бомбардировки она не противопоставила бы никакого серьезного препятствия неприятелю. Недавно возвели несколько новых стен, как начало второй ограды, которая будет охватывать все предместья, удваивая официальное протяжение города, однако пространство, заключенное внутри первой стены, еще далеко не все покрыто строениями: каменоломни, груды развалин, бесплодные желтоватые пустыри составляют так резкий контраст с густо разросшимися садами. Подъезжая к Тегерану, путешественник не видит за стенами ни башен, ни куполов, которые бы открывали ему соседство столицы, и даже вступив в городскую ограду, он встречает сначала только убогие землянки. Но городские ворота поистине прекрасны, с их большой аркой, колоннами, которые их обрамляют, эмальированными изразцами, которыми они украшены: блеск и счастливый подбор цветов, изящество и разнообразие линий и фигур доказывают, что персияне, несмотря на свой упадок с точки зрения материальной цивилизации, сохранили свою художественную оригинальность: в этом отношении они нисколько не уступают западным народам.
В самом городе идет борьба двух влияний — привязанности к старине, консервативного духа, с одной стороны, и мании подражания всему европейскому — с другой. Большой базар походит на рынки других городов Востока: это отдельный квартал, перерезанный маленькими, узкими улицами, из которых каждая принадлежит ремесленникам одного мастерства или купцам, торгующим одинаковым товаром; но в соседстве шахского дворца увидишь уже магазины, устроенные и расположенные на европейский манер. Почти весь город представляет лабиринт неправильных улиц, загроможденных развалинами и кучами мусора, перерезанных топями и болотами, очищаемых только собаками и шакалами; однако аристократические кварталы имеют свой бульвар, обсаженный деревьями и освещаемый газом, где разъезжают элегантные экипажи. Новый Тегеран застроен домами и зданиями на европейский образец; но главную красу его все еще составляет сад в восточном вкусе, окруженный резными ажурными балконами, аркадами, обтянутыми шелковыми занавесами; в этих тихих убежищах, где брызжут фонтаны чистой воды, рассыпаясь хрустальными жемчужинами по благоухающим цветкам, чувствуешь себя как будто за сотни верст от города. Окрестности столицы, особенно на северной стороне, куда искусственные каналы приносят с гор большое обилие воды, покрыты садами, которые почти все сохранили свой прежний вид укрепленных приютов, хотя жителям пригородных поселений теперь уже нечего опасаться нападения туркменов. Замечательно, что в Тегеране и в окрестных деревнях аисты, уважаемые и почти почитаемые народом, совершенно отсутствуют, тогда как в Верамине на каждом доме, на каждой руине есть гнездо этой почтенной птицы [6].
В начале настоящего столетия иностранец, который попробовал бы остаться на жительство в Тегеране во время летних жаров, неминуемо сделался бы жертвой лихорадок или других болезней, порождаемых городскими нечистотами. Теперь персидская столица, раскинувшись на более обширное пространство, пообчистилась и ассенировалась, однако и теперь, как только наступает лето, зажиточное население удаляется на северные высоты, усеянные деревнями и загородными домами, которым дают собирательное имя шемиран или шимран, имеющее, может быть, связь с легендой о царице Семирамиде [7]; кочевые нравы турок, меняющих свой зимний кишлак на летний яйлак, по счастию, сохранились до наших дней. По крайней мере треть тегеранцев выселяется за город, на дачи в одну и ту же неделю, и тогда обозы лошадей и вьючных животных, везущих мебель, ковры, палатки, провизию, тянутся непрерывной вереницей на пространстве нескольких верст; насчитывают не менее 2000 верблюдов, употребляемых для перевозки одного только шахского багажа [8]. Поставщики, нищие, солдаты, полиция следуют за двором и посольствами в их летние резиденции, и иная загородная местность, совершенно безлюдная в зимнее время, вдруг превращается в шумное ярмарочное поле. Шахский дворец Ниаверан, вокруг которого группируется население, скоро опоясывается настоящим городом бараков, почва покрывается кучами сора, кухонных отбросов и т.п., и воздух заражается нечистыми миазмами. Тогда двор во второй раз эмигрирует и отправляется жить в палатках, на высоте более 2000 метров, на берегу Лара, в живописных цветущих долинах, которые открываются у основания Демавенда. Аск, на склонах вулкана, населяется тегеранцами, и его термальные источники (Аб-и-Герм) принимают тысячи посетителей.
В Кашане боятся скорпионов почти столько же, как персидских клопов в Миане; по счастию, бесчисленные аисты помогают освобождать страну от этих опасных гостей.
Развалины мечети XIV века в Гамадане
Караванная дорога, которая идет прямо из Гамадана в Испагань, следуя вдоль восточного основания краевых гор плоскогорья, гораздо менее посещается, нежели главная дорога из Тегерана в Кашан и Испагань; до недавнего времени купцы должны были опасаться там нападений бахтиаров. Султанабад, обнесенный каменной стеной город, который стоит почти на полпути из Гамадана в Испагань, и гарнизон которого должен бы был отгонять грабителей, представляет скопление убогих домишек; но окружающая местность — один из самых деятельных центров коврового производства: нет ни одной избушки в окрестных селениях, где бы женщины не сидели за ткацким станком, привязывая шерсть различных цветов и пуская челнок. В окрестных горах собирают в изобилии манну или гей-зингебин, сахаристый налет, выступающий на листьях и производимый червяком, который живет на одном виде тамариска. На юго-восток от Султанабада, по направлению к Испагани, следуют один за другим: Хюмейн, окруженный обширными руинами; полуразвалившийся город Гюльпайган, питаемый подземным водопроводом, который был вырыт по повелению халифа Гарун-аль-Рашида; затем длинная деревня Хонсар, дома которой, с окнами, открывающимися на дорогу, напоминают постройки северной Италии. На пространстве около двенадцати километров идешь между этими прелестными домиками через рощи, сады и луга. Деревни, через которые проезжает путешественник, вступая в Испаганскую равнину, тоже окружены фруктовыми садами, зеленеющими чащами дерев, полями, где растут хлопчатник, табак, хлеба. Тигран, Неджефабад и другие селения следуют одно за другим, образуя нескончаемую улицу между стенами садов; затем вступаешь в город по великолепной аллее платанов, которая справедливо слывет одним из чудес Ирана.
Испагань (Исфаган, Исфагун) теперь уж не «полмира», как ее некогда величали ее обитатели, восхваляя блеск ее зданий, богатство ее промышленности, красоту ее садов. Наибольшая часть пространства, заключающегося внутри городской ограды, имеющей 37 километров в окружности, необитаема; дворцы, мечети и базары, где в былые времена теснилась многотысячная толпа, представляют теперь груды руин; шакалы и лисицы устраивают себе логовища среди обломков минувшего величия. Между этими развалинами мысль невольно ищет знаменитую пирамиду из 70 000 человеческих черепов, которую велел воздвигнуть грозный Тамерлан, чтобы напомнить последующим поколениям о мести, совершенной им над непокорным городом. И однако, Испагань оправилась после тамерлановского разгрома, и в царствование шаха Аббаса, в семнадцатом столетии, сделалась одним из больших городов земного шара, заключавшим в своих стенах по малой мере полмиллиона жителей. Различные «записки», доставленные Шардену относительно населения Испагани и ее предместий, сильно расходились в своих исчислениях, показывая цифру жителей от шестисот тысяч до миллиона ста тысяч душ; число домов превышало тридцать две тысячи. Будучи складочным местом торговли Центральной Азии, этот город сделался сборным пунктом негоциантов; голландские и английские торговые дома имели там своих представителей; армяне обладали богатыми мастерскими в предместье, которое носит имя Джульфы, в память сожженного города на берегах Аракса. Промышленность Испагани не знала соперников в остальном Иране, и можно судить по зданиям, сохранившимся от той эпохи, какого знания приемов и способов работы и какой верности вкуса достигли ее художники.
Взятие Испагани афганскими бандами, затем войны, опустошившие страну, и, наконец, перенесение столицы государства в Тегеран, следовавшее за воцарением каджарской династии, совершенно разорили город, и с тех пор голодовки много раз прерывали медленное дело реставрации. Однако испаганский базар все еще ведет очень оживленный торг, и многочисленные станки ткут еще бумажные и шелковые материи и выделывают ковры. Богатая корпорация живописцев не слишком выродилась с той цветущей эпохи, когда тысячи художников украшали произведениями своей кисти дворцы шаха Аббаса. Самые эти дворцы, несмотря на состояние разрушения и запустения, в котором они теперь находятся, все еще представляют замечательнейшие памятники зодчества и живописи в Персии: в этих павильонах, в коллегиях, в мечетях, окружающих главную площадь или майдан, иранский стиль является во всей своей силе и оригинальности. Здесь он всего лучше сумел утилизировать разнообразные иноземные элементы архитектурного искусства, вплоть до китайских крыш, чтобы скомбинировать их в одно гармоническое целое [9]; мы видим в этих памятниках даже большие стенные фрески, которые производят приятное впечатление своим колоритом, не слишком шокируя глаз рисунком и композицией. Однако новейшее испаганское искусство менее чисто, оно уже не отличается в такой высокой степени изяществом и благородством стиля, как искусство эпохи сельджукской и монгольской, с одиннадцатого по тринадцатое столетие [10]. Большинство садов были преобразованы в поля и огороды, а проточные воды, прежде распределявшиеся по разным частям города в виде фонтанов, водометов, маленьких каскадов, теперь заключены в водопроводы среди табачных плантаций и грядок овощей; но некоторые из аллей существуют еще до сих пор, даже более прекрасные, чем были в старину, благодаря времени и запустению. Широкая аллея, длиной около 4 километров, которая ведет к Зендех-Руду (Заинда-Руд) или «Реке жизни», составляет славу и гордость Испагани, и достойно оканчивается мостом о 34 аркадах, покрытых изящной резной галереей. Ниже через Зендех-Руд перекинут другой мост, который также можно назвать чудом строительного искусства. Он продолжается в сторону низовья вымощенною плитами площадью, под которой проходит река, чтобы ниже снова выступить наружу, изливаясь пенистыми массами по мраморным ступеням. Верхний мост соединяет с городом большое предместье Джульфа, еще населенное потомками гайканов, поселившимися здесь в начале семнадцатого столетия. В этом религиозном центре православных армян Персии, Индии и Крайнего Востока живет не более шестисот семейств гайканской нации; но на северо-западе, в долине Феридун, лежащей на высоте с лишком 2500 метров, на границе с землей бахтиаров, многие деревни сплошь населены армянами. В некоторых общинах все гайканы, пришедшие из Грузии, обратились в ислам, но говорят еще грузинским языком [11], а женщины, подобно эриванским армянкам, носят на рту повязку. Покровительствуемые Россией, к тому же более образованные и более деятельные, чем большинство окружающих их персиян, испаганские армяне снова приобрели большое влияние в торговых делах. Евреи также могут смотреть на Испагань, как на свою столицу в иранской территории: здесь община их самая многочисленная, и на базаре им принадлежат сотни лавок. Два французских путешественника кончили жизнь в Испагани — Ошер Элуа и Гоммер-де-Гелль.
Испагань. — Мост на Зенде-Руде
Окружающие Испагань сельские местности принадлежат к плодоноснейшим и наилучше орошаемым пространствам иранского плоскогорья: значительная высота равнины, определяемая в 1432 метра, дает ей умеренный климат, где преуспевают растения субтропического пояса: там возделывают виноград, хлопчатник, табак, мак, фрукты и овощи всякого рода и особенно дыни, которые считаются лучшими в Персии; дикая айва, или квит, дает необыкновенно душистые плоды, которые, во время официальных визитов, переходят из рук в руки, чтобы наслаждаться их чудным ароматом. Многочисленные руины, села и деревни, святилища прерывают зеленеющие пространства, и повсюду высятся живописные голубятни, в одиночку или целыми группами, обыкновенно гораздо лучше содержимые, чем соседние дома. Это круглые башни, украшенные валиками и рубцами из кирпичей, имеющими вид зубцов: на верхней террасе закругляется центральный купол, окруженный другими меньшими куполами, в форме ульев, каждый кирпич которых отделен от другого отверстием; в несколько мгновений тучи голубей, кружащиеся вокруг купола, исчезают во внутренности башни. Между мечетями окрестностей самая любопытная — мечеть в Коладуне, украшенная минаретами, около 5 метров высоты, помещенными с правой и с левой стороны купола. Каждая из этих башенок может быть приведена в движение толчками одного человека, и тогда явственно чувствуешь, как вибрирует другая башня и дрожит все здание, точно колеблемое землетрясением. Это явление «трясущихся минаретов», которое местные верующие приписывают чудодейственной силе святого, погребенного под куполом, происходит, как это констатировал Дьелафуа [12], от существования связей из бревен или срубов, к которым прикреплены минареты, башенки очень легкой постройки и легко вертящиеся на внутренней оси. То же самое явление качающихся минаретов можно наблюдать в одной из мечетей Бостама [13].
1. Gustave Radde, Mitteilungen von Petermann, 1881.
2. F. di Filippi, Note di un Viaggio in Persia.
3. Duhousset, Bulletin de la Société d’Anthropologie, 6 janv. 1883.
4. Jane Dieulafoy, Tour du Monde, 1883.
5. Duhousset; — Jules Laurens.
6. E. Tietze, Mittheilungen der Geograpischen Gesellschaft in Wien, 15 Iuli 1875.
7. Carl Ritter, Asien, vol. VIII.
8. Duhousset, Le Tour du Monde. 1860; — J.E. Polak, Persien, das Land und Seine Beohner.
9. De Gobineau. Trois ans en Asie.
10. Jane Dieulafoy, Tour du Monde, 1883; M. Dieulafoy, — рукописные заметки.
11. Houtum Schindler, Zeitschrift der Gesellschaft der Erdkunde zu Berlin, 1877.
12. Jane Dieulafoy, Tour de Monde, 1883.
13. Н. Ханыков, Записка о южной части Средней Азии.
Курды
В бассейнах, где курды сгруппированы в сплоченные племена, особенно в бассейне «Большого Заба», они составляют национальность довольно могущественную для того, чтобы в виду турок и персиян стремиться к образованию особого государства. Между возмущениями, которые вспыхивали с половины текущего столетия, в особенности со времени последней войны с Россией, многие несомненно имели целью завоевание политической свободы: были даже попытки основания «курдской лиги». Редко случается, чтобы возникали раздоры между курдскими племенами: они обыкновенно нападают только на иноплеменников.
Рассеянные на таком огромном пространстве, курды далеко не везде представляют один и тот же физический тип, и, без всякого сомнения, принадлежат к различным расам. Одни из них смешаны с туркменами или турко-татарами, другие с армянами или с персиянами. Некоторые племена, которым приписывают чисто армянское происхождение, выдают себя за потомков древних христианских общин, обращенных в магометанскую веру. Почти все турецкие солдаты, расквартированные в горах курдов, женятся на туземных девушках [1]. Различие физиономий соответствует различию происхождения: иные курды безобразны и неуклюжи, тогда как другие могли бы поспориться силой, стройностью и грацией с красивейшими черкесами. Те, которые живут в бассейнах озер Урмия и Ван и которых считают потомками кудрахов, упоминаемых в надписях древнего Персеполиса, кардухов и гордийцев, о которых говорят греческие писатели, — среднего роста и крепкого телосложения, широкоплечи, с гордыми и выразительными чертами лица; но курды, обитающие на персидской границе, имеют вообще подавшийся назад лоб, широкие и хорошо разделенные брови, длинные ресницы, большой рот, выдающийся подбородок, резко-орлиный нос, заостренный и с очень мясистыми крыльями [2]. В очень многих племенах курды, подобно персиянам, красят свои густые бороды и волоса на голове в красный или черный цвет; между ними не редкость встретить таких, у которых от природы волосы белокурые и глаза голубые, так что их можно принять за немцев [3]. Пять курдских черепов, измеренных г. Дюгуссе, отличаются замечательной короткоголовостью (головной указатель у курдов 0,86; средний указатель, по Эрнесту Шантру, 0,81) и составляют поразительный контраст с черепами восточных персиян, афганцев, индусов. Однако большое разнообразие, представляемое курдами в физическом отношении, не позволяет видеть в этих нескольких краниологических измерениях выражение общего факта. Американские миссионеры, очень многочисленные в курдской стране, сравнивают ее жителей с краснокожими индейцами.
Ансамбль курдской физиономии напоминает, по выражению г. Дюгуссе, «обличье плотоядного животного», но он не лишен красоты. Дети прелестны, и в живописных караванах кочевников нет картины более грациозной, как вид улыбающихся головок, которые высовываются из котомок, привязанных к седлу, на боку лошадей [4]. Курдские женщины, которые никогда не закрывают лица, имеют вообще черты, отличающиеся строгой правильностью, большие глаза, орлиный нос, мощные формы, длинную, заплетенную в косы, шевелюру, цвет которой, черный, как смоль, гармонирует с темно-смуглым оттенком кожи; но, к сожалению, во многих племенах они уродуют себя, как индуски, продевая в ноздрю золотое кольцо. Храбрые, как мужчины, и берущиеся за оружие в случае надобности, они любят также драгоценные украшения и красивые платья, но им редко удается наряжаться в эти платья, потому что мужья присваивают себе право пользоваться ими. Курд любит дорогие и пестрые материи, яркие цвета, высокие головные уборы, обвернутые великолепными шалями. К тяжести своего костюма он еще прибавляет арсенал оружия, заткнутого за поясом, — пистолеты, кинжалы, ятаганы, далее ружье, которое он носит на перевязи, длинное копье, украшенное стрелами и лентами, на которое он опирается; но для битвы он вооружается более легко. Багдад поставляет в курдские горы бамбуковые стволы для пик и носороговые кожи для щитов [5].
В своем путешествии через курдские области нагорья, г. Дюгуссе не заметил физической разницы между начальниками племени или шейхами и толпой земледельцев, обрабатывающих курдские поля; но исследователи и миссионеры, пробывшие долгое время среди этих племен, единогласно признают у большинства курдских народцев, как в Персии, так и в Азиятской Турции, существование двух ясно обособленных каст, принадлежащих, вероятно, к различным этническим корням: эти две касты — кермани или ассирета, то есть благородные, и гуран или крестьяне. Последние, в четыре или пять раз более многочисленные, чем первые, в южном Курдистане считаются — и вероятно справедливо — потомками побежденной и порабощенной нации [6]: их называют, в Азиятской Турции, райями, так же, как и других закрепощенных людей. Во многих округах они действительно невольники, обязанные обрабатывать землю для своих господ, которые присваивают себе над ними право жизни и смерти. Они никогда, ни при каких условиях, не могут возвыситься на степень воинов; им остается только покориться судьбе и менять господ, когда того потребует исход битв. С своей стороны, благородные или воины сочли бы за бесчестье предаваться земледелию. Единственный мирный труд, позволительный этим высшим людям, — это уход за стадами; грабеж и война, либо за свой собственный счет, либо в качестве наемников, суть единственные достойные их занятия, кроме пастушеского ремесла; в некоторых округах они, в виде отличия, носят красный плащ [7]. Вообще менее красивые, чем курды из касты гуранов, они имеют формы более тяжелые, лица угловатые, глаза маленькие и глубоко сидящие. У гуранов черты лица более мягкие, более правильные и приближающиеся к греческому типу [8]. Кроме того, между армянами и курдами живут несколько семейств чингианехов или цыган, во всем похожих на европейских, и тере-камехи, которым приписывают тюркское происхождение, по сходству их наречия с турецким. Тере-камехи населяют около сотни деревень близь персидской границы.
Язык так же различен, как и черты лица. Говоры сильно разнятся между отдаленными друг от друга племенами. Курд с гор Киликии с трудом понял бы курда с Копет-дага. Общее строение их диалектов существенно иранское. У восточных племен словарь обогатился персидскими словами; у западных и у северных он изобилует арабскими и турко-татарскими терминами; в некоторых округах очень многочисленны сирийские слова. В Закавказском крае курды употребляют русские выражения; наречие заза, которым говорят в Муше и в Палу, представляет некоторое сходство с идиомом кавказских осетин. По Лерху, курдский язык делится на пять наречий, из которых одним, керманджи, говорят во всех племенах к западу от Мосула [9]. Все эти наречия грубы, звуки их состоят как будто из ряда взрывов, но они менее изобилуют свистящими и гортанными, чем большинство языков, которыми говорят соседние нации. Несколько народных песен, воспевающих горы, реки, богатырей, без длинного поэтического развития мысли, но с глубоким чувством, исчерпывают собою всю оригинальную литературу курдов. Американские миссионеры прибавили к этому перевод Библии и некоторых сочинений духовного содержания. Не имея собственного письма, курды пользуются арабским алфавитом, видоизмененным их соседями персиянами, и те, которые поднимаются над уровнем массы путем образования, обыкновенно оставляют свой собственный язык, заменяя его речью образованных иранцев или турок. Самое имя их, курды, — персидского происхождения и значит «сильные» или «могучие». Правда, что татары производят это слово от гурд или «волк», мстя этой иронической этимологией за жестокую алчность и хищничество народа, от которого им часто приходилось терпеть. Курды охотно претендуют на арабское происхождение; и можно поверить, что действительно некоторое число их шейхов принадлежат к этой расе завоевателей.
Типы богатых курдов
Ни балучи, ни бедуины, ни апачи, ни патагонцы не превзойдут курдов воинственных племен разбойничьими инстинктами и искусством удовлетворять эти инстинкты. Начальник или глава племени, крепкий замок которого господствует, словно орлиное гнездо, над входом в горные ущелья, содержит шайку воров, которые рыскают по окрестным дорогам и приносят ему добычу. Кража вооруженной рукой или открытый грабеж считается у них особенно почтенным и достохвальным делом, но они презирают контрабанду, которую легко было бы практиковать в этом гористом крае, где встречаются границы трех государств. Эта тайная торговля кажется им несовместной с их достоинством. Тем не менее, однако, они пользуются этой смежностью границ различных государств для того, чтобы организовать свои грабительские экспедиции то в одной, то в другой стране, так, чтобы свалить ответственность на своих соседей и поставить границу между собой и преследующим их войском. Особенно когда представляется случай удовлетворить свою племенную и религиозную ненависть к армянам, курды чувствуют себя в своей истинной стихии и радостно приготовляются к воровским экспедициям. Желание избавиться от таких опасных соседей и было причиной опустения многих армянских округов, жители которых массами переселились в Закавказский край. Во многих местностях нагорья, города и группы армянских деревень держатся как бы в осаде этими грабителями; никто не отваживается выходить за ограду садов. Страшные казни, применяемые к разбойникам, даже костер и кол, не устрашают курдских племен, и часто даже побуждают их к ужасному возмездию; подавленная в одном месте, борьба возобновляется в других пунктах, вынуждая иногда турецкое правительство снаряжать военные экспедиции против грабителей. По словам путешественника Полака, существует одна курдская секта, у которой строго воспрещено грабить живых, но обирать мертвых дозволяется, из чего сектанты будто бы выводят заключение, что они вправе убивать тех, имуществом которых им хочется овладеть. Впрочем, в обыкновенное время курдские грабители уважают человеческую жизнь: они не убивают тех, кого грабят, и даже оставляют съестные припасы и одежду бедным в ограбленных ими деревнях. Однако, английский консул Абот, попытавшийся было, при нападении на него разбойников, обороняться, был убит палками и оставлен голым на Диядинской дороге, среди своих испуганных служителей [10]. Они проливают кровь только в тех случаях, когда нужно отмстить за личную или наследственную обиду; но, чтобы исполнить эту священную обязанность родовой мести, они не останавливаются ни перед чем, нападают друг на друга и дерутся даже в мечети. Шейхи, которым племена оказывают слепое повиновение, держат открытый стол и возвращают в виде пиршеств полученные подарки и награбленную добычу; чужеземец находит очень радушный прием, когда является в качестве гостя.
Взятые в массе, и несмотря на их воинственные нравы, курды более честны и более надежны, чем их соседи других рас. Вообще, они уважают своих женщин и предоставляют им гораздо большую свободу, чем какой пользуются турчанки и персиянки; но неустанный труд делает существование курдской женщины в высшей степени тягостным, и говорят, что часто матери, желая избавить своих дочерей от такой жалкой жизни, какова их собственная, убивают их тотчас же после рождения. Однако, курды, в противоположность черкесам, на которых они походят во многих других отношениях, никогда не продавали своих молодых девушек поставщикам гаремов. Несмотря на все их качества, существованию курдов, как нации, грозит опасность во многих округах Персии и Турции; они уменьшаются численно, и там и сям сливаются с окружающими населениями. Крепостные крестьяне, составляющие главную массу жителей, не имеют никакого интереса поддерживать узы, связывающие их с военной кастой, и последняя обречена на постепенное самоистощение, обречена своим образом жизни, который есть не что иное, как борьба против всех. С другой стороны, религиозная ненависть тоже способствует делу истребления, по крайней мере в Персии, ибо три четверти курдов — ревностные сунниты, и иранцы, в качестве шиитов, считают богоугодным делом всячески притеснять и даже убивать еретиков.
Ниже Гассан-Кале, близь закавказской границы дорога раздваивается: один путь, направляющийся на северо-восток, следует по течению Аракса до городка Хорассан, затем идет через плоскогорья и достигает крепости, Карс, тогда как дорога в Персию, оставаясь на турецкой территории, переходит реку по «Мосту пастухов», постройку которого легенда приписывает Дарию, сыну Гистаспа, и многочисленными кругами поднимается на порог Дели-Баба или «Глупого отца», откуда снова спускается в долину верхнего Мурад-чай, то есть восточного Евфрата. Городов там нет. Топра-Кале, некогда один из центров армянского населения, был почти совершенно покинут после первого вторжения русских войск, и теперь представляет почти одни развалины. Уч-Килисса, или «Три церкви», лежащий выше, в одном из ущелий восточного Евфрата, замечателен только как место паломничества, куда стекаются армяне со всех сторон, даже из глубины Персии и с берегов Дона, чтобы поклониться мощам святого Сург-Оаннес, то есть Иоанна Крестителя, которые, по преданию, передавались от мученика к мученику и дошли, наконец, до Григория Просветителя [11]. Еще выше встречаем Диядин, построенный у подножия старинной крепости, в том месте, где соединяются первые истоки Мурада, выходящие с массива Ала-даг. Диядин давно уже утратил ранг города, и теперь представляет лишь незначительное, наполненное развалинами местечко, где останавливаются караваны, при входе или выходе из персидской территории. Неподалеку оттуда некогда стоял большой город Зараван, который разрушили персы в половине четвертого столетия, и который, говорят, имел в ту эпоху около 80 000 жителей, в том числе до 50 000 евреев.
Баязед и разрушенный квартал
Баязед, лежащий на юге от большой дороги и водораздельного хребта между бассейном Евфрата и бассейном озера Урмия, сменил собою другой, исчезнувший армянский город, Пакован, основанный в первом столетии христианской эры. Нынешний город, названный так по имени султана Баязида I, его основателя, есть одна из живописнейших групп развалин в Передней Азии. Амфитеатр строений покрывает круто наклоненные скаты, которые увенчаны двойной террасой полуразрушенного дворца и изящным минаретом мечети. Над дворцом господствует цитадель, стены которой опираются на узкие карнизы горы. Еще выше, громадная скала красного мрамора с белыми прожилками горделиво вздымает свои крутые стены, изрезанные наверху тысячами причудливых зубцов, а за скалой высоко поднимается убеленная снегом вершина. Дворец Баязеда, произведение одного персидского архитектора, еще недавно был прекраснейшим памятником зодчества во всей Оттоманской империи [12]: его портики, колоннады и стены сделаны целиком из богатого красного мрамора, выломанного из соседней горы. Скульптурные работы, составленные из арабесок и переплетающихся листьев, отличаются удивительным совершенством и отчетливостью отделки; но обладая более строгим вкусом, чем большинство персидских артистов, художник, украшавший памятники и дворец Баязеда, не впал в излишество до такой степени, чтобы испещрить орнаментами все стены. Теперь мечеть низведена на степень казармы; соседние здания, поколебленные землетрясениями, дали трещины, часть города обрушилась, но прелестный минарет сохранил еще свое равновесие [13]. В прежнее время из Эривани страдавших лихорадкой посылали лечиться в здоровом воздухе Баязеда [14].
К югу и юго-западу от бассейна, некогда озерного, в котором соединяются Мурад-чай и Шариан-чай, приходящие с плоскогорий Пасин, между Гассан-Кале и Топра-Кале, течение восточного верхнего Евфрата не было еще исследовано на всем его протяжении, хотя через эту область проходили многие путешественники: ни одна большая караванная дорога не направляется в сторону этой возвышенной речной долины, и живущие там курдские племена более дики и потому более опасны, чем в других местах; даже на подробных картах тех мест оказываются еще большие пробелы. Притом же местечки и деревни редки в этой гористой стране, где население много уменьшилось с тех пор, как столько армян добровольно выселились из своего отечества. Мелезгерд или Маназгерд, который находится на берегу «Соляной реки» (Тузла-су), южного притока Евфрата, снабжает солью большую часть Арменистана. Муш, главный город пашалыка, орошаемого Мурадом, лежит не на реке, а в обширной боковой равнине, при выходе ущелья, стены которого состоят из красных скал и над которым господствуют голые горы, покрытые снегом в продолжение шести месяцев в году. Благодаря своему более низкому положению (он лежит на 500 метров ниже Эрзерума), Муш пользуется менее суровым климатом, в садах его растут фруктовые деревья, и даже виноградники лепятся по откосам, опирающимся о скалы.
1. Millingen. Wild life among the Koords.
2. Duhousset, Etüde sur les populations de la Perse, Revue Orientale et américaine,1863.
3. Polak, Persien, Das Land und Seine Bewohner.
4. James Creagh, Armenians, Koords and Türks.
5. Thielmann, Streifzüge in dem Kaukasus.
6. Moritz Wagner, Reise nach Persien und dem Lande der Kurden.
7. Millingen, Wild Life among the Koords.
8. Rieh, Narrative of a Residence in Knordistan.
9. Forschungen über die Kurden und die Iranischen Nordchaldüer.
10. James Creagh, цитированное сочинение.
11. Moritz Wagner, Reise nach Persien und dem Lande der Kurden; — Carl Ritter, Asien. vol. VIII.
12. Brant, Journal of the Geographical Society, 1836.
13. Chantre; Barry, Mission Scientifique dans la haute Mesopotamie, le Kourdistan et le Caucase.
14. M. Wagner, цитирован. сочинение.
Курды предгорий принадлежат, вероятно, как и курды Персии и Армении, к различным расам, но они походят друг на друга нравами и образом жизни. В большинстве они магометане, но несториане тоже представлены между ними значительными группами, особенно в долине реки Большой Заб, вокруг Джуламерка; халдеи имеют в Мосуле и в его окрестностях общины, более богатые, чем те, которые существуют на плоскогорье Урмия; сурияни или христиане-якобиты живут в числе около 30 000 душ в горах Тур-Абдинских, вокруг Мидиата и монастыря Дер-Амер; развалины семидесяти обширных монастырей [1] свидетельствуют о важности, которую имела некогда эта секта: шемсиехи, иезиды или «обожатели диавола», также имеют в верхней Месопотамии свои убежища на Синджаре, где они долгое время пользовались почти независимостью. Некоторые специальные секты, остатки гонимых гностиков, равным образом удалились в уединенные массивы Месопотамии: рассказывают об одной общине, живущих в Мардинских горах, которая, как полагают, происходит от поклонников солнца, изгнанных из Харрана, города Авраама. Угрожаемые смертью, при халифе Аль-Мамуне, потому что не имели священной «Книги», или Библии, как христиане и евреи, эти сектанты принуждены были обратиться официально в одну из терпимых религий; большинство их присоединились для виду к секте христиан-якобитов, населяющих, вместе с ними, около шестидесяти деревень в горах Мардин и Тор. С этим искусством притворяться, которым так хорошо владеют вообще восточные люди, они аккуратно исполняют религиозные обряды, предписанные патриархом; но потихоньку продолжают поклоняться солнцу, луне, всему сонму звезд и регулируют свою жизнь по сочетаниям планет и волшебным заклинаниям.
Перевозка покойников в Кербелу и в Неджеф, хотя иногда запрещаемая, до сих пор составляет одну из главных статей торговли между Персией и Азиатской Турцией, по новейшим статистическим сведениям, среднее число ввозимых персидских трупов равняется 4000 в год; но в 1874 году, после голода и следовавшей за ним большой смертности, было зарегистрировано 12 202 мертвых тела, посланных из Персии в Месопотамию. Сверх того, многие арабские племена, увлеченные силой примера, взяли привычку отправлять своих покойников в святые города шиитов, превратившиеся, вследствие этого, в обширные кладбища. Для длинного странствования тела завертываются просто в ковер или циновку, без всяких антисептических ингредиентов, и когда транспорт приходит в святое место, покойники представляют лишь бесформенную массу останков; на расстоянии нескольких сот метров путешественники задыхаются от невыносимого трупного запаха, распространяемого погребальными поездами, которые перевозят в одно и то же время мертвые тела и чуму [2]. Ирак-Араби есть одно из гнезд этой страшной болезни: из сорока последних эпидемий двадцать две получили там начало или распространение [3].
В верхнем бассейне западного Тигра самый высокий по положению город — горнозаводский центр Хапур (Маден-Хапур), стоящий на высоте 1039 метров над уровнем моря и 250 метров над уровнем реки. Соседняя гора, Магарат, доставляет в изобилии медную руду, которую работники греческие, армянские и турецкие частию переплавляют на месте, но которой бòльшая часть вывозится в промышленные города Азиатской Турции — в Диарбекир, Эрзерум, Требизонд; еще недавно почти все восточные люди, от Константинополя до Испагани, запасались медной посудой из Маден-Хапура. В начале нынешнего столетия годовой вывоз руды с верхнего Тигра в Багдад простирался до 400 тонн [4], но с той эпохи добыча меди много уменьшилась; теперь едва эксплуатируют месторождения свинцовой руды, содержащей серебро, и не занимаются более добыванием золота и серебра. Город Аргана, лежащий на юго-западе от Хапура, на выступе горы, господствующем над Тигром, обязан соседству подземных рудокопных галерей тем, что ему тоже дали прозвище Маден: Аргана-Маден или «Аргана рудниковая».
Диарбекир или Диарбекр, то есть «земля бекров», названный так по имени арабского клана бекр, которым он был завоеван в седьмом столетии, есть древний Амид или Амида, и теперь еще его часто называют Кара-Амид, «Черный Амид», по цвету базальта, из которого он построен. Диарбекир занимает чрезвычайно счастливое географическое положение. Построенный на высоте 626 метров над уровнем моря, — высоте, которая, под 38 градусом северной широты, обеспечивает стране климат, соответствующий климату южной Франции, — этот город расположен близко от перешейка, разделяющего две реки, Тигр и Евфрат; он занимает верхнюю оконечность месопотамского «острова», где находится главное пересечение дорог между двумя бассейнами. Кроме того, он обозначает точку соприкосновения между несколькими этнологическими областями: там встречаются различные народности — турки, армяне, курды, арабы. Недалеко от этого города, немного южнее, проходит северная граница арабского языка и начинается пояс турецкого идиома. Ко всему этому Диарбекир имеет еще ту выгоду, что он господствует над обширной аллювиальной равниной, отличающейся замечательным плодородием. Во все времена окрестная местность вокруг Амида была одною из «житниц» Передней Азии, и это местное преимущество в соединении с выгодным географическим положением давало Диарбекиру первостепенную важность. Он заключал в своих стенах, в мирные годы, сотни тысяч жителей, и не раз бывало, что осада делала внутри его больше жертв, чем сколько он имеет в наши дни постоянных обитателей.
Диарбекир на Тигре
Город живописно расположен на оконечности застывшего базальтового потока, вылившегося из древних вулканов массива Караджи-даг. Конечный утес, господствующий над садами правого, или западного, берега, поднимается на высоту 30 метров над уровнем Тигра, а зубчатые стены, с круглыми башнями по бокам, придают Диарбекиру еще более горделивый вид. Черная городская ограда, еще хорошо сохранившаяся, развертывается на протяжении 8 километров, примыкая с одной стороны к четырехугольной массе разрушенной цитадели, с другой — к мосту о десяти арках, последнему сооружению этого рода, существующему ныне на Тигре. Внутри город мрачен, непригляден, сыр и нездоров, улицы узки и грязны; главная дорога, базарная, куда направляется все движение, имеет всего только 3 или 4 метра в ширину; местная болезнь, называемая диарбекирским «бутоном», еще более опасна, чем алеппская [5]. Лавки не менее обильно, чем багдадские, снабжены произведениями края и европейскими товарами, и между выставленными на продажу предметами есть много изделий местной фабрикации, каковы медные сосуды, золотые и серебряные украшения филигранной работы, трубки, сафьяны, шерстяные ткани, шелковые и бумажные материи; число ткацких станков, действующих в этом городе, простирается до полутора тысяч. Толпа, собирающаяся на базарной улице, — одна из самых пестрых и смешанных, какие только можно встретить в Передней Азии: население Диарбекира состоит из курдов, армян, турок и туркмен, халдеев, несториан и якобитов, иезидов и евреев, сирийцев и греков, к которым в последнее время прибавилось еще большое число болгар, высланных из Европы турецким правительством [6]. Почти половина жителей — христиане, и мечети не более многочисленны, чем церкви; одна из них стоит на месте римского здания (третьего или четвертого столетия), от которого уцелел фасад, представляющий в нижнем ярусе аркады с легким сводом, а в верхнем — изящные колонны, отличающиеся одна от другой арабесками ствола и скульптурными украшениями капителей.
Один из многочисленных Эски-Багдад или «Старых Багдадов», близь водоотвода из Нарвана, занимает место какого-то неизвестного города, может быть, Гаруние, города знаменитого халифа Гарун-аль-Рашида; Самара, находящаяся тоже на левом берегу, в равнине, орошаемой каналами, отведенными из Нарвана, теперь лишь незначительная деревня, но в девятом столетии она была столицей империи халифов. Недалеко оттуда видны остатки земляного вала, который арабы называют «стеной Нимруда». Не есть ли это отрывок «Мидийской стены» — вала, который некогда защищал равнины нижней Месопотамии от набегов северных варваров?
Багдад, носящий официально имя Дар-эс-Салам или «Жилище мира», стоит на месте древнего города, название которого Опперт объясняет персидским словом Багадата, то есть Богом данный [7]; но от этого города оставались только развалины, когда Багдад был вновь отстроен во второй половине восьмого столетия халифом Абу-Джаффар-Аль-Мансуром: он находится в местности, где пересечение исторических путей необходимо должно было вызвать к жизни большой город. Разрушенная на одном пункте страны, столица должна была возрождаться на другом; одно время центром населения был Ктезифон, затем его сменила Селевкия: так от срубленного дерева появляются новые отпрыски. В этом месте Тигр настолько приблизился к Евфрату, что эти две реки, соединенные проведенными из них каналами, составляют одну гидрографическую систему. Долина реки Дияла примыкает к долине Тигра и представляет лучшие входные ворота, чтобы подняться к иранскому плоскогорью и проникнуть туда легчайшим перевалом краевых гор. Как Эрзерум для Мидии, Багдад служит для Персии в собственном смысле обязательной исходной точкой караванов. Но самая важность его во все времена привлекала завоевателей: мало городов, где бы столько развалин покрывали последовательными наслоениями почву. Раскапывая землю, находят еще остатки галерей, кирпичи которых носят имя Навуходоносора [8], а между тем до сих пор не знают даже, где надо искать следы дворца, в котором обитал пышный халиф Гарун-аль-Рашид, современник Карла Великого. Багдад сохранил от этой эпохи богатства и могущества только развалившиеся стены гробницы Зобеиды, любимой жены Гаруна.
Город, основанный халифом Аль-Мансуром, стоял на правом берегу; но так как ему было слишком тесно в пределах ограды, то он продолжался на другой стороне реки предместьями и садами, которые, в свою очередь, сделались настоящим городом: древняя заречная часть города, снизошедшая на степень пригорода или предместья, утратила свое имя; теперь это — местечко Каршиака, населенное преимущественно арабами племени агейль. Два плавучие моста, длиной около 250 метров, соединяют два берега в наименее широком месте реки. Распространяясь некогда далеко в окружающих долинах, Багдад образовал огромное поселение, состоящее из сорока городов и местечек, которые соединялись непрерывными рядами домов вдоль дорог [9]; в наши дни он даже не наполняет четырехугольного пространства, заключенного в опоясывающих его валах; половина этого пространства покрыта развалинами, среди которых шествуют караваны, точно в каком-нибудь уголку пустыни. Даже внутри городской ограды виднеются там и сям груды обломков и мусора, чередующиеся с группами пальм; многие кварталы состоят из скопления убогих хижин, таких же полуразрушившихся, как избушки в деревнях внутренних округов; тем не менее город, взятый в целом, есть один из самых цветущих городов Оттоманской империи. Как транзитное и складочное место, он получает произведения и драгоценные изделия из всей Передней Азии, и восемь пароходов, турецких и английских, которые теперь совершают правильные рейсы по реке, между Багдадом и Бассорой, не поспевают перевозить товары — шерсть, зерновой хлеб, чернильные орешки. Своей собственной промышленностью Багдад тоже способствует поддержанию отпускной торговли: его финики, овощи и фрукты его садов и огородов славятся на всем Востоке; за багдадских лошадей платят высокие цены, и особенно за багдадских белых ослов с цветными крапинками, производимыми растением лавзонией. В Багдаде существуют различные учреждения, которых мы напрасно стали бы искать в других городах Востока: кроме мусульманских медресе и школ, открытых европейскими миссионерами, католическими и протестантскими, он имеет профессиональную школу, где обучают различным мастерствам по обработке дерева, металлов, выделке тканей, писчей бумаги, химических продуктов; после временного закрытия это училище снова было открыто и продолжает с успехом свою полезную деятельность. Недавно был возбужден вопрос об основании французской школы на Востоке для преподавания арабского языка [10]. Багдад проявляет даже — вещь редкая на Востоке — некоторую заботливость относительно своей гигиены: на севере, на левом берегу Тигра, раскинут прекрасный «народный сад», орошаемый обильными ручьями, которые питаются водой из реки, накачиваемой паровым насосом. Самым большим бедствием, постигшим Багдад в течение настоящего столетия, была чума 1831 года, во время которой, вследствие смерти или бегства, город потерял три четверти своих жителей. Чума 1849, затем чума 1877 годов тоже сделали опустошения столице Месопотамии, но лучшая организация санитарного дела, большие удобства перемещения и увеличение материального благосостояния постепенно уменьшают напряженность бича. Багдад лучше, чем прежде, защищен от наводнений: стена городской ограды окружена высокой насыпью, через которую не могут перейти выступившие из берегов воды; при малейшей тревоге солдаты располагаются лагерем на плотине и работают над заваливанием промоин и над укреплением слабых пунктов [11]. Особая местная болезнь, известная под именем «багдадского финика», другая форма «алеппского бутона», поражает почти всех жителей города, туземцев или иностранцев.
Багдадские арабы
Турки остались чужеземцами в Багдаде: их нация представлена в Месопотамии почти только чиновниками, да солдатами. Это — город чисто арабский по местному патриотизму, равно как по диалекту и нравам. Евреи составляют по меньшей мере четверть городского населения; они настолько многочисленны, что сохранили свой язык, которым говорят так же хорошо, как арабским. Большинство иранцев, между которыми особенно многочисленны баби [12], живут вне Багдада, в Гадиме, Хатимайме или Имам-Муса, лежащем в 5 километрах к северо-западу от верхнего моста на Тигре, среди круга садов, окаймляющего изгиб реки. Гадим, обитаемый более зажиточным населением, чем население Багдада, также красивее последнего, лучше содержится, и его прекрасные кварталы состоят из вилл с колоннадами, обвитыми гирляндами цветов. Над городом поднимается круглый купол и высятся шесть минаретов мечети, прикрывающей гробницу одного шиитского мученика, имама Муса Ибн-Джаффара. Багдад не имеет памятников, которые могли бы сравниться с этой святыней персидских шиитов. Ревностные богомольцы отправляются к гробу святого, идя на коленях, тогда как негоцианты, возвращающиеся из конторы в свои загородные виллы, удобно совершают путешествие в вагонах американской железной дороги. Против Гадима, на левом берегу, стоит другой священный город, Мадим, посещаемый пилигримами-суннитами.
1. Soein, Zur Geographie des Tur-Abdin, Zeitschrift der deutschen morgenlündischen Gesellschaft, 1881.
2. Léonard Arnaud, Peste en Mésopotamie; — Mahé, рукописные заметки.
3. Alfr. von Kremer, Culturgeschichte des Orients.
4. Olivier, Voyage en Perse fait dans les années 1807, 1808 et 1809.
5. Ernest Chantre, рукописные заметки.
6. Черник и Швейгер-Лерхенфельд, Ergünzungsheft zu Petermann’s Mittheilungen, № 44, 45.
7. Jules Oppert, Expedition scientifique en Mèsopotamie.
8. Layard, Discoveries in the ruins of Nineveh and Babylon; — Oppert, цитированное сочинение.
9. De Slane. Prolégomènes d’Ibn Khaldoun.
10. E. Desjardins, рукописные заметки.
11. Floyer, Unexplored Baluchistan.
12. Petermann, Reisen im Orient.
Зейбеки
Племена юруков, рассеянные в Малой Азии, исчисляются сотнями; в одной только Брусской провинции насчитывают больше тридцати племен, подразделяющихся на группы без всякой географической связи. Для обозначения этих классов кочевников употребляется обыкновенно генерическое имя «туркоманов»: это — неопределенный термин, применяемый безразлично к кочующим пастухам всякой расы, и который вовсе не указывает на тождество происхождения с туркменами Центральной Азии; однако многие писатели делают различие между юруками и туркоманами. Первые будто бы полные номады, жители палатки, не имеющие никакого постоянного местопребывания, вторые — те, которые уже сделались наполовину оседлыми, преимущественно на центральном плоскогорье и в горах восточной области [ 1]. Впрочем, переход от одного образа жизни к другому — явление гораздо более обыкновенное, чем вообще думают: в Анатолии, как и в Персии, увеличение или уменьшение земледельческих населений зависит от общей безопасности края. Особенно туркоманы легко меняют состояние пастухов на состояние землепашцев: достаточно нескольких лет спокойствия, чтобы становища заменялись деревнями. Часто цыганы или чинганы, — лошадиные барышники, кузнецы, лудильщики или делатели сит, которые кочуют в большом числе в Малой Азии, обыкновенно располагая свои таборы у входов в города, также смешиваются с юруками под неопределенным наименованием туркоманов. В Ликии некоторые цыганские племена занимаются скотоводством и живут в постоянных селениях [2].
В одной и той же местности деревни и становища принадлежат самым разнородным населениям: здесь живут греки, далее черкесы, в других местах турки и юруки. В городах каждая раса имеет свой особый квартал. Никакая общая карта не могла бы дать понятия обо всех этих населениях, перемешанных и однако отличных одно от другого. Даже там, где жители принадлежат к одной и той же расе, они часто разделены на племена или роды, живущие особняком друг от друга, и иногда третирующие друг друга, как врагов: какой-нибудь афшарский или туркоманский народец, бродящий вокруг турецких деревень, отличается от оседлых резидентов этих селений только образом жизни да традициями независимости; он составляет особый мирок и старается отличиться от других оружием и костюмом. Наибольшего успеха достигли в этом отношении зейбеки, живущие в горах Мизогиса. Эти турки, потомки одной из первых дружин завоевателей, прибывших в страну, сохранили полное сознание славы своих предков, и за исключением стариков, носящих простой костюм турецких крестьян, они стараются импонировать блеском своей одежды. Почти все рослые и сильные, они хотят, кроме того, удивлять толпу богатством своей расшитой узорами куртки, широтой и полнотой пояса, высотой головного убора, сшитого из разных материй, размерами и богатством оружия. Народное воображение совершенно несправедливо видит в них население бандитов: это — сыны воинов, имеющие свои традиции чести и обычай гостеприимства, но полные гордости: как гласит их имя, «они сами себе князья»; они думают, что свет им принадлежит. Тщетно турецкое правительство хотело запретить им ношение оригинального костюма, чтобы ассимилировать их с остальным населением: они предпочитали делаться разбойниками. Тогда прибегли к другому средству, чтобы их дисциплинировать: почти все их молодые люди были взяты в солдаты, и тысячи из них пали на полях битв в Болгарии.
Под «турками» в обыкновенной речи понимаются все оседлые мусульмане Малой Азии, каково бы ни было их происхождение. Многочисленные албанцы, которых военная служба сделала, против их воли, обитателями полуострова, считаются турками, хотя по своим предкам, пеласгам, они единоплеменники греков; босняки и болгары магометане, которых изгнание, добровольное или вынужденное, со времени последних войн, бросило сотнями тысяч за Босфор, также называются турками, хотя они принадлежат к той же расе, как сербы, кроаты и русские, которые их изгнали. Татары-ногайцы, переселившиеся из Крыма, более справедливо получают это имя турок, на которое они имеют право по своему происхождению и языку; но турками также называют чиновников, сыновей грузинок или черкешенок, и происходящих по своим предкам от всех наций, пленницы которых населяли гаремы. Наконец, к османлисам же причисляют потомков арабов и тех из чернокожих африканцев всякого происхождения, которые некогда были привезены в страну в качестве невольников; во многих малоазийских городах значительная часть населения есть, очевидно, помесь негров. В Джебель-Миссисе, близь Аданы [3], есть целые деревни, сплошь населенные чернокожими. Что касается курдов, то хотя они и магометане, но так резко отличаются от османлисов своими нравами и наружностью, что им никогда не присваивали имени турок; подобно курдам Загроса и верхних бассейнов Тигра и Евфрата, они, очевидно, по большей части иранского происхождения. Кизыльбаши очень многочисленны между курдами Малой Азии.
Турки в собственном смысле, то есть часть нации туркоманского происхождения, которая усвоила себе нравы оседлой жизни и которая сообразуется с предписаниями и правилами ислама, являются в гораздо более выгодном свете в Анатолии, чем в Европейской Турции. Они вообще имеют смуглый цвет лица, черные глаза, темные волосы, слегка выдающиеся скулы, важную и медленную походку, несколько тяжеловатую вследствие слишком широкой одежды, обладают большой физической силой, но ловкостью не могут похвалиться: у них нет того изящества и проворства, которые отличают иранца.
Ослабленные, угрожаемые в своем национальном существовании постоянными, правильно повторяющимися из году в год рекрутскими наборами, одаренные, сверх того, качеством, которое, в их положении, составляет недостаток — покорностью судьбе, турки подвергаются крайней опасности, которая происходит от жизненной конкуренции с расой, обладающей более сильной инициативой. Они не могут бороться с греками, которые, под видом мирных торговых сделок, мстят им за истребительную войну, следы которой еще сохранились в Кидонии и на острове Хиосе. Турки сражаются не равным оружием: по большей части они знают только свой собственный язык, тогда как грек говорит на многих языках. Они невежественны и наивны, имея перед собой ловких и хитрых противников. Не будучи ленивым, турок не любит торопиться: «поспешение от дьявола, терпение от Бога!» — такова любимая его поговорка. Он не мог бы обойтись без своего кейфа, во время которого, погруженный в неопределенные мечты, он живет жизнью растений, не давая себе труда ни думать, ни хотеть. Между тем его соперник, сохраняя свою волю настойчивой и определенной, умеет пользоваться даже часами отдыха. Даже хорошие качества турка обращаются во вред ему: честный, верный слову, он будет работать до конца дней своих, чтобы расквитаться с долгом, и коммерсант пользуется этим, чтобы услужливо предлагать долгосрочные кредиты, которые закабалят должника навсегда. Господствующий принцип торговли в Малой Азии таков: «если хочешь благоденствовать, не делай христианину кредита больше, как на десятую часть его состояния, с мусульманином же рискуй до суммы, вдесятеро превосходящей его имущество!» Так широко кредитуемый, турок не имеет уже ничего, что бы принадлежало ему, как полная собственность. Все продукты его труда будут отданы ростовщику; его ковры, его земледельческие произведения, его стада, самая земля, наконец, всё перейдет последовательно в чужие руки. Почти все местные промыслы, за исключением тканья материй и седельного мастерства, отняты у него. Лишенный всякого участия в морской торговле и въ мануфактурном труде, он постепенно оттеснен с прибрежья внутрь страны, опять приведен к прежней кочевой жизни; земледелие ему оставляют только для того, чтобы заставить его обрабатывать свою собственную почву в качестве батрака. Скоро ему не останется ничего более, как только водить караваны или следовать за стадами с пастбища на пастбище. Турки почти совершенно изгнаны с островов ионийского берега; в больших городах прибрежья, где они еще недавно составляли большинство жителей, теперь им принадлежит лишь второе место по численности. В Смирне, главном городе их полуостровной империи, они кажутся скорее терпимыми, чем хозяевами. Даже в некоторых внутренних городах эллинский элемент уже уравновешивает турецкое население. Движение кажется неудержимым и непреодолимым, как поднимающаяся волна прилива, и османлисы сознают это не менее греков. С давнего времени крик «вон из Европы!» раздавался не только против османских правителей, но также против массы турецкой нации, и известно, что это жестокосердное желание в большей части уже осуществилось: сотнями тысяч ушли въ Малую Азию эмигранты из греческой Фессалии, из Македонии, из Фракии, из Болгарии, и эти беглецы составляют лишь остаток несчастных, которые должны были покинуть отеческие дома. Этот исход османлисов из Европы продолжается и не прекратится, без сомнения, до тех пор, пока вся нижняя Румелия не сделается европейской страной по языку, нравам и обычаям. Но вот и в самой Азии туркам угрожает та же участь. Поднимается новый зловещий крик: «в степи!» и съ ужасом спрашиваешь себя: неужели и это слово должно исполниться? Неужели нет возможного примирения между расами в борьбе, и неужели необходимо, чтобы единство цивилизации достигалось принесением в жертву целых народностей, да еще таких, которые отличаются самыми высокими нравственными качествами — прямотой, сознанием собственного достоинства, мужеством, терпимостью.
Греки, эти сыны угнетенной райи, которые уже смотрят на себя, как на будущих хозяев полуострова, суть, по всей вероятности, в огромном большинстве потомки ионийцев и других греков прибрежья. Однако они не могут, взятые в массе, претендовать на чистоту крови. Разноплеменные населения, вошедшие в круг притяжения мелких греческих государств, и те, которые впоследствии эллинизировались под византийским влиянием, оставили потомство, смешанное с потомством древних греков, и слияние было полное. Отличительный признак греческой национальности, какою она сложилась ныне в Малой Азии, не раса, даже не язык, а вера в ее внешних обрядностях; пределы этой народности, которую можно исчислять в миллион душ, совпадают с границами православных общин. Подобно тому, как на острове Хиосе и на полуострове Эритрейском многие деревни населены османлисами, потомками выходцев из Пелопонеза, которые говорят только по-гречески, так точно в очень многих греческих общинах употребительный язык турецкий, и грамотеи, которые пишут на своем древнем языке, употребляют турецкие письменные знаки [4]. Таковы, например, многие селения в долинах Гермуса и Кайстра, где греческий язык только теперь начинает входить в употребление, благодаря основанию школ. Проникая во внутрь страны, встречаешь в нескольких часах от портовых городов многочисленные греческие населения, знающие только турецкий язык; судя по названиям деревень, подумаешь, что попал куда-нибудь к туркменам, а между тем находишься посреди «азиатской Греции». С другой стороны, существуют эллинские населения, почти не изменившиеся в течение двух тысяч лет. Таковы островитяне, жители Карпафоса, Родоса, соседних островков и некоторых долин Карийского побережья, где древнее дорийское наречие оставило большое число слов. На островах Архипелага сохранились еще следы обычаев, предшествующих эллинизму: так, во внутренности островов Коса и Митилены, одни только дочери имеют право на наследство после родителей, и предложения о браке исходят от женщины. Когда старшая дочь выбрала себе мужа, отец отдает ей свой дом [5].
К северу от Зиллеха, на дороге в Амазию, находится поле битвы, которую Цезарь дал Фарнаку, царю понтийскому, и которую он описал в трех словах: «veni, vidi, vici!» (пришел, увидел, победил!)
Амазия
Амазия, где родился Страбон и где был написан его великий труд, наполняет узкий бассейн, через который протекает Ирис (Ешил-Ирмак), соединяющийся немного ниже города с притоком Терсекан-су. С восточной и с западной стороны высятся огромные серые скалы, лишающие город лучей солнца в продолжение нескольких часов дня. Восточные холмы, менее крутые, представляют несколько террас, покрытых виноградниками и усеянных домиками. Западные скалы, фланкированные при основании широким цоколем, на котором стоял дворец понтийских царей, указываемый еще кое-какими обломками, представляют почти вертикальную стену, оканчивающуюся острым гребнем, на котором помещалась цитадель, описанная Страбоном. Чтобы взобраться туда, нужно обогнуть скалу и войти на западе в утесистую брешь, откуда крутая тропинка поднимается к ограде бывшего укрепления. Нынешняя крепость почти вся византийской и турецкой постройки; но уцелели еще две эллинские башни превосходной работы, а также галереи, высеченные в скале, которые спускаются к подземному источнику, затем выходят на поверхность папертью, подобной порталу в Турхале [6]. На стенах скалы, господствующих над древним дворцом, виднеются пять царских могил, ясно отделяющихся на сером фоне камня, благодаря тени высеченных вокруг них гротов.
Древняя метрополия Понта не сохранила других античных остатков, если не считать фрагментов изваянных мраморов, которые послужили материалом для постройки быков одного из ее мостов; но она имеет богатую мечеть, прекрасные фонтаны, живописные дома, мельницы, поднимающие ирригационную воду большими, медленно вращающимися колесами, группы тутовых деревьев вперемешку с домами, и почти чистые улицы. Белые ястребы, гнездящиеся в расселинах окрестных скал, очищают город лучше, чем это сделали бы отряды турецких рабочих. Амазия, насчитывающая между своими жителями большое число армян и греков, составляющих около четверти населения, — довольно промышленный город; многочисленные заводы следуют один за другим вдоль реки и ее каналов, мельницы, мастерские для разматывания шелка, мануфактуры грубых сукон. Тем не менее, этот город есть также оплот турецкого фанатизма. «Оксфорд Анатолии», Амазия дает приют двум тысячам студентов, разделенных между восемнадцатью медресе или коллегиями, богоугодными заведениями, владеющими полями, домами, лавками, доходы с которых идут на содержание профессоров и воспитанников. Эти имущества, вакуфы, управляемые специальным администратором, который заседает в Константинополе в совете министров, приносят школам лишь весьма небольшую часть получаемых с них действительных доходов [7].
Амазия и другие города нижнего бассейна Ириса, Чорум и Мерсифун (Мерсиван), не отправляют своих произведений и товаров через устье реки; суда не поднимаются по течению, и ближайшее к морю местечко, Чарамба, в голове дельты, состоит лишь из домов, рассеянных на обоих илистых берегах Зеленой реки. К западу от Ешил-Ирмака, Самсун, новый порт, служащий посредником в торговле между бассейнами Ешил-Ирмака и Кизыл-Ирмака, находится почти на полдороге между дельтами этих двух рек; он сменил древний Амизус греков, который лежал в 2 километрах севернее, и от которого уцелели еще молы и остатки набережных, окаймляющие аллювиальные земли, на которых разведены сады. Нынешний город, с грязными кривыми улицами, замечателен только своим рейдом, заключенным между двух обширных полукругов твердой земли, образовавшейся из речных наносов С половины настоящего столетия торговля его значительно увеличилась, особенно торговля с Россией, и в многочисленных проектах инженеров Самсун обозначен, как исходный пункт будущей железной дороги, которая направится в Товату, Сивасу и равнинам Евфрата. Торговое движение в порте Самсун в 1880 году: 310 000 тонн.
Сивас, главный город большой провинции, лежит на правом берегу верхнего Кизыл-Ирмака, в равнине, постепенно понижающейся с высоты 1250 метров и доминируемой на западе крутыми склонами холма, возвышающимися на 300 метров. Внутри городской ограды встречаются пространства, покрытые развалинами и полуразрушенными зданиями персидской конструкции; несмотря на то, Сивас — один из самых цветущих городов внутренней Анатолии, благодаря тому обстоятельству, что в нем сходятся главные караванные дороги между Черным морем, Евфратом и Средиземным морем; на юге, недалеко от местечка Улаш, находятся очень производительные салины, разрабатываемые для казны. Пятая часть населения состоит из армян, которые имеют в соседстве чтимую церковь, равно как богатый монастырь, а в самом городе многочисленные школы.
Почти треть населения Ангоры состоит из армян-униатов, которые забыли родной язык и всегда говорят по-турецки, разве только в семинарии, тогда как на западе местечко Истанос, стоящее на месте того города, где Александр Великий рассек гордиев узел, сохранило древний идиом. Ангорские армяне отличаются от константинопольских большей сердечностью, более веселым и общительным характером, меньшей скрытностью в сношениях с иностранцами. Тип тоже разнится: в столице Галатии большинство армянок не имеют того смуглого цвета кожи, тех грубоватых черт, того слишком округлого лица, которые обыкновенно замечаешь y гайканских женщин Турции; большое число галатских армянок имеют белокурые волосы, голубые глаза, овальное лицо, физиономию европейцев, тип, который, впрочем, часто встречается в Пафлагонии [8]. Г. Перро спрашивает: не следует ли видеть в ангорских армянах смешанную расу, происходящую частью от галатов, «древних французов», как говорят армяне? Точно так же мусульмане Галатии, слывущие самыми кроткими и общительными между правоверными Анатолии, имеют, как говорят, небольшую долю галльской крови в жилах [9]. Однако прошло уже по малой мере восемнадцать веков с тех пор, как кельтский элемент окончательно распустился в населении Анкиры; часто повторяют со слов св. Иеронима, что в его время, т.е. в четвертом столетии христианской эры, язык, употребляемый анкирцами, был тот самый, которым говорили тревиры; но уже лет за триста перед тем галатские имена были заменены в крае греческими названиями, — доказательство, что галльский идиом уже исчез в ту эпоху; в галатской территории до сих пор не нашли никакой кельтской надписи, никакого памятника, который бы напоминал в каком-либо отношении отдаленное западное отечество [10]. Ангорские армяне почти все занимаются мелочной торговлей. Отпускная торговля принадлежала в прошлом столетии иностранным негоциантам — английским, голландским и французским; затем место их было занято греческими коммерсантами, переселившимися из Кайсарие, которые скупают и отправляют в Англию шерсть ангорских коз, почти столь же тонкую и шелковистую, как пашм кашмирских коз. Тщетно турецкое правительство пыталось передать эту торговлю в руки своих единоверцев, предоставив им, в половине текущего столетия, монополию экспорта ангорской шерсти: силой вещей отпускная торговля опять перешла к грекам. Они отправляют также и другие произведения края, особенно воск и чекари (rhamnus alaternus), желтую ягоду, окрашивающую материи в прекрасный зеленый цвет. Дважды в год негоцианты покидают свои конторы и переселяются на жительство в свои виноградники на склонах гор: в первый раз они поднимаются туда в апреле или в мае; затем во время больших жаров спускаются обратно в равнину, и снова переезжают в свои загородные дома, когда наступает пора сбора винограда. Нет такого бедного резидента в Ангоре, который не имел бы собственной дачки.
Западная ветвь Сакарии, Пурсак или Пурсаду, превосходит реку Ангору длиной течения, обилием воды, населенностью бассейна. Главный город ее верхней долины, Кютайе, соперничает с Ангорой в отношении числа жителей и пользуется большими торговыми выгодами, благодаря близости Бруссы и Константинополя, а также благодаря своему положению на главном торговом тракте, перерезывающем поперек Малую Азию. Кютайе лежит на высоте 930 метров, в плодоносной равнине, которая, по-видимому, была некогда дном озера, и над городом, как во всех анатолийских городах, господствует высокая крепость византийской постройки. Крепость эта одна из наилучше содержимых и всего более походит на современную цитадель; там есть, между прочим, так называемый «французский» сад, сплошь засаженный миндальными деревьями, которые были посажены пленными французами из египетской армии. От древнего Котиеум, имя которого сохранилось под турецкой формой Кютайе, не осталось никаких руин. Подобно стране, окружающей Ускуб и Нев-шер, на западе от Аргейской горы, верхняя долина Пурсака наполнена туфом и пемзой, которые размывающим действием вод разрезаны на конические горки, расположенные в некоторых местах почти с симметрической правильностью: со времен глубокой древности жители выкопали в этих горках всякого рода пещеры, могильные склепы, жилища и святилища.
Эски-Шер или «Старый город» — тоже греческого происхождения: это — древний Дорилеум, часто упоминаемый в истории, как сборное место византийских армий, выступавших в поход против турок; Готфрид Бульонский одержал там большую победу. Эски-Шер имеет термальные воды, привлекающие большое число посетителей, но важность его зависит главным образом от соседства залежей пенки, которые находятся в нескольких часах ходьбы к юго-востоку. До настоящего времени этот город обладал монополией добывания и продажи этого драгоценного магнезита: дурное состояние дорог, большие налоги, взимаемые фиском, алчность посредников тормозили эту торговлю, никогда, однако, не прерывая ее: и, вероятно, она прекратится только вместе с истощением пластов, которое предвидится в довольно близком будущем. Рудокопы, почти все персияне, подчинены своему консулу и должны платить ему ежегодную ренту; сверх того, турецкое правительство взимает двойную пошлину в размере двенадцати с половиной процентов с ценности добываемой пенки, — пошлину, которую откупщики налогов еще увеличивают в свою пользу [11]. Австрийские, армянские и турецкие негоцианты отправляют пенку преимущественно в Вену, но также в Рулу, в Париж, в Нью-Йорк, в Сан-Франциско, для фабрикации трубок и порт-сигаров. Успехи химии позволили получать подобные продукты, которые только искусные знатоки могут отличить от анатолийской пенки; тем не менее, вывоз этого минерала из Эски-Шера не переставал возрастать с начала нынешнего столетия: с 3000 ящиков, вывозившихся около 1850 года, он поднялся в 1881 году до 11 000 ящиков, содержащих около 2 миллионов килограммов, ценностью от 4 до 5 миллионов франков [12].
Больших городских поселений нет в бассейне нижней Сакарии, но несколько маленьких городов рассеяны по берегу главной реки или в ее боковых долинах. Аяш или Бей-Базар, откуда получаются превосходные груши, называемые «ангорскими», затем Налли-Хан следуют один за другим от востока к западу на дороге из Ангоры в Константинополь; Мудурлу (Моздени) командует горным проходом Ала-дага, на дороге из Эски-Шера в Боли; Согуд (Шугшат) или «Ива», обладающий гробницей Отмана, основателя оттоманского царства, сгруппировал свои дома у подошвы лесистых холмов, через которые пролегает дорога из Бруссы в Эски-Шер; Биледжик населен армянами, имеющими около пятнадцати шелкопрядилен; Лефке, древняя Левце, занимает, при слиянии Гек-су и Сакарии, живописный и плодородный бассейн, один из наилучше обработанных на всем Полуострове; Ада-Базар или «Рынок острова», цветущее местечко, раскинул свои загородные дома среди рощ, близь ручья, выходящего из озера Сабанджа и впадающего в Сакарию. Один из прекрасных памятников, воздвигнутых по повелению великого строителя, императора Юстиниана, мост длиной 267 метров, вполне сохранившийся, проходил некогда над главным течением Сакарии; но так как река переместилась, то теперь этот мост стоит уже над болотистыми лагунами, и грунт до такой степени повысился, что начало арочных сводов зарыто в слое аллювия. Мы находимся уже в пределах городского округа Константинополя, и охотники приезжают из столицы стрелять дичь в болотах и лесах окрестностей. В 1880 году, около двух с половиной миллионов килограммов яблок и груш были отправлены в столицу садовниками из Сабанджи; но бòльшая часть фруктов пропадает или идет в корм домашним животным.
Главные города Анатолии на черноморской покатости, с приблизительной цифрой их населения:
| Требизондский вилайет (Понт) | ||
| Шабин-Кара-Гиссар, по Бранту | 12 500 жит. | |
| Самсун | 10 000 „ | |
| Бафра, по Гамильтону | 5 500 „ | |
| Никсар, по Бранту | 5 000 „ | |
| Чаршамба, по Чихачеву | 3 500 „ | |
| Вилайет Сивас (часть Каппадокии) | ||
| Сивас, по Тозеру | 35 000 жит. | |
| Токат | 30 000 „ | |
| Амазия, по Перроту | 25 000 „ | |
| Зиллех, по Чихачеву | 15 000 „ | |
| Мерсиван | 10 000 „ | |
| Визир-Кепри | 5 000 „ | |
| Турхал, по Гамильтону | 3 000 „ | |
| Вилайет Кастамуни (Пафлагония) | ||
| Зафаран-Боли, по Вронченко | 25 000 жит. | |
| Кастамуни | 20 000 „ | |
| Чангри, по Энсворту | 19 000 „ | |
| Искелиб, по Вронченко | 13 000 „ | |
| Боли, по Вронченко | 12 000 „ | |
| Тозия, по Вронченко | 10 000 „ | |
| Синоп | 9 000 „ | |
| Мундурлу | 5 000 „ | |
| Таш-Кепри, по Энсворту | 4 500 „ | |
| Эрекли (Гераклея), по Перроту | 2 000 „ | |
| Инеболи, по Вронченко | 3,000 „ | |
| Бартан, по Боре | 2,500 „ | |
| Вилайет Коние (Ликаония и часть Каппадокии) | ||
| Нев-Шер, по Гамильтону | 20 000 жит. | |
| Ургуб, по Барту | 7 500 „ | |
| Кир-Шер | 3 500 „ | |
| Ак-Серай, по Гамильтону | 3 300 „ | |
| Маджур | 3 000 „ | |
Ангорский вилайет (Галатия, часть Каппадокии и Фригии)
| Кайсарие, по Тозеру | 60 000 жит. |
| Ангора, в 1873 г. | 38 150 „ |
| Юзгат, по Тозеру | 15 000 „ |
| Чорум, по Тозеру | 10 000 „ |
| Инджех-су, по Тозеру | 4 500 „ |
| Кара-Гиссар, по Гамильтону | 3 500 „ |
| Каледжик, по Перроту | 3 000 „ |
| Вилайет Гудавендигиар (Фригия и Вифиния) | |
| Афиум-Кара-Гиссар | 42 000 жит. |
| Кютайе, по Перроту | 37 000 „ |
| Эски-Шер | 13 000 „ |
| Севри-Гиссар, по Гамильтону | 11 500 „ |
| Ада-Базар, по Мутье | 10 000 „ |
| Биледжик (Барт) | 10 000 „ |
Турецкая батарея при входе в Босфор
Азиатские города и деревни берегов Босфора составляют в сущности лишь предместья европейского города, который покрыл своими мечетями и дворцами высокие берега Золотого Рога. С геологической точки зрения полуостров, на оконечности которого построен Константинополь, принадлежит к Азии, так как он состоит из одних и тех же горных пород, которые в точности соответствуют друг другу своими выступами и бухтами; геологическая граница между двумя континентами обозначена километрах в тридцати к западу от Босфора, там, где девонская формация анатолийской системы оканчивается в виде мыса в новых образованиях, третичных и четвертичных. Но с исторической точки зрения, со времени основания Византии обладание обоими берегами должно быть приписано Европе: укрепления, порты, мечети, кладбища, места загородных прогулок, рыбацкие деревни, виллы, даже города составляют в действительности лишь пригороды или подгородные селения соседней обширной столицы, и с той, и с другой стороны моря существует почти совершенное соответствие как между сооружениями, возведенными рукой человека, так и между естественными чертами местности. При входе в Босфор со стороны Черного моря, маяк в Анадоли стоит как раз напротив маяка в Румели, затем батареи азиатского берега перекрещивают свои огни с батареями европейского берега, чтобы остановить русские военные корабли, если бы они попытались проникнуть в пролив. Две генуэзские башни, Анадоли-Кавак и Румели-Кавак, сторожат с той и другой стороны один из самых узких проходов морского дефилея. Прелестные города Буюк-дере и Терапия, с их домами, наклонившимися над водой, с их мраморными дворцами, тенистыми садами, массивами платанов отражаются, так сказать, со стороны Азии, в деревнях Беивос, Инджир-кой, Чибуклу, которых белые колоннады, минареты и куполы ярко блестят на зеленеющем фоне долин. Середина пролива, которую охраняют, на европейском прибрежье, громадные башни укрепления Румели-Гиссар, построенного Магометом II, защищается, на противуположном мысу, крепким замком Анадоли-Гиссар, сооруженным по повелению того же завоевателя. В этом месте сузившиеся воды морского потока колышутся, как река, и, кажется, ждут моста, который Микеланджело хотел перекинуть из одного замка в другой между двумя континентами. Но если инженеры должны обесславить Босфор какой-нибудь чудовищной железной трубой, подобной стольким другим уродливым сооружениям этого рода, которые портят прекраснейшие виды и картины природы, то можно только пожелать, чтобы их пагубное дело замедлилось как можно долее.
Скутарийское кладбище
Непосредственно к югу от Анатолийского замка открывается маленькая, обросшая мягкой муравой, долина, где извивается ручей, в тени ясеней, платанов и сикомор: это — «долина Небесной воды», которую иностранцы обыкновенно называют «азиатскими Сладкими Водами», по уподоблению европейским Сладким Водам, любимому месту загородной прогулки стамбульских дам, которые приезжают туда полежать под тенистыми деревьями, вокруг журчащего фонтана. Азиатские предместья Константинополя начинаются у мыса, ограничивающего долину Сладких Вод. Кандили, Вани-Кой, Кулели, Ченгель-кой, Бейлер-бей, Иставрос, Куз-Гунджук, Скутари (Ускудар) следуют один за другим по прямой линии на пространстве десятка верст, противополагая городам восточного берега соответственный ряд дворцов и мечетей. Более ста тысяч жителей населяют этот высокий берег, группируясь в отдельные кварталы, смотря по национальности, — турки, греки и армяне. Скутари, азиатское предместье Царьграда, мыс которого приходится как раз против Золотого Рога, один заключает в себе более половины этого населения, и турки составляют там огромное большинство. Забывая греческое происхождение древнего Хризополиса, они видят в Скутари священный город: там крайний мыс их отечества; туда, как предсказывают их пророчества, они вернутся, когда их прогонят из Стамбула. В вышине, на холме, виднеются большие кипарисы, которые осеняют, может быть, несколько миллионов их мертвых, погребенных на прахе других миллионов трупов, фракийских и византийских [13]. До сих пор европейские нововведения еще не изменили оттоманского города. Многочисленные улицы вполне сохранили свой оригинальный характер, ничто в них не переменилось: ни мраморные фонтаны, покрытые арабесками и защищенные широкой выгнутой крышей, ни лужайки с решетчатыми окнами, где несколько могильных камней с изваянными тюрбанами показываются среди кустарника, ни деревянные дома, два этажа которых выступают навесом, скрывая все свои отверстия под трельяжем в форме ромба, ни извилистые, поднимающиеся в гору дороги, над которыми платаны распростерли свои широкие ветви. Гора Бульгурлу, господствующая над Скутари, представляет прекрасную обсерваторию, откуда можно обозревать грандиознейшую панораму Константинополя, Босфора и Мраморного моря.
Вид в Скутари
Брусса
Столица вилайета Гудавендигиар, Брусса, — один из больших городов Анатолии; вместе с тем это один из красивейших городов Малой Азии. Очень обширный и разделенный на особые кварталы, отделенные один от другого небольшими долинами, осененными платанами и орошаемыми живыми водами, город господствует над плодоносной равниной своими домами с красными крышами, позолоченными куполами и белыми минаретами; нет ни одной группы строений, которая бы не была украшена зеленью: Брусса в одно и то же время город и парк. Могучие предгорья Олимпа, исчерченные сходящимся складками, контрастом своей темной зелени делают более ярким блеск зданий; непосредственно над городом тянется пояс каштанов, затем следуют леса разнообразных древесных пород — лещины, грабины, бука и дуба; еще выше сосны и другие хвойные опоясывают гору черным кругом. Равнина, простирающаяся у подошвы террас города, представляет огромный сад, где тропинки и дороги извиваются в тени гигантских орешин; жимолость (каприфолий) и жасмин увешивают своими гирляндами ветви кипариса и фруктовых дерев.
Гробница Магомета II в Бруссе
Брусса, сохранившая доселе, в слегка измененной форме, имя Прузиум, которое ей дал ее основатель, царь вифинский Прузиас, не имеет уже никаких обломков римской древности, но в ней еще уцелели, несмотря на землетрясения, низвергнувшие ее здания и разрушившие или наклонившие ее минареты, некоторые драгоценные остатки той эпохи, когда она была столицей Оттоманской империи; с 1328 года она подпала под власть османских турок, и здесь-то Орхан «Победоносный» получил титул падишаха османлисов. Брусса замечательна в истории, как город, где оттоманские турки достигли сознания своей силы, где, по выражению одного писателя, «племя превратилось в нацию, и где глава орды сделался главой империи» [14]. Наследовав своему соседу, городу Енишеру, как резиденция султанов, Брусса была заменена, в свою очередь, Адрианополем, затем Константинополем, но она до сих пор осталась высокочтимым градом, и правоверные с благоговением посещают кенотаф (пустую гробницу) Османа, равно как могилы Магомета II и других первых государей турецкого царства. Между «тремястами шестьюдесятью пятью» мечетями Бруссы, которые почти все потрескались от землетрясений, многие обращают на себя внимание богатством и изяществом своих эмальированных фаянсов или изразцов; одна из них, Ешиль-Джами или «Зеленая мечеть», была реставрирована в примитивном вкусе персидского искусства одним французским художником. Брусса — торговый центр и даже промышленный город, благодаря культуре тутового дерева, а также мукомольным заводам, приготовляющим муку для вывоза; но с 1856 года болезни, появившиеся на шелковичном черве, уменьшили на две трети шелководное производство Гудавендигиарского вилайета; средняя ценность сбора шелка, простиравшаяся прежде от 28 до 50 миллионов франков в год, не достигает теперь даже 10 миллионов.
Шелководное производство провинции в сезон 1880–81 гг.: 433 040 килограммов.
Шелка-сырца: 928 кип, или 83 520 килограмма.
Ценность шелка и остатков: 9 049 500 франков [15].
Фабрики, числом около 45, прядут шелк почти исключительно для Лиона; вообще торговые сношения Брусса поддерживает единственно с Францией, через посредство армянских, греческих и турецких домов. После разведения шелковицы самая важная культура в этом округе — возделывание винограда. Производство виноградников в прибрежной области залива Гемлик до 40 километров расстояния от берега: 780 000 килограммов черного и 10 600 000 килограммов белого винограда [16]. Виноград идет преимущественно на приготовление густого coкa или сиропа, употребляемого для варенья, небольшая часть собираемого винограда превращается в вина греческими негоциантами.
Турчанка из Бруссы
Европейская колония Бруссы состоит менее чем из сотни лиц, но она увеличивается временно в мае и в сентябре, в месяцы, рекомендуемые для пользования минеральными водами. Источники Чекирже, железные и серные, необыкновенно обильные, представляют величайшее разнообразие состава и целый ряд всевозможных температур, от 35 до 80 градусов Цельсия. В середине лета сезон лечения прерывается сильной жарой; зажиточные местные жители и приезжие посетители удаляются в виллы, рассеянные на склонах Олимпа, или отправляются на берег моря, в Муданию, в Арнаут-кой и в другие места. Мудания, место дачной жизни для обитателей Бруссы, есть в то же время их главный экспедиционный рынок; но рейд открыт ветрам с моря; и во время северо-восточных бурь корабли уходят в порт Гемлик, как более безопасное место. Спекулянты предлагали построить искусственный порт перед Муданским берегом и даже был уже сломан, в соседстве, греческий театр древней Апамеи, для того, чтобы строительные материалы этого здания употребить для сооружения мола, оставшегося почти бесполезным.
Нынешняя Манисса (Мансер), бывшая Магнезия на Гермусе или при Сипиле, занимает грандиозное местоположение, у основания крутых гор, которые отделяют ее от Смирнского залива: белые минареты, резко обрисовывающиеся на сером или черном фоне скалы; отдельно расположенные кварталы, виднеющиеся на склонах и на террасах; чащи зелени, рассеянные в лощинах и на кладбищах по окраинам города, — все это придает Маниссе странный, своеобразный характер. Внутренность города также производит приятное впечатление оригинальностью вида; турецкий квартал сохранил еще свою особенную физиономию: нигде не увидишь лучше, каков был оттоманский город в средние века, с его лабиринтом базаров, ханов, мечетей и медресе. Но рядом с турецкой Маниссой стоит эллинская Магнезия, быстро растущая и долженствующая опередить свою соперницу в близком будущем. В 8 километрах к востоку, в нише одной скалы, стоит колоссальная статуя, впрочем, очень попорченная и совершенно неразличимая в некоторых частях тела и одежды. Не есть ли это Ниобея Илиады, а глубокие следы, оставленные дождем, не борозды ли неиссякаемых слез богини? Или, быть может, это изваяние есть Кодинская скала, о которой говорит Павзаний, «статуя Цибелы, матери богов, старейшей из богинь»? Как бы то ни было, этот бесформенный памятник, кажется, указывает одну из первых попыток эллинского скульптурного искусства. Вокруг ниши Цибелы скала во многих местах высечена в виде гротов, служивших могильными склепами, где, без сомнения, хоронились те из верующих, которые хотели покоиться вблизи святилища [17]. Научный термин «магнетизм» произведен от имени Магнезии, славившейся в древности своими горными породами с жилами руды, имеющей свойство притягивать железо.
Ниже Магнезии, единственный город этой долины — Менемен, лежащий при выходе из ущелий реки и при входе в ее аллювиальную равнину. Менемен может быть рассматриваем уже как пригород Смирны, которую он снабжает огородными овощами и фруктами, и которая посылает ему в праздничные дни тысячи гуляющих.
Смирна, по-турецки Исмир, главный торговый город Малой Азии, стоит не на берегу открытого моря; близь восточной оконечности своего залива, окрашенного в желтый цвет мутными водами Гермуса, она отделена от голубых вод моря узким проходом, над которым господствуют белые стены Санджак-Кале («Крепость знамени»). Город занимает широкий пояс земель с пологим скатом, которые постепенно поднимаются на юг и к горе Пагус, на которой еще сохранились остатки средневековых укреплений, построенных на фундаментах античного акрополя. В отношении красоты и живописности Смирна уступает большинству городов азиатской Ионии, и, по-видимому, не заслуживает изречения оракула: «трикраты и четырекраты счастлив тот, кто обитает на Пагусе, за священным Мелесом!» Едва несколько высоких зданий выступают над морем домов; только когда приблизишься к городу со стороны южного угла, видишь развернувшийся во всем объеме амфитеатр турецкого квартала, с его куполами, минаретами и кипарисными рощами, осеняющими кладбища. Все горы, ограничивающие горизонт, безлесны и не имеют другой растительности, кроме пажитей; но по крайней мере они отличаются красотой контуров. Массив «Двух братьев», господствующий над входом в рейд, отдаленный Мимас, отделяющий залив от открытого моря, цепь Сипила, поднимающаяся постепенно уступами до пирамидальной массы Пелопсова Трона, могучая вершина хребта Тмолус с деревнями, приютившимися на его предгорьях, — живописно обрамляют этот необозримый круг, развертывающийся около рейда.
Смирнский залив
Самый значительный город Анатолии и всей Передней Азии, Смирна по численности населения первый город эллинского мира, после Константинополя; по влиянию же она занимает второе место после Афин. Турки не без основания дали ей прозвище «Смирны неверной»: вступая в порт, видишь почти исключительно суда под европейскими флагами, и все кварталы вдоль набережных, построенные на земле, которую французская компания завоевала у моря, принадлежат гяурам. Все носят на себе отпечаток западной инициативы: набережные, вымощенные лавами Везувия, английские рельсы, венские коляски и кареты, дома, построенные под руководством французских архитекторов каменщиками из Архипелага, кирпичи, мраморы, железные столбы, сваи и деревянные рамы, позволяющие строениям выдерживать сотрясения почвы, — все эти материалы были привезены из-за моря. Иностранец почти не знает другой Смирны, кроме Смирны греков и франков; турки оттеснены внутрь города, к склонам горы Пагус; квартал их — это лабиринт бедных деревянных домов, которые никогда бы не ассенизировались, если бы огонь не делал иногда среди них широких пробелов. Судя по школам, которые наперед обеспечивают первенство более образованным, не подлежит сомнению, что нравственное превосходство греков быстро возрастает их главная коллегия (высшее учебное заведение), которую английское покровительство охраняло от вмешательства турецкого правительства, занимает целый квартал и постоянно расширяется прибавлением новых построек; при ней есть даже музей древностей, который обогащается изо дня в день новыми приобретениями, благодаря патриотическому рвению греческой общины, а библиотека ее представляет неоценимое сокровище, при входе в обширный мир без книг, простирающийся внутрь Азии. Армяне тоже очень усердно заботятся о своих школах, и даже евреи, еще недавно составлявшие один из самых презренных классов общества, поднимаются мало-помалу в общем уважении за ту энергию, с которой они занимаются воспитанием своих детей. В очень многих еврейских семействах французский язык заменил испорченный испанский (spaniole), как общеупотребительная речь [18].
Население Смирны по «национальностям» в приблизительных цифрах:
| Греков райи | 90 000 |
| Эллинских граждан | 30 000 |
| Турок | 40 000 |
| Евреев | 15 000 |
| Армян | 9 000 |
| Левантинцев и иностранцев | 8 000 |
| Всего | 192 000 |
Промышленность Смирны доставляет для вывоза лишь небольшое число предметов. Ковры, известные под именем «смирнских», производят внутренние округа — Гердиз, Кула, Ушак; в городе и его окрестностях не выделывают других фабрикатов, кроме ординарных бумажных тканей, тесьмы, лент и легких шелковых материй, затканных золотом; главный местный продукт — халва, род теста, приготовляемого из кунжутной муки и меду; она очень ценится во всех восточных странах, где население обречено на частые посты; смирнская халва вывозится в Грецию, в дунайские земли и в Россию.
Во все времена хиосские греки отличались меркантильным гением; те из них, которые нашли убежище за границей во время войны за независимость, воспользовались своим изгнанием, чтобы основать торговые дома на Западе — в Лондоне, в Марсели, в Ливорно, и их-то инициативе торговля острова была обязана тем, что опять достигла цветущего состояния. «Природа, говорят, создала их негоциантами и банкирами и они делаются богатыми без усилий». Другие греки остерегаются этих единоплеменников, столь ловких, и часто утверждают, что в них следует видеть потомков какой-нибудь еврейской или финикийской колонии; впрочем, хиосцы действительно имеют кое-что из семитического типа, особенно женщины, которые отличаются благородством и правильностью черт. Подобно евреям, хиосцы избегают смешения с иноплеменниками или с эллинами других островов. Брачные союзы заключаются не иначе, как между своими; точно так же, когда требуется выбрать торгового корреспондента, они всегда берут члена своей семьи. Таким образом, с одного конца света до другого дела ведутся между родственниками [19]. Пронырливые и вкрадчивые, хиосцы также очень искусны в приобретении почестей и теплых местечек. Число высших чиновников, уроженцев острова, весьма значительно при дворе и во всех пашалыках.
Родос, «Земля Роз», или, вернее, «Гранат» [20], как о том свидетельствуют древние монеты, есть один из самых больших островов Архипелага. В некоторых отношениях он занимает привилегированное положение: защищаемый горами Ликии от северо-восточных ветров, никогда не подвергающийся северному ветру, который, направляясь к тепловым фокусам Египта и Сирии, изменяется для него в северо-западный [21], освещаемый летом морскими бризами, этот остров пользуется более равномерным климатом, чем другие азиатские Спорады, и долины его не менее плодородны, чем долины Хиоса и Митилены: к Родосу более, чем ко всякому другому острову Архипелага, применимы слова Гиппократа: «Там почти не знают различия тепла и холода; обе температуры сливаются одна с другой». Родос — это «супруга солнца», «местопребывание Гелиад», потому что здесь нет ни одного дня в году, когда бы солнечный луч не пронизывал облаков; «деревья здесь никогда не бывают без листвы, а дни без солнца». Расположенный в углу Малоазийского полуострова, Родос занимает центр схождения морских дорог, и в древности, когда корабли редко отваживались пускаться далеко от берегов, он был необходимою пристанью для купеческих флотов, которые, прибыв на угол континента, должны были менять направление пути. Этим объясняется важность торгового обмена, происходившего некогда в городе Родосе, «с которым, — говорит Страбон, — никакой город в мире не мог сравниться». В третьем и во втором веке до Р. X. родосцы были «первыми моряками в свете»; наследники финикиян, имевших колонии на их острове, они, подобно своим предшественникам, основали фактории и конторы даже в отдаленной Иберии, и имена города Розас, гор Рода до сих пор еще напоминают о посещении родосскими мореходами пиренейских мысов. Родосцы вели обширную торговлю с Синопом, снабжавшим их крымским хлебом, невольниками, рыбой «пеламидой» или стерлядью, и их политика всегда искала дружбы Византии, чтобы обеспечить себе беспрепятственный переход через Босфор [22]. Положение Родоса давало ему также первостепенное стратегическое значение, и рыцари ордена св. Иоанна, изгнанные с материка, выказали большую дальновидность, основав свою главную крепость на далеко выдающейся в море оконечности острова, похожей на нос корабля, ударяющийся о берег; там они уравновешивали в продолжение двух с лишком веков могущество турок в морях Леванта, и известно, с каким мужеством они сопротивлялись, в 1522 году, превосходным силам Солимана Великолепного. Нынешний город, едва занимающий шестнадцатую часть древнего пространства, принадлежит еще, одним из своих кварталов, к средним векам христианства: поднимаясь по извилистой Рыцарской улице, между расписанных гербами ворот «гостиниц», путешественник легко может вообразить себя перенесенным на четыре столетия назад в прошлое. Азиатский остров сохранил вид города феодальной Европы; к несчастию, замечательнейшие памятники Родоса рыцарей, церковь св. Иоанна Крестителя и дворец гроссмейстеров ордена, были разрушены в 1856 г. взрывом: старинные документы, изученные г. Гереном, заставляют его предполагать, что бочонки с порохом, — причина катастрофы, — были те самые, которые спрятал изменник Амарал, чтобы ускорить сдачу крепости, в 1522 году.
Вход в Родосский порт
Порты Родоса в большей части засорены: южная гавань, лежащая вне городских стен, не утилизируется более торговлею; северная, в которой стояли галеры рыцарей-иоаннитов, принимает теперь лишь самые мелкие суда; обыкновенные суда, т.е. среднего размера, могут проникать только в центральный порт, над которым поднимается полукругом амфитеатр города. Но и этот порт плохо защищен; вход его, который легко было бы прикрыть волноразбивателем, широко открыт опасным северо-восточным ветрам, и часто экипажи должны сниматься с якоря и направлять паруса в бухточки континента, особенно в великолепную гавань Мермеридже, бассейн с извилистым входом, окруженный высокими холмами. Остров, довольно массивный в своих контурах, не имеет более ни одного посещаемого порта к югу от города Рыцарей; суда не заходят более в бухту, над которой господствует древний акрополь Линдос, около середины восточного берега. Недалеко оттуда, к северу, видны остатки древнего финикийского города Камирос, некрополь которого дал искателям тысячи любопытных глиняных изделий.
К юго-западу от Родоса, продолговатый остров Карпатос ведет кое-какую торговлю, но большинство его жителей уходят временно на заработки, в качестве плотников или резчиков на дереве. Что касается островитян, жителей маленького Казоса, который продолжает цепь островов по направлению к Криту, то они занимаются почти исключительно мореходством, и флаг их появляется во всех портах Средиземного моря.
После смертоносной высадки, которую сделали турки во время войны за независимость Греции, остров был совершенно покинут жителями. Большинство земель Архипелага пользуется полным самоуправлением: с них спрашивают только налог.
1. Hamilton, Researches in Asia Minor; — de Moustier, Tour du Monde, 1 semestre 1864; — G. Palgrave, Essays on Eastern Questions.
2. Travels and Researches in Asia minor.
3. Favre et Mandrot, Bulletin de la Société de la Géographie de Paris, 1-er semester 1878.
4. Th. Kotschy, Petermann’s Mittheilungen, VI, 1863; — G. Perrot, цитированное сочинение.
5. Michaud et Poujoulat, Correspondance d’Orient.
6. G. Perrot, Memoires d’Archéologie, d’Epigraphie et d’Histoire.
7. G. Perrot, цитированное сочинение.
8. Strabon, книга XI, глава III, 9, —Vivien de Saint-Martin, Description historique et géographique de l’Asie Mineure.
9. Perrot, Souvenirs d’un voyage en Asie Mineure.
10. Perrot, Revue celtique, I, p. 179; — Memoires d’Archéologie et d’Histoire.
11. Edmond Dutemple, En Turquie d’Asie.
12. Bulletin de la Société de Géographie commerciale de Bordeaux, 18 décembre 1882.
13. Ainsworth, Travels in Asia Minor.
14. G. Perrot, цитированное сочинение.
15. Edmond Dutemple, En Turquie d’Asie.
16. Edm. Dutemple, цитированное сочинение.
17. G. Weber, цитированное сочинение.
18. Pariente, рукописные заметки.
19. Fustel de Coulanges. Archives Scientifiques, tome V.
20. V. Guérin, Ile de Rhodes.
21. Ross, Reisen in den griechischen Inseln.
22. E. Desjardins, рукописные заметки.
Широкое отверстие, которым воспользовались для проведения этой дороги, отделяет Анти-Ливан от другой цепи, которую можно бы было рассматривать, как простое продолжение северной гряды: это — Гермон или Джебель-эш-Шейх, «гора царя», в память божеств, храмы которых высились на вершине ее скал. По древним легендам, провинившиеся ангелы упали на эту гору, когда они были низвергнуты с неба. Гермон, как и Ливан, — священная гора, и повсюду там встречаются часовни, стоящие на месте древних языческих святилищ; возвышенные места пользуются тем же почитанием, как и прежде; только св. Георгий, Илия и пророк Иона заменили Ваала, Адониса или Элиуна [1]. Сама гора почиталась богом, и констатировано, что храмы окрестных местностей все были ориентированы в направлении главной цепи; подобно тому, как мусульманин молится, обратившись лицом к каабе Мекки, так точно сирийцы взывали к своим богам, устремляя взоры к Гермону [2]. Очень крутая на обоих склонах, «Царская гора» увенчана треглавым пиком, поднимающимся на 2827 метров над уровнем моря и на еще большую высоту над глубокой впадиной, в которой течет Иордан; с этой могучей вершины, уступающей по высоте только высшим верхушкам Ливана, взор обнимает необозримую панораму, простирающуюся от Средиземного моря до большой пустыни [3]; образовавшаяся вследствие провала почвы пропасть, в которой исчезают дождевые и снеговые воды, открывается подле одной из трех остроконечных глав, на которой видны развалины какого-то древнего храма, вероятно, святилища Ваала-Гермона. Из всех гор Сирии Джебель-эш-Шейх самая лесистая; склоны его покрыты рощами, даже небольшими лесами, и европеец может иметь удовольствие, очень редкое на Востоке, слышать под ногами шуршание опавших листьев [4]. Гермон в большей части состоит из базальтовых скал, и около южного его основания простирается болотистая впадина, с немного приподнятыми краями, в которой предполагают бывшее жерло извержения: это — Биркет-эр Рам, вероятно, озеро Фиала древних, принимаемое некогда за один из истоков Иордана. На юге высится вулканический конус Тель-эль-Ахмар.
Массив вулканических гор, Джебель-Гауран, господствует над пустынными пространствами, в расстоянии около сотни километров к юго-востоку от Гермона, с которым он соединен холмистым плоскогорьем.
Искандерум или Александретта, «Малая Александрия», частию покидается жителями на летнее время: болота, которыми он окружен, и миазмы которых пытались задержать шпалерами тополей [5], заражают атмосферу и делают ее убийственной для европейцев: когда настает сезон жаров, европейские резиденты удаляются в живописный город Бейлан, построенный на высоте 500 метров, на полускате горы, огибаемой прелестной долиной, через которую проходит водопровод с двумя рядами аркад. Необходимо было бы ассенизовать александреттский порт, занимающий самое благоприятное положение для того, чтобы сделаться исходной точкой железной дороги, соединяющей Евфрат с Кипрским морем; ветры, спускающиеся с соседних гор, иногда с яростью низвергаются в рейд; при всем том он представляет наименее опасное пристанище для судов на сирийском берегу, и негоцианты выбрали его предпочтительно перед другими гаванями для отправки хлеба, получаемого из плодородных сельских округов, заключающихся между Тавром, Евфратом и Оронтом: десять тысяч верблюдов постоянно ходят навьюченные, взад и вперед между Алеппо и Александреттой (ценность отпускной торговли александреттского порта в 1882 году: 31 250 000 франков; движение судоходства:130 000 тонн). Правда, что горный вал Амана отделяет александреттский берег от равнин по течению Оронта, но железная дорога из Алеппо, проходя туннелем под Бейланским перевалом (выс. 686 метров), имела бы над селевкийской линией то преимущество, что она была бы короче. Один из железнодорожных мостов проектированного пути проходил бы через «Чертов овраг», на высоте 167 метров над бегущим по дну ущелья потоком. В равнине Амка этот путь должен бы был раздвоиться, и одна ветвь его пошла бы к Аинтабу через город Киллис, окруженный масличными рощами.
Алеппо
Алеппо или Халеб, промежуточная станция караванов между Александреттским заливом и Евфратом, есть один из больших городов турецкой Азии, благодаря своему положению в центре соединения дорог; сверх того, он пользуется той привилегией, что имеет проточные воды; широкий пояс возделанных земель окаймляет оба берега реки Ковеик; алеппские садоводы имели прежде почти монополию вывоза фисташек [6]. Алеппо, древняя Берея, сама сменившая еще более древний город, имя которого, Халебон или Халебо, возродилось в названии нынешнего города, во все времена имел важное значение, как складочное место товаров: до открытия мыса Доброй Надежды и морского пути в Индию он был в числе важнейших торговых городов земного шара. Еще очень многолюдный в начале настоящего столетия, он потерял в один день, во время землетрясения 1822 года, больше половины жителей. С этой роковой эпохи город не оправился вполне; он даже стал склоняться к упадку после открытия Суэцкого канала, который отвлек к себе часть его торговли. Алеппо, «Пестрый» (намек на его разношерстное население), принял в себя иммигрантов всех рас и всех религий: две трети его населения состоят из мусульман арабского языка, но христиане, армяне и другие, евреи, ансариехи, друзы там очень многочисленны, особенно в предместьях; сотни черкесов, изгнанных из Болгарии, тоже нашли там убежище. Собственно город, заключенный в ограде, около 6 километров в окружности, перерезан узкими улицами, из которых иные совершенно прикрыты сводом, образуемым сходящимися выступами противуположных домов. В центре всех городских строений, базаров, караван-сараев для купцов и погонщиков, верблюдов, мечетей с куполами и минаретами, домов с решетчатыми окнами и нависшими выступами, высится искусственный холмик, высотой около 60 метров, откосы которого, очень крутые, обшиты правильной настилкой из больших камней. На этом холме крепость, выдержавшая осаду крестоносцев в 1124 году. Разрушенная временем и землетрясениями, алеппская цитадель не представляет теперь никакой стратегической цели, но она все еще имеет величественный вид, с ее широкими четырехугольными башнями, потернами (подземными выходами из крепости), угловыми башенками и бастионами.
Дамаск
Дамаск, стратегическое и торговое положение которого подобно положению Бальбека, не пришел в упадок, как город Келе-Сирии. Некогда уступавший одной только Антиохии, он теперь первый город Сирии; в турецкой Азии только Смирна превосходит его числом жителей: оттого туземцы дают ему название Эш-Шам или «Сирия», как будто в нем сосредоточена вся провинция. Он расположен в очень плодородной равнине, обильно орошаемой, как раз напротив пролома, отделяющего Гермон от Анти-Ливана; через низменность Бекая он командует всеми позициями севера и центра, с одной стороны через покатость Оронта, с другой — через покатость Леонтеса. «Дамаск — глаз Востока», говаривал император Юлиан. Но, господствуя стратегически над областью побережья и служа ей посредником для торговли с границами пустыни и Месопотамией, Дамаск занимает независимое положение и может довольствоваться собственными ресурсами, даже когда его сообщения с морем бывают прерваны. Во время войн крестовых походов он был безуспешно осаждаем европейцами и допускал их, в качестве союзников, лишь в течение небольшого числа лет. Он был резиденцией двух знаменитых противников крестоносцев, Сала-эд-Дина и Мелек-эд-Дахер-Бибарса, могилы которых еще видны в соседстве главной мечети. В ту эпоху Дамаск был ученым городом, славившимся своей медицинской академией.
Эш-Шам приписывает себе честь быть древнейшим городом в свете; как бы то ни было, он уже значится в списке Карнакского пилона между городами, подвластными Тутмесу III, без малого три тысячи восемьсот лет тому назад. По арабской легенде, почва Дамасской равнины дала ту «девственную землю» или «красную глину», из которой был сотворен первый человек, и которая будто бы всегда обладала целебной силой; благоухающие сады, окружающие город, были земным раем; неподалеку оттуда пролита кровь Авеля и был построен Ноев ковчег. Показывают еще дом Авраама, и дамасские евреи отправляются каждую субботу в синагогу, воздвигнутую на могиле Илии. Игравший столь важную роль в истории религий иудейской и мусульманской, Дамаск не менее важен и в развитии христианства, ибо здесь Павел обратился в новую веру и начал апостольскую деятельность, которая должна была иметь такие великие последствия для мира; указывают — правда, в двух разных пунктах — то самое место, где шедшего к Дамаску Савла внезапно осиял свет с неба, превративший горячего гонителя учеников Христовых в ревностного проповедника Слова Божия. В соседней горе показывают пещеру Семи спящих отроков. Дамаск причастен также к святости Мекки и Медины, ибо здесь составляется самый большой караван пилигримов, направляющихся к святым местам мусульманства; тысячи правоверных сопровождают священного верблюда, несущего в Каабу подарки султана.
Вид Дамаска — одно из сказочных чудес Востока. С высот, господствующих над городом с северной и западной стороны, он является белым и розовым среди обрамляющей его яркой зелени; предместья, продолжающиеся далеко между рядами садов, скрываются там и сям за чащами больших деревьев; несколько водных площадей, озерок и прудов блистают под шатрами пальм. Но контраст сразу бросается в глаза, как только вступишь в кривые, извилистые улицы. Как и в других городах Востока, дома, даже самые пышные, красивы только внутри, вокруг брызжущих фонтанов и пестрых цветников. Собственно город, занятый в северо-западном углу четырехугольным замком, имеет форму овала или эллипса, большая ось которого направлена с востока на запад; он перерезывается в этом направлении длинной улицей, называемой «Прямым путем», которая заменила собой великолепную аллею из колонн, построенную в римскую эпоху. Она и теперь еще служит главной артерией торговли, но примыкающие к ней кривые улицы почти пустынны; на ночь различные кварталы запираются воротами и образуются таким образом как бы в отдельные города [7]. На севере предместье Эль-Амара разветвляется на противуположном берегу главной ветви Барады; на юге, другой форштадт, более значительный, Мейдан, продолжается версты на две с лишком по меккской дороге. Главное здание Дамаска — «большая мечеть», древняя базилика римская, от которой осталось несколько колонн, одни стоящие отдельно, другие заключенные в строениях мечети и окружающих базаров. Хотя христиане только с недавнего времени получили позволение входить в это здание, они говорят о нем с большим уважением, ибо оно было некогда церковью, и там покоятся будто бы некоторые из христианских святых, между прочим, говорят, Иоанн и Захария. Один из трех минаретов мечети называется «башней Иисуса», и здесь-то, по мнению дамаскинцев, будет восседать «Сын Человеческий», когда придет во всей славе своей судить живых и мертвых. Эти высокие минареты мечети Оммиадов, прославившиеся в истории архитектуры, послужили образцами для башни Харальда в Севилье, для колокольни собора св. Марка в Венеции, для Тораццо в Кремоне [8].
Дамаск составляет для центральной Сирии необходимый складочный пункт товаров, как Алеппо для северной части страны. Ежегодно пять или шесть больших караванов уходят отсюда в Багдад; другие отправляются в Биреджик, в Ракку, в Бассору, в Неджед и другие области Аравии. Но между перевозимыми товарами мало таких, которые были бы обязаны своим происхождением дамасской промышленности. Несколько шелковых фабрик, произведения которых высоко ценятся на Востоке, ювелирные мастерские для золотых филиграновых работ, многочисленные седельные заведения — вот и все местные мануфактуры. Co времени страшного прохода Тамерлана, который перебил почти всех жителей, в 1401 году, Эш-Шам не имеет более оружейных мастеров; «дамасские клинки», пользовавшиеся такой громкой славой после первых веков арабского господства, теперь чаще увидишь на базарах Каира, чем на рынках сирийского города; но зато во дворцах Дамаска и Алеппо найдешь, быть может, прекраснейшие старинные фарфоры Китая, привезенные в средние века купцами из Бактрианы; в этом отношении Сирия едва ли не богаче самого «Цветущего царства» [9]. Эссенция из роз дамасского рая, столь славившаяся некогда, не приготовляется более на берегах Барады, с тех пор, как козы выщипали розовые кусты на Ливане; превосходство по приготовлению драгоценного аттара принадлежит полуденным склонам Балканских гор и египетскому Файюму. Религиозные общины Дамаска, так резко обособленные, как будто бы они составляли различные нации — что, впрочем, так и есть для большинства из них — поделили между собой профессии и промыслы. Евреи, другого происхождения, чем спаниолы (испанские), живущие в приморских городах, и чем немецкие и русские жиды, недавно переселившиеся в Палестину, происходят во прямой линии от сынов Израиля (Бени-Исраэль) Обетованной Земли. Христиане, втрое более многочисленные, не представляют никакой связи между собой, и во время избиений 1860 года они дали себя перерезать почти все без сопротивления; только арабские «греки» храбро защищались. Несмотря на фанатизм мусульман, иностранцы, посещающие Дамаск ежегодно в числе нескольких сот человек, не подвергаются никаким обидам и могут безопасно гулять на базарах и в предместьях. Многие казенные учебные заведения, как например, военный институт и школа искусств и ремесл, имеют директорами европейцев.
Население Дамаска по вероисповеданиям, в приблизительных числах:
| Мусульман-суннитов | 125 000 |
| Метуалов | 4 000 |
| Христиан греко-восточной церкви | 7 000 |
| Христиан греко-униатов | 7 000 |
| Христиан сирийских и других | 3 000 |
| Евреев | 6 000 |
| Различных исповеданий | 8 000 |
| Всего | 160 000 |
Салахие, длинный пригород, расположенный на первых скатах массива Джебель-Касиум, на северной стороне равнины, может быть рассматриваем как отдельный город; южная его оконечность, ближайшая к Дамаску, отстоит от последнего на 2 километра. Поднимаясь над туманом, ползущим иногда над сырой низменностью, Салахие пользуется более здоровым воздухом, чем самый город. Главные учебные заведения находились прежде в этом предместье; в наши дни там живет большинство европейцев; другие идут далее в горы, избирая местом жительства Блудан, на склоне одной из главных вершин Анти-Ливана. Внизу видна всем ее протяжении чудная Дамасская равнина. Все, что земля может содержать желанного и прекрасного, араб воображает себе соединенным в волшебном имени Эль-Гута, обширного сада, окружающего Дамаск. По рассказам жителей Востока, ирригационные воды этой равнины будто бы разделяются на семь рек и на триста шестьдесят пять каналов, разносящих плодородие в тридцать тысяч садов. Благодаря обилию воды и смешению климатов, производимому соседством прохладных гор и знойной пустыни, здесь соединены различные флоры, образующие прелестнейшие чащи разнообразной растительности: дубы и орешины растут рядом с масличными деревьями и кипарисами; под пальмами, над кустами роз, яблони раскидывают свои широкие ветви. Дамасские сливы пользуются наибольшей славой из всех плодов этого громадного роскошного сада [10].
Мечеть Омара в Иерусалиме
Над неправильными строениями и извилистыми улицами города господствует колоссальный купол мечети Омара, стоящий в центре Харам-эш-Шерифа, или «Священной ограды», которая в северо-восточном углу оканчивается высокой башней Антония.
В этом месте, на горе Мория, стоял храм Соломонов, к которому «восходили» евреи всех колен; за этим первым храмом следовали храмы, воздвигнутые Неемией и Иродом, затем капище, посвященное Юпитеру, церковь в честь Пресвятой Девы Марии, и знаменитый «купол Скалы», Куббет-эс-Сахра, построенный в конце седьмого столетия. Этот памятник, отличающийся необыкновенной простотой стиля, есть, однако, один из красивейших и самых гармонических памятников турецкой Азии. Это обширный шестиугольник, имеющий по семи готических окон на каждом из фасадов, украшенных мраморами и эмальированными фаянсами; посредине здания вписан круглый неф, с двумя концентрическими колоннадами, над которым закругляется купол: этот легкий купол, несколько выпуклый при основании, покоится на стене, украшенной снаружи стихами из корана, золотые буквы которых ослепительно блестят на лазурном фоне эмали. Во внутренности сохранены стройность и пропорциональность частей; только в центре мечети правильный пол вдруг прерывается выступом скалы, знаменитой Сахры, которую отожествляют с вершиной горы Мория: на этом месте священнослужители закалали жертвы, кровь которых утекала через пещеры в поток Кедрон; отсюда Магомет вознесся на небо; здесь вытекали из земли четыре источника Рая; это краеугольный камень мира. В пространстве около 14 гектаров, ограниченном четырехсторонней стеной Священной Ограды, находятся другие мечети и различные памятники, покоящиеся на античных фундаментах. Недавние раскопки обнаружили бòльшую часть подземных строений, между прочим подземелья, в которых спрятались сотни евреев во время взятия храма римскими воинами Тита; эти галереи со сводами составляли часть гигантских работ, предпринятых с целью преобразовать в одну выровненную террасу вершину, которую венчал храм; в некоторых местах первые фундаменты нашли на глубине 30 и даже 38 метров под нынешней поверхностью. До Крымской войны христианам, которые теперь беспрепятственно исследуют во всех направлениях почву и подпочву Иерусалима, строго был воспрещен доступ в Священную ограду; только немногие из них, переодетые мусульманами, проникали туда, с опасностью жизни. И теперь еще вход в Харам-эш-Шериф не дозволен евреям; каждую пятницу они собираются на площади «Слез», за западной стеной ограды, чтобы читать плач Иеремии и по крайней мере прикоснуться к этим стенам, которых они не могут более переступить. В течение веков, после восстановления Иерусалима императором Адрианом, самый город был закрыт им, и при христианском владычестве, до халифа Омара, они лишь за деньги получали позволение приходить, раз в год, оплакивать свой профанированный храм. В прошлом столетии число иудейских жителей города была ограничено тремя стами.
На Синайском полуострове нет городов. Суэц, порт западного залива Красного моря, находится на африканском берегу морского залива. Нахль, или «Пальмовая роща» в пустыне Тих, имеет значение преимущественно как военная станция и сборное место караванов. В Синайской пустыне, Фаран «Финиковых пальм» заменен теперь становищем бедуинов. Другой Фаран, при устье Уади-Фейрана, не существует более. Портом полуострова на западном заливе служит городок Тор, который, когда плывешь на пароходе, вдруг показывается при повороте одного мыса, полузакрытый группами пальм; международная санитарная комиссия выбрала его как карантинную станцию для судов с мусульманскими пилигримами, возвращающимися из Джедды. Акабах, на оконечности восточного залива, ограничивающего треугольник Синайского полуострова, — крепкий замок, господствующий над несколькими палатками арабов-рыбаков и группами пальмы дум с раздвоенными стволами. Недалеко оттуда некогда стоял торговый город Елаф, существовавший еще в эпоху крестовых походов, и который был в продолжение пятидесяти лет во власти христианских королей иерусалимских. Портом его, три тысячи лет тому назад, был город Эцион-Гебер (Гавер), пристань, куда финикияне привозили для Соломона золото, драгоценные ткани и богатые произведения Индии. Впоследствии, когда пышный город Пèтра вырыл свои здания в горах Идумеи, и когда возникли города Декаполя (Десятиградской области) в странах Моава и Заиорданья, Акабахский залив тоже привлекал торговые флоты, и скалистый островок Гурия, лежащий у оконечности залива, имел важное военное значение для защиты рейда. Воды его опять оживятся, если долина Иордана вновь заселится и продолжит свои дороги на юг в Арабахскую низменность.
1. Robinson, Physical Geography of the Holy Land.
2. Jules Soury, Etudes historiques sur l’Asie Antérieure et la Grèce.
3. Richard Burton, Unexplored Syria.
4. R. Burton, цитированное сочинение.
5. Kotschy, Petermann’s Mittheilungen, 1865, № XI.
6. Olivier, Voyage dans l’Empire Ottoman; — Volney, Voyage en Egypte et en Syrie.
7. Alf. von Kremer, Kulturgeschichte des Orients.
8. Sepp, Geographische Gesellschaft zu München, 1875.
9. Lortet, La Syrie d’aujurd’hui.
10. Barth, Das Becken des Mittelmeeres.
Обширные азиатские владения султана делятся, как и владения Европейской Турции, на вилайеты или провинции, подразделяющиеся на санджаки, то есть «знамена» или «полки». Некоторые административные округи, менее обширные, чем вилайеты, но имеющие особенную важность в стратегическом отношении или вследствие дипломатического вмешательства европейских держав, образуют отдельные по управлению области, называемые мутасерифлик. Очертания губерний Азиатской Турции и их уездов часто менялись, смотря по превратностям внешних войн и дворцовых революций: размеры областей увеличиваются или уменьшаются, смотря по степени милости, которою пользуются паши у государя. Притом, административные деления не совпадают с естественными областями. Острова Архипелага, соседние с побережьем Азии, составляют часть того же вилайета, как и острова европейских вод; Багдадский вилайет захватывает, на западном берегу Персидского залива, обширную полосу полуострова Аравии, и весь Синайский полуостров, причисляемый политически к Египту, хотя он составляет продолжение сирийского побережья, ограничен прямой линией, проведенной геометрически через уади, равнины и скалы.
Следующая таблица дает список административных делений Азиатской Турции (исключая островов Самоса и Кипра), с их приблизительным наведением и главными городами:
| Естественные области | Вилайеты и мутасерифлики | Санджаки | Приблизит. население | Главные города |
| I. Армения и Понт | Требизондский (Трапезунтский) | Требизонд | 250 000 | Требизонд |
| Джаник | 260 000 | Самсун, Бафра | ||
| Гюмиш-хане | 80 000 | Гюмиш-хане | ||
| Лазистан | 200 000 | Ризе | ||
| Эрзерумский | Эрзерум | 260 000 | Эрзерум | |
| Эрзинджан | 120 000 | Эрзинджан | ||
| Баязид | 30 000 | Баязид | ||
| Байбурт | 50 000 | Байбурт | ||
| Ванский | Ван | 25 000 | Ван | |
| Муш | 15 000 | Муш | ||
| Гаккари | 80 000 | Джуламерк, Ревандоз | ||
| Харпутский | Мамурет-эль-Азиз | 220 000 | Харпут | |
| Аргана | 80 000 | |||
| II. Верхний Тигр Месопотамия | Диарбекир | 65 000 | Диарбекир | |
| Мардин | 25 000 | Мардин, Низибин | ||
| Серт | 15 000 | |||
| Малатия | 45 000 | Азбузу | ||
| Моссул | 290 000 | Моссул | ||
| Шехр-зор | 250 000 | |||
| Сулеймание | 250 000 | Сулеймание | ||
| Багдадский | Багдад | 460 000 | Багдад | |
| Амара | 140 000 | Кербела, Неджед | ||
| Кербела | ||||
| Гиллех | Гиллех | |||
| Бассорский | Бассора | 13 000 | Бассора | |
| Монтефик | 660 000 | Сук-эш-Шиок | ||
| Неджед (Хаза) | 65000 | Гофгоф, Эль-Катиф | ||
| III. Малая Азия | Сивасский | Сивас | 420000 | Сивас, Токат |
| Амазия | 210 000 | Амазия, Мерсиван | ||
| Шебин-Кара-Гиссар | 190 000 | Кара-Гиссар | ||
| Кастамунийский | Кастамуни | 330 000 | Кастамуни, Тозия | |
| Боли | 260 000 | Зарафан-Боли | ||
| Синоп | 110 000 | Синоп | ||
| Чангри | 140 000 | Чангри | ||
| Ангорский | Ангора (Энгурие) | 200 000 | Ангора | |
| Юзгат | 190 000 | Юзгат | ||
| Кайсарие | 130 000 | Кайсарие | ||
| Кир-шехр | 45 000 | Кир-шехр | ||
| Гудавендигиарский | Брусса | 270 000 | Брусса, Гемлик | |
| Карасси | 210 000 | Баликесри | ||
| Афиум Кара-Гиссар | 200 000 | Кара-Гиссар | ||
| Киутайе | 250 000 | Киутайе, Ушак | ||
| Айдинский | Измир (Смирна) | 310 000 | Смирна | |
| Айдин | 250 000 | Айдин, Тира | ||
| Сарухан | 230 000 | Киркагач, Пергам | ||
| Ментеш | 80 000 | Мугла | ||
| Ак-Диниз (Белое море) | Митилени | 90 000 | Кастро | |
| Хиос (Сакиз) | 40 000 | Кастро | ||
| Кос (Истанкой) | 45 000 | Кос | ||
| Родос | 130 000 | Родос | ||
| Конийский | Коние | 290 000 | Коние, Караман | |
| Текке | 170 000 | Адалия, Эльмалу | ||
| Гамид | 100 000 | Избарта, Эгердир | ||
| Нигдех | 300 000 | Нигдех | ||
| Бульдур | 80 000 | Бульдур | ||
| Аданский | Адана | 140 000 | Адана, Тарс | |
| Козан | 65 000 | |||
| Ичил | 90 000 | |||
| Байяс | 20 000 | |||
| IV. Сирия | Алепский | Алеппо | 260 000 | Алеппо |
| Мараш | 150 000 | Мараш | ||
| Орфа | 80 000 | Орфа | ||
| Зор | 140 000 | Биреджик, Деир | ||
| Сирийский | Дамаск | Дамаск | ||
| Бейрут | Бейрут | |||
| Гамах | Гамах | |||
| Акка (Сен-Жан-д’Акр) | ||||
| Белькая | ||||
| Гауран | ||||
| Тараблус (Триполи) | Триполи | |||
| Джебель-и-Либнан | Иерусалим | 220 000 240 000 |
Иерусалим, Наплуза | |
| Кудс (Эль-Кодс) | ||||
| V. Аравия | Геджаз | Эмарет-Мекка | 65 000 | Мекка |
| Мушейхат-Медина | Медина | |||
| Иемен | Сана | 190000 | Сана | |
| Годейдах | 130 000 | Годейдах | ||
| Ассир (Эбхе) | 160 000 | Конфудах | ||
| Таиз | 50 000 | Таиз |
Этот массивный полуостров, по величине равный трети Европы, лежит в самом центре Старого Света. Привешенный, так сказать, к континентальной массе горными хребтами, соединяющими Синай с Тавром, он принадлежит в одно и то же время, как переходная страна, к Азии и к Африке. По контурам, по направлению гор, по климатическим условиям, — это преимущественно африканская земля; по скату своих временных потоков или уади, по смежности, на протяжении с лишком 1000 километров, с бассейном Евфрата — это, напротив, одна из стран Азии. Но хотя связанная таким образом с двумя материками, Аравия составляет, однако, отдельный мир; исторические пути не пролегают через нее; напротив, они обходят ее. Главный путь сообщения между Азией и Африкой, где во все времена происходил прилив и отлив людей, торговцев или воинов, следует вдоль сирийского побережья и проходит на севере Синайского полуострова. Огибаемый с одной стороны этой дорогой передвижения народов, омываемый с трех других сторон водами Индийского океана и его заливов, полуостров Аравийский справедливо называется Джезире-эль-Араб, то есть «Островом арабов». Несмотря на внешние черты, большинство настоящих островов более, чем Аравия, зависят от соседних материков.
Почти запертая для остального человечества, Аравия была известна древним только в соседстве морского побережья. Завоеватели, о которых упоминает история, никогда не проникали в эту страну; Рим посылал туда только одну военную экспедицию, в 22 году до Р.Х., и его легионы, под начальством Элия Галла, подвинулись на некоторое расстояние внутрь полуострова только в юго-западной области, относительно населенной, которую Птолемей обозначает под именем «Счастливой Аравии»: александрийский географ знал только по рассказам караванов торговые дороги и станции, удаленные от морского берега.
Ценный конь должен принадлежать к хамсе, то есть к одной из пяти пород кехилан, происшедших, по преданию, от пяти любимых кобылиц, на которых ездил Пророк; шестнадцать других второстепенных рас, стоящих рангом ниже высшей лошадиной аристократии, имеют в своих жилах достаточно благородную кровь, чтобы гражданское состояние каждого жеребенка, то есть принадлежность к привилегированному сословию, была формальным образом удостоверена перед свидетелями, и чтобы животное носило на шее, в мешочке, подлинные доказательства его происхождения: по этому вопросу какой-либо обман или надувательство — дело неслыханное в Аравии; генеалогия лошади — это такая святая вещь, что самый отъявленный обманщик никогда не осмелился бы фальсифицировать относящиеся к ней документы. Кроме пяти главных и шестнадцати меньших рас, все другие лошади называются кадиш, то есть «неизвестного рода»: как бы ни были они красивы, их не ценят, и никогда араб, верный преданиям, не согласится унизить породу скрещением кровных аристократов с этими неровнями, не имеющими родословной. Следствием этого является то, что чистая раса истощается, вымирает, и теперь даже самые могущественные шейхи лишь с большим трудом успевают поддерживать заводы чистокровных лошадей. Во время путешествия Пальгрева, в 1862 году, отборные кони находились в Риаде, у Ибн-Саудов, владетелей Неджеда; в 1878 году, когда супруги Блент посетили центр полуострова, эмиры Гайля, в Джебель-Шаммере, сделались богатейшими лошадиными собственниками во всей Аравии.
Араб, житель степей, Нефудов и Неджеда, высоко ценит чистоту своей расы, как и чистоту породы своего коня. Очень простой в нравах и в языке, он тем не менее аристократ по высокому мнению о своем происхождении, гордящийся «голубой кровью», которая течет в его жилах со времен, предшествующих истории. Никогда он не носил ярма неволи, как другие народы; в отношении незапамятного, идущего спокон века, пользования свободой он не имеет равных себе между нациями земного шара. В течение тысяч и тысяч лет его предки разъезжали по пустыням, как разъезжает он сам; им всегда было знакомо, как и ему, чувство опьянения от быстрой скачки в беспредельном пространстве равнины. Могут ли люди палатки, «народ парусины или войлока», как они себя называют, не презирать боязливых обитателей городов, печальный «народ глины»? К туркам же, которые претендуют на господство и хотят заставить их платить налог, арабы питают ненависть. Оттоман — это их враг.
Арабские женщины
Имя «бедуины», которое европейцы принимают обыкновенно в дурную сторону, применяя его преимущественно к метисам (помесям) различных рас, бродящим в соседстве приморских городов и живущим грабежом или нищенством, — принадлежит тем благородным расам пастухов, которые считают себя первородными из людей. Бедуины — это арабы по преимуществу, «люди равнины», «сарацины», если верно, что это название первоначально означало «жителей Сахары» или пустыни [1]. Истинные бедуины по большей части среднего роста и хорошо сложены, поразительно худощавы, что объясняется их образом жизни, но очень проворны и обладают гораздо большей физической силой, чем можно бы было думать, глядя на их тощие, сухопарые члены. Почти черные или пепельно-серые, они имеют правильные черты, лицо красивой овальной формы, череп часто неправильный и остроконечный, лоб высокий, глаза черные и пронизывающие; но привычка хмурить брови и щурить глаза, чтобы защититься от солнца, смотря вдаль к горизонту, придает беспокойный блеск их зрачку: часто говорят, что у них, как у краснокожих, взгляд волка, и многие склонны приписывать им свирепость, которой вовсе нет в их характере. Брак между двоюродными братьями и сестрами, вообще между родственниками, составляет обыкновенное явление у арабов, как и у персиян, и в вежливом разговоре имя «кузина» значит то же, что супруга [2]. Бедуины быстро стареются: кожа их делается грубой и морщинистой от постоянного пребывания на открытом воздухе; в сорок лет борода у них седеет; в пятьдесят лет — это уже старики; очень немногие из них достигают шестидесятилетнего возраста. Но по крайней мере их короткая жизнь не прерывается болезнью: самые воздержные из людей, бедуины вместе с тем отличаются наиболее крепким здоровьем, голова у них всегда свободна, дух ясен и бодр. С самого детства они привыкли спать на жесткой постели, переносить полуденный зной, обходиться без долгого сна и обильной пищи; они не употребляют крепких напитков, разве леббен или кислое молоко, которое только действует слегка возбуждающим образом, никогда не приводя в состояние опьянения; едят они всего один раз в день, и сумма принимаемых ими питательных веществ гораздо меньше в сравнении с ежедневными трапезами западного человека: по исчислению Вольнея, в среднем ежедневная пища бедуина, в виде мяса, плодов или зернового хлеба, составляет всего только шесть унций или около 170 граммов. Араб даже сложил песни, прославляющие его победу над голодом, как у большинства других народов есть песни, воспевающие их гастрономические наслаждения или опьянение от вина и пива [3].
1. Reinaud; — Carl Ritter, Asien.
2. Richard Burton, Pilgrimage to Mekka.
3. Silvestre de Sacy. Chrestomatie arabe.
В земле Ассир городские поселения редки и малолюдны. Бывший главный город этой страны, Мигайль, почти покинут жителями, по причине нездорового климата той местности; турецкие чиновники избрали административным центром области другое местечко, Эфа, лежащее на высоте 800 метров, на передней террасе больших гор; но самое значительное городское поселение находится восточнее, на высоте около 2000 метров, близь раздельного хребта между побережьем Красного моря и пустыней: это Намюз, главный город территории, занимаемой племенем бени-шейр. Главный порт Ассира — город Конфудах; далее на север, город Лит ведет торговые сношения с Меккой сухим путем. Деревни Ассира походят во многих местах на селения Курдистана: они состоят из логовищ, вырытых в земле, имеющих только одно отверстие для пропуска воздуха и света и прикрытых сверху дерном и хворостом; в этих-то подземельях и обитают туземцы со своими стадами. Крепкие замки шейхов имеют форму усеченных четырехсторонних пирамид в два или три этажа: внизу помещаются конюшни и хлевы, но лестница, очень пологая, позволяет животным всходить на террасу, где и держат скот, в случае нападения неприятеля: стены, толщиной в два с лишком метра, не боятся турецких пуль и бомб. В соседстве кабилетов или племен разбойничьих бедуинов жилища поселян состоят из больших башен, двери которых сделаны очень высоко, и доступ в которые возможен не иначе, как по приставной лестнице, убираемой внутрь дома в случае опасности [1].
Жители Ассира — вагабиты, но они до сих пор сохранили многие обычаи, напоминающие языческие времена и соблюдавшиеся еще в конце прошлого столетия. Прежде кабилеты (разбойничьи племена) имели обыкновение продавать своих дочерей с молотка: ни один брак не был заключаем без того, чтобы ему не предшествовала формальная продажа невесты на публичном торжище, в присутствии толпы [2]. Так же, как в Афганистане, у некоторых племен гезарехов, жители Ассира простирали гостеприимство до того, что уступали своих жен чужеземцу на время его пребывания в их доме. Земля Ассир, казалось бы, должна быть одной из самых здоровых областей Аравии, а между тем это один из главных очагов желвачной заразы; в 1874, в 1879 и в 1880 годах, эта болезнь, которую в крае называют «старшей», быть может, по причине ее исконных опустошений, похитила почти четверть населения Намюзского округа [3].
Мекка, город, «священный» для ста пятидесяти или двухсот миллионов людей, город, к которому устремляются, в час молитвы, взоры и руки мусульман всех сект и всех наций — индусов или персиян, арабов, берберов или негров, — не есть большое скопление жителей, как большинство столиц государства: это город далеко не обширный, где бывает большое стечение народа только в продолжение трех месяцев пилигримства, после рамадана; а между тем Мекка или Бекка, как ее называли туземные племена в домагометанскую эпоху, слывет y мусульман «матерью городов», и составлена целая книга из титулов и названий, даваемых ей верующими: она обязана единственно своему священному камню тем, что сделалась, несмотря на неудобства своего географического положения, метрополией Аравии, сборным местом народов, городом прекрасного языка. Она лежит между голых холмов и песчаных пространств, в долине или, вернее, на обсохшем ложе уади, имеющего очень пологий скат с севера на юг, и воды которого, текущие редко, теряются в песках, не достигая моря; иногда они несутся настоящим потопом, наполняя всю долину, и дома, размытые при основании, обрушиваются в широко разлившийся потоп; в 1861 году целая треть города была повалена наводнением; прежде от этих внезапных разливов защищала плотина, построенная выше города. Совокупность кварталов тянется по направлению уади и продолжается становищами, кучками хижин, где живут, между прочим, и корейшиты, обедневшие потомки народца, некогда могущественного, к которому принадлежал основатель ислама. На горе расположена цитадель, господствующая над Меккой. Улицы святого города, более широкие, чем улицы большинства арабских городов, чтобы давать проход огромной толпе пилигримов, все сходятся к центральной площади, занимаемой четырехугольной массой святой мечети, Месджид-эль-Гарам.
Мекка. — Двор Каабы
Это здание — памятник, не отличающийся архитектурной красотой, который к тому же часто приходилось починять и даже перестраивать по причине повреждений, производимых наводнениями — представляет собрание низких построек с куполами и минаретами, образующими колоннаду со стороны обширного внутреннего двора. Ученики группируются под аркадами вокруг своих наставников; проповедники говорят там проповеди, и во время праздников пилигримства многочисленная толпа богомольцев движется в ограде перекрещивающимися потоками. В центре двора высится Кааба или «куб», четырехугольная масса вышиной метров в двенадцать, запертая серебряной дверью, которая отпирается три раза в год для пилигримов. В наружной стене, близь двери, вделан знаменитый черный камень, аэролит, отколовшиеся куски которого придерживаются серебряным обручем. Это священный камень, врученный ангелом Божиим Измаилу, родоначальнику арабов, и который в день страшного суда заговорит, чтобы свидетельствовать в пользу тех, которые целовали его чистыми устами. Над зданием, поэтически уподобляемым невесте [4], развевается длинными складками навес из черной шелковой материи, подарок падишаха константинопольского; это колыхание материи, говорят пилигримы, происходит от движения ангелов, летающих вокруг священного Куба, и которые когда-нибудь унесут его на небо и поставят перед престолом Аллаха. Четыре молельни воздвигнуты по углам четырехсторонней башни: это места молитвы четырех правоверных сект магометан-суннитов: шафитов, которые живут главным образом в Сирии и в Месопотамии, между Тигром и Евфратом; ганафитов, состоящих по большей части из бухарцев, белуджистанцев, афганцев и турок; малекитов, почти исключительно африканцев, и ганабалитов, огромное большинство которых арабского происхождения. В одной из часовен бьет из земли обильный источник Земзем, святая вода, брызнувшая из земли для Агари и Измаила, когда они блуждали, томимые жаждой, в пустыне. Эта вода, впрочем, немного соленая, считается всеисцеляющим средством от всех недугов, и в городах Востока богатые мусульмане добывают ее за большие деньги: между тем химик Франкленд, анализировавший ее, говорит, что он «никогда не видывал воды до такой степени загрязненной органическими веществами» [5]. Но прежде она не смешивалась, как в наши дни, с водами из водосточных канав. В сезон пилигримства число хаджей, мужчин и женщин, которые толпятся перед Каабой и священным источником, доходит иногда до шести или восьми тысяч человек. Когда все пилигримы разом делают поклон, словно наклоняемые силой ветра во время бури, ударяя себя в грудь и читая с бешеной яростью молитвы, — эта пестрая многотысячная толпа, где встречаются люди, пришедшие со всех концов мусульманского мира — с островов Индии, из Китая, из сибирских степей, с берегов Нила и Нигера, — представляет единственное в своем роде зрелище; для правоверного нет впечатления более сильного, и случалось, иные впадали в такой религиозный экстаз, что призывали смерть для того, чтобы райское блаженство продолжало божественную радость, наполняющую все их существо; другие выкалывали себе глаза, чтобы взор их не был оскверняем другим видом, кроме вида святого места. При входе пилигримов в ограду мечети Месджид-эль-Гарам, одна из их первых церемоний состоит в том, чтобы обежать семь раз вокруг Каабы, кружась справа налево, и прикасаясь каждый раз к черному камню: это называется «сделать туаф». В до-исламитские времена верующие бегали кругом Каабы в состоянии совершенной наготы: считалось, что они вместе с одеждой сбрасывали с себя и свои грехи. Магомет подтвердил церемонию туафа, но отменил обязанность раздеваться донага; тем не менее, и теперь пилигримы, прибыв на последнюю станцию перед Меккой, считают долгом скинуть с себя свое обычное одеяние, чтобы прикрыть наготу одной только рубашкой, ирам или морам, и в этом-то простом наряде они должны переносить ночной холод и дневной зной, до тех пор, пока не будут исполнены все церемонии посещения святыни [6].
Число пилигримов значительно разнится от одного года до другого, смотря по политическому состоянию полуострова и окружающих его государств. В первые времена магометанского религиозного пыла, когда обязанность совершать хождение в Мекку, по крайней мере раз в жизни, считалась священной, и когда свидетельства о посещении святого места не покупались ценой денег, чужеземцы стекались сотнями тысяч в духовный центр мусульманства. Калифы велели выстроить города, для того, чтобы пилигримы находили удобные места для остановок в пустыне, и миллионами раздавали золотые монеты жителям Мекки и Медины. В тринадцатом столетии, караван последнего из Абассидов состоял из 120 000 верблюдов и из целой армии солдат, служителей и торговцев. Под турецким владычеством государи никогда не подавали примера такого усердия к вере: ни один из падишахов константинопольских не совершил путешествия в Мекку. Они ограничиваются посылкой подарков и отправляют какого-нибудь придворного сановника в качестве представителя своей особы перед священным черным камнем. Во время войн между турками и вагабитами хождение мусульман к святым местам почти совершенно приостановилось; со времени восстановления мира средний наплыв богомольцев ежегодно превышает сто тысяч человек, которые почти все столько же ревнуют о своих меркантильных интересах, сколько и о спасении души; во время их пребывания святой город превращается в громадный базар; торговля завладевает даже двором и колоннадами храма. Но введение пароходства на Красном море и открытие Суэцкого канала имели следствием радикальное изменение условий путешествия для пилигримов и заставили покинуть некоторые дороги, прежде очень посещаемые их караванами.
Церемония пилигримства не считается вполне законченной, и посетители черного камня не имеют права принять титул хаджи, если они не сходят также помолиться Аллаху на склонах святой горы Арафат, находящейся в семи или восьми часах ходьбы к северо-востоку от Мекки. Это гранитный хребет, возвышающийся всего на 60 метров над уровнем окружающей равнины, но имеющий несколько километров в окружности при основании; своей традиционной святостью в глазах арабов он обязан, может быть, обильному источнику, бьющему из расселины скалы, и который султанша Зобейда велела перехватить, чтобы провести его воду в Мекку посредством водопровода, частию подземного; но канал, худо поправляемый, позволяет просачиваться воде из резервуаров, устроенных на его протяжении, и потому город получает ныне лишь незначительную часть ее. В день, когда многочисленная толпа пилигримов, увеличенная жителями и гарнизоном Мекки, направляется к горе Арафат, долина ручья Уади-Муна, по которой поднимается дорога, бывает слишком узка, чтобы вместить эти массы народа, и в теснинах происходит такая давка, что требуется несколько часов для того, чтобы весь людской поток мог пройти тесное место.
1. Zitterer, Millingen; Mahé, Notes manuscrites.
2. Burckhardt, Travels in Arabia.
3. Mahé, Рукописные заметки.
4. Burckhardt, Travels in Arabia.
5. Mahé, Рукописные заметки.
6. Burckhardt, Travels in Arabia; — B. Burton, Pitgrimage to Mecca; — Maltzan, Wall fahrt nach Mekka: — Keane, Six months in Mecca.