П.А. Кропоткин
Известия Имп. Русского геогр. о-ва. — 1871. — Том VII, № 4–7
Представление Отделения Географии Физической [программа поездки]. № 4. — Отд. I. — С. 200–204.
Поездка члена-сотрудника П.А. Кропоткина в Финляндию и Швецию. [выдержка из письма первого] № 5. — Отд. II. — С. 261–262
[Письмо второе.] Заметки об ученой деятельности в Финляндии. № 6. — Отд. II. — С. 282–293
Письмо третье. Там же. — С. 293–297
Письмо четвертое. Там же. — С. 297–311
Письмо пятое. № 7. — Отд. II. — С. 354–360
Журнал заседания Совета Императорского Русского Географического Общества // Изв. ИРГО. — 1871. — Том VII, № 4. — Отд. I. — С. 200–204.
В заседании Отделения Географии Физической 30 апреля н.г. секретарь Отделения, князь П.А. Кропоткин, внес в Отделение предложение следующего содержания:
«Ни один из геологических периодов не имеет, конечно, такого значения для физической географии, как ближайший к нам, ледниковый и после-ледниковый. Известно, что со времени конца третичного периода, флора и фауна подверглись лишь незначительным изменениям морфологическим. Но тем большие изменения произошли, с тех пор, в распределении организмов по земному шару. Таким образом, причин того распределения растений и животных, которое мы видим теперь, мы должны искать в расположении морей и суши в ледниковый период. Действительно, всё, что мы знаем об этом периоде, приводит к убеждению, что в то время должно было существовать совершенно иное распределение морей, чем теперь. Так например, мы должны принять, в течение этого периода, отделение Немецкого моря от Балтийского и соединение Балтийского — с Белым. В другую часть ледяного периода мы должны принять, напр., по мнению акад. Гельмерсена и др., что Финский залив не существовал, a сплошной ледяной покров покрывал Финляндию, места, занимаемые этим заливом, и Эстляндию.
Легко понять, какое громадное влияние должно было иметь такое распределение морей и суши на расселение организмов, в числе которых мы находим уже почти всех, без исключения, представителей современной флоры и фауны. И естественно, что отныне, когда такие колебания материков становятся более и более вероятными, зоо- и ботанико-географы должны будут обращаться к геологу за физическою географиею этого последнего периода, чтобы объяснить физико-географические явления настоящего. Такое направление мы действительно видим теперь у наших зоологов (Северцов, Богданов) в ботаников (Рупрехт «о черноземе», Борщов и др.).
Не меньшее значение придает явлениям ледяного периода обширное распространение ледниковых образований в России, или, по крайней мере, образования, сформировавшихся из отложений того периода. Достаточно указать на диллувиальную глину, покрывающую значительную часть Европейской России, на заносные валуны, доходящие до Киевской в Воронежской губерний и на лёсс — тоже, несомненно, обязанный своим происхождением ледяному периоду, — покрывающий значительные пространства в долинах Херсонской губернии. Мы пашем и сеем на диллувиальных наносах, они покрываются борами, ими мостим мы наши улицы и т.д. И если геология может вообще прийти на помощь изучению почв, то, конечно, более всего возможно этого достигнуть изучением новейших, —ледниковых и после-ледниковых образований.
Такое значение этих образований очень хорошо понято в Швеции и Америке, где они составляют предмет особого изучения при государственной геологической съемке, и в Англии, где их исследуют постоянно сотни любителей. Указав, затем, на то, как мало сделано по исследованию ледниковых образований в России ж объяснив это обстоятельство, как недостатком геологических исследований вообще, так и самою сложностью русского диллувия, подвергшегося в равнине большим преобразованиям, князь Кропоткин указывает на необходимость продолжительных, систематических исследований русского диллувия. Такие исследования не могут быть, конечно, делом одного лица и одного лета.
Но в одно лето могут быть решены некоторые частные вопросы, представляющие, однако, немаловажный интерес для изучения русских диллувиальных образований. Для таких исследований Финляндия представляет особый интерес. В Финляндии и отчасти в Олонецкой губ. мы находим место происхождения большей части наносов, покрывающих Европейскую Россию, a потому следы ледникового периода представляются здесь в несравненно менее замаскированных формах, и положительные научные результаты могут быть получены здесь при меньшей затрате времени. Но если бы удалось, хотя даже в самых общих чертах, определить, какие фазисы пережила Финляндия в ледяной период, то очевидно, что эти выводы должны будут послужить неизбежною исходною точкою всяких дальнейших заключений относительно характера ледяного периода в значительной части России. Поэтому князь Кропоткин полагает, что даже и в том случае, если бы были предприняты систематические исследования ледяного периода в России, то они необходимо должны были бы начаться с Финляндии. Наконец, образования Финляндии служили бы связующим звеном между русским диллувием и превосходно исследованным диллувием Швеции».
Переходя к частным вопросам, которые могли бы послужить предметом исследования нынешнего лета, князь Кропоткин указал на вопрос o строении и происхождении длинных полос, представляющих скопления валунов, песков и глины. Такие полосы известны в Швеции под именем òзаров (åsar); подобные полосы, по-видимому, другого происхождения, встречаются в Олонецкой губ., где описаны г. Иностранцевым под именем сельг; наконец, такие же полосы встречаются и в Финляндии. Их происхождение приобретает особый интерес для физической географии, ибо, если бы оказалось, что и у нас, как в Швеции, встречаются òзары, — т.е. береговые линии, или что финляндские òзары образовались на перешейках между озерами, то они служили бы указанием на распространение озер, или даже морей в после-ледниковый период. Не меньший интерес будут иметь òзары и в том случае, если они окажутся мелями ледникового моря. Понятно, поэтому, что этот вопрос послужил, нынешнею зимою, предметом таких горячих споров среди наших геологов. Но очевидно также, что вопрос об òзарах долго будет встречать помехи своему решению, если не будут исследованы тщательно действия берегового льда. Судя по о-ву Тюттерс, надо думать, что берега Финского залива и Аландских островов должны дать массу любопытных фактов для этого вопроса, и князь Кропоткин полагал бы обратить на это явление особое внимание.
Не менее споров возбуждает вопрос o существовании в русском диллувии следов под-ледниковой морены, которая так хорошо доказана в Швеции. Если бы существование такой морены под сплошным ледяным покровом в Финляндии было доказано (а оно может быть доказано только в Финляндии), то мы уже имели бы в руках источник, из которого произошли наши диллувиальные глины.
Если бы Общество одобрило такой план, то князь Кропоткин полагал бы расположить свою поездку следующим образом, по соглашению с академиком Гельмерсеном:
«В первых числах июня, — говорит он, — я сопровождал бы акад. Гельмерсена в его поездке на оз. Пунгахарью, где он намерен делать, по поручению Академии Наук, раскопки для изучения одного большого озара, и затем изучить замечательный прорыв оз. Хаутьянин в Сайму, случившийся несколько лет тому назад, и при котором промыта новая большая долина в 9 верст длиною.
Затем, не предрешая теперь вопроса об окончательном выборе местности исследования, я поехал бы в Гельсингфорс, где составил бы, по соглашению с местными геологами, окончательный план экскурсии; во всяком случае, я полагал бы заняться южною Финляндиею, между Або и Гельсингфорсом, предпринимая экскурсию в Ботнический залив лишь в том случае, если будет надежда на открытие морских образований по берегам, на некоторой высоте.
Из Гельсингфорса я полагал бы проехать прямо в Швецию, недели на две. Швеция так хорошо изучена при государственной съемке и особенно Эрдманом, что для диллувиальных образований некоторые местности становятся классическими. Здесь мне надлежало бы ознакомиться с строением одного из наилучше изученных озаров, — Köрріng ås, и с подледниковыми моренами, Krosstensgrus. Эта поездка была бы особенно полезна в том отношении, что ознакомившись, под руководством акад. Гельмерсена, с строением одного из типичных финляндских озаров, a затем в Швеции — с одним из превосходно изученных шведских озаров, я мог бы строго фактическим, сравнительным изучением виденного, содействовать решению вопроса o том, насколько различие взглядов наших и шведских геологов на строение озаров, обусловливается действительными различиями в строения.
Запасшись этим сравнительным материалом, я вернулся бы в последних числах июня в Финляндию, где занялся бы изучением диллувия в течение июля и августа. К 1-му сентябрю я вернулся бы назад».
Выслушав это предложение, Отделение выразило, что оно находит предлагаемые исследования полезными и любопытными, и, сознавая всё значение ледникового периода для физической географии настоящего, находит приращение наших сведений в этом направлении, в связи с настоящими действиями льдов, желательными, a потому постановило: ходатайствовать перед Советом Общества об оказании князю Кропоткину содействия, для производства означенных исследований.
Известия Имп. Русского геогр. о-ва. — 1871. — Том VII, № 5. — Отд. II. — С. 261–262.
В предыдущем выпуске «Известий» (Отд. I, стр. 200) был сообщен план геологической поездки, которую предполагал предпринять нынешнее лето член-сотрудник Географического Общества П.А. Кропоткин. Ныне мы получили от нашего путешественника весьма любопытное сообщение из Гельсингфорса, о тамошней ученой деятельности. Это сообщение будет напечатано в следующей книжке. Теперь же мы ограничимся несколькими словами о маршруте князя Кропоткина, в первой половине его поездки, и о его дальнейших предположениях.
Как было условлено с самого начала, князь Кропоткин сопровождал сперва академика Гельмерсена в поездке, совершенной, по поручению Академии, на Пунгахарью, в восточной Финляндии. После исследования этой замечательной местности и страны далее к северу до Нейшлота, путешественники направились в Иоенсуу, в юго-восточной части Куопиоской губернии. Это городок, состоящий из трех улиц, с 800 жителей, со школою на 60 человек, с книжною лавкою и даже маленьким театром. Между тем 23 года тому назад здесь стояло только четыре крестьянских двора. Все это возникло так быстро благодаря положению Иоенсуу в таком округе, куда прибывает лес из Карелии. Кругом, и в самом городе, расположены лесопильни, есть и железные заводы, перерабатывающие озерную руду. Близь Иоенсуу случился лет 12 тому назад замечательный прорыв озера Хайтиен (Haytiön) в Пюха-Селха (Pyhä-Selhä). Здесь в три дня, на совершенно ровном месте промыло напором воды долину в 7–8 верст длиною, от ¼ до ½ версты шириною и от 40 до 60 и даже 80 ф. глубиною. Здесь П.А. Кропоткин расстался с академиком Гельмерсеном, и прожив в Иоенсуу пять дней для точнейшего исследования прекрасных обнажений, образовавшихся вследствие прорыва, отправился чрез Выборг в Гельсингфорс, где пробыл около недели; потом чрез Або доехал в Швецию. О дальнейших предположениях относительно своего путешествия П.А. Кропоткин пишет из Стокгольма следующее:
«Нет сомнения, что, различия в высотах местностей играли важную роль в характере явлений ледникового периода, особенно в различные его эпохи; такое различие я заметил уже во время поездки в восточную часть Финляндии, следовательно, для общего знакомства с ледниковыми явлениями Финляндии желательно обозреть части страны, имеющие различный орографический и топографический характер. Между тем, если посмотреть на карту высот г. Гюльдена, то видно, что от берегов Финского и Ботнического залива страна сперва постепенно повышается к середине, затем центральные части южной Финляндии — страна озер — представляют равномерное поднятие в 200–400 ф., перерезанное с севера на юг грядами в 400–600 ф. Под 64° с.ш. эти гряды образуют род хребта в 400–600 ф., с гребнем от 600–800 ф., имеющим западно-восточное простирание. Желательно было, если уже не забираться на самый север, т.е. до высот более 1000 ф., то пересечь по крайней мере эту гряду и проследить пост-плиоценовые образования на ее скатах, до уровня моря. Для этого я намерен добраться до Каяны (64¼° с.ш.), и затем двигаться к югу на Тавастгус, чтобы затем шаг за шагом пройти по линии железной дороги. Добраться до Каяны я думаю по восточному берегу Ботнического залива, большею частью сухопутно, делая отходы по падям некоторых речек; этот путь даст мне возможность посетить равнины Остер-Ботнии. Добравшись таким образом до Брагестада, я думаю направиться на восток, до Каяны, а из Каяны, как сказал выше, двинуться к югу. От Тавастгуса, через Гельсингфорс до Петербурга я думаю пройти по железной дороге, так как, проезжая из Выборга в Гельсингфорс, я убедился, что по линии представляется, в местах, где добывается строительный материал (песок, галька и пр.), много весьма любопытных обнажений. Не знаю, успею ли я выполнить эту программу, но постараюсь во всяком случае, а потому пробуду в Швеции не более двенадцати дней».
Письмо князя П.А. Кропоткина к секретарю Общества, из Гельсингфорса
от 4 (16) июля 1871 г.
Известия Имп. Русского геогр. о-ва. — 1871. — Том VII, № 6. — Отд. II. — С. 282–293.
Карты Финляндии: Карта прибрежных частей Финляндии полковника Карльберга, Карта Межевого Управления, карта полковника Альфтана, карта Сайминского бассейна, карты Гюльдена и Викберга. Общий характер съемочных и картографических работ. — Геологические работы: Общая геологическая съемка Финляндии. Золотопромышленность в Лапландии. Железные промыслы. — Поездка Лемстрёма на север для исследования северных сияний. — Ученые Общества: Финское Ученое Общество, его издания; работы по климатологии; наблюдения над изменениями уровня вод в Финском в Ботническом заливах; ботанические и зоологические исследования. — Финское Ботаническое Общество.
Так как перед отъездом из Петербурга вы просили меня сколько-нибудь познакомить Общество с ходом научных исследований в Финляндии, то спешу сообщить вам то немногое, с чем мне удалось самому познакомиться. Сведения мои будут тем более неполны, что многие из здешних ученых разъехались на лето; так например, гг. Борениуса, Вика, Мальмгрена я уже не застал в Гельсингфорсе.
Прежде всего я постарался ознакомиться с картами страны; я с них и начну.
Самая подробная из них есть, конечно, Карта прибрежных частей Финляндии полковника Карльберга, в масштабе 1200 саж. в дюйме, на 86 листах. Она отлитографирована в два тона, в 1855 г., в Военно-Топографическом Депо. Но эта карта обнимает лишь весьма малую часть страны. Ограничиваясь собственно прибрежною частью, от Кронштадта до Улеоборга, она вдается немного во внутрь страны, только в юго-западной части — до широты Таммерфорса, в юго-восточной части она заканчивается границею Выборгского уезда.
Эту карту можно получить и в Петербурге (цена листа 30 к.). Я не могу, конечно, судить о степени ее точности; замечу только, что на ней подробно обозначены реки, озера, болота и леса, деревни и отдельные дома (с показанием возможного в каждой деревне военного постоя). Но, к сожалению, на карте вовсе не показано орографии местности, не обозначены ни отдельные высоты, ни даже крупные гребни. Словом, эта часть совершенно оставлена в стороне. Да и вообще карта поражает сравнительно малым количеством подробностей, возможных при таком большом масштабе, и это не замаскировывается даже крупным шрифтом надписей; только зеленый цвет все покрывающих лесов несколько скрадывает эту пустоту карты. Наконец, на карте вовсе нет градусной сети, хотя надо думать, что астрономические определения точек приняты в соображение. Впрочем, такой характер карты, вероятно, объясняется теми специальными военными и хозяйственными целями, которые были приняты в соображение при ее составлении. Но во всяком случае, это самая подробная из изданных доныне карт, и если дополнять ее топографическими подробностями, во время изысканий, то она с пользою может служить при геологических работах, так как все дома, тропинки и контуры лесов и т.п. нанесены, по-видимому, в подробности.
Гораздо менее подробная, но также тщательно составленная карта, есть Karta öfver Finland, in sectioner, utgifven af Landtmäteri Oefverstyrelsen, издаваемая Межевым Управлением. Она составлена в 10-верстном масштабе, и очень хорошо отлитографирована в 3 тона. Вся карта должна состоять из 30 листов (6 горизонтальных рядов по 5 листов), но вышло только 20 листов; два северные ряда еще не готовы, и едва ли скоро появятся в печати, так как в картографическом отношении остается еще сделать очень многое для севера Финляндии. Эту карту я нашел только здесь: ни в Петербурге, ни в Выборге я не мог ее найти [1]. И на этой карте орография страны выражена весьма несовершенно. Правда, в разных направлениях проведено несколько узких хребтиков, но эти узкие хребтики, совпадающие с озами (ås), еще нисколько не выражают гипсометрического характера страны; нельзя не пожалеть, что составители карты не воспользовались хотя картою высот г. Гюльдена, чтобы выразить характер поверхности хотя в общих чертах. Наконец, даже болота, — которые так много говорят о характере страны и так типично изображены местами на карте Шуберта, совершенно упущены из вида. Зато здесь подробно обозначены деревни и даже отдельные маленькие поселки с их названиями, озера и озерки, дороги и границы приходов; гидрография страны выражена по новейшим источникам. Вообще, хотя эта карта, конечно, существенно обогащает картографию страны, но про нее нельзя сказать, чтобы составители ее наилучшим образом, в научном отношении, воспользовались богатым материалом межевых съемок. Она не дает никакого понятия о характере местности данного участка. В заключение, я сделаю еще одно маленькое замечание: долготы нанесены от Гельсингфорса, — восточные и западные. Хотя, конечно, это имеет некоторые свои удобства для страны, но нельзя не пожалеть, что научный партикуляризм плодит еще новые меридианы сверх тех, и без того многих, которые уже приняты были прежде учеными.
Едва ли не лучшею картою Финляндии, если принять во внимание малый ее масштаб, по замыслу и исполнению, остается 30-верстная карта полковника Альфтана, изданная, как известно, в 1860 г. в двух видах, — с подписями латинским и русским шрифтом. Эта маленькая карта, прекрасно гравированная и отпечатанная 3-мя красками, на двух листах, дает более ясное понятие о характере различных частей Финляндии, чем обе предыдущие; хотя, конечно, она несравненно менее богата подробностями, и даже самый способ выражения неровностей почвы еще оставляет желать весьма многого. Вообще для научных исследований эта карта, на мой взгляд, выше двух предыдущих, — хотя на ней, конечно, нечего искать тех бесчисленных посёлков, составляющих здесь деревни, которые изображены на карте Межевого Управления, или нанесены во всех мелочах на карте полковника Карльберга.
Особенного внимания заслуживают гидрографические карты. Им посвящено особое внимание, в виду громадного промышленного значения озерных систем. Из этих карт я ознакомился подробнее только с картою Сайминского бассейна, составленною майором Лöннестрёмом (Purje-laita kartta käsittävä koko wäytön Saimon ja Kallaveden vesillä, 1866), в 5-верстном масштабе. Она превосходно литографирована в Гельсингфорсе и, как всякая гидрографическая карта, изображает только общий характер берегов, но зато дает их очертания в мельчайших подробностях, подробные промеры по фарватеру и рисунки створных знаков, вех в пр. Та же карта, только грубо отлитографированная, существует и в бóльшем масштабе (1 вер. в дюйме), с подробными промерами, которые иногда распространяются на 2–5 верст в стороне от фарватера. Я видел также очень хорошо исполненные карты Сайминского канала, с профилями, — как на одном листе (3 вер. в дюйме), так и в виде большого атласа, на нескольких больших листах.
Я не буду останавливаться на известной гипсометрической карте г. Гюльдена (Gyldén), но упомяну об одной, им же изданной, дешевой финской карте Финляндии на одном листе. На ней весьма резко выражен общий орографический характер страны и показаны лишь необходимейшие подробности, для употребления в школах и для пользования в народе.
Наконец я назову еще дорожную карту южной части Финляндии, изданную инженером Викбергом (Wiikberg), с подробным указанием путей сообщения.
Что касается до неизданных карт и картографического материала, то мои сведения будут еще менее полны. Самых главных работ, именно военно-топографических, которые ведутся, по общему отзыву, с большою полнотою и добросовестностью, я не видел. Нет сомнения, что эти работы, сопровождающиеся нивелировкою, послужат лучшим основанием для карты Финляндии; но они пока подвинулись еще весьма мало к северу. Впрочем, точные сведения об этих работах можно, конечно, иметь в Петербурге. Я не буду также останавливаться на некоторых разрозненных, местных топографических работах, сделанных со специальными целями, и частию не предназначающихся для публики, и перехожу к съемкам Межевого Управления. Инженер г. Викберг весьма обязательно познакомил меня с некоторыми из этих карт и дал возможность получить некоторые копии нужных мне местностей (окрестностей Иоенсуу, и Пунгахарью). Карты Межевого Управления составляются в масштабе 1⁄8000, с большою подробностью, и новейшие съемки тщательно вносятся на сборные листы взамен старых. Не знаю, насколько точны работы, но нет сомнения, что при помощи тригонометрически определенных точек они представят драгоценный картографический и также исторически-бытовой материал. К сожалению, неровности почвы вовсе не изображаются на этих картах, и таким образом со временем та же работа должна будет переделаться, принимая во внимание топографию страны. Конечно, все зависит от точности работ, но если они ведутся с достаточною точностью, то нанесение на эти съемки топографических подробностей могло бы идти довольно скоро, если бы специально с этою целью были предприняты соответственные работы. Сравнивая эти работы в одной части юго-западной Финляндии с позднейшею военно-топографическою работою в той же части, я убедился в чрезвычайно близком сходстве обеих работ; последняя отличалась только более тщательною отделкою подробностей. Те же карты вычерчиваются весьма тщательно в меньшем масштабе. Вообще обращаю внимание геологов на эти карты, которые могут лучше прочих послужить им при геологических исследованиях в Финляндии, и распространяются на значительную ее часть. Они могут служить тем с большею пользою, что представляют не разрозненные съемки отдельных участков; напротив того, все отдельные съемки сводятся вместе, на громадных листах.
Но, как и следовало ожидать, все эти работы распространяются преимущественно только на южные, и вообще наиболее населенные части Финляндии. В северных частях почти все остается сделать. Надо, впрочем, заметить, что в последние годы, с открытием на севере золотых промыслов, делаются отдельные съемки золотоносных рек. Я видел, между прочим, в Горном управлении несколько таких съемок.
Не могу также не упомянуть о прекрасных съемках управления Путей Сообщения (Oefverstyrelsen för Väg- och Vatten-Comimmicationerna), с которыми я познакомился, благодаря обязательности начальника управления, ген.-майора Миквица. Особый интерес этих карт состоит в том, что они не только представляют съемки отдельных озер, судоходных или сплавных рек, но также могут служить превосходным материалом для истории отдельных водных бассейнов. В управлении Путей Сообщения можно найти проекты предпринимаемых гидравлических работ, с изображением подробных профилей, и отчасти с указанием грунта; затем ежегодные отчетные карты, для обзора положения этих работ, наконец, те изменения в очертаниях берегов озер, и вообще те физические преобразования, которые произошли вследствие этих работ. Все эти карты сделаны на основании точных съемок и нивелировок и исполнены весьма хорошо, даже изящно. Такие карты, вместе с годовыми (рукописными) отчетами управления послужат превосходными материалами для исследования истории замечательного прорыва озера Хэйтиэйн в Пюхе-сельке. Некоторые из этих карт обещаны мне в копиях; выписки же из годовых отчетов я должен буду сделать на обратном пути.
Перехожу теперь к геологическим работам, которые я видел в Гельсингфорсе.
Прежде всего считаю долгом выразить полнейшую благодарность г. Фуругельму (Bergmästare Е.Н. Furuhjelm), который с величайшею готовностью познакомил меня с положением геологических работ в Финляндии и помог мне составить маршрут моих дальнейших разъездов. Прочие геологи разъехались. Г. Вик (Wiik) находится в разъездах, в окрестностях Тавастгуса; г. Иернстрём находится в Лапландии, для производства геологических исследований во время поисков золотопромышленных партий, а г. Торельд за границею. Только г. Фуругельм, недавно возвратившийся из Бельгии, находился в городе.
Несколько лет тому назад в Финляндии были предприняты, на счет государства, подробные геологические работы, по образцу Швеции. Карты составлялись также в масштабе 1⁄50000, и обозначения были приняты как на шведских картах. Твердые горные породы обозначались более темными цветами, рыхлые — диллувий в аллувий, — более светлыми. Кроме того, особыми знаками наносились: простирание и падение горных пород, направление шрамов, исполинские горшки, ключи, как обыкновенные, так и минеральные, места нахождения морских или сухопутных раковин, и, наконец, всякие памятники старины или места нахождения остатков первобытных обитателей страны. Вместе с геологическою съемкою шла и нивелировка. Все наблюдения наносились на кадастровые карты.
Если вспомнить теперь характер Финляндии, — т.е. бесчисленный архипелаг мельчайших островов, состоящих из разнообразнейших твердых горных пород, и выступающих из-под разнообразнейшего покрова рыхлых образований, — торфяников, песков, галечника, ледникового наноса и т.п., то легко представить себе, как медленно шла эта работа. Те, которые видели карты Эрдмана, легко представят себе трудность и в особенности медленность такой съемки. Между тем работы не давали непосредственных практических результатов, геологи не находили ничего необычайного, чтó могло бы видимо содействовать обогащению страны, — и правительство прекратило выдачу средств на геологическую съемку Финляндии; теперь эти средства отпускаются на исследование золотоносного округа в Лапмаркене. Есть основание думать, однако, что эта остановка работ только временная. Не затрагивая древнего спора между наукою и практическою пользою, нельзя, однако, не заметить, что геологическая съемка в Финляндии, и даже отчасти, хотя гораздо менее, в Швеции, мало давала общих результатов, способных заинтересовать общество в ее продолжении. Масса в высшей степени интересного материала, накопленного этими съемками, еще ждет искусной обработки, как в геологическом, так и в физико-географическом отношении; как пример практически полезной обработки, можно указать между прочим на распределение подземных вод, в связи с составом подпочвы и распределением некоторых горных пород. Нет сомнения, однако, что такая работа сопряжена с громадными трудностями, особенно когда дело идет о распределении, над поверхностью земли, намывных и наносных почв, так быстро сменяющихся на малых протяжениях и так прихотливо меняющих свой уровень.
В настоящее время составлены карты 14 приходов, из которых 12 в юго-западной части Финляндии и 2 — в окрестностях Куопио (Sjundeå, Pojo, Kimito, Lojo, Wihtis, Pusula, Karislojo, Tenala, Kisko, Ingå, Bjerno, Karis, Kuopio и Pielavesi). Первые сделаны под руководством и при участии г. Фуругельма; вторые две — г. Торельдом. Кроме того, в самое последнее время получена геологическая карта одной северной части Финляндии, составленная любителем, инженером Ингбергом; она обнимает пространство на восток от Куопио до границы, и на север приблизительно до 67° с.ш.; карта ограничивается только нанесением твердых горных пород, не касаясь намывной почвы и, конечно, не представляет тех подробностей, которые мы видим на вышеупомянутых картах. Наконец, существуют геологические исследования долин некоторых речек Лапмаркена.
Хотелось бы также сообщить вам некоторые сведения о зарождающейся на севере золотопромышленности, но к сожалению все, что я знаю, слишком отрывочно. Скажу только, что золото находят не только по Иваляйоки, притоку оз. Инара, но и по другим рекам, сбегающим с хребта Суоля-Сельке, и что таким образом, — если только карты верны, то оно, может быть, встретится и по другим речкам, сбегающим на северо-восток в Кольскую губу. Вообще оно распространяется небольшими участками и, при дороговизне рабочих и жизненных припасов, не дает больших барышей предпринимателям. Быть может, однако, при простоте способов промывки (больших машин не строят) золотопромышленность будет несколько способствовать благосостоянию окрестного населения, перейдя в руки мелких предпринимателей или товариществ. Благодаря развитию артельного начала между приисковыми рабочими, они, как говорят, еще стоят в несравненно лучшем положении, чем сибирские приисковые рабочие. Вообще я держусь того мнения, что при временном и азартном своем характере, золотопромышленность мало содействует, по крайней мере долгое время, обогащению страны, а потому я с гораздо бóльшим интересом относился к случаям нахождения хороших железных руд. Я говорю про горные руды, так как озерные и болотные и теперь известны в изобилии. Такие руды встречаются, и иногда, по-видимому, очень хорошего качества, как, например, образец, принесенный академику Гельмерсену в Иоенсуу. Железная промышленность, всё более и более развивающаяся в Финляндии, уже, конечно, прочнее будет содействовать обогащению страны, если не непосредственно, при существовании той же системы найма, то по крайней мере косвенно, — удешевлением изделий. Как бы ни было, но предприниматели направляются теперь на север, несмотря на малые барыши марок в день на рабочего). За ними последовал и геолог, г. Иернстрём. Туда же направился, если не ошибаюсь, и г. Мальмстрем. В Лапмаркен же едет нынешним летом г. С. Лемстрём, один из участников Шпицбергенских экспедиций, для исследования северных сияний. Я застал его снаряжающимся в путь и деятельно занятым выверкою и подготовлением инструментов. Исходя из той мысли, что северные сияния суть не что иное, как электрические разряжения, нередко ограниченные весьма тесным пространством, г. Лемстрём намерен предпринять ряд электрических наблюдений во время северных сияний, в связи с спектральным анализом их света и магнитными наблюдениями. Для этого он направляется на север, чтобы находиться возможно ближе к месту электрического разряжения, и намерен поместиться где-нибудь в окрестностях озера Инара. Прекрасные работы г. Лемстрёма на Шпицбергене и над ходом усиления электрических токов, обещают весьма любопытные результаты от специальных исследований, предпринятых при помощи достаточного числа нужных инструментов. Кроме того, г. Лемстрём займется также абсолютными определениями магнитных элементов.
Считаю долгом выразить г. Лемстрёму мою признательность за сравнение моего анероида с нормальным барометром Гельсингфорской обсерватории.
Вы просили меня также ознакомиться с изданиями ученых обществ в Финляндии, которых мы не получали в Обществе в последние годы. Сколько мне известно, главные суть Финское Ученое Общество и Финское Ботаническое Общество. Имевши случай ознакомиться только с изданиями первого из этих Обществ, я остановлюсь пока только на них.
Финское Ученое Общество (Finska Vetenskaps-Societet), основанное в 1838 году, ведет три ученых издания: 1) Мемуары (Acta Societatis Scientiarum Fennicae); 2) Бюллетень или «Известия» (Oefversigt af Finska Vetenskaps-Societetens Förhandlingar) и 3) небольшое издание, содержащее статьи, слишком большие для Бюллетеня и не вошедшие в Мемуары и вообще предназначающиеся для бóльшего круга читателей. Первые десять книжек этого издания назывались Bidrag till Finlands Naturkännedom, Etnografi och Statistik; новый ряд выпусков называется Bidrag till Kännedom af Finlands Natur och Folk.
Мемуаров Финского Ученого Общества (Acta S. S. F.) вышло с 1842 года 8 больших томов in 4°, от 500 до 1000 стр. в каждом, с превосходными чертежами и рисунками. Я не буду распространяться об этом издании, хорошо известном в европейской ученой литературе, по прекрасным статьям, появлявшимся в нем с первых же годов основания. Последний том (8-й), вышедший в двух частях в 1867 г., содержит, между прочим, каталог северных сияний, наблюдавшихся с 1823 года по 1837 год, Аргеландера; астрономические исследования г. Крюгера, известные математические исследования г. Линделöфа (на французском и немецком языках) и монографию многочисленных видов (266) одного рода тропических американских жесткокрылых Strongylium, г. Мэклина. В историческом отделе я упомяну, как интересную для исторической географии, статью г. Коскинен Sur l’antiquité des Lives en Livonie. — ІХ-й том отпечатан в бытность мою в Гельсингфорсе, но еще не вышел в свет. Из статей, имеющих географический интерес, которые должны были войти в него, я упомяну статью г. Альквиста, о некоторых родах названий местностей в Финляндии (на немецком языке) и геологические исследования г. Вика (Wiik) по-третичных образований южной Финляндии (на шведском языке).
Бюллетень Общества (Öfversigt of F. V. S. Förhandlingar) выходит тетрадками in 8° (от 70 до 150 стр.), в последнее время 4 раза в год, и содержит, кроме сжатых протоколов заседаний, статьи меньшего объема. Таких томиков вышло уже 12, и два №№ 13-го тома (2-й № еще не выпущен в продажу), за 1871 год. Все труды печатаются здесь на шведском языке.
Я не стану, конечно, перечислять всех любопытных статей, появляющихся в этом издании, но остановлюсь на некоторых работах Финского Ученого Общества, помещенных в Förhandlingar за последние годы (с 1868 г.), имеющих интерес для наших сочленов.
Начну с климатологии.
С самого начала своего существования Общество старалось расширить сведения о климате страны. С этого целью, в 1846 г. Общество составило инструкцию и рассылало в разные места барометры и термометры. Кроме того, оно составило инструкцию для наблюдения периодических явлений в жизни животных и растений. Последние наблюдения получили наибольшее распространение, и их обработка печатается наиболее правильно: с 1862 года, г. Моберг ежегодно помещает в Бюллетене свод наблюдений, делающихся в Финляндии (сперва в 19 местах, теперь — в 22 местах). Хотя это количество мест наблюдения, конечно, незначительно для страны, однако, при довольно разнообразном их положении, они дают немаловажный материал для ботанической и зоологической географии. Я говорю: материал, так как при всей важности подобных наблюдений, и даже несмотря на математическую их обработку по формулам Бесселя (Нервандера, А. Эрмана) они все-таки останутся материалом, дающим лишь очень мало выводов, пока не подвергнутся обработке в связи с другими климатическими явлениями.
Кроме того, г. Моберг помещает также ежегодные выводы из наблюдений над количеством водных осадков в Kisko 1862–1866, Orimättila 1862–1870, Kides 1862–1863, 1865–1870, Muldia 1864, Kihtelysvaara 1864, Leväis 1862, 1865 летние месяцы, и Runsala 1869. Наконец, он сообщает также наблюдения над вскрытием и замерзанием заливов и рек в означенных местах, а также (за последние годы) время падения первого и последнего снега.
Что касается до наблюдений давления и температуры, то они поступали, как видно, ежегодно, и наблюдения в некоторых местностях (напр., Гельсингфорс, Carlö, Wöro) послужили основанием монографий Галльстрёма, Нервандвра и отчасти Эклöфа. Но я не нашел в изданиях Общества обработки всех наблюдений, делавшихся по поручению Общества и сообщаемых ему, и полагаю, что за последние годы должен был накопиться необработанный материал. Не имея под руками источников, чтобы справиться, я упомяну о наблюдениях в Wiiatasaari, Kajana (почти в центре Финляндии), Mustiala, Hamunarland. В последние годы ведутся правильные наблюдения в Куопио, Jyväskylä, Sodankylä, Mustiala, Runsala, Kiminki (Saarijärvi Socken), Сердоболе, Торнео, Улеоборге и Таммерфорсе; только термометрические — в Taipalsaari, Kides и Hyrynsalmi.
С особою тщательностью печатаются наблюдения над изменениями уровня вод в Финском и Ботническом заливах, делавшиеся прежде в четырех, теперь в восьми местах. Средние помещаются ежегодно в годовом Отчете Общества. Любопытную в этом отношении статью представляет также записка, помещенная в Acta Общества, об изменениях уровня озера Сайма.
Ботанические исследования в Бюллетене немногочисленны: по этой отрасли помещает здесь исследования г. Линдберг; таковы монографии: о новых мхах, о формах, принимаемых стеблями растений и др.
Зоология имеет здесь своими представителями гг. Мальмгрена н Мэклина. Как особенно интересные для зоогеографии, я упомяну орнитологические заметки г. Мальмгрена, энтомологические исследования г. Мэклина и отчасти г. Сальберга, а также постоянные отчеты г. Мэклина о поступающих в музей экземплярах животных; эти последние должны быть особенно любопытны для зоогеографии Финляндии; из его же исследований упомяну также заметку об альбиносах университетской коллекции.
Познакомившись с секретарем Финского Ученого Общества, г. Линделöфом, я предложил ему вступить в обмен изданий с Географическим Обществом. Хотя это предложение должно быть внесено в Общество, но г. Линделöф вполне уверен в том, что оно будет принято с большим удовольствием и просил только уведомить его, как желает Географическое Общество начать обмен изданий, со времени ли основания обоих Обществ, или с какого-нибудь определенного времени.
Этим я пока и закончу. В бытность в Гельсингфорсе надо было познакомиться с геологическою литературою страны, осмотреть некоторые окрестности, любопытные в геологическом отношении, наконец выработать себе план путешествия, так что на чтение оставалось слишком мало времени, а потому прошу извинения за те пробелы и пропуски, которые встретятся в моем отчете.
1. Отдельные листы продаются: нераскрашенные по 1,84 марки, полураскрашенные (границы губерний) — по 2,07 марки, раскрашенные (границы приходов, дороги и т.д.) — по 4,18 марки.
Известия Имп. Русского геогр. о-ва. — 1871. — Том VII, № 6. — Отд. II. — С. 293–297.
Або 23 июля / 8 августа 1871 г.
Спешу, в самом кратком очерке, сообщить Географическому Обществу результаты моей поездки в Швецию.
К сожалению, в то время, когда я приехал в Швецию, начались уже летние вакансии в университетах, и многие из ученых разъехались в разные места. Геологи были почти все в разъездах. В Стокгольме я познакомился, однако, с г. А. Норденшильдом, которому считаю долгом высказать мою искреннейшую признательность за величайшую любезность, с которою он ознакомил меня с коллекциями академического музея, с превосходными гренландскими метеоритами и т.д., снабдил рекомендациями, полезными указаниями и т.п.
Чтобы познакомиться с г. фон-Постом, я ездил в Упсалу. Благодаря в высшей степени обязательному содействию гг. Бара, Рюбенсона и Сванберга, я мог весьма подробно ознакомиться с превосходною обсерваториею в Упсале. Так как ее посещали в недавнее время академик Вильд и М.A. Рыкачев, то я и не буду останавливаться на этом известном метеорологическом учреждении. Скажу только, что г. Рюбенсон изъявил полную готовность вступить в обмен ежемесячного издания наблюдений Упсальской обсерватории на издания нашей Метеорологической Комиссии.
Из Стокгольма я поехал также в Гетэборг (Göteborg), чтобы встретиться там с г. фон-Постом, которого я не застал в Упсале, и с начальником геологической съемки г. О. Тореллем. К сожалению, деятельные приготовления к выставке, к готовившимся прениям и публичным чтениям, так занимали время названных лиц, что отнимать его еще на экскурсии было бы невозможно; поэтому мы должны были ограничиться изучением геологических работ последнего времени в Сконии (Skåne) и Dalsland, которые были представлены на выставке прекрасными картами и коллекциями, — как твердых горных пород с их палеонтологическими остатками, так и пост-плиоценовых образований.
Наконец я посетил также Norrköping, чтобы познакомиться с округом очень характерного развития гранитов, покрытых ледниковым наносом и отчасти морскими образованиями, — т.е. со страною, общий характер которой поразительно сходен с характером восточной части Финляндии, — и осмотреть работы по железной дороге из Norrköping в Linköping.
Особенно хотелось мне познакомиться в Швеции со строением озов (ås); но, как и следовало ожидать, знакомство это достается не легко, так как иногда превосходные разрезы, встречавшиеся во время работ по железным дорогам, теперь уже заросли или даже засеяны травою, и понятие o строении озов можно составлять себе только путем тщательного исследования многих маленьких обнажений вдоль железных дорог, рек и т.п. На это требуется, однако, много времени, которое я не хотел отнимать у финляндской поездки. Из любопытных работающихся линий мне могли назвать только линию между Норрчепингом и Линчепингом, которую я и посетил. В этой стране, однако, как по линии существующей железной дороги, так и по строящейся линии, в недальнем расстоянии от города, преобладает ледниковый щебень, покрывающий округленные бугры горных пород и слоистые морские глины.
Более внимательно я осмотрел оз в Упсале (Upsala ås), очень часто упоминаемый Эрдманом, в его «Qvartära bildningar». Он очень хорошо разрезан весь поперек, сверху до низу, пересекающею его дорогою. Деятельные земляные работы, которые велись где-то в городе, были причиною того, что рабочие постоянно вывозили песок и гальку из оза и поддерживали очень хорошие обнажения.
Этот оз, один из наилучше развитых, имеет длину около 200 верст и проходит по стране большею частию ровной, абсолютная высота которой колеблется между 30—40 до 200 шв[едских] ф[утов]; относительная высота оза меняется от 10—30 ф. до 120 ф., ширина — от 700 до 5000 ф.
По мнению Эрдмана, этот оз, как и прочие, есть не что иное, как береговой вал. Материал, послуживший для его образования, есть ледниковый щебень (krossstensgrus) подледниковых морен; но при покрытии страны морем он стал достоянием воды, перетасован ею, обращен в окатанную гальку и отложен действием прибоя волн, вдоль берега, в виде берегового вала. Контуры и направление береговой линии определили направление оза; различная сила прибоя — его различную высоту в различных частях.
Со всем этим весьма трудно согласиться.
Прежде всего нельзя не заметить, что для отложения берегового вала необходимо, конечно, чтобы в том месте, где теперь идет оз, — по этой линии, или, по крайней мере, параллельно ей, но не в дальнем расстоянии, — шла линия берега. Следовало бы ожидать различия высот в местности, лежащей по одну и по другую сторону оза. Ничего подобного не заметно. Оз проходит по равнине, — мало того, по долине рч. Фюрис (Fyris-ån), и отнюдь не следует направлению горизонталей. Можно было бы, конечно, возразить, что такое различие высот если и не существует теперь, то могло существовать прежде; но в таком случае оно могло сказаться в различной высоте какого-нибудь определенного геологического горизонта; но на такое различие нет никаких указаний ни в труде Эрдмана, ни в пояснительной брошюрке к листу «Упсала» «Геологической карты Швеции».
Кстати замечу, между прочим, что для образования такого обширного вала нужно, чтобы береговая линия долго оставалась неподвижною, или весьма мало изменчивою, чтобы вслед за тем началось быстрое понижение уровня моря, такое, которое не давало бы времени образоваться новому береговому валу, параллельно прежнему и соседнему с ним; словом, чтобы понижение уровня моря (или поднятие страны) шло скачками; явление мало вероятное в тех размерах, какие необходимы в этом случае.
Далее, переходя к внутреннему строению оза, замечу, что я считал бы необходимым различать гораздо строже, чем это делает Эрдман, два различных образования, составляющих оз и, следовательно, два различных момента в его истории. Наносы, составляющие оз, резко распадаются на два совершенно различных образования (на это не раз указывали шведские геологи): внутреннее, так сказать, ядро оза, la charpente, —это щебень; и наружный покров, мантия, состоящая из наслоенных песков. Не заметить этого различия невозможно, и Эрдман называл одно окатанным галешником, rullstensgrus, другое — конечно, песками. Но эти два образования предоставляют, по его мнению, только два фазиса одного и того же процесса, — оба отложены в эту форму прибоем волн. (Причина, почему береговой вал складывался сперва из гальки, a потом, резко, без промежуточных образований, стал складываться из песков, — остается необъясненною.) Оба суть подледниковый щебень, сортированный волнами, и ими отложенный в эту форму оза, ими сгруппированный.
Что касается до внешнего покрова (я решительно настаиваю на этом различии для оза в Упсале, в разрезе к югу от замка), то относительно его Эрдман безусловно прав. Он состоит из бесчисленных слоев песка, отложенных в самом прихотливом перекрестном наслоении, вперемешку со слоями ила или глины, иногда с превосходно сохранившимися волно-прибойными знаками (ripple-marks), — словом, представляет несомненно озерное или морское прибрежное образование, отлагавшееся прибоем, поверх существовавшего уже вала из галешника. Но этот-то вал из галешника, эта болванка, на которую налегли слоистые пески, она, по моему мнению, состоят из материала, который не подвергался действию воды; она, следовательно, отложена в виде вала не действием прибоя.
В самом деле, материал, составляющий болванку, отличается признаками, отрицающими все признаки окатанного галешника (rullstensgrus'a). Галька, особенно в восточной части оза, вовсе не окатана, хотя в западной части (где наслоенные пески достигают наибольшей мощности) она более окатана в частях, ближайших к поверхности. Далее, материал вовсе не сортирован: гальки перемешаны с хрящом и с валунами и, что еще более характерно, вовсе не лишены того мельчайшего мучнистого цемента, которым так отличается ледниковый нанос, krossstensgrus шведских геологов; эта мельчайшая, мучнистая пыль облепливает угловатые камешки в цементирует их в довольно плотную, неслоистую массу, настолько плотную, что она нередко столбами или стенками противустоит осыпанию. Такой материал очевидно не подвергался действию воды, первое действие которой было бы отмучивание пыли и округление галек; восточные части оза в Упсале, в упомянутом разрезе, состоят отнюдь не из окатанной гальки, не из rullstensgrus, как утверждает Эрдман, но из ледникового щебня, из характеристичного krossstenegrus, которого я рассматривал многие десятки образцов в шведских музеях.
Но если не вода отложила этот длинный вал, если он существовал ранее, чем началось покрытие его песками, отлагаемыми прибоем, если внутреннее ядро обязано своею формою вала другой причине, то естественно видеть эту причину не в чем ином, как в ледниках. Признавая это внутреннее ядро мореною древнего ледника, мы сразу объясняем и его строение, отсутствие слоистости (слоистость проявляется лишь местами, на весьма тесных промежутках и весьма неясно, в преобладании, в известной горизонтальной плоскости более крупных валунов), присутствие мучнистой пыли, его длинную вытянутую форму вала, присутствие, изредка, крупных валунов на поверхности и его положение на равнине, как в окрестностях Упсалы, так и в долине (несколько ниже города, по рч. Фюрис).
Можно было бы возразить, что одно наблюдение недостаточно для произнесения суждения о таком сложном строении, как оз; но на это можно заметить только, что если одно и даже много наблюдений недостаточны для построения гипотезы, то одного противоречащего наблюдения совершенно достаточно для опровержения гипотезы. Поэтому присутствие krossstensgrus’a среди оза в Упсале и отсутствие rullstensgrus’a, — служащего исходною точкою гипотезы Эрдмана, достаточно для того, чтобы заставить усомниться в достаточности гипотезы Эрдмана для объяснения всех шведских озов.
Я вернусь к этому предмету в моем общем отчете о поездке, и представлю тогда образцы пород и разрезы.
Из Або я думаю сегодня же направиться по направлению к Таммерфорсу, исследуя по дороге образования на южном склоне окраинной гряды центрального финского сплошного поднятия. Отсюда я проеду по этому же сплошному поднятию до Куопио. Если позволит время, я думаю проехать из Куопио до Каяны (64¼° с.ш.), пересекая таким образом северную окраинную гряду того же поднятия, имеющую от 600 до 800 абс. высоты; другою, более восточною дорогою я думаю вернуться в Куопио. Из Куопио я думаю проехать через С.-Михель на Тавастгус. Особое внимание намерен я посвятить исследованию, шаг за шагом, обнажений между Тавастгусом и Гельсингфорсом и между Гельсингфорсом и Петербургом. На этих двух линиях я думаю пробыть около двух недель.
Известия Имп. Русского геогр. о-ва. — 1871. — Том VII, № 6. — Отд. II. — С. 297–311.
Куопио 5/17 августа 1871.
Со времени моего выезда из Або, т.е. с 3-го августа н.c., погода стояла такая хорошая, что не хотелось останавливаться собственно для того, чтобы писать, когда можно было подвигаться вперед, или лазить по горам в окрестностях какой-нибудь станции. Было, правда, немного жарко: между 9 и 12 августа (в окрестностях Ювескюле, тоже и в Куопио) термометр поднимался, около 2 часов, до 22° и 23° C, но зато не мочило сверху, не портило обнажений сплывающею сверху глиною. Только теперь погода несколько испортилась, впрочем, кажется, ненадолго. Уже 13 августа барометр упал в течение дня на 5 мм, и еще на 7 мм в ночь с 13 на 14 августа. И действительно, 14-го весь день ревела буря с SW. Я решаюсь назвать этот ветер бурею, потому что как же иначе назвать ветер, который сорвал крылья у очень многих мельниц, множество деревьев вырвал с корнем и ломал сосны в 20–26 см в диаметре? Не знаю, вошли ли некоторые местности средней Финляндии и Архангельска в метеорологическую телеграфную сеть, но полагаю, что Архангельск мог бы быть предупрежден об этой буре за несколько часов, на основании быстрого падения барометра в Финляндии и, вероятно, в западной Европе. А такая буря едва ли обошлась без несчастий на море.
Но возвращаюсь к моей поездке. Я ехал, как уже сказал, из Або на Таммерфорс, Ювесвюле (Jyväskylä) и Куопио, медленными переездами, верст по 40–60 в день. Некоторые неясные наведения, на основании карты высот г. Гюльдена и замечаний, сделанных во время поездки в восточную Финляндию, заставляли меня думать, что я встречу много любопытного для изучения озов, если поеду на Куопио через Таммерфорс и Ювескюле. Здесь можно было познакомиться с береговою полосою до Хвиттиса, пересечь узкую южную окраинную грядку «страны озёр» и затем следовать по северо-западной окраине «озёрной Финляндии». Если вы взглянете на карту г. Гюльдена, то вы заметите, что в западных частях Финляндии «страна озёр», достигающая вообще от 200 до 400 ф. абсолютной высоты, окаймлена с северо-запада довольно широким нагорьем в 400—600 ф. высоты, которое отделяет эту «страну озёр» от низменностей, прилегающих к Ботническому заливу. Так как ледники, или вообще диллувиальные деятели, двигались, судя по шрамам, с северо-запада, то очевидно, что они пересекали эту возвышенность, прежде чем вступали в озёрную Финляндию. Поэтому юго-восточная подошва этого поднятия должна была представлять большой интерес для изучения ледниковых отложений. Теперь это представляется ясным, сперва же, мои наведения не были так определенны.
Кроме того, в «Materialier till Finlands Geognosi» Гольмберга [1] упоминается очень много озов в приходах, лежащих на пути от Таммерфорса до села Лауккас (Laukkas), и в «Geogn. Jakttagelser» г. Вика (Wiik) [2] говорится о развитии озов у Таммерфорса.
И действительно, на этом пути озы встречались в изобилии. До села Хвиттис (Hvittis) дорога шла по ровной местности. Из-под ровного покрова песков в далее — песков и глин, заполняющих залив, ныне долину реки Ауры, выступают только округленные бараньи лбы (roches moutonnées) твердых горных пород, на которых строятся, на своих высоких каменных подставках, крестьянские дома. Все кругом распахано и засеяно, и в редких обнажениях видны только песок, серые глины, изредка — слои окатанного галешника. Только в вершинах длинной и довольно водной речки Ауры, пополняющейся многими, спокойно текущими и сравнительно многоводными притоками, дорога пересекает длинную, неширокую возвышенность, о которой я поговорю подробнее в полном отчете. Но начиная от Хвиттиса, и особенно с приближением к Таммерфорсу, дорога вступает в страну полного и типичного развития озов. Им я и посвятил почти исключительно мои занятия.
Но так как, вероятно, не все читатели «Известий» знакомы с шведскими исследованиями по этому предмету и не все следили за интересными спорами, возникшими у нас, прошлою зимою, по поводу строения озов и относительно общности фазисов ледникового периода, пережитых западною Европою, Скандинавиею, Финляндиею и севером Европейской России, то я предпошлю несколько, самых беглых, общих замечаний, чтобы оправдать в их глазах интерес, который я нахожу в изучении этих спорных образований.
При настоящем положении науки очевидно не может быть никакого сомнения в том, что полировка и изборождение скандинавских и финских скал и перенесение к югу несметных масс разнообразнейшего наноса произошло не вследствие северного или иного потопа, а в продолжение громадного периода, предшествовавшего, или следовавшего за появлением на земном шаре человекоподобных существ, и называемого «ледниковым». Ледниками, или плавающими льдами, разнесены громадные финские валуны, так прихотливо красующиеся на склонах скал, — булыжник, которым мы мостим наши мостовые в большей части Европейской России, — хрящ и щебень, дающие такой превосходный материал для превосходных дорог Финляндии, — камни, которые, перемешанные с ничтожным количеством песка и глины, перегнивших растений и золы срубленных в сожженных деревьев, так упорно разрабатываются финном, наконец — тощих красноватых глин, так жалко оплачивающих труд и так дорого оплачиваемых русским крестьянином.
Такими могучими и так широко распространенными явлениями, очевидно, не может пренебрегать физико-географ. Явления ледникового периода приобретают, однако, еще больший интерес, когда мы узнаем, что они происходили в такую мало отдаленную от нас эпоху, как та, когда различные представители флоры и фауны имели не только родовые, но и видовые признаки, за немногими исключениями сохранившиеся и доныне; когда мы в эту, геологически новейшую эпоху должны допустить покрытие обширных материков сплошными покровами льда в снега, в несколько тысяч фут толщиною, допустить затем уменьшение ледников и покрытие страны водою на 500 ф. в Швеции и Норвегии, на 700 и даже 1400 ф. в Великобритании, покрытие водою такой обширной площади, как площадь Сахары, и т.д., и т.д.
Ясно, что такие обширные перераспределения суши и морей, такие колебания относительного уровня материков и моря, такие крупные климатические изменения не могли остаться без влияния на распределение по земной поверхности флоры и фауны, на группировку органических форм в их взаимные отношения. Мало того, отыскивая причины того распределения организмов, которое мы видим теперь, доискиваясь до причин, вызвавших зарождение и распространение человеческих племен данного типа в данной местности, и обусловивших направление, принятое их культурою в доисторические времена, мы неизбежно найдем, что не только значительная доля причин, обусловивших теперешнее распределение современной флоры, фауны и человеческих племен, но именно самые главные причины этого распределения должны быть отыскиваемы в физико-географических изменениях, происходивших в течение длинного ледникового периода. Не место было бы здесь приводить примеры такой зависимости; быть может даже, наука слишком мало еще сделала на этом пути, и приведенные примеры все-таки далеко не выказали бы истинного значения ледникового периода для физической географии настоящего. Мне известны только разрозненные частные попытки привести в связь эти два явления, именно: в иностранной литературе — некоторые места в «Происхождении видов» Дарвина и так часто цитируемый Ляйэллем «Introductory Essay on Flora of Australia» Гукера; в русской литературе — некоторые весьма дельные обобщения г. Северцова и заслуживающее весьма серьезного внимания исследование г. Богданова «Птицы и звери черноземной полосы Поволжья». Но нет сомнения, что дальнейшие исследования на этом пути обещают много в высшей степени плодотворных результатов; сочинение, широко охватившее этот вопрос, наверно составит эпоху в науке. Но появление такого сочинения возможно будет только тогда, когда мы в состояния будем строго разграничить различные фазисы ледникового периода в различных частях северного полушария; когда мы укажем границы сплошных ледниковых покровов в Скандинавии и на севере России, когда мы, хотя в общих чертах, укажем границы арктических морей, изменения, происходившие в их температуре и солености (на основании ископаемой фауны), их течениях (по разносу валунов) и т.п.
Ясно, что до такого положения науки еще очень далеко. И среди многих причин, замедляющих разработку истории земного шара в ледниковый период, занимает весьма видное место трудность разграничения явлений, которые следует приписать на долю ледников — сплошных или местных, — от тех, которые приходятся на долю льдов, плавающих в арктических морях, окруженных закованными льдом берегами. В самом деле, если сплошная полировка и изборождение скал на таких громадных площадях, как Скандинавия, Финляндия, острова Финского залива и Эстляндия, не могут быть иначе объяснены, как покрытиями этих стран сплошными покровами льда, наподобие грёнландского, то существуют целые разряды явлений, целые группы наносов, которые могут быть одинаково приписаны как сплошным ледниковым покровам, так и плавающим льдам. Самый факт разноса валунов, песков и грязи плавающими льдинами полярных стран в настоящее время, и особенно способ отложения разносимого ими наноса, так мало исследованы, что теория ледниковых покровов только крайне медленными шагами могла вытеснить теорию плавающих льдин и завоевать себе прочное место в науке. К разряду таких спорных образований, одинаково объяснимых как теориею ледников, так и теориею арктических морей, принадлежат озы.
Оз (ås, во множ. числе åsar) слово шведское; но равнозначущего ему в русском языке я не знаю, a потому продолжаю употреблять его. Так называют в Швеции длинные, узкие хребтики, с узким гребнем и большею частию с ясно выраженными склонами, состоящие из наносов. Длина их может быть от нескольких верст до нескольких десятков, иногда — до сотни верст, ширина — в несколько десятков или сотен, редко тысяч фут, высота (относительная) — от десятка до двухсот фут. То же название встречается и в Финляндии, не только в научных исследованиях, но и в съемках, — даже в общежитии. Для выражения того же понятия может служить в финском языке и слово harju (Punkaharju — свиной хребет), но оно мало употребительно. Наконец, в северных и северо-восточных частях Финляндии встречается слово selkä, для обозначения несколько сходных образований, причем оно, однако, прилагается безразлично и к узким горным хребтам, — напр. Manselkä и т.п.
Такие образования, весьма развитые в Швеции, где некоторые озы были прослежены более чем на сотню верст, очевидно должны были обратить на себя внимание исследователей, и Эрдман, бывший начальник геологической съемки, посвятил им значительное место в своем обширном сочинении о пост-плиоценовых образованиях, или образованиях четвертого периода (quaternaires) в Швеции. По его мнению, всякий оз состоит из окатанного галешника, песков и хряща, слоисто расположенных, и представляет береговой вал, отложенный прибоем волн арктического моря. Таким образом, положение озов показывает нам положение прежних береговых линий; и так как один и тот же оз, покрытый на юге слоями с морскими раковинами, можно проследить на север постоянно возвышающимся от уровня современного моря до высоты в 1400 ф., то, принимая объяснение Эрдмана, мы неизбежно должны принять, что страна, над которою теперь возвышается оз, в продолжение ледникового периода погружалась в арктическое море, по крайней мере местами, на эту последнюю величину, хотя морские раковины найдены пока только на высотах в 500 ф. Принимая же какое-нибудь другое объяснение озов, мы можем делать наши дальнейшие выводы, принимая понижение страны относительно уровня моря только в 500 ф. Легко понять, как различны должны быть наши выводы, смотря по тому, какую гипотезу мы примем в наших дальнейших умозаключениях.
Встретившись с озами в Финляндии, где они очень часто представляются в виде узкого гребня между двумя озёрами, наши исследователи пришли к другой, сходной гипотезе. Хотя погружение страны под уровень моря на 250–300 ф. не представляло бы ничего невероятного, ввиду гораздо большего погружения, доказанного присутствием раковин в других соседних странах. Куторга, Гольмберг и др. полагают, что озы, подобные Пунгахарью, могли образоваться вследствие встречного прибоя двух озёр.
Находя крайне трудным объяснить выбрасывание прибоем песка и камешков на высоту около 150 ф. (как на Пунгахарью), академик Гельмерсен в своем мемуаре o русском диллувие высказал предположение, что озы могут быть остатки общего слоистого диллувиального покрова, некогда покрывавшего всю страну и ныне размытого водами. Наконец, не раз была высказываема четвертая гипотеза, что озы суть ни что иное, как морены древних ледников.
Отнюдь не задаваясь здесь целью разбирать вероятность этих различных гипотез, я укажу только на те последствия, которые влечет за собою каждая из них.
Представьте, что составив себе некоторое общее понятие о характере Европейской флоры и фауны в период, предшествовавший началу ледникового, мы пытаемся связать современное распределение животных и растений с их распределением в тот период. Прежде всего является вопрос, каким физико-географическим изменениям подвергался север Европы в течение ледникового периода? Мы видели, что отвечает гипотеза Эрдмана. Прочие гипотезы требуют несравненно меньшего распространения арктических морей, и таким образом расходятся в представлениях о самом первом фазисе явления. Но для образования сплошного диллувиального покрова, до высоты около 400 ф. (такова абсолютная высота вершины Пунгахарью), покрова, распространявшегося на все те части, где мы ныне встречаем озы, — мы должны допустить на этой высоте существование почти непрерывного водного бассейна, положим, — озёрного для Финляндии. Пришлось бы допустить существование перемычек, удерживавших этот бассейн от стока в море, затем разрушение этих перемычек размыванием, и, наконец, размывание диллувия, — размывание столь продолжительное, что с ним едва ли может сравняться размывание Уэльда. Геологии нечего, конечно, останавливаться перед продолжительностью ее периодов, и такое размывание не могло бы представлять ничего невероятного, но вы видите, как изменяются все дальнейшие выводы при этом новом допущении.
Принимая гипотезу встречного прибоя, мы, по-видимому, не имеем уже надобности в таком обширном водном бассейне; но мы должны допустить чрезвычайно продолжительный озёрный период, для отложения таких обширных береговых валов, как те озы, которые мы видим теперь. Мы должны допустить также обширные размеры водоёмов, для соответственного увеличения силы прибоя у их берегов. Далее, так как на вершине Пунгахарью и других озов мы находим валуны в 1½–2 сажени длиною, на высоте в 100 и более фут над уровнем соседних озёр, то мы опять должны допустить повышение уровня этих озёр на названную величину, ибо не можем иначе объяснить себе присутствие таких валунов на вершине озов, как путем отложения их льдами на мелях или путем выбрасывания камней льдом на берег, — но в таком случае — на высоту лишь нескольких фут.
Наконец, допуская гипотезу морен, мы должны увеличить до громадных размеров продолжительность периода отдельных ледников, следовавшего за сплошным ледяным покровом, и это увеличение произойдет соразмерно на счет продолжительности озёрного периода; не менее должны мы увеличить период уменьшения и таяния этих отдельных ледников.
Словом, оба элемента явления, — его различные фазисы и продолжительность каждого фазиса, окончательно изменяются и расходятся в разных направлениях, смотря по тому, какую из названных гипотез мы примем для объяснения озов. Невозможно было бы прослеживать здесь в частностях дальнейшие выводы из этих различных гипотез. Некоторые из них читатель выведет сам. Но для примера я сошлюсь на одно место из «Древности человека» Ляйэлля. Читатель увидит, как изменились бы выводы автора, если бы он считал валуны, лежащие на вершине оза в Упсале, составною частью ядра, т.е. морены, a не занесенными на поверхность берегового вала плавающими льдами [3].
Вполне сознавая всю неполноту и отрывочность этих летучих заметок, я полагаю, однако, что они несколько оправдают в глазах читателей «Известий» интерес, приписываемый мною изучению финских озов. Перехожу теперь к моим наблюдениям.
Как я упомянул уже выше, первые, вполне ясно выраженные озы попались мне у Хвиттиса (Hvittis); затем я имел возможность наблюдать их вплоть до села Рауталямпи (Rautalampi), т.е. до 62⅔° c.ш. и 3½° з.д. от Пулкова (по карте Альфтана), — другими словами, на всем том протяжении, где дорога идет по юго-восточному склону вышеупомянутой возвышенности. Не перечисляя всех случаев, где я наблюдал внутреннее строение озов, я скажу только, что такие случаи представлялись нередко, потому что озы дают прекрасный материал для дорог, который часто вывозится за десяток и более верст.
Маленький оз у Хвиттиса особенно характерен, — я с него и начну. Это село лежит при впадении реки Лойма (Loïmajoki) в большую реку, — вернее, цепь озер, кончающуюся рекою Кумо у Бьёрнеборга, — другими словами, оно лежит на соединении двух больших долин, сходящихся здесь — одна с с.-в., другая с ю.-в. Оз проходит вдоль возвышенностей, окаймляющих, по левому берегу, юго-восточную долину р. Лойма. Направление его N 50–56° W. Я проследил его более версты; затем его пересекает понижение, за которым он, однако, снова показывается и тянется в том же направлении. Высота его от 4 до 6 м, иногда до 10 м над уровнем долины, ширина — около 60–80 м. Параллельно ему идет, в 100–150 м (50–75 саж.) от него, другой оз, длиною не более версты, того же состава. Еще западнее, в таком же расстоянии, тоже параллельно обоим озам, идут склоны возвышенностей, состоящих из твердых горных пород, окаймляющих долину р. Лойма. Отличительная черта здешнего оза (я говорю только о первом, который глубоко и широко раскопан для добычи хряща) то, что он состоит исключительно из наноса; таким образом, он резко отличается от Пунгахарью и Онежских сельг, и вполне подходит под шведские озары.
Оз у Хвиттиса состоит почти весь из типичного ледникового угловатого щебня (krossstensgrus), т.е. из угловатых обломков горных пород, самых разнообразных величин, смешанных с мелко растертою, желтою мучнистою пылью и с валунами, достигающими до 8 м (9 ф.) по одному измерению. Это образование неслоинсто; оно составляет главным образом, оз и встречается до самой его вершины. На склонах оз покрывается небольшою толщею слоистых песков и окатанного хряща, наслоенных наклонно, в обе стороны. Профили оза и образцы различных наносов я представлю при итоговом отчете.
Опуская разные частные замечания, я должен признать, что оз у Хвиттиса есть ничто иное, как боковая морена ледника, сползавшего по долине р. Лойма. Когда ледники начали таять и значительно уменьшаться, то страна, очевидно, стала покрываться озёрами (часть их сохранилась и доныне), и прибой озера, покрывшего аллувием равнину Хвиттиса, отложил слоистые аллувиальные пласты на склонах существовавшего уже оза; следовательно, рассматриваемый оз есть морена, отчасти увеличенная с боков наклонными слоями песка и хряща.
Такой же характер имеют и все прочие озы, которые я видел до сих пор.
Если спускаться из Таммерфорса к ю.-з. по озерам Куло н Раута (Kulovesi и Routavesi), то видно, что у села Тюрвиса (Tyrvis) долина этих двух узких озер вдается, при устье рч. Юлистен (Ylistenjoki), к ю.-в., чтобы захватить озерко того же имени [4]. В этом углублении, где дорога из Або в Таммерфорс делает дугу к югу, можно проследить целую группу холмов эллипсоидальной или линейной формы, вытянутых в направлении N 75° W. Дорога сперва огибает их, а потом идет по одному из этих холмов. Один из них раскопан и представляет обнажение до 30 ф. высоты. Он весь состоит из ледникового щебня, весьма типичного: некоторые плоские камни имеют одну сторону отполированную и изборожденную, тогда как другая сохранила шероховатый излом, свойственный сланцу и т.д. У подошвы его располагаются пески, наклонными пластами, и серая слоистая глина, причем горизонтальные слои глины покрываются наклонными слоями песков.
Весьма развитой оз встречается также в окрестностях Таммерфорса. Уже в 2 верстах от последней станции перед городом (Haavista), он является ясно и хорошо выраженным. Полного развития он достигает у церкви Бирккала (Birkkala), где он поднимается до высоты около 30 м (100 ф.). Затем он идет грядою между озёрами Нэси и Пюхэ (Näsi- и Pyhäjärvi). На всем этом протяжении оз сохраняет тот же характер, т.е. состоит из ледникового угловатого щебня, покрытого толщами песков. Эти пески, желтые, серые и белые, перемежаются со слоями хряща и иногда крупной окатанной гальки (rullstensgrus). Пески достигают высоты 25,6 м (84 а. ф.) над теперешним уровнем Пюхэярви. Если переправиться у Таммерфорса через пролив, у пароходной пристани, пониже порогов, то здесь видно большое обнажение в песках и глинах. Пески перемежаются здесь бесчисленными слоями с серыми глинами, которые, наконец, покрывают их; эти пески представляют береговое отложение, судя во слоям с волноприбойными знаками (ripplemarks). Ледникового щебня в этом обнажении, достигающем только 10 м (30 ф.) относительной высоты, не видно; видны только слоистые пески в глины — чтò, вероятно, и подало г. Вику повод сказать, что здесь очевидно, что озы образованы или прибоем морских волн, или реками, а не ледниками [5].
Тот же оз можно проследить с небольшим перерывом еще далее, на восток от Таммерфорса. Я проследил его до Пелькенэ (Pälkäne), где он, однако, еще не кончается, а идет, по-видимому, далее в в.-ю.-в. направлении. Сперва он мало заметен, но потом смело поднимается до высоты около 26 м (75 ф.), причем сохраняет тот же характер, что и к западу от города. Затем он снова исчезает на дороге. Но за станциею Мэндю (Mändy), т.е. верстах в 10 от города, вплоть до ст. Хютнярки (у села Кангасаля) в даже до Пелькенэ он выступает совершенно определенным, ясным озом, между двумя озерами. В некоторых точках он достигает высоты 35 м (115 ф.) над уровнем озёр и при этом гребень его на вершине не шире 10–15 м (6–7 саж.). Если Пунгахарью славится своею красотою, то оз у Кангасалы (Kangasala ås) едва ли во многом ему уступит. Те же широкие виды на озёра, с тою только разницею, что берега Пунгахарью не заселены, а здесь мелькают деревни, крылья ветряных мельниц из-за леса и т.д. Самый кругозор здесь шире, так как вид открывается не в одну какую-нибудь сторону, через узкую просеку, а широко во все стороны. Что же до леса, которым покрыт оз, то его растрепанные сосны, выступающие из густого нерасчищенного подлеска, на мой взгляд, гораздо красивее расчищенного казённого леса на Пунгахарью. Здесь имеется также павильон на высоком месте, но узнал я о нем только когда вернулся из поездки вдоль по озу, на станции Пелькенэ.
Не менее интересен оз в геологическом отношении, и для геолога он представляет гораздо больше интереса, чем Пунгахарью, так как здесь встречается гораздо более обнажений — ям, вырытых для добычи хряща. Да и по многим причинам он гораздо поучительнее. Во-первых, он далеко не на всем протяжении идет между двумя озерами, местами он проходит по волнистой стране, и таким образом простота объяснения оза ныне существующими силами здесь теряется. Во-вторых, он представляет неопровержимые доказательства того, что он образовав не водою. Ледниковый хрящ появляется во многих местах на его вершине, — куда не достигают пески. Кроме того, если на Пунгахарью можно не заметить большие валуны, лежащие на вершине оза, или не обращать на них внимания, то здесь это невозможно. Они показываются беспрестанно и напоминают о себе на каждом шагу. Валуны в 0,6 и 0,7 м (2 и 2,3 ф.) попадаются на вершине непрерывно, а валуны в 2–3 м длины (7–10 ф.) встречаются очень часто. Они настойчиво говорят естествоиспытателю: «морены — или плавающие льды, — но уж отнюдь не прибой». С некоторою натяжкою можно еще, пожалуй, допустить выбрасывание прибоем песка или хряща на 100 ф. высоты, и то только потому, что нельзя доказать невозможности противного; но выбрасывание прибоем таких валунов очевидно невозможно. Наконец, присутствие ледникового щебня с изборожденными камнями на вершине оза и песков — только на склонах, безапелляционно решает вопрос относительно гипотезы прибоя. Остаются морены или плавающие льды. По многим причинам, изложение которых завело бы меня слишком далеко, — а я и так уже порядочно места занял в «Известиях» —я признаю оз Кангасала — мореною, на склонах которой озёра отложили значительные толщи песков и глин.
За Кангасалою дорога идет по пересеченной местности, густо поросшей лесом, но и гораздо менее заселенной. Возвышенности повсеместно покрыты здесь ледниковым щебнем и множеством крупных валунов; долины заполнены большею частию серыми глинами.
Оставляя в стороне некоторые маленькие, но довольно поучительные озы, упомяну только об одном большом озе, который виден на пути от села Корпилакс к городу Ювескюле. Он достигает высоты от 18 м (60 ф.) до 36 м (118 ф.) над уровнем озер Пэйене (Päjäne) и имеет тот же характер, что и оз Кангасала.
Наконец, я скажу еще об озах у Ювескюле; здесь характер их, как и следовало ожидать, заметно изменяется. На склонах также встречаются слоистые пески в глины, превосходно обнаженные в большой выемке у города, но зато, начиная с половины высоты, поверхность оза оказывается покрытою несметными массами громадных и разнообразнейших валунов. Таким образом, насколько можно судить заочно, они приближаются к типу озов, описанному ак. Гельмерсеном под именем оза у Ловизы (Ср. Studien über die Wanderblöcke etc., p. 86, рис. 35). Округленные ли это валуны, или нет, — этого нельзя сказать. Из рисунков будет видно, что есть всякие, — и совершенно округленные, и совершенно остроугольные, и валуны с обтертыми только углами, — последние, впрочем, преобладают. У одного и того же валуна одни углы округлены, другие чуть не совсем острые. Валуны перемешаны на вершине с угловатым щебнем (krossstensgrus); в песках тоже изредка попадаются большие валуны, эти почти совершенно округлены. Наилучше развитый оз идет здесь с северо-западной стороны города в направлении к северо-востоку, — как и следовало, впрочем, ожидать, взглянувши на гипсометрическую карту, если считать этот оз мореною. Высота его в высшей точке 54 м (177 ф.) над уровнем озера Цейене, т.е. эта точка достигает около 137 м (450 ф.) абс. высоты. Пески (с волноприбойными знаками) достигают только 42 м (140 ф.) над уровнем того же озера, или 25 м (80 ф.) над подошвою оза.
Затем озы исчезают в гористой стране между Ювескюле и Куопио, и только не вполне ясно выраженные, появляются между Рауталямпи и Суоненйоки, именно небольшой оз, имеющий почти западно-восточное простирание, у Рауталямпи, и несколько озо-подобных широких гряд у Суоненйоки.
Таковы некоторые наблюдения; теперь — выводы. Уже из всего сказанного выше видно, что осмотренные мною озы в западных частях Финляндии состоят из неслоистого, угловатого ледникового щебня (krossstensgrus), покрытого на склонах слоистыми толщами песков и глин, водного (по всей вероятности озерного) происхождения. Таким образом, они не суть результат прибоя волн; прибой мог только увеличивать в ширину существовавшие уже гребни, отлагая наносы по бокам готовой уже болванки. Гипотеза прибоя могла возникнуть только вследствие недостаточного наблюдения, при знакомстве с одними внешними покровами озов. Утверждать же, что какой-нибудь из упомянутых выше озов образован прибоем, значит делать такое же ошибочное заключение, как если бы мы стали утверждать, что гребень из кристаллических сланцев, на склонах которого прибой также отложил толщи песков и глины (встречаются и такие случаи), тоже произошел вследствие прибоя волн.
Остается признать, что ядро этих озов, состоящее из ледникового щебня, существовало раньше, чем началось действие прибоя, — что оно определило положение и направление оза. Но ядро это могло произойти только двояким путем: или оно есть морена древнего ледника, или оно отложено плавающими льдинами. Вторая причина также скоро устраняется. Озы западных частей Финляндии отлагаются не на складках горных пород; они появляются среди равнин и не представляют кристаллического ядра, как напр., Пунгахарью. Они следуют долинам, — явление, сколько мне известно из «Qvartära bildningar» Эрдмана, замечавшееся и в Швеции, — и появляются нередко вдоль склонов гор, окаймляющих долины. Они часто согласуются с направлением шрамов и появляются в таких местах, где не было, или не видно, причин образованию мелей арктического моря. Есть еще несколько причин, но я воздержусь пока от их изложения.
Остается только третье объяснение, и я прихожу к заключению, что остовы осмотренных мною озов суть морены. Боковые поверхностные слои отложены прибоем — по всей вероятности — озер. Так как причину происхождения этих озов следует искать не в той причине, которая увеличила существовавшие уже ранее готовые озы, а в той, которая образовала эти первые ядра озов, то я утверждаю, что осмотренные мною озы западных частей Финляндии суть морены, увеличенные впоследствии слоистыми отложениями на их склонах.
Весьма вероятно, даже несомненно, что существуют такие озы, которые возникли из рифов, вследствие прибоя (как это описывает г. Шмидт, т.е. под углом к береговой линии), но таких я еще не видал. Весьма вероятно также, что такие озы, если они начали отлагаться не на кристаллической болванке, не достигнут развития озов-морен. Гораздо менее вероятно, хотя тоже возможно, существование таких озов, которые возникли как береговые линии, т.е. параллельно берегу (как это допускает Эрдман), — но таких я тоже не видал в Финляндии, — да не видал и в профилях самого Эрдмана, где несмотря на отрицание им различия между ядром и мантиею, все профили указывают на такое различие; везде видно неслоистое ядро и слоистый покров.
Изучение озов наводит еще на несколько любопытных частных вопросов. Некоторые мелкие факты строения внешнего покрова я до сих пор еще не мог себе объяснить. Но — довольно. Я должен еще рассказать о попытках отыскания ископаемых раковин. Таких мест, где они встречаются, мне известно было три. Одно — близь Ювескюле, упоминаемое Гольмбергом. После долгих расспросов и розысков в Ювескюле (не могу не поблагодарить тех лиц, которые приняли в этих расспросах самое живое участие), мы узнали, кем сделано было сообщение об этих раковинах (образцы не были присланы). Я поехал на место, ездил верст за 20 по окрестным озерам к указанным мне лицам, — и нашел — очень любезное финское гостеприимство; раковин же не оказалось. После разных расспросов я пришел к убеждению, что сообщение, упоминаемое Гольмбергом, было следствием недоразумения. Другое место назвал мне хозяин станции в Хвиттисе. Он утверждал, что ископаемые раковины встречаются в Эура (Eura), в Абоской губернии. Хотя Эура лежит недалеко от Хвиттиса, но так как туда только что проехал г. Вик, специально занимающийся исследованием ю.-з. части Финляндии, то он, конечно, осмотрит залежь, если она существует. Третье место, указанное мне в Тавастгусской губернии, я осмотрю на обратном пути.
Также безуспешны были и мои попытки найти каменные орудия. Жители знают повсюду o «громовых стрелах», но место нахождения их не могут указать. Некоторые попытки приобрести эти орудия (впрочем, не очень настойчивые, так как я придаю мало цены разрозненным экземплярам, которых местонахождение не исследовано геологически) остались без успеха.
Теперь я еду в Каяну, и из Каяны вернусь в Куопио. Мне хочется осмотреть диллувий в более возвышенных и в более гористых частях Финляндии. Уже и теперь появляются любопытные различия. Но об этом до следующего письма.
1. Bidrag till Finlands Naturkånnedom, Etnografi och Statistik, 4-de Häftet, 1858.
2. Bidrag till kännedom af Finlands Natur och Folk., 11-te Häftet, 1868. II.
3. Древность человека, изд. Ковалевского, 1864, с. 229.
4. См. Finlands karta i 6 Sektioner, utgiften af Landtmäteri Öfterstyrelsen или карту г. Гюльдена.
5. Bidrag till kännedom af Finlands Natur och Folk, 11-do Häftet, p. 66.
Известия Имп. Русского геогр. о-ва. — 1871. — Том VII, № 7. — Отд. II. — С. 354–360.
Куопио 19 (81) августа 1871 г.
Вчера вечером я вернулся из Каяны, и спешу сообщить Географическому Обществу о моих занятиях, со времени отправки последнего письма:
Прежде чем отправиться в Каяну, я экскурсировал еще в окрестностях г. Куопио, и ездил на пароходе за 60 верст, в Туовилянлакс. Так называют одну почтовую станцию, близь одного небольшого водопада, лежащую к с.-з. от Куопио, в с.-з. углу озера Манипкасельке. Здесь построили довольно большой домик, и туристы приезжают сюда посмотреть на водопад; пароход ходит сюда ежедневно из Куопио. Туовилянлакс с его высоким, но весьма маловодным водопадом не представляет, впрочем, большого интереса для геолога, и еще менее — для туриста. Но мне рассказывали про большую пещеру в скале, и я считал своею обязанностью посетить ее. Пещера, в стране, где нередко находят каменные орудия, могла оказаться очень любопытною, при внимательной раскопке. Она оказалась, однако, не более как щелью в гнейсе, заполненною сверху обломками скалы — и весьма неудобным жилищем, даже для наших невзыскательных предков. Впрочем, так как день был жаркий, а в этой щели встречаются несметные массы плоских камешков расколовшегося твердого гнейса, то мне казалось, что такая прохладная щель была бы весьма удобным местом для выделки каменных орудий, и я в двух местах раскопал, при помощи рабочего, рыхлую землю, наполняющую пещеру вплоть до твердой породы. Но каменных орудий не нашлось; попадалось, правда, несколько камешков весьма странных форм, но искусственное их происхождение весьма сомнительно. Пришлось удовольствоваться отрицательным результатом.
На пути из Куопио в Каяну мне не приходилось сделать таких наблюдений над диллувием, которые могли бы составить, независимо, предмет особого письма; все наблюдения большею частию сравнительные. Некоторые из них касаются озов, но я сегодня умолчу об них, отчасти боясь упрёка в озомании, отчасти чтобы не слишком удлинять письмо; другие имеют более общий характер, — ими я и ограничусь.
Куопио лежит на берегу озера Каллявеси, имеющего всего 275 шв[едских] ф[утов] абсолютной высоты. Переправившись в 4 верстах от города через это озеро, вы скоро начинаете довольно круто подниматься в гору и скоро достигаете высот свыше 400 ф. Но уже верстах в десяти от переправы, горы (если можно так выразиться) отходят вдаль, и дорога идет по довольно ровной местности. Такой ровный характер местность сохраняет на значительном протяжении; дорога пересекает, конечно, много неровностей, иногда очень круто поднимаясь на них, но вообще местность имеет более ровный характер, чем можно было бы ожидать, зная что различия в высотах отдельных точек, на этом протяжении, значительно больше, чем в других, более южных местностях. Такой же характер сохраняет дорога на всем протяжении до Каяны. С приближением к Каяне приходится подниматься на довольно значительные высоты, в 700—800 ф. абс. высоты; но даже поднявшись на эти высоты, вы нередко видите вокруг себя на некотором протяжении ровную, волнистую поверхность. Или же, пересекши несколько гористую полосу, причем приходилось круто подниматься в гору, вы снова вступаете в волнистую местность, мягкие, округленные очертания которой прямо выдают ее аллувиальный характер. Таким образом, контрасты высот в стране вообще стали гораздо больше, колебания высот происходят в более широких размерах, чем прежде, а тем не менее, в отдельных своих частях, на малых протяжениях, местность представляет менее пересеченный характер, чем, напр., в некоторых местах между Ювескюле и Куопио, где, однако, нет горных гряд, возвышающихся за 600 и 700 фут. Смотря на карту высот, можно было бы думать, что тут-то, при подъёмах от 300 до 700 ф., встретятся массы обнажений, узкие долины и т.п. Ничуть не бывало. Подъём происходит в несколько приемов, и волнистый, аллувиальный характер местности пропадает лишь ненадолго. Затем, если сравнить пашни окрестностей Нишлота с здешними пашнями, то странным кажется, что здесь гораздо менее камня, чем в тех местах; можно было бы ожидать совершенно противного, с приближением к более высоким частям страны, и к местам, где сменяемость различных высот происходит быстрее.
Впрочем, округленные волнистые очертания, которыми пашни и холмы часто спускаются к озёрам, — а маленьких озерков здесь очень много, — скоро обнаруживают причину кажущейся аномалии; внутреннее строение почвы подтверждает предположение. В самом деле, здесь вы чаще встречаетесь с высохшими озёрами, с толщами аллувия, сглаживающего прежние неровности почвы. Так и следовало, впрочем, ожидать a priori. После сплошного ледяного покрова, когда начался период таяния ледяных толщ, страна, конечно, должна была покрыться массами озёр, как в северных, так и в южных, и в восточных частях; значительная часть этих озёр сохранилась доныне, и служит, как совершенно справедливо заметил Ляйэлль, косвенным доказательством ледниковой гипотезы. Но, как сама причина первоначального образования озёр (таяние ледников), так и сама внутренняя жизнь этих водоёмов, становятся причинами уменьшения озёрных бассейнов. Очевидно, однако, что это уменьшение должно начаться, и идти быстрее, в более высоких частях страны. Более возвышенные части страны опережают, в прохождении последовательных фазисов своей жизни, ниже лежащие местности; они уже пережили тот период, который последние еще переживают теперь; они, так сказать, более удалились от ледникового периода, чем ниже лежащие части страны. Действительно, высыхание озер должно начаться с более возвышенных частей. И теперь еще уровни озер несколько возрастают по мере удаления к северу, и это различие уровней есть, конечно, необходимое условие стока озер. Речки, которыми они сообщаются, постоянно размывают преграды, разделяющие озера, и верхнее озеро стекает в нижнее; понижение его уровня происходит на счет повышения уровня нижележащего озера; или же, заполняясь аллувием, вносимым в озеро речками, оно несколько повышается, чтобы с тем большею силою прорвать преграду, удерживающую его уровень на бòльшей высоте, чем уровень соседнего озера. Такой процесс происходит и ныне, на наших глазах, в средней и южной Финляндии, где частию искусственно, частию вопреки желанию человека, происходит такое переливание верхних озёр в нижние (напр., Хэйтиэнен в Пюхесельке). Ясно, что при таких условиях, мы должны находить (в период уменьшения озёр, который мы переживаем), в вышележащих частях страны — более высохших озёр, следовательно — большее количество маленьких озерков, прудов и менее больших озер, — более аллувиальных площадей, более сглаженный характер местности. Мы это и видим. Посмотрите на подробной карте Финляндии, как мельчают размеры озер между Куопио и Каяною. Еще неизбежным следствием такого порядка дел должно быть, что уровни, на которых встречаются следы прежних озер, должны лежать выше относительно нынешних озер, в частях страны, более отдалившихся от ледникового периода. Когда я вычислю мои барометрические наблюдения, то можно будет сказать, подтверждает ли этот факт высказанное предположение. Весьма любопытно было бы также рассмотреть жизнь страны озера, в связи с населением; но и данных мало, да и писать пришлось бы много. А мне хотелось бы сделать еще одно замечание.
Несколько лет тому назад я отстаивал тезис, что и Восточная Сибирь переживала ледниковый период, — что и там существовали ледники в тех горных странах, где теперь нет и следа этих ледяных рек, и т.д. Как известно, весьма авторитетные путешественники утверждали, что в Сибири, начиная от Урала, нет следов такого периода, причем они ссылались на целый ряд отрицательных доказательств, — отсутствие шрамов, отсутствие бараньих лбов, морен. Имея в руках изборожденные валуны Олёкминской тайги, гранитные валуны на сланцевых скалах, замеченные А. Эрманом, и валуны Витимского плоскогория, я не придавал никакой цены отрицательным доказательствам. Сибирь слишком мало исследована, чтобы можно было бы утверждать отсутствие морен, а шрамы и полированные скалы, думал я, слишком непрочные свидетельства, чтобы можно было строить что-нибудь, основываясь на их отсутствии. Наконец, кроме недостатка исследований, сделанных в этом направлении, я старался объяснить бедность следов ледникового периода в Сибири предположением, что Сибирь переживала этот период ранее Европы (ледяной период в С. Америке, по-видимому, кончился ранее, чем в Европе). Но попавши в южную Финляндию, я был поражен обилием всевозможных следов ледниковых деятелей. В Выборге, не выходя из города, можно уже ознакомиться со всем арсеналом доказательств, обыкновенно приводимых в защиту ледниковой гипотезы: мы видели там и бараньи лбы, и шрамы, и полированные скалы (тут же есть, для сравнения, скалы, полируемые прибоем), и посаженные валуны (blocs perchés) в самых типичных положениях; наконец, Ф.Б. Шмидт обратил наше внимание на холмик наноса (у моста в Паппуля), который до внутреннему строению вполне напоминает морену. И такое богатство — на каждом шагу; что ни шаг — то новое доказательство. Хотя два, три положительных факта, конечно, имеют более веса, чем много отрицательных, но оставалось разъяснить причину, почему Финляндия представляет такое богатство всевозможных следов, а Сибирь — такую поразительную бедность.
Поездка в Каяну, если не дала прямого ответа на вопрос, то указала, по крайней мере, аналогию, подтверждающую всю недостаточность отрицательных доказательств. Выше я упомянул уже об аллувиальных покровах; ясно, что в таких местах следы ледникового периода исчезают. Но поднимемтесь в горы, перед Каяною. Обнажения твердой горной породы исчезают, пропадают и бараньи лбы; изредка, кое-где, выглянет довольно ровная поверхность скалы, но ее полировка исчезла, — шрамов нет и следа. Мне нужно было знать направление шрамов, — шрамы в высших, открытых точках страны гораздо любопытнее шрамов в низменностях, — но на всем протяжении от Куопио до Каяны можно было сделать лишь десяток или два подобных наблюдений, да и те — не в высших точках страны. Кругом видны мохнатые ели, с их бородатыми лишаями и мох, в изобилии. Он застилает всё, покрыв все камни подледниковых морен, и изредка, изредка попадется в лесу большой валун, — да и его легко не заметить, из-за темной густой зелени елей. А между тем есть миллиарды валунов, — целыми грядами сложены они вдоль дороги, и эти гряды собраны на полосе сажени в две шириною; в выемках, выкопанных возле дороги, выступает всюду ледниковый щебень. Но всё покрыто мохом; нужно было проложить и чинить дорогу, чтобы обнаружить эту черту строения. Засыпьте мысленно эти выемки, уничтожьте дорогу и дайте пройти нескольким тысячам лет (быстрота зарастания мхом должна прогрессивно возрастать), — и вы получите геологически чисто сибирский ландшафт. Изредка из-под мха будет выступать валун (теперь один из наибольших), и так как наибольшие валуны суть те, которые принесены из наиболее близких мест, то эти, единственно-доступные наблюдателю, валуны окажутся даже из одного и того же гранита или гнейса; в высших частях страны исчезнут последние, и теперь уже неясные, шрамы: вечно влажная подушка мха, с ее химическими растительными процессами, как видно, более уничтожает шрамы и полировку, чем прибой волн или влияние атмосферы (шрамы, как известно, очень хорошо сохраняются под водою). Словом, я глубоко убежден, что если бы естествоиспытатели были знакомы только с этими, возвышенными частями Финляндии, не зная береговой полосы, то они точно так же отрицали бы существование ледникового периода в Финляндии, как и в Сибири (конечно, если бы не было искусственных обнажений).
Но дорога спускается с гряды, которую она должна пересечь, прежде чем достигнуть Каяны, быстро скатывается тележка с крутого склона одной морены и медленно всползает на следующую, параллельную ей (что это действительно морены — о том говорят выемки); наконец путник вступает в прибрежья большого озера Улео, лежащие на высотах около 400 ф., и тут снова, разом появляется всё, — и бараньи лбы, и шрамы, в валуны, — всё, чего он напрасно искал в высших точках.
Таков факт, подрывающий силу отрицательных доказательств в Сибири. Следовало бы объяснить его; но чтобы не заходить слишком далеко, я ограничусь только указанием, с одной стороны, на климатические влияния, более разрушительно действующие на бòльших высотах, с другой стороны — на размывание. В самом деле, чтобы обнаружить бараньи лбы и шрамы, необходимо, чтобы сила воды снесла толщи ледникового щебня и валунов, покрывающие горы; иначе эти рыхлые толщи покроются ягелями и мхами и, при благоприятных климатических условиях, через некоторый промежуток времени, следы ледников станут редкими и неясными. Следовательно, нужно обширное смывание (dénudation), т.е. сила воды. Там, куда она не достигала, вследствие значительной высоты страны, или там, где страна, пребывавшая под водою, успела покрыться толщами аллувия, там следы ледников или исчезнут, или скроются от наблюдателя. Наиболее ясно они будут, следовательно, выражены в местах, которые в сравнительно недавнее время были береговою полосою.
Этим я пока я ограничусь, прибавив только, что окрестности Каяны представляют много случаев для изучения морен, т.е. одного из лучших доказательств покрытия страны льдом, а не арктическим морем.
Из Каяны я ездил еще в ближайший приход, Пальтамо (Раltamo), т.е. к берегу озера Улео (Uleå träsk). На берегах его так и пахнуло севером: холодный северный, весьма свежий ветер нагонял на берег зеленовато-серые волны; целая гряда камней, расположившаяся вдоль берега, свидетельствовала о переносной силе льда; некоторые камни действительно недавно принесены сюда льдом. И это озеро (116 м = 377 р. ф. абс. высоты) уменьшается, и уровень его понижается. Прежде берег его лежал на целых 56 м (184 р. ф.) выше теперешнего уровня.
Сегодня я еду далее, в С. Михель, через приходы Леппавирта и Иоройс.