Известия Имп. Русского географич. о-ва. — 1868. — Т. 4, № 1. — Отд. 2. — С. 90–139
Орографический и геогностический обзор страны. — Ледниковый период в Сибири. — Пути сообщения. — Производительность страны. — Климат. — Население. — Положение тунгусов среди русских, якутов и бурят
Постоянное повышение цен на скот на Вилюе и возрастающая потребность на него для приисков, находящихся по системам рек Большого Патома, Жуи (притока Чары) и др. притоков Лены, для так называемых Олекминских приисков, заставили золотопромышленников искать других рынков для закупа нужного скота. Наиболее выгодным рынком представляется, конечно, Забайкалье, но для перегона скота из Забайкальской области на Олекминские прииски необходимо было сперва найти удобное сообщение между этими двумя местностями. Целая обширная, дикая горная страна залегает между ними. Тут идут ряды довольно высоких скалистых кряжей, а между мощными их разветвлениями образовалась целая сеть труднодоступных горных речек. Нечего и думать отважиться в эту горную страну без опытного вожака, а между тем приискать такового было всегда делом нелегким.
Еще когда казаки в первый раз шли с лодками вверх по Витиму, их стрелами встретило тут дикое, независимое горное племя; оно, само собою, ныне не существует, и если жалкие, полуголодные тунгусы, владельцы этих диких ущелий, — и представляют нам их потомков, то нравы их не похожи на нравы предков. Есть, впрочем, одна, быть может, сходная черта в тогдашнем горном племени и в теперешних тунгусах, нежелание допустить других в свою трущобу, и не столько недоступность страны, не столько вязкие толщи размокнувших ягелей среди горного леса, или каменистые россыпи острореброго свала на крутых склонах становились поперек дороги тем, кто стремился проникнуть в страну, сколько настойчивое нежелание тунгусов пустить к себе представителей иной, губительной для них цивилизации. Этот угол, где вместе с соболем сохранялись чистые представители тунгусского племени, долго оберегали они от доступа русских, пока и соболь-то почти весь не исчез, да и тунгусы наполовину не вымерли от разных повальных болезней. И теперь, в этом глухом углу, вы встречаете лишь несколько семей, уже знакомых с приисками и для которых звериный промысел не есть единственный источник пропитания, и потому соглашающихся дать вам взглянуть на картину внутренности страны, лишь бы плата была хороша, да семья не голодала во время отлучки хозяина. Ясно, что при таких условиях для разрешения вопроса об отыскании прямого сообщения между Забайкальскою областью и Олекминским округом должно было потратить несколько лет, нужно было много предварительных работ и разведок, нужно было, наконец, чтобы тунгусы настолько познакомились с приисками, насколько они теперь знакомы, чтобы была какая-либо надежда найти правдивого, честного вожака.
Поэтому неудивительно, что целый ряд попыток проникнуть из Забайкалья на Олекму, сделанных сначала с научною целью в средине пятидесятых годов гг. Орловым, Смирягиным и Усольцевым, не привел к желаемым результатам, и все они проникли в западные Витимские хребты только в пределах Забайкальской области; перед всеми ими становилась преградою скалистая сплошная гряда, прорванная лишь в узких параллельных ущельях Витимом и Чарою, а несчастный Смирягин, единственный, по моему мнению, направившийся на истинный путь, именно по левому берегу Витима, был убит тунгусом, в то время, когда он был лишь в нескольких днях пути от Муджириканского перевала через Южно-Муйский хребет.
Другой ряд попыток, о которых мы весьма мало знаем, сделанных с коммерческою целью, и направленных от севера к югу, тоже не привел к желаемым результатам, частию по тем же причинам, частию вследствие недостаточного знания страны и неправильного выбора путей.
Между тем золотопромышленники не отчаивались найти этот желанный путь. Некоторые тунгусы, уже успевшие сдружаться с приисками, приманиваемые водкою и т.п., тоже поддерживали эти надежды, рассказывая, что путь есть, и удобный, рисуя даже на карточках, по каким речкам следует идти, и в январе 1866 г. золотопромышленники трех компаний (Ленское и Прибрежно-Витимское товарищество и наследники г. К. Трапезникова) предложили Сибирскому Отделу снарядить экспедицию для отыскания скотопрогонного пути, с тем, чтобы Отдел командировал от себя кого-либо из своих членов. Не останавливаясь здесь долее на этом предмете, о котором говорится подробно в нашей статье: Олекминско-Витимская горная страна, скажу только, что поручение это было возложено на меня, а для ботанических и зоологических изысканий Отдел пригласил И.С. Полякова, который ниже, в статье под названием: Орнитологическая характеристика, излагает в особом кратком очерке наиболее интересные из добытых им результатов по части орнитологии. Для съемки пути был командирован топограф; а для ознакомления с дорогою и решения вопроса о том, насколько она пригодна для прогона скота, золотопромышленники пригласили участвовать в экспедиции одного скотопромышленника, — И.С. Чистохина, который в 1867 году уже и погнал скот из Забайкалья на Олекминские прииски.
Принимаясь за выполнение возложенного на нас поручения, мы находились в несравненно лучших условиях, чем наши предшественники. Разведки прежних лет показали нам, каких путей не следует держаться и заставили быть осмотрительнее при выборе вожаков. С другой стороны, в течение последних десяти лет тунгусы настолько привыкли к русским, что перестали видеть в них врагов, — и хотя в них есть смутное сознание того, что прииски не всегда друзьями являются к ним, а скорее конкурентами, тем не менее живущие около приисков тунгусы уже охотнее нанимаются вожаками, чем прежде. Наконец, в это же время шла другого рода подготовка, — издана карта Шварца, которая, несмотря на недостаток данных именно для тех мест, где должен был пролегать наш путь, все-таки дает некоторое понятие о стране, и кроме того, на приисках были собраны некоторые расспросные карточки, сообщенные мне г. Рухловым.
Все это вместе взятое убедило меня в выполнимости предприятия, — несмотря на то, что весьма многие считали его чуть не недостижимою фантазиею, — и в начале мая мы тронулись из Иркутска, чтобы, севши в Качуге на барки Ленского товарищества, плыть до дер. Крестовской (50 вер. ниже устья Витима).
Не останавливаясь на Лене, по которой мы плыли слишком быстро, чтобы собрать сколько-нибудь обстоятельные сведения об ее берегах, я перейду прямо к нашему дальнейшему путешествию от Крестовской вовнутрь страны [1].
Но чтобы дать самое общее понятие об малоизвестной стране, лежащей к ю.-в. от Лены, в связи с сопредельными странами, я постараюсь охарактеризовать ее в двух чертах. Вспомним сперва Байкал в виде узкой полосы, идущей в ю.-з.—с.-в. направлении; в одном месте он значительно суживается двумя выступами, — о. Ольхоном с одной стороны, полуостровом Св. Носом — с другой, и так и напрашивается разделение этого озера на две части. Это разделение действительно существует и в природе, и в представлениях прибрежных жителей, которые зовут северную часть Малым морем, а южную — Большим. Оставляя в стороне Малое море, рассмотрим Большое. Мы заметим как бы естественные его продолжения на ю.-з. вверх по долине р. Иркута, на с.-в. — вверх по долине р. Баргузина; и если мы продолжим эту долину на в.—с.-з., то увидим другую долину Муи и Чульбана (Куанды).
Несмотря на разнородность составных элементов этой, по-видимому, произвольной линии, сходство составляющих ее долин просто разительно. На всем этом протяжении вы видите широкую равнину, — залитую в одном месте, где в ней образовалась глубокая котловидная впадина, водами Байкала, лежащую повсюду на высоте от 670 до 460 метров (2200–1600 ф.), верст в 20–40 шириною, сравнительно гладкую и покрытую озерными наносами. С севера она ограничена крутою каменною стеною Тункинских альпов, Баргузинских гор и Сев.-Муйского хребта, которая на всем этом протяжении сохраняет тот же характер; с юга — другою, менее величественною на вид, более округленною цепью — Саяном на западе, Аргадинским и Южно-Муйским хребтом на в.; эта цепь просто стушевывается перед величественною с.-в. цепью, хотя на самом деле она даже выше и круче ее. Уже и это повторение под различными долготами сходных явлений не лишено интереса, но еще интереснее то, что эта линия служит резкою демаркационною чертою. К с. от нее вплоть до Лены и почти до Ангары, в западных частях, — идет обширная альпийская горная страна, состоящая из толщ всевозможных кристаллических сланцев, покоящихся на гранитах и сиенитах, и кончающаяся силурийскими известняками, покрытыми еще горизонтальными девонскими песчаниками. Эти песчаники образуют вторую линию, — на в. совпадающую с Леною, и параллельною демаркационной черте. К югу от долин Иркута, Байкала, Баргузина, Муи и Чульбана простирается обширное плоскогорие, которому цепи с юга, ограничивающие наши демаркационные равнины (Саян, Аргадинский и Ю.-Муйский хребет) служат северною окраиною, — плоскогорие, на всем этом протяжении имеющее неизменный характер: т.е. всюду одинаковой высоты (960–1100 м) [2] ровное, усеянное громадным количеством больших и малых озер, большею частию гранитное и усыпанное местами то вулканическими извержениями, то диллувиальными наносами, — всюду крайне монотонное и изрезанное низкими грядами, бегущими параллельно его северной окраине, т.е. с з.-ю.-з. на в.-с.-в.
Итак, вот две крупные черты строения посещенной нами страны: между Леною и Муею — горная страна со всеми ее гипсометрическими контрастами, кончающаяся на ю. грядою скал Сев.-Муйского хребта; далее равнина Муи, а за этою равниною высокий окраинный хребет и Витимское плоскогорие со всею свойственною плоскогорию монотониею ландшафтов, флоры и фауны [3].
Теперь мы перейдем к частностям, причем я постараюсь вкратце изложить характеристические черты строения этой страны.
Итак, на Лене, в Крестовской, мы находились на высоте около 170 м (660 ф.) в долине, углубленной почти на 180–260 м (690–610 ф.) в плоскую возвышенность, состоящую из силурйских известняков, достигающих средним числом от 350 до 450 м (1050–1500 ф.) абс. высоты. Прииски же лежат среди той горной страны, о которой мы только что говорили. Ясно, следовательно, что на пути от Крестовской до приисков мы сперва вступили на плоскую возвышенность, а потом в предгорие этой горной страны. Уже в 50 вер. от Лены перед нами возвышался хребет в 900–950 м (около 2950–3100 ф.) абс. высоты, представляющий как бы поднятие известняков весьма характеристичным протогином и образующий как бы гласис лежащего за ним нагорья. Этот хребет, о котором мы имеем сведете вблизи Мачи, описывает, по-видимому, большую дугу, — род S, которым определяется течение Лены между Витимом и Олекмою. Дорога, пересекши этот хребет, как бы не решается прямо вступить в горную страну, а поднимается по пади р. Кевакты [4] (приток Хайварки, впадающей в Б. Патом), и только достигнувши ее вершин, т.е. около 800 м (около 2625 ф), круто поворачивает к ю. и поднимается на нагорье, которое мы назовем Патомским, так как оно ограничено этою рекою. Тут перед нами открывается горная страна в полном смысле слова со всеми ее гипсометрическими контрастами, лощинами и пиками. Достигая среднего уровня около 1250 м (4100 ф.), она представляет то как бы столовидные поверхности, изрезанные глубокими падями, то скопления изолированных гольцов, преимущественно гранитных и гнейсовых, с редкими пропластками хлоритовых и тальковых сланцев. Граниты рядом самых незаметных ступеней переходят в гнейсы, которые в свою очередь так же незаметно переходят в слюдяные, хлоритовые, тальковые и, наконец, золотоносные глинистые сланцы.
Вообще это Патомское нагорье представляет словно взволнованное море возле берегов, где нет ровной зыби, и при настоящем состояния наших знаний мы окончательно должны отказаться от надежды внести какой-либо порядок в это скопление гольцов. Над всем этим скопищем владычествует один гранитный и гнейсовый массив, наивысший в стране, достигавший до 1700–1770 м (около 5600–5800 ф.), увенчанный снегами даже в июле — голец Тэптор’о; впрочем, этот массив не представляет горного узла, а только высшую точку нагорья, гольцы которого имеют особый, совершенно своеобразный характер. Известно, что в Сибири все гольцы бывают покрыты толстым слоем обломков, по-видимому, продуктов выветривания. Здесь этого нет, и вершины гольцов представляют превосходное шоссе, покрытое весьма мелким щебнем; вершины округлены, а область обломков, — горного свала, как его называют, — начинается на несколько сот футов ниже вершины, опоясывая многие гольцы приблизительно на одном уровне. Факт этот еще требует объяснения, которого, мне кажется, надо искать скорее всего в ледниковых действиях.
Общий характер этого нагорья крайне угрюмый и суровый. Везде преобладает лиственница, не поднимающаяся, впрочем, выше 915–1000 м (3000–3300 ф.), и ягель; вершины гор, следовательно, безлесны, и изредка радуют на гольцах редкие красивые виды особой, своеобразной альпийской флоры. Долины рек на протяжении иногда нескольких кв. верст покрыты наледями, которые в первой половине июня достигали еще толщины 1,8 метра (5,9 ф.); если же принять в соображение стаявшую часть, то мы увидим, что в конце зимы они местами достигали до почти невероятной толщины 6 метров (20 ф.).
К югу это нагорье кончается грядою из глинистых сланцев и гнейсов, покрытою гранитными валунами, которые заходят и в долины рек, берущих из нее начало, — грядою, интересною еще и в том отношении, что из нее берет начало большая [часть] наиболее богатых золотоносных речек этой системы, — Ныгри, Аимняк, Хомолхо, Ухаган и др. Здесь окончательно прекращаются граниты, область которых резко отмежевана на юг Б. Патомом, и начинается область глинистых сланцев, которые весьма равномерно понижаются до долины Вачи, и где находятся наиболее богатые прииски.
Где кончается Патомское нагорье на з. и на в., имеются ли у него продолжения? Все это вопросы весьма интересные, но напрасно стали бы мы теперь искать на них ответов, при теперешнем недостатке данных. То там, то сям являются указания на продолжение той или другой гряды, тут является указание на параллелизм кряжей, далее — указание на то, что нагорье, сходное с Патомским, имеет направление, перпендикулярное большей части хребтов этой страны, т.е. с-з.—ю.-в. Но все эти указания только поддерживают мысль, что есть какой-то порядок в строении этой по-видимому бессвязной группы, не давая, впрочем, возможности разрешать вопросы. Вообще наши сведения об этой стране крайне скудны, несколько десятков высот, два геогностических маршрута, — вот все, что мы знаем об этой стране.
А потому, не вдаваясь теперь в рассмотрение и определение взаимной связи горных цепей, пересеченных нами, с другими той же горной группы, мы ограничимся тем, что будем продолжать краткий обзор орографического характера и геогностического строения хребтов по пройденному нами пути.
Мы имеем, как я уже сказал выше, равномерное понижение от гнейсо-гранитной Патомской выпуклости к ю., к долине р. Вачи [5], понижение, вызванное пологим падением к югу толщ глинистого сланца.
За Вачею к ю. мы имеем перед собою поднимающуюся до высоты 1310 м (4300 ф.) крутую стену, представляемую цепью гольцов, т.е. скалистых безлесных гор, покрытых лишь мохом да обломками скал, цепь, которую я буду называть Ленско-Витимским водоразделом. Южный склон этой цепи снова весьма равномерно понижается к ю. к долине Витима, который в том месте, где мы его пересекли (у Тсиники), бежит на высоте всего 253 м (828 ф.). Трудно решить в настоящее время, составляет ли эта стена самостоятельную цепь или отрог других восточных хребтов; впрочем, в пользу первого предположения говорит грядообразное расположение высоких точек от вершин Таптыги (прав. приток Витима), через вершины Бодойбо, Янгадьимо, Датыкты, Лондора и т.д. и, наконец, то, что в том месте, где мы переходили из системы Лены в систему Витима, мы ясно различали верст на 40 в обе стороны гряду гольцов с продольными долинами, лежащими на большой высоте (около 950 м = 3100 ф.). Впереди же нас (к югу) простиралась пересеченная горная страна, медленно понижающаяся до подножия другой, белевшей снегом и тянувшейся в лиловом тумане по ту сторону Витима. Вертикальный разрез страны подтверждает это наблюдение, сделанное на глаз, представляя среди этого равномерного понижения только одно повышение гранитов и гнейсов от контр-форс цепи между Нерпи и Тсиникою, причем, представляя для всего поднятия несколько более крутое падение к северу, чем к югу, для отдельных параллельных второстепенных гряд представляет пологое падение к северу и крутое к югу. Характеристическими чертами геогностического состава этой цепи (в том месте, где мы ее пересекали), мы должны признать отсутствие сиенитов, ничтожное развитие гнейсов и обширное развитие кремнистых сланцев, преимущественно черных, а также диоритовых, и вообще зеленокаменных пород, часто представляющих переход к кремнистым сланцам. Замечательно, впрочем, то, что при таком развили диоритов и вообще зеленокаменных пород, какое мы видим в этой цепи по реч. Чепко, Альдыки и в вершинах Янгадьимо, количество сиенита весьма ограничено, и он встречен только в одном месте, в отроге, быть может, составляющем контр-форс цепи [6]. Южный склон цепи в падях Янгадьимо и Тсиники представляет нам страну, изрытую глубокими оврагами, в которых между скалистых берегов бегут быстрые горные речки; вследствие чего пади сравнительно сухи и местами представляют лужайки. Напротив того, их притоки, текущие почти перпендикулярно к течению речек, т.е. с востока на запад или наоборот, крайне болотисты, особенно северные склоны гор, которые, как напр., на Датыкте, представляют сплошные пропитанные водою моховые покровы. Исключение мы видим только в р. Бодойбо (широкая поляна по-якутски), по которой идет дорога на резиденцию и где можно в изобилии найти корма. Напротив того, рр. Тсиника и Янгадьимо пробились в таких узких лощинах, где они бьются об скалы, что почти нет возможности идти самым берегом реки, а приходится идти по склонам гор, где густые заросли хвойных деревьев с подлеском из густых хвойных кустарников, часто кедровых сланцев, сильно затрудняют путь.
В 110 верстах к югу от прииска, на устье Тсиники, мы вышли на Витим, широкую, судоходную в этих местах реку, бегущую в долине, по-видимому, настолько же мало пригодной для заселения, как и долина Лены. Между горами и рекой идут площадки аллувиальных и диллувиальных наносов, достигающих самых разнообразных уровней над высотою среднего уровня воды. Нижняя площадка не выше нескольких сажен, а холмы из рыхлого песка, с примесью мелкого булыжника, которые мы видели на правом берегу Витима, почти против устья Нерпи, достигают, я думаю, высоты 200–300 ф. Такие же холмы опоясывают и левый берег Нерпикана, бегущего параллельно Витиму, но в другую сторону. Хвойные леса, среди которых в глубоких, но узких овражках текут мелкие ручьи, покрывают как эти площадки, так и склоны гор. Невзрачная, бедная растительность расстилается под ногами жалким ковром, а среди лесов кое-как пробиваются только благодаря дороговизне сена на приисках, несколько семей тунгусов, — единственные остатки некогда более обширного, ныне вымершего населения этих когда-то богатых зверем стран. Тут (между Тсиникою и Нерпи) Витим, с самого выхода из пробиваемых им цепей, державшийся прямо северо-западного направления, делает довольно крутую излучину к югу и на этом протяжении бежит на север, чтобы, пройдя в этом направлении около 40 верст, снова нести к Лене свои прозрачные воды в том же северо-западном направлении. Судя по маршруту г. Базилевского, который шел по гребню Ленско-Витимского водораздела в восточном направлении, и, наконец, по геогностическому составу левого берега Витима (между Нерпи и Тсиникою), есть основание думать, что тут с севера идет (параллельно Соктолиджину) отрог Ленско-Витимского водораздела, а по левому берегу — отрог Мамско-Ангарской водораздельной группы хребтов, вдоль которого мы шли левым берегом Витима.
В эту-то группу мы и вступили, когда, оставив Витим, направились к югу, вверх по Нерпи и Нерпикану. Она представляет горную страну 2-го класса, к северу понижающуюся рядом отрогов, а к югу кончающуюся сплошною каменною стеною, с крутыми контр-форсами лишь весьма незначительной длины (не более 40 вер.). В этом убеждают как разрезы, сделанные на основании барометрических наблюдений, так и самый внешний вид цепи из долины Муи, или же с высоты другого хребта — Южно-Муйского.
Если смотреть на это нагорье с северной стороны, напр. с высоты Ленско-Витимского водораздела, то вы видите, за низко лежащею долиною Витима, сперва холмы с мягкими округленными контурами; за ними выступают уже горы, преобладающие над теми, которые видны на первом плане рисующейся перед вами картины; а далее, — там, где все уже подернуто лиловым туманом, там высятся, — не скажу великаны, но все-таки высокие массивы, резкие контуры которых вырезываются на небе, большею частию сумрачном. Словом, вы видите предгорье, затем уже многообразно разветвленную горную страну.
Не то мы видим, если смотреть на эту группу с юга, по крайней мере на меридиане 133° вост. долготы. Когда, выйдя на Параму, мы расположились табором на берегу ее, то мы имели перед собою к северу болотистую равнину, поросшую мелким лесом и кустарником, недавно вышедшим из-под воды разливающегося здесь Витима, а в 10 верстах от нас высилась каменная стена. Видно, что мощные атмосферические или водяные деятели в течение тысячелетий вырыли в ней глубокие борозды с крутыми склонами, отчего контр-форсы нагорья имеют вид остроребрых, на бок положенных, треугольных призм; ландшафт поразительно сходный с тем, который представляют Тункинские Белки и с тем, который мы видим в альбоме Эрмана (на берегу Охотского моря). Все это резко, остро, вершины гор зазубрены, изломы занозистые, режущие.
Или еще лучше охарактеризовался южный склон этой группы, когда мы смотрели на него с Южно-Муйского хребта. Помнится, измученные подъемом, особенно последней его частью, когда ехать верхом значило мучить коня, шли мы все в гору среди кустарного березника и кедрового сланца, из среды которых местами поднимались стройные, но низенькие березки и ели, я бросился отдохнуть на подушку из ягелей, которые толстым слоем покрывают россыпь из остроребрых каменьев; но вид, который тогда представился нам, заставлял забыть усталость и взяться за карандаш.
Вниз шла узкая падь горного ручья Давакита, — далее, верстах в пяти, тысячи на три футов ниже нас, расстилалась широкая, верст в 20 или 30, долина Муи, — горизонтальная, гладкая для глаза поверхность, на которой светлая зелень болотистых лугов продольными полосами перемежалась с темною зеленью сосновых боров; среди лугов мелькали блестящие поверхности озерков. За долиною поднималось несколько низких диллувиальных холмов, а далее, резко, без предгорья, без отрогов высилась резко очерченная цепь в 1500 м (4900 ф.) средней высоты.
Таково это нагорье, если смотреть на него с севера и с юга на его окраинах. Внутри же это поднятие представляет нам многообразно разветвленную, многообразно изрытую водными и ледяными деятелями горную страну. Тут трудно найти какой-либо порядок, — до того пересекаются отроги, долины, а горы громоздятся друг на друга. Впрочем, рассмотрение целого на гидрографической карте страны, рассмотрение профилей и геогностической карты, — все приводит к тому, чтобы видеть в этом поднятии хребет, идущий по направлению с з.-ю.-з. на в.-с.-в., и состоящий из двух параллельных цепей. Обе они почти одинаковой высоты (южная немного выше северной), но в их строении видно немалое различие. Северная цепь, которую пока можно назвать Делюн-Уранским хребтом, ибо она образует на Витиме Делюн-Уранский порог, мало понижается к югу, так как ее южная подошва лежит в пределах горной страны, следовательно, на большой высоте; северная подошва лежит гораздо ниже, но склоны падают очень отлого. Вследствие этого мы видим в этой цепи страшную сырость, обусловливающую распространение ягелей и лиственницы и бедность в кормовых травах. В южной цепи, которую мы предлагаем называть Северно-Муйским хребтом, мы тоже замечаем весьма малый подъем со стороны горной страны (в этом случае с севера), и потому встречаем ту же сырость, ту же растительность. Но по мере поднятия на то, что собственно составляет водораздел южной цепи, на Северно-Муйский хребет, — мы видим, что склоны гор разоблачаются от своего мшистого покрова, становятся скалистыми и всегда покрытыми россыпью. Каменистость — отличительное свойство южной цепи, т.е. С.-Муйского хребта, и на южном его склоне, в долине Уксемукита, едва удерживается лишь кое-где кое-какая жалкая растительность. Это наглядное различие находит себе некоторое объяснение в петрографическом составе обеих целей. Так, северная цепь состоит преимущественно из морских или прибрежных образований, — известняков, конгломератов, а далее — диоритовых, хлоритовых и тальковых сланцев. По Янгуде мы видим даже толщи диллувиальных и аллувиальных осадков. При этом сиениты попадаются только в меридиональных гребнях по Нерпикану и частью по Чаянгро.
Южная же цепь представляет после серебристого слюдяного сланца, пропитанного известняком, исключительно граниты, гнейсы и диориты; сиенитов нет, но есть много прожилков диорита, точно как будто роговая обманка, равномерно распределявшаяся в массах тех цепей, тут обособлялась жилами. Наконец, гнейсом же кончается к югу это нагорье, чтобы сразу поразить путника обширною равниною Муи.
Муя — грань, как мы уже сказали выше. К северу, вплоть до Лены, идет горная страна. К югу ее нет вовсе, и если есть хребты, то они составляют только окраины или уступы Витимского плоскогория.
Но не только в этом отношении замечательна эта долина, вернее, этот ящик между двумя стенами, дно которого покрыто болотами, песками и сосновыми борами. Не составляя резкой границы между двумя флорами или фаунами, она сама есть обособленный оазис среди неприютной страны, оазис, замечательный по контрасту с нею, зависящему от незначительного возвышения, — 430–580 м (1410–1900 ф.). К северу нужно пройти до Витима, чтобы встретить сосну в виде реденьких перелесков и вплоть до Лены, чтобы встретить сосновые леса. К югу нужно дойти тоже до Витима, чтобы увидеть сосновые перелески, и до подножия Яблонового хребта, чтобы увидеть леса. То же и с хлебопашеством, которое на севере есть только по Лене, а на юге только по р. Чите.
Здесь вы видите и то, и другое. Холмы из песку с мелким булыжником, заполнявшие пространство между Парамой и Муей, поросли прекрасными сосновыми борами, а на торфянистом, высыхающем от выжигания, луге вы видите несколько десятин ячменя, — первый шаг неизвестной цивилизации в неизвестную страну, сделанный будущим цивилизатором северной тайги, — якутом.
Но, впрочем, только по сравнению с этою дикою горною страною, — страною ягелей, мхов и лиственницы, можно назвать долину Муи оазисом, — в сущности, какая же и это дикая негостеприимная долина! Сосновые боры действительно хороши, но рядом с ними, где почва не состоит из песчаных наносов, идут торфяники, периодически заливаемые Витимом, которого воды после сильных дождей не успевают стекать сквозь узкую щель Парамского порога и разливаются по окрестностям, а на тех местах, куда вода их не заливается, — лиственичные леса с тою же подпочвою из ягелей, только потоньше, сквозь которую удается пробиваться траве. — Леса мертвы, а луга кишат только мириадами комаров, которые роями носятся над несколькими десятками кобылиц и коров, содержимых поселившимися на устье Муи якутами. Человека едва можно заметить. На гладкой поверхности долины едва виден пяток разбросанных низеньких и маленьких якутских чумов, а трех или четырех берестяных тунгусских юрт, расположенных на опушке леса, глаз и подавно не уловил бы, если бы о присутствии их не извещал стелющийся по равнине дым от дымокуров, возле которых толкается десятка два мучимых жаром и комарами оленей. А ко всему этому нужно прибавить нищету этих семей, лишающихся своих промыслов, по мере истребления зверя!
Вслед за долиною Муи, по направлению к югу, приходится снова вступить в нагорье такой же высоты, но уже иного характера. Мы видим, что вдоль правого берега Муи идет скалистый хребет, который мы будем называть Южно-Муйским, пока ему не будет дано более соответственного названия, характеризующего его еще неизвестный восточный продолжения.
Правда, что он далеко не имеет того сумрачного, дикого характера, с каким является на устье Муи южный склон Северно-Муйского хребта; правда, что он имеет разветвляющиеся и понижающиеся поросшие лесом отроги, а потому и не кажется крутым, если смотреть на него из долины Муи; но здесь мы видим совершенно то же, что в Саяне, если смотреть на него из долины Иркута. Нужно выйти из долины этой реки, вступить в его отроги, хотя бы сколько-нибудь отойти от устья пади какой-нибудь речки, доходящей до перевала, чтобы увидать, что в вершинах ее высятся крутые, не только безлесные, но даже вообще голые (т.е. и ягелями не покрытые) скалы, где пятнами выступает, на сером фоне россыпи, темная зелень кедрового сланца. Барометр всего лучше характеризует его. В то время, как в долине Муи мы были на высоте 430 м (около 1400 фут.); а у самого подножия этого хребта — на высоте 580 м (ок. 1900 ф.), на перевале, т.е. через 7–8 верст, мы уже достигли высоты 1464 м (ок. 4820 ф.), а отдельные вершины поднимались до 1700 м (ок. 5600 ф.), — что составляет подъём в 400 ф. на версту. Недаром этот хребет всегда считался таким недоступным, недаром и доныне мы знаем только три перевала через него [7] и четыре через западное его продолжение [8].
Этот хребет, имеющий в том месте, где мы его пересекли, з.-ю.-з.—в.-с.-в. направление, на западе называющийся Аргадинским, Икатским [9] еще далее на западе в долине Иркута, быть может, называющийся Саянским, на востоке же называемый г. Усольцевым Каларским хребтом, составляет северную окраину обширного плоскогория, которое первый посетивший его ученый, — Георги — назвал Витимским, это название удержим и мы, распространяя понятие о плоскогории не только на ту область, которая орошается верхними левыми притоками Витима, начиная от Бомбуйко; но и на ту, которую в 1857 году пересек г. Усольцев, в 1852 г. посетил г. Шварц; словом, на пространство, орошаемое верхними притоками Олекмы и Нюнгжи, к северу простирающееся до 56° с.ш., а на востоке почти до 142° в.д., если между притоками Нюнгжи и притоками Олдоя и Гилюя, т.е. по границе между Забайкальскою и Якутскою областию, на протяжении от 140 до 142° в.д. проходит хребет, который можно признать восточным продолженьем Станового хребта. В случае же, если такого хребта нет, то мы должны признать, что оно простирается на в. гораздо далее, т.е. занимает все пространство, которое было посещено г. Миддендорфом, и, размытое обильными водными системами левых притоков Амура, постепенно понижаясь, исчезает на в. Тогда так называемый Становой хребет, между 142° в.д. и Охотским морем, есть ни что иное, как сев. окраина плоскогория, т.е. продолжение Южно-Муйского хребта. Но решить эти вопросы в настоящее время мы не можем вследствие недостатка геогностических и особенно гипсометрических данных [10].
Как бы то ни было, но мы уже знаем это плоскогорие от вершин Конды, Уды и Хилки до вершин Ларбы, т.е. от 130 до 142° в.д., в виде широкой гранитной и вообще гипогеновой полосы, идущей в в.-с.-в. направлении.
Южную окраину, на всем этом его протяжении, составляет невысокий, — плоский, как его называет г. Миддендорф, хребет, скалистый на ю. и ю.-в. склоне, но представляющий множество низких, страшных только по болотам и густым лесам перевалов, — именно Становой хребет, известный в пределах Забайкалья под названием Яблошного, Становика и постоянно возбуждающий удивление в уважение обитателей Сибири предполагаемою непрерывно[стью] вплоть до самого моря.
Северная окраина, которую мы называем Южно-Муйским хребтом, пока ей не будет приискано соответствующего названия, эта северная окраина, говорю я, как по своему внешнему виду, так и по геогностическому составу, значительно разнится от южной. Северная окраина на всем своем протяжении значительно выше южной. В то время как Аргадинский перевал лежит на высоте 1767 м (5972 ф.) [11] Муджириконский — 1466 м (4800 ф.) [12] Каларский — 1714 м (5620 ф.) [13], в Становом хребте мы видим следующие цифры: перевал Подволочный 1160 м (3804 ф.) [[14], перевал с Нерчи на Каренгу около 915 м (3000 ф.) [15], с Нерчи на вершину Олекмы то же, а при переходе с Могочи (системы Амура) к Тунгиру (системы Олекмы), Усольцев не заметил даже, как поднялся на Яблоновой хребет [16].
Северная окраина, по крайней мере в том месте, где мы ее пересекли, южным своим склоном не пряно переходит в плоскогорие, а рядом понижающихся отрогов, так что идя с юга, нет возможности не заметить, что поднимаешься на хребет. Спускаясь с главного хребта, кругом, верст на двадцать к югу, мы видели вокруг себя безлесные, часто крутые скалистые вершины, где древесная растительность покрывает почти только нижние склоны гор и преимущественно наносные образования из мелких обломков гранитов и гнейсов, лепящиеся вдоль склонов гор (морены?).
Между тем Становой хребет так полого понижается к плоскогорию, что можно с северной и северо-западной стороны подняться на него, не заметивши, что поднимался на хребет.
Наконец, на северной окраине плоскогория мы имеем два уступа: первый, т.е. Южно-Муйский хребет, второй — та скалистая гряда, которая идет вдоль правого берега среднего теченья Ципы, верхнего течения Бомбуйко и течения Тульдуни, так что разрез плоскогория по направлению от севера к югу представляет крутое поднятие на Южно-Муйский хребет, затем постепенное понижение с высоты гребня до 3000 ф., затем снова уступ, круто поднимающийся до 1260 м (4820 ф.) (по 190 фут на версту, там, где мы перевалили через него, и значительно круче против Бомбуйко) и к югу от него равномерное понижение с высоты 1260 м (4620 ф.) до 1000 м (3300 ф.); затем весьма легкое пологое поднятие, представляемое Становым хребтом, и крутое паденье к югу (в долнпу р. Читы) в виде стены с короткими контр-форсами.
Между южною подошвою первого уступа, — Южно-Муйского хребта, — и северною подошвою второго уступа расстилается болотистая долина, по которой текут Ципа, Бомбуйко и Тульдуни. Низкие, пологие, усеянные гранитными валунами водоразделы, пересекающие эту долину, отделяют друг от друга эти реки. Дойдя до таких водоразделов, Ципа и Бомбуйко образовали громадные, ныне высохшие озера, пока не нашли себе выходов к югу среди удоборазмываемых известняков второго уступа, и обе эти реки, возле самых водоразделов, круто поворачивают к югу, и, описывая большие дуги, бегут в глубоких скалистых долинах в роде долины Лены, чтобы потом, снова поворотивши на восток, нести свои воды в Витим.
У подножия этих водоразделов, на месте неизбежно образовывавшихся здесь озер, мы видим и теперь небольшие озера по нескольку верст или сот сажен в окружности, среди весьма болотистой местности, доныне заливаемой водою во время наводнений. Эти части долин Ципы и Бомбуйко крайне между собою сходны, с тою только разницею, что в долине Бомбуйко мы еще встречаем гранитные бугры, пожалуй, холмы, футов на 200 поднимающиеся над дном долины, усыпанные мелким щебнем и покрытые то озерами в 1 и 2 версты в длину, то небольшими котловинами, вернее, выбоинами, усеянными крупным булыжником. Долина же Ципы в той ее части, которая лежит у подножия уступа, представляет в дождливое время почти сплошные болота, простирающиеся на 5, 10 и более верст в ширину, множество озер и озерков в болотистых берегах, а во время больших разливов, как в нынешнем году, вода Ципы заливается на все луга. Озера особенно часты и велики на западе поближе к ее вершинам, где мы видим даже большое озеро Ба’унт и несколько других средней величины. Вообще воя эта долина, лежащая на высоте 920 м (около 3000 ф.) имеет совершенно своеобразный характер и заставляет думать, что она лишь весьма недавно вышла из-под водного покрова, только мы не можем с достоверностью решить был ли он ледяной, оставивший свои следы в валунах и скоплениях булыжника на гранитных буграх и в выбоинах, либо чисто водный, т.е. не была ли она некогда, в недавнее время, дном большой реки, — ряда сообщавшихся озер. Характер неслоистых обнажений, виденных нами вдоль склонов гор, особенно на устье Кундура, заставляет меня думать, что оба предположения могут иметь место, но что гряды озер следовали за ледником и даже были его последствием.
Сравнить обе окраины в геогностическом отношении мы, к сожалению, не можем. Густая лесная растительность, густой покров торфов и, следовательно, болота, округленность вершин Станового хребта и отсутствие скал в том месте, где мы его пересекли, — все вместе было причиною того, что на всем перевале через Становик мы встретили только два обнажения гранита. Поэтому вместо сравнительного обзора мы просто скажем несколько слов о строении северной окраины Витимского плоскогория.
По всей вероятности, Южно-Муйский хребет, на том своем склоне, которым он обращен к долине Муи, подвергся сильным размывам тех сил, которые так сгладили долину Муи, покрыв, можно сказать, заровняв ее толщами желтого песка, по которым теперь так роскошно раскинулись сосновые боры. Поэтому на северном склоне этого хребта мы встретили из слоистых пород только кремнистый сланец и гнейс с черною слюдою, вскоре сменившиеся гранито-сиенитом, весьма, впрочем, бедным роговою обманкою.
На перевале встретил я гранит, вскоре перешедший в сиенитовый гнейс, который переходит то в кремнистый сланец, то в кварциты с хлоритом, то, наконец, в диориты, изобилующие кварцем и потому близко подходящие к кремнистым сланцам. И совершенно так же, как при перевале через северо-восточные параллельные гряды Станового хребта, Эрмана поразил среди диоритовидных пород конгломерат, так же точно и мне вскоре после перевала среди сиенитов и сиеннтовых гнейсов бросились в глаза острые шпицы конгломерата, связанного диоритовым цементом, и весьма сходного с тем, который мы встретили на перевале из системы Чаянгро в систему Янгуды. Большие холмы диллувальных наносов преимущественно из крупного песка с мелким булыжником лепятся тут, по рч. Тонгуко вдоль склонов гор. Далее же вплоть до уступа плоскогория, мы видим одни сиениты или сиенитовые гнейсы.
Уступ, о котором я говорил выше, представляющий крутые скалы от 150 до 300 м (500–1000 ф.) отн. высоты, состоит, в том месте, где мы его пересекли, на северном склоне — из кремнистых, тальковых и диоритовых сланцев, переходящих в сиенитовый гнейс, который снова переходит в диоритовый сланец, а этот последний лежит на мелко-зернистом сиените. Судя по наружности той восточной части уступа, которую мы не могли осмотреть (по изобилию вод в Бомбуйко), есть основание думать, что в этом месте они состоят из известняков [17]. Древние, не содержащие ископаемых известняки, местами обратившиеся в мрамор, древние же красные песчаники, весьма сходные с ленскими, только еще более их метаморфизованные и твердые, различные метаморфические сланцы, — хлоритовые, диоритовые, переходящие в афанитовые, еще встречаются в северных частях плоскогория, и тут идет разработка нескольких золотых приисков, с содержанием хотя и менее богатым, чем Олекминские, но не менее доходных, чем они, вследствие меньшей дороговизны припасов.
Но зато далее к югу от Б. Амалата (притока Ципы), я ничего уже более не встречал, кроме гранитов, покрытых то вулканическими продуктами, потоками лавы, скоплениями мелких обломков пемзовидных и трахитовидных, весьма пористых лав, то новейшими диллувиальными образованиями и валунами, что заставляет думать, что это, может статься, древнейшее поднятие азиатского материка, в новейшее время снова было покрыто водою в виде ледяного или морского покрова, который оставил свои следы в валунах.
Вообще это плоскогорие имеет вид сглаженной, выровненной поверхности, нигде, даже в самых низких точках не падавшей ниже 930 м (3050 ф.) и перерезанной несколькими низкими, пологими грядами в 1350–1450 м (ок. 4400–4800 ф.) абс. высоты. Нигде не видно резких контуров, скал, мало вообще обнажений, только реки углубились в плоскогорие метров на 60–100 (200–330 ф.). Гор нет, есть только долины с мягкими округленными очертаниями; долины самых даже маленьких речек большею частью открыты, плоски и болотисты, и только те из них образуют живописные скалы, которые побольше — как напр., Б. Амалат, и вследствие этого местами врезались в плоскогорие и ударяются то в один, то в другой берег, подмывая твердые кристаллические породы.
Поэтому долины больших рек не служат здесь путями сообщения, напротив того, всякий предпочитает подняться на плоскогорие, где встречает гладкую равнину, всюду поросшую густою травою и лиственичными лесами, и идти по произволу по долинам маленьких ручьев, пересекая водоразделы.
В кормах нигде нет недостатка, зато во время проливных дождей, какие были нынешним летом, эти реки разливаются, заносят луга мелким илом, — и тогда не приведи Бог странствовать в их низких пологих равнинах. Но тогда нет спасения и на склонах гор: представляя лишь весьма пологие скаты, где и без того медленно стекающая вода еще задерживается беспрестанно накопляющимся в лесах гниющим валежником, покрытые губчатыми торфяниками и лесами, где под прикрытьем лиственницы процветает олений ягель, эти склоны в дождливое время года так же неудобны для передвижения, как и самое только что вышедшее из-под воды дно долины.
Ничто не нарушает монотонии ландшафта средних частей плоскогория, монотонии флоры и фауны. Только на Витиме вы на мгновение вступите как бы в иную область, чтобы снова потом к ю. от него увидать ту же картину, те же низкие возвышения, те же груды валунов на водоразделах, ту же лиственницу и березу, почти исключительно властвующие на плоскогории. Только в благоприятно поставленных падях северных частей плоскогория, промытых в известняках, где лишней сырости есть возможность просачиваться сквозь растрескавшуюся почву, растительность несколько оживляется, и те же лиственницы приобретают большие размеры и иные формы, а травяная растительность расстилается более пышным ковром.
Человек так редко разбросан по плоскогорию, что он лишь в редких оазисах оживляет мертвую природу страны. В северных частях мы видим прииски, — небольшие средоточия иной жизни; на юге, там, где воды находят себе более благоприятные условия для стока в Витим, встречаются, наконец, редкие поселения бурят, представителей других геологических формаций, другого строения почвы, другой флоры и фауны, уживающихся тут, по берегам Витима, со своими маленькими стадами. Еще далее на юг, поближе к окраине, близ озера Телембы, местность спорадически, на весьма маленьких пространствах, приобретает характер степей юго-западной Азии, и вызвала даже со стороны русских крестьян попытки хлебопашества. Но сильные холода (уже 5(17) августа вблизи северных окраин выпал в хребтах снег, а с 4 сентября н.с. мы постоянно имели утренние морозы), ранние морозы, ранние снега, холодные сильные ветры, — все вместе понудило их выселиться, бросить хлебопашество, которое теперь только жалко прозябает в дер. Беклемишевой, из административных целей, не добровольно, поселенной на плоскогории [18]. Даже тунгусов и тех здесь почти не видно, так как они либо лепятся возле приисков, либо удаляются на восток, подальше от тракта, где зверь еще не разогнан лесными пожарами и колокольчиками приисковых конюхов, и где они заготовляют сено для приисков. Только в сенокос оживляются берега Витима возле Холоя; тут на лугах, даже в большую воду уже не заливаемых водою, везде видны дымы, выходящие из расставленных по берегам юрт, а луга усеяны собравшимися для косьбы бурятами и копнами сена.
С удалением от Витима к югу снова повторяется та же картина, которую мы видели в средних частях плоскогория, вплоть до Яблонового хребта.
Яблоновый хребет, вероятно, вследствие составившегося предположения о его непрерывности вплоть до Камчатки, вероятно и вследствие того, что его часто смешивали с системою хребтов, ему параллельных, заслужил себе дурную славу; его долго считали хребтом весьма неудобопроходимым, что перешло отчасти и в ученые труды. Между тем собственно Яблоновый хребет (становик), т.е. южный окраинный хребет Витимского плоскогория, на протяжении от 130° до 142° в.д., везде является хребтом весьма удобопроходимым.
Я бы не заметил, что мы перевалили через этот хребет, и просто занес бы в журнал, что мы спустились с плоскогория, если бы заранее не ждал перевала, и если бы место водораздела между водами Северного и Восточного океана (бассейнами Лены и Амура) не было обозначено кучею хвороста (обоном). Одним словом, я встретил здесь то же самое, что при перевале через Большой Хинган (на пути из Цурухайтуя в Мэргэн). Но этого мало, — не только Подволочный перевал, где мы спустились с плоскогория, имеет такой характер, а также и все остальные. Г. Усольцев, который несколько раз переваливал через Становой хребет, даже тогда, когда поднимался на него с юга, говорит: «я бы и не заметил, что поднялся на Становой хребет, если бы проводники не обратили на это моего внимания». Там, где мы его переваливали, гребень Станового хребта был всего в 1160 м (3800 ф.) абс. высоты, причем в 20 верстах к северу от перевала мы были на высоте лишь в 30–40 м (100–180 ф.) ниже. Точно будто южного окраинного хребта не существует, а существуют только более и менее крутые и глубокие размывы, вдавшиеся в плоскогорие вследствие более или менее сильного отступления вершин тех рек, которые берут начало у южной подошвы плоскогория.
У северного подножия Яблонового хребта или, вернее, вдоль окраины плоскогория, — в вершинах рр. Конды, Уды, Хилка и др. лежит длинная полоса озер — Шакша, Тарей, Иван-озеро, Телемба и др., заселенных бурятами. Эти озера сами лежат в котловинах с каменистым щебневатым грунтом, склоны же ниспадающих к ним возвышенностей все болотисты и лесисты. У южного подножья хребта лежит долина р. Читы, плоская, сухая, щебнем усыпанная степь верст 15–20 шириною, — начало сухих степей восточной Азии, — вернее, лагуна, вдавшаяся между Яблоновым хребтом и Нерчинским нагорьем от широких степей, простирающихся к югу до Гобийской степи.
Читою мы закончили наши исследования и возвратились в Иркутск.
Представивши краткий орографический и геогностический обзор пройденной нами страны, мы перейдем к одному весьма важному геологическому вопросу, который мы часто задавали себе во время нашей экспедиции, именно распространялись ли ледниковые явления на Сибирь?
Хотя исследователи Сибири не упоминают о следах ледникового периода и либо почти отрицают существование ледников в Сибири, как г. Миддендорф, либо, встречаясь с явлениями, по моему мнению, ледниковыми, стараются объяснить их другими причинами, как Эрман, либо, наконец, вовсе не говорят даже о следах таких явлений, тем не менее мы решаемся высказать, что страна, посещенная нами в нынешнем году, равно как и другие сопредельные страны, представляет неопровержимые доказательства того, что и Сибирь не избегла того фазиса в жизни северного полушария нашей планеты, которого обильные следы мы видим в Европе и Северной Америке.
К сожалению, необходимость пройти в нынешнее лето большое пространство по совершенно неизвестной и ненаселенной стране и вообще промышленный характер нашей экспедиции не дали нам возможности собрать более убедительные факты для опровержения мнения уважаемого путешественника, посетившего перевал из Якутска в Аян, где он неизбежно должен был найти следы ледникового периода; мы боимся даже, что приведенные ниже факты не будут сочтены достаточно сильными. Но с своей стороны мы думаем, что не решая вопроса о том, как Сибирь пережила этот фазис, под сплошным ли покровом ледников, в роде Гренландии, или под морем, по которому плавающие льды переносили валуны, — эти факты служат достаточно убедительным доказательством того, что ледниковые явления распространялись на Сибирь.
Не вдаваясь в подробности, которые читатель найдет в полном отчете, мы здесь вкратце перечислим те факты, которые наводят на высказанную нами мысль [19]. Они суть:
1) Не речной характер наносов, заполняющих долины некоторых золотоносных речек Олекминской системы, а именно: а) в долине р. Ныгри (приток Вачи, впадающей в Жую) среди долины иловатая глина с крупным булыжником и плитами глинистого сланца в 20–30 см (8–12 д.) в квадрате, часто стоящими на ребро не в положении наибольшего сопротивления; а также в Ныгри и Хомолхо [20] (приток Жуи) слои ила с валунами, часто угловатыми от 100 до 160 куб. ф. и более, состоящими из порфировидного гранита, гнейсо-гранита и твердого диоритового сланца, весьма характеристического диорита, и твердого мраморовидного известняка, пород, которых нет в бассейне этих рек; б) мощное развитие чистых илов с пропластками льда, как в рч. Ныгри, так и в рч. Хомолхо, — явление, необъяснимое обыкновенным путем в горных речках на расстоянии 12–15 верст от вершины, где всякий нанос сопровождается громадным количеством гальки.
2) Отполированные и изборожденные валуны диоритового сланца в 50–150 куб. ф. и громадное количество отшлифованных и исцарапанных булыжников черного кристаллического известняка, от 30 до 60 см (1–2 ф.) в диаметре среди наносов, заполняющих пади двух единственных осмотренных мною в Олекминской тайге приисков, а также в пади одного ручейка на южном склоне Ленско-Витимского водораздела.
Невозможность изборождения иным путем, как льдом, доказывается длиною борозд (30–50 см = 1 до 1,8 ф.), их правильностью и параллеллизмом значительного числа борозд.
Невозможность изборождения речным льдом доказывается малыми размерами речек и невозможностью существования в долинах Ныгри и Хомолхо больших рек, даже в отдаленные времена, вследствие малой величины долины и ничтожности возможного бассейна.
3) Изборожденная и отполированная в виде dôme arrondi гранитная вершина Нуху-Дабана, вполне напоминающая dômes arrondis Агассиса, равно как и склоны пади Джунбулака (см. Зап. Сиб. отд. кн. IX и X, поездка в Окинский караул.)
4) Распространение больших угловатых валунов в таких местах, куда они не могли быть занесены реками, а именно:
a) в долине Ныгри валун в 50 куб. м (около 1800 куб. ф.) в 2 верстах ниже своего месторождения;
b) вблизи самого водораздела между Тонодою и Бугарихтою (притоки Патома), т.е. на вершине цепи, состоящей из гнейсов и кристаллических сланцев, в открытой логовине, полого спускающейся с хребта, — угловатый гранитный валун в 2,16 куб. м (77 куб. ф.) на округленной поверхности залегающего здесь гнейса;
c) гранитные валуны на водоразделе между двумя притоками Жуи, Кадали и Кадаликаном, состоящем из глинистых сланцев (гг. Базилевский и Маркелов);
d) на слиянии Вачи с Жуей гранитный валун на возвышении из глинистого сланца (idem);
e) гранитные валуны на гладком, покрытом небольшими котловинками в роде выбоин, и озерами водоразделе между Джагдакатом и Альдыки (система Жуи);
f) валуны и крупный булыжник от 45 см до 2 м (1,5 до 7 ф.) в диаметре, в долине Ципы, Бомбуйко и Тульдуни, у подножья Южно-Муйского хребта;
g) на Витимском плоскогории гранитные и лавовые валуны, по Б и М. Амалату, где они доходят до 3–4 куб. м (105–140 куб. ф.), и на Байсе, где выступавшая из-под земли часть одного валуна была в 7 куб. м (до 260 куб. ф.), и, наконец, на пути от озера Телембы до водораздела Станового хребта. Вообще на Витимском плоскогории валуны группируются преимущественно возле водоразделов; или на самых водоразделах;
h) гранитный, несколько округленный валун в 33 куб. м (1200 ф.) на лавовом потоке в пади р. Джунбулака, рисунок которого приложен к моей поездке в Окинский караул;
i) валуны у подножия Мунко-Сардыка, на южном его склоне, на равнине в 2113 м (6927 ф.) абс. высоты [21];
k) гранитные валуны в долине Анчи, составляющие гряды вдоль склонов пади, состоящей из глинистого сланца [22]. «Некоторые из них лежали так высоко, что никакой поток новейшего времени не мог занести их туда, — говорит Эрман. — Хотя количество и размеры их и увеличивались по мере приближения к верховьям речки, но месторождение гранита, из которого состояли валуны, оказалось лишь за хребтом в двух днях пути, от того места где встречены валуны». Такие же валуны встречены и у подножья горы Капитан в продольной долине, которую пересек Эрман;
l) глыбы сиенита на озере Ое, на высоте в 1470 м (4820 ф.), между тем как в вершинах речек Б. и М. Ои встречен исключительно протогин и тальковые сланцы [23].
4. Скопления угловатых обломков, равно как и неслоистых масс песка и булыжника, попадавшиеся весьма часто и преимущественно по склонам гор. Я не решался назвать их моренами, но теперь, познакомившись с литературою ледникового периода, весьма склонен признать их за морены. Таковы:
a) на южном склоне Ленско-Витимского водораздела, в продольной долине рч. Датыкты грядообразные скопления угловатых обломков сиенита, диорита и тальковых сланцев;
b) толщи до 200 ф. песка с булыжником, на северном склоне хребта, образующего Делюн-Уранский порог и на обращенных к хребту склонах гор по берегам Витима и Нерпикана;
c) такие же толщи, у подошвы южного склона Южно-Муйского хребта, в долине р. Кудура;
d) наконец, действительные местами разорванные конечные морены из крупного булыжника, на устьях двух параллельных друг другу речек — Бугарихты и Б. Илё’ира, впадающих в Жую и бегущих по южному склону хребта, отделяющего Жую от Хомолхо (гг. Базилевский и Маркелов).
Уже и этих доказательств достаточно, чтобы мы могли здесь только вскользь упомянуть о доказательствах второстепенных, каковы сглаженность и округленность очертаний гольцов в Олекминской тайге, громадное распространение ныне высыхающих озер, группирующихся преимущественно на водоразделах и на гольцах в Олекминско-Витимской горной стране и Саянско-Тункинской группе, и т.д. Впрочем, могло бы показаться странным, что мы приводим только один пример изборожденной скалы, — на вершине Нуху-дабана, пример, о котором я только как бы вскользь упомянул в своей поездке в Окинский караул, не слишком-то доверяя своему наблюдению под влиянием авторитета г-д исследователей, утверждавших, что они нигде не видали следов низшего стояния ледников в Сибири; другие же исследователи вовсе не упоминают о подобных явлениях. Но этот отрицательный факт, мне кажется, вполне теряет свою силу, если вспомним, что все гористые страны Сибири покрыты толстым слоем ягелей и густым покровом лесов; что обнажения крайне редки, на что уже жаловался и Меглицкий, — до того редки, что по целым дням их не встречаешь вовсе, и, наконец, если находишь их, то весьма миньятюрных размеров, где-нибудь возле самого русла горного ручья. Искусственные же обнажения мы имеем только на приисках в наносах долин, и если они доходят до залегающей внизу горной породы, то представляют разрушающуюся массу мягкого глинистого или талькового сланца, в которых лежат почти все прииски Восточной Сибири. Что же до того, что никто из исследователей Сибири не упоминает о следах ледникового периода, то это оттого, что они даже не искали их, кроме г. Миддендорфа. Между тем мы можем даже a priori решить, что снеговая линия в Сибири, ныне лежащая почти на одной высоте с Кавказом, вследствие крайней сухости нашего климата, — в то время, когда климат был более влажен, должна была стоять ниже. То самое, что этих следов не находили до сих пор, доказывает, что их не искали, или пропускали без внимания, называя ледниковые образования общим именем аллувиальных наносов. Между тем мы знаем очень хорошо, что некогда климат в Восточной Сибири должен был быть более влажен, именно в то время, когда с погружением материка футов на 600–700 ниже теперешнего Барабинская степь, низменности севера и среднего и нижнего течения Амура были под водою, когда вся она была покрыта несметным количеством озер, ныне либо высыхающих, либо обратившихся в плодородные, аллувиальные равнины.
Мы ограничимся пока этими соображениями, так как мы и без того уже уделили много места интересующему нас геологическому вопросу, и перейдем к дальнейшему описанию пройденной нами страны.
Представивши общую картину страны, мы постараемся теперь вкратце познакомить читателя с тою дорогою, которою мы шли в этой горной стране, и дать понятие о том, насколько может быть удобно сообщение между двумя местностями, которые мы должны были соединить скотопрогонным путем. Хотя уже из представленного нами обзора можно было бы составить себе понятие об этом, сравнивши характеристику Олекминской тайги, изрезанной в настоящее время многими дорогами, с характеристикою страны, лежащей к югу от нее; но человеку, которому незнакома Сибирская тайга вообще, и неизвестно, что подобная же характеристика верна и для всякой другой тайги, могло бы показаться, что сообщения должны встретить здесь неодолимых препятствия.
Поэтому мы постараемся дать читателю возможность судить самому, представив верный обзор пройденного нами пути. Наш путь лежал от самого южного из приисков Олекмннской системы, — Тихоно-Задонского, лежащего под 58½° с.ш. прямо к югу через Вачу (приток Жуи), после чего, по пади маленького ее притока, — Чепко, — мы поднялись на высший гребень Ленско-Витимского водораздела. Подъем на него с севера был страшно крут и каменист на протяжении 3 верст; (оказалось, что следовало идти по Б. Чепко или сделать обход верст в двадцать по Джегдакату); путешествие же по южному склону водораздела не представило никаких препятствий, за исключением сильных грязей на Датыкте (20 вер.) и небольших чащей по Тсинике там, где вследствие большой воды приходилось идти по склонам гор. Падь Датыкты (притока Янгадьимо) особенно после дождей была очень грязна. Мы едва выбрались из грязей, а потому надо будет миновать эту реку.
Через Витим мы переправились на лодках не без труда, так как Витим был в разливе, и лошади долго не решались пуститься вплавь. 40 верст вверх по правому берегу Витима до устья Нерпи мы прошли благополучно, за исключением одной россыпи в несколько десятков сажен, где один заторопившиеся конь испортил себе ногу. 50 верст по Нерпи и Нерпикану, равно как и перевал через первый хребет, до Чаянгро, не представляют затруднений, хотя корма здесь и редки. Верст семь по Чаянгро мы шли с большими затруднении среди громадных каменьев, обросших ягелями; 60 вер. через хребет Делюн-Уранский до Янгуды мы прошли уже без труда, равно как и по самой Янгуде, за исключением немногих грязей.
Подъем на Северно-Муйский хребет, равно как и спуск с него по Уксемукиту весьма неудобен, но тут ходить незачем, так как эти 60 вер. дурной, иногда даже скверной, дороги можно миновать, идя через Килану. Переход по долинам Парамы и Муи очень удобен, за исключением последних 7–8 верст у подножия хребта, по топким, болотистым лесам.
Подъем на Южно-Муйский хребет по Давакиту (7 верст) довольно хорош и, как подъем на очень крутой хребет, выбран даже очень удачно; есть россыпи, но небольшие. По Тонгукö до Тульдуни дорога порядочная, и в кормах нет недостатка. Перевал на Ырокинду (верст 8) грязноват. Перевал на М. Тульдуни (верст 5) грязен. Затем по Бомбуйко, Ципе, Кудуру, другому Кудуру (прит. Талоя) и по Талою до Буачикана, где мы вышли на приисковую дорогу, везде грязно; но по единогласному отзыву всех это было следствием вполне необыкновенных трехнедельных дождей. Тоже самое следует сказать про дорогу от Задорного прииска на р. Усое (Ушое) через Серафимовский пр. на р. Богдарине, вплоть до Ендангина (прит. Витима), где на р. Булокте всегда даже бывают грязи, впрочем такие, что они не служат даже препятствием для вьючной перевозки тяжестей.
Долина Витима, которую мы пересекли на устье Холоя, совершенно суха и покрыта прекрасными лугами. Затем от Витима до Читы дорога везде хороша.
Таким образом, на всем этом протяжении в 1050 вер. мы встречаем неудобный путь в следующих местах:
а) На перевале через Ленско-Витимский водораздел по р. Чепко, б) перевал через Северно-Муйский хребет, в) болота по Ципе и Талою, зависевшие от проливных дождей на плоскогории и от разливов рек.
Но первые две части, по всей вероятности, впредь не будут посещаемы, так как дойти до Муи можно несколькими путями, и из них самый удобный будет от Тихоно-Задонского прииска по приисковой дороге до устья р. Бодойбо (впадающей в Витим под 57° 50′ с.ш); самое название этой речки показывает открытый характер ее долины и, следовательно, присутствие кормов. Затем, идя вверх по открытой пади Мысяха (лев. прит. Витима) через Чаянгро можно дойти до вершин Мамукана (М. Мама) и Таль Мамы, где перевал через Северно-Муйский хребет в р. Килану (прит. Муи) совершенно удобен; по речке же Килане, в ее открытой долине, нет камня, как в Уксемуките, и кормов достаточно. На этот путь уже за несколько лет указывал один тунгус, составившей даже карту его; этим путем, наконец, и мы должны были идти в нынешнем году, и пошли бы, если бы из витимских тунгусов были заранее подысканы вожаки. К сожалению, несмотря на мою просьбу секретарь Отдела не счел нужным обратиться к киренскому исправнику с просьбою заранее подыскать вожаков на этот путь, и мы должны были либо воспользоваться вожаком на озеро Нечатку, заготовленным Олекминским исправником, либо идти тем путем по левому берегу Витима, который знал единственный, найденный нами на приисках, вожак [24].
Тунгусы же, когда мы пришли на Мую по Уксмукитскому проходу, не могли надивиться, как это мы пришли с лошадьми и вьюками по такому перевалу, по которому уже несколько лет никто более не ходит даже с оленями.
Кроме этих двух путей есть еще несколько других, из которых одни, — восточные, ведут с Олекминских приишсков в Забайкалье, не переходя на левый берег Витима, а огибая правым берегом описываемую им дугу, другие же, — западные, — 2 раза пересекают его. Мы, с своей стороны, твердо убеждены на основании многократных расспросов, что западные пути удобнее восточных во-первых, потому, что восточные, вместо того, чтобы возможно скорее удалиться к югу, долгое время держатся восточного направления на северном склоне Ленско-Витимского водораздела, наконец, пересекают его в самых высоких точках, между тем как по дороге на Бодойбо этот водораздел пересекается по удобной приисковой дороге, где зимою ездят даже на санях; во-вторых, потому что они принуждают к обходу верст в 200 или 300. Мало того, мы даже приписываем неудачи членов Сибирской Экспедиции в отыскании прямого сообщения тому, что они преимущественно держались восточного направления, и думаем, что именно Смирягин первый решил бы задачу соединения Якутской области с Забайкальскою, если бы не погиб преждевременно на устье Бомбуйко; так как он был единственный из членов Сибирской экспедиции, шедший с юга по левому берегу Витима. Впрочем, некоторые из восточных тропинок могут представить некоторые удобства для сообщения с восточными частями Забайкалья.
Не вдаваясь здесь в рассмотрение этих путей, что составляет предмет особой главы моего полного отчета, скажу только, что все восточные, обходные пути с приисков сходятся к озеру Нечатке (под 57° 8′ с.ш. и 135° 3′ в.д. на р. Шен лев. прит. Чары), откуда они направляются к югу, либо к озеру Лемберми (в верховьях Чары), либо, минуя его, через Куанду, к устью Муи. Далее, от Лемберми к югу можно, пожалуй, идти путем г. Усольцева 1867 года, но тут не ходят, а спускаются по Куанде к Витиму и держатся правого его берега, пересекая Калар и Калакан верстах в 10–15 от устья [25]; затем, вблизи устьев Каренги переходит в систему Нерчи.
Из путей, пересекающих Витим, — западных, — мы знаем между Тихоно-Задонским прииском и Витимом три пути — по Бодойбо, по Янгадьимо и по Тасинике (наш путь), из которых наиболее удобен первый. От Витима до Муи два пути: по Мысяху на Килану (см. выше) и наш путь. От Муи до продольной долины Ципы и Бомбуйко, т.е. через Южно-Муйский хребет, известны также только два перевала: Муджириконский по Давакиту (наш путь) и по Овокиту (путь г. Орлова в 1855 г.). Оба перевала вполне удобны [26].
Затем по плоскогорию можно идти либо нижним путем, т.е. по притоку Бомбуйко Паске, — в небольшом расстоянии от Витима, который пересекают на устье р. Биреи, либо верхним путем, через прииски Баргузинского округа, лежащие неподалеку от озера Ба’унта. Мы должны были избрать этот последний путь, хотя первый был бы короче. Самым удобным я считаю путь с Бомбуйко на устье Эмурчена. Наконец, по плоскогорию есть уже множество других путей, посещаемых нерчинскими купцами-промышленниками, которых тунгусы зовут «мурчен»; во многих местах здесь бывают ярмарки, и вообще сообщение по плоскогорию, равно как и перевалы через Яблоновый хребет, не могут представить никаких затруднений, кроме болот, которые только в дождливое время бывают довольно трудно проходимы.
Таким образом, мы приходим к убеждению, что дурная слава этой страны имеет не довольно оснований, что пройденная нами горная страна, хотя и представляет не мало препятствий для путешественника, но в сущности настолько же и удобна и неудобна, насколько удобна и неудобна для сообщений всякая другая горная страна в Сибири; мы твердо даже убеждены, что через несколько десятков лет, особенно если в отрогах Северно-Муйских хребтов будет найдено золото, в этих странах будут проложены сносные верховые дороги.
Если же эти страны и прослыли такими неудобопроходимыми, то отчасти вследствие до некоторой степени преувеличенных, слишком обобщенных рассказов путешественников, отчасти же вследствие того, что тунгусы долго охраняли эту страну, где еще в достаточном количестве сохранялся зверь, от напора русских, и если они брались, или принуждены были вести пионеров-исследователей, то вели их вовсе не туда, куда бы следовало вести. Зная, куда не следует идти, мы уже могли избегать более труднопроходимые местности, искать других путей; но и нас также, между двумя избиравшимися мною пунктами, вели не самыми удобными путями. Наши последователи, пользуясь нашим опытом, исследуют те пути, на которые мы можем только указать. Наконец, мы должны прибавить, что мы очень рады, что можем выразить здесь не одно личное наше мнение, а также и мнение человека компетентного, а именно одного опытного нерчинского скотопромышленника, П.С. Чистохина, которой участвовал с нами в экспедиции и весною 1867 г. уже отправился из Забайкальской области с небольшим гуртом скота в 300 голов для приисков Олекминской системы.
Но естественно возникает вопрос, что же может подвинуть к тому, чтобы иная цивилизация проникла в эту неприютную страну? какие естественные богатства могут приманить туда человека?
Нечего, конечно, и ждать от нас, впервые пересекших неизвестную полосу в несколько сот верст шириною, чтобы мы дали ответы на эти вопросы. Если научный интерес для землеведенья Азии и теперь уже легко угадать, то угадать промышленное значение края весьма трудно без более обстоятельного расследования; теперь ответ может обрисоваться лишь в самых общих чертах. Мы имеем перед собою страну, высоко лежащую над уровнем моря, внутри азиатского материка, под высокими широтами, следовательно, уже по самому ее положению не имеем права ожидать в ней ни благоприятного климата, ни обилия органических богатств.
Климат северных частей Олекминской тайги уже и теперь обрисовывается для нас, из восьмилетних наблюдений г. Игнатьева на Вознесенском прииске 58,7° с.ш., 133° в.д., 747 м (2451 ф.) над уровнем моря.
Хотя месячные средние еще не вычислены, но и теперь мы уже видим крайний климат, — весьма короткое лето и суровую зиму. Хотя морозы вообще уже кончаются с наступлением июля [27], но тем не менее мы видим, что даже и в этом месяце, иногда в пасмурную и дождевую погоду, термометр по утрам падает до +6° C (4° R), а иногда и до 3,8 (3° R). Наконец, в ясные ночи 20 и 25 июля мы видим, что термометр по утрам падает до нуля, и с 5 часов утра до полудня температура повышается на 30–32,5° (24–26° R), чтобы к 8 часам вечера понизиться на 12,5–15° (10°–12° R). Самое жаркое время — это конец июля и начало августа, в это время нет морозов, и термометр в тени нередко поднимается до 30–32,5° (24–26° R). Но во 2-й половине августа морозы снова становятся почтя постоянными и 17 августа доходят до –3,8° (–3° R). Хотя до 2-й половины сентября термометр иногда и поднимается в полдень до 15–18,8° (12–15° R), но начиная с этого времени он даже в полдень редко доходит до 9–10° (7–8° R), а часто стоит на нуле даже в эту пору дня. В последний раз термометр поднялся выше нуля в полдень 16 октября — до 5° (4° R); и с конца октября начинаются постоянные морозы свыше –12,5° (–10° R), с весьма редкими и краткими промежутками в несколько дней, случающимися даже и в середине декабря. Весна наступает очень поздно, так, в первый раз термометр поднимается выше нуля в полдень лишь в конце марта и то на 1 или на 2°, чтобы к вечеру или следующему утру опуститься до –17,5–20° (14–16° R); первые дни без мороза случаются лишь в самых последних числах мая, что не мешает, впрочем, утренникам бывать до 1-й половины июня, а иногда до 19 июня, чтобы снова начаться с наступлением средины августа, а иногда и последних чисел июля. Наконец наши наблюдения, делавшиеся в пути, слегка характеризуют лето страны, лежащей к югу от Олекминских приисков.
Горную страну, лежащую к северу от Муи, мы прошли во второй половине июля и начале августа н. ст. во время весьма сильных жаров. В это время ни разу даже по утрам (в 6 ч.) и по вечерам (до 10 ч.) термометр не падал ниже 6° C (4,8° R), большею же частию он стоял выше 10° C (8° R), поднимаясь в полдень до 25–28° (20–22,4° R).
Но как только мы поднялись на Витимское плоскогорие, 12 августа н. ст. мы уже вступили в страну весьма холодных ночей. Так, в этот день в 8 ч. вечера термометр упал до 3,8° (3° R), а с этих пор по вечерам, в 8 часов, ни разу не поднимался выше 8,8° (7,1° R). 18 августа даже в 2 часа термометр стоял на 7° (5°6 Р.), а в горах в это утро выпал обильный снег. С этих пор, в 8 ч. вечера термометр ни разу не поднимался выше 4° (3,2° R), пока мы не вышли на среднюю полосу плоскогория, а 27 августа в 8 часов вечера термометр упал до –2,5° (–2° R). В последних числах августа мы имели очень постоянную температуру, так как термометр колебался между 9° и 10° (7,2 до 8° R) по утрам, и 17° и 19° (13,6° до 16,2° R) в полдень. После этого перерыва первый иней пал 4-го сентября, и затем они не прекращались вплоть до тех пор, пока мы не спустились с плоскогория.
Ясно, что под таким климатом нечего и ждать богатства флоры и фауны; ясно, что в этих странах хлебопашество возможно лишь оазисами, т.е. кое-где по Витиму, на устье Муи, да по низовьям Патома, Чары и Олекмы.
Все Витимское плоскогорие пропадает без всякой пользы для хлебопахотных поселений и может быть годно разве только для посева ячменя. Но зато, с другой стороны, в южных своих частях, по сухим склонам долин речек, впадающих в Витим, оно представляет удобства для скотоводства, и в настоящее время здесь лепятся юрты бурят. Не менее удобств могут представить в близком будущем сырые и болотистые в настоящее время равнины в средних частях плоскогория и по р. Муе, где уже и теперь мы видим зачатки оседлой цивилизации якутов, соединяющих хлебопашество с коневодством на тех же равнинах, где рядом, в тени лесов, на мшистом грунте, процветает оленеводство бродячих тунгусов.
Что же до зверя, то с каждым годом все более и более пустеют леса. Соболь, еще незадолго державшийся в каменистых и лесистых хребтах Верхней Ангары и Муи, ныне уже переходит в предание; олень, который еще не так давно изобиловал даже на Лене, теперь скрывается лишь на вершинах самых неприступных гольцов, в сырых распадках самых неприступных ущелий. И отсюда он с каждым годом все вытесняется. Давно ли пионеры-золотопромышленники рубили первые деревья для заявки приисков в самом глухом углу средней полосы Восточной Сибири, — и теперь уже вся северная часть Олекминско-Витимских хребтов изъезжена, исхожена партиями, — в самых глухих ручьях, между самых неприютных гор уже выбиты шурфы, а в центре тайги на целые версты вырублены леса, и целые горы перемытой гальки уже брошенных приисков свидетельствуют о том, как изменился характер страны под влиянием иной цивилизации, которая разогнала изобиловавшего здесь зверя, изменила образ жизни тунгуса и, хищнически добывая золото, в несколько лет совершила целые геологические перевороты в руслах золотоносных речек. Ясно, что зверь должен был бежать от лесных пожаров, от грохота золотопромывальных бочек, от звона колокольчиков, которыми обвешивают своих коней курьеры тайги-конюха, и теперь остался только мелкий малоценный зверь, или же медведи, которые, привлекаемые обилием падали, удивляют одиноких станционных сторожей смелостью своих набегов. Белка еще живет в этих лесах, но и она удаляется в Каларские ущелья, где ее преследуют с севера олекминские, с юга витимские тунгусы и нерчинские купцы промышлёные. Зато все более и более возрастает другой промысел, подающий надежды в будущем, — именно золотопромышленность. Впрочем, до настоящего времени поиски одного смелого таёжника, — г. Набатова, — который пока один обследовал левые притоки Витима, как говорят, еще остались бесплодными. Конечно, этих изысканий еще недостаточно, чтобы дать право отрицать присутствие золота в этих странах; напротив того, если Ленско-Витимский водораздел продолжается в западно-восточном направлении к Чаре и Олекме, то есть полное основание думать, что и на востоке можно встретить такие же прииски, как на западе (напр., на Накатами, прит. Бодойбо). — Далее, так как на южных склонах Южно-Муйского хребта мы видим богатый прииск на Итыкде-коне (прит. Овокита, впадающем в Ципу) то есть основание думать, что золото может быть найдено и на востоке, на южных склонах этого хребта, т.е. по притокам Калара, равно как и восточных частях Витимского плоскогория, т.е. в вершинах Олекмы, где уже и теперь есть прииск по Бухте. Вообще, наконец, мы должны сказать, что если обилие зеленокаменных пород, а также тальковых и хлоритовых сланцев, может служить указанием на присутствие золота, то мы имеем право рассчитывать па отыскание его в отрогах Северно-Муйского хребта, где эти породы являются весьма распространенными.
Наконец, нужно вспомнить, какие громадные пространства между Витимом и Олёкмою остаются вовсе необследованными, — отсутствие оседлого и редкость бродячего населения, и, след., дороговизна снаряжения партий, трудности в приискании знающих и добросовестных вожаков, страх, наводимый на пионеров массами скалистых лесистых хребтов, — все вместе удерживает золотопромышленников от снаряжения поисковых партий в эти страны. Смеем думать, что теперь уголок завесы, скрывавшей эти страны, несколько приподнят, и с изданием составленной нами карты появится руководящая нить для изысканий, что вслед за нашею экспедициею, вслед за гуртами скота двинутся партии, и есть некоторые основания думать, что их усилия не останутся без вознаграждения.
Что же до того, какое влияние даже наша, в полном смысле слова младенческая золотопромышленность может иметь на страну, мы видим тому пример в Олекминской тайге. Давно ли она была вполне terra incognita? Теперь, через каких-нибудь 15 лет, мы видим, что самые неприступные хребты изрезаны по нескольким направлениям удобными, конечно, с русской или сибирской точки зрения, вьючными путями, где не приходится уже ночевать под открытым небом, а есть кое-где теплые зимовья или избы. На приисках мы видим целые городки, куда зимою несметные количества оленей свозят всевозможные припасы. Мы видим, наконец, что среди самой глуши гор и лесов раздается иногда свисток либо паровой машины, выкачивающей воду из шурфов, либо парохода, поднимающегося, впрочем, только раз, много два в год, по Витиму, даже по Алдану. Непроходимые хвойные леса горят, истребляются и дают место новой растительности, — лиственной. Кое-где среди лесов делаются даже попытки возделывания земли, — травосеяния.
Но если прииски оказывают ощутительное влияние на природу, — (влияние, надо сознаться, далеко еще на столь сильное, как то, которого мы вправе были бы ожидать, судя по силе капиталов, которыми может располагать золотопромышленность), то не менее сильное влияние оказывают они на человека, с тою только разницею, что при его подвижности район их действий несравненно шире. Мы не станем касаться влияния приисков, большею частию вредного, на русского человека; это требует изучения, которым мы не могли заняться, не коснемся также, по-видимому благотворного, влияния на якутов, которые толпами нанимаются в рабочие на прииски и, развивая свою слабую мускульную силу, унося домой довольно значительные заработки, способствующие улучшению их материального быта, развивая свой узкий круг воззрений, уже в улучшенном виде вступают как составной элемент в состав русского населения.
Все это предметы весьма интересные для изучения и вдобавок весьма сложные, так как необходимо оценить также разрушительное действие приисковых работ, ведущихся иногда по колена в воде, под проливным дождем в течение многих часов, иногда дней сряду, на здоровье как русского, так и якутского населения. Номы, к сожалению, не имели времени ими заняться, и могли отмечать лишь случайные наблюдения, сделанные во время работ в «разрезе», — а потому мы скажем только несколько слов про тунгусов, с которыми мы встретились в трех или четырех местах и имели случай немного поближе ознакомиться.
Не так давно тунгусы были вполне бродячим народом, скитавшимся по обширным бассейнам Лены, Витима и Олёкмы. В настоящее время, не говоря уже о Ленских тунгусах, из которых некоторые приняли оседлость среди Ленского крестьянского населения, — мы видим даже в Олёкминско-Витимских зачатки оседлости. Теперь они группируются уже в нескольких пунктах, которые можно назвать их постоянным местом жительства, откуда они, со всем домом, делают экскурсии в различных направлениях. Таким образом, мы их встречаем уже в след. местах, большею частью обусловливаемых поисковыми потребностями. Главным образом они скопляются в окрестностях приисков или резиденций (складочных пунктов) Олекминской тайги; здесь живут самые зажиточные из них. Далее к югу мы встретили скопление нескольких семейств на берегу Витима на устье р. Нерпи, откуда летом они идут вниз во Витиму косить сено для приисков. Два тунгусских семейства, вполне бродячих и, надо прибавить, самых бедных, встретили мы на устье Муи. Старики-хозяева не берутся за работы для приисков, а по-старому доканчивают свою бродячую жизнь, которую вели их отцы и описание которой мы находим у Георги и других. Но то, что давало возможность безбедно проживать во времена Георги, теперь едва дает им средства к поддержанию жизни в полуголодном состоянии. Далее к югу наибольшее количество тунгусов живот в окрестностях озера Ба’унта, откуда они весьма часто выходят к приискам Баргузинского округа и берут на себя исполнение подрядов для этих приисков. Летом значительная часть Ба’унтовских тунгусов держится около приисков по Чите, Витимкану и проч., и к началу сенокоса выходит на низовья Амалата заготовлять сено для приисков.
Мы видим, таким образом, что самое географическое распределение Олекминско-Витимских тунгусов обусловливается приисковыми потребностями; мы замечаем также признак оседлости, — периодическое возвращение на известный срок, на известное место, следствием чего является то, что дальние путешествия для зверовья мало-помалу покидаются.
При этом естественно, следовательно, ожидать значительного изменения во внутреннем образе жизни тунгусов. С уменьшением количества зверя тунгусы нашли себе новый источник пропитания в приисках. Известно, как инородцы Восточной Сибири скоро привыкают к хлебу: всегда полуголодные, они сперва как на лакомство смотрят на ржаной сухарь, и, узнавши его питательность, вскоре привыкают смотреть на него как на предмет первой необходимости. Теперь все соседние с приисками тунгусы уже не могут обходиться без муки, которую они употребляют хотя в виде болтушки; и как прежде их помыслы направлялись к тому, чтобы добыть зверя, так теперь все их помыслы направлены на то, чтобы запастись деньгами, не на украшения женам, а на покупку муки, которою их снабжают прииски, хоть в размере 10–20 пуд в год на семейство, и за очень высокую цену. Не станем уже говорить, какого рода физиологические изменения может повлечь за собою изменение рода пищи, скажем только, что это изменение производит коренной переворот в роде занятий. Теперь тунгус уже менее может тратить мускульной силы на малопроизводительное и утомительное отыскивание и преследование зверя в глухой тайге, в известную пору он выходит на косьбу (горбушей или серпом) и, получая хорошую цену, по 50 коп. с пуда, получает возможность запастись мукою хоть на две трети года. В случае недостатка в пище он приближается к приискам и рубит дрова, которые охотно покупаются во всякое время, так как при редкости тунгусского населения еще не может быть речи о перевесе предложения над спросом. Зимою является новое правильное занятие, — перевозка тяжестей на оленях, и хотя Витимские тунгусы еще не принимают большого участия в этой перевозке по недостатку оленей, но уже и они, видя в этом заработке более производительную трату оленьей силы, чем на скитанье по горам и лесам, всегда готовы по мере сил принимать участие в этой перевозке. Таким образом, прииски дают возможность зародиться новым потребностям и с большею правильностью удовлетворять их.
Наконец, нечего даже и говорить о том, что столкновение с приисками действует развивающим образом на этот восприимчивый и сметливый народ, гораздо даже сильнее, чем принятие ими христианской веры, ограничившееся простым соблюдением обрядов, которыми они только потешаются, да наивными предрассудками о чистоте и нечистоте такого-то зверя, — одним словом — восприятием такой стороны народных (не христианских, а языческих) верований, которые всего ближе подходят к их, шаманским, верованиям, — верованиям, которых доныне втихомолку придерживается все русское, христианское население Восточной Сибири, да и одной ли Сибири?
Впрочем, не будем слишком преувеличивать благодатное значенье приисков, и вспомним, что если с одной стороны они действуют благотворно, с другой — они действуют разоряющим, губительным образом, лишая тунгуса прежних средств существования. Хотя они и дают им взамен их другие, но нужно помнить, что никогда перемена в образе жизни не может совершиться без предварительного обеднения, сопровождающегося ускоренным вымиранием тех членов, которое не поняли предстоящей перемены и не покорились ей. Может быть, оно и ведет к тому, что выживают лучшие люди племени предпочтительно перед другими, но нельзя не признать того, что пережить этот фазис большинству не легко.
Но не одно русское племя в лица приисков подступает к этой стране. Другое, хотя более слабое, но тем не менее живучее племя подступает к ней с севера и северо-востока; я говорю про якутов. Г. Жаров, которого путевой журнал мы имеем перед собою, шедший вниз по Жуе, Чаре и Олекме до Олекминска, встречал во многих местах по берегам Чары, начиная от устья Жуú, поселения якутов, занимающихся хлебопашеством и имеющих не мало скота; где только встречаются по берегам Чары сколько-нибудь пригодные для хлебопашества полянки, там непременно лепятся уже юрты якутов, выходцев из Олекминска и его окрестностей, стремящихся проникнуть все далее и далее на юг. Но смелый цивилизатор тайги, якут-хлебопашец, вместе с там ловкий зверовщик и торговец, не ограничивается своими ближайшими окрестностями. Он идет все далее и далее на юг вверх по Чаре и Олекме и, поселившись в равнине среди гор, немедленно пытается посеять ячмень и хоть неумелою рукою насадить в углу пашни маленький огород. Если морозы побивают ему хлеб, он не горюет, так как хлебопашество — далеко не единственный его промысел, он ведет меновую торговлю, держит кобыл, подчас ворует у тунгуса, и в посуде, доказывающей его родство с калмыком, запасает молочные скопы и упивается кумысом. Он проживет безбедно, благодаря своей всеядности и невзыскательности и на будущее лето, с винтовкою на спине, поедет разыскивать более удобное место, где бы поселиться, и пойдет искать его уже не на севере, а на юге. Так, вопреки всем проискам тунгуса, — якут все глубже и глубже забирается в его владения, пускает по лугам палы, рубит лес и, довольствуясь крохотным чумом, несет зачатки цивилизации, принятой от русского племени в такую страну, куда само оно, теперь, при изменившихся в 200 лет бытовых условиях, едва ли понесло бы их. Теперь якутские аванпосты стоят уже на Муе, у подножия плоскогория, и есть полное основание думать, что если только окажется возможным сеять ячмень на Витимском плоскогории, якут не задумается перевалить через Южно-Муйский хребет и вступить в обладание почти ненаселенною страною, где приискатели встретят его с открытыми объятьями. Тунгус жалуется на судьбу, на обидчика-якута; жалуется исправнику, жалуется всякому встречному на приисках, но лучшие люди из них уже начинают понимать, что единственное для них спасение — оседлость, скотоводство, огородничество и хлебопашество. При всем том, что и всего видел человек 20 тунгусов мужеского пода, но из их числа двое, обжившиеся у приисков, вполне сознавали уже выгоды оседлой жизни и поговаривали о том, что надо учиться у якута и взяться за соху вместо винтовки. Учиться у якута, —этого неумелого ученика, который сам еще учится поцарапать землю и бросить в нее семена ячменя! «А если мы не примемся, то сыновья наши уж будут пахать», — добавил один из них, правда, со вздохом.
Точно так же и с юга все более и более забирается на плоскогорие житель степей, — скотовод-бурят, которого авангарды стоят уже на Ендангине и прочих левых притоках Витима, а передовые пикеты забрались в систему Амалата, и под совокупным влиянием этих племен тунгус уже начинает забывать оленя и привыкать к лошади.
Живые примеры кругом налицо, есть с кого перенимать, и переход к оседлости непременно совершится в не слишком отдаленном будущем. Он будет труден, как был и для Нерчинских тунгусов, он не обойдется без постепенного вымирания слабейших членов, — но… он неизбежен.
Так, медленно, очень медленно, движимые различными побуждениями, с различных сторон подступают к этой неведомой стране три различные племени и, в отдаленном будущем, уже видится то время, когда и этот уголок станет достоянием большой семьи восточных племен, сгруппировавшихся, сроднившихся и объединившихся под ассимилирующим влиянием славянского племени.
1. От Крестовской мы должны были доехать до прииска Тихоно-Задонского, лежащего к ю.-в. от нее на р. Ныгри, притоке Вачи, системы Жуи, приблизительно под 58½° с.ш. и 132½° в.д. На этом прииске мы снарядились окончательно, наняли вожаков и 2 июля тронулись к ю., с тем, чтобы дойти до устья Муи. Вожаки вели нас прямо на ю. через верхн. течение Янгадьимо к у. Темники (прит. Витима). Отсюда через Нерпи, Нерпикан и верхн. теч. Янгуды к у. Муи. От Муи, идя к ю.-ю.-з, мы дошли до Бомбуйко и, перейдя в долину Ципы, поднялись по ней до 55½° с.ш. и 131¾° в.д., откуда свернули к ю., и через прииски Задорный (на р. Ушое) и Серафимовский (на Аунике, прит. Богдарина), пересекая Б. и М. Амалат, дошли до устья Холоя ;отсюда, идя в ю.-в. направлении через Телембу, 8 сентября мы дошли до г. Читы.
2. 3100–3600 ф.
3. Более подробно будет рассмотрен этот вопрос в нашей статье об Олекминско-Витимской горной стране.
4. Читатель заметит, что я позволяю себе употреблять некоторые слова, не имеющие права гражданства в русском языке, но свойственным сибирскому наречию, например падь, голец. Я это делаю потому, что не нахожу в великорусском языке слов однозначащих. Падь есть горная долина, такого рода, что на дне ее часто есть ровно столько горизонтального пространства, сколько занимает сам бегущий на дне ручеек, — род треугольного углубления среди гор, заросшего в нижних частях непроходимым лесом, ягелями и т.п. Понятно, что слово долина не только не выражает ничего подобного, а напротив того, вызывает даже совершенно иные представления. Слово же падь охватывает всякие углубления среди гор, на дне которых почти непременно бежит ручей, речка или иногда река, сообразно с чем говорится падь, падушка, отпадок или распадок. Слово ущелье опять не передает лесного характера пади. Таким образом, я буду употреблять названия в такой градации: равнина, долина, падь, падушка, отпадок или распадок. Точно так же слово голец не имеет себе равносильного в великорусском языке; оно выражает гору, обнаженную на вершине от всякой лесной растительности, т.е. тот характер гор, который преобладает в Сибири, а потому я и буду употреблять это слово.
5. Приток Жуи, впадающей в Чару.
6. К сожалению, вследствие трудностей пути и бестолковости вожака, мне пришлось, начиная с Датыкты, прекратить свои геогностические исследования, и отсюда до Нерпи ехать вперед вместе с вожаком.
7. Овокитский (г. Орлов 1855 г.), Муджириконский (наша экспедиция 1866 г.) и Каларский (г. Усольцев 1857 г.).
8. Джиргинский, Каргинский, по Баугне и по Ине (Шварц Тр. С. Э., с. 19).
9. Г. Шварц предлагает называть его Баргузинским, но мы полагали бы лучше оставить это название для хребта, окаймляющего с запада (т.е. по правому берегу) долины р. Баргузина.
10. Нельзя не выразить сожаления, что все материалы, собранные членами математического отделения Сибирской экспедиции, доныне не изданы, а только весьма краткие сведения вошли в состав трудов Сибирской экспедиции г. Шварца.
11. Лопатин 1865 г.; высоты вычислены мною.
12. Наша экспедиция 1866 г.
13. Г. Усольцев в 1857 г., в Труд. Сиб. Эксп.
14. Наша экспедиция 1866 г. Мы до сих пор не знаем высоты перевала у Домноключевской, под г. Читою, где через Яблоновый хребет идет почтовый тракт.
15. Г. Усольцев в 1855 г.
16. Труд. Сиб. Эксп. стр. 41.
17. Так думает и г. Лопатин, посетивший Бомбуйко в 1866 году.
18. На тракте из Читы в г. Верхнеудинск, возле перевала через Яблоновый хребет.
19. Некоторые из этих фактов сообщены мне г.г. Базилевским в Маркеловым, которые очень хорошо знакомы с Олекминской тайгой, изъездивши и исходивши значительную ее часть.
20. Двух единственных речках, в которых мы могли изучать строение наносов.
21. Radde Reisberichte в Bär u. Helm. Beiträge XXIII, 95.
22. Erman Reise, 1 Abth., 2 Bd., 361.
23. Шварц Труды Сиб. Эксп., Мат. Отд., с. 174.
24. Все это подробно рассказано в моих путевых письмах, напечатанных в Сибирском Вестнике.
25. Переправляться приходится на плотах.
26. Хотя г. Орлов и называет этот последний перевал даже страшным, но теперь там свободно проезжают на вьюках. Управляющий прииском г. Кандинского на Итыкдеконе, к которому я обращался за.сведениями об Овокитском перевале, пишет мне, что, сколько ему известно, перевал совершенно удобен. Может быть, вожаки вели г. Орлова не там, где следовало.
27. Везде принят новый стиль.
Обратимся теперь к трудам сотрудника г. Кропоткина, И.С. Полякова, к тем картинам, которые рисует он нам из мира растительного и животного. В отчете его вкратце очерчены в орнитологическом отношении две области: горная страна и течение Лены. Мы представляем здесь его орнитологические характеристики.
Вопрос об исследовании численности представителей отрядов, семейств, родов и видов птиц в стране тесно связан с вопросом об исследовании характера страны в отношении ботаническом и гидрографическом, а кроме этого, также в этнографическом отношении. Важность ботанического характера страны, чрез посредство представителей энтомологического мира, ясно обнаруживается на количестве сухопутных птиц; однообразием и малою численностью видов растительных организмов обусловливается однообразие представителей орнитологическое фауны, а с соответственно большим количеством видов растений является соответственно большее богатство и разнообразие в птицах.
Из всех растений, свойственных области горной страны, нами пройденной, первенство в обширности распространения нужно отдать лиственнице: она преобладает в падях и долинах, она выступает на первый план на скатах гор, она же тянется в высоту, где состязается в борьбе с кедровым сланцем и низкорослой березой до переделов, достигающих иногда не менее 4700 ф. над уровнем моря. На этом пространстве она имеет разнообразные формы: в одних местах она представляется в виде высокого, стройного дерева, группирующегося в стену густого леса; в других форма ее менее изящна: здесь она стремится более в толщину, чем в высоту. — В таких случаях она и группируется в более редкий лес; ее корни и подножие задергиваются в этом случае пеленою ягелей, которые, наконец, в третьих местах, совершенно заглушают ее. К подобным местам нужно отнести значительные горные высоты, где она появляется в корявом виде и малорослою. Груды ягелей, устлавших почву и поместившихся также по всей лиственнице, показывают, что только здесь — предел ее распространения. Таким образом, в лиственичных лесах, растянувшихся на сотни верст и томящих глаз своим монотонным однообразием, нельзя искать богатства в птицах. Целые дни иногда тянулись так в дороге по лиственичному лесу, и ни один голос не доносился до нас; в неподвижную, скованную массу сплотились деревья и невозмутимая тишина нарушается только напором ветра. Но нельзя утверждать, чтобы однообразная лиственичная тайга не имела птиц, вероятнее предположить, что она бедна насекомыми, вследствие чего в ней встречались только Garrulus infaustus, Parus palustris и один вид Fringilla; но и эти существа находят в ней приют только потому, что во время лета, помимо насекомых, прибегают в крайности и к растительной пище.
Дальнейший характер тайги зависит от примеси к ней других древесных пород или от физических условий местности, или от влияния человека.
Появление в тайге значительных источников и небольших даже речек влечет уже за собой некоторого рода перемену в таёжной декорации: по берегам подобных, проточных вод, к лиственнице примешиваются ель, породы ивы и березы; от этой примеси зависит и богатство птиц.
Если к лиственнице прибавляется в значительном количестве ель, то вместе с нею здесь можно встретить свиристеля (Bombycilla garrula) и кедровку (Nuctfraga Caryocatactes), с прибавлением же пород ивы и низкорослого березняка она оживляется голосами Sylvia Eversmannii, Sylvia proregilus и Emberiza aureola, нередко также голосом Emberiza pithyornus. — Примeсь белой березы часто влечет за собой появление Sylvia sibirica; примесь сосны есть верное ручательство в появлении Picus major. Степень разнообразия в видах птиц совпадает с степенью разнообразия растительных видов.
В долине Витима, исключая пород растений, замечаемых в долинах небольших горных речек, растут виды из родов Cornus, Crataegus и Prunus, вместе с этим здесь только и удалось видеть два вида стренатки, Emberiza rutila и Emberiza chrysophrys, которые вместе с исчезновением ботанического характера, свойственного долине Витима, в пределах горных речек, с иною растительностью, более не встречались.
Переходы одних ботанических поясов в другие совершаются всегда постепенно и они выражаются, конечно, не в одном только видоизменении лиственницы; вместе с тем как она, переходя из пределов высочайшего своего распространения, находит в средних полосах возможность достичь более совершенного развитая в форме, ягели теряют возможность преобладания; это же влечет за собой возможность распространения в этой полосе видов осоки; — в подобных местах пребывает нередко Anthus arboreus, которая распространяется иногда и в наиболее высоких точках. В третьей полосе, — самой нижайшей, — с преобладанием березы, ив, боярышника, роговика и черемухи, ягели теряются, травянистые растения являются в большем разнообразии; здесь насекомый мир заметно богатеет. Единственное место в области горной страны, где сосредоточилось возможно большее разнообразие растительных видов — есть долина Витима; она же есть единственное девственное место, где сгруппировалось в возможно большей степени богатство энтомологических существ; только берега этой, довольно широкой и быстрой реки, живописно убранные травянистыми и древесными растительными организмами, дали возможность отдохнуть нашему глазу, утомленному таёжным однообразием глухих лиственичных лесов, на пестрой толпе весьма красивых и разнообразных бабочек и жуков. Сообразно с этим весьма редким энтомологическим богатством, благодаря также группировке многих таёжных и других растительных пород, мы встретили здесь большую часть птиц, постоянно попадающихся в тайге, вместе с такими, которые составляли принадлежность собственно только долины Витима. Таким образом, тут донельзя очевидно, что количество видов птиц не зависит от величины пространства: на малом пространстве существует больше видов, чем на большом протяжении; и количество их зависит от степени разнообразия пород растений, распространенных в стране, или в отдельной местности, и от способа их размещения; однообразие горной страны в орнитологическом отношении и опирается единственно только на однообразие, происходящее вследствие преобладания на громадном протяжении одной только лиственницы; появление же в пределах горной страны значительного количества видов певчих птиц обусловливается только примесью к лиственнице других видов хвойных и мелких лиственных пород, которые тем не менее — уединенно разбросаны, редко сгруппированы вместе так, чтобы их присутствие отнимало значительно силы однообразия, господствующего в этой области. В меньших размерах происходит примесь мелких пород кустарников и дерев в средних высотах, вследствие чего и виды певчих птиц пребывают здесь в количестве ограниченном — два или три вида, которые слышны чаще в этой полосе, увеличиваются до 5–10 и более в областях более низменных и уменьшаются, иногда совершенно исчезают за пределами, уходящими за среднюю полосу, в область корявых кустарников, мхов и ягелей, где часто, впрочем, селятся свои виды, любящие прохладу, как напр., Alauda alpestris. Говоря иначе, начиная с тех точек, где ручьи и источники берут свое начало, сочатся и тихо журчать под почвой и камнями и, спускаясь ниже, в области, где они принимают размеры потоков и речек, видно, как одна древесная порода заменяется многими, как сообразно с этим разнообразятся голоса птиц, и как, наконец, в долинах, где бесчисленные речки и потоки сливаются в одну большую реку, древесные виды мы считаем почти десятками, а в птицах замечаем даже разнообразие. — Долина Витима — самый низкий пункт в перерезанной нами области горной страны, и естественно, что в ней только могло сосредоточиться вместе с ботаническим богатством и орнитологическое разнообразие. Витим — центр жизни; чем дальше отдаляетесь вы от него к северу или к югу, темь орнитологическая фауна становится более и более однообразной и бедной. Следствием разъединенности, разбросанности видов птиц, распределения древесных пород, является та бедность хищных птиц, которая поражает вас в горной стране. Но характер страны изменяется; будет, вероятно, время, когда жизнь, теперь встреченная нами, с течением веков, мало-помалу сменится другою. Мы уже теперь можем указать на те шаги, которые уже совершаются на пути к подобным переменам, если бросим взгляд на влияние человека на характер горной страны. Около поселений, основывающихся в тайге, группируется большое количество видов птиц, хотя поселения эти находятся иногда и на весьма значительных высотах. Сила влияния выражается в размерах тех изменений, которые человек невольно производит в ботаническом характере страны.
Начало этого изменения человек кладет вырубкой лесов, преимущественно лиственничных, в окрестностях нового поселения. Так как вырубка происходит постепенно, то вместе с этим и местность начинает постепенно высыхать, что ведет за собой уменьшение ягелей и мхов в возможность существования более разнообразных трав. Вместе с тем, как происходит эта перемена, вырубленные пространства начинают также покрываться лесом, но только не чисто лиственичным, а породами мешанными, т.е. видами березы и ольхи (Alnaster).
Вслед за этим местность получает еще более мягкий характер: там, где прежде красовалась на мягком ложе мхов клюква, появляются теперь виды Spiraea; место брусники занимать виды Rosa; даже ивы являются в большем разнообразии; вместо мхов, на которые прежде опирались их стволы, являются между ними виды Ribes, на некоторых поселениях золотопромышленников появляется даже и малина (Rubus) и Atragene alpina. В таких, приблизительно, чертах можно представить себе последствие вырубки лиственничных лесов. Но так как этот процесс в разных местностях горной страны начался в разное время и производился с различным успехом, то понятно, что и результаты его не везде одинаково ощутительны. Из всех поселений, где мы были в горной стране, окрестности приисков Вознесенского на р. Хомолхо и Тихоно-Задонского, как поселений наиболее обширных, представляются в виде наиболее смягченном и измененном влиянием человека. Поэтому около этих поселений мир насекомых довольно богат, сравнительно c другими пунктами, что ведет опять в свою очередь к большему богатству орнитологической фауны; здесь главным образом сосредоточиваются виды Motacilla, Sylvia и Emberiza. В большем количестве пребывают здесь Turdus ruficollis и Pyrrhula erythrina, из которых как тот, так и другой в таёжных местностях попадались разъединенно. Окрестности Тихоно-Задонского прииска были единственным местом, исключая долины Ципы, которая, впрочем, уже выходит из пределов горных стран, где замечен Saxicola rudicola. В поселениях менее значительных, где таёжная глушь сохранилась в своей силе, многих видов, наблюдаемых на Ныгри и Хомолхо, вовсе нет, или же они весьма редки.
Изобилие плавающих и голенастых водяных птиц зависит не столько от изобилия вод в стране, сколько от их характера и распределения. Текучие, светлые речные воды, по близости населенных мест, в особенности по недостатку представляемой ими пищи, а также по быстроте своего течения, далеко не имеют тех удобств, какие необходимы птице для периода линяния и вывода детей. Несравненно более удобств находит она, для проведения летнего времени, в озерных местах; но и в этом случае она руководится теми же потребностями, так что иногда и в обширных озерных водоемах она бывает только пролетом, именно в том случае, когда озера, как бы ни были они обширны, лежат на каменистом или песчаном грунте, имеют чистые, светлые воды и совершенно сухие берега, поросшие лесом, когда в них, как и в речных водах, нет достатка в болотных, водяных растениях. Область нашего путешествия соединяет в себе два обстоятельства, которые с особенною резкостью обрисовываются перед нами в горной стране Витима и Олекмы. По-видимому, эта страна, изобилующая в таком огромном количестве и стоячими, и текучими водами, должна быть центром изобилия водных обитателей; однако ж, если мы посмотрим на эти быстрые речки, на их берега, заросшие глухими чащами леса или покрытые ягелями и мхами, то откажемся от мысли найти в подобных местах удобства для плавающих и голенастых, и напрасно надеялись бы мы отыскать эти удобства по озерам: и здесь трудно найти птиц, потому что нагорные озера и озерки имеют тот же характер, как и речки, — у них почти всегда бывают песчаные или каменистые берега, иногда заросшие лесом, чистые и светлые воды.
Таким образом, здесь, в горной стране, уже редко приходится наблюдать болотных и водных обитателей: несколько видов Totanus, Actitis в одном виде утомляют на сотнях верст слух путешественника; редко в какой-нибудь стремительной горной речке покажется утка; а на гольце на безлесной, но сырой горной вершине изредка можно встретить ржанку. К подобным областям нужно отнести большую часть пути от Крестовой до Тихоно-Задонского прииска, и пространство, занимаемое хребтами Южно- и Северно-Муйским. Исключение составляет долина Муи, и потом область, лежащая к югу от Южно-Муйского хребта, т.е. долины Ципы, Талоя и проч. Характер этих местностей, выразившийся в значительном количестве озер с тинистыми, проросшими травой водами и болот, был причиной тому, что здесь находили весьма значительное население из болотных в особенности и, частью, водных птиц. Некоторые виды Anas, Totanus, Charadrius, Numenius, Vanelius и проч. были замечены здесь в большом количестве. Что же касается больших озерных водоемов Баунта, Телембы, Кинона, Шанши, Арахлея и проч., то на них жизнь идет только во время перелетов; малое количество птиц линяет на них, но к местам вывода детей они далеко не могут быть причислены. Причиною этому служат их крутые песчаные берега, близость населения и, вероятно, недостаток пищи, — вообще, же их горный характер.
Если мы с горной страны спустимся в долину Лены, то здесь, конечно, не встретимся уже с тем однообразием, которое поражает нас в горной стране. Типические песчаниковые утесы, начиная от Качуги, спирают Лену. В виде двух, редко прерывающихся, стен тянутся они по всему ее верхнему и среднему течению. Если с одной стороны они отступают от ее берегов, образуя береговую долину, то с другой напирают на них.
Между соснами и лиственницами, сгруппировавшимися на пологих скатах в леса, также разместившимися в вершинах скал и в расщелинах, стоит береза вместе с осиной. На берегах и по островам преобладают мелкие лиственные породы.
Кроме ив, здесь также произрастают: черемуха, роговик, боярышник, тополь, иногда бузина (Sambucus); мелкие кустарники (виды: Rosa, Ribes и Spiraea) придают еще большую полноту видам. Все же это вместе не могло не отразиться на количестве птиц. Несмотря на быстрый проезд наш по Лене, продолжавшийся до 11 дней, на расстоянии приблизительно около 1300 верст, когда мы имели возможность уделять на береговые экскурсии часа по 2 или менее, редко более, да и этим временем далеко не могли распоряжаться с нужным удобством, — то погода скверная, то судно остановилось около пустынного берега, или около безлесного луга, но мы имели, однако, возможность при всем этом заметить на Лене около 36 видов из отрядов лазящих и певунов, не говоря о хищных, водяных и проч. Из этого числа по всему вероятию большое количество видов пребывает в верховьях и верхнем течении Лены и меньшее в среднем, сообразно с распределением растительности, которая в среднем течении принимает более угрюмый и однообразный вид, и менее подверглась влиянию руки человека.
Во время плавания мимо скалистых гор внимание часто привлекали каменный стриж (Acanth. caudacuta) и многочисленные общества береговых ласточек, изрывших береговые обрывы своими норами, которые нередко, во избежание излишнего труда, занимает чекан попутчик (Saxicola oenanthe), помимо каменистых горных подножий, служащих ему также местопребыванием.
С островов и берегов, покрытых мелкими лиственными породами, доносится веселое и разнообразное пение 5 видов стренаток (Emberiza) и до 7 видов соловьев (Sylvia), из которых лучший есть, конечно, соловей красношейка (Sylvia Kamtshatkensis), который, впрочем, пребывает только в верховьях Лены. Малой величиной обращает на себя внимание зарничка — Sylvia proregulus; длина ее, доходящая до 90 мм, равняется, таким образом, длине, которой часто достигает ус нашего обыкновенного насекомого — серого дровосека. Из птиц, пребывающих в породах хвойных, особенное внимание обращает на себя краснозобый дрозд (Turdus ruficollis): его громкий голос, раздающейся преимущественно из береговых еловых рощ, придает чудную прелесть ленским майским ночам.
Исключая степей, прилегающих к ее верховьям, Лена в своей долине не представляет особенных удобств плавающим и голенастым для вывода детей. В ее долине встречаются только небольшие озера; зато песчаниковые утесы ее составляют весьма прекрасную обстановку для утки карачатки (Anas rutila), которая устраивает свои гнезда не иначе, как в расщелинах скал. Кроме этого вида, к этому же способу устраивать гнезда прибегают, вероятно, и другие виды уток, как это нужно думать, потому что нам удавалось ловить и видеть в камнях утят нескольких видов, из которых один вид есть Anas Boschas. Не говоря об утках разных видов, избирающих местом вывода детей кочки, и малое количество озер, также долины небольших впадающих в Лену речек, скажем, что береговые пространства служат местопребыванием нескольких видов Totanus. Большая же часть голенастых избегает долину Лены, пробираясь или на север, или же в долины боковых притоков ее.
В заключение считаем необходимым представить параллельный перечень лазящих (Scansores) и певчих (Oscines) птиц, замеченных нами в долине Лены, от Качуга до Крестовой, и в горной стране, которую подразделяем на три части: берем прииск —Тихоно-Задонский, Витим при у. речки Тсиники и, наконец, пространство необитаемое, дикое горной страны, которого не коснулась рука человека, или же оставила следы своего влияния в таких ничтожных размерах, которые весьма трудно заметны для глаза, словом — тайгу.
Заметим при этом, что наблюдения производились на Лене с 8 мая по 4 июня; из этого числа с 8 мая по 16 мы находились в Качуге и в это время могли совершить только несколько экскурсий в окрестности, потому что погода стояла холодная, ветреная и время от времени выпадал снег. Время с 16 по 30 провели в переезде, совершенном по воде от Качуги до Крестовой — пункт, в котором и провели время с 30 — 4 июня в экскурсиях; погода в это время была более благоприятная. На переезде же употребили только немного времени на экскурсии. Из остального времени с 4 июня по 9 сентября 18 дней мы провели на Тихоно-Задонском прииске и частию в путешествии на прииск Вознесенский, на Хомолхо, с 18 июня по 2 июля. Остальное все время было проведено в тайге, исключая двух с половиной дней с 12 часов 9 по 12 июля, проведенных на Витиме при устье Тсиники. Сколько и какого рода птиц было замечено нами на этих пространствах и пунктах, для этого и представляем каталог, в котором, между прочим, от горной страны отличаем Витимское плоскогорие — пространство, лежащее к югу от Южно-Муйского хребта и отличающееся от горной страны наибольшим изобилием тинистых, обросших травою озер и болот и представившее поэтому большее богатство водяных и голенастых.
| Лена | Горная страна | Витимское плоскогорье | Жилые места горная страна и плоскогорье вообще | |||||
| Верхнее течение | Среднее течение | Тихоно-Задон. | Витим при устье Тсиники | Тайга | ||||
| 1 | Acanthilis caudacuta? | обыкн. | обыкн. | |||||
| 2 | Cypselus apus | изредка | Прииск Вознесенский | |||||
| 3 | Cuculus canorus | обыкн. | обыкн. | редко | обыкн. | |||
| 4 | Picus Martius | разъедин. | обыкн. | нередко | нередко | |||
| 5 | P. major | обыкн. | обыкн. | изредка | изредка | нередко | ||
| 6 | P. tridactylus | нередко | нередко | |||||
| 7 | Alauda alpestris | часто | на гольц. | В населенн. мест. по Уде | ||||
| 8 | A. arvensis | обыкн. | Селение Теленбинское | |||||
| 9 | Emberiza aureola | обыкн. | обыкн. | обыкн. | обыкн. | изредка | ||
| 10 | E. rustica | обыкн. | ||||||
| 11 | E. pithyornus | обыкн. | нередко | обыкн. | нередко | изредка | ||
| 12 | E. rutila | обыкн. | ||||||
| 13 | E. chrysophrys | обыкн. | ||||||
| 14 | E. spodocephala | обыкн. | Долина Читы | |||||
| 15 | E. pusilla | часто | редко | |||||
| 16 | Passer montanus | обыкн. | обыкн. | |||||
| 17 | P. domesticus | обыкн. | обыкн. | |||||
| 18 | Pyrrhula erythrina | обыкн. | изредка | |||||
| 19 | Fringilla linaria | редко | ||||||
| 20 | F. montifringilla? | нередко | ||||||
| 21 | F. sp.? | обыкн. | обыкн. | |||||
| 22 | Loxia curvirostra | обыкн. | ||||||
| 23 | Parus palustris | обыкн. | обыкн. | обыкн. | обыкн. | |||
| 24 | P. ater | обыкн. | нередко | |||||
| 25 | Sitta europaea | обыкн. | обыкн. | |||||
| 26 | Bombycilla garrula | обыкн. | нередко | |||||
| 27 | Garrulus infaustus | нередко | изредка | обыкн. | ||||
| 28 | G. glandarius | обыкн. в южн. ч. | ||||||
| 29 | Nucifraga Caryocatactes | обыкн. | нередко | Окрестности Арахлея | ||||
| 30 | Pica caudata | обыкн. | редко | Стойба на Енданчине | ||||
| 31 | Corvus dahuricus | обыкн. | многоч. | |||||
| 32 | C. corone | нередко | нередко | |||||
| 33 | C. corax | нередко | нередко | редко | редко | |||
| 34 | Anthus arboreus | обыкн. | нередко | обыкн. | нередко | обыкн. | обыкн. | |
| 35 | Motacilla alba | обыкн. | обыкн. | многоч. | Всюду | |||
| 36 | M. citreola | нередко | ||||||
| 37 | M. sulphurea | обыкн. | Всюду нередко | |||||
| 38 | M. flava | обыкн. | редко | |||||
| 39 | Turdus ruficollis | обыкн. | обыкн. | обыкн. | редко | |||
| 40 | Saxcola oenanthe | обыкн. | нередко | |||||
| 41 | S. rubicola | редко | редко | |||||
| 42 | Sylvia kamtechatkensis | нередко | ||||||
| 43 | S. Eversmanni? | редко | редко | обыкн. | нередко | нередко | нередко | |
| 44 | S. Sibirca | редко | редко | редко | редко | редко | ||
| 45 | S. proregulus | обыкн. | обыкн. | обыкн. | обыкн. | нередко | нередко | |
| 46 | S. auroraea | обыкн. | ||||||
| 47 | S. phoenicura | обыкн. | ||||||
| 48 | S. curruca | обыкн. | ||||||
| 49 | Lanius phoenicurus | редко | нередко | |||||
| 50 | Hirundo urbica | обыкн. | обыкн. | Прииск Павловский на Кевакте | ||||
| 51 | H. rustica | нередко | редко | Сел. Телембинское | ||||
| 52 | H. riparia | многоч. | многоч. | |||||
Из этого видно, что Лена представляет нам больше обитателей, чем горная страна; в свою очередь, верхнее течение Лены богаче видами, чем среднее. Из 36 видов, замеченных нами в верхнем течении, только 21 вид наблюдали мы в среднем, или же мы имеем право предположить, что эти недостающие 15 видов принадлежат к видам, реже здесь встречающимся, что всего вероятнее, и что, в свою очередь, не опровергает того факта, что растительность среднего течения представляется в более угрюмом и однообразном виде, обусловливая этим более однообразную орнитологическую фауну. Горная страна представила нашему наблюдению 30 видов, в том числе 14 видов общих и долине Лены, и между прочим преимущественно таких, которые и на Лене пребывают в лесах — мешанных — хвойных с лиственными; и нет тех Ленских видов, которые пребывают в чистых береговых рощах из пород мелких лиственных — боярышника, черемухи, роговика и проч., также видов домашних, луговых, живущих в береговых аллувиальных обрывах, у подножия скал и проч. — словом, тех видов, которые мы привыкли встречать при более благоприятной обстановке; явление, совершающееся прямо, как видно, в силу того, что вся подобная обстановка почти исчезает в горной стране. Тридцать указанных видов распределяются так: 19 видов пребывают в окрестностях Тихоно-Задонского прииска, 16 видов на Витиме при устье Тсиники [1], между ними 7 видов общих, преимущественно пребывающих в смешанных лесах; общность эта должна простираться, вероятно, еще дальше между этими пунктами. Благодаря характеру местности мы вправе ожидать еще на Витиме распространения многих Тихоно-Задонских видов и обратно, как Turdus ruficollis, Pyrrhula erythrina, Saxicola, Picus и проч. За исключением тех, которые живут почти исключительно в местах населенных, как виды Motacilla; этих мы едва ли встретим на Витиме, и с другой стороны, мы не вправе ожидать распространения в пределах Тихоно-Задонского прииска таких видов, которые, как Bombycilla, Nucifraga, Garrulus, предпочитают угрюмые чащи девственной тайге, либо, как Emberiza rutila, chrysophrus, любят веселые уголки, красиво убранные мелкими лиственными породами. Кроме этих двух точек горной страны, из которых одна сосредоточила в себе более значительное число видов, благодаря влиянию человека, другая, — благодаря своему незначительному возвышению над уровнем моря, мы не встречали других местностей, от которых бы не веяло пустынностью, где бы птицы не были разъединены и где, наконец, не господствовал бы один монотонно однообразный голос какой-либо птицы. Из 16 видов, пребывающих в тайге, 8 принадлежат к бродячим птицам, проводящим осень и зиму в широтах Иркутска, а летним местопребыванием которых считаются вообще страны арктические; как напр., Bombycilla garrula, Garrulus infaustus и другие; из мелких певчих птичек в ней остаются только обитатели хвойных лесов, пород Salix и Betula nana, например, Sylvia proregulus, [S.] Eversmanni, отчасти [S.] sibirica, также Anthus, Parus и Sitta. Если мы представим себе это малое число видов рассеянными на сотнях верст и встречающимися редко, разъединенно, сгруппированными также в разных местностях, смотря по вкусу каждого, представим встречающимися в значительном количестве в одном месте и исчезающими на недели таёжного пути в других местностях, то вместе с этим мы можем в малой мере приблизиться до понимания того, как однообразна сибирская, представляющая в то же время альпийский характер, тайга.
Если теперь мы бросим взгляд на местность, обозначенную у нас под рубрикой Витимского плоскогорья, то увидим, что и она имеет тот же орнитологический характер, как и горная страна, или же, точнее, часть ее, т.е. тайга. И действительно, большая часть Витимского плоскогорья в однообразии распределения растительности даже превосходит горную страну. Если в горной стране лиственница делила свое господство с низкорослой березой (B. nana) и кедровым сланцем (Р. cembra var. pumila), то здесь она уже почти не находит пределов своему распространению; даже ель, пихта и кедр, время от времени показывающиеся в горной стране, не представились здесь нашему наблюдению, и лиственница роскошно-однообразным ковром застилает сырую почву Витимского плоскогорья. Это малое количество видов птиц, замеченных нами на Витимском плоскогорьи, тем более поразительно, что мы пересекали его медленным, но беспрерывным движением в августе и в начале сентября (с 6 августа по 7 сентября) т.е. именно в то время, когда совершается обратный перелет птиц, вследствие чего нам нужно было бы ожидать появления птиц таких, какие в летнее время не обитают в тайге в области нашего путешествия, а выводят детей далее — в более северных частях ленского бассейна, и, конечно, если бы мы встретили в конце лета птиц, не замеченных летом в тайге, то это должны были бы приписать тому, что птицу держит перелет из местностей, оставшихся к северу от нас; но, однако, ничего подобного не было, мы ехали при той же молчаливой обстановке, скоро мы перестали видеть и те признаки, по которым мы привыкли узнавать присутствие обыкновенных, летних таежных жителей из видов Sylvia и Emberiza. С 19 августа мы вступили в жилые местности, на прииск Задорный, с 21 по 24 провели время в экскурсиях в окрестностях прииска Серафимовского по р. Аунику, с 24 до 7 сентября передвинулись, наконец, в долину речки Читы. И в это время, однако, не заметили никаких признаков того, что бы можно было назвать перелетом. Преследуя эту же идею наблюдения перелета, мы совершили в промежуток времени от 8 — 12 сентября несколько экскурсий в окрестностях г. Читы, где, вероятно, более низменное положение, теплая погода, а также против Витимского плоскогория лучшая ботаническая обстановка, дали возможность заметить несколько видов Emberiza, из которых, между прочим, один, не характеризующий горную страну, именно Emberiza spodoсерhalа. С 13–21 сентября мы были снова на продолжении Витимского плоскогорья, в окрестностях озер Шакши и Арахлея, с мыслью проследить последний период передвижения птиц из холодных возвышенностей в страны более теплые. Но здесь мы встретили из перелетных только Sylvia phoenicura, вид, нами еще не замеченный на возвышенностях.
Во всем остальном разницы между таежным и здешним орнитологическим характером не было: Garrullus infaustus, Sitta europaea, Fringilla sp.? Parus palustris, разные виды Picus и Nucifraga Caryocatactes — составляли здешних обитателей.
1. Два дня, проведенные нами в этом пункте, не дают еще права ограничивать число видов этого пункта именно этой цифрой, — хотя мы в некоторых случаях и вводим сюда наблюдения нескольких дней, проведенных на Витиме при устье Нерпи; настоящее же число водящихся здесь видов, —летних жителей долины Витима, должно, несомненно, превышать эту цифру.
| Алфавитный каталог | Систематический каталог |