П.А. Кропоткин

ПОЕЗДКА В ОКИНСКИЙ КАРАУЛ

Записки Сибирского отделения
Императорского Русского географического об-ва. 1867. Кн. 9/10.

В прошлом году в «Северной пчеле» [1] появилось известие о замечательных водопадах на р. Оке, впоследствии подхваченное и другими журналами. Корреспондент положительно обозначал место водопадов (близь Окинского караула), утверждал, что один из них должен превзойти все водопады в мире, так как вода падает с высоты, может быть, 100 саж. в Оку, и прибавлял, что даже рисунки этого замечательного водопада были сообщены г. Черепановым в «Иллюстрацию», но неизвестно почему не напечатаны.

Сибирскому Отделу [Русского Географического общества] желательно было узнать, действительно ли так велик этот водопад, и потому мне было поручено отправиться в Окинский караул, измерить высоту падения воды в Окинских водопадах и составить подробное их описание. Вместе с тем мне поручалось осмотреть и срисовать надписи на береговых утесах Оки, о которых сообщал один из наших сочленов М. А. Таскин.

С этою целью я отправился в Окинский караул, полагая провести в разъездах около 1½ месяцев, и, если окажется возможным, возвратится в Иркутск не по долине Иркута чрез Тункинский край, а по долине Оки до Зиминской станции, и потом по московскому тракту.

Проезжая по стране, не довольно хорошо известной, именно через Тункинский край, я старался вглядываться повнимательнее в то, что могло представиться интересного во время моих довольно быстрых переездов, и здесь сообщу то, что мне удалось заметить почти на лету, вдобавок еще при моих ограниченных познаниях в естественных науках.

Сделавши эту необходимую оговорку о характере предлагаемой статьи, перехожу к замечаниям, сделанным мною на пути в Тункинский край.

I. ОТ ИРКУТСКА ДО ТУНКИ

Байкальские горы. — Падь р.Култушной. — Илчи. — Предположения о первоначальном направлении Иркута. — Торская котловина. — Обнажения на Бычьей горе.

После холмистой местности и луговых равнин, где преобладают песчаники и раскинуты деревни: Максимовщина, Баклаши и др., жители которых живут хлебопашеством, сбытом пеньки, овощей и проч., как и во всех подгородных деревнях, едущий в Тункинский край углубляется более и более в холмистую и далее гористую страну, где видит сперва обнажения преимущественно известняков и древнего красного песчаника, и среди которой на берегах Иркута из гор выказывается деревня Моты. Хлебопашество уже идет плоховато, случается по временам, что хлеб гибнет от морозов, и население приискало себе средства пропитания в лесах, покрывающих все окрестные горы. Лес плавится в Иркутск, где находит себе выгодный сбыт при постоянных постройках в городе.

Но за Мотами до Култука вы углубляетесь уже в совершенно гористую страну Байкальских гор. Тут вы уже не встречаете мощных пластов аллувиальных формаций, а находите их только образующимися на дне узких горных долин. Горы высоки, подъемы круты, пади узки и на дне их шумят горные ручьи. Только вблизи Мот вслед за древними красными песчаниками попадается еще глинистый сланец, но плотного слитного сложения, подвергнувшийся действию метаморфизма и делящийся на ромбоидальные куски, равно как и все остальные слоистые, но метаморфизованные породы, попадающиеся за Мотами. Далее уже видите только гнейсы, прорезанные гранитами, сиенитами и жилами белого и серого кварца, и в одном только месте — роговообманковый сланец. Гнейсы все могут отчетливо делиться на параллельные слои из чистых кварцевых зерен вперемежку с зернами желтоватого полевого шпата и листочками слюды. Граниты чрезвычайно разнообразны, начиная от крупнозернистой смеси темно-красного полевого шпата в смеси с дымчатым кварцем и редкими следами слюды, и кончая самым мелкокристаллическим гранитом, изобилующим слюдою.

Эти гнейсы, вперемежку с гранитами и жилами кварца, тянутся вплоть до Култука; они занимают огромное пространство, так как простираются и по берегам Иркута верст на двенадцать от Куликова ключа до р. Зазари [2], а здесь по Тункинскому тракту встречаются повсеместно на протяжении 30 верст.

По этим горам, на которых так трудно поддерживать дорогу, так как горные ручьи ворочают громадные массы каменьев и деревья, преимущественно растет лиственница и образует непроходимые чащи, покрывающие каменисто-мшистые вершины высоких гор, а вблизи берегов Байкала путника охватывает холодный ветер, который объясняет, почему еще 14 мая вблизи Култука можно встретить багульник в цвету.

Из Култука мы направились по пади речки Культушной в Тунку. Падь широка и болотиста, везде под ногами сочится вода, а хребты по берегам р.Культушной представляют обнажения сперва кремнистого сланца, очень плотного мелкокристаллического сложения, темно-серого цвета, и глинисто-известняковистого сланца, серовато-зеленого цвета. Затем переваливают через невысокий хребтик в падь ключа Ильчи.

Здесь я на несколько времени остановлю внимание читателя: Меглицкий [3] сделал предположение и подтвердил его фактами, что некогда истоки Нижней Ангары были вовсе не в Байкале, а в вершинах Иркута, т.е., собственно говоря, ветви Ангары от Байкала до Иркутска и не существовало, а тут протекал ключ, составлявший приток Иркута и имевший свою вершину возле Байкала на северо-западном склоне Байкальских гор. Впоследствии этот ключ, как почти всегда бывает, постепенно отступал в своих вершинах, промывал узкую гряду гор, отделявших его от озера; с другой стороны сюда присоединилось размывное действие Байкальских вод, и тут образовался прорыв, давший исток водам озера. Но относительно преобразований в направлении, которому мог подвергнуться Иркут, является еще одно предположение: не впадал ли он некогда, гораздо раньше образования Байкальского истока Ангары, прямо в Байкал прежде, чем промыл себе русло в Ильчинско-Мотском ущелье? На этот вопрос наводят следующие обстоятельства.

1) Неестественный поворот Иркута почти назад от того места, где в него впадает Ильча. При этом нужно заметить, что, вступая в ущелье, которое начинается от устья Ильчи, Иркут промывает себе русло среди очень твердых гнейсов [4]. Г. Бакшевич объясняет это обстоятельство тем, что тут Иркут направился по готовой трещине между отрогами Тункинских Альпов и отрогами Хамар-Дабана; но что оба берега Иркута составляют отроги одной и той же цепи, более чем вероятно, судя по тому, что в этом ущельи на обоих берегах встречаются буквально одни и те же породы, повторяющиеся в том же самом порядке на обоих берегах [5]. И, судя по двойному изгибу, делаемому тут Иркутом, можно предполагать, что, напротив, того, его воды сперва с большим трудом пробивали себе путь среди гнейсов, гранитов, диоритов, и только далее встретили более мягкую породу — известняки.

2) Присутствие крупной гальки, гранитов, гнейсов и других кристаллических сланцев на водораздельном хребте между двумя Ильчинскими ключиками, из которых один течет в Иркут, а другой — в Культушную. По определению г. Бакшевича, высота этого водораздельного кряжа составляет не более 8 метров (около 4 саж.) над уровнем Иркута при устье Ильчи; следовательно, полагая для Иркута падение от Тибельти по 3 метра (10 ф.) на версту, для устья Ильчи получим 390 м (1280 ф. [6]), а для водораздельного хребтика — 396 метров (1300 ф.). — Между тем, по определению г. Штубендорфа, высота его определена в 2258 футов. Такая громадная разница могла произойти, по-видимому, только оттого, что г. Штубендорф называет водораздельным то место, где дорога пересекает этот хребтик. Между тем оказывается, что седловина, т.е. низшая точка этого хребтика в вершине Ильчи, находится правее (если ехать из Култука), в версте или даже двух от дороги, и на самой дороге видно, что туда идет покатость. Этим только и может быть объяснено противоречие между показаниями г. Бакшевича и Штубендорфа, которые едва ли могли бы дойти до таких несходных результатов для одной и той же точки.

3) Обнажения у горы Синюшкиной (в 3–4 верстах от Култука), где размыта водою очень крепкая порода — кремнистый сланец, находятся на такой высоте (около 9 метров, 4½ саж.), куда воды речки Культушной не могли достигнуть, потому что это ничтожный ручеек, питающийся водою из болот очень низенького хребтика. Правда, Меглицкий открывал многие следы размывов на прибрежных утесах Байкала на высоте от 18–20 ф. над теперешним уровнем озера, которые объяснял понижением уровня Байкала, а болотистость пади тоже объяснял тем, что в ней некогда стояла вода Байкала во время высшего стояния его вод. Конечно, трудно было объяснить наполнение этой пади толстым и ровным слоем аллувиальных образований, осадками из вод самого озера, если бы в этом месте не впадало в него какой-нибудь речки. Но стоит вспомнить силу прибоя в Байкале, способную нагромождать громадные количества гальки даже после одной бури. Что же могло образоваться в течение длинного периода? Само собою тогда труднообъяснимо присутствие палеонтологических остатков, замеченное Меглицким.

4) Болотистость водораздельного кряжа и пади рч. Культушной и то обстоятельство, что Иркут, который успел выше промыть себе широкое русло среди гнейсов, гранитов, лавы, промыл себе только такое узкое порожистое ущелье от Ильчи до Мот в тех же гнейсах и известняках.

Все это, конечно, данные и рассуждения, недостаточные для решения рассматриваемого вопроса, но, располагая недостаточным количеством времени, отправляясь совсем за другим делом, наконец, расчитывая повнимательнее изучить местность на обратном пути, так как я почти не надеялся попасть Окою на Московский тракт [7], я не обратил достаточного внимания на местность и не могу представить нужных фактов; но весьма желательно бы было, чтобы будущие исследователи решили вопрос, на который я решаюсь только обратить их внимание. Для этого, конечно, необходимо будет точнее измерить высоту водораздела между Ильчами, изучить строение почвы в этом месте, положение осадков Иркута, т.е. не изменили ли они своего горизонтального положения от возможного поднятия этого хребтика и в таком случае постараться определить высоту обнажений в Синюшкиной горе над уровнем Байкала, и главным образом исследовать состав аллувиального наноса в пади рч. Культушной, т.е. есть ли в нем породы, встречающиеся в виде гальки в Иркуте (лавы), и речной ли это нанос, или образовавшийся от прибоя волн при постепенном отступлении Байкала. Скорее же всего приведет к решению этого вопроса изучение самого водораздела.

Исследование этого вопроса, быть может, даже покажет нам общее поднятие Байкальских гор вдоль северо-западного берега и убедит, что сила, поднявшая на высоту 5000 ф. пласты конгломерата вдоль западного берега [8], еще доныне не прекратила своего действия.

Но, оставляя область ничем не доказанных предположений, перехожу снова к своим путевым заметкам.

Переваливши через хребет между Ильчей и Большой Быстрой, где я встретил лишь граниты, вы спускаетесь к Быстрой, которая недаром заслужила свое название. Если только в хребтах выпадут дожди, то она невероятно скоро прибывает: ночуя на берегу ее, я видел, как прибывала вода, как она на моих глазах в несколько часов, остававшихся до вечера, прибыла на 1½ метра (около 2½ арш.) и к рассвету сбыла с такою же скоростью. Проехавши водораздельный хребет между Большой и Малой Быстрой, состоящий из сероватого мелкокристаллического известняка, поднимаясь с одного хребтика на другой, вы въезжаете в лесистую местность мешанных лесов, изрезанную оврагами и падями. Наконец, вы добираетесь до Торской котловины, где извивается и разбивается на несколько проток плавно текущий Иркут, и вы разом переноситесь в совершенно новую область. Перед вами совершенно ровная котловина, в 8–6 верст шириною и около 20 верст длины, составленная из наносов Иркута — из очень мелкой гальки и крупного песку, несомненно, доказывающая свое озерное происхождение в подтверждение и без того общеизвестного факта, что большая часть горных речек всегда образуется этим путем [9]. К югу идут волнистые, пологие предгорья Саяна, а к северу открывается тут уже красивая картина, начинаясь острою коническою сопкою, идет к западу ряд гольцов, с голыми скатами, покрытыми лишь россыпями, с глубоко изборожденными, резко зазубренными вершинами и глубокими морщинами, в которых белеют или сереют, смотря по переливам тени, глубокие еще снега.

А тут расстилается совсем иная жизнь: вместо больших глубоких падей и кристаллических сланцев является степь и гладкая поверхность наносного образования; после темных, низких, корявых лиственниц и кедров, утомлявших взгляд в окрестностях Култука, является рослая береза, толстая раскидистая сосна; после трудовой жизни байкальского рыбака или промышленника является спокойная, ленивая, тупая жизнь бурята, ламы; является степная дума, является и хлебопашество, но пока у бурят в самых ничтожных размерах. Переход поразительно резок, потому что почти разом переносит вас в страну скотоводства, где есть богачи, имеющие до 1000 голов разного скота. Конечно, где есть условия для такого скотоводства и нет под боком русских, которые на деле показывали бы выгоды хлебопашества, там оно идет у бурят довольно плохо, и немудрено, что Торские братские пашут по тридцати человек в одном поле, в то время, как их соседи Тункинские братские засевают по 5, даже по 10 десятин. Впрочем, об них после.

От Торской ст. до Тунки, перебравшись через Иркут, где буряты перевозят на карбазе, по обыкновению очень неловко управляясь на воде, вы поднимаетесь на отроги гор левого берега Иркута. Тут только в одном месте при подъеме на Бычью гору приходится видеть обнажения. Сперва представляется роговообманковый сланец с очень ясными наслоениями, идущими вперемежку с тонкими пластами крупнокристаллического кварца. Затем, поднимаясь выше, вы встречаете гнейс, очень плотного мелкокристаллического сложения, состоящий из желтого полевого шпата и белого кварца с редкими листочками слюды. Эти пласты падают к югу ближе к подошве под углом в 40°, а выше — под углом до 70°. Эти породы прорезаны жилами белого молочного кварца и белого камня весьма кварцеватого. Напластование гнейсов, слегка обозначающееся в самом строении породы по расположению листочков слюды, заметно преимущественно по параллельным жилам кварца, а то эта порода по строению вполне могла бы быть отнесена к гранитам. Вслед за этим гнейсом идет другой, с более ясными следами напластований и железистый, падающий в долину Иркута (к югу) под углом около 70°. Далее не было видно обнажений, пока мы не стали спускаться с хребта к западу в падь речки Яловки, изобилующей слюдою. Тут можно проследить с полверсты к западу диорит, мелкокристаллического, очень плотного сложения, испещренный тонкими прожилками более крупнозернистого кварца. Затем вы въезжаете уже в страну озерных осадков, состоящих из горизонтальных пластов красноватой глины, крупного песка и очень мелкой гальки, и страну вулканической деятельности.

II. ТУНКИНСКАЯ КОТЛОВИНА

Лавовые холмы и кратер на р. Талой. — Присутствие шлаков. — Устье пади р. Жемчуга, склоны Саяна. — Следы размывов

Тут на ровной гладкой поверхности Тункинской равнины возвышается к северо-западу и западу от Тунки несколько овальных лавовых холмов, вышиною от 15 до 20 саж., идущих от Талой к северо-западу, а затем — вдоль подножия Тункинских гольцов. Происхождение этих холмов г. Бакшевич объясняет выходом лавы из трещин, а г. Меглицкий прямо называет тот холм, на котором построена дер. Талая, кратером. Действительно, судя по форме холма, можно считать его кратером, в особенности если вспомнить углубление на его вершине и слова жителей, которые говорят, что прежде тут была гораздо более глубокая впадина, кончавшаяся отверстием, которого дна не могли достать.

В настоящее время отверстие засыпалось и только присутствие вулканических шлаков подтверждает, что этот овальный холм из пенистой лавы, покрытой железистым окислом и пузыристой на поверхности, действительно есть кратер. Я спускался в пещеру, находящуюся в холме, в стороне от воронкообразной впадины. Спустившись узкою трубою в пещерку не более 4 кв. метров (около 50 кв. фут.) и привязавши свое туловище к веревке, я спустился из первой маленькой пещеры узкою трубою по ледяной накипи в нижнюю залу. Лед обратился в фирн, и нога, скользящая по нем, по крутой плоскости его падения, лишь изредка встречает выдающиеся острые каменья лавы. Нижний зал невелик: от 12 до 15 шагов длины и 10 ширины, высота 3 саж.; стены, равно и пол, состоят из пемзовидной лавы, покрытой известковыми натеками; дно пещеры загромождено огромными обломками той же породы. Вообще эта пещера одна из тех, которые так часто встречаются в лавах, и не имеет особого интереса, кроме того, что дает возможность изучить внутреннее строение овального холма близ Талой. На дне пещеры сочится вода, про которую говорят, что она имеет какой-то особый сернистый вкус. Отломивши кусок льда и добравшись до воды, я не нашел в ней никакого особого вкуса, а хотя лед и был испещрен пузырьками, но такое же количество их можно часто встретить везде во льду [10].

Температура пещеры, по-видимому, не менее 3° или 5°C; к сожалению, не могу сказать наверное, так как ездил туда без термометра. Серный вкус заражает большую часть колодезной воды в Тунке, например, вода из колодца сотенного командира имеет очень сильный серный вкус.

Пользуясь временем, покуда мне пекли сухари и заготовляли кое-что нужное для поездки по малонаселенной местности к западу от Туранского караула, я сделал еще одну поездку на устье пади р. Жемчуга, туда, где она выходит из отрогов Саяна в Тункинскую котловину. — Для этого, переехавши Иркут, который бежит тут среди песчаных берегов, нанося в изобилии крупную гальку из своих гористых вершин, и, оставив за собою кочевья, зимники и летники бурят, мы направились среди прекрасных береговых рощ по дороге, ведущей в Ургудейский караул, где некогда шла кругобайкальская дорога.

Я воспользовался падью Жемчуга для того, чтобы лучше рассмотреть те горные породы, которые составляют в этом месте отроги Саяна. Так как горы падают к Жемчугу очень круто и представляют почти непрерывные обнажения, то она оказалась для этого очень удобною, к сожалению, впрочем, я поднимался по ней только версты на три, потому что пожалел наших некованных лошадей, которые жестоко страдали как от россыпей с гор и от крутых валунов при беспрестанных бродах через Жемчуг, так и от кочкарника и валежника.

Поднимаясь по пади Жемчуга вдоль его левого берега, я прежде всего встретил гнейс очень мелкозернистый, изобилующий слюдою и через 50 саж. от начала пади прорванный жилою гранита; далее я встретил тот же самый гнейс, падающий к юго-юго-западу под углом около 15°, слои очень ясны. В этом гнейсе, на расстоянии ¼ вер. и потом одной версты от начала пади, видны ясные слои размывов, образовавших большие впадины и, по-видимому, обязанных своим происхождением силе вод, действовавших из долины Иркута. Они еще более убеждают в том, что некогда в Тункинской котловине было большое озеро, в котором вода стояла на высоком уровне, потому что обнажения встречаются на высоте не менее 4 метров (около 2 саж.) над теперешним уровнем пади Жемчуга. Кроме того замечу, что устье этой пади (около 1½ версты) слишком широко для горного ручья, текущего среди гнейсов и гранитов, и также, вероятно, обязано своим происхождением водам самого озера, некогда бывшего в Тункинской котловине. — Гнейс, о котором я говорю, изрезан весьма частыми жилами кварца и перемежается с гранитом и сиенитом, имеющим слоистое строение [11]. Непосредственно над гнейсом лежит зернистый известняк с прожилками розового кварца; пласты его, изрезанные жилами гранита и еврейского камня, падают к юго-юго-западу, сперва их падение около 50°, потом становится все больше и доходит до 60°. Затем, проследив их на ¼ вер., я снова встретил гранит, который проследил только ¼ версты. Так как уже было поздно, а впереди предстояло еще два трудных переезда через Жемчуг, то я перешел на правый его берег и еле выбрался, среди густого леса, грязи и мшистых кочек, к горам правого берега, где встретил обнажения только еврейского камня, простирающиеся на пол-версты.

Жемчуг катит свои быстрые волны, извиваясь по пади и нанося громадные валуны гранитов, еврейского камня с кристаллами желтого шерла, зернистого кварца, облеченного черною слюдою гнейсов и др. кристаллических сланцев. Все эти валуны, за исключением громадных отторженцев от прибрежных гор, лежащих у их же подножия, покрыты белыми известковыми накипями, от которых Жемчуг заслужил свое название; этот налет доказывает между прочим, как распространены известковые формации в Саяне, потому что, как мы увидим дальше, они преобладают по Иркуту и Оке.

Вопрос о связи между Саяном и Тункинскими Альпами еще не разъяснен. Обращая на него внимание будущих исследователей, я укажу между прочим на полное почти отсутствие пластов, падающих на у. Жемчуга из Саяна в долину Иркута. Я нашел только тонкий пласт гнейса, который проследил на 100 м, падающий к северу; далее же пласты падают из долины Иркута на протяжении нескольких верст, быть может, вследствие местного поднятия? Вообще долина Жемчуга может служить как нельзя лучше для изучения северных склонов Саяна, по непрерывности в ней естественных обнажений. А в такой местности, как край, о котором мы говорим, изучение геогностического строения почвы возможно только по естественным обнажениям, которых очень мало и которыми приходится дорожить.

III. ТУНКА

Церковь. — Следы крепости. — Жители; несколько слов о казаках, крестьянах и ясачных. Превосходство последних. — «Вновь зачисленные» и купцы. — Хлебопашество, промыслы и торговля.

Тунка, большое селение, домов в 350 с 2 церквями, разбросано на несколько верст по берегам Иркута. Если подняться на старую казачью церковь, то вам открываются разбросанные дома, среди которых едва пробито несколько переплетающихся грязных улиц. Темные пятна домов резко выступают на ярко-зеленом фоне огороженных телятников (загонов для телят), где оберегается мягкая и более сочная трава. С края виднеется гостинный двор — затея, как водится, не создавшая торговлю и теперь с пользою употребляемая вместо амбаров.

На картах и официально с. Тункинское зовется еще крепостью. Пора бы бросить это название, так как, во-первых, крепостью оно никогда не было даже в то время, когда здесь процветала «Тункинская дистаночная канцелярия», а был тут просто острожек, а во-вторых, потому, что и этот острожек можно разыскать только по указаниям старожилов, так как от преобладающих восточных ветров на месте, где был острожек, теперь накопилось столько песку, что виден только песчаный холм, из которого торчат два, три гнилых бревна. Лучше уж не вводить археологов в соблазн, называя Тунку крепостью. Для археологов зато гораздо интереснее будет старая казачья церковь (если она скоро не развалится). В ней можно найти несколько интересных образов, например, Св. Николая, привезенный, как говорят, из русского острожка с Косогола с бурятским типом: редкою бородою и усами, назад зачесанными волосами и медными украшениями в буддийском стиле с неизменным лотосовым цветком. Жаль только, что какая-то рука намарала более новыми красками его одежду и исказила этот интересный памятник, тем не менее все-таки можно различить следы одежды, напоминающей курму с медными пуговицами. Зато этот образ 9 мая в особенности привлекает бурят, почитающих в нем Цаган-Убукгуна (седого старика), о котором у них существует много легенд, сходных с сказаниями о Св. Николае Чудотворце [12]. Кроме того, в этой же церкви есть несколько образов, не встречающихся в других церквах, например, на одном из них изображен Иисус Младенец, держащий концами второго и третьего пальцев перстень. Его держит за руку Св. Мария и заставляет надеть перстень на руку Св. Екатерине. Вообще церковь довольно богата, имеет богатую ризницу, и жалко будет, если с разрушением ее пропадет для потомства этот интересный исторический памятник.

Тунка населена тремя очень разнообразными родами жителей.

Казаки, потомки древних пограничных казаков, живут здесь с 1709 г. [13] и уже успели смешаться с коренным бурятским населением, в типе много бурятского, наполовину можно встретить казаков и казачек с бурятскими лицами; говорят они тоже по-бурятски не хуже, чем по-русски, и выучиваются этому языку с самого раннего возраста. Они теперь занимаются хлебопашеством и скотоводством. Но хотя у них хлебопашество и составляет главный промысел, тем не менее есть еще другие побочные промыслы, служащие ему подспорьем, — это звериный промысел и торговля с Монголией. Зверовье распространено между казаками гораздо более, чем между крестьянами и ясачными. Самый выгодный и трудный промысел, конечно, изюбриный, одни рога изюбра, если они о восьми отростках, продают в Тунке за 45 руб., а мясо долго кормит промышленника. Затем сильно распространена охота за кабанами, которыми снабжают отроги Саяна и Тункинские Белки. Кабаньи окорока сохраняются очень долго и составляют у казаков одну из главнейших статей при угощении. Но затем более всех распространен наименее выгодный промысел — беличий. Белки очень много по обоим берегам Иркута, но они далеко неодинакового достоинства. Та белка, которая живет на северном склоне Саяна, где преимущественно распространены кедровые леса, гораздо чернее, следовательно — лучше, чем та, которая живет по подгорью Тункинских Альпов.

Обыкновенно с наступлением октября все молодое казачье население отправляется на промысел. Ездит обыкновенно от одного до полутора месяца, иногда два, и в это время на ружье приходится убитой белки средним числом от 80 до 100 штук. Есть мастера, записные промышленники, которые бьют по 150 штук и более, но такие составляют исключение, а с другой стороны, есть охотники, которые набьют не более 40–60 штук даже в артели. Так как в артели добыча делится поровну, то обыкновенно хорошие охотники избегают того, чтобы брать к себе новичков, а те обыкновенно упрашивают их взять с собою, так как одна ориентировка в лесах среди несметного количества друг на друга похожих падей, особенно осенью, уже требует выучки под руководством опытного вожака.

Обыкновенно средняя цена белки на месте в Тункинском крае не превышала в последние годы 9–11 коп. (в Иркутске давали 13 коп.), следовательно, проходив 1½ или два месяца, охотник получает дохода, положим, 11 руб. Но расходы должны быть следующие: за наем лошади платится обыкновенно 3 руб. в месяц, за собаку от 50 коп. до 1 руб., да за порох и свинец нужно заплатить около 1½ руб. [14], итого около 6 рублей. Прибавьте сюда расход на хлеб, на обувь, и вы увидите, что такой промысел держится только потому, во-первых, что он доставляет истинное наслаждение самому промышленнику, во-вторых, что у него хлеб свой, обувь сам сделал, а в октябре работы в поле кончены, домообзаведение исправно, собака есть, лошадь тоже, а под боком нет никаких более выгодных заработков, и в-третьих, наконец, казак не знает никакого промысла более выгодного.

Второе подспорье, которым тоже казаки пользуются более прочих тункинцев (не купцов) — это торговля с Мунгалами. Удалось казаку купить 2 конца дабы по дешевой цене, или холста штуку, или несколько чайников, — он складывает это в сумы и едет за границу продавать свои товары, или выменивать на скот. Конечно, барыши, которые он получит, самые ничтожные, так что гораздо выгоднее было бы потерянное время употребить на полевую работу; зато способ добывания денег несравненно легче, да к тому еще как раз удовлетворяет так сильно развитой в нем потребности бродяжничества. Затем хлебопашество идет уже не Бог знает, как блистательно, и гораздо хуже, чем у крестьян и ясачных.

Крестьяне живут главным образом хлебопашеством. В Мотах и Введенщине вы услышите: «Тунка ведь наша кормилица», и значительная доля этого кормления приходится на долю крестьян. Но живут они небогато: как-то так случилось, что на их долю выпали земли похуже, да и мало, так что, например, им приходится нанимать землю для покосов, платя по 5–8 руб. за луг, где можно поставить не более сотни копен. Лучшие же земли в руках ясачных.

Ясачные, оседлые буряты отличаются значительно от крестьян и казаков, они заимствовали от них. лучшие их черты и от смеси с русским племенем из них вышла порода гораздо лучше и казаков, и крестьян, и бурят кочевых. В особенности поражали они меня на Талой своим удальством, бойкостью, развязностью, веселостью; в поле их трудолюбие, которое приходится обыкновенно наблюдать рядом с казачьею беспечностью, бросается в глаза. Например, в то время, когда живой души нет в поле на том основании, что нет полевых работ, вы видите ясачных, работающих над изгородями, и делают они их тщательно, не по-казачьи, т.е. не зигзагами, так как подобные изгороди валятся при первом порывистом ветре, а прямые между двух прочных подставок. Одежду они все носят смешаную, но большею частью стараются походить на русских, по-русски говорят очень бойко, беспрестанно стараясь употреблять выражение «ей Бог», «слава Бог» и тому подобное. Обычаи тоже изменились: ясачные живут частию в русских избах, променяли тарасун на водку, конечно, осталось только непомерное любопытство. Несмотря на то, что они преусердно работают в поле, а все-таки проезд постороннего лица заставляет их бросить работу и бежать на дорогу поглазеть. Наконец, и самый тип значительно изменился: между поколением ясачных вы не встретите тех безобразных лиц, которые часто попадаются между чисто бурятскими племенами, в особенности это заметно в глазах, которые стали заметно шире, открытее.

Буряты-хлебопашцы считаются многими кочевым народом, но любопытно заметить, насколько они действительно кочевой народ, например, они только делают двойной переезд из своих зимняков, чтобы на зиму сохранилась трава и был готовый корм для скота, в летники, находящиеся в нескольких верстах от зимника, возле которых распаханы их поля по подгорью Саяна, на местах, естественно удобряемых продуктами разложения15]. При таких переселениях, причем как в летнике, так и в зимнике остается готовый дом, я не вижу, почему бурят больше следует называть кочевыми, чем, например, тамбовского помещика, перебирающегося со всеми пожитками, лошадьми, коровами, из Москвы в свою Тамбовскую деревню. Действительно, для бурята, привычного ограничиваться в юрте немногими удобствами, подобные перекочевки очень нетрудны, а между тем положительно полезны. Если бы буряты не кочевали, то не могли бы они столько держать скота, сколько теперь держат. — Хлебопашество же, по-видимому, не страдает, так как большею частью буряты засевают от 4 до 5 десятин, и есть семьи, имеющие по 10 десятин, зато имеющие не более одной — очень редки.

Обыкновенно юрты бурят строятся восьмиугольные, вследствие чего они гораздо просторнее четырехугольных и ближе подходят к первобытной круглой форме; они покрыты дерном или хворостом и сделаны довольно прочно, так что в щели дует очень мало; внутренность юрты доказывает, что живут не бедно — горка уставлена бурханами, молока вдоволь, есть и русская утварь, и чайники — все, что нужно для незатейливого бурятского хозяйства.

Резкую противоположность со всеми этими тремя разрядами составляют вновь зачисленные из гарнизонных баталионов казаки, — большею частию их хозяйство ничтожно, и они пробиваются заработками либо в Иркутске, либо на кругоморской дороге. Зато, как приходит весна, большая часть из них голодует, и тогда-то начинаются беспрестанные воровства, подламывания амбаров, резанье чужого скота и т. п. Вообще это язва, которая тяжело ложится на общество, особенно если вспомнить, например, что им строили дома, теперь большею частию брошенные, а постройка каждого дома обходилась обществу никак не менее 30 руб. Теперь же лежит на обществе тяжесть соседства с голодным населением. Всего лучше, впрочем, способность «сынков» к хлебопашеству выражается тем, что из 180 человек только 6 имеют порядочное хозяйство, зато уж, правда, такое, что ему позавидуют и старые казаки; впрочем, их товарищи объясняют это явление очень просто — «его, говорят, сам черт на хвосте носит».

Всех богаче, конечно, живут тункинские купцы. Их круг деятельности распространяется не на одну Тунку, — вся торговля с караулами, равно и большая часть торговли с Мунгалами, находится в их руках.

Обыкновенно они отправляются по караулам, развозят необходимые для бурят продукты, и за них получают масло и скот. Кроме того, они ездят в Монголию, на Косогол и далее, и ведут меновую торговлю. Так как казаки покупают товары большею частию от них же, то понятно, что никакая конкуренция невозможна, тем более, что, наконец, в их руках и капиталы. Составлять же артели для казаков положительно невозможно, потому что известно, как всякий казак обращается даже с лошадью другого казака, а тем более с его товарами, — конечно, надует своих доверителей как нельзя лучше; каждый казак, зная по собственному опыту, как он поступил бы в случае, если бы нашлись доверители, никогда другому ничего не доверит и предпочтет сам съездить за границу с тем товаришком, который удастся добыть.

[IV.] ОТ ТУНКИ ДО НИЛОВОЙ ПУСТЫНИ

Кумирня возле дер. Шинки. — Цаган-Убукгун. — Речки: Зангисаны, трудность сообщений. — Удобства жизни. — Туранский караул. — Обнажения по Ихэ-Угуну. — Нилова пустынь. — Минеральный ключ. — Температура его. — Посетители вод.

На дороге из с. Тунки вверх по Иркуту до деревни Шинки (Шимки) попадается кумирня, в которой живет ширетуй и несколько лам. Дацан стоит того, чтобы о нем сказать несколько слов, потому что в нем, как мне кажется, встречается несколько образов, которых нет в других кумирнях, например, в Онинском дацане. Самая архитектура его чрезвычайно оригинальна, он имеет вид трехэтажной деревянной башни в китайском вкусе. Сам дацан чрезвычайно тесен, так что народ, вероятно, помещается на громадном крыльце и галлереях. Внутри дацана далеко не видно той роскоши, которая встречается в других дацанах, бурханы очень невелики и их немного.

На среднем месте помещается главный бурхан [16], он изображен стоя, держит в правой руке длинный желтый свиток, в левой большой цветок с зеленью. Одна из задних рук держит тоже ветвь с цветком. Рядом с ним помещается будда Шакьямуни и какой-то памятник в роде обелиска. Слева будда же в шапке, напоминающей мидийскую, и злой бог, попирающий человечество. Остальные образа нарисованы на полотне: один из них изображает красную маску и кругом ее черепа, другой — трех богов, из которых один на льве или тигре, второй на теленке, третий на быке топчут человечество, — вообще топчущими человечество изображено очень много богов. Всех бурханов в виде статуек пять, и два стоящие порознь: один из них Шак'-ямуни, другой корчится в цепях, остальное — все образа, нарисованные на полотне; зато нет недостатка в цветных лентах, развешанных на потолке. Наконец, кресло для ширетуя дополняет убранство.

В верхнем этаже есть образ Цаган-Убукгуна, с большою белою бородою — единственный из всех буддийских образов с бородою. Около него стоят два человека, над которыми светит по одному солнцу — над одним белое, над другим красное. Ширетуй дацана говорил мне, что про Цаган-Убукгуна ходит такая легенда: шел он однажды и встретил Бурхана. — Бурхан спросил его: «куда ты направился так далеко при твой старости?» — «Бога искать». Вот поэтому то и стал он Бурхану угоден. Но только он не святой, а очень уважаемый старик. Кроме образа Цаган-Убукгуна тут есть еще очень много образов, рисованных на полотне и литографированных; например, Будда в индийской шапке, окруженный семью такими же буддами и восьмым богом зла, или же 21 будда по семи в ряд; иные образа в овальном сиянии, а кругом главного нарисованы с двумя ассистентами, опирающимися на палки вроде пастырских жезлов. Все эти образа идут из Китая, почему некоторые боги рисуются иногда даже в китайских башмаках.

Над кумирнею возвышается полумесяц, увенчанный шаром, — то же встречается и на некоторых литых в Китае бурханах.

Рядом с большею кумирнею по обыкновению помещается несколько маленьких, из которых в одних помещается громадная курда; за оградой, наконец, навалена большая куча хвороста с длинною палкою, кончающеюся птицей, — это обо (овон). Вне же ограды вы видите несколько больших юрт и домов, в которых живет ширетуй очень хорошо, говорят, лечит, так что многие и русские «за него Бога молят» за его лечения.

В Шинках падь Иркута уже изменяет свой характер, суживается, больше видно лесов, и по дороге в Туранский караул дорогу пересекают многие речки.

Переезд становится гораздо труднее, чаще встречаются речки, поразительно скоро прибывающие и сбывающие. Например, с Саяна рвется речка Хорбят; мы только что переехали ее сухое ложе и заехали в одну из юрт Хорбатского улуса, как прискакал верховой бурят сказать, что речка идет сверху, валит все, что попадается навстречу, и через час переезд через нее в телеге был уже невозможен. То же самое и с двумя Зангисанами, которые тоже рвутся из отрогов Саяна, — переезд через них редко бывает возможен в телеге, и вследствие этого от Шинков сообщение почти всегда производится верхом. Так в Шинках едва достали мне двухколёсную тележку с некованными колесами, на которой поехал я, отправивши свои сухари и сумы с вещами на конях. Понятно, что все население привыкло к верховой езде, и женщины не уступают мужчинам. Так например, с нами ехал вахтер из Туранского караула, где находится склад хлеба для пограничных караулов (включая сюда и Окинский), и с ним его сестра, пробиравшаяся в Нилову пустынь. Она бойко ехала рысью, бойко пускалась в бурливые волны Зангисанов, напоминая мне наездничество во 2-й конной бригаде (в Забайкалье), где женщины наездничают не хуже мужчин, пуская лошадь вскачь, поднимают с земли монетку и тому подобное. Там это произошло совсем от других причин племенных, здесь же нужда выработала породу амазонок, мало уступающую Чиндантской. Зато дорога к Туранскому караулу поневоле привлекает своими превосходными березовыми и сосновыми лесами. Не говорю уже о том чистом, озонированном воздухе, которым вы дышите, о той жадности, с которою вдыхается этот воздух после иркутской пыли, но и для глаза вы видите на каждом шагу восхитительные ландшафты в пади, над которою круто поднимаются высокие, то лесистые, то скалистые горы. Повсюду по дороге оставались следы вчерашней прибыли воды, — речки быстро пронеслись, помяли траву, навалили на свои мостики кучи сору и так же быстро сбыли.

При виде этих горных ущелий, быстрых речек [17], в которых конь уностится напором воды, становятся понятными причины, которые надолго замедлят ход цивилизации в этих странах. Отдельно ото всего мира, вдалеке от торговых путей, живут здесь люди на почве, которая едва их кормит и дает возможность выменять от купцов нужную домашнюю утварь, с трудом добыть пороху и свинцу и соль, еще с большим трудом добыть кусок железа. При виде этих неблагоприятных условий невольно задумаешься над громадностью того периода, который потребуется на то, чтобы слухи об иной цивилизации дошли в эти глухие ущелья. Задумаешься и о том, что загнало сюда человека; но недоверие, недружелюбие, с которым на первых порах встречают «чиновника», напоминают вам, что сюда шли подальше от всякого начальства, от всяких порядков, что предки этих казаков сами норовили, как бы подальше, поглубже забиться от всех властей, — ведь забрались же «жители» на Туранский караул на высоту 3000 ф. над уровнем моря вдали ото всех путей сообщения, точно нивесть какие материальные удобства представляли болотные луга и леса возле Туранского караула, его бурливые речки, его долгие зимы, его короткое лето. Тут до очевидности убеждаешься, что не одни звериные промыслы влекли народ в Сибирь, иначе незачем было хлебопашцам забиваться в такую дикую глушь, когда возле есть места, соединяющие вдесятеро более удобств.

Из Туранского караула, где на заднем плане всякого ландшафта рисуется гряда зубчатых исковерканных гор, с снегами, белеющими в падях, или туманами, скопляющимися над вершинами, я направился в Ниловую пустынь. Дорога идет по пади р.Ихэ-Угуна среди хвойных рощ, в которых растет в изобилии характеристичная для Ихэ-Угуна Caragana jubata (род акации).

Река Ихэ-Угун (большая река), по которой идет дорога, представляла обнажения сперва глинистых сланцев, сквозь которые выступают граниты, а далее возле пустыни начинаются известняки, прорванные порфировидным гранитом, из трещины которого вытекает минеральный ключ. Возле ключа с левой стороны впадает в Ихэ-Угун речка Холхондой (звенящая), рвущаяся из узкой пади, которую почти можно назвать трещиной в скалах. Утес возле устья Холхондоя представляет обнажения очень крупно-кристаллического известняка серо-зеленого цвета, падающего к северо-востоку под углом 45°. Выше (возле церкви) этот известняк очень тальковат и разрушается в роде белой известковой глины. Он поднят порфировидными гранитами, которые состоят из светло-розового полевого шпата, дымчатого кварца и черной слюды, и прорезаны тонкими (иногда параллельными) жилами кварца. Далее, если идти вверх по пади, известняки становятся очень кварцеватыми и рядом с жилами кварца прорезаны жилами сиенита. Я проследил обнажения только на ¼ версты выше церкви, так как далее дорогу загородили утесы. По правому берегу Ихэ-Угуна виден тот же известняк с жилами сиенита.

Самая пустынь живописно расположена среди высоких гор, покрытых обломками разрушающихся горных пород и заросших хвойными лесами. Теперь здесь существует дом для посетителей, в котором устроены ванны. На правом берегу Холхондоя, около устья, выступает на ярком фоне разлагающегося талькового известняка красная деревянная церковь и довольно обширный дом священника. Пустынь так и манит к отдыху, и наконец, пади Холхондоя и Ихэ-Угуна представляют столько естественных обнажений, которыми необходимо дорожить в этих странах, что поневоле хотелось бы остаться здесь побольше, но, торопясь далее, я пробыл в пустыни всего один вечер. Минеральный ключ вытекает из трещины в граните, вода собирается в закрытом деревянном резервуаре и оттуда вступает в ванны. Температура ее была во время моего посещения равна 43,4° (34½° R) при температуре воздуха, равной 14,5° (11,6° R). Меглицкий и Шварц нашли ее в 40° (32° R), но я вполне полагаюсь на показание своего термометра, и так как трудно предположить, чтобы г. Меглицкий и Шварц были введены в заблуждение тем, что термометр быстро падает при вытаскивании его из воды (надо поднимать на 1½ арш., пока вытащишь из резервуара), то выходит, что температура воды повысилась с того времени [18].

Состава воды я не знаю, скажу только, что мой термометр, с фарфоровою скалою в оправе из желтой меди, покрылся на медных частях беловато-розовым налетом; на вкус она неприятна, но, говорят, очень хороша в самоваре, — «очень легка, — целый самовар выпьешь, и все ничего». Количество ее чрезвычайно ничтожно, сочится струйка, равная той, которую могут дать два хороших самоварных крана, на дне ключа виден крупный песок из мелких кусочков амфиболита, гранита и кварца.

Число больных, посещающих Ихэ-Угунские минеральные воды, очень незначительно: в мой приезд было всего 4 семьи, вероятно, это происходит вследствие трудности переезда до вод и дороговизны жизни на водах.

Как видно, некогда тут было приложено много старания, чтобы сделать местопребывание на водах более приятным, — во многих местах на скалах наделаны скамьи, тоже в одной пещерке в граните, находящейся на берегу Ихэ-Угуна в скале [19]; но теперь это все разрушается, на эти мелочные удобства мало обращается внимания, эато достраивается дом, в котором одну часть занимает священник, а другая будет отдаваться больным. Наконец, строится дорога, так как прежняя разрушилась, и приходится два раза переезжать Ихэ-Угун вброд, что очень затруднительно, так как после дождей брод очень глубок и неудобен от больших валунов, да и течение очень быстро, так что едва удается добраться из Туранского караула до пустыни верхом.

V. ОТ ТУРАНСКОГО КАРАУЛА ДО НУХУ-ДАБАНА

Берега Иркута. — Лавовые холмы. — Оз. Нурай — предел хлебопашества. — Падь Шелун салташа. — Конгломераты у Хангинского караула. — Важность верховьев Иркута в геологическом отношении.

Из Туранского караула, расположенного на довольно широкой котловине, изрезанной остатками старых проток Иркута и поросшей березовыми перелесками, соснами, лиственницами, родом акации (C. jubata) и пионами, мы направились в Хангинский караул. — Дорога пересекает Иркут и идет левым его берегом, то по подгорью, то среди густых лесов. Обнажения попадаются очень редко: переехавши Иркут несколько выше Туранского караула и доехавши до гор, окаймляющих в этом месте долину Иркута, я нашел крупно-кристаллические почти белые известняки, составляющие склон гор, падающих с севера в долину Иркута. Пройдя три версты от этого места, я нашел сиенит, имеющий почти слоистый характер. Тут представился мне овальный отпадок, с левой стороны, состоявший из сиенита, а справа из другой породы метаморфического глинистого сланца; вдоль стены пади, состоявшей из сиенита, идет ряд холмиков из лавы, выступавшей из трещин на спая, или возле спая этих двух пород. Затем верст на 12 не видно обнажений, только в 18–20 верстах от караула Иркут размыл отроги гор из слюдистого тальковатого сланца; тут дорога поднимается на гору и идет над самым Иркутом, который под ногами лошадей бурлит, катя валуны, покрытые белым известковым налетом. Затем не видно обнажений вблизи дороги на далекое расстояние.

Если ниже Туранского караула южные склоны гор, составляющих долину Иркута, и представляют не бедную растительность, зато чем далее поднимаются по Иркуту, тем растительность становится беднее и беднее; видны дикие болота на горах, и тут путник достигает западного предела распространения хлебопашества в долине Иркута, именно возле места, называемого Турай, где попадаются последние пашни туранских бурят в пади, параллельной Иркуту и лежащей между гор, окаймляющих Иркут с севера. До Борохтуйских озер, как говорит г. Шварц [20], хлебопашество, следовательно, не доходит, так как они лежат на высоте и в местности, где хлебопашество невозможно.

Дорога с каждой верстой становится все затруднительнее, после переезда через речку Борохтуй. Подъем по пади ее неудобен, везде грязь от тающих снегов, лес и кочкарник; так как падь идет к востоку, то в ней 23 мая еще были на речке накипи, выдерживавшие коня. Чем дальше, тем заметно становится холоднее, пока, наконец, мы поднялись на хребтик. Тут после перевала через 4 небольших отрога гор, состоящих, судя по обнажениям, из слюдяного сланца и несколько кварцеватого белого известняка, дорога идет вверх по пади Хара-Желга. Все становится холоднее и холоднее — древесная растительность беднее и беднее — остается лишь лиственница и багульник в цвету. Каменья, снега, мхи, все прелести дикой природы. С обеих сторон идут горы, выходящие за верхний предел древесной растительности, и тут открывается вид на Мунку-Сардык, весь в снегах, окруженный второстепенными гольцами, где снег лежит лишь полосами в их лощинах.

После спуска с хребта дорога идет по подгорью северного склона гор, падающих в Иркут. Тут в одной широкой пади, носящей название Шелун-сапшаша (будто камни рубили, пояснил бурят), где сочится ручеек, вы видите по краям пади два огромных ряда каменьев с острыми ребрами, наваленных местами в один ряд[ 21], местами в два ряда. Камни эти нагромождены как попало, без сортировки. Их расположение — острые ребра и порядок нагромождения — положительно свидетельствуют, что они принесены льдами. Так как эти два каменных ряда занимают слишком небольшое для ледника пространство, не больше 50 м от одного до другого, то всего вероятнее, что они нагромождены при таянии накипями, хотя, с другой стороны, нужно заметить, что теперь тут не бывает больших накипей, и более низкое стояние снеговой линии в прежние времена не невозможно на высоте не менее 5000 ф. (около 1000 над Хангинским караулом) и в широте 52°. Ниже я приведу несколько фактов, наводящих на ту же мысль.

Слюдяные сланцы попадаются почти до самого Хангинского караула, возле которого начинаются озерные образования. Долина Иркута расширяется, и на ровной площади озерных наносов расположен Хангинский караул, из которого виден во всей красе Мунку-Сардык. На север от караула залегают конгломераты или, вернее, громадные толщи (около 50 метров, 165 ф.) плохо слежавшейся гальки и гравия с цементом из красной глины, однородного состава с галькою, теперь наносимою Иркутом, горизонтального наслоения и совершенно рыхлых до того, что они сами расспыпаются. Они начинаются в 4,5 верстах ниже караула и продолжаются верст на 9 выше его по Иркуту. Пласты их лежат с южной стороны на гнейсах и слюдяных сланцах, а с севера на гранитах, кристаллических сланцах и светло-серых известняках, которые, наконец, в 10 верстах от караула становятся преобладающей породой. Так, попадается темно-серый известняк, за ним более твердый — белый, и, наконец, ближе к Белому Иркуту  — громадные толщи известкового шпата, организовавшегося в виде крупных светло-оранжевых кристаллов. Он образует целые горы, придающие особый оригинальный характер верховьям Иркута, так как порода очень легко выветривает[ся], образует колокольнеобразные шпицы, иглы, множество пещер и громадные яркие россыпи, падающие к Иркуту. Иркут уносит известняки в своем быстром течении, растворяет их и отлагает известковые налеты на всех валунах, которые ворочают его воды.

Всякий, посещавший горные страны, где путник встречает на каждом шагу лишь метаморфические сланцы и граниты, легко поймет, как трудно проследить напластование и падение пластов и как мало можно полагаться на определенные направления, куда падают пласты, сделанные лишь по одной какой-нибудь линии. Но я решусь обратить внимание читателя на однородность породы по обоим берегам Иркута, полное отсутствие на одном берегу таких пород, которых не было бы на другом, отсутствие, которое одно уже дает возможность предполагать, что в то время, когда Саян уже поднимался, горные породы, составляющие Тункинские Альпы, не могли сохранять своего первоначального положения, так, чтобы над ними оставались другие пресноводные или морские осадки. То же справедливо и для Тункинских Альпов. Но мы не видим этого. Напротив, в верховьях Иркута, где обе цепи сходятся к общему горному узлу Мунку-Сардык, вы не проведете никакой границы между горами по левому и по правому берегу Иркута, — те же породы, свидетельствующие об одновременном поднятии. — И если среди их появляются глубокие лощины Черного и Белого Иркута, то видно, что их долины, особенно Белого Иркута, образовались вследствие размывов, и воды пролагали себе путь именно среди самых мягких, удоборазрушимых пород. Где только встречались препятствия из более твердых пород (слюдяные сланцы и, вероятно, гнейсы ниже Хангинского караула), там образовались озера, и воды Иркута накопляли громадные толщи конгломератов.

Вообще верховья Иркута — пункт чрезвычайно важный для геолога и геогноста, и нужно только пожалеть, что до настоящего времени они так и не обследованы. Геологу предстоит решить вопрос об образовании Саянского хребта и Тункинских Альпов в связи с Китойскими. Несомненно только то, что сравнительное геологическое изучение верховьев Иркута, Китоя, Оки и Белой приведет к решению многих существенных вопросов об образовании горных систем Центральной Азии. Минералог и геогност, конечно, тоже найдут много интересного, — укажу, например, хоть на распространение метаморфизма сквозь громадные толщи известняков и других сланцев, на целые горы из известкового шпата, преимущественно вблизи Мунку-Сардыка. До тех пор, пока явления метаморфизма не будут всесторонне изучены в различных странах света, нельзя ждать положительных ответов на эти вопросы геологии. Можно смело сказать, что геолог, который потратит несколько месяцев на изучение этой страны, не будет жалеть о своем времени, равно как в другой области знания г. Радде собрал в этой местности богатый запас фактов.

Многих удержит боязнь путей сообщения, но кто привык ездить верхом, того не затруднят переезды, — везде они довольно удобны, особенно если Иркут не в прибыле после дождей, и, запасшись провиантом и палаткой, можно смело направляться в верховья Иркута.

Наконец, мы добрались до Белого Иркута, который бешено нес молочные, именно молочные, воды. Он очень неширок, — в три или четыре сажени, но быстрота его невольно заставит задуматься, прежде чем пустишь коня в этот бешеный поток. У слабонервных должна закружится голова, когда конь вступает в воду и его сносит с каждым шагом все ниже и ниже, а глаз не может уследить за движением воды. Если бы моих вожаков не манила маленькая юрта, выстроенная на том берегу для проезжих, то, конечно, они непременно бы остались ждать утра, чтобы переехать Иркут, так как за ночь вода сбывает.

VI. ВОДОРАЗДЕЛ МЕЖДУ ИРКУТОМ И ОКОЙ

Нуху-Дабан. — Голец Мунку-Сардык. — Горная природа. —
Норин-Хоройский караул.

Горы, составляющие водораздел между Черным и Белым Иркутом, состоят преимущественно из известняков. С места, поднимаясь от юрты при слиянии Иркутов, вы уже встречаете известняки; затем после крутого подъема тропинка круто спускается в глубокое ущелье, — трещину, где видны тоже преимущественно желтые или желтовато-серые известняки. после того начинается подъем на самый Нуху-Дабан. «Нуху» по-бурятски — дыра, «даба» — подъем. Он получил свое название от громадной дыры в виде ворот, пробитой в известняке, которая остается вправо от тропинки. Сама гора не имеет особого названия, а на нее перенесено теперь название подъема, — Нуху-Дабан, или же она просто зовется Хардык или Сардык-голец; но так как Меглицкий и Радде приняли название Нуху-Дабан для обозначения не только подъема, но и всего массива, то пусть это название так за ним и остается. Нуху-дабан, на несколько сот футов выходящий за пределы вертикального распространения древесной растительности [22], состоит на юго-восточной стороне из известняков тоже желтоватых, явно кристаллического строения, делящихся на тонкие пластинки и прорезываемых тонкими мелкими жилами сероватой породы известняка более мелкой кристаллизации. Эти известняки составляют верхний покров Нуху-дабана, лежащий на сланцах (преимущественно на диоритовом), а эти последние — на граните. Поднявшись на голец, вы видите обширное безлесное пространство, где преобладают мхи и яркие разноцветные лишаи.

Но пространство, открывающееся глазам, хотя сравнительно довольно гладко, но все-таки составляет три округленных гребня, из которых первый поднимается лишь на 1896 м (6220 ф.) и состоит из известняков, второй — высшая точка перевала в 2221 м (7292 ф.) [23] из выхода на поверхность — из очень мелкокристаллического диоритового сланца, а третий — из гранитов. Последний особенно замечателен, а потому и остановлюсь на нем.

Поверхность гольца не представляет больших неровностей, за исключением лежащей к северу от тропинки куполовидной гранитной массы, зато все пространство усеяно обломками скал и остроребрых каменьев, теперь покрытых слоем мхов. Покатость, образуемая теми обломками, которые нагромождены у подножия куполовидной вершины холма на столообразной поверхности, представляемой массивом Нуху-дабана, имеет наклон не более 15–20°. Камни, которыми усыпана эта поверхность, как я сказал, остроребры, нагромождены и разбросаны в полнейшем беспорядке.

Осмотревши куполовидное поднятие, я нашел, что склоны этого поднятия не имеют тех форм, которые обыкновенно встречаются в гранитных горах; вы встретите здесь много неровностей, много выпуклостей, острые края которых могли быть сглажены атмосферическими деятелями, но вы увидите также плоскости до 190 кв. метров (около 20 кв. саж.), совершенно гладкие и падающие по направлениям, производящих конуса. Конечно, от выветривания они уже успели стать шероховатыми, и кристаллы кварца покрывают поверхность, но несмотря на это, все-таки можно заметить полосы параллельные, тоже покрытые кристаллами кварца, очевидно, углубленные на несколько миллиметров и в несколько же миллиметров шириною, а длиною от 5 до 10 дециметров. Это явление наводит на мысль, не произошли ли эта полировка и эти царапины от действия ледников.

Если бы мне случилось видеть плоскости, выполированные льдами, и царапины на них, знать их не из чертежей, а по экземплярам, существующим в природе, я бы мог решить, есть ли это следы ледников, или эти явления суть следствия сдвигов или других причин. Напомню только, что с каждым годом находятся новые доказательства низшего стояния снеговой линии в Европе и в Америке. Недавно, наконец, было замечено то же и в Тянь-Шане [24]. Быть может, со временем найдутся следы низшего стояния снеговой линии и в Саяне.

Повторяю, что в настоящем случае я не решаюсь положительно высказать свое мнение, хотя в подтверждение предположения является еще одно обстоятельство, замеченное мною в долине Джунбулака, о чем сказано будет ниже. Высказывая же это предположение, обращаю на него внимание будущих исследователей, которые, исследуя в этом смысле массивы Нуху-дабана, принесут большую пользу, если представят даже отрицательные ответы.

Воздух был крайне насыщен парами, солнечные лучи пекли, и действие их усиливалось лучами, отраженными от желтоватой поверхности Нуху-дабана; кучевые облака образовывались, группировались, росли не по часам, а по минутам, когда мы спускались к Ирхут-Гаргану (горхону), образовавшемуся из мшистой, болотистой оболочки гольца и с шумом промывавшему себе путь в расщелине среди порфировидного гранита и диоритового сланца. Мои спутники боязливо поглядывали на небо и с недовольным видом останавливались, когда я слезал для барометрических наблюдений или для рассматривания горных пород и собирания их образцов. — Я принужден был уступить их просьбам ехать скорее, собирались тучи, обещавшие сильный ливень, а если на гольце застигнет ливень, или и сами облака начнут спускаться на него, тогда очень легко сбиться с пути и потерять из виду кучи каменьев, сложенные кое-где для указания направления, по которому нужно ехать.

Впрочем, мы до грозы успели выбраться из области тундр и мхов, добраться до страны альпийских озер и спуститься в одну широкую котловину, где еще остались следы покрытого льдом озера Иркута (около 1½ вер. в окружности), откуда берет начало Белый Иркут. Недалеко от этого озера находится другое, Окинское, — верховья р. Оки. Их разделяет низкий болотистый увал, поросший низкими лиственницами, еще не распустившимися 25 мая. Я остановился определить высоту барометра у озера Иркута, но через полчаса едва успел уложить барометр и сесть на коня, как налетел шквал с дождем; так что на определение высоты озера Иркута нельзя полагаться. Впрочем, замечу при этом, что высота должна была бы получиться преувеличенною. Между тем сравнительно с цифрами Радде она значительно меньше, как и все мои цифры.

Тотчас же за перевалом вы видите в стороне озеро Окинское, которое должно находиться почти на такой же высоте, как и озеро Иркут [25]. Оба они, как видно по болотистой, плоской окружающей их равнине, высыхают теперь, или, по крайней мере, обсохли значительно со времени своего образования, подвергаясь общей в настоящем периоде судьбе горных озер в Саянском хребте: Тункинское, Торское, Хангинское, и озера, в которых отлагался бурый листоватый уголь в окрестностях Байкала [26].

Мы расстались наконец с страною мхов и лишаев, куда выше всех забирались Campanula, Eutrema Edwardsii, Draba stellaris, Saxifraga et Macropodium nivale; тут уже появилась травяная растительность, годная для того, чтобы покормить усталых коней.

Буря и дождь стихли, и, сидя в юрте из лиственичной коры близь речки Ишуна (в вершинах Оки), невольно вспомнил я о вчерашнем шумном ночлеге, где ревел подле нас грозный Иркут; тут же наступила невозмутимая тишина: Ока, в виде ничтожного ручейка, тихо сочилась среди трав; ручей Ишун тоже с легким журчаньем пробирался среди широких листьев травы ишуна, которую буряты употребляют в пищу вместо чая, когда листья покраснеют и завянут. Только кукушка кричит невообразимо долго, я как-то принялся считать, сколько раз она прокричит, и насчитал 71 раз с двумя перерывами менее ¼ минуты, а перед тем, как начал считать, она что-то много раз уже прокричала.

В юрте, крытой лиственничной корой, у костра, где горит лиственница же, буряты ведут между собою бесконечные разговоры о том, что стали бы мы делать, если б буря и дождь застигли нас на гольце, где нет ни крова, ни дров, нет лиственницы, с которою так сроднился бурят и которая стала таким же необходимым элементом в его жизни, как самые трут и огнива, так им сберегаемые. В это время начинают проходить в голове образы прошедшего дня, в памяти восстает острая вершина Мунку-Сардыка, кругом которой белеют снежные вершины мелких побочных гольцов. Но все они пестреют ребрами гранитных вершин, которые выделяются на белом фоне снегов; от одного только главного гольца идет к северо-западу широкая сплошная белая масса нетающего снега.

Я не стану распространяться о том впечатлении, которое производят Мунку-Сардык, красно-желтые известняки Нуху-дабана, узкое ущелье при слиянии Иркутов и дорога до него от Хангинского караула. Словами трудно отдать отчет во впечатлении, не обрисуешь полной картины, а желающие найдут у Радде увлекательное и верное описание этих мест. Но скажу только: кто побывал у подножия Мунку-Сардыка, того долго будет тянуть снова в эти места, нет, нет, да нарисуется в уме картина мрачных ущелий, зубчатых гор и бешеных рек, которые рвутся из его отпадков, и впечатление долго будет живо, покуда не изгладится более сильными впечатлениями другой горной страны.

Тут, в этих мрачных горных лощинах, у подножия ослепительно блестящей, сияющей вечными снегами, зубчатой вершины Мунку-Сардыка, при виде тех опасностей, лишений, которым теперь подвергается промышленник, раздумывая о борьбе, которую он некогда принужден был выдержать, о страхе, который должна была навевать эта горная страна, когда первые промышленники лезли на Нуху-дабан и отсюда открывали только новые ледники, за ними горы, горы, все горы и бесконечные ряды громадных цепей, — или же, завидя туманы, застилающие какую-нибудь дальнюю вершину, и начиная сознавать всю безнадежность положения зверовщика, застигнутого туманом, дождем или пургою на тундряной поверхности плоскогория на Нуху-дабане, среди громадных гранитных и аспидных скал, среди моха и лишаев, — без малейшей возможности укрыться от налетевшего вихря и порывистого дождя, когда кругом зги не видно, где и теперь нет другого указания пути, кроме нескольких кучек каменьев, — тут постигнешь источник суеверного ужаса дикаря, его обращение к горе, его моления, — и видишь источник его верований, источник прогресса человечества, с одной стороны, источник суеверия и обскурантизма, с другой, сознание собственного бессилия перед такими грозными врагами, и все-таки борьба, вынужденная борьба ради поддержания своей собственной жизни. Тут становится понятным происхождение часовни на Нуху-дабане возле громадных ворот, образовавшихся на склоне гор в кристаллических известняках, — часовни, в которой сходятся русский и бурят и которая показывает общую родственную черту в народах, самых, по-видимому, несходных, и мысль переносит вас за несколько тысяч верст прямо к китайским кумирням, к бурятским овонам, тоже украшающим горные проходы в диких хребтах.

От юрты при Ишуне тропинка направляется вниз по долине р. Оки. Теперь Ока составляет ничтожный ручеек, около 4 м (2 саж.) шириною, который сочится в болотистой пади среди накипей, довольно еще крепких, чтобы поддерживать коня. Между тем нагромождения галек, валунов, конгломератов, гранитов и кристаллических сланцев, идущие полосой вдоль стен пади и поднимающаяся на 30 метров (100 фут.) над уровнем теперешней Оки, свидетельствуют о несравненно высшем стоянии вод в Оке. — Далее, так как теперешние воды Оки не ворочают валунов таких размеров, как находимые по краям долины, то есть в 1½ — 2 метра, даже более, приходится признать, что некогда количество воды и быстрота падения в Оке должны были быть больше теперешнего.

Горные породы [>27], попадавшиеся мне, были сперва: сиенит, состоящий из кварца и светло-зеленой роговой обманки и прорезанный жилами гранита и кварца; ниже встречались известняки, сперва метаморфизированные, потом более сохранившие свой первоначальный вид, вероятно, с палеонтологическими остатками [28].

Известняки доходят почти до Норин-Хоройского караула, где долина Оки несколько расширяется и состоит из аллувиальных наносов29].

Верстах в 4-х от караула Ока поворачивает к северо-востоку и прорывается сквозь ущелье среди известняков. Так как выше этого ущелья долина Оки значительно шире (до 2 и 2½ верст), и дно ее состоит из наносов, то должно думать, что в этом месте (где теперь караул) некогда было альпийское озеро, ныне высохшее. — Ока здесь уже значительно увеличилась (до 128 метров, 60 саж.) и через нее иногда не бывает бродов. В растительности тоже заметна существенная перемена, — к хвойным деревьям прибавилась береза, которая тут впервые встречается.

VII. АЛИБЕРОВСКИЙ ПРИИСК

Дорога до него. — Каштак. — Газара-аман и Тагархай. — Голец Бутогольский. — Заброшенный прииск. — Несколько замечаний об образовании графита. — Важность местности в геогностческом и геологическом отношениях. — Глубина шахты. — Температура. Поправки к средней температуре. — Направление ветра.

От Норин-Хоройского караула [30], где я пробыл лишь несколько часов, мы отправились вниз по Оке до Каштака, чтобы потом пробраться на Алиберовский прииск. Горы, в которых промыли себе русла Ока и Каштак, состоят почти исключительно из известняков, различие между которыми состоит большею частью только в различной степени кристалличности и в цвете, тут преобладают серые известняки, в которых, судя по их литологическому строению, можно предполагать существование палеонтологических остатков.

С поворотом в долину Каштака исчезает береза, растительность вообще становится беднее и тропинка заметно ползет в гору. — Дорогу затрудняют болота, которые с каждым шагом становятся все более и более обширными и в верховьях Каштака образуется несколько озер, уходящих в известняки, составляющие подпочву, отчего самое место называется Газыра-аман. Кстати надобно сказать, что никакой речки Дабан-жегла, которая шла бы к юго-востоку и впадала в Черный Иркут, как показано на карте г. Шварца, тут нет, напротив того, вода вся уходит в землю, что доказывает и самое название этих озер и местности вокруг их, — именно Газыра-аман.

В вершинах Каштака дорога становится с каждым шагом все затруднительнее, так как приходится пробираться среди камней, поросших оленьим мохом и черными или серыми лишаями (красных мало). Трудно понять, какая необходимость могла заставить человека забираться в эту глушь, — только обили зверя и оленьего моха для оленей могло привлечь в такую дикую местность сойотов. И вероятно, долго нога европейца не была бы в этой тундряной пустынной местности, если бы ценный графит не привлек сюда Алибера. Зато среди этой пустыни приятно поражают глаз кресты, служащие для указания дороги, а далее мостики на грязных и топких местах и т. п. улучшения дороги. Юрта на Тагархае довершает удовольствие, когда есть возможность отдохнуть под кровом после крайне утомительной дороги. Кстати приведу здесь еще замечание: на карте г. Шварца Тагархай показан впадающим в Китой. — Это вздор, потому что он в нескольких верстах от юрты впадает в Хорок, а Хорок принадлежит к системе р. Белой (Булун), отделенной от системы Китоя небольшим отрогом хребта, идущим с запада на восток и называемого Илтэй-дабан по имени горного прохода того же имени [31].

От юрты дорога забирается все выше и выше к Бутогольскому гольцу и становится очень затруднительною, вследствие болот, грязей и переправ через ручьи, которые вырастают с необыкновенною быстротою после летних дождей. Нам самим пришлось испытать всю быстроту, с которою собираются ручьи из падей, как быстро они рвут гниющие теперь мостики, оставшиеся от прежних попыток г. Алибера устроить здесь мало-мальски годную дорогу. Сильный, порывистый западный ветер, сопровождавшийся шквалом от северо-востока, и потом задувший постоянным, леденящим потоком из западных гольцов, холодил кровь в наших жилах, когда, забравшись на голец, мы принуждены были ехать высоко над речкой Бутоголом [32] по западному склону гольца. Едва-едва добрались мы до прииска, где скоро начали немного отогреваться в одной из бань, скрывающихся на восточном склоне гольца.

Что на Бутоголе есть графит, было известно с 1842 года, и добыча графита уже с того времени производилась на гольце, по всей вероятности, с поверхности. В 1842 году крестьянин Кобелев добыл его по указаниям г. Черепанова и доставил в Иркутский солеваренный завод 30 пуд по 2 руб. сер[ебром]. Но графит был невысокого качества, смешан с известью и песком, и на пробе, сделанной ему на Тельминской фабрике, для огнеупорных горшков оказался негодным. Алибер купил прииск за 300 р. у г. Черепанова и с 1847 года там производились работы при страшных трудностях, представляемых природою.

В настоящее время прииск совершенно брошен, только караульщик-сойот, живущий на заимке под гольцом, изредка посещает прииск или посылает туда свою дочь. Так навещать прииск, из-за 7 верст, почти бесполезно, — если бы в этой тайге нашелся человек, который, поборовши боязнь сверхъестественных сил, решился украсть с прииска кусок железа, или какую-нибудь из вещиц, оставленных вне дома, он всегда бы нашел время сделать это, не быв замеченным. Но прииск остался в том самом виде, как был, — как будто хозяева вчера только уехали и в своем поспешном отъезде оставили на столах скатерти, термометр на веранде, кучи графита на горах и незапертую шахту с машинами. Жалко смотреть на этот прииск, так прочно, так основательно построенный на страшной высоте и теперь брошенный. Что за причины повлекли за собою прекращение работ на прииске, не знаю. Было ли то неисполнение контракта, как говорят некоторые, вынужденное тем, что не было средств углубиться далее и добывать графит лучших сортов, или же отсутствие потребности в таком ценном графите, когда есть возможность искусственно приготовлять более дешевый? — неизвестно. Последнее вероятнее, хотя могло случиться и первое. Первому начинаешь поневоле верить, когда видишь все те ненужные затеи на прииске, которые делают из него ценную игрушку художника, хотя вместе с тем и несомненно умно устроенную для полезной цели.

К чему, например, эти парники на высоте слишком в 2100 метров (7000 ф.), к чему тут садики, красивые резные кресты, к чему цветные стекла в постройке над шахтой, к чему хохлатые курочки и прочие затеи роскоши на заимке, когда доставка до гольца из ближайших населенных местностей стоит таких страшных трудов, таких громадных расходов. Недаром буряты и тункинские жители так нетерпеливо ждут приезда г. Алибера и с таким восторгом рассказывают об его щедрости. Но с другой стороны, не верится, чтобы одно это могло сгубить прииск. Как экономно не устроивай прииска, все-таки выработка графита в расстоянии нескольких сот верст от ближайших населенных пунктов, доставка его за 5–6 тысяч верст до пунктов, где существуют фабрики для его обработки, должны стоить так дорого, что трудно предполагать возможность конкуренции с графитом, искусственно приготовленным.

Как бы то ни было, но прииск брошен и караульщик-сойот, дожидающийся г. Алибера, готов уже бросить прииск, если только г. Алибер скоро не вернется.

А постройки на прииске делались действительно хорошо. Не знаю, правильно ли велись горные работы, об этом существует несколько мнений за и против, но велись они по крайней мере не на скорую руку, а прочно, так что надолго могло послужить то, что было сделано прежде.

Голец Бутогольский есть как бы мыс, выдавшийся из гор, идущих из горного узла, служащего водоразделом между Иркутом, Окою, Белою и др. С северо-запада его обтекает Бутогол, с юго-востока — Кашигол, оба притоки Ханши, которая в свою очередь впадает в Хорок — приток Белой. — Длина этого мыса около 5 верст, ширина в вершине от 2 вер. до 1 вер. и, наконец, до 100 саж.

На вершине гольца Бутогольского выходят преимущественно граниты. Они состоят из дымчатого кварца, такого же полевого шпата, черной слюды и роговой обманки. Местами они выступают над этим мысом плотными массами, в остальных же частях на вершине гольца вы видите лишь массы разрушающегося гранита, скопляющиеся преимущественно на восточной стороне. Под этими разрушившимися гранитами графит залегает в известковом шпате грубого кристаллического сложения. Г. Радде [33] свидетельствует, что именно в них-то главным образом находят куски графита с явными растительными отпечатками.

В главной шахте графит добывался преимущественно из крепкого гранита (или гранито-сиенита), но графит попадается и в светло-сером кварце, образовавшемся крупными кристаллами в 5–6 мм. Тут графит имеет строение несколько скорлупчатое, заставившее меня даже задуматься, не есть ли это отпечаток растения; к сожалению, при несовершенстве моих инструментов мне не удалось выломать нужного куска из твердейшей горной породы. По дороге с юго-востока (от Тагархая) я встретил вблизи прииска только гнейсы и сиениты, совершенно сходные по сложению с этими гнейсами, только не слоистые. Сам же отрог на вершине гор, на котором находится прииск, выказывающий лишь граниты с кварцевыми жилами, ниже, на западно-северо-западном склоне, представляет известняки кристаллического сложения и светло-серого цвета. — Далее, спустившись через р. Бутогол и идя по речке Малому Бутоголу, я встречал на протяжении 8 верст лишь зелено-каменный сланец, и только на перевале через голец в вершинах Малого Бутогола (2186 м, 7171 англ. фут) нашел хлоритовый сланец. Кроме того, графит попадается в граните и как роговая обманка.

Присутствие графита в огненных породах и вместе с тем в известняках давно подавало повод к спорам. В гранитах, если они образовались путем охлаждения расплавленной массы, присутствие графита в чистом виде труднообъяснимо в присутствии кремнеземистых железистых соединений. Остается в таком случае одно сколько-нибудь вероятное предположение, что он образовался путем возгонки в то время, когда расплавленные массы уже начали охлаждаться. Скопления растительных остатков, подвергавшиеся разложению или другим преобразованиям, могли выделять углеводороды; эти углеводороды наполняли трещины охлаждавшихся плутонических пород и разлагались, отлагая углерод в чистом виде.

Присутствие графита в известняках с явно растительным происхождением, образцы которого можно видеть в изобилии в Сибирском Отделе [Русского Географического общества], или в отвалах графита на гольце, не представляет ничего непонятного, как в породе осадочного происхождения, впоследствии метаморфизированной. Весьма вероятно только, что метаморфизована она не огненным путем; если бы мы предположили, что эти известняки метаморфизовались огненным путем, то оказались бы в противоречии с тем известным фактом, что углерод не может оставаться в чистом виде в этой породе, если она нагрета до высокой температуры.

Дюма, Гайдингер и др. объясняют образование Алиберовского графита путем разложения пиритов, долго погребенных в почве; — факт, замеченный Гайдингером на Рокитцане и Еккоте. Жаклен же прямо объясняет образование Алиберовского графита разложением дёгтеобразных или железистых соединений, которые, разлагаясь на углерод и водород, накопляются в трещинах, и подтверждает эти предположения опытами, произведенными над пережиганием меди с сернистым углеродом при температуре +800°; причем получается графит, совершенно сходный с Алиберовским. Но Дюма и Жаклен, вероятно, не были знакомы с образцами графита с Марьинского прииска, добываемого из известняков, в которых доказательства растительного происхождения графита очевидны из его строения, а знают его лишь по электродам, изготовленным г. Алибером из прессованного графита для электрического освещения, а потому они, верно, не обратили бы внимание на то, что еще не объяснено образование графита в известняках (с сохранением растительного строения) — явление, невозможное в этой породе [34], если бы графит выдержал температуру 800° C, так как при невысокой даже температуре графит разлагается в углекислую известь.

Вообще вопрос об образовании графита (чрезвычайно важный в геологическом отношении, так как при решении его может быть подвинут вопрос о метаморфизме горных пород), может быть хорошо изучаем на Бутогольском гольце, где шахты г. Алибера и розыски его на поверхности гольца дают возможность обследовать большую площадь обнажений, а обнажения бешеных речек возле гольца могут дать возможность исследовать отношения горных пород гольца к другим, соседним к ним. — Но не в одном только этом отношении интересен Бутогольский голец и его окрестности [35]. Геогностическое исследование его связи с белеющимися к востоку Китойскими альпами, определение высот в соседних цепях, — все это может сильно подвинуть вперед решение многих капитальных вопросов относительно образования Саянского нагорья и подчиненных цепей: Ергик, Таргак, Тайга, Тункинских и Китойских Альпов и того неизвестного, но высокого нагорья, которого белеющие вершины виднеются грядами к западу от Бутогола.

Большие лишения, большие физические труды предстоят будущим исследователям, но зато и богатая жатва самых интересных сведений.

Г. Радде [36], основываясь на наблюдениях, производившихся на Бутоголе, вывел, что средняя температура на гольце равна –5,0° (4,0°R). Между прочим, г. Шварц [37], основываясь на наблюдениях г. Крыжина в шахте на глубине 65 м (210 ф.), по его словам, находит несогласие между цифрою средней температуры в шахте на такой глубине, где следовало бы достигнуть слоя постоянной температуры. При этом он сожалеет, что г. Радде не поверил точки нуля в термометре г. Алибера.

Вследствие этого я точнее измерил глубину шахты и поверил точки нуля в термометре г. Алибера, который и доныне висит на веранде возле дома, где, по всей вероятности, он висел и во время наблюдений.

Но прежде всего несколько слов об устройстве самой шахты. — Шахта идет сперва отвесно на глубину 18,6 м (61 ф.), к которым нужно придать еще 0,75 м, то есть толщину льда, лежащего на дне шахты. На высоте 3,3 м (11 ф.) от дна начинается вторая боковая шахта, идущая наклонно вбок. По приблизительному вычислению, отвесная глубина этой наклонной шахты плюс глубина отвесной должна быть не менее 37 м (около 120 ф.) и не более 43 м (около 140 ф.) [38].

На средине главной отвесной шахты, то есть на глубине около 9 м (30 ф.) я нашел –2,75° (–2,2° R); на дне ее термометр, положенный среди камней, которые сильно должны охлаждаться за зиму, я нашел –8,75° (–7° R); термометр, тут же повешенный на воздухе, показывал –6,75° (–5,4° R). Достигнувши наибольшей глубины шахты по наклонной боковой шахте в таком месте, где доступ воздуху довольно труден, я нашел –6,25° (–5° R), т.е. то же, что нашел и г. Крыжин, посетивший прииск в июле — термометр на открытом воздухе показывал в это время +3,43° (+2,5° R). Хотя глубина шахты далеко не достигает величины 65 метров, показанной Крыжиным, но тем не менее известно, что слоя постоянной температуры достигали в северном полушарии на глубине 20–25 м (66–82 ф.) [39]. Далее, хотя отверстие шахты и широко — 10,65 и 8,75 м (35 и 28 ф.) — но все-таки трудно предполагать, чтобы в боковой шахте мог происходить хоть сколько-нибудь свободный обмен воздуха. Не знаю, как близко подходит шахта к покатости гольца, полагаю однако ж, что там, где кончается боковая шахта, должен оставаться до поверхности гольца слой более 37 м (120 ф.), а потому и думаю, что измерение температуры зимней и летней не должно иметь влияния на температуру в шахте. Вернее же искать причину этой аномалии в неверности средней температуры по наблюдениям г. Алибера. Пользуясь снегом, который шел на гольце, я выверил термометр г. Алибера. В то время, когда мой термометр, погруженный в тающий снег, показывал 0,0°, на термометре г. Алибера было +0,4° или +0,5° [40]; следовательно, средняя температура на гольце должна быть вследствие этой поправки не –5° (–4° R), но –5,5° (–4,4° R) или –5,63° (–4,5° R). Кроме того, термометр, как заметил и г. Радде, был повешен неправильно: например, когда я был на гольце 27 мая, в 8 часов вечера солнце ударяло на него, а на веранде я не нашел другого гвоздя, на который переносился бы термометр; затем, сама веранда должна была нагреваться и, сверх того, отражать теплоту, так что термометр должен был показывать температуру выше действительной. Таким образом, из согласия наблюдений г. Крыжина и моих я полагаю, что за среднюю температуру на Алиберовском гольце, на высоте 4100 ф., по вычислению г. Радде, можно принять не –5,0°, а –6,25° (–5° R) [41].

Не выходя из области метеорологических наблюдений, скажу следующее: г. Шварц, рассматривая наблюдения, делавшиеся на прииске [42], высказал сомнение в том, чтобы действительно так много раз мог быть западный ветер на Бутогольском гольце. Сколько можно судить теперь, наблюдения производились с помощью флюгера, по направлению флюгера, по-видимому, замечалось на глаз, так как у флюгера не было стержня с указателем внутри постройки; при этом параллельные плоскости четырехугольной башенки, над которою поставлен флюгер, расположены так, что имеют направление, близкое к NS, а именно NNW—SSO. Между тем весьма вероятно, что оно принималось за NS. Далее, так как при отметках о ветре горизонт делили только на 8 румбов, то это могло еще усилить погрешность, так что я полагаю тоже, что хотя наблюдения г. Алибера и свидетельствуют о преобладании западных ветров, но этот факт еще требует себе подтверждения более точными наблюдениями; мало того — есть даже основание полагать, что преобладающие ветры были северо-западные, или, может быть, западно-северо-западные, так как на прииске возводилась каменная стена для защиты приисковых построек именно от этих ветров.

VIII. ОТ ПРИИСКА ДО ОКИНСКОГО КАРАУЛА

Спуск с гольца. — Несколько слов о сойотах. — Перевал через голец. — Тустук. — Устье Сороки. — Появление березы. — Падь Иркута.

Простоявши день на Алиберовском прииске, причем 27 мая на обсыпал глубокий снег, я тронулся дальше к цели своего путешествия в Окинский караул. Вместо того, чтобы возвращаться опять в Гарган, я предпочел отправиться прямым путем, т.е. выйти на устье р. Сороки и оттуда, если удастся, пройти в Окинский караул через гольцы, находящиеся в вершинах р. Сороки, так как тут есть тропинка, которою ездят, если Сорока слишком высока и через нее нельзя переправиться.

Сперва нужно спуститься по прекрасной дороге на северо-западном склоне Бутогольского гольца к заимке г. Алибера, расположенной под гольцом на ручье Бутоголе.

Дорога для спуска с гольца есть замечательная работа, которую смело можно рекомендовать нашим инженерам. Она идет очень полого, зигзагами, и так как ветры, нанося снег, часто заносили дорогу, зигзаги сделаны двойные, так что в случае, если одна дорога занесена, то можно проехать по другой. Глядя на эту прочную дорогу, годную для экипажей, жалко становится, что потрачено столько громадного труда и теперь им никто не пользуется, тем более, что сама дорога замечательно хорошо проложена и сделана.

Заимка состоит из нескольких построек: большого дома г. Алибера и помещений для скота, который содержался для прииска. Посредине большого двора построена просторная высокая юрта, в которой живет караульщик сойот с семьею — единственный представитель вымирающего племени, попавшийся мне во время моих разъездов. По нему, конечно, нельзя судить о сойотах, но по расспросам видно, что теперь сойотов становится все меньше и они сливаются с бурятами. Охотничьи области бурят не отделены от сойотских, между тем как они строго разграничены от карагазских; буряты и сойоты охотятся вместе, женятся между собою, молятся одним богам; например, у сойота на заимке я видел те же изображения будды и бога зла, которые встречал у бурят, те же украшения алтаря. Язык их, как говорят, «тангутский» (вероятно, тунгусский), но они сами сказали мне: «теперь сойот свой язык потерял». Даже в наряде я не заметил различий: тот же халат, те же украшения, девушки так же заплетают волоса в множество кос, а замужние женщины в две косы, утварь решительно та же, что и у бурят. Только у них жены свободнее могут оставлять своих мужей; надоест — бегут к родителям, и муж не имеет права требовать жены назад. Было, впрочем, время, когда сойоты были гораздо многочисленнее в Саянском нагорье, так как из предписаний Тункинской дистаночной канцелярии конца XVIII века видно, что сойоты кочевали и возле Окинского караула, а теперь ничтожные их остатки удаляются с своими оленями в самые пустынные тундры.

Переехав Бутогол, мы отправились вверх по одному из трех ручьев, из которых он составляется, и в вершинах его перевалили через голец в 2186 метров (7171 ф.) [43]. Только мох, и преимущественно олений, забирается на эту высоту, где глаза ослепляют яркие снега. Ниже виден еще можжевельник, которым буряты не упустили запастись на случай падежа скота и вообще от разных болезней. Пласты хлоритового сланца, образующие поднятие на перевале, падают почти отвесно в падь Тустука, куда мы спустились с большим трудом по скату, усыпанному обломками той же породы. Дорога по Тустуку затруднительна в верховьях, но потом становится довольно удобною, и эта падь часто посещается промышленными ради обилия в ней дичи — зубров, коз и белки [44].

Занятый глазомерною съемкою, которую я начал делать от прииска, так как это пространство до устья Сороки никем еще не было снято, я не мог следить за породами, а потому скажу только, что верст на 15 от перевала я все встречал хлоритовый сланец, а далее, так как пришлось бы для исследований обнажений отлучаться в сторону от дороги, уже исключительно должен был заняться съемкой. Замечу только, что Тустук течет очень медленно по очень полого плоскости, падь его расширяется на пол-версты и более, и только вблизи устья сперта горами, сквозь которые он теперь еще пробивает себе русло. Впадает он в Сороку в 2½ верстах от ее впадения в Оку.

Тут на устье Тустука нам предстоял выбор между двумя дорогами: вниз по Оке, по тропинке, по которой «идет трахт с Гаргана в Окинск», или вверх по Сороке, перевалить в ее вершине через гольцы и оттуда спуститься к Окинскому караулу. По второму пути расстояние несколько меньше, кроме того, возможность сделать съемку р. Сороки и определить несколько высот гольцов подстрекала меня пойти по этому пути. Но противники мои, сперва сами желавшие идти этим путем, после перевала через голец в вершинах Тустука просили лучше не идти этой дорогой, так как после дождей и снега, который шел весь день и ночь 27 мая и частенько собирался в гольцах 28-го, дорога должна была быть крайне затруднительною. — Таким образом, мы пошли по Оке — по «тракту», т.е. по тропинке, протоптанной между караулами.

С первого раза, как только мы вошли в ее долину, нам бросилась в глаза белая береза. Точно в подтверждение предания о том, что везде белая береза сопровождает в Сибири русского человека; тут появилась она возле тропинки из Норин-Хоройского караула в Окинский. Замечу при этом, что в пади Тустука, состоящей вблизи устья из пологих холмов, таких же, как и сопровождающие Оку, на той же высоте над уровнем моря, по-видимому, в тех же условиях, как и берега Оки, белой березы нет, — здесь же она является в изобилии и преимущественно возле дороги. Факт довольно интересен.

Идя вниз по Оке, мы тотчас за устьем Сороки встретили разрушающиеся граниты, разбивающиеся на громадные куски в несколько десятков кубических метров и лежащие на болотистых прибрежьях Оки, заросших лиственницей. Но, пройдя верст 10 и миновавши граниты, мы вышли в область известняков, которых разнообразные видоизменения можно проследить вплоть до Окинского караула; тут серые, крутые обсыпающиеся бока гор, их вершины, выдающиеся в колокольновидных формах, в готическом стиле, придают особый колорит местности. Тут Ока еще не заселена. Но скоро скаты становятся положе, течение реки менее быстро, появляются ровные наносные равнины на ее берегах, почти вслед с исчезанием гранитов появляется бурятское население. Далее за речкой Хара-Гужир, которая течет из пади, представляющей обнажения коричневатого глинистого сланца, на поверхность еще раз выходят граниты, и тут снова исчезают бурятские юрты, чтобы снова явиться на лугах среди пологих холмов известняка. Известняки надолго становятся преобладающей породой и являются в обнажениях по берегам как р. Диби, так и р. Сенцы.

Наконец, против устья Тиссы в последний раз Ока пробивается сквозь граниты и затем тихо течет в русле, промытом среди аллувиальных наносов, наполняющих ее долину; между горами показывается площадка в 5 верст ширины и верст в 10 длины и на ней — Окинский караул.

IX. ОКИНСКИЙ КАРАУЛ

Положение. — Давняя населенность. — Надпись на утесе и остатки жилищ. — Буряты и карагазы. — Прежнее значение пограничных караулов. — «Наставления» из дистанции.

Окинский караул расположен на аллувиальной наносной равнине, образовавшейся среди гор. Тут, встретивши в своем течении гряду высоких гольцов, пересекающих ей дорогу по направлению от юга к северу и пустивших отроги гор из твердых кристаллических сланцев, кроме того, встретившись с Джунбулаком, который рвется с юго-запада, Ока прорывается сквозь известняки и круто поворачивает к северо-востоку и потом к востоку.

Окинский караул, как и все остальные караулы по этой линии, состоит из ветхой казармы, окруженной развалившимся частоколом, амбара и часовни. Кроме обязательного русского населения, состоящего из 4 казаков, здесь есть еще и две семьи, поселившиеся несколько десятков лет тому назад. Приволье для звероловства, возможность торговать с бурятами, выменивая масло и скот на привозные русские товары, были причиною того, что здесь некогда осталось жить несколько казаков, и теперь потомки их, хотя и не находят тех же выгод, остаются жить уже по привычке.

Хлеб в этом карауле не родится, и ближайший пункт, где начинается его возделывание, есть улус Уршаты и дер. Корноты на Оке, затем Аларские буряты и Тункинский край.

Климат слишком не благоприятен для хлебопашества. Кроме большого возвышения над поверхностью моря (более 3000 ф.) тут еще прибавляются местные условия: из высоких гольцов, которые видны на север и северо-восток от караула — гольцов, покрытых снегом даже в первой половине июня, постоянно дуют порывистые северо-восточные ветры, до того холодные, что в первых числах июня по вечерам приходилось надевать шубы.

В этих же горах постоянно скопляются тучи и часто с неимоверною быстротою собираются грозы, в горах разражающиеся снегом даже в начале июля, а над караулом проносится туча с крупным дождем; зато окрестности караула, т.е. падь Оки, низовья Сенцы, Тиссы и Джунбулака, защищенные от этих ветров, находятся в гораздо лучших климатических условиях, и если неудобны для хлебопашества, то, по крайней мере, доставляют много удобств для кочевых народов. Поэтому они, должно быть, издавна были заселены, а теперь в окрестностях караула считают до 300 бурят, которые заняли низовья Сенцы, Джунбулака и самую долину Оки в то время, как верхние части тех же долин посещаются карагазами, а в былое время и сойотами [45].

Кроме того, некоторые остатки доказывают, что население было здесь и в очень давние времена. К каким племенам принадлежали эти древние обитатели среднего течения Оки, трудно решить, но они оставили несомненные следы, как в надписях на утесах, так и в остатках своих жилищ. Если ехать из теперешнего караула в падь Джунбулака, то нужно проезжать мимо невысокого известкового утеса Монгольжина. Тут на утесе видны надписи клинообразно-сердцевидной формы с точкою в середине, сделанные на камне красною и малиновою краскою. Краска эта, хотя и въелась почти на одну линию в белый известняк, на котором сделаны надписи, большею частию смылись, кроме того, некоторые куски, на которых были некогда надписи, отвалились (потрескавшись, вероятно, от замерзавшей в щелях воды); три таких рисунка («печати», как их называют буряты), уцелели на такой площадке, которая, по своему наклонному положению, предохранена от дождей; — от других остались только бледные следы в виде пятен [46].

Другой след — это остатки построек. На луговой равнине возле Оки видны кучи булыжников, наложенных по окружности правильного круга или овала. По-видимому, это остатки от конических построек, сложенных из дикого камня и очень невысоких [47]. Теперь внутри этих построек образовался уже слой чернозема и все заросло травою, но камни еще носят на себе явные следы копоти, насевшей от огня. Об этих постройках носится предание, вообще очень распространенное в Сибири, что некогда жила тут «чудь» и жила до того времени, пока не стал показываться на горах лес (белая береза). Тогда «чудь» сочла это за дурной знак и удалилась. Со своей стороны прибавлю, что хотя я и предположил сперва, что это остатки плавильных печей чуди, но, не найдя никаких следов шлаков, пришел к тому убеждению, что это действительно остатки жилищ.

Бурятское население, в настоящее время живущее вблизи караула, занимается преимущественно скотоводством, и количество скота доходит до 50–60 голов рогатого скота у зажиточных хозяев. Но здешние буряты так уже привыкли к хлебу, что без него не могут обходиться, и так как сами его не сеют, то ездят покупать его от своих соседей — карнотских бурят зимою по Оке, или аларских бурят, направляясь через хребты, где проложена тропинка. Хлеб покупается на деньги, вырученные от продажи тункинским купцам мехов или от продажи скота, то на прииски, открывавшиеся по Диби, то на графитный рудник, то, наконец, в Нижнеудинск или Тунку.

Буряты, правда, немного потребляют хлеба, но он уже стал для них необходимостью. Хлеба они еще не пекут, хотя очень любят печеный хлеб, а обыкновенно едят его или поджаренным на масле и в зерне, причем наливают на него заранее вскипяченный чай, или просто подбавляют горсточку зернового хлеба в похлебку или чай, или же, наконец, из муки приготовляют свое любимое блюдо — саламату.

Сколько я мог заметить, в божествах и образах у Окинских бурят много своеобразного, и не мешало бы кому-нибудь, знающему язык, заняться этнографическим изучением их быта и религиозных обрядов. Мне удалось быть только на «тахиль-хане» (таэлган, жертва овцы?) и то тогда, когда он уже кончался: на пригорке собрались окрестные буряты, варили мясо, все угощаясь тарасуном, потом поставили жертвенник из 4-х палочек, связанных вверху перекладинами; под ним разложили огонек, а на жертвенник бросили несколько кусков мяса. В это время в большом котле варился баран; когда он был готов, его разделили, поругались за дележкой, каждый забрал свою часть мяса и несколько ложек бульона в туезок, воткнул туда березку и отправился восвояси. Сколько я мог узнать, у них сильно перемешано шаманство с ламайством, даже и с христианством. Нечего и говорить, что все они поклоняются «Цаган-убукгуну» (Св. Николаю) и посещают в Николин день русские церкви. Но кроме того, мне, например, случилось встретить семью, в которой старик-отец христианин, жена ламайской веры, дети, кажется, не все крещены. Вследствие этого я, входя, увидел ряд буддийских божеств с поставленными перед ними жертвами (зерновый хлеб, сметана), и, рядом — образ Владимирской Божьей Матери с зажженной перед ним свечкой (свеча была, впрочем, зажжена перед моим приходом, должно быть, чтобы показать свою набожность, потом ее вскоре погасили).

Но зато, войдя в другую юрту, я был поражен, видя в сборе все атрибуты ламайского богослужения. Боги, которых было гораздо больше, чем их бывает в обыкновенных юртах, и гораздо больших размеров, преимущественно медные, помещались под навесом; тут же имелись и все музыкальные инструменты, употребляемые при богослужении: 6 медных тарелок, 2 трубы, раковина и большой барабан, в которые один бурят неистово принялся трубить и колотить, как только я полюбопытствовал посмотреть на эти атрибуты. Под богами помещались три прибора, каждый из семи маленьких чашечек и одной большой, чайники с павлиньими перьями, тарелки с хлебом, мясом, жиром, пучки желтых свечек и проч.

Оказалось, что отец хозяина юрты был ламою, теперь сын его тоже лама и живет в дацане в Шинках. По временам он приезжает сюда, совершает в этой юрте богослужение и уезжает с громадными табунами скота и лошадей. Монгольские ламы тоже не остаются в долгу и тоже прислали ламу из Урги, большого фигляра и пьяницу, что не мешает бурятам относиться к нему с величайшим уважением, разевать рты от удивления при виде двух самых обыкновенных камешков, которые он возил с собою и, разворотивши с большою таинственностью, спросил меня: могу ли я узнать, откуда они?

Я заезжал в несколько юрт, где буряты принимали меня донельзя радушно, а бурятки истощали все свое искусство в приготовлении различных яств из зарезанного ягненка.

Сперва начиналось угощенье молоком, потом тарасуном, который выделывался в это время. Буряты все почти были навеселе и выпивали его поразительно много — чашек 12 выпить, одна за другою, — для них нипочем. Впрочем, душа меру знает, а человек, говорят, не скотина, выпьет полведра — ну, и довольно; так и буряты — к концу дня они так упиваются своим душистым напитком, что обыкновенно хозяина видишь уже возле дверей юрты примкнувшимся где-нибудь. — Я спрашивал бурят, сколько чашек должны они выпить, чтобы захмелеть? говорят — не более 20 чашек, — после того уж ничего не помнишь. — За тарасуном следует чай — затуран, к которому скоро можно привыкнуть настолько, чтобы находить его вкусным. В это время жарится на палочках мясо, преимущественно ребра и печень, а хозяйка варит в огромном котле баранье же мясо, особенно ловко, с шиком переливая варево громадною деревянною ложкою (поваренкою), после туда же опускаются кишки, начиненные молоком с кровью, и когда они сварятся, то их режут и подают гостям. Нельзя сказать, чтобы эта «кровь с молоком» была невкусна, напротив, я полагаю, она могла бы найти себе место в кухне любого образованного народа.

Все это запивается несметным количеством тарасуна, а потому все в это время чрезвычайно веселы, чуть не валятся с коней, везде слышны громкие песни, а затем драка, или бесконечные рассказы, толки о всех мелочах, разнообразящих их жизнь, или сказки и песни, рассказываемые в юртах перехожими стариками. Нужно жалеть только, что никто из знатоков монгольского языка не займется собиранием этих сказок, которые, вероятно, могли бы дать материалы для решения некоторых вопросов из темных судеб среднеазиатских народов.

Где кончается бурятское население, где горы спирают пади речек, и их закругленные каменистые вершины выходят за предел вертикального распространения древесной растительности, где становится невозможно скотоводство, так как разнообразная, зеленеющая и цветущая в низовьях луговая флора заменяется желтоватыми покровами оленьего моха, — где среди хвойных лесов, громадных россыпей и валунов, выживают лишь редкие экземпляры нескольких кустарных пород и куда лишь изредка заходят буряты ради изюбров, каменных козлов и коз; там начинается бродячая жизнь оленного народа Карагазов. Возя с собой свои жалкие жилища из бересты, а зимою из звериных шкур, они находят здесь все, что им нужно — обилие моха, как корма для оленей, и обилие сараны, которой они заготовляют себе большие запасы. — Осужденное на погибель в борьбе с природой и более могучими племенами, оттесняющими даже из его родимых охотничьих областей, это племя оставляет по себе лишь ничтожные следы в остовах своих юрт, состоящих из десятка связанных верхушками жердей. Первый лесной пожар истребит следы этого вымирающего племени, а современные нам этнографы сообщают о них лишь очень скудные сведения; нам известно лишь то, что есть карагазы, кочующие между Окой и Нижнеудинском, раз в год выходящие к Нижнеудинску, где их женят и крестят всех за год родившихся детей, что они удаляются в самые дикие местности, что там, где, по-видимому, нельзя ждать никаких следов человека — под гольцами, в вершинах бурливых речек, вы встретите остатки их конических юрт. Все предположения об их происхождении гадательны, особенности их образа жизни неизвестны, неизвестен и их язык [48].

В былое время, в конце прошлого столетия, наши пограничные караулы имели свое назначение. Не знаю, как оно было на самом деле, но предписания, дававшиеся из Тункинской пограничной дистаночной канцелярии и найденные мною в Окинском карауле, ясно показывают, что главное внимание тогда обращали на то, чтобы сделать из караулов бдительные пограничные пикеты. Тогда посылалось на каждый караул только 5 казаков, под начальством казака же или урядника, но кроме того, для содержания постоянных разъездов прибавлялось к казакам по 20 «братских».

Караульные должны были постоянно ездить в стороны от караула, съезжаясь с пикетом из соседнего караула на полдороге, и всегда иметь лошадей наготове.

Мы тогда немного больше, чем теперь старались угождать китайскому правительству, чтобы не повредить нашей кяхтинской торговле, и потому караульным начальникам предписывалось не допускать «со стороны России ни до какого самомалейшего повода к нарушению установленного порядка, перелазов, потаенных провозов товара, промены скота и тому подобнова всякой мены»… «и ежель случится такой перелаз с нашей или китайской стороны, точнейше разсматривать». Если же бывал кто-нибудь обличен в самомалейшей контрабанде, то с ним поступали жестоко, как, напр., в 1799 году в Кударе отобрали у кого-то 2 куска неклейменой китайки; за это главного виновника подвергли «во уважение молодых лет (двадцать семь) прогнанию сквозь строй вместо шести тысяч, одной тысячи», — других, братских, было приказано кого выбить плетьми, кого тростьми в такой же пропорции, а одного послали на соляной прииск заработать ценность китайки семь руб. и процентов 40 копеек [49].

В «секретном наставлении», присланном начальникам караулов из Тунки, предписывалось «в сношениях с китайскими чиновниками быть как можно дружелюбнее, принимать их ласково, учтиво, с возможным угощением, с соблюдением политического права, дружбы, остерегаясь говорить с ними лишнова слова, как с народами проницательными даже втайных движениях, до того хотя бы они кдосаде што произнесли не соответствовать им грубостью, а уступать».

Впрочем видно, как в то время мало еще полагались на китайское правительство, боясь либо какой-нибудь недружелюбной выходки, либо чтобы китайцы не стали переманивать на свою сторону братских и т.п. Таким образом предписывалось: «ежель случится так, что с китайской стороны будет такой перебесчик, который о какой нибудь важности станет доносить, то стараться сколько можно, хотя и малейшая будет за ним погоня, скрыв его секретно, не медля нисколько отправить к дистаночным делам [50] самыми скрытными дорогами, а искателей приличным и тихим обхождением уверить, что о сыске и сдаче его будем стараться, не подавая отнюдь виду, что он скрыт или отправлен.

Если же мунгалы в разсуждении перебега снашей в мунгальскую сторону лошадей или переезда людей станут отзываться, что они будто бы без своих начальств принимать следов не смеют, то и вам также поступать и следы принимать от них и здавать их караульным начальствам, наблюдая при всех случаях дабы поступано было с обеих сторон равномерно, ибо мунгалы умеют инкогнито (т.е. потаенно) не только удерживать порядок, но и выигрывать по их затеям».

В особенности запрещалось братским ходить на промысел за границу и предписывалось наблюдать, не учинили бы они провоза и т. п., «а паче умысла и согласия с китайцами, о уходе за границу и открытии каких либо со стороны России известий». Вообще замечательно, что предписывалось обращаться с братскими как нельзя более дружелюбнее.

Таким образом, сначала все пахло военным пограничным порядком, потом все стало постепенно ослабляться, братским позволено было откочевывать верст за 40 с тем только, чтоб суглан (сходку) иметь в карауле каждые 10 дней. Изредка только являются подтверждения, чтобы охранять границу денно и нощно. Такие предписания, вероятно, не выполнялись на этих караулах, так как споры были очень редки, скота не перебегало и не было повода к тем бесконечным спорам о перебежке скота, которые беспрестанно возникали в Забайкалье и вызывали даже необходимость собрать в Кяхте «конгресс», чтобы все подобные споры счесть законченными.

Изредка только, как весть из другого мира, является строгое, секретное предписание наблюдать, чтоб «иностранец Pehhe, подписывающий свое имя Вапу и высланный из Москвы по Высочайшему повелению, не въехал в Россию».

Теперь все это перешло в историю, и только остались следы прежних строгостей в развалившемся палисаде прежнего караула. — Генерал-губернатором Н.Н. Муравьевым был сначала отменен этот порядок объезда границы, а потом разрешена, наконец, и свободная торговля на 100 ли от границы, и теперь на караулах хотя и живет 4 казака, но они уже не должны содержать постоянных разъездов, и только 2 раза в год ездят для свидания с китайскими чиновниками; но все это уже только простые формальности, уцелевшие в угоду нашим церемонным соседям.

X. ОКИНСКИЕ ВОДОПАДЫ

По приезде в Окинский караул я старался собрать у тамошних жителей и бурят сведения о водопадах, которые Сибирский Отдел поручил мне осмотреть. Рассказы жителей вполне подтверждали, что водопады существуют, но только высота их сильно преувеличена. В Окинском же карауле, кроме того, я узнал, что летом в водопадах вовсе не бывает воды, а что в большую воду действительно Ока течет в русле из лавы («шебы», как ее называют буряты) и с небольшой высоты (с рослую лесину) падает вода с отвесной лавовой стены. Весною образуется под водопадом ледяная воронка — одним словом, все до мелочей сходилось с описанием досужего корреспондента «Северной Почты». Далее ниже, говорили мне, есть другая речка, тоже приток Оки; она бежит по наклонной плоскости, вода кипит, бьется о камни, разбивается на множество брызгов. Все сходилось с описанием корреспондента, только была громадная разница в определении высоты. Высота во 100 с[аженей], про которую говорит корреспондент, оказывалась, очевидно, вымыслом. Но тем не менее я отправился вниз по левому берегу Оки до того места, где весною бывает водопад, послуживший канвою для разгоряченной фантазии корреспондента. В 4 верстах ниже Окинского караула впадает в Оку двумя притоками речка Джунбулак. По всей пади этой речки, вплоть до ее вершины (озера Хара-Нур) и вершины ее притока Хикушки, разлилась лава, вышедшая из трещин у озера Хара-Нур и из подножия высокой чаши (кратера) в вершине Хикушка [51]. Лава текла и вниз по долине Оки, сопровождая Джунбулак и распространяясь по долине вниз от крутого поворота Оки к северо-востоку, т.е. от Окинского караула верст на 25. В этой лаве промыли себе русло Ока, Джунбулак, впадающий в Оку двумя рукавами, и ручей Сайлок.

Главный рукав Джунбулака, через который бурятами перекинут даже мост (не шире 7–8 саж.), несется с огромною быстротою и впадает в Оку без всяких водопадов и даже без уступов. Второй рукав образует действительно водопад, высота его от 70 до 80 ф. Стена, с которой падает вода, отвесная; ширина ручья в самую большую воду бывает 8,5 м (28 ф.), наибольшая глубина 1,5 м (5 ф.), а вертикальное сечение в самую большую воду бывает 8,5 м (28 ф.), наибольшая глубина 1,5 м (5 ф.), а вертикальное течение в самую большую воду бывает 6,4 кв. м (70 кв. ф.). Скорость течения должна быть очень велика, судя по навороченным камням и лесинам; но это бывает только весною, летом же не только не бывает водопада, но даже и воды.

Водопадик этот, бушующий весною, постоянно отступает от Оки, и теперь вода промыла овраг сажен в 50 длины. Прежде высота водопадика была несколько выше — футов на десять.

О втором ручье, в ¼ версты от Джунбулака, образующем, по описанию корреспондента, «миллиарды брызг, величественный веер и проч., и проч.», и говорить не стоит. Высота падения воды — 12–15 ф., количество падающей воды так ничтожно, что всю струю можно собирать в сороковую бочку, если вообразить себе машину, подставляющую такие бочки каждую полминуту или еще реже.

Третий ручей Мунгуру, верстах в десяти ниже Джунбулака, течет по очень крутой плоскости из ущелья и затем впадает в Оку самым обыкновенным образом. Так как в нем также не было воды, то я туда и не ездил, а после, отправляясь вниз по Оке, осмотрел с правого берега и убедился, что это самый обыкновенный круто-падающий горный ручей [52].

Для лиц, которые все-таки будут надеяться найти на Оке Ниагары, прибавлю, что, во-первых, из полнейшего сходства описания местности, сделанного корреспондентом, с тем, что я видел, я убедился, что эти водопадики — те самые Ниагары, о которых рассказывает в «Северной Почте» неизвестный корреспондент, только вместо 10 саж. он ошибкою, должно быть, поставил 100 саж.; во-вторых, водопады, описанные в «Северной Почте», существуют, по словам корреспондента, там, где Ока промыла себе русло среди лавы, между тем углубление русла Оки в лавовом потоке не превосходит 70–80 футов, и местами лишь достигает 100 ф., лавовый же поток кончается всего в 30 верстах от караула стеною в 40 ф., вообще долина Оки, верст на 40 ниже караула, есть широкая луговая долина, залитая лавой, в которой высокие водопады (выше Колумбийского, как говорилось в «Северной Почте»), невозможны. (Отсылаю к своему маршруту.) В-третьих, не ссылаясь уже на расспросы, скажу только, что я поехал по долине Оки ниже караула на 40 верст до поворота ее к северу в «щеки», и тут не встретил ни водопада, ни даже речки, способной образовать водопад вроде Ниагары, а нашел только несколько ручьев и одну речку — Джунбулак, размеры которой уже известны читателю. Что ниже в «щеках» тоже нет водопадов, — в этом убеждают меня расспросы у казаков и бурят, десятки раз ездивших зимою вниз по замерзшей Оке в деревню Корноты. Если же летом и образовывались бы водопады, не оставляющие следов на зиму, что очень невероятно, то о красотах их могли бы свидетельствовать только скалы, — проезда нет, и даже промышленные летом не посещают щек и, чтоб пробраться на Оку куда-нибудь пониже, делают объезд, которым и я прошел впоследствии. Впрочем, так как корреспондент «Северной Почты» говорит о водопаде в 5 верстах от караула и в лавовом потоке, ясно, что он не мог иметь в виду «щек».

Но во всяком случае я должен быть очень обязан неизвестному корреспонденту, так как его корреспонденция доставила мне возможность хоть наскоро посетить те интересные местности, о которых я говорю в этой статье.

XI. ДЖУНБУЛАК И ХИКУШКА

Падь Джунбулака. — Кутул, возможность перелива. — Валуны. — Бурсак-нур. — Хикушка. — Кратер погасшего вулкана. — Обратный путь по Хадаруссе и Сенце.

Гораздо интереснее этих водопадов были для меня рассказы о долине Джунбулака, о «чаше» и Хара-нуре. А потому через два дня, нанявши лошадей, я направился вверх по Джунбулаку.

Падь низовьев этой реки верст на 12 идет замечательно прямо, точно она по шнуру вытянута между двух рядов почти отвесных гор. Сперва мы встречали известняки, прорванные гранитами, потом сероватые гнейсы, и наконец, верстах в 12 от караула, тот же крупно окристаллизовавшийся известковый шпат, окрашенный в оранжевый цвет, который мы встречали в верховьях Иркута. В задних рядах этих гор видны гольцы со следами снегов. Снега лежат не только на вершинах, но и в отпадках и даже на южном склоне гор, если они сколько-нибудь закрыты от солнечных лучей древесною растительностию. Зато ниже, в самой пади Джунбулака, вы встречаете на южном склоне прекрасную травяную флору, очень разнообразную, всю в цвету, напоминающую Тункинскую флору. Дно долины Джунбулака, образовавшееся из наносов этой реки, в низовьях покрыто прекрасными лугами, среди которых разбросаны юрты бурят; среди этих наносов идет вздувшаяся буграми перетрескавшаяся лава, которая текла по долине. Тут, на лаве растут лиственные перелески, медленно накопляющие на твердом, местами разлагающемся лавовом грунте, слой плодородного чернозема.

На южном склоне на открытых местах вы встречаете множество насекомых, пауков, оводов, комаров, мошки, муравьев, но нет того громадного количества муравейников, которые бросаются в глаза в вершинах Иркута [53].

С поворотом Джунбулака к северо-западу мне представилось узкое дикое ущелье; дно его так же покрыто лавою, как было ниже, но падь значительно сузилась, — с боков отвесными стенами поднимаются желтоватые и сероватые известняки. Куски, отторженные с их вершин, покрывают лаву. Среди них разбросаны громадные валуны желтоватого гранита с крупными кристаллами черной слюды. Размеры их очень разнообразны и из них в особенности замечателен один валун в 5,2 м (2½ саж.) длины, 3 м вышины (1½ саж.) и около 2 м (1 саж.) толщины, имеющий вид параллелепипеда [>54]. Мы мало знаем случаев перенесения подобных громадных валунов водами. Ляйель говорит, что во время наводнения в Нью-Гемпшире [в] 1826 г. были перенесены водою валуны величиною с обыкновенную комнату. Во время же наводнения в Банье в 1818 году вода передвинула громадные валуны, величиною с дом, на расстоянии четверти мили. Окружность одного из сдвинутых обломков простиралась до 60 шагов [55]. Не знаю только, могли ли бы в таком случае так сохраниться их острые ребра.

Громадность этих валунов, отсутствие вблизи от этого места подобных гранитов как на правом, так и на левом берегу, — все это наводит на предположение, что массы эти не могли также свалиться с соседних гор. Вероятнее предположить, что эти массы принесены с вершин долины не иначе, как льдами. Остается решить вопрос: льдами ли реки или ледниками? Так как Джунбулак некогда должен был иметь гораздо высший уровень, судя по наносам, встречающимся в долине на значительной высоте над уровнем теперешней реки (особенно если дно перевала Кутула было некогда руслом Джунбулака), то следует предположить большее количество воды в нем, большую ее силу при крутом падении пади Джунбулака, и тогда предположение, что валуны могли быть принесены льдами реки, не представляет ничего невероятного; тем более это возможно, что валуны гранита, о которых я говорил, принесены, по-видимому, не издалека, так как та же горная порода, из которой состоят валуны, встречена мною на расстоянии нескольких верст.

С другой стороны, если только Кутул не был дном Джунбулака, если галька, встреченная мною на высоте нескольких десятков футов над уровнем теперешней реки, не была наносом большой реки, а лежит на такой высоте над уровнем теперешней реки вследствие долговременного углубления ложа ее, тогда трудно предположить, чтобы льды небольшой речки, как теперешний Джунбулак, могли переносить такие тяжелые валуны. Приходится в таком случае обратиться к ледникам. Возможность присутствия ледников на такой высоте (1220 м, 4000 ф.) под широтою 51° с.ш. не представляет ничего невероятного, если вспомнить распространение их в Европе и Северной Америке, и в особенности, если присутствие ледников на Нуху-дабане и около Хангинского караула подтвердится позднейшими исследованиями.

Напомню еще чрезвычайно округленную форму как бы гладко отполированных вершин гор, замеченную мною выше на Джунбулаке, верстах [в] 7–8 от того места, где среди известняков начинаются гранитные валуны. Рисунок* изображает одну из таких вершин, только надо заметить, что подобное падение, по-видимому, слишком круто для дна ледника. Вопрос мог бы решиться присутствием борозд на этих скалах, но на этот вопрос я не в состоянии дать ответа, так как издали нельзя было рассмотреть, а взобраться на эти стены почти невозможно, — нужно заходить с другой стороны.

Мне случалось бывать в очень глухой тайге, например, назову хотя бы прежний кругоморский тракт, Байкальские горы по западному берегу озера, некоторые места на низовьях Аргуни или на перевале с Аргуни на Шилку, но нигде я не встречал подобной глухой тайги, как на Джунбулаке: узкое ущелье, крутые, почти отвесные, разрушающиеся горы, на которых лежат снега, бороздами спускающиеся в пади, оторванные от этих крутых морщинистых стен валуны в несколько кубических сажен лежат на десятках подобных же валунов, меньших размеров; из щелей их растут корявые лиственницы, они же пускают свои корни среди щелей перетрескавшейся ноздреватой лавы, пользуясь ничтожными количествами медленно образующейся земли. Натеки лавы, щели и трещины, поднятые снизу, развороченные пласты застывавшей сверху лавовой коры, валуны, острые ребра которых режут копыта некованным лошадям, крупная галька и множество валежника, — далее мшистое болото, покрытое редким хвойным лесом, по которому с неимоверным треском несется «пал» — лесной пожар, пущенный промышленными, — все вместе производит впечатление крайне дикой, угрюмой таежной природы.

Так шли мы прямым, как бы по шнуру вытянутым, коридором до нового поворота Джунбулака.

Два крутых гольца замыкают коридор; мы употребили более трех часов ходу, чтобы обогнуть угольный высокий снеговой голец.

Тут впадает в Джунбулак несущийся из гор ручей Бусак, который фонтанами бьет по каменьям и ворочает большие глыбы гранитов, гнейсов и кристаллических сланцев.

Только вниз от устья Бусака Джунбулак существует в виде речки. Выше же вы видите большое озеро (Бусак-нур) [56], из которого кверху нельзя уже проследить Джунбулака, — далее он течет незаметно, пробиваясь под лавовою корою.

Устье Бусака, или, вернее, поворот пади Джунбулака, составляет заметную границу для растительности. Ниже на солонопеке попадался какой-то вид мелколиственной акации, смородина в изобилии, шиповник — вообще флора не бедная; — выше же от устья Бусака, где Джунбулак поворачивает к югу, и вследствие этого падь его открыта холодным ветрам, дующим с вершины хребта Шань, где, наконец, значительно и быстро увеличивается высота над уровнем моря, встречается только мшистое болото, покрытое желтым оленьим мохом и низким кустарником из брусничных. Изредка попадаются анютины глазки, какой-то кустарник с висячими белыми цветами, но и те пропадают с поворотом в падь Хикушки.

Здесь я должен был прекратить свою съемку. В то время, когда я отправлялся в Окинский караул, в Сибирском Отделе [Русского Географического общества] не было ни одной буссоли; точно так же ни в Генеральном Штабе [57], ни вообще в Иркутске я не мог найти ни Шмалькадеровой, ни Бюрньеровой буссоли, только, благодаря содействию А.Ф. Усольцева, мне удалось получить большую ориентир-буссоль (без диоптров) и из Генерального Штаба — планшетик (в 7½ дюйм. длины и 9 дюйм. ширины) и алидаду в 8 дюйм. Я заказал к нему треножник и таким образом делал маршрутную съемку, ориентируя планшет по меридиану и нанося направление пути по алидаде, беспрестанно поверяясь возможно большим числом точек. В одном месте сильный порыв ветра сорвал бумагу, которою закрывался рисунок на планшете, — мой спутник-бурят подслужился с своею ловкостью, ножка треножника, непрочно установленного среди камней, скользнула, и буссоль упала на камни. Штифтик сломался, и мне пришлось прекратить съемку, так что до кратера я сделал уже только наглядную карту. К счастию, в Окинском карауле мне удалось исправить это, приделавши другой штифтик, и с грехом пополам я мог продолжить работу.

Скоро мы оставили Джунбулак и поворотили в падь его подземного притока Хикушки; падь же Джунбулака идет прямо к югу. Там, в вершинах его, находится озеро Хара-нур, окруженное шлаками и лавой, потоки которой также и оттуда берут свое начало. Водораздельный хребет в его вершинах (Эргик-Таргак-Тайга на наших картах), видный через пади Джунбулака, верстах в 10 от устья Хикушки, и ослепляющий своими массами снега, — идет с юго-запада на северо-восток и потом, сколько я мог добиться от своих вожаков, поворачивает к северу. До озера Хара-нур от устья Хикушки оставалось верст 15 и потом верст 5 по р. Шань до водораздела. Лава, окружающая озера и видная на Шане, вовсе не встречается на речках южного склона хребта, именно на Гыкты-Кгэме (одна вершина с Шаном) и на Додоте (к западу от Шана).

Что же до пади Хикушки, то она мало отличается от пади Джунбулака, только, как я уже сказал, растительность становится все однообразнее. Горы покрыты снегом, который все лето не тает в бороздах, и иногда, если лето холодное, а весною выпало много снегу, он лежит все лето и на вершинах; с сентября снега начинают увеличиваться, чтобы оттаять только к июлю.

Пройдя по Хикушке верст пять, мы вышли на широкую площадку, где с противоположных сторон сходятся два ручья, образующие Хикушку: один почти параллельный Джунбулаку, пришедший с запада-северо-запада [58] и берущий начало из тех же гор, другой, пришедший с юго-юго-востока. Русла обоих залиты лавою, но мы пошли по тому, в вершинах которого возвышается кратер.

Мостовая из лавы была бы недурна, если бы только не была забросана шлаками, так как тут в верховьях она местами довольно гладка. Вскоре на дне пади показался темный кратер в виде правильного отрезного конуса, заросшего на северо-восточном склоне большою рощею из лиственницы, а на прочих склонах покрытого мохом и снегами.

Кратер насыпан, по-видимому, исключительно из шлаков, пенистой, очень легкой лавы и осколков шоколадных натёков (lapilli). Высота его над лавою, т.е. с северо-восточной стороны, оказалась, по двум барометрическим измерениям, сделанным с промежутком в ½ часа (в 2 и 2½ по полудни), в 123 м (404 ф.) от подножия его на северо-западной стороне до высшей точки кратера на юго-восточной стороне.

Поток лавы, которою в вершинах насыпан кратер, имеет не менее 60 м (около 200 ф.) толщины, так как подножие кратера в долине Хикушки лежит на 60 м выше, чем в долине Хадаруссы. Таким образом, кратер имеет размеры, сходные с Monte Nuovo (134 м = 440 ф.). Диаметр основания не менее 960 м (450 саж.), а местами увеличивается до 1300 м (610 саж.) [59]. Поднявшись на кратер, я увидел правильную воронку, имеющую в диаметре около 120 м (57 саж.) и глубиною до 40 или 50 м (19–24 саж.). Скаты ее, состоящие из тех же шлаков, не носят ни малейших признаков травы и даже мху.

На дне воронки есть небольшая труба, уже засорившаяся, так что вода, образующаяся от медленного таяния снегов, не успевает уходить в нее, а скопляется на дне воронки.

К северу от большого кратера, в соседнем отпадке, возвышается другой, поменьше, который состоит из черных шлаков и в котором тоже скопляется вода.

Одно барометрическое наблюдение, сделанное у подножия кратера на северо-восточной стороне, дало 1900 м (6230 ф.) и другое на привале недалеко от подножия кратера на Хикушке — 1787 м (5634 ф.) [60]. Лава вытекала, по-видимому, из расщелин, образовавшихся на водоразделе между системой Джунбулака и Хадаруссы [61].

Теперь является вопрос: 1) к какому времени следует отнести это проявление вулканической деятельности и 2) были ли вулканическое извержение и извержение потока лавы одновременными явлениями? Опять повторяю, что решить его предстоит будущим исследователям, а здесь сделаю только несколько замечаний.

Извержение должно было произойти после потока лавы, потому что, во-1), шлаки кратера покрыли лаву, и во-2), в лаве такие ничтожные водопады, как на Джунбулаке и Сайлоке, успели промыть себе овраги длиною около 60 м (200 ф.) от Оки, а сама Ока успела углубиться в лаве до 30 м (около 100 ф.); между тем как в это же самое время кратер успел обрасти деревьями только в некоторых частях, именно на северном склоне, что мы встречаем и на Монте-Нуово, образовавшемся в 1538 г. Кроме того, наш кратер сохранил замечательную правильность очертаний. Между тем как лава на Исхие, по-видимому, такого же сложения, как и на Джунбулаке (gris de fer et un noir rougeatre) [62] после 500 лет осталась такою же бесплодною, как будто только вчера остыла (que si elle n'etait refroidie que d'hier), на Джунбулаке и Оке вы видите ее покрытою лиственничным лесом. Кроме того, напомню еще про валуны на лаве (см. выше).

Впрочем, стоит вспомнить о том, сколько времени должно было пройти, чтобы лава успела медленно охладиться (на Сайлоке видно ее псевдо-призматическое образование), потом, пока Ока промыла себе русло, а после Оки ее крошечный приток Сайлок, и мы увидим, что должен был пройти такой громадный период времени, в который склоны кратера могли бы обрасти деревьями, а внутренность воронки — хоть мохом.

Лава текла по готовой долине Джунбулака, которой стены могли бы указать на время, раньше которого лава не могла течь. Но на Джунбулаке я нашел только древние кристаллические сланцы и известняки, между тем как по строению нельзя бы отнести эту лаву дальше древних третичных формаций.

Существуют ли у бурят какие-либо предания об этом вулкане и верования — не знаю, я получал только тот ответ, что ни отцы, ни деды не помнят о том, чтобы когда-нибудь здесь был виден огонь. Одно только говорил мой вожак, «бурлан», а ходить на кратер «бырхи» (страшно); почему, когда случается проезжать мимо этого места, буряты всегда творят молитву, повторяя несметное количество раз: «ом-ма-ни-бад-ме-хом», на кратер же не поднимаются и вблизи его не ночуют.

Так как наши некованные кони сильно повредили себе ноги, то мы порешили не ехать на Хара-нур и возвращаться не падью Джунбулака, а выехать в падь р. Сенцы, падью ручья Хадаруссы, который берет начало возле кратера погасшего вулкана.

Падь Хадаруссы представляет местность болотистую, поросшую большею частью мохом, с редкими экземплярами лиловой гвоздики, голубых колокольчиков и немногих кустарников.

Вскоре, через 10 верст, падь суживается в очень узкое ущелье, которого щеки состоят из сиенитов и где рвется с неимоверной быстротой р. Хадарусса; падение так велико, что речка состоит из сплошной пены, прыгающей через громадные валуны. Путь на Хадаруссе вообще довольно труден: тропинка, пробитая зверовщиками, лепится по склонам гор, перебирается через сотни ручьев, образующих глубокие грязи, пробирается между крутых валунов, по крупным острым каменьям; кроме того, часто тропинка переходит с одного берега на другой; нужно переезжать Хадаруссу, на которой лежат еще «накипи», и нужно долго искать удобного брода, где бы конь не провалился. Во время таяния снегов, начиная с самых вершин, Хадарусса так разливается, что переезд часто бывает невозможен; зато в эту пору он был все-таки легче, чем по Джунбулаку, где острые ребра лавовых пластов делают путь чрезвычайно затруднительным.

После десятка верст такой дороги мы выбрались по Хадаруссе в падь р. Сенцы. По выходе из узкого темного ущелья Хадаруссы в широкую падь Сенцы, усеянную озерами, очень богатыми рыбой, мы встретили, конечно, резкое различие и в растительности. Флору этой долины, особенно на склонах гор, обращенных к югу, положительно нельзя назвать бедною и вообще вся долина представляет гораздо больше удобств для заселения, чем долина Джунбулака, вследствие того, что горы, окаймляющие эту долину, не так высоки, менее покрыты снегами и не суживают долины. В тех местах, где не живут буряты, леса кишат самыми разнообразными насекомыми: мохнатые муравьи, другие с тонким перехватом, суетливо таскают свои запасы, комары-великаны, пауки больших размеров, осы и несметное количество оводов населяют теплые южные скаты гор, заросшие разнообразными древесными и кустарными породами. Конечно, все это прошу принимать относительно, так как флора долины Сенцы, конечно, несравненно беднее даурской флоры, беднее даже Окинской возле московского тракта; но в гористой стране встречаются поразительные переходы от бедности к богатству, и один из таких переходов представился нам при выходе в долину Сенцы. Далее, стоит перейти через небольшой хребет в падь Джунбулака, и вы там встретите уже худшую флору, — или в Окинский караул, и там вы будете принуждены среди лета закутаться в пальто от леденящего ветра, дующего с северо-востока из гольцов.

Чтобы сократить переход, верстах в 6 от устья Сенцы мы перешли снова в долину Джунбулака, переваливши через низкий отрожек гор среди прекрасной чистой рощи из березы и осины, с небольшою примесью лиственницы.

Вообще окрестности Окинского караула и низовья ближайших рек составляют оазис среди бесплодных и диких местностей, впрочем, такой оазис, где холод и возвышение над уровнем моря не дозволяют возделывать хлеба.

Непосредственно после кратера в пади Хадаруссы я встретил гранит, за ним гнейсы, прорванные гранитом, далее известняки. Горы, составляющие падь Хикушки, состоят преимущественно из известняков.

Верст через 10 пошли метаморфические сланцы и, наконец, снова известняки и граниты. По-видимому, граниты образуют несколько отрогов цепей и параллельных небольших (коротких и невысоких) осей поднятия, между которыми попадаются гнейсы и другие кристаллические сланцы и древние известняки.

XII. ОКА ДО СЕЛЕНИЯ ЗИМИНСКОГО

Невозможность плыть из Окинского караула. — Боязливость бурят. — Сухопутное сообщение. — Щеки. Урду-Ока. — Перевал на Далдарму. — Переезд через Оку. Поклонение утесам. — Изменение в характере долины за Тыгылтэем. — Корноты. — Переходная ступень у бурят — С. Зиминская.

Из Окинского караула, исполнивши поручение Сибирского Отдела [Русского Географического общества] — осмотреть водопады и надписи на утесах, — я должен был вернуться в Иркутск. Мне предстояло вернуться тем же путем по караулам и через Тунку, следовательно, в другой раз бегло осмотреть долину Иркута и верховья Оки. Я полагал, что гораздо полезнее будет, если я спущусь вниз от Окинского караула по р. Оке до Зиминской станции, особенно, если возможно будет проплыть это пространство на лодке. Сведения наши об Оке самые ничтожные. Г. Крыжин, дойдя до Окинского караула, откуда он отправился на запад, сказал даже, что нет никакой тропинки, которая вела бы вниз через гористое среднее течение. Действительно, в нескольких верстах ниже Окинского караула Ока входит в щеки и проезд берегом невозможен. Поэтому-то я хотел сплыть по Оке в лодке, но буряты напрямик объявили, что нечего и думать проехать на лодке от караула, так как на этом пространстве много порогов таких быстрых, что даже зимою Ока не везде замерзает. Хотя, правда, один из казаков, ездивших несколько раз зимою в Корноты, говорил, что, вероятно, проезд по Оке не будет труднее, чем по Иркуту, но буряты наотрез отказались и говорить об езде в щеках на лодке; да с людьми, которые никогда не ездили на лодке иначе как через Оку, нечего было и думать пускаться в путь водою в щеках.

Верстах во 120 ниже караула сходятся три реки: Средняя Ока, Западная и Восточная Ока. От соединения этих трех рек, называемых бурятами Гурбан-Бельчир (три «бельчира», три отрога гор между реками), долина Оки несколько расширяется, и если срубить здесь бат, говорили промышленные, то может быть, и удастся сплыть в нем, перетаскивая его на себе берегом на порогах. Плыть на плоту они тоже напрямки отказались и предложили до Бельчиров доехать на конях, там срубить один или два бата и плыть на них. Нечего было делать, пришлось согласиться на это, но и тут не находились охотники. Уезжая на Джунбулак, я просил старшин вызвать по улусам двух охотников плыть со мною.

Из верхних бурят, несмотря на обещания заплатить серебром, не нашлось ни одного охотника. Наконец, приехал нижний старшина с одним бывалым стариком и все принялись отговаривать меня ехать в лодке, говоря, что никто не согласится плыть — «бырхи» (страшно). И кроме того, стращали тем, что если нас увидят промышленные, то принявши за беглых каторжных, могут застрелить с берега. Я продолжал настаивать на том же, так как, если бы я поехал сухим путем, то пришлось бы идти далеко от Оки и вместо съемки Оки получалась бы большею частью съемка побочных речек, — ее притоков.

Наконец, после долгих переговоров нашлись два охотника, которые брались плыть, с тем, чтобы назад я доставил их на свой счет, нанявши в Корнотах коней, и нанял бы еще двух людей для срубки двух батов. Мы начали торговаться, они запросили с меня 50 рублей и хотя впоследствии съехали на тридцать с тем, чтобы я доставил их до Бельчиров и нанял лишних людей для рубки бата, что должно было стоить еще 12 рублей, но, к сожалению, все это составляло сумму, заплативши которую, я не имел бы денег на проезд от Зиминской станции до Иркутска и поневоле пришлось согласиться ехать сухим путем, на что буряты согласились охотно за 22 рубля.

Таким образом, мне пришлось отправиться из Окинского караула сухим путем, идя большую часть пути в отдалении от Оки хребтами. Оказалось, что тут есть тропинка, да и не могла не быть. Могут ли жить два бурятских племени, на расстоянии 250 верст друг от друга, не пробивши тропинки, особенно, когда оба племени промышляют в тех же местах, а промышленные неизбежно должны сходиться во время своих разъездов.

Во всяком случае, кроме сухопутного сообщения между этими двумя пунктами, мне кажется, возможно и водяное на лодке, даже, может быть, и от Окинского караула. Только нужно, чтобы лодка была хорошо сделана и люди на ней были знающие, привычные к плаванью по порогам. Что же до пространства от Гурбан-Бельчира до Зиминской станции, то тут, по всей вероятности, можно плавать беспрепятственно, а бурятские промышленные постоянно плавают от устья Далдармы, т.е. того места, где мы переправлялись через Оку.

9 июня мы тронулись из Окинского караула с двумя вожаками.

Долина Оки, шириною около 1½ версты, состоит тут из аллувиальных наносов, теперь залитых лавою, в которой она промыла себе русло. Лава разливалась по долине, как бы языками, и теперь везде, где есть лава, растет редкий лиственичный лес, образующий своею опушкою остроконечные фестоны. Близко прижимаясь к горам левого берега, Ока оставила между своим руслом и низкими холмами правого берега прекрасные луга, где рассеяны сперва летники, потом зимники бурят. Крепкий грунт этих лугов, выбитый конями и скотом, не дает расти высокой траве, и буряты принуждены косить в отпадках, отгораживая свои сенокосы; а прежде, говорят, трава была так высока, что на этих лугах скрывала человека, даже коня. Окрестные холмы усеяны осиной, хвойными деревьями и березой, которая попадается больше всего в окрестностях Окинского караула. Вообще долина Оки, верст на 30 от караула, гораздо теплее окрестностей самого караула, так как она закрыта от холодных ветров, дующих с гольцов, цепью крутых гор, высоко поднимающихся над Окой с левого берега.

Преобладающие породы — те же известняки, которые окружают и Окинский караул; в особенности весь ряд гор левого берега состоит из известняков, развороченных гранитами; речки, вырывающиеся из этих гор, несут белые как жемчуг камни, покрытые известковым налетом.

Мы прошли верст 25 по долине Оки, перед нами виднелось продолжение широкой пади, а налево в известняках — узкое ущелье. Принимая его за падь побочной речки, я спросил даже проводников, какая это падь, верно, Цаган-Шемутай? Оказалось, что это и есть Ока, перпендикулярно повернувшая к северу; а впереди была широкая падь Иле — речки, пришедшей из хребтов навстречу Оке. Очевидно, здесь было некогда озеро и, вода пробила себе в мягких известняках щель, которая впоследствии расширилась и послужила истоком водам озера. Теперь Ока круто, под прямым углом, поворачивает в это ущелье и идет на север.

Тут на повороте выдался высокий остроконечный утес Орхогон-байсин, которому поклоняются буряты; мои проводники остановились вблизи его подножия, повесили тряпку с молитвой, расклали огонь, сварили саламаты, набросали масла на огонь и помолились утесу.

10 июня оставили Оку и пошли по пади реки Иле. Те же два различных характера гор правого и левого берега: горы левого берега (Иле, как я сказал, течет навстречу Оке) так же пологи, пади широки, с правого берега высоки, с крутыми ущельями, заросшими густою лиственницею, и составляют вполне продолжение тех известковых гор, которые прорвала Ока.

Вскоре Иле отворачивает на север, мы же пошли по Малой Иле. Луга постоянно становятся более и более болотисты, и начинается крутой подъем в гору, чтобы перейти в бассейн Урду-Оки. Перевал невысок, барометрическое определение дало 1758 метров (5768 ф.), и до верхнего предела древесной растительности оставалось еще несколько сот футов, хотя на перевале торчали только низкие кедры, выступавшие из мшистой оболочки, которая покрывает горы. Отсюда открылся вид на обширную горную область: влево, к западу, виднелись высокие гольцы, сопровождающие среднее течение Оки; вправо гольцы виднеются вдалеке и составляют, быть может, часть Китойских Альпов. Перед нами, на дне узкого ущелья под ледяными накипями, сочился горный ручеек в длинной пади Утой-желга; стены пади поднимаются чуть не отвесно над падью, покрытою обломками гранитов и кристаллических сланцев; скоро вслед за гнейсами, а следовательно, сланцами, опять показались известняки, занимающие такую обширную область в юго-западной части Икрутской губернии.

Переночевавши на устье Утой-желга, там, где она сошлась с ручьем Айноком, пришедшим с юго-запада, мы 11 июня отправились по Айноку, оставивши вправо Дабани-желгу, по которой идет тропинка в Аларскую степную думу. Айнок (шириною от 5 до 8 саж.) ревет в ущелье, пробитом в серых известняках, сходных, если не тождественных, по литологическому составу с известняками возле Окинского караула. Кони, непривычные к тайге, суетливо пробираются между громадными каменьями, падающими с крутейших стен темного ущелья; эти стены поросли лиственницею, кедром, елью, пихтою, березою, осиною, рябиною и другими кустарниками. Постоянно слезая для съемки, или имея за спиною барометр, при неосторожности, торопливых, неверных шагах коня по косогору или на переправах через ревущую и прыгающую по камням горную речку, невольно вспомнишь о коне-таежнике, об его осторожности, догадливости, обдуманности каждого его шага. Тайга кладет особый отпечаток на тех, кто сроднился с нею; вы всегда легко узнаете истинного таежника промышленного, который не только в назначенные сроки ходит белковать, но идет на промысел, не стесняясь ни снегами по брюхо, ни осенними грязями, ни весенней распутицей, — и узнаете не только по его способности приноровляться ко всякой обстановке, по его уму, сметливости в дороге, но и по другим чертам его характера: какая-то неторопливая обдуманность движений, добродушие без болтливости и сметливость вообще в жизни. Промышленный, водя своею мускулистою рукою по карте, и тут сообразит, в чем дело, если только глаза его, привычные зорко смотреть вдаль и не упускать из виду никакой малейшей подробности, нужной в его таежной жизни, подробности, которая нам никогда не бросится в глаза, способны разбирать эти каракульки; с промышленным-таежным, на коне-таежнике, который тоже составляет чуть не особую породу, смело пускайтесь в тайгу, хотя бы самую малоизвестную вашему вожаку. Таким человеком немудрено увлечься, этим только и объясняю себе, каким образом г. Радде, вероятно, хорошо знакомый с сибиряком, мог выразиться про него «dieser schoner sibiriaken-typ», конечно, увлекшись воспоминанием о сибирских таежниках, с которыми ему чаще всего, вероятно, приходилось иметь дело во время постоянных разъездов по самым диким местностям.

Продвигаясь вниз по Айноку, по пади, донельзя однообразной, расширившейся до полуверсты и заросшей однообразными хвойными лесами, которые местами выгорели на несколько сот квадратных верст и еще более давят однообразием обгорелых стволов, как бы мачт без рей, мы, наконец, добрались до Урду-Оки. Мы пересекли ее в 70 или 80 верстах от вершины и сорока от устья, называемого Гурбан-Бельчир, так как тут сошлись три реки: Хойта-Ока с запада, средняя — собственно Ока, и Урду-Ока с востока. В растительности возле пади Урду-Оки заметны многие приращения, так например, шиповник в цвету, душистая тополь, острец, Achillea millifolium и красная смородина; береза составляет уже половину всех особей в лесах.

В обнажениях, на которые я, впрочем, мало обращал внимания по причине занятия съемкой, попадаются граниты, известняки и глинистые сланцы.

В этих местах находятся охотничьи владения бурят, простирающиеся к западу до Хойта-Оки. Далее идут охотничьи владения карагазов. Теперь эти владения определенно размежеваны бурятами и карагазами, но буряты позволяют этим последним охотиться в своих владениях; зато прежде, когда границы между обоими племенами не были строго разграничены, происходили страшные стычки между бурятами и карагазами: поймают у себя чужого охотника, отнимут ружье, добычу и отпустят. Начинаются переговоры: обе стороны доказывают свои права на известную местность и кончаются иногда общею стычкою. Промышленные обеих сторон сходятся большею частью на гольце, лежащем возле Хойта-Оки, и таким образом оленные промышленные сходятся с конными. Из этого вывели, что граница оленеводства сходится с границею скотоводства, что совершенно несправедливо, так как разведение оленей, сколько я мог узнать расспросами, не заходит так далеко, то есть до Хойта-Оки, а коневодство прекращается в Окинском карауле.

Переехавши через Урду-Оку, мы стали забираться к северо-востоку и северу по пади р. Унакшин, все выше и выше в хребет. 12 июня утром нам достался трудный переезд по пади этой речки: густые тальники по берегам, а выше — кедровник и желтый олений мох, покрывающий россыпи — вот главные представители горной флоры. Мы круто ползли весь день все в гору и в гору среди этой дикой тайги, наконец, оставили позади себя речку, а далее — последние следы древесной растительности, и пролезли еще на 100 м (330 ф.) и поднялись на вершину высокого гольца в 2112 м (6930 ф.) [63].

С этой высоты, где страшный ветер положительно требовал усилия, чтобы устоять на ногах и грозил сорвать нашу палатку и планшет, нам представился вид на обширную горную страну. Во все стороны виднелись горы, преимущественно гольцы, наибольшие из них были на восток. Впереди на север тянулась как бы цепь гольцов (или высокая альпийская страна?). Самые высокие гольцы (Эргик Таргак Тайга?) идут, насколько можно судить отсюда, с юго-юго-востока на северо-северо-запад; эта линия прекращается и заметно понижается, если взять с гольца в вершинах Унакшин направление на запад-северо-запад.

Спуск в падь ручья Далдармы донельзя крут, нужно много усилий, чтобы спускаться верхом, трудность увеличивается еще оттого, что конь постоянно проваливается между громадными каменьями, поросшими мхом.

13 июня я шел все по узкой пади р. Далдармы. Падь мало представляет интересного для поверхностного исследования, которым я необходимо должен был ограничиться, занятый съемкою. Я заметил только, что стены состоят преимущественно из известняков, которые местами образуют оригинальные утесы. Все подобные утесы служат предметом поклонения у бурят, и мои проводники несколько раз останавливались в виду утесов для молений. Главная суть моления состоит, впрочем, в том, что наесться или накуриться. Буряты сварили чай, отлили его в туес, потом стали жарить саламату, не жалея масла, затем воткнули березку, привязали к ней клочок конской гривы, подошли к ней с саламатою в руках и давай брызгать маслом на все стороны. Поклонившись три раза на восток, они раскланялись на 8 сторон, беспрестанно повторяя: «ом-ма-ни-бад-ме-хом», потом 5 раз брызнули маслом в огонь и на три стороны, и в заключение, повторивши ту же процедуру с чаем, съели все приготовленное.

Подобная процедура повторилась еще раз, когда мы вышли на Оку близ ручья Тыгылтэй. Тут также выступает высокий утес, где, как гласит предание, был некогда привязан теленок изюбра. Никто не смел стрелять в него, и когда один промышленный решился выстрелить, то свалился теленок каменный. С тех пор все почитают это место, молятся, когда проезжают мимо утеса, и никто в это время не должен ни кричать, ни говорить громко. Стоит только кому-нибудь вскрикнуть, тогда нивесть откуда соберется ненастье, дождь с грозою или пурга, если дело происходит зимою. Это поверье о ненастьи, очень распространенное у азиатских народов для многих местностей, разделяется и русскими, ездящими по Оке.

14 июня утром мы вышли по пади р. Далдармы к р. Оке против устьев речек Билюнек. Я заметил, идя по пади Далдармы, следующее: в этой пади много лесов выгорело несколько лет тому назад, все эти леса состояли почти исключительно из хвойных деревьев; теперь же молодая растительность пробивается на месте старого пожарища — и главным образом появляется береза. Она преимущественно является в виде кустарников или небольших деревьев там, где прежде исключительно или почти исключительно росли хвойные породы. Не знаю, какое семейство возмет верх через несколько десятков лет: быть может, хвойные вытеснят березу, хотя, по-видимому, нет причин, чтобы это случилось именно так, ибо я видел молодые леса через десяток лет после того, как старый выгорел, и везде замечал, что березы является несравненно больше, чем ее было прежде, до пожара. Если этот факт общий, то он очень важен, к сожалению, не могу сказать, так оно или нет [64].

Ока стала уже широкою рекою метров в 170 или 200, бродов через нее нет, и нам пришлось рубить плот, чтобы переправиться на левый ее берег. Отсюда Ока может считаться уже сплавною речкою, и промышленные сплывают отсюда на батах или плотах до деревни Корноты. Падь ее расширилась до 1½ версты, травяная растительность гораздо разнообразнее, появляется даже земляника и клубника; зверь попадается в изобилии, а так как изюбр, с рогами о 5 отростенях на каждом, Продается, как мне случилось видеть, за 72 руб., такие деньги составляют целое состояние для промышленного, то и не мудрено, что за эти места горячо спорят Корнотские и Окинские буряты; — дело не ограничивается одним отбиранием ружья, ловушек, а иногда доходит и до драки.

К сожалению, долина Оки не везде удобопроходима, нам пришлось в одном месте снова от нее удалиться и по р. Янгушэ и Ихэ-голу снова перевалить через горы, чтобы миновать несколько утесистых берегов Оки. Этот перевал мы сделали через один из побочных отрогов гор, не выходящий за предел распространения древесной растительности.

Только 16 июня мы окончательно вышли по устью р. Тыгылтэй в долину Оки, чтобы более с нею не расставаться. Устье Тыгылтэя служит характеристическою точкою для долины Оки. Здесь кончаются щеки, горы отходят в стороны, и как сама река, так и ее долина являются с совершенно иным характером, чем выше. Тут впервые увидали мы сосновые леса; давно забытая нами, не встречавшаяся от Барохтуевских озер, сосна впервые попалась нам в виде отдельных особей лишь в пади р. Далдармы на высоте около 720 метров (2356 ф.); только тут, на высоте 636 м (2087 ф.) начинаются сосновые боры по берегам Оби на гладком наносном дне прежнего ее русла. Здесь же я впервые заметил род розовых ландышей, Ran. polyanthemos, Orchis maculata, Planetera bifolium, Tanacetum vulgare (девятильник). Красная смородина уже покрыта довольно крупными зелеными ягодами, шиповник и одуванчик уже отцвели.

Сама река, шириною от 220 до 270 метров, местами течет плавно, тихо, слегка журча по каменьям. Глаз так и ждет, что из-за густых тальников, покрывающих острова, покажется дым, послышится шум парохода, но скоро очарование исчезает, течение становится быстрее, река прыгает на шивере, или главная протока разбивается на несколько мелких, которые с шумом переливаются через гряды каменьев. Гор уже не видно, вдали синеет несколько холмов, а на правом берегу Оки небольшое одинокое возвышение — Бударик, которому также поклоняются буряты и не шумят, проезжая мимо его. Эту гору можно принять за границу распространения больших сосновых или мешаных лесов по Оке. Начиная отсюда, идут уже почти исключительно редкие березовые леса на превосходных лугах. Проезжая по этому превосходному прибрежью, где сочная трава поднимается на аршин и более, нельзя не удивляться тому, что эти замечательно удобные места (распространяющиеся по Оке верст на 40–50 до деревни Корноты) до настоящего времени еще не заняты, в то время как многие другие местности (например, деревня Моты и мн. др.), далеко не представляющие тех же удобств, давно уже заняты. Это обстоятельство, конечно, объясняется только тем, что население лепилось по большой трактовой дороге, большею частью забывая побочные, соседние места, а в такие местности, как Моты и друг., попадало уже по необходимости.

17 июня вечером мы увидели первые зимники и наконец, проехавши около 250 вер. от Окинского караула, добрались до летников бурятской (ясачной) деревни Корноты на берегу Оки. Деревня имеет свой совершенно своеобразный вид: это не бурятский улус, где, как выразился один волостной писарь, «юрты представляют разбросанную кучку и суть обиталище диких народов», напротив, здесь вы видите ряд правильно построенных юрт, прочных, высоких, 8-угольных или 4-угольных, прямо покрытых дерном. Весь быт этих бурят представляет переходную ступень от степного бурята к оседлому русскому. Корнотские братские много засевают хлеба и продают его в Окинский караул русским и бурятам. Их зимники находятся всего в 8 верстах от летников, да и в летники переселяются лишь на время полевых работ, но и тут живут с комфортом. Зимники устроены еще комфортабельнее — юрты удобны; кругом огорожены, а иные буряты возле юрт построили даже дома с русскими печами и живут там большую часть зимы. Я застал бурят уже в летниках и вот, например, какой вид имеет одна из лучших юрт — юрта шуленги. Это квадратная, высокая постройка с высокою дверью, без окон, но с широкою трубою наверху. Крыша юрты лежит на стенах и на 4-х столбах. Посредине находится очаг, а кругом его в юрте сделан пол. На этом полу установлены влево деревянный диван, стол, а позади их груда сундуков, перин и подушек, над которыми развешаны все богатства хозяйки, платья, платки и кушаки, и озямы хозяина. Правая сторона принадлежит женщинам, тут помещается утварь, самовар, чашки и проч., и проч. Тут же находятся и все приборы для приготовления тарасуна. Передняя половина юрты отгорожена ситцевыми занавесками, за которыми спят дети и девушки.

Женщины носят преоригинальный костюм: на них надет род длинной поддевки с 2-мя рядами пуговиц, сверх цветной рубашки и юбки; голова обвязана платком, под которым надет род низкой кички. Во всем костюме какая-то смесь бурятского костюма с русским. Крестьяне носят русскую одежду — синюю рубаху, шаровары и сапоги, на голове русский же картуз. В пище тоже произошли изменения: так же много потребляя молока и тарасуна, корнотцы почти расстались с кирпичным чаем и употребляют почти исключительно байховый, добываемый из селения Зиминского. Во всем содержании посуды и приготовлении пищи заметно несравненно более опрятности, чем у бурят. Тип значительно изменился, хотя широкие скулы остались, но волоса у многих ребятишек вы встречаете уже белые, глаза у всех открытее и прямее, во всей фигуре как-то более сдержанности, более подвижности в лице, чем у бурят. Но вместе с этим движения менее неуклюжи и выражение лица гораздо умнее.

От Корнот до Зиминской станции (на московском тракте, при впадении Зимы в Оку) оставалось нам уже всего 40 верст по долине Оки, которая расширяется все более и более, и наконец, возле селения Зиминского кончается довольно обширною безлесною степью. Тут раскинулось огромное село Зиминское с 2-мя церквами, многими 2-этажными домами, деревянными мостовыми, лавочками; это одно из тех больших зажиточных сел, которое обязано своим благосостоянием чайной торговле. Теперь чай кончает свою столь важную цивилизационную роль в истории Сибири, извоза все меньше и меньше, что-то будет с этими громадными, богатыми селами в несколько верст длиною? Пока лишающиеся извоза крестьяне стараются наживаться винной торговлей и непомерно плодят кабаки на всех перекрестках, всех перевозах. Но водка не заменит чая…

Пробывши два дня на Зиминской станции, я возвратился в Иркутск.

Вычисливши высоты по барометрическим наблюдениям, которые я делал во время моих разъездов — относительно среднего стояния барометра в Иркутске, в июне месяце н. ст., я нашел следующие величины. Так как в это время в Иркутске не делалось наблюдений над высотою барометра, то я должен был взять среднюю цифру 15-летних наблюдений г. Щукина с 1830–1845. Для сравнения прилагаю также высоты по наблюдениям гг. Радде, Меглицкого, Штубендорфа и Крыжина.

Все наблюдения отнесены к среднему стоянию барометра в Иркутске в течение июня, взятому из наблюдений г. Щукина в 1830–45 г. (Kuрfer. Observations meteorologiques.)

Так как большая часть этих цифр вычислена по очень небольшому числу наблюдений, то им нельзя придавать особенной важности; они, впрочем, помогают найти более верную среднюю величину.

1Среднее из семидневных наблюдений.

2Наблюдения сомнительны, так как собиралась сильная гроза и буря, которая разразилась часа через два.

3Сомнительно, по той же причине.

4Наблюдения делались в продолжение четырех дней.

В тех местах, которые я проезжал и где раньше меня не было сделано никакой съемки, я делал глазомерную съемку, так как полагаю, что всякому другому изучению страны должно предшествовать составление карты ее, хотя бы даже глазомерной. Таким образом я сделал съемку: 1) от Алиберовского прииска до у[стья] р. Сороки, 2) от Окинского караула вверх по Джунбулаку до оз. Бусака, 3) вниз по Оке от Окинского караула до дер. Корноты, где связал свою съемку с инструментальною.

Кроме того, представлено около 200 образцов горных пород, которые определены Полковником Фитингофом. На порционы для меня и на расходы по поездке употреблено мною из сумм Отдела 91 руб.

Моя поездка в Окинский караул, во время которой я сделал более 1200 верст в 45 дней, конечно, имеет только разведочный характер. Не пускаясь в решение возникавших вопросов, для чего потребовалось бы накопление большого количества знаний и материалов, я все-таки не мог отказать себе в высказывании подчас догадок вследствие интереса самых вопросов. Обращать внимание будущих исследователей на одни вопросы, на край, дающий возможность найти материалы для решения других, указать на трудности или удобства сообщения в крае — вот, по-моему, задача пионеров. Тут кончается их труд и начинается труд ученых исследователей. Накопление подобных сведений о возможно большем пространстве Сибири дает возможность будущим исследователям решить: представит ли такой-то край в таком-то отношении достаточно интереса, чтобы вознаградить за потраченное время, труды и, быть может, здоровье. Когда разведочные экспедиции познакомят общество с большею частью Сибири, тогда исследования отдельных областей могут принять более систематический характер, и ученые общества будут знать, куда следует направить свои силы и средства.

Примечания

1. СПб. 1864 г. № 103.

2. Бакшевич. Зап. Сиб. Отд. Кн.1.

3. Verh. d. Mineral. Gesellschaft. 1855–1856. Стр.131 и след.

4. Бакшевич. Зап. Сиб. Отд. Кн.1.

5. См. геогностическую карту, приложенную к Зап. Сиб. Отд., кн.1.

6. Высота Тибельти принята г. Радде в 1440 ф. (В. и. H. Beitr. XXIII. 14), а падение Иркута от Хангинска до Тунки в 13 ф. (Шварц. Труды Сиб. Эксп., с.81). Можно принять, что падение от Тибельти до Ильчи по карте г. Бакшеева равно 16 вер.

7. Ср. Шварца. Тр. Сибир. Эксп. Матем. Отд., стр.82–83, «не идет ни одной тропинки чрез пустынную горную местность среднего течения».

8. Между Лиственичной и Голоустной.

9. Г. Шварц оспаривает возможность образования Тункинской и Торской котловины из озерных осадков, приводя, впрочем, довольно странные доводы против этого предположения.

10. Один господин, лазивший несколько лет тому назад в эту пещеру, говорил, что в ней был зал, в котором могло поместиться до 100 человек. Так как видно, что зал, виденный мною, не обсыпался и не мог уменьшиться, то я пришел к убеждению, что ему так показалось.

11. В сиените попадается вениса.

12. Отчет Сиб. Отд. за 1864 г. Спб., 1865.

13. Чудовский. Памят[ная] книж[ка] Иркут. губ. 1865 г., стр.22.

14. В прошлом году выписывали из Иркутска и обошлось только 90 коп.

15. И за Байкалом тоже только часть бурят может быть названа кочевым народом, это те, которые по нескольку раз в лето меняют стойбища; значительная же часть делает только 2 переезда.

16. Майдура, как мне сказали.

17. Спуск к Зангисанам, которые составляют две протоки одной большой реки и катят в своих руслах крупные гальки и небольшие валуны гранита, метаморфических сланцев и лавы, до 8 дм. (около 2½ ф.) в диаметре, представляет обнажения, вышиною более двух метров, состоящие исключительно из мелкого, белого кварцевого песку.

18. Г. Меглицкий был летом, а г. Шварц зимою, и оба записали ту же температуру — 40°. — По г. Попову, температура этих вод изменяется от 35° до 42,5° (29°–34° R).

19. На высоте около 15–18 м (50–60 ф.) над теперешним уровнем реки.

20. Труды Сиб. Эксп. Мат. Отд.

21. Около 2 м высоты.

22. Я говорю про перевал седловины, где идет дорога; вершина его поднимается еще на несколько сот футов над точкою перевала.

23. В обоих точках было сделано только по одному наблюдению в 8½ и 9½ ч. утра. Ветер ЗСС сл. ЮВ ср. В 9 начали быстро скопляться кучевые и клочковатые облака, в 1 часу сильный шквал с дождем, почему на второе наблюдение особенно нельзя полагаться.

24. Изв. Имп. Рус. Геогр. Общ. 1865.

25. О каком Сусер-норе говорит г. Радде? Его нет на картах. Не про озеро ли Иркут; тогда разница между высотами Окинского озера и озером Иркут слишком велика.

26. Meglitzky. Uerh. d. Min. Ged. 1855–56.

27. Падение их большею частью по направлению от Мунку-Сардыка вниз по долине Оки.

28. Разыскивать их я не мог, нужно было бы ехать не по 30–40 верст в день, а по 10, и жить на местах, представляющих более интереса. Время не позволило мне этого.

29. Караул построен на овальном возвышении, поднимающемся на один фут над гладким дном аллувиального образован. дна долины Оки. Оно состоит из гальки и гравия. Происхождение его довольно странно. Есть ли это следствие размытия, которое, смывши кругом все наносы в долине Оки, могло оставить только овальное, в виде отрезного конуса, возвышение в 200 саж. наибольшего диаметра? Странно. Или оно насыпное. Но кем в таком случае?

30. Буряты зовут его просто Гарган по имени ручья, носящего это имя.

31. Подтверждение этого мне пришлось найти и в съемках, делавшихся при отводе прииска г. Алиберу.

32. Собственно говоря, его зовут Батуй-голом. Но так как название Бутогол уже приобрело себе право гражданства в литературе, то пусть оно останется за ним.

33. Baer u. Helm. Beitrage z. Kenntn. etc. XXIII, стр. 39.

34. По Дюма, лучшие образцы графита Алибера дают 96,3° углерода и 3,7 золы, отсутствие фосфористых и мышьяковистых соединений. Известно, впрочем, что достоинства графита не зависят исключительно от количества, но и от удачной примеси разных солей. Кроме того, анализ Алиберовского графита был сделан Полковником Евреиновым в 1847 г. Он нашел в 100 частях графита:

Углерода 24.77.

Кремнезема 2.04.

Окиси железа 1.84.

Глинозема 0.88.

Магнезии и извести 0.40.

35. Не говоря уже о ботаническом и зоологическом интересе, для этого я прямо отсылаю к Радде.

36. Beitr. z. Kenntniss. d. Russ. R. 23, стр. 35 и след.

37. Труды Сибир. Эксп. Матем. Отд. Спб., 1864, стр.84.

38. Я измерял высоту нескольких ступеней, взял среднее и помножил на число их.

39. Или точнее: годичные колебания температуры выражаются сотыми градуса и едва доходят до 0,1° на глубине 15–16 метров.

40. Деление слишком мелко, один градус = 0,0376 дюйма.

41. От главных шахт идет много боковых, в которых, по-видимому, сохранялись припасы. Таким образом в одном из углублений мы нашли мерзлое мясо, лимоны, совершенно высохшие и очень легкие, такие же яблоки, сухой творог и сгнившие ягоды голубицы и брусники.

42. Труды Сиб. Эксп. Матем. Отд., стр.84.

43. Вычисление сделано на основании лишь одного наблюдения, произведенного при пасмурной погоде и при свежем северо-восточном ветре, начавшемся около 10 час. утра после свежего западно-северо-западного ветра, сопровождавшегося снегом.

44. Кстати об обилии белки: один из моих вожаков, правда, один из лучших промышленных в окрестности, убил в прошлом году около 400 белок, другой — 120. Но у первого жена, детей много, а между тем скота мало — 2 лошади, 8 штук рогатого скота и несколько баранов, а потому он все-таки едва пробился зиму.

45. В бумагах осьмидесятых годов прошлого столетия попадается разрешение из Тункинской пограничной дистаночной канцелярии, данное сойотам кочевать в окрестностях караула, лишь бы не ходить за границу.

46. Смотри прилагаемый рисунок, фиг.1.

47. Виденные мною остатки построек представляют кучи кольцеобразно сложенного булыжника во 2 м (около 1 сажени) в диаметре; одна из них овальная и диаметры равны 2 и 3 м (1 и 1½ саж.).

48. Вот несколько карагазских слов, записанных мною от одного казака, знавшего их язык, а потом проверенных от другого казака. Один — бре; два — игэм; 3 — уш; 4 — дурт; 5 — беш; 6 — алтай; 7 — джидэ; 8 — жегэс; 9 — догос; 10 — он. Огонь — от; лошадь — ат; нож — бышек; котел — желобче; ложка, которою мешают в котле — гомош; солнце — бунт; луна и месяц (mois) — ай; олень — гиби; лисица — кулбыс; седлать — ызыртэ. Там, где нужно было просто придыхание вроде h aspiré, я ставил букву г.

49. Я нашел в Окинском карауле копию с решения этого дела, присланную из Кяхты для известности.

50. В Тунку.

51. Аткинсон говорит, что здесь нет кратера, а просто прорыв, из которого текла лава. Ирк. Губ. Вед. 1858. № 14.

52. Об этих водопадах говорил уже Аткинсон, ездивший из Окинского караула на Хар-Нур и к кратеру в вершинах Джунбулака. Мне указали недавно на выписку из сочинения Аткинсона, переведенную в Иркутских Губернских Ведомостях, где Аткинсон рассказывает про водопады на Джунбулаке (Джемалуке) и полагает высоту водопада в 86 ф. и, как водится, очень картинно рассказывает про этот водопад, потом про переправу через Оку и т.д. См. Иркутские Губернские Ведомости. 1858. № 19.

53. На этом протяжении Джунбулак идет параллельно р. Сенце и на 12-й версте отделяется от нее только низким болотистым увалом верст в шесть. Судя по направлению этого увала и Джунбулака, который в 12 верстах делает поворот к СЗ, можно думать, что некогда он впадал в Сенцу и только впоследствии изменил русло, промывши мягкие известковые породы и круто поворотил на ССЗ, чтобы нестись в Оку.

54. Смотри рис., фиг.2.

55. Смотри рис., фиг.3.

56. 1½ версты в длину и более версты ширины. Глубина очень велика, — невдалеке от берегов дна не достают шестами в 6–9 метров длины.

57. Топографы в то время уже отправились на съемки.

58. По пади этого ручья Аткинсон переходил от Хара-нура к кратеру.

59. Кратер имеет почти овальную форму.

60. Лавовый поток кончается в 12 верстах от Окинского караула. Таким образом, длина его равна 60 верстам, ширина изменяется от полуверсты до полутора, а толщина идет, постоянно уменьшаясь от 60 м (200 ф.) ниже Окинского караула становится от 24 м до 20 и кончается стеною в 12 м.

61. Наблюдение у Бусак-нура дало 1550 м (5087 ф.).

62. Lyell. Principes de geol. trad. p. T-Meullien. III v., p.64.

63. Наблюдение было сделано в 3½ ч. по полудни при свежем юго-западном ветре.

64. Недавно я встретил то же замечание у г. Кривошапкина. Смотри Енисейский округ и его жизнь.