П.А. Кропоткин
Записки Сибирского отдела Императорского Русского Географического общества. 1865. Кн. 8, отд. I. С. 1–120.
Также отд. оттиск: Кропоткин П.А. Две поездпи в Маньчжурию в 1864 году. Иркутск, 1865. 120 с.
Мысль об отыскании прямого сухопутного пути с юго-восточной границы Забайкальской области на Амур являлась давно, частию вследствие рассказов наших промышленников, забиравшихся в китайские владения иногда на несколько сот верст, частию вследствие рассказов пограничных монголов. Кроме того, ежегодно из г. Мэргэна выходит караван купцов («торгачинов», как их называют казаки) в д. Олочи на ярмарку. Другой караван выходит в Ново-Цурухайтуевский караул из Цицигара. С ними постоянно бывает чиновник «гуссайда», который отправляется вниз по Аргуни до Олочей и там в утесе, в углубление кладет какую-то бумагу и берет «расписку» (как говорят казаки), положенную прошлогодним гуссайдою. Вероятно, эта бумага служит удостоверением для правительства в том, что торгачины действительно были в упомянутых караулах, так как эта торговля ведется не добровольно, а по приказанию начальства. Начало ей положено очень давно, Нерчинским трактатом, когда китайцы, желая обеспечиться от домогательства русскими права путешествовать во внутрь Китая, учредили ярмарку в Цурухайтуе и Олочах, и аккуратно до настоящего времени продолжают высылать сюда купцов с незначительным количеством товаров (просо, рис, дабы, чашки и другие мелочи) на 30–40 телегах.
Но в последнее время для русских купцов открылась фактическая возможность самим ходить в Китай, Наши казаки воспользовались этим и в прошлом 1863 году около 15 караванов, из 2-й конной бригады отправилось за границу до р. Керулюна [1]. В нынешнем 1864 году в мае, во 2-й же бригаде, было уже выдано 45 заграничных билетов, из которых несколько до г. Долон-нора, лежащего в соседстве с Калганом. Некоторые караваны вели по нескольку сот голов скота и табуны. Но все эти караваны отправлялись в Монголию, казаки же сомневались в возможности ходить по Манчжурии. Действительно, Манчжурия не упомянута в трактате, право же беспошлинной торговли ясно предоставлено только в Монголии. Но во всяком случае мы имели право пройти но Манчжурии, так как по смыслу трактата Манчжурию можно было подразумевать под словами «Дайцинская империя». Поэтому если бы и помешали торговать, то во всяком случае, не следовало ожидать препятствий на пропуск, хотя, с другой стороны, конечно, могло случиться, [что] китайские власти могут придраться к недомолвке трактата и не пропустить каравана.
Во всяком случае Пекинским трактатом мы получили право беспрепятственно ходить и по Манчжурии, и когда этот трактат перешел в действительность, то это дало возможность привести в исполнение мысль об отыскании прямого сухопутного пути из Забайкалья на Амур. Зимою 1863/64 г. бригадный командир 2 бригады г. Буксгевден, во время свидания с новым амбанем г. Хайлара, спрашивал его, есть ли подобный путь; амбань, только что назначенный в Хайлар из Цицигара, говорил, что сам не может дать положительного ответа, но тут же спросил одного из присутствовавших, который сказал, что торгачинская дорога (Кедар—Харгуй) из Мергэна в дер. Олочи пересекает р. Ган [2] в 200–250 ли от Аргуни, и что, выйдя на эту дорогу, можно легко дойти до Мэргэна. Амбань прибавил, что препятствий не может быть сделано никаких, лишь бы были билеты.
Кроме того, было известно, что в Мэргэн можно попасть другим путем, — чрез Хайлар. Г. Хилковский, ходивший в Хайлар в 1862 году, в своей путевой записке говорил, что от Хайлара до Мэргэна считается не более 800 ли [3], что по дороге встречаются леса и горы, но что тут проходят обозы на быках. Но во всяком случае эта дорога должна была быть длиннее первой верст на 100.
Но если эта дорога и была длиннее, зато слухи, доходившие об торгачинской дороге, называли ее непроходимою. Пограничные монголы, узнавши, что наш караван намерен идти по р. Гану и потом по торгачинской дороге, всячески уговаривали казаков не ходить, уверяя, что они в месяц не дойдут до Мэргэна и жестоко намаются в хребте. «Там болота, грязи непроходимые, в прошлом году много лесу навалило от пожаров, деревья лежат поперек дороги, а объехать их нельзя, потому что лес густой, гор много». Факты несколько подтверждали эти слухи: в прошлом году торгачины не могли пройти на телегах и, бросивши их, они выехали верхом, жалуясь на множество валежника и грязи.
Рассказы эти пугали казаков тем более, что они повторялись всеми, даже такими монголами, которых, как давно знакомых и дружных с русскими, нельзя было подозревать в желании лгать.
Но бригадный командир г. Буксгевден был совсем другого мнения: во-1) телеги мэргэнцев таковы, что дорога, для них непроходимая, не могла быть препятствием для наших телег. Обод их колеса состоит из круглой палки не более 2½ дюймов в диаметре и все вообще части их очень жидки; 2) перевал через Большой Хинган, по которому проходит путь из Хайлара в Мэргэн, судя по слухам, едва ли лучше того, который нам предстоял по торгачинской дороге. Наконец, мне было известно, что горный проход в верховьях р. Яло болотист и идет в густом лесу, к тому же и очень каменист [4], а весьма вероятно было, что через этот же проход идет и дорога из Хайлара в Мэргэн (судя по картам), наконец, если и есть еще третий проход, то нет причин предполагать, что он должен быть лучше других двух; в-3) дорога, по которой предлагали идти монголы, значительно длиннее торгачинской дороги. Действительно, до Хайлара более 100 вер;, от Хайлара до Цицигара 850 ли, около 450 вер. и от Мэргэна до Айгуна, по исчислению г. Малевича, около 200 вер. — всего 750 верст. 4) Рассказы должны быть преувеличены, так как китайцы наверно не желают, чтобы мы узнали о существовании прямой дороги. А к тому же надо вспомнить привычку каждого путешественника хвастать перенесенными трудностями.
Одним словом, мы решились идти по торгачинской дороге, чем впоследствии были очень довольны. Решено было нанять промышленных, которые брались вывести нас по Гану до дороги, а там идти уже по ней, нанимая, если будет возможно, проводников из орочон.
15 мая мы были на сборном пункте в Старо-Цурухайтуе; съехались и казаки, но, узнавши, что с ними пойдет чиновник, сейчас вообразили себе, что идет какая-то военная экспедиция и не взяли с собою ни табуна для торговли, ни товаров. Пришлось растолковать им, что с ними идет не чиновник, а частный человек, который сам намерен торговать с китайцами и т.п. Мои товары, взятые на сумму около 300 руб., несколько успокоили их относительно мирного и торгового характера нашей экспедиции и тогда они взяли с собою товаров и 39 лошадей.
21 мая весь наш караван был уже в сборе. Он состоял из 11 человек: 4 казаков собственников и 6 наемных людей [5]. Караванным старшиною у нас был урядник Софронов. С нами было: 41 лошадь, 3 одноколки и 1 четырехколесная телега с товарами и припасами, нагруженные каждая не более 10–12 пуд. На одной же одноколке было не менее 15 пуд. Четырехколесная телега запрягалась парой.
За несколько дней мы предупредили монголов, что тогда-то переходим границу, а потому приглашаем их для осмотра наших вещей. Караульные монголы сейчас же отрядили нарочного в Хайлар спросить у амбаня, пропускать ли нас на эту дорогу, или нет; — вероятно, ответ был получен утвердительный.
21 мая в 6 часу мы стали переезжать Аргунь. Между прочим в ст. Цурухайтуевском карауле, расположенном на реке, в котором скот часто забегает на ту сторону, нашелся один только бат, другой пришлось взять от монголов. Караульный дзалан охотно давал его, но один божко из братских упорно сопротивлялся; впрочем, повторенные приказания дзалана и обещание заплатить за бат смягчили его. Здесь в первый раз пришлось мне увидеть, какое влияние часто имеют божхо. Не раз потом приходилось видеть, как не очень смышленый чиновник является на переговоры с божко и слово в слово повторяет то, что тот скажет ему, или даже иногда по наущению божхо — писаря начинает говорить в том или другом тоне.
Сильный Ю.-З. ветер замедлял нашу переправу, утро было пасмурное, холодное, пришлось надеть шубы. Начавши переправу, мы послали предупредить монголов, что переправляемся; они не замедлили явиться: один укирда, дзалан, божхо — писарь и пр. Явился коврик; сел укирда, усадивши с собой рядом, непременно на крошечном коврике, караванного старшину; уселись и другие казаки. По-видимому, мы имели дело с большими друзьями. Опять начались уговаривания идти на Хайлар, но дело было уже решено; наконец они предложили проводников, мы и от них отказались, зная, что казенные проводники будут только мешать. Осмотр на китайской границе оказался снисходительнее европейского. Нам на слово поверили, что нет запрещенных товаров, записали число тюков, вписали всё с возможною подробностью в наш билет, упомянули даже, что коров и баранов нет и списали для себя копию, которая, как оказалось впоследствии, везде опережала нас по дороге. В это время запрягали лошадей, и караван тронулся. Впереди укирда со свитой, казаки, монголы, похлопывавшие меня по плечу, говоря «торговай» — должно быть, этим выражалось дружественное расположение, за которое надлежало угостить водкой. Мы так и сделали: пока ловили коней, заехали к караульному дзалану, покурили с укирдой и, после его отъезда, принесли водку. Дзалан и божхо угостились, а нас угостили отвратительнейшим варевом с неразварившимся просом без соли, но не пить было нельзя. В 9 часу мы тронулись под руководством промышленных. Казаки выехали в мрачном расположении духа. «Ну, намаемся, — говорили все, — нет, напрасно на Хайлар не пошли».
Не отъехали мы 10 верст, как нас догнал солон, посланный от дзалана для того, чтобы попросить у «торгового» водки. Остановившись на привале, мы дали ему водки, и караульный поплелся назад с своею фляжкою. Как видно, дзалану ничего не стоит послать караульного трястись 50 верст из-за косушки водки. Вообще жизнь солонов в Хорнтуе (в карауле) очень незавидна. Кроме дырявой шубы да меховых отрепьев в виде шапки у них ничего нет, — летом они повязывают лоб какою-нибудь грязною тряпицею, вот их шапка. И так скачет караульный солон за 100 верст, если нужно, из-за каждого каприза дзалана. В вознаграждение за это они получают самое жалкое содержание натурой, деньги же, положенные в жалованье [6], как говорят, большею частию не доходят до них, а остаются в руках чиновников.
Наши казаки всех своих соседей безразлично называют мунгалами, только изредка приходится слышать, чтобы они называли их солонами; между тем язык, на котором они объясняются с ними, зовут солонским. Язык этот ни что иное, как язык, на котором говорят все наши тунгусы, с примесью только монгольских слов. Солоны, рассеянные на западном склоне Хингана по северной окраине Гоби, в окрестностях Далай-Нора, даже в окрестностях Цицигара (по свидетельству Ланге) составляют доныне народ загадочного происхождения. Европейские писатели дарят их самыми прихотливыми названиями: Манчжу-Солонами, Камнега-Солонами, даурскими тунгусами и т.п. Несомненно только то, что это народ, специально употребляемый для военной службы, говорящий тунгусским языком, тем самым, которым говорят подвластные России тунгусы и зверопромышленники, рассеянные по западному склону Хингана [7] и по всей вероятности тунгусского племени. — Несомненно также то, что народ этот сильно подвергся влиянию монгольского племени до такой степени, что солоны, которые приходят на службу в Пекин или приезжающие в Ургу по делам (из мест, лежащих к З. от Далай-Нора) [8], говорят по-монгольски, как бы на своем природном языке. Сколько мне известно, солоны местами занимаются хлебопашеством, главное же занятие их военная служба; — кочующие в окрестностях Далая живут своими небольшими стадами.
Оставивши караул, мы въехали на обширную степную возвышенность, где на 2-й версте мы встречаем вал сажени в три шириною, ров которого лежит на северной стороне. Теперь этот вал, направляющийся прямо на восток, весь обсыпался, и местами только следы его остались, но все-таки он тянется заметною полосою. Я успеваю только потихоньку от наших спутников заметить по карманному компасу направление его. Вал этот тянется на громадное пространство: он идет и в теперешних наших владениях, переходя Аргунь в 12 верстах ниже Хайлассату [9] и, пройдя 60 верст по Гану, направляется к Ю.-В., пересекает дорогу из Хайлара в Цицигар в 80 верстах от Науна и направляется на В. к Амуру. Время от времени, около самого вала или в саженях 50–100 от него, попадаются городки, состоящие из квадратного вала вдвое, если не втрое, выше вала, составляющего линию. Таких городков, как говорят, существует несколько против Старо-Цурухайтуевского караула. Вал идет, не обращая внимания ни на какую местность, в гору и под гору, по косогору, иногда не обращая даже внимания на то, идет ли покатость к северу или к югу от него [10]. Возле вала протоптана узкая дорога, по которой монголы ездят за лесом. По ней и пошли мы вдоль южных скатов сопок, окаймляющих левый берег Гана, то спускаясь, то поднимаясь по волнистой возвышенности. Верстах в 12, после длинного, но пологого подъема, мы поравнялись с сопкою с странным названием «Курьер» [11]. Тут Ган прорывается в ущелье и отсюда только разливается в широкую долину, по которой версты три течет параллельно Аргуни и впадает в нее немного ниже Старо-Цурухайтуя. В ¾ вер. ниже Гана впадает р. Дербул-Хаул, составляющаяся в 5 верстах от устья из двух речек — Дербула и Хаула и нанесенная на карте Шварца против Буринского караула. Эта ошибка тем более странна, что падь, из которой выходит к Аргуни р. Дебул-Хаул, видна из Старо-Цурухайтуя. Мало того, г. Шварц мог прочесть у Палласа [12] (1788 г.) что «немного пониже маяку (9 верст ниже Старо-Цурухайтуевского караула) с мунгальской стороны впадают в Аргунь 3 песчаные речки: Дербул, Хаул и Ган, из коих первые две одним устьем, а Ган особливым» и выше, что против Буринского караула (где на карте г. Шварца нанесен Дербул-Хаул) впадает только речка Бура.
Ган течет в долине, в версту или полторы шириною, между крутыми берегами, размытыми водою и обнажающими внизу каменистые глыбы, покрытые наносами, вершины сопок правого берега заросли березником. Он разбивается на несколько протоков, заросших мелким тальником. По левому берегу Гана тянутся степи, характер которых совершенно схож с нашими степями, — по левому берегу Аргуни, Грунт тот же гравий. Растительность степи почти исключительно острец, местами попадается мангир, и трава состоит из очень немногих видов. Но замечательно, что с переходом Аргуни видится резкий переход в размерах травы, у нас она в редких местах была более двух вершков, тут в ¼ арш. и более. После привала мы идем тою же однообразною степью, в изобилии населенною тарбаганами [13]. Характер степи остается тот же, только она становится волнистее, спуски и подъемы больше и круче, и на правом берегу Гана чаще и чаще попадаются обнаженные дикие возвышенные сопки. Ночевали мы на превосходном лугу, с высокою, сочною травою, у берега Гана, возле сопки, названной промышленными Нетуга. Прошли около 40 верст.
22 мая. Оставивши Нетугу влеве, мы снова выбрались на возвышенность и снова пошли по валу. Изредка случается нам, желая избегнуть изгибов вала, пойти тою стороною сопок, которая обращена на север. Весь северный склон состоит из иловатого, потрескавшегося наноса (над грунтом из гравия), совершенно схожего с наносами в самой долине Гана. Это наводит на странный вопрос: неужели же поднятие этих гор совершилось в такое недавнее время, — после образования из осадков Гана этого наноса?
На 6-й версте от ночлега мы переезжали устье пади, уходящей в горы, шириною около версты, вал тянется в пади и в нем 3 ворот, но дорог к ним теперь никаких не заметно. Эту падь мы проехали без труда, зато в устье пади — Тыгэ-гэ (возле сопки того же имени) пришлось помучить лошадей. Буквально вся падь изрыта по всем направлениям кротами, и кучки земли разбросаны плотно одна возле другой. Лошади и телеги ежеминутно проваливались сквозь рыхлый слой ила в норы кротов, а телеги, кроме того, подпрыгивали по кочкам. В дождливое время переезд затруднится грязью в руслах теперь высохших протоков Гана и речек в пади Тыгэ-гэ. Впрочем, весьма вероятно, что можно будет объехать эту котловину по ее окраине, тем более, что там тянется и вал.
На 21-й версте мы оставили вал, так как он направился вправо к В.-Ю.-В. В исходящем угле (около 130°) находится квадратный городок, саженей в 15 [14].
После привала на берегу Гана[15] против сопки Средней Цангиной, которая торчит острым конусом на правом берегу[16], мы пошли по-прежнему по южным склонам прибрежных отрогов холмов. Иногда спускались мы в долину Гана, шириною около версты, с остатками его прежних русл и с превосходною травою.
Верстах в 30 от ночлега Ган делает поворот к В.-Ю.-В., причем на С. прибрежных сопок начинает показываться в отпадках и логах мелкий чалый березник; прибрежные сопки становятся выше и круче, пади глубже врезаны и вся окрестная страна постепенно начинает принимать характер горной страны, впрочем все таки можно находить хорошую дорогу, выбирая пологие подъемы в падях. Сопки на южном берегу Гана большею частью безлесны; только на северном склоне их к Гану растет мелкий березник; зато сопки правого берега все заросли лесом, но каким именно, не могу решить, так как, занятый съемкой, я не ездил в сторону от дороги. Затем, когда мы вышли в долину Эекэна и стали встречать леса, мы были уже на значительной высоте, где не должно было расти ничего, кроме березы и хвойных лесов. Т.е. только тогда, когда мы перевалили через Хинган, мы встретили дуб, а вскоре и лещину. Тем не менее существование того и другого на западном склоне Хингана несомненно: первого потому, что его видел г. Кашин в 10 вер. от Аргуни, а по Дербулу и Хаулу видали его в виде кустарника наши промышленные. Что же до орешника, то его встречал Паллас [17] и, наконец, в недавнее время на выставке 1862 года в Чите были представлены обыкновенные лесные орехи, собранные против Нерчинского завода на правом берегу Аргуни. М.Т. Ланге во время путешествия 1736 года тоже встретил дуб и орешник, только переваливши через Хинган. Объяснить это можно только тем, что он шел вблизи Аргуни степными местами и встретил леса только тогда, когда стал вдаваться в самую глубь отрогов цепи, где дуб и орешник исчезают, чтобы явиться тотчас после спуска с высокого главного кряжа Большого Хингана. Растительность по берегам Гана и по островам, среди которых он вьется, состоит из тополевых деревьев и разных пород ивовых кустов. В этих лесках водится теперь много лисиц и изюбров. Наши промышленные встречали их несколько, но убили только одну лисицу. Растительность плоских возвышенностей преимущественно острец, который на берегах Гана; заменяется густою, высокою, но бледною и жесткою травою; среди камышей, на тихих, глубоких протоках водится множество уток. После от привала мы шли берегом Гана под крутыми мысами, представлявшими обнажения глинистых сланцев, а далее гравия, покрытого наносною иловатою землею с тонким слоем чернозема. На противуположном берегу видны каменные естественные ворота в скале сероватого цвета. Казаки, ездившие туда промышлять, рассказывали, что одна сопка круто подмыта Ганом, а в расстоянии сажени от воды в скале находится пробоина, удобопроходимая для лошади; так образовались у самой реки естественные очень красивые ворота, которыми пользуются промышленные, чтобы поджидать тут зверя или бросать приманку. Ночевали мы на огромном лугу (верст в 17 длины) на берегу Гана, где, едва отыскали удобное для ночлега местао, поросшее острецом.
23 мая. Пройдя верст пять по лугу, где мы ночевали, после небольшого перевала мы круто спустились в котловину, ограниченную справа крутыми, подмытыми водою холмами. Дно луга состояло из ила, покрытого тонким слоем чернозема над гравием. Весь этот луг изрыт по всем направлениям кротами, лошади беспрестанно проваливались в их норы; кроме того, при двух переездах через одну протоку Гана приходилось рубить кочки, за которые цеплялись оси телег. Таким образом мы сильно утомили лошадей, но когда выбрались из этой котловины, то представилось другое затруднение. Где-то близко должна была быть дорога, как говорили промышленные. Впереди горы подходили очень близко к Гану, который отворачивал вправо к Ю.-В. Есть ли проход под горами? Если есть, то такой же, как только что пройденный луг. — Между тем к В.-Ю.-В. идет широкая падь… Запаслись трубой и взъехали на сопку повыше. С горы оказалось, что в вершине пади есть маленький перевал по волнистым еланям, а впереди должна быть речка, пришедшая с Ю.-Ю.-В. — вероятно, Эекэн, по которому и должна идти дорога, по словам промышленных. Наш караванный старшина съездил на гору, посоветовался с другими казаками и приказал ехать в падь [18]. После привала у ключа, в этой пади, мы идем вверх по ней. Скоро пересекли нам дорогу несколько пологих куполовидных холмов, состоявших вверху из растрескавшегося наносного ила, и через 10 верст мы вышли в широкую долину, поперечно пересекавшую нам дорогу. По долине извивалась узкая (сажен 6) речка, берега которой поросли густым камышом. Это была Эекэн, а на том берегу его оказалась «торгачинская» дорога.
Лошади устали от езды по кочкам, к тому же шел дождь, а казаки хотели писать домой письмо с промышленными, которые отсюда должны были вернуться через несколько дней в Старо-Цурухайтуй. Порешили здесь ночевать и тем временем приискать удобный брод.
24 мая. Наши люди плохо отметили брод. Мы прошли около 4 верст по Эекэну и тогда переправились через него; но брод оказался неудобен, берег крут, а на той стороне пришлось идти версты две по кочковатому болотистому лугу, который во время разливов, вероятно, бывает залит. Впрочем, теперь мы прошли эти две версты без затруднений.
Дорогу мы нашли под отрогами невысоких холмов, изредка спускающихся к долине крутыми и подмытыми водою обрывами, вправо идущую вверх по долине, шириною около 2 верст, где вьется Эекэн, в который тут же впала такая же речка Чонга [19].
Мы отъехали не более 15 верст от ночлега, как нас встретило человек 20 орочон с нойоном, звавшим нас к себе. Караван остановился, и мы поехали с орочонами. Направо, на мысу, недалеко от слияния Чонги и Эекэна, нашли мы палатку из дабы и звериных шкур, тут же 4 телеги на высоких колесах и человек 30 орочон, присевших на корточки у огонька. Чиновник с синим шариком принял нас довольно любезно, стал угощать мутным варевом проса, объявил, что дорога впереди прескверная, записал наши имена, мы — их, и пожелал видеть наш билет. Мы пригласили его к себе. Между прочим, один из первых вопросов был: «где нойон Александр [20]»? Мы сказали, что нойон остался в Цурухайтуе, что теперь наш «дамол» (начальник) божхо «Играбу» Евграф Софронов. — А где «Мурфуфу»? Они думали, что непременно граф Муравьев идет брать эти сопки и болота.
Скоро все орочоны приехали к нам в гости. Мы угощали их чаем, спиртом и сухарями. Оказалось, что они поедают сухари не хуже русских, — сухари так и хрустели на зубах, причем сытые запрятывали их за пазуху. Скоро орочоны сдружились с казаками и, пока нойон перечитывал и переглядывал билет, орочоны торговали винтовки у казаков, пробовали их, восхищались меткостью и дальностью; наконец привезли продавать «понты» [21]. За три старых серебряных рубля отдавали «понты» об трех отростенях; яо не знаю почему-то казаки не купили их. Приезжал и даур, невдалеке стоявший с табором [22]. Оказывается, что дауры составляют партию из орочон, дают им пороху, свинцу, немного проса и, как крепостных, заставляют на себя работать всё лето. Все хорошие продукты охоты достаются хозяину, орочоны же получают мясо убитых зверей и часть шкур. Так как иногда бывает довольно много убитых изюбров, дающих дорогие «понты» [23], то дауры сильно наживаются от этих артелей.
Такие же артели направляются в хребты по левому берегу Амура, причем дауры всегда кончают тем, что окончательно закабалят орочона. Так, во врема сбора на р. Маланге они дают ему араки сперва за соболей, потом в долг. Орочон обещается уплатить на будущий год соболями. К тому времени он еще задолжает у своего хозяина-даура, долг отсрочивается, но за одного соболя уже надо платить два. Так идет до тех пор, пока у орочона не будут отобраны ружье, конь, и тогда он поступает к дауру как бы в кабалу.
Когда мы отправились дальше, караульный дзянгин скоро догнал нас, и едва можно было узнать его в орочонской оборванной одежде, с куском трута на вилке за поясом, в ободранной шапке из звериных шкур, причем его шапка с шариком была надета на одного из его спутников-орочон. Он, впрочем, не более 4–5 верст провожал нас и поехал в хребты, без дороги. Мне кажется, он должен был только выехать к нам на дорогу, как караульный чиновник, расположенный со своим караулом в этих местах, — осмотреть караван и донести, что такие-то прошли тогда-то.
После привала продолжаем идти вверх по пади р. Чонги, а потом одного из ее притоков. Дорога, идущая у подножий холмов, составляющих падь, очень хороша, но зато сама падь становится уже болотистою. При малом ее падении, речка разливается по дну всей пади, так же как и некоторые ключи, впадающие в нее и пересекающие дорогу. Пройдя около 18 верст, мы ночевали в этой пади, на сыром лугу с очень хорошим кормом.
25 мая. Сегодня с утра стали входить в отроги хребта с его болотистым, пологим скатом. Чем более мы углублялись в хребет, тем более представлялось болотистых переездов; скоро начался и очень пологий подъем к В.-Ю.-В., по небольшому отпадку, заросшему (так же, как и все остальные), на южном склоне, крупным березником (деревья в ½ арш. в диаметре) на сухом грунте, между тем как северные склоны заросли мелкою березовою чащей, сквозь которую иногда проглядывала лиственница, и грунт везде болотистый.
Скоро пришлось переезжать несколько параллельных, идущих с севера на юг, падей, с болотистым дном [24], а затем начался подъем на хребет (идущий с С.-В. на Ю.-З.) по каменистой извилистой тропинке в березовой чаще [25]. На хребте береза окончательно пропала, — остались исключительно лиственница и ярко окрашенная, но небольшая травяная растительность.
Спуск с хребта, вьющийся в диком лиственничном лесу, гораздо круче подъема, впрочем, он возможен для экипажей. Под хребтом мы остановились на привал в широкой (более версты) болотистой пади с такими же болотистыми отпадками. Кругом нас синеют высокие, покрытые лесами горы, но так как мы уже перевалили через один отрог хребта, то казаки, на основании слухов, доходивших от орочон, порешили, что мы находимся в вершинах Малого Хайлара, который, впоследствии увеличившись несколькими притоками, по-видимому пробивается сквозь пройденную нами утром гряду и течет на запад. Впоследствии это подтвердили 2 орочона [26].
У ключа мы встретили еще одного караульного чиновника, старого и подслеповатого, возвращавшегося в Мэргэн со службы. Приход наш не удивил никого; спросили только билет и, получивши его, чиновник читал, читал, переворачивал и кончил тем, что, ничего не говоря, отправился дальше по дороге. При нем было несколько орочон, которые продавали нам козье мясо и охотно бы разболтались, если бы два–три маньчжура не мешали им.
Покупая козье мясо, мы спросили: чего им нужно в обмен, ни пуговицы, ни другие безделки не прельщали орочон, и выше всего они ставили огниво и порох, в котором, как видно, они все сильно нуждаются.
После привала продолжаем идти окраиною широкой пади, в которую из соседних отпадков текут быстрые прозрачные ручьи в 2–3 аршина шириною, поросшие по берегам мелкими кустарниками тальника, и образуют речку, текущую к западу, вероятно, Малый Хайлар. Вокруг нас нагромождены горы отдельными массами, с глубоко врезанными долинами. Позади нас видна пройденная цепь со множеством отрогов. Впереди тоже непрерывный ряд высоких зубчатых гор. Вправо огромная, отделившаяся от других, крутая сопка. Так как горы, образующие падь, по которой мы идем (к В. и В.-Ю.-В.) не круто спускаются в нее, то дорога лепится возле самого края их, по жирному черноземному грунту, в который глубоко врезаны две широкие колеи. Пройдя 5 верст, должны были переезжать через болотистую, широкую, более версты, (падь с двумя речками, пришедшими с С.-В. Каждая речка, шириною от 7 до 10 саж., течет чрезвычайно быстро в болотистых берегах, впрочем, по твердому дну, усеянному мелкою галькою.
Затем повернули к Ю.-В. и идем верст 6 по краю такой же широкой пади, как и прежде, по стороне ее обращенной к Ю.-З. и свободной от болотистых речек, в то время, как противоположный скат положе и пересечен болотистыми отпадками и падями. Скоро падь, в которой течет, по-видимому, довольно большая речка, заросшая густыми колочками, делает поворот к В.-С.-В., причем такая же широкая падь пошла к Ю.-В. Нам приходится переезжать десятки отпадков и одну падь; последняя очень болотиста, и переезд сажен на 30 неудобен. Впоследствии оказалось, что мы идем по р. Кулдуру, составляющейся выше из Большого и Малого Кулдуров. Падь же, по-видимому, отделившаяся к Ю.-В., есть Малый Хайлар, который берет начало южнее Кулдура.
До настоящего времени мы не встречаем орочон; их, должно быть, отогнали от дороги, а между тем они должны бы быть здесь ради изобилия дичи: коз здесь несметное количество, рев гуранов беспрестанно слышен в окрестностях; и немногим меньше, чем коз, должно быть и изюбров.
26 мая. Ночью пошел сильный дождь, утром он долго не переставал, а потому вышли около 12 часов.
Верстах в двух от ночлега мы переехали сперва через Бага (Малый) Кулдур, потом через Эхэ (Большой) Кулдур, и пошли по пади р. Дзергелуна. Название последней значит (по-тунгусски) обе рядом, так как некоторое время обе реки, пришедшие из разных падей, текут рядом по одной широкой пади [27]. В этой пади, на пространстве более двух верст, представлялось нам сплошное болото, посреди которого особняком торчало несколько кучек лиственницы и по которому, извиваясь бесчисленными изгибами, тянулась дорога. Местами переезд был очень плох, хотя, впрочем, эти болота не бездонные пропасти — постоянно внизу, под слоем чернозема, изрытого кочками и пропитанного водою, как губка, мы находили то гальку, то красный песок, не допускавший лошадей глубоко проваливаться, но наши низкие колеса оказались тут очень неудобными, — часто случалось, что, идя по дороге, промытой в зыбкой поверхности болота, ось цеплялась за самый этот слой чернозема или за кочку, и немалого труда стоило выбраться при помощи стягов. Особенно худого переезда в этой пади было не боле 100 сажен. Тут придется устраивать гать, или низкий мост, что возможно, так как крепкое дно лежит не глубже аршина, а леса кругом достаточно. Затем мы поднимались по р. Дзергелуну до того места, где он, наконец обращается в болотце, среди которого сочится едва заметный ручей [28]. Тут мы имели перед собою еще два или три болота, среди которых не образовалось даже речек [29]. И после этого мы вступаем в густой лиственничный лес и мало-помалу начинаем подниматься в гору, возлее узкой, темной пади. Лес становится очень густ, так что снега должны тут таять очень медленно; грязь становится больше и больше; дорога вьется, чтобы обходить упавшие деревья, но это не всегда удается в густом лесу, так что около десяти деревьев пришлось рубить и оттаскивать от дороги (что, впрочем, задерживало поезд не более как на 5 минут). Подъем не крут, но труден вследствие выбоин, грязи, валежнику, местами и камней, так что одноколку, нагруженную, 15 пудами, пришлось запрягать парой.
Мы уже подумывали о трудностях переезда через главную цепь, когда увидели, что один чиновник, ехавший впереди нас и которого мы догнали под хребтом, слез со своими спутниками с коней перед высоким овоном [30] и стал привязывать клочки гривы к наваленному над камнями хворосту. Его невольно спросили: «неужели это главный хребет?» — «Он самый; впереди нас в пади, р. Номин (длинная), течет в Нонни».
Мы едва верили им: хребет, говорили, высокий, а мы поднялись на него, сами того не замечая, ибо что значит подъем, версты в три, правда, но положительно незаметный. Дорога проложена с таким искусством, что вполне могла бы служить образцом нашим инженерам, столько тут видно изучения местности. Наконец, по большому числу оставленных нами старых дорог [
С вершины хребта видны во все стороны массы нагроможденных друг на друга гор, заросших лиственницею, с пятнами розового багульника и чрезвычайно глубоко прорезанными падями; береза почти окончательно пропала. Сквозь прогалины виден вправо темно-серый голец. К сожалению, наш горизонт был ограничен, как деревьями, так и тем, что на вершине хребта мы находились в седловине.
Спуск оказался очень крут, — версты две с половиною промелькнули перед нами незаметно, едва удерживали мы лошадей по извилистой дороге в лесу; болота разом исчезли, и спуск идет по каменистому грунту в узкую сухую падь, заросшую великолепной травой. Тут из ключа берет начало река Номин.
В этой пади мы встретили много народа: караульного чиновника, который с отрядом шел на 3 месяца в караулы, расположенные вниз по Аргуни, и тут же кочевье орочон, состоящее исключительно из женщин. (Утром мы встретили 2-х орочон из этого кочевья, прятавшихся за деревьями. Двое из наших тунгусов поехали к ним, отыскали и завязали разговор на родном языке, который скоро сблизил их; орочоны рассказали, что скоро мы встретим их кочевье, на котором остались одни женщины, просили не трогать их, рассказывали, что все орочоны бегут с дороги, услышав о нашем приближении. — От этих орочон мы узнали названия речек.)
На большом пространстве горели в лесу огни, кони ржали на привязях, женщины суетились около огней, а далее кружком сидели дауры, шедшие на службу, и вели свои, по обыкновению крикливые, разговоры.
Приняли нас очень хорошо, поили ханшиной и т.п., чиновник разговорился, рассказал нам, что в 7 дней мы дойдем до Мэргэна, дорога всюду хороша, но «как вы не боялись идти в хребты?» Вообще он болтал очень любезно и почти без умолка. Когда мы разбили палатку, они приходили к нам чуть ли не со всем орочонским кочевьем; спирт еще более развязал языки, и болтовня завязалась дружеская. Орочонов мы угощали, за неимением лучшего, сухарями, — и сухари хрустели на всех зубах, дети сосали их, а матери остатки запрятывали за пазуху. Вообще житье орочон жалкое: у них ничего нет обеспеченного, — все зависит от случая, от охоты, — не повезло, и целый улус питается варевом, в котором плавают несколько крупинок проса, а не то жидкостью, только в насмешку зовущуюся чаем. Зато если убит какой-нибудь зверь, для всех наступает праздник. Старшие лакомятся сырою печенью, жены варят мясо, остальные, нарезав его, жарят на палочках у костра; голодные, общипанные, косматые собаки — и те пируют.
Во всем вообще заметна у них крайняя бедность, особенно жалуются они на недостаток пороха и свинца. Если бы между кочевьями орочон ходили небольшие караваны, которые меняли бы им на продукты охоты просо, порох, свинец и немного даб (большею частию охотники одеты в звериные шкуры), то это было бы истинным благодеянием для орочон и довольно выгодной операцией. Операция эта была бы еще выгоднее, если бы был дозволен вывоз пороха и винтовок, что, конечно, не могло бы представить неудобств, а между тем избавило бы орочон от зависимости от дауров и от китайской торговли и способствовало бы сближению русских с этими племенами. Конечно, в первый раз, когда проходили русские, начальство постаралось отогнать всех орочон, но в другой–третий раз, надо надеяться, это не повторится, и тогда мена в этих местах, где орочоны впервые увидят русские товары, непременно будет очень прибыльна.
Из зверей, водящихся здесь, называли: коз, изюбров, медведей (впрочем, очень немного), лосей и отчасти соболей, — так что, хотя полтораста лет тому назад Хинган и был прославлен Иезуитами, как место добычи лучших черных соболей, но теперь едва ли он в состоянии оправдать эту репутацию, — соболей, по-видимому, стало тут очень немного, иначе их били бы наши промышленные, и черные соболи непременно являлись бы на нашей границе. Главное же богатство Хингана, по-видимому, составляют «понты» (изюбровые рога). Впрочем, все эти выводы более или менее гадательны: чтобы узнать это вернее, нужно проехать Хинган осенью и, конечно, не в такое время, когда все орочоны отогнаны от дороги или прямым приказанием начальства, или рассказами о варварствах русских, вероятно, пущенными в ход маньчжурскими властями.
Пирушка и веселье не кончились у нас: когда гости ушли домой, у них продолжалась гулянка; наши тунгусы ушли туда и прогуляли всю ночь. — До восхода солнца из табора доносились их завыванья в роде песни, крики, смех и говор.
27 мая. На следующее утро все переменилось: один тунгус из каравана, понимавший кое-что по-маньчжурски, уже предупредил нас, что караван будут задерживать, так как он слышал, как один писарь подучивал этому чиновника. Действительно, утром пришли к нам чиновник с синим шариком, вчера так весело болтавший с нами, подслеповатый старик-чиновник, которого мы встретили в вершинах Малого Хайлара, и еще несколько писарей и божхо. Всё пахло какою-то официальностью, когда все расположились у костра. Прежде всего спросили билет. —«Отчего китайской печати нет? Мы вашей печати не знаем, — это может быть пятаком припечатано» и т.п. придирки. Наш караванный старшина, урядник Софронов, отвечал на все придирки, доказывая, например, невозможность иметь китайскую печать, так как ее нет у пограничных чиновников, и т.д. Наконец, просто из желания придраться к чему-нибудь, они говорили: «что это у вас за маленький билет? Вот у нас билет от начальства, сейчас видно, что казенный». В подтверждение они вытащили узенькую бумагу аршина в 2 длины, думая совершенно сразить нас ею. Но и мы не растерялись, — вытащили лист «Московских ведомостей» и заставили их разинуть рот от удивления. — «Неужели это все исписано»? — «Да мало того, — отпечатано даже». Видя, что споры об величине бесполезны, они принялись читать билет, но ни один из них не мог прочесть ни китайского, ни монгольского текста. Наш переводчик прочел им по-монгольски. Затем стали требовать, чтобы мы показали товар. Мы, конечно, отказались на том основании, что могут смотреть тюки только на границе. Затем нас стали уговаривать вернуться, потому что иначе им достанется, зачем пропустили по не показанной дороге. Мы ссылались на то, что дороги не указаны в трактате. «По трактату вы не имеете права ходить по Манчжурии». — «Манчжурия повинуется кому? Дайцинскому государю?» — «Да». Следовательно, составляет часть дайцинского государства, по которому мы имеем право ходить, и т.д. в этом роде. Видя, что все это безуспешно, и мы стали уже ловить коней, они начали уговаривать нас ждать, пока пошлют в Бокой-хотонь (Цицигар) и спросят дзянь-дзюня, можно ли нас пропустить; мало того, предлагали одному из нас ехать туда, а прочим ждать. На все это мы отвечали одно: «если мы по трактату не имеем права ходить здесь, арестуйте нас, сопротивляться мы не станем; но затем, так как мы люди торговые и от задержки понесем убытки, то будем по начальству требовать, чтобы с вас взыскали их. Затем у нас провизии не хватит, кормите нас, — кроме того, принимайте на хранение все наши вещи, которые мы сдадим вам по описи». На это они не согласились, говоря, что арестовать нас не имеют права, а тем временем один чиновник взял билет к себе за пазуху и объявил, что не отдаст его. Тогда, видя, что словопрения ни к чему не поведут, мы запрягли и оседлали коней, велели трогаться телегам, а урядник Софронов спросил у чиновника его имя, чтобы записать и заявить в Мэргэне, что билет у такого-то. Тогда началась пресмешная сцена: все показывали друг на друга. «Его имя запиши, — нет его» и т.д. Наконец, свалили все на старого подслеповатого и глухого чиновника, который только руками отмахивался. Кончилось, впрочем, тем, что билет возвратили и расстались друзьями, даже чиновник, шедший на караулы, взялся передать на границу записку от нас.
От ночлега мы идем по левому краю пади (не шире ¼ версты), в которой вьется р. Номин; падение довольно круто, и падь окаймлена крутыми отрогами гор, заросшими на северной стороне исключительно лиственницею и почти безлесными на южном крутом скате. Падь Номина быстро расширяется. Пройдя не более 6 верст от ночлега, мы стали на привал в устье сухой широкой пади, заросшей лиственницею. На привале меня поразило разнообразие видов травяной растительности. Хотя это разнообразие следует назвать бедностью сравнительно, например, с луговою растительностью Амура, но я сравнивал ее с растительностию пройденных нами степей и горных долин. Там мы встречали почти исключительно острец и баранью траву, здесь представилось много распускающихся лилий н на пространстве двух квадр. сажен я набрал 42 совершенно различных вида [32].
Затем падь расширяется уже до версты и более, и верст на 15 идет совершенно прямо; вьется только Номин, обозначенный кустами тальника, а иногда и лиственницей. Не отошли мы и двух верст от привала, как на южном склоне холмов стала попадаться черная береза, сперва корявая и очень мелкая, потом крупнее, рядом с кустарником дуба; вскоре вслед за тем дуб попадается уже и в виде деревца, оставляя лиственнице только северный склон гор.
Номин постоянно увеличивается от множества побочных ручьев, и когда на 14-й версте от привала мы переехали его, так как дорога не может идти под крутым правым берегом, Номин уже достигает ширины 3 саж. Пройдя 21 с лишком версту по пади Номина, отличающейся раздельною, колокольною формою сопок, мы ночуем на берегу одной его протоки. Дорога была очень хороша, по твердому, изредка черноземному грунту.
28 мая. Идем по пади Номина, которая местами достигает ширины двух и более верст. Номин беспрестанно увеличивается речками, рвущимися с гор с необыкновенною быстротой [33].
Трава на лугах гуще и гуще, — беспрестанно попадаются новые виды (конечно, сверх сосчитанных мною на вчерашнем привале).
Пройдя около 19 верст, мы увидели себя окруженными со всех сторон горами, которые спереди заперли всякий выход. Действительно, ударившивь в сопки левой стороны, Номин круто повернул вправо, обогнул расположившиеся амфитеатром горы и прорвал себе в цепи выход, теперь достигший ширины около 400–450 саж. Взобравшись на очень высокую и крутую сопку, мы видели гигантскую становую цепь и впереди нас другую, идущую почти с севера на юг, сквозь которую с таким трудом пробился Номин. Тут нам пришлось два раза переехать через него. Оба брода не глубже аршина, но очень быстры; ширина реки достигает уже до 10–15 саж., но, судя по пространству, занятому галькою, надо думать, что она в большую воду достигает 30–40 саж. и более. Глубина также значительно увеличивается. Громадные же наносные лиственницы доказывают его страшную быстроту в это время [34]. Переезд между бродами не более 2 верст по гладкому лугу, заросшему травою, которая очень напоминает амурскую флору. Тут же на южном склоне гор впервые попалась лещина в виде низкого кустарника. На 25-й версте от ночлега вышли справа и слева две пади, перпендикулярные к пади Номина, что дало казакам повод назвать это место Крестовкой. Из правой пади пришли две речки, из которых вторая (шириною около 12 саж., очень быстрая) пробивается, верстах в 8 от пади Номина, через очень узкие, в несколько сот саж., ворота[35], сквозь левую же падь, верстах в 25–30, виден высокий голец, по-видимому, главного хребта. В нескольких саженях ниже впадения этой второй речки мы снова переходим на левый берег Номина (4-й брод), где влево круто отделилась в падь очень торная дорога, но так как она шла на С.-В., то мы, конечно, оставили ее. Затем верст на 12 от брода идем роскошнейшим сухим, необыкновенно гладким лугом, шириною версты в полторы, по которому вьется Номин. Луг этот окаймлен вертикально стоящими горами, которые представляют вертикальные обнажения. Сегодня прошли более 40 верст.
29 мая. После 11 вер. великолепной дороги по широкой пади Номина, нам снова пересек наш путь меридиональный кряж гор, которого относительная высота над долиной кажется даже больше высоты главной цепи [36]. Тут, ударившись в горы левой стороны, Номин подмывает один высокий утес и от него бросается под прямым углом вправо, прорывается под горами правого берега и рвется под горы левого, точь-в-точь, как было и в первом прорыве, с тою только разницею, что это ущелье не шире полуверсты и заросло великолепным тополевым лесом. Дорога идет тут сперва по левому берегу Номина, между рекою и утесом, но на случай очень большой воды, вероятно, есть возможность отыскать дорогу в горах. В этом ущелье приходится (в 5-й раз) переезжать Номин, а через 5 верст — и в 6-й раз [37]. Между этими двумя бродами вышла, между прочим, из одной узкой пади дорога с юга, очень торная [38].
Хинган, очевидно, состоит из нескольких параллельных цепей, из которых в каждой встречаются граниты и порфиры; после главной цепи Номин в двух ущельях прорвался сквозь две почти меридиональные цепи; затем, через 5 верст проходит уже широкими воротами через третью цепь, тоже меридиональную, но несколько ниже предыдущей. Такие цепи не могли ни задержать, ни отворотить реки, сформировавшейся из множества речек, которые быстро текут в круто опускающихся к востоку падях. Особенно крут в этих параллельных цепях восточный склон. После этих цепей, ничем не стесняемый, Номин уже свободно течет в широкой долине (2–3 версты), направляясь прямо к Ю.-В. и разбиваясь местами на несколько проток.
Мы остановились у 6-го брода на превосходном лугу, заросшем громадным уже (около ¾ арш.) острецом, из известных мне растений я замечал малинник и ревень; одуванчик уже отцвел. Кусты и леса кишат самыми разнообразными насекомыми. Пауты не дают отдыху нашим лошадям. Непривычные к ним, они доходят чуть не до исступления от этой массы насекомых. Если придется гонять скот по этой дороге, то надо будет гонять его самой ранней весной, а то степной скот, прежде никогда не видевший паутов, положительно спадет в теле от неимоверных усилий, делаемых им, чтобы избавиться от несметного количества этих насекомых.
Вообще природа становится гораздо оживленнее: кругом ревут гураны, козы беспрестанно выскакивают из кустов, чуть ли не возле самой дороги; из птиц много глухарей и косачей. Начинают попадаться и следы людей; по всей дороге разбросаны остатки орочонских юрт с следами недавно брошенных огней; — если население так же густо в горах по тропинкам, как и близь дороги, то оно должно быть не мало. Попались между прочим и самые люди, назвавшие себя «даур-бутхи». Они приходят сюда рубить строевой лес [39], который в большую воду будет сплавлен в городок Даур-бутхи-хутун [40].
При появлении нашем эти люди спрятались в кусты, но казаки отыскали их и разговорились с ними на ломаном тунгусском языке (скрадываются окончания слов и неправильно выговариваются многие слова, так что нужен некоторый навык, чтобы понимать их). Между прочим испуганные дауры спрашивали нас, имеют ли они право рубить здесь лес, и ихняя ли эта земля или русская.
Затем продолжаем идти тою же падью Номина, обставленною слева довольно крутыми отрогами гор, представляющих большею частию порфировые обнажения, — справа тянутся более пологие холмы. С той и с другой стороны круто падают из гор мелкие побочные ручьи, заметно увеличивающие Номин. Впрочем, они вовсе не болотисты, как на западном склоне, и вообще дорога очень хороша [41].
30 мая. Ночевали мы вблизи от табора «торгачинов» ехавших на ярмарку в Олочи. Только что светать стало, как ехавший с ними чиновник приехал к нам и стал уговаривать вернуться, потому что ему достанется, если он нас пропустит и т.п., впрочем, все это было говорено очень умеренно, с явным желанием сделать только всё, что можно, для исполнения приказания. Мы расстались положительно друзьями.
Не отъехали мы двух верст, как какой-то даур приехал звать нас к себе. Табор, в котором он стоял, был на берегу Номина, там, где приготовлены были плоты для отправки при перой прибыли воды. Несколько крытых телег, снятых с колес и поставленных на землю, заменяли юрты. Кушанье готовилось в дождливое время в большом шалаше из древесных ветвей. Даур торговал у нас коня, но оказалось, что у него ничего нет в обмен, кроме поношенного озяма, небольшого куска канфы просовой водки. Торг, само собою, не состоялся, и мы поспешили вырваться из этого шалаша, где вонь от даур и их чесноку была невыносима. Такое же бедное временное население попадается нам еще в нескольких местах, возле складов строевого леса, для Бокой-хотона (Цицигара). Пройдя от ночлега 12 вер. по пади р. Номина, оставляем ее вправо с идущею вдоль нее очень торною дорогою в Цицигар и поднимаемся на довольно высокую елань, через отрог хребта, заросший великолепным дубняком [42] и, после двух перевалов, выходим в широкую падь с маленькой речкой, направляющейся к Ю.-В. Тут мы и ночуем, пройдя сегодня 38 верст [43]. Дорога (в сухую погоду) очень хороша — чернозем, местами гравий.
31 мая. Простояли на месте из-за дождя, который шел весь день.
1 июня. Идем верст 7 по краю этой болотистой пади, к Ю.-Ю.-В. и Ю.-В.; по дну ее, сотнями изгибов, вьется речка, по степенно увеличиваясь притоками, текущими в слегка болотистых падях. — Горы, окаймляющие падь, заросли мелким лесом, напоминающим Доуссэ-Алин (малый Хинган) на Амуре. На 9-й версте вышли в широкую (около 3 верст) падь речки Гуюй-ли [44], идущую с севера на юг. Горы, состоящие из разноцветных мраморов, принуждают речку к огромным извилинам, которые мы и миновали несколько раз, поднимаясь то на превосходную елань, то на отрог хребта, заросший мелким дубняком. С этого последнего отрога нам представилась роскошная долина, верст в 5 шириною, и верст на 10 длины, орошаемая р. Гуюк-ли и ее притоками.
Под самым отрогом бросался в глаза какой-то знак, к которому вела тропинка. Мы подъехали к нему и увидали, что четыре шеста, аршина в три длиною, связаны верхушками; затем на высоте 1½ арш. от земли устроен из шестов же род полки, на полке лежала голова быка, от которой сдернут по длине спины ремень из кожи, связывающий голову с хвостом, а по углам развешаны 4 копыта. Рядом с этим стояли два шеста с протянутою между ними веревкою, обвешанною 10-ю разноцветными лоскутками. Тут же вырыто 7 ям, которые, как пояснил один из наших тунгусов, обозначают праздник 7 хошунов. Свежие следы показывали недавность жертвоприношения, а прежние остатки голов и костей — что оно повторяется ежегодно. По всей вероятности, торгачины, собирающиеся из деревень, лежащих в окрестностях Мэргэна, сходятся здесь и приносят жертву перед выездом в горы, куда бык и был обращен головою. Мы проехали несколько верст по этой пади, когда к нам присоседились два верховых, — один чиновник, другой его провожатый орочон с ружьем. Чиновник оказался молодой, веселый и постоянно гарцевал на красивой лошаденке. Он объявил нам, что в третий день месяца (26 мая) [45] приехал в Мэргэн посланный от дзянь-дзюня, который приказал беспрепятственно пропускать нас и выслать к нам навстречу чиновника для заготовленія переправы на Гани. Мы рассказали ему о прижимках чиновников в верховьях Номина и получили ответ, «что мало ли чего не бывает между друзьями?» От него мы узнали, между прочим, что Мэргэн уже близко от нас, и через два дня мы будем в городе. «Товаров в Мэргэне вообще мало, — говорил он, — купцов человек десять; а вы еще так дорого цените свой товар» [46]. «Ну, там поторгуемся».
Переехавши раз через Гуюй-ли, мы остановились у второго брода там, где она представляет крутые обнажения красных песчаников.
2 июня. Поднявшись с ночлега, переезжаем через речку сажен в десять. Брод не глубок, но в большую воду будет затруднителен. После речки продолжаем идти по той же пади, ее левым берегом, переезжая несколько грязноватых поперечных отпадков. Горы исчезли, — место их заступили холмы из гравия и белых песчаников. Луга в этой долине очень хороши, трава на них очень высока и уже почти вся в цвету, в том числе много бархаток и несколько пород мака в цвету. Вот все, что я могу сказать о сегодняшнем пути, — не отъехали мы трех, четырех верст, как к нам подъехало несколько орочон и даур с маньчжурским чиновником и, приставши ко мне, положительно лишили возможности делать съемку, — все, что я мог сделать — это заметить несколько раз общее направление пути, пройденного сегодня утром (около 18 вер.). Неотвязчивость и любопытство выехавших к нам навстречу не давали нам покоя, наши спутники постоянно ощупывали то или другое, трогали нас, предлагали меняться вещами и так далее. Казаки свободно объяснялись с орочонами по-тунгусски, с даурами по-даурски. Чиновник, еще подъезжая к нам, кричал: «тороп» (здорово), а потом «топр парн» (добрый парень), и, наконец, чтобы разом уже выложить весь запас познаний в русском языке, кричал «нет», — именно кричал, потому что я очень редко слышал, чтоб маньчжурский чиновник говорил. Чиновник только для виду ехал верхом, за ним ехала и его телега, плетеная и очень легкая, на тонкой не смазанной оси и с оригинальною упряжью: на лошадь надето ярмо из четырех связанных концами палок, составляющих параллелограмм. Они привязываются веревками же к колышкам, вбитым в оглобли; затем надет чересседельник, с высокими торчащими палками вместо колец. Вожжи заменяла бичевка, привязанная к болоку телеги, за нее лениво подергивал ленивую лошадь возница, сидевший в передней части повозки и болтавший ногами. На 17-й вер. мы дошли, наконец, до деревни домов в двадцать, состоявшей из лачуг-мазанок, чрезвычайно бедных и жалких на вид, тут нет ни малейшего сходства с китайской деревней (кроме архитектуры домов), — скорее можно сравнить их дома с лачугой бедного гольда. Тут же возле деревни, на берегу речки, лепились остатки юрт недавно укочевавших орочон. Когда мы остановились, то один из приезжавших к нам орочон рассказывал, что их всего четыре рода: баэир, самаир, гураир и манеир [47], что некоторые из орочон этих родов живут в деревнях, которые мы проедем. Некоторые же из их рода имеют порядочное количество скота: так напр., у него с двумя братьями есть до 60 голов. Здешние орочоны — самагиры, очень не любят номинских: «зверь—народ, говорил один из них, живут очень бедно и воры, а попадешь к ним, с голоду умрешь, если своего нет».
Видя, что жители этой деревни занимаются хлебопашеством, имеют несколько скота (очень рослого), мы думали купить у них каких-нибудь припасов, но безуспешно, — ни мне, ни тунгусу, ходившему в деревню с мелочами, не удалось ничего выменять.
Сегодня мы дальше не пошли из-за дождя, который поднялся около 11 часа.
3 июня. Тотчас после привала переезжаем Гуюй-ли, который уже сделался порядочной речкой [48]. После того по лугу направляемся к отрогам холмов. Сзади (с.-с.-з.) подошла большая широкая падь, должно быть Гани, которая, соединившись с Гуюй-ли, течет в двух, трех, иногда даже четырех верстах от дороги, в широкой открытой пади; дорога же, избегая изгибов реки, идет по пологим отрогам холмов, местами поросших редким леском. Пройдя 17 верст, выходим к пикету Дзянгин-Нур из 3-х домов; но зато с кучею чиновников; а в полуверсте от него деревня, домов в 23, Баэир, а еще в двух верстах — Самаир (домов в 30). Деревни эти, как показывают их названия, орочонские [49], но пашен здесь уже очень много. Скота мало; в первой деревне мы видели стадо не более как из 30 голов исключительно рабочего скота, даже коровам продето в ноздрях кольцо. Расположение деревень обыкновенное китайское — отдельными кучками посреди деревьев, но дома очень бедны на вид. Напрасно наши тунгусы разболтались с ними, в надежде завязать какую-нибудь торговлю; первые их слова были ни к селу, ни к городу: «маймаху угэ» (торговли нет) [50]. После деревень мы перевалили сперва через один отрог низких холмов, поросших дубняком и орешником; потом, поднимаясь по падям с превосходными лугами [51], взошли на довольно высокую плоскую возвышенность, по которой проехали около 6 верст. Вправо, насколько хватает глаз, среди березок, дубков, орешника и цветущего шиповника тянется эта возвышенность. Влево в версте или двух она спускается на плоскую равнину, на которую с севера будто подошли и рассыпались отроги хребтов с крутыми обнаженными скалами. Невдалеке видна р. Ган, подалее Нонни; вид оригинален и великолепен; дорога по елани ровная и каменистая. На 6-й версте начинается спуск с елани; тут, вправо от дороги, видно коническое возвышение на ровной площади, и кругом его амфитеатром поднимаются невысокие возвышенности, прерывающиеся в нескольких местах и спускающиеся к центральному, коническому возвышению крутым обрывом, а к наружной стороне — пологим скатом. По наружности все заставляет думать, что это остаток погасшего вулкана.
Окончательно спустившись с елани, мы вышли в долину, всю испещренную пашнями. Тут же под утесом бросилась в глаза башня, сложенная из дикого камня, вышиною около 2 саж. и аршина 3, 4 в квадрате, с дверями. Вверху сделаны бойницы, возле которых видны остатки прежде настланного пола. Наконец, в полстены сделаны с четырех сторон 4 узкие бойницы. Трудно понять, с какою целью построена такая башня: для защиты со стороны гор она очевидно не годится, потому что с горы можно было бы по одиночке перестрелять всех, сидящих в башне, которые ничем не прикрыты; если же для защиты со стороны города, то этому противоречит то, что именно с этой стороны сделан вход в башню. В версте от башни мы въехали в очень большую деревню Лидзу, дворов в 50. Долго пропутавшись в узких переулках ее, посреди великолепных огородов, мы выехали, наконец, на берег Гани, где устроен перевоз. Гань — широкая река, саженей в 100, течет тут в пологих берегах посреди кустов и огромных вётел, подмывая выше деревни отроги пройденных нами гор. На той стороне в кустах лепятся отдельные дома, из которых доносятся звуки голосов и крики домашнего скота. Любопытные не замедлили собраться даже и на том берегу, чтобы хотя через реку поглазеть на нас. Толпа стояла, пока совсем не стемнело, т.е. пока не разогнали ее полицейские; — но не смотря на наши старания купить что-нибудь, нам ничего не продали, говоря, что «в городе будете торговать».
4 июня. Переправились мы на батах, сколоченных из 4-х досок, немного пошире наших забайкальских, причем китайцы мастерски управлялись с ними. В нескольких верстах от переправы проехали деревни Чайдзу и Кайдзу (вероятно, Кайку иезуитских карт), после чего бросили Гань с ее деревушками и пошли ровною степью, посреди распаханных полей, до того возбуждая всеобщее любопытство, что жители бросают пашни и выбегают на дорогу, чтобы посмотреть на нас.
Выйдя на тот берег, мы пошли ровными местами, по которым, подмывая маленькие неровности, текут Гань и Нонни. Через 12 верст вышли, наконец, к Нонни, — реке шириною сажен в семьдесят, которая на правом берегу разливаетея, вероятно, версты на три, судя по набросанной гальке, или изменяет постепенно свое русло, подмывая крутой левый берег, на котором стоит г. Мэргэн.
Всё свободное население города высыпало на берег, даже женщины показывались в отдалении. К нам выезжал навстречу карбас с одним кормовым и одним боковым веслом. Странно, что китайцы находят в этом удобного? скажу только, что переправа при противном ветрен, несмотря на поощрительные крики чиновника с синим шариком, управлявшего кормовым веслом, продолжалась около двадцати пяти минут и снесло нас непомерно далеко. Карбас (одинаковой постройки с китайскими речными джонками), хотя, должно быть, и сидел довольно глубоко, но все-таки свободно подходил к берегам, шесты не доставали дна на середине реки. Вообще если Нонни везде такова, как мы видели ее в Мэргэне (в малую воду), то она может быть судоходна до Мэргэна, ниже которого еще увеличивается притоком Гани, тоже большой реки. Чем сильнее парусило карбас нашими двумя телегами, тем неутомимее работал на корме чиновник, и мы пристали, наконец, к берегу; вся толпа хлынула к нам и смяла бы нас, если бы полиция не избавила от труда самим проталкиваться. Не желая воспользоваться отведенною нам квартирою, мы разбили свою палатку и, приодевшись, отправились к амбаню, захвативши с собою несколько подарков: самовар с прибором, пуговицы и т.п.
Шесть или семь полицейских насело на наш экипаж, который, запряженный парою лошадей, быстро катился по городу. Мэргэн — небольшой город, втрое меньше Айгуна, в нем есть крепость, состоящая из двух частоколов, пространство между которыми наполнено земляным валом в 1½ саж. ширины и намного более сажени вышины. В наружном частоколе сделаны кремальеры, а время от времени бойницы, по-видимому, для орудий, которых, впрочем, я не видел ни одного. Амбань принял нас донельзя вежливо у вторых внутренних ворот и ввел в комнату, обвешанную атрибутами его власти — плетьми всех фасонов. Начались, конечно, угощенья; но, несмотря на любезности, начало не предвещало ничего хорошего. Прежде всего амбань рассказал нам, что в городе ничего нет — ни чаев, ни шелковых материй, и немного даб, затем есть съестные припасы и довольно вина. Мы объяснили, что и у нас товаров очень мало и надеемся найти на них покупателей. Наконец предложили подарки, но, несмотря на продолжительные уговаривания, амбань отказался от всех наотрез на том основании, что, только что познакомившись с нами, он в первый раз не может брать подарков. Наконец после продолжительных переговоров амбань объявил, что торговать он отнюдь не запрещает, но тут же смеясь что-то сказал своим подчиненным, из чего, впрочем, ясно следовало, что мы де им не запретим, но своим не позволим.
От амбаня мы поехали другою дорогою — торговою улицею, состоящею из двух рядов лавок и украшенною тремя деревянными резными воротами, которые теперь совершенно разваливаются и ради общественной безопасности их следовало бы окончательно убрать. Лавки бедны, но все-таки в каждой из них хватило бы материалу, чтобы скупить все наши товары. Мы попробовали купить кое-что, напр., ганзы для замены наших поломанных трубок, — но нигде ничего не продали, говоря, что «завтра будет торговля». Мы вернулись назад, тем более что показались чиновники от амбаня, ехавшие к нам для отдачи визита, так как «амбань человек больной и сам не может быть у вас». Мы приняли чиновников и угостили их, как могли, но пользы от их посещения, конечно, не было никакой. Усталые, утомленные от невыносимой жары, мы уж не трогались после этого, посылая только тунгусов для покупки чая, мяса и т.п., но безуспешно.
Народ до позднего вечера толпился у нашей палатки, и только хлысты полицейских удерживали любопытных от вторжения в самую палатку. К вечеру возле нашего табора появился другой — маньчжурский. Мы, конечно, сочли нужным обидеться этою любезностью и потребовали, чтобы сторожа удалились к самому городу и стали близь выхода главной улицы, так как это более соответствовало их номинальному назначению, — «охранять нас от худых людей». Желание наше исполнили после нескольких крупных переговоров.
5 июня. Нужно ли говорить, что когда на другой день мы выехали с товарами и, забравшись с позволения одного купца в его дом, разложили там товары, покупщиков являлось в изобилии. Но мы ничего не могли продать, благодаря распорядительности полиции, которая, заметив свою оплошность, уже в глазах наших, запрещала торговать и приказала даже унести принесенные дабы. Нужно ли говорить также о том, как теснился народ в лавку этого купца посмотреть на наши товары? Все это в порядке вещей. Но интересна нелепая отговорка, придуманная одним чиновником, приставленным к нам, — что торговля начнется, когда приедет сюда амбань. Конечно, амбань не приехал, и все наши ссылки на трактат оказались бесполезными перед людьми, которые, может быть, в жизнь свою не слыхали о каком бы то ни было договоре. Мы должны были вернуться, но решились на следующее: послали к амбаню одного казака с переводчиком, давши им 3 серебряных рубля с тем, чтобы положить деньги амбаню на стол и сказать, — пусть же он покупает нам мяса, буды и т.п., если уже запрещает торговать; за тем мы будем жаловаться своему генерал-губернатору, который напишет об этом в Пекин, а в Пекине разберут, имеет ли амбань право так нарушать трактаты. Демонстрация подействовала: тотчас же амбань послал одного чиновника с нашими парламентерами, и они купили несколько мелочей.
Не успели они еще вернуться, как явились посланные с подарками от амбаня, мясом, манчжурским спиртом, печеньями, не вонявшвми кунжутным маслом, и сладостями.
Казаки так озлились на маньчжурское чиновничество, что 3 часа продержали посланных, у которых, я думаю, горло пересохло от беспрестанных упрашиваний, — наконец были приняты подарки, но с оговоркою, что это делается только для того, чтобы не обидеть такое почтенное лицо, как амбань. Но тем не менее, все-таки мы донесем генерал-губернатору о притеснениях, сделанных нам. Луна светила уже, когда мы отпустили посланных, и как они благодарили нас за то, что мы приняли подарки.
6 июня. Утром послали амбаню несколько пустых подарков. Сперва он хотел принимать только спирт, и посланные едва-едва уговорили его принять несколько мелочей. Наши посланные, вернувшись, объявили, что амбань скоро сам к нам приедет.
Мы, конечно, не могли ждать от него таких любезностей, особенно после вчерашнего посольства; и тотчас же занялись приготовлениями для приема его и устройством походного угощения. Скоро показалось торжественное шествие: впереди ехал чиновник с синим шариком, за ним небольшой экипаж, запряженный белым ослом, а позади экипажа бежал мальчик с медным шариком и с подушкою в руках. Мы вьшли встречать амбаня, усадили его на почетном месте и угощали, чем могли. Посидевши у нас минут с двадцать, амбань уехал, приглашая ехать в город, чтобы торговать, и говоря, что никогда не было подобного запрещения, что во всей этой путанице виноват приставленный к нам чиновник. Потом нам говорили в народе, что чиновника за это разжалуют, — вероятно, за неуменье выполнить поручение своего начальства так, чтобы мы и не догадывались, в чем дело.
Часов около двенадцати, проводивши амбаня, мы, наконец, поехали торговать в отведенный нам пустой дом. Мэргэн город не торговый, а скорее проезжий, потому и товаров в нем очень мало. Всего-навсего оказалось в городе 8 торговых домов, заслуживающих это название; остальное — мелочные лавки, наполненные всякими нужными для китайца безделками, но бесполезными для нас; русские товары здесь уже знакомы торгующим, масса же народа знает их разве только по выставленным в лаввах, спичечницам. Впрочем, и в числе не торгующего класса есть люди, знакомые с русскныи продуктами, частию через Айгун, частию через Олочи; так например, я продавал часы, в которых не было секундной стрелки; казалось бы, не все ли равно китайцу, есть ли она или нет? Действительно, нашелся покупатель, который, когда я, перевирая китайский счет, запросил за них 25 даб (очень плохие, в 6–10 аршин длиною и низкого достоинства) давал мне за них уже 45. Когда сидевший около меня тунгус указал мне мою ошибку, то торг готов был состояться, как вдруг подошел один нихан (китаец), бывший в Айгуне, и показал тому, что на часах нет секундной стрелки, и что, следовательно, по ним нельзя узнавать время. Действительно, китайцу нужна игрушка, которою он мог бы похвастаться перед своими, а в самом деле не открывать же каждый раз 2 крышки, чтобы похвастать перед приятелем внутренностью часов, которая сама ходит.
Вообще Мэргэн едва ли имеет какую-нибудь важность для нашей торговли, гораздо важнее окрестные деревни, — богатые, хлебородные заселения, могущие снабжать нас пшеницей, гречей и овсом в огромных количествах. Они тем более важны, что соединены с Айгуном прекрасною дорогою, по которой постоянно движутся обозы с водкой и, вероятно, чаем для Благовещенска. В самом же Мэргэне мы, например, бедствовали без чая. Понадеявшись на то, что находимся в стране чаев, мы не запаслись им в достаточном количестве, а между тем в Мэргэне не нашли ни одного кирпича чая. Правда, покровительствуемые одним айгунским татарином, мы нашли черного чая, цин-ца, как его называл татарин. Действительно, на вид это было что-то в роде чая, но увы, горько было наше разочарование, когда мы попробовали пить его! Оказалось, что это не более, как полынь, и ее запах был до того отвратителен, что всех нас едва не стошнило. Потом пришлось «отшибать» запах поджаренною в масле будою. Торговля наша вообще не имела успеха: товары были рассчитаны на людей, которые в первый раз увидят европейские произведения и бросятся на мелочи, а вместо того в торговом классе мы имели людей, знающих толк в русских товарах и требовавших плиса и сукон лучшего достоинства. Что же до простого народа, то хотя из них и нашлись бы охотники купить наши мелочи, но этот класс так беден, что ему не на что было торговать. Остались чиновники, которые составляют значительную часть населения, но они тоже народ очень небогатый. Поэтому торговля наша состояла в обмене одной штуки плиса на дабы [52] и нескольких пачек мишуры на чашки [53], кроме того, продан 1 самовар и маленькие зеркала [54]. Купцы предлагали нам также шелк и несколько красок за непомерно дорогую цену; что же касается до сукон, то я имел с собою только по нескольку аршин синего, красного и зеленого сукна средних сортов. Купцы же требовали штуку синего сукна высших сортов. Серое и коричневое сукно с фабр. г. Хилковского приводило всех в восторг своею крепостью, но китайцы не носят подобных сукон. Если бы они были отделаны в виде драпа, то, мне кажется, тогда нашелся бы на них сбыт.
Выше я упоминал об одном татарине приезжем из Айгуна. Он обрадовался нам и потом постоянно сопутствовал, болтая по-русски. В Мэргэне есть несколько десятков татар, забравшихся сюда не знаю откуда. Например, наш друг был сын татарина, пришедшего, как он говорил, из Казани. В память о родине отец учил своего сына по-русски еще до прихода русских на Амур, и сын любил щегольнуть знанием русско-китайского языка, постоянно при каждой встрече повторяя свое неизменное «баращай», и мне никак не удалось приучить его говорить «здравствуй». При помощи нашего друга нам удалось купить муки (1½ пуда рубль мелким серебром), мяса (19 ченов, почти 24 ф. — 1 р. 15 коп. мелким серебром) и др. мелочи.
7 июня. Торговли не было никакой; вообще мне кажется, что торговля была разрешена только до известного времени; после 2 часов 6 июня мы уже ровно ничего не продали. Видя бесполезность дальнейшего пребывания в Мэргэне, мы в 4 часу собрались и выехали.
Город расположен версты на 2½ по левому берегу Нонии, немного повыше слияния с Ганом. Параллельно реке, в нескольких стах саженях от нее, идет торговая улица, обставленная лавками, далее параллельно ей, между рядов домов, напоминающих скорее деревню, чем город, — другая. В конце торговой улицы (по реке ниже ее) находится крепость. Выше города, в полуверсте от берега, кумирня, мимо которой проходит, направляясь к В.-Ю.-В., дорога в Айгун, поднимаясь и спускаясь по волнистой степи. В 1½ вер. от города находятся деревянные с надписью ворота, состоящие из 3 частей и поставленные вдоль дороги; около них через сухой овражек перекинут небольшой узкий мост, который, впрочем, минует ворота. На 8-й версте, на пологой покатости холмов, деревня домов в 30 или 40 [55], пашни которой разбросаны по окрестностям, причем разбросаны также хуторки из одного или двух домов. Затем дорога склоняется к В.-С.-В. и идет по пологим безлесным возвышениям в роде высокой степи. Грунт сперва большею частию чернозем, потом глиноватый. Пройдя около 16 верст, мы ночевали около одного хуторка из 4, 5 домов с неизбежною кумирнею.
8 июня. Сперва едем по волнистой местности, пологой к северу, между пашень, покрытых всходами до 3–4 вершков вышины. На 4-й версте проезжаем мимо двух невысоких сопок, имеющих издали определенную форму шатра. Причем, проехав вторую из них, мы увидели, что она имеет форму невысокого отрезного конуса. За ними широкая, грязноватая падь, и на 13-й версте деревня Симаду, состоящая почти из сотни домов и расположенная на берегу небольшой речки [56], через которую в большую воду, должно быть, не бывает бродов, судя по брошенной на берегу лодке. Заезжая во дворы, мы повсюду видели огромные запасы хлеба, до сих пор еще не обмолоченного; большею частию это пшеница, 4 рода проса, греча, овес и 2 родов фасоли (одна употребляется в пищу людьми, другая для свиней). Целые огромные амбары засыпаны пшеничною мукою и просами; мало того, несмотря на то, что, например, у одного богатого хозяина амбары занимают целую сторону большого двора, что за домами стоят скирды не обмолоченного еще хлеба, — все это не достаточно для помещения всех запасов, и греча ссыпана просто в сарае, где топчется коровами и поедается свиньями. Вероятно, только часть этого хлеба употребляется на месте, другая же часть, по-видимому, вывозится в виде водки, либо в виде хлеба, на Амур. От деревни идем по открытой степи, оставляя в стороне несколько небольших сопок в роде шатров, и затем начинаем подниматься на небольшой перевал, увенчанный высоким овоном, Отсюда открываются большая покатость и вид на расположенную внизу деревню. Тут вправо, в версте от дороги, на ровной плоскости, поднимается небольшая сопка, на которую достаточно взглянуть, чтобы убедиться в том, что это жерло погасшего вулкана. На плоской возвышенности с очень пологими скатами отчетливо возвышается конусообразное поднятие, с пустотою внутри и с прорывом на северной стороне. По полям всюду разбросаны громадные куски ноздреватой лавы темно-синеватого цвета, сверху покрытые легкою ржавчиною [57]. Куски этой лавы, имеющей, несмотря на пузыристость, очень большой удельный вес, до того громадны, что нужно было бы иметь 2, 3, 4 пары волов, чтобы своротить их. Теперь большая часть выделяется только верхними частями над поверхностью наносной почвы, в которую, по всей вероятности, они постепенно углубились, но очень ясно сохранилась дорожка из таких камней, идущая по покатости по направлению от прорыва в конусе к С.-В. Начинаясь саженях в 150 от конуса, она тянется почти до грязной речки, протекающей под деревней в 1½ верстах от конуса. Странно то, что углы кусков пузыристого базальта, из которых состоит эта дорожка, округлены, но ни возле них, ни под ними не видно ни гальки, ни песку, которые должны бы быть нанесены с ними. Только возле дорожки посреди голой равнины присоседились высокие кусты тальника [58]. Наши спутники: чиновник, божхо и еще несколько солдат, ехавших на службу в Айгун и присоединившихся к каравану на этой станции, помешали мне съездить внутрь кратера, так что я решился, подъехавши к этой дорожке и остановившись будто за другим делом, просто выломать кусок этой лавы. Все мои усилия были напрасны, — я оставил здесь одного тунгуса, как менее подозрительное лицо, которому, после долгих усилий, удалось выломать кусок этой лавы. Затем оставалось разузнать, есть ли это те Уюн-Холдонцзи, про которые говорят донесения местных властей, отысканные Проф. Васильевым и положение которых указано довольно сбивчиво — к Ю.-В. и к С.-З. от Мэргэна. На это я не могу дать ответа, хотя и полагаю, что едва ли. Имени речки мы не узнали; но у Малевнча деревня названа Сидегу, и весьма вероятно, что так же называется и речка. Что же касается до 9 холмов (Уюн-Холдонцзи), то хотя и есть тут несколько холмов в окрестности, но девяти я не мог насчитать. Наконец, весьма вероятно, что вулканическая область в Ильхури-алине занимает большое протяжение, судя по многим коническим вершинам, виденным нами в окрестностях и названных казаками «никанские шапочки» (по сходству с китайской летней шапкой), а также и по кускам лавы, найденным в других падях (на ночлеге 6 июня) и очевидно принесенных из верховьев речек.
Спустившись между двумя рядами пашень, мы должны были проехать грязный ручеек, забросанный теми же громадными кусками пузыристого базальта. После деревни снова поднимаемся на елань и, проехав по ней 7 вер., начинаем спускаться в широкую падь, где снова с С.-З. пришла другая дорога; отсюда мы вступаем в начало гор, образовавших узкую падь (немного шире полуверсты). В этой пади, направляющейся к В., течет речка, возле которой расположена деревня домов в 20 (Мерхэ у г. Малевича).
Между прочим маньчжурские власти не могут и тут не выказать своей распорядительности: в деревне Симаду, на привале, явился китаец с божхо и принес десятка два яиц —в подарок. Насилу уговорили мы его взять несколько медных монет, — и долго держал он их на ладони перед божхо, как будто оправдываясь в том, что принужден был принять их от русских. Затем вечером, заехавши в одну деревню, мы опять спросили яиц, — объясняясь, конечно, знаками. Нас поняли, но объявили, что нет их.
Мы обратились к нашему спутнику чиновнику, жалуясь на запрещение продавать и грозя жалобой. Принесли яйца, но запросили серебряный рубль за десяток. После, уже поздно вечером, явился в наш табор один китаец, и когда мы спросили чаю и яиц, принес нам какой-то травы, стебли которой похожи вкусом на морковь, и яиц, которые мы и купили за несколько грошей. Прошли всего около 38 верст.
9 июня. Едем сперва вверх по пади этой речки, совершенно плоской и обставленной то непрерывною вертикальною стеною гор, то отдельными группами каменистых возвышений, особняком стоящих на ровной плоскости пади. Переезд по этой долине, по которой в разные стороны видны деревушки, местами неудобен от грязей [59]. После этой долины идем на пологие хребты, и через 15 верст выходим в широкую котловину, версты в четыре шириною, составившуюся из двух падей с Ю.-З. и с В. Из восточной узкой пади выходит речка, на которой, на 20-й версте от ночлега, расположена большая деревня с почтовым станком [60]. Женщины, лишенные удовольствия видеть нас вблизи, выглядивают из-за щелей заборов, иногда только самые старые из них решаются выйти на улицу с ганзой в руках. Тут с большим трудом удалось нам купить немного буды, и то хозяин постарался поскорее сбыть нас с рук [61].
После привала за деревней мы идем по узкой пади этой речки, на которой стоит деревня. Холмы постепенно переходят в невысокие горы, заросшие высоким, толстым, чисто великорусским березником. Падь суживается, уклоны гор постепенно становятся круче и принуждают дорогу 3 раза переходить с одного берега речки на другой, минуя переездов под утесами. Это не всегда, впрочем, удается, и местами переезды трудны, так как под утесами наворочены камни. Наконец падь суживается до 150 саж., речка пропадает и на 15-й версте от деревни, дорога начинает подниматься в хребет посреди густого березника.
Когда мы поднялись по извилистой дороге на хребет, посреди густого леса внезапно представилась нам чистая полянка с кумирней, посвященной Гысыр-Хану; затем крутой спуск с хребта версты в полторы, — и мы вышли в падь какой-то речки, где и остановились на ночлег, пройдя сегодня около 40 верст. Обнажения показывают присутствие в этой цепи долеритов, диоритов, зеленокаменных порфиров, и преимущественно гранитов и сиенитов.
Во время сегодняшнего переезда почва в долине местами была из белой глины, местами из наносов позднейших образований, на горах растет большею частию крупный березник, дубняк почти исчезает. С приближением к хребту деревни и пашни исчезают, дорога становится каменистою и местами болотистою.
По дороге часто попадаются обозы, запряженные 5 лошадьми: одна из них идет между оглоблями, к которым прикрепляются крепкою упряжью с большими железными кольцами 3 и 4 лошади, увешанные 4-угольными железными колокольчиками. Они, конечно, не в состоянии удерживать повозки под гору, да и на ровном месте мало помогают коренной. Вероятно, главная их помощь бывает при подъеме в гору. Попавшиеся нам два обоза везли кипы бумаги, овчин и ханшину на больших двухколесных телегах с узким ходом и с толстою вертящеюся осью, которая смазывается каким-то растительным маслом. Колеса очень низки и толсты и окованы железом, которое удерживается двумя рядами прочных больших гвоздей. Вообще эти телеги резко отличаются от употребляемых в Хингане, сделанных очень легко и не прочно, на высоких колесах, с очень тонким ободом и множеством спиц, с широким ходом, на тонкой, в два дюйма, оси, ничем не смазывающейся. Конечно, на эти последние телеги не накладывается большего груза, — не более 10 пуд, между тем как цицигарские и айгунские телеги нагружаются большою тяжестью для 4 и 5 лошадей.
Между прочим, в деревне, пройденной нами сегодня утром (Сынджан), остались наши провожатые, сказавшие, что они едут на службу в Айгун; тут была последняя деревня мэргэнского ведомства, и далее поехал с нами уже просто солдат, скорее прислужник, чем провожатый, потому что он во все время пути находился погонщиком при табуне. На ночлеге, слезши с лошади и ставь на колено перед нашим караванным старшиной, он просил у него позволения ехать вперед к каким-то китайцам, стоявшим недалеко от нас. Оказалось, что наши прежние провожатые — чиновники очень худо исполняли свою роль, — они по своей медленности так долго останавливались на станках, где меняли лошадей и, вероятно, закусывали, что обыкновенно догоняли нас на полдороге и затем спешили ночевать на станок же, хотя бы мы много не доехали или проехали его. Таким образом, под носом у них можно было делать съемку.
10 июня. Идем по долине той речки, у которой мы ночевали. Долина не шире ¾ или 1 версты и окаймлена невысокими холмами, крутыми на северной стороне и пологими на южной, причем первые покрыты редким мелким лесом или даже и вовсе безлесны, между тем как вторые заросли густым березовым лесом. Холмы имеют здесь ту особенность, что выходят отдельными невысокими отрогами, оставляя между ними пологие скаты. Речка увеличивается притекающими с обеих сторон болотистыми ключами. Дорога идет то по превосходному лугу, то по каменистым россыпям под утесами [62].
На 14-й версте дорога эта входит в превосходный лес из вековых, ветвистых и широко-раскидистых тополей и снова переходит на левый берег речки, где из-за деревьев неожиданно выглянула рассыпанная в роще закрытая кустами деревушка домов в тридцать [63]. Тут вполне выказывается уход китайцев за деревьями, постоянно напоминающий нашу нерасчетливость, нашу страсть истреблять деревья. Здесь, например, за тополями так ухаживают, что некоторые из них даже обнесены деревянной загородкой. У кумирни, построенной в конце деревни и купающейся в зелени, из которой высоко торчат две искусственно выращенные ели, — собралось множество народа; нас, по-видимому, ждали, предлагали яиц, — мне кажется, тут было даже приготовлено для нас помещение, — но мы отказались от этого предложения и поехали далее среди огромных ив и чудно-хороших тополей. — После крутых отрогов, под которыми стояла деревня, вышла широкая падь с крошечным ручьем, которую мы переехали и в конце ее остановились на привале у одного ручья, под началом невысоких хребтов. После привала с места поднимаемся по песчано-глинистой дороге на пологий увал, минуя несколько конических каменистых бугров, поросших травою и кустарниками. На 5-й версте поднимаемся на пологий увал, заросший густым березником; мы бы и не подумали, что тут может быть какой-нибудь хребет, если бы не показался на площадке маяк, доказывающий, что эта возвышенность преобладает над остальными, — именно кумирня, вновь окрашенная, очень красивая, но небольшая.
Все кумирни, попадавшиеся нам на дороге, имели одинаковый характер. Они различались только размерами и мелочными подробностями, все они расположены на высших точках хребтов и время постройки их, вероятно, совпадает со временем вулканических явлений в Ильхури-алне, когда, по свидетельству рукописи, открытой Проф. Васильевым, была построена на хребте кумирня для умилостивления духов гор. Теперь еще сохранилось к ним большое уважение, и путешественники считают долгом при переходе через хребет приносить в жертву барана или бычка, смотря по состоянию. Во всех кумирнях широкий двор обнесен каменною или кирпичною стеною, через которую есть три прохода в главном фасаде и по одному в боковых. Главные ворота устроены в небольшом здании, в котором, по бокам ворот, стоят в стойлах с решетками два коня, — один каурый, другой белый. Их держат под уздцы две человеческие фигуры, одетые в короткую, не китайскую и не монгольскую, одежду. Идя далее из главных ворот, вы входите в главную кумирню, с тремя широкими дверями, но без окон, иногда с площадкою впереди, вымощенною камнем. В маленьких кумирнях сделан просто кирпичный пол под крышею, выступающею аршина на два. В более щеголеватых кумирнях устроена терраса с каменными перилами, поднятая над горизонтом на аршин и более. Тогда навес, доходящий до половины террасы, поддерживается красивыми каменными колоннами. В главной кумирне находится три фигуры, из которых средняя изображает Гысыр-Хана [64] или Куэн-ти, не знаю, только не Будду; около него стоят лук, стрелы, иногда и меч. Рядом с Гысыром с обеих сторон находятся две фигуры такой же величины, на таких же возвышениях, так же раззолоченные и раскрашенные. У боковых стен кумирни стоят по три идола, из которых один держит в руке какую-то 4-угольную дощечку, другой — большой меч, третий держит правую руку, сложенную как бы для двуперстного благословения, у четвертого надета веревка на шее и т.д. Тип этих фигур нисколько не похож на монгольский, — все они, напротив, сделаны с прямыми, круглыми глазами, носы большею частию круглые, даже приплюснутые. Цвет кожи у иных белый, у других бронзовый, у третьих, наконец, совершенно черный. За главною кумирнею находится другая, в которой три главные места занимают три фигуры, по-видимому, женские. Тунгусы говорят, что это жены Гысыра. По бокам средней фигуры находятся 4 изваяния поменьше, из которых два изображают стариков с длинными седыми бородами, в длинной черной одежде, отчасти напоминающей рисунки одежды наших отшельников. — По бокам других двух жен находится по два богатыря. Возле боковых стен стоять, как в главной кумирне, по три богатыря в разнообразных позах, сходные с расположенными в главной кумирне. В больших кумирнях бывает еще две маленькие квадратные постройки около второго здания (где находятся жены). В той, которая находится с правой стороны, стоят изображения трех старух; в левой — трех черных богатырей. Т.о., число всех изваяний, кроме Гысыра и его жен, доходит иногда до 27 и до 30. Нечего и говорить, что эти раскрашенные фигуры, сделанные больше роста человека и помещенные в темных зданиях, должны очень сильно действовать на воображение; наши тунгусы и некоторые казаки говорили, по крайней мере, что для них эти идолы кажутся совершенно живыми.
Все эти здания, вместе с зданием для служителей, обнесены крепкою каменною стеною; у боковых сторон ее находятся 2 башни с колоколами, которые имеют форму двух отрезных конусов, сложенных вершинами. Во время службы в них ударяют особого рода метелкой. Наконец, отличительная черта всех кумирен —это 2 ели, посаженные на дворе, которые выращиваются так, чтобы ветви их выходили правильной мутовкой и расстилались совершенно горизонтально. Это достигается тем, что на сучья молодого дерева накладывается тяжесть, а сучья подстригаются.
Затем от кумирни мы идем, то поднимаясь, то спускаясь, несколько верст по пологой елани, до крутого спуска, в несколько десятков сажен, после которого мы выехали в широкую падь с речкой и деревней домов в двадцать (Эльджана у г. Малевича). Тут встретились мы с огромным обозом из солдат и божхо, идущих на службу в Айгуне, — и нам пришлось несколько времени простоять в улице, не имея возможности разъехаться; нас окружили жители, должно быть имевшие уже сношения с русскими, потому что знают наше «минду», «шелоро» и друг. слова, которым считает нужным выучиться всякий приезжий на Амур, — как бы маньчжурским, и которые потом оказываются словами, которым мы же научили маньчжур.
За деревней в 2-х верстах пришлось переезжать одну очень грязную падь с разрушенною гатью, по которой переезд очень плох, — лошади едва не завязли по брюхо в невылазной черноземной грязи. Затем, оставляя одну дорогу по подгорью, неудобную по случаю грязи, идем другой дорогой, глубоко врезанной в отрог из красной глины, а затем по елани, поросшей превосходным березовым лесом, перемешанным с тополями обыкновенными и серебристыми. Круто спустившись с этой елани в низменный луг с ручьем, который принес из вершин хребта большие валуны лавы, темно-красной на поверхности, мы остановились на ночлег. Прошли 35 верст.
11 июня. Близость Айгуна так манит наших казаков, что во 2 часу, едва занялась заря, караванный старшина уже будил нас. Мы тронулись на этот раз уже по очень пологим скатам холмов, направленным к Ю.-В. и заросшим превосходным березником. Изредка пересечены они грязноватыми отпадками. На 16-й версте, на плоской вершине одного отрога, поместилась маленькая кумирня, вероятно, обозначающая высшую точку перевала через 3 параллельную цепь хребта. Вскоре съехавши в одну падь на 21-й версте от ночлега, вправо, сквозь падь, увидали Амур верстах в 15–20. После того мы снова поднялись на хобот отрога, направляющегося к С.-В., по вершине которого идем около 9 верст. Влево нам представился вид, напоминающий тот, который представляется при приближении к Мэргэну. Верстах в семи видны горы, ближе широкая падь с речкой; за ними проглядывает другая падь, почти параллельная первой, которая представляет яркие обнажения красного песчаника, а далее крупного белого песка. — Там и сям в этих двух падях мелькают деревни, вправо идут крутые спуски песчаных яров, прорезанные узкими отпадками; которые соединяются в общую падь, идущую к С.-В. Дорога, глубоко врезанная в яры и подмытая дождями, следует по изгибам хобота хребта. Внимательность китайцев к путешественникам выказалась тут во всей силе: на высшей точке отрога против овона на полпути от одной воды до другой вырыт колодезь для обозов, которым трудно было бы разом пройти это расстояние. Хотя из этого ясно было видно, что мы не скоро найдем воду, но, зная, что трудно будет поить наших непривычных лошадей из корыта, мы пошли дальше. Пройдя 9 верст, мы стали спускаться по крутому спуску, врытому в песчаных холмах (под двумя огромными скалами, нависшими над песчаной дорогой), а потом по узкой подушке в широкую падь. Влево от дороги, идущей среди цветущих кустов шиповника, осталось кладбище под тенью высоких ив и тополей, а с выходом в широкую падь показались разбросанные во все стороны деревни и хутора, пашни которых занимают большую часть плоской пади, посреди стоячих озерков и высокой густой травы. Пройдя поперек пади 3 версты мимо последней деревин, насилу отыскали в кустах тальника речку (Ганзу у г. Малевича), текущую к С.-З., и остановились у берегов ее, пройдя 35 верст. До Айгуна оставалось всего 14 верст [65], и близость города выказалось, в постоянном проезде по дороге. (Между прочим, проходила одна маньчжурка и первое ее обращенье ко мне было «платки есть купи»?)
Отсюда, сказавшись больным, весь завязанный, я залег в болок повозки, чтобы в Айгуне не быть принятым за официальное лицо, так как в прошлом году я исходил значительную часть города в офицерском платье. Высматривая местность из болока нашей 4-колесной телеги, я видел только, что мы ехали по ровной поляне, сперва усеянной кустами, а потом совершенно голой. Только вблизи Айгуна показалась роща из берез и сосен, в первый раз показавшихся на всем нашем пути. Мы въехали в город; долго пришлось пространствовать по его узким улицам, среди частоколов, до верха закрывающих дома. Видя эти мазанки, эти высокие заборы, плотные затворы, грязь в переулках, охотно посещаемую свиньями, скот на улицах, я переносился мысленно в любой из уездных городов средней полосы России, изредка только впечатление нарушалось конической соломенной шляпой китайского солдата или полицейского.
Объехавши крепость и насквозь проехавши город, мы стали табором на самом берегу Амура повыше города. Амур решительно привел в восторг потомков прежних казаков; при виде неподдельного восторга казаков, при виде этой громадной реки с ее плодородием в этих местах, понятно становится, что влекло сюда забайкальца с его сумрачной Шилки на это любое ему приволье.
Не теряя времени, наш караванный старшина отправился к амбаню, но его приняли только чиновники помельче в ямуне, а вслед за тем приехали к нам. Тут, охая и завязанный весь повязками, лежал я в ожидании лодки, которая не замедлила явиться… Китайцам не хотелось; чтобы со мной «случилось что-нибудь» на их земле, — и поздно вечером я сел в лодку, чтобы переехать болеть на нашу сторону. Луна взошла, Айгун улегся спать, пока мы отыскивали Неожиданный станок в протоке, — из спавшего города долетал только звук бубна шамана, да звон каких-то тарелок или колоколов, в которые били ночные сторожа.
Первые сведения, дошедшие до нас о Сунгари, относятся к XVII веку, когда партии наших казаков бродили по Амуру.
Замечательно, впрочем, то, какою дорогою ценою доставались нам эти сведения. В то время, когда наши казаки бродят по всему Амуру, несколько раз поднимаются по нем, грабят даурские и тунгусские селения, собирают ясак с подвластных Китаю народов и десятками сороков шлют соболей в Якутск, оттуда в Москву, — мало того, когда они уже крепкой ногой стоят на Амуре, строят остроги, распахивают землю, — в это самое время всякая попытка проникнуть на Сунгари жестоко наказывается, и русская речь ни разу не раздается дальше, как на несколько дней пути от устья.
Факт объясняется сам собою. Сунгари и земли, лежащие к Ю.-В. от нее, не могли не затрагивать за живое маньчжурскую династию, уже царствовавшую тогда в Китае. Доныне маньчжурские императоры считают своею родиною места, занятые в XVII веке Илань-Хала-дацзы — жителями трех семейств, — к югу от теперешнего Илань-Халай-хотон (Сянь-Сина) и ясно, что за эти места они стояли крепче, чем за далекий Амур, и неприступность своей лесистой, дикой родины маньчжур охранял не на шутку, забывая даже внедавшуюся и тогда уже лень, может быть, и трусость. На Сунгари собиралась армия, закипал военный дух отцов, и русские шайки скоро должны были отказаться от надежды когда-либо проникнуть на широкую заманчивую реку. Первые сведения о Шингале (Сунгари) относятся к 1643 г., когда Поярков, проплывая мимо устья, рассказывал, что по Шунгалу сидят шунгалы, а выше мугалы кочевые скотские [66], но тем он и ограничился. Тогда ему было не до Сунгари, и он проплыл мимо.
Также прошел мимо устья и Хабаров в 1651 г., упоминая только в нескольких словах о гогулях и дучерах — обитателях ее устья, занимавшихся тогда, как и теперь, преимущественно рыбной ловлей. Затем, спустившись немного, он зимовал вблизи устья.
Но Маньчжурия вскоре заявила себя, и в следующем же году в марте на Хабарова, сидевшего в острожке немного ниже устья Сунгари, напала армия из 2020 людей, приехавших на лошадях с 6 железными пушками, 30 фузеями и проч., из Ньюлгуты (Нингуты). Тогда казаки от пленных получили несколько сведений о Сунгари, только перепутали все названия. Так, Хурха названа ими Гура, Мукдэнь — Мовгэн и т.д. [67] В том же году, в апреле Хабарову пришлось встретить маньчжурские силы на устье Сунгари. Когда он, бросив Оханский город, шел вверх на дощаниках, тогда вблизи устья ее он узнал, что тут ждет его 6000-ная армия из маньчжур и дучеров. Но, по-видимому, цель их была не словить, не истребить казаков, что было бы не особенно трудно, а только воспрепятствовать высадке, плаванью по Сунгари, и русские благополучно прошли мимо шеститысячной армии.
В сентябре 1653 г. Степанов решился подняться по Сунгари. Тут нашел он богатые запасы продовольствия, давшие ему возможность безбедно прозимовать вблизи устья между дуче-рами. Но к весне следующего года в Маньчжурии закипала, видно, деятельность, и Степанову пришлось выдержать в своем городке бой, к счастию, удачно кончившейся для русских. Немудрено, что, наслышавшись за зиму рассказов о пресловутой реке, он с первой же весной двинулся по Сунгари. Но и на этот раз недалеко прошел он: 20 мая казаки вошли в Сунгари и поднимались вверх; три дня удалось им идти на парусах, но 6 июня встретилась маньчжурская флотилия с армией в 3000 человек; завязался бой, и Степанов, терпевший недостаток в порохе и свинце, должен был вернуться [68].
Вероятно, и провизии нашел он не очень много, так как после первой его реквизиции на Сунгари селения опустели и жители отогнаны на Хурху, так что поход Степанова на Сунгари въ1656 г. был совершенно бесполезен: казаки не нашли ни жителей, ни богатых запасов, как прежде. Но не одним голодом хотели маньчжуры выживать русские шайки, и, как оказалось впоследствии, на устье Сунгари послано было 3000 войска на 3 года с тем, чтобы не пускать русских на эту реку. На ходу это войско увеличилось еще 2 тысячами из туземцев и составило, таким образом, значительную армию. Действительно, вскоре, в 1656 г., на устье Сунгари найдены были кровавые свидетельства защиты маньчжурами их родины. Тут наткнулся Степанов на остатки шайки Сорокина. Только сожжённые дощаники и тела убитых свидетельствовали о том, что русские пытались тут пробраться. Но этим не кончились наши жертвы: прошло два года, и Степанов, спускавшийся в 1658 г. вниз по Амуру с 300 челов., встретил невдалеке от устья Сунгари флотилию из 45 маньчжурских лодок с пушками. В самом начале битвы часть казаков разбежалась, 270 человек убито или взято в плен, только 47 человек спаслись. Сам Степанов погиб, 50 сороков соболей достались в руки маньчжур. Наконец, стоит ли еще упоминать о посольстве Милованова и Захарова к богдойскому царю? Сведений от них не получено никаких.
Как видно из предыдущего, желание исследовать Сунгари стоило нам дорого; сведений же о ней не добыто почти никаких, разве что река большая, судоходная, да в верховьях очень богатая. В таком виде оставались наши познания о Сунгари до позднейших времен, когда снова слухи о богатствах Сунгари начали раздражать умы русских, уже поселившихся на Амуре.
Несравненно большее количество сведений о Сунгари дошло до нас с запада. Уже в начале XVIII века, с изданием в свет трудов католических миссионеров, мы могли кое-что узнать о Сунгари. Так, Дю-Гальд [69] уже знакомит нас с гиринским воеводством и называет города, находящееся в нем (некоторые из них те же, что и теперь); но в его время бассейн Сунгари был очень мало заселен, тут насчитывает он всего 4 города, но прибавляет, что приняты меры к заселению страны ссыльными. Он говорит о величине урожаев проса и май-семи, отсутствии риса и пшеницы, о том, что жители имеют хороший рабочий скот, говорит о рыбокожих жителях, питающихся и одевающихся продуктами рыбной ловли и т.д. Кроме того, он уже знакомит нас с маньчжурским языком и с маньчжурами.
Что до реки, то «достоверно одно, — говорит он, что во всех землях, занятых маньчжурами, нет ни одной реки, которую можно было бы сравнивать с Сунгари-ула. Она везде широка и глубока, везде судоходна и обильна, отнюдь не опасна и не слишком быстра, даже при слиянии с Сахалян-ула, как мы в том убедились на месте» [70]. Наконец, на карте Жербильона по съемкам иезуитов Сунгари нанесена довольно верно.
Но еще полнее сведения получены нами от католических миссионеров с того времени, когда основан особый маньчжурский викариат (1838); так, уже в 1844 году был послан корейский христианин Кимай-Ким на северную границу Кореи, и в проезд через гиринскую провинцию он был в Гирине и сообщает о нем и его окрестностях много интересных сведений. Он определяет цифру населения Гирина до 150 000 маньчжур и преимущественно китайцев, говорит об его торговле и т.п. и затем направляется в Нингуту. Особенною живостью и интересом отличается его описание пустынь, прилежащих к Нингуте, образа жизни бездомных бродяг, избравших Сунгари и Уссури главным местопребыванием. Интересующиеся этим предметом найдут его в дополнениях г. Семенова к переводу «Азии» Риттера [71]. В следующем (1845) году миссионер Де-ла-Брюньер предпринял большое путешествие в сев. Маньчжурию, и из письма его с берегов Уссури мы могли почерпнуть много сведений о Сунгари и ее бассейне [72].
Он определяет положение, описывает город с его густонаселенными окрестностями, затем громадную низменность, которая (по его предположениям) тянется вплоть до Восточного океана — низменность, прорезанную единственною тропинкою из Аже-хэ в Сянь-Син, заросшую громадною, жесткою травою в рост человека, изрезанною речками, местами болотистую и грязную и окаймленную горами, покрытыми дубами, ильмами и хвойными лесами. Затем он картинно описывает то невообразимое количество комаров, ос и оводов, которые впоследствии облепляли и нас на Сунгари и были встречены нашими переселенцами на Амуре и Уссури. Описание Сянь-Сина с его мощеною деревом главною улицею, гольдскою ярмаркою в начале августа и т.п., как нельзя более верно и довольно полно.
В то время Сянь-Син был последним маньчжурским постом на Сунгари; теперь, как видно будет ниже, мы встречали много постов ниже Сянь-Сина. От этого последнего города Де-ла-Брюньер дошел до Сусу, одного из главных поселений гольдов на Сунгари, подарил нас коротким, но прекрасным описанием жизни гольдов, страшных поборов, которым подвергают их маньчжурские чиновники и простирающихся до требования суммы около 500 р. с 14 несчастных гольдских семейств, и т.д. [73] Вернувшись в Сянь-Син, он направился к Уссури, в 14 дней после неимоверно трудного переезда (в начале сентября) дошел до Уссури и там провел зиму среди гольдов. С весной Де-ла-Брюньер один (оба христианина китайца оставили его) отправился в лодке к Амуру, с намерением спуститься до устья, но в 1846 году убит недалеко от устья Уссури. Смерть Де-ла-Брюньера вызвала новые исследования; так, были посланы для разыскивания его сперва (в 1848 г.) два туземца, а потом миссионер Вено. Первые проникли только до Сянь-Сина, но последний проехал из Аже-хе в Сянь-Син, сообщая, впрочем, немного сведений: о расстоянии этих городов [74], о военных маньчжурских постах и только. Пробравшись ночью через Сянь-Син, он направился на Уссури, из боязни быть остановленным на военном посте у устья Сунгари [75].
Кроме того, г. Семенов напечатал извлечение из одной рукописи, переведенной проф. Васильевым и заключающей в себе любопытные известия о Нингуте и южной Маньчжурии по описанию ссыльного китайца У-чэня. Кроме географических и топографических сведений об окрестностях Нингуты, он приводит много очень интересных подробностей об обычаях и образе жизни местных жителей, которые, конечно, могли быть собраны только человеком, долго жившим на месте и знавшим язык страны. Кроме того, у У-чэня есть довольно подробный маршрут от Нингуты до Гирина и далее до китайской границы [76]. Все эти сведения, превосходно обработанные г. Семеновым, вошли в виде дополнения к «Землеведению Азии» Риттера и дают довольно полное понятие о характере страны вблизи берегов р. Сунгари и ее южных притоков.
Наконец, из новейших путешествий по Сунгари упомянем поездку графа Муравьева в 1858 году, простиравшуюся, впрочем, только верст на 25, затем в 1861 году поездку г. Максимовича, который не дошел, впрочем, до Сянь-Синя и, наконец, г. Чеботарева, ездившего на Сунгари по коммерческим делам и убитого в Сянь-Сине.
Мы убеждены, что лица, знакомые с вышеупомянутыми источниками, будут удивлены, при чтении нашего путевого журнала, недостаточностью сообщаемых нами сведений. В оправдание мы можем, впрочем, сказать только то, что так как экспедиция имела не научное назначение, то поездка наша зависела от других требований, и мы принуждены были быстро подняться по Сунгари на 1100 верст и так же быстро спуститься, так что мы сделали эти 2200 верст в течение месяца. При этом значительная часть времени необходимо должна была уйти на чрезвычайно медленное передвижение в низовьях по неизвестности извилистого фарватера и мелководью, встреченному нами в начале плавания. Наконец, как видно будет далее, мы принуждены были останавливаться не там, где было бы интересно остановиться, а там, гдв застигал нас закат солнца и быстро следующая за ним темнота. Таким образом, на берегу мы были не более десятка раз и описывали берега большею частию с парохода.
21 июля 1864 года в 5 часу вечера входили мы на 40-сильном пароходе «Уссури» в устье Сунгари крайнею восточною ее протокою.
Пароход вел за собою баржу с грузом с лишком 5000 пуд каменного угля и с 25 челов. линейных солдат; баржа сидела около 3½, фут., пароход 3 ф.
Поездка наша имела целью завязать прямые сношения с гиринским цзянь-цзюнем о разных пограничных делах и, главным образом, заявить китайцам наше право плавания на р. Сунгари, предоставленное нам еще айгунским трактатом, право, которым до настоящего времени мы еще не воспользовались. В то же время предполагалось составить глазомерную карту этой реки и определить несколько астрономических пунктов, для чего при экспедиции находился штабс-капитан Усольцев, снабженный писторовым кругом и одним хронометром [77]. Вообще имелось в виду исследовать годность реки для плавания и разузнать о производительных силах страны; так как от маньчжур доходили слухи о необыкновенной дешевизне скота в верховьях Сунгари, в окрестностях Гирина.
Мы имели перед собою совершенно незнакомую реку, по слухам судоходную до Гирина, — должны были, следовательно, подняться на 1100 вер., затем пробыть несколько времени в Гирине для дипломатических переговоров и спуститься так, чтобы пароход успел дойти на зимовку в Николаевск или Сретенск. Времени же оставалось очень немного, и от этого недостатка времени произошла неполнота собранных нами сведений и невозможность чего бы то ни было добиться в Гирине, так как главное, при всяких сношениях с китайцами, — время и время, — известна китайская медленность и страсть оттягивать всё.
Итак, мы входили в устье Сунгари. Началось движение на караульном посту, — к нам выехала лодка, которая, под видом продажи нескольких белок и двух ободранных соболей, расспрашивала нас, идем ли мы по Сунгари, где давно уже нас ждали, далеко ли пойдем и т.п.
С первого поста, расположенного на слиянии Сунгари с Амуром, выехала лодка с одним чиновником и, получив ответ, что едут русские чиновники, отправилась назад.
При устье, река разбилась на множество проток среди наносных островов, поросших по краям тальником; ударяясь в крутой, глинисто-песчаный правый берег, она постоянно подмывает его, нанося в Амур (за поворотом) большую косу. Кое-где на этом правом берегу видны березовые и дубовые рощицы, густая трава и разбросано несколько гольдских юрт и частые караулы [78]. В один из них мы выслали заявить о себе; конечно, тут всячески старались отговорить нас от плавания по Сунгари, так как вода очень мала; но мы пошли дальше.
Протока, которою мы входили, была не шире 450 саж. и было место, где мы встретили глубину 8 фут. (при очень низкой воде). За караулом же открылась широкая прямая река, не уже 1½ вер., с множеством проток, частию узких, вьющихся и довольно глубоких, большею же частию совершенно сухих. Оба берега наносные и совершенно пологие. Прошли от устья 13 верст.
22 июля. Берегов собственно не видно: во все стороны тянутся только наносы, изрезанные протоками. В большую воду они затапливаются, и тогда устье Сунгари превращается в громадное озеро. — Зато там, где выдается местечко повыше, попадаются где дом, где два, а иногда и деревушка [79]. Река становится шире и шире, глубина — мельче, фарватер извилистее; он переходит с одного берега на другой и так как очень трудно угадать, где совершается этот переход, то мы беспрестанно встречаем малую глубину и должны возвращаться и бросаться в сторону. Не описывая всех приключений нашего плавания, скажу, что с 10 часов утра до 8 вечера мы едва ли подвинулись на 9 вер. и ночевали всего в 12 вер. от вчерашнего ночлега. Перед собою мы имели бар, где поперек всей реки (1½ вер.) приходилось не более 4 ф. и то 4-футовая глубина нашлась в борозде, в несколько десятков сажень шириною. На мелях мы сидели раз десяток, и всякий раз команде приходилось слезать в воду, мокнуть и не иметь возможности обсушиться, так как шел дождь. Но все-таки снимались без особого труда, — ни разу еще не пришлось огласить сунгарийских вод «дубинушкою».
23 июля. Во все стороны видны громадные массы воды, усеянные множеством островов, берега всё те же, — наносы илу и песку, вдали же только невысокие холмы, — разветвления отрогов гор, поросших лиственным лесом; кое-где попадаются юрты из хворосту. Только на 45 вер. показалась гольдская деревня Бутхи, домов в тридцать, лежащая за густыми кустами тальника, а далее еще деревушка Халхами на высоком берегу, отделенном от реки низким поемным лугом.
Затем фарватер опять становится хуже и идет перекатами. Например, на фут-штоке проносит, но сейчас же после 11 ф. — 6, 3, пароход проскакивает и идет опять на глубине 12 ф. и более, а баржа сидит. Иногда дело выходит очень опасным, и только благодаря чрезвычайному хладнокровию и уменью капитана ловко маневрировать пароходом с баржею обязаны мы тем, что счастливо обходили эти мели, нужно было видеть, какие маневры приходилось делать с пароходом и баржею посреди мелей в 1½ саженях от берега. Скучно было бы перечислять все остановки, скажу только, что от дер. Халхами (которую проходили около 2 ч.) ушли только 5 верст, когда в 5½ часов должны были окончательно бросить якорь и послать шлюпку с топографом на промер. Она вернулась только в 7½ час. и объявила, что выхода впереди нет, но что она дошла до соединения 3 проток, из которых каждая шире Амура, и протока, идущая под правым берегом, по-видимому, самая большая и глубокая. — Нечего было делать, — пришлось возвращаться. Через 5 минут мы уже шли назад, а через 15 сидели на мели, впрочем, все-таки успели сегодня сняться и спуститься вниз 5 вер. до дер. Халхами, где протока, на которой мы стоим, достигает ширины около версты и дает разветвление в 200 саж., кроме других мелких проток. Кругом нас мели, состоящие исключительно из мелкого песку. Пройдя по мели около версты, я не нашел ни одного камня.
Прошли мы, впрочем, 65 вер. вверх и 5 вер. вниз.
24 июля. Продолжаем спускаться еще 5 верст, пока не вошли в то, что считаем главным руслом, шириною около 400–540 саж., и верст 10 прошли довольно хорошо средним ходом между мелей, гольдских заездков и островов. Но тут на высоте, соответствующей той, где мы вчера не могли пробраться, опять подошли к мелям, много раз становились на мели пароход и баржа, и наконец, кончалось тем, что отдавали якорь и посылали шлюпку на промер.
Шлюпка возвращалась и привозила известие, что есть борозде в 3½, 3¾, 4½, 5½ ф., предстояло пробиться через нее, но, дойдя до этого места, мы снова сидели на мели, снимались, наконец, и опять уходили назад. — Кончилось тем, что, когда в 8 час. бросили якорь, оказалось, что с утра подвинулись мы вверх на 16 верст, т.е., вычитая то, что мы прошли вчера другой протокой, сегодня поднялись только на 5 верст.
Между прочим, вот обращик того, как мы шли сегодня после того, как начали подниматься. На 2 версте пароход сел на мель. Через ¼ часа снялись и пошли дальше. Так шли мы до 8 часов, когда сели на мель, выскочив, при среднем ходе, с 11 ф. на 3 ф. Снялись и долго бросались во все стороны, надеясь найти выход, но его не было, и пришлось вернуться около ¾ вер. Тогда подошли вплотную к правому берегу и шли в 3 саж. от него. Но через несколько сот саженей снова подошли к мелям и не могли пробиться дальше. Пришлось бросить якорь и послать шлюпку на промер. И вот мы сидим в нескольких саженях от берега, не имея возможности подойти к нему настолько близко, чтобы можно было бросить сходни. Имея всего одну шлюпку, лишенные, следовательно, возможности съехать на берег, мы готовы были бы с парохода изучать растительность, но увы, она закрыта от нас кустами тальников, которые лепятся вдоль реки и мы принуждены больше заниматься нашею пароходною жизнью, чем сунгарийскою флорою.
В 9 час. 40 мин. утра шлюпка вернулась и мы пошли дальше, перейдя под другой берег, но через 10 мин. уже сидели на мели; снялись, впрочем, после легонького столкновения с баржею, безвредного для обоих судов, но весьма не полезного, я думаю, для нашего единственного хронометра, — и вскоре бросили якорь, отправивши вперед шлюпку. Следя за нею, как она бросается во все стороны, мы мало видели утешительного. Впрочем, в 11 ч. 25 мин., когда шлюпка вернулась, мы пошли дальше, но через 20 мин. сидели на этот раз довольно прочно. Полчаса раздавалась «дубинушка» сперва около парохода, потом около баржи, пока удалось сняться. Так как шлюпка с трудом выгребала против течения, то, оставивши баржу, мы пошли искать выхода на пароходе, но после ¼ часа бесплодных розысков послали шлюпку с топографом на промер. Четыре с лишком часа пришлось нам простоять, любуясь скучными, поросшими тальником берегами, когда, наконец, вернулась шлюпка с измученными людьми и с приятною вестью, что в правой протоке есть проход в 3½, 4 и 5 ф.
В 4 часа 55 мин. мы снова пустились в путь; пароход прошел бар узкою бороздою, но баржа рыскнула в сторону, пароход не слушался таким образом руля и оба крепко засели на мель (в 5 ч. 5 мин.). До 6 ч. 45 мин. билась команда, сталкивая с мели и пароход, и баржу. К вечеру, впрочем, и то, и другое было на ходу.
Пользуясь тем, что сегодня довольно рано стали на якорь, мы в первый раз съехали на берег. Весь луг зарос высокою, жесткою травою, носящею следы ила. Далее, верстах в двух от реки, мы нашли рощицу из дубков, — берез почти не видно. Растительность напоминает растительность амурских островов; дуб же довольно дряблый. Тут, пользуясь часом, остававшимся до тех пор, пока стемнеет, доктор Конради, штабс-капитан Усольцев и я, — собрали несколько образцов растительности, конечно, забирая всякий вид, казавшейся нам редким на Амуре. К счастью, у г. Усольцева была припасена сотня листов пропускной бумаги, — запас, который нам удалось пополнить покупкою ее в Сянь-Сине и Гирине.
25 июля. С утра шлюпка пошла на промеры, конечно, недалеко, потому что подниматься против течения приходилось очень медленно. По ее указаниям мы прошли две версты, после чего сели на мель. В 9 вер. от вчерашнего ночлега мы уже думали совсем засесть, когда шлюпка вернулась, не найдя выхода. Тогда поехал сотник Васильев и, после четырехчасовых поисков, ему удалось, наконец, найти проход в 4 ф.
Мы прошли бар по его указаниям и выбрались на более удобные места. Вдали на правом берегу виднеются низкие отроги гор, напоминающее характером растительности горы До-уссэ-Алина (малого Хингана) на Амуре. Мы радовались уже и первым отрогам гор, и синевшимся впереди нас холмам, видя в этом предвестников более определенного русла и скорого избавления от мелей, но к вечеру русло опять стало разбиваться на несколько мелких проток, и мы опять засели на мель. Баржа так разошлась, что вытащила пароход на 1½ ф. в носу. Перекат был так крут, что под кормою было 9½ фут., под колесами 2½ фут., а в носу же 1½ фут. при длине парохода не более 80 ф. — Прошли 23 вер.
26 июля. Сегодня идем немного лучше, так как фарватер несколько удобнее и реже попадаются перекаты, к тому же капитан взял баржу с боку, отчего, при крутых, неизбежных при таком фарватере, поворотах, она не рыскает в сторону, не садится на мель и не грозит, как прежде, всякий раз, когда пароход приткнется к мели, проломить ему бок или переломать колеса. Но берега так же однообразны, как и прежде, всюду луга, заливаемые водою, поросшие гигантскою травою, местами покрытою илом. Ширина того русла, по которому мы идем, изменяется от версты до полуторы, а вправо и влево остались большие протоки и несколько маленьких. Сегодня только два раза утром приткнулись к мели и два раза посылали шлюпку на промеры.
На 29 вер. проходили около небольшой гольдской деревни, домов в 15, близь устья реки Халхан-бира. Видя много народа на берегу, мы остановились; подъехали лодки с соболями, которых отдавали за 3 серебряных рубля; но их не купили. Соболи эти совершенно схожи с уссурийскими и, вероятно, добываются из хребта, отделяющего систему Сунгари от системы Уссури. Понятно, с каким интересом мы стали расспрашивать гольдов, сколько до Сянь-Сина, какова река и т.п. Вести были все утешительные: «от устья прошли вы 300 ли [80] (160 вер.), а до Сянь-Сина осталось еще около 370 ли (около 180 вер.), только одно худое место осталось, а там пойдет хорошо». Вскоре попалась лодка с чиновником, которая пристала к пароходу. Конечно, чиновник (высланный из Сянь-Сина при первом известии о том, что пароход вошел в Сунгари) попробовал уверять нас, что мы не имеем права ходить по Сунгари, просил обождать, пока пошлют спросить позволения у своего государя и т.п., но мы подняли якорь и от гольдов на лодке узнали, что если идти хорошо, то не более 3 дней пройдем до Сянь-Сина, и действительно, пошли мы хорошо, сегодня прошли 55 вер. и остановились вблизи одной деревушки в 40 ли от Халхан-бира. Вечером, покуда можно было еще что-нибудь различить, мы съехали на берег, в надежде собрать какие-нибудь обращики сунгарийской флоры, но оказалось, что можно было попасть только на остров с очень бедною растительностью по песчаной косе, которая по краям заросла густым тальником; мы захватили, впрочем, большую часть образцов этой жалкой флоры.
27 июля. Всё задерживает нас сегодня: до 5 часов утра пришлось простоять из-за чистки цилиндров, которые засорились от мутной сунгарийской воды; потом, отойдя немного, опять попали на мелкое место и, отступая задним ходом, погнули руль на барже, причем рулем вышибло несколько заклепок из железных листов. Пришлось чиниться, что задержало нас до половины первого. Впрочем, мы воспользовалась этим временем, чтобы собрать несколько растений на берегу.
Верстах в 4 от ночлега (175 от устья) попалась нам деревня, домов в двадцать, по-видимому, гольдская (Сусу?) Народ с истинно китайским равнодушием, покуривая трубки, посматривает на наш пароход. Только мальчишки бегут по берегу, чтобы хотя еще несколько минут посмотреть на диковинку и криками заявить свой восторг.
Река становится оживленнее, сегодня попалось более десятка больших лодок под парусами, идущих, вероятно, из Сянь-Сина с мешками хлеба, сундуками, пенькой и т.п. [81] Только к вечеру стало появляться какое-нибудь разнообразие; зубчатые (с вертикальными зубцами) хребты, видневшиеся прежде на правом берегу верстах в 30 от нас, теперь иногда своими отрогами, напоминающими Доуссэ-Алин, подходят иногда к самой реке; даже на левом берегу показываются отроги гор, и река стала несравненно лучше. Правда, есть и острова и протоки, но по крайней мере в главном русле, шириною не менее версты, мы не находили менее 8 фут. Прошли 50 верст.
28 июля. Утром подъехала к нам лодка с маньчжурскими чиновниками. Конечно, они повторяли ту же песню, что мы не имеем права ходить по Сунгари и т.п. Их приняли на пароход, предлагая довезти до Сянь-Сина, угощали их по возможности и расспрашивали обо всем.
Между прочим, мы узнали названия нескольких деревень, узнали, что от Сянь-Сина до Гирина можно, при китайской езде, доехать на телегах в 10 дней, верхом в восемь, что на пути содержатся станки и по 40–50 лошадей на каждом станке (по 25–30, говорил впоследствии один миссионер). Лодка, на которой приехали чиновники, была обыкновенная гольдская, но очень ходкая, с красивыми резными веслами, покрытая русскими коврами и шкурами медведей и барсуков. Русские товары мы видели также у чиновников, так например, все аппараты для курения опиума складываются в сак-вояж русской работы, кроме того на поясе висели русские кошели старинной работы. Деревни попадаются гораздо чаще, на каждой версте или полуверсте по одному, по два домика, кроме того мы проехали 4 больших деревни [82], между ними от одной к другой скачут верховые.
Горы правого берега, названные маньчжурами Хонго, тянутся зубчатыми хребтами с большими каменными острыми рубцами и каменными россыпями; горы эти большею частно безлесны, и только в долинах по руслам ручьев, образующихся во время дождей, видны кустарники. Затем мы прошли еще мимо двух деревушек Цынза и Ушуту. Всё это, как говорят наши спутники, гольды или китайцы, поселенные здесь недавно, при появлении русских на Амуре, — из боязни, чтобы мы не сказали, что эти места не заселены и не взяли их.
На ночлеге мы стали около одной китайской фермы, где расстались с чиновниками и купили несколько провизии — овощей, кур, уток и т.п. Ферма состоит из двух больших домов, конюшен и амбаров. В домах мы застали, за большими длинными столами, работников, вернувшихся с поля, за ужином из разваренного мелкого проса. Они пригнали с поля около 20 огромных великолепных быков; интересно было видеть, как пригнанные с поля быки, вбежавши в общий сарай, освещенный двумя ночниками, тотчас же бросились, толкая друг друга, к яслям и послушно подставляли свои рога под веревку хозяина, который одного за другим привязал их общею веревкою к яслям, чтобы более жадные быки не объедали своих соседей. Кроме быков, имеются ослы, прекрасные мулы и лошади. Лошади, говорят, дороги — за весьма посредственную лошадь платят до 35 руб. Все надворное строение сделано очень хорошо — даже и мельница, в которой жернова непосредственно ворочаются привязанною к ним оглоблей помощью мулов. Огороды, под которые отведено большое пространство, — великолепны, — капуста, батлажаны, огурцы, лук и т.п. достигли уже огромных размеров, за огородами позади больших скирдов хвороста для топлива, стоит часовенька, но, видно, хозяева не отличаются особою набожностью, потому что и ход к ней совершенно зарос лебедою. Приняли нас здесь очень дружно, сперва, впрочем, отзывали от женской половины, но когда мы пошли к растворенным окнам этой половины, то женщины оказались гораздо дружелюбнее мужчин, болтали (знаками) и в заключение дарили нас цветами из своей куафюры [83]. Мужская половина осталась этим очень недовольна и чрезвычайно любезно прощалась с нами и указывала дорогу, чтобы мы, как-нибудь ошибкою, не попали под окна женской половины. Прошли верст 80.
29 июля. Сегодня утром проходили мимо многих деревень, мимо живописных гор, круто спускающихся с правого берега к реке. Река бывает шириною в 450 саж. (в узких местах) и течет в определенном русле между гор правого берега и высоким левым берегом, усеянным деревнями посреди тополевых рощиц. Ландшафт, к тому же освещенный ярким солнцем, при безоблачном небе бывает по временам довольно живописен. Так шли мы мимо частых деревушек, из которых последнюю перед городом (Ван-хотон) готовы были принять за самый город. Наконец, после речки Ван-хэн-хы, впавшей с правой стороны [84], сейчас же показалась другая река, пришедшая с Ю., и, при слиянии ее с Сунгари, город Сянь-Син, растянутый по притоку [85]. Мы вошли в реку, встретя наименьшую глубину в 8 футов. При устье с обеих сторон сошлись крутые горы, из которых северные оставили между собою и рекою довольно обширную площадку. Тут-то, на северном берегу р. Мудан-дзян [86] и восточном р. Сунгари находится город, вполне заливаемый в большую воду (как, наприм., в прошлом году, по словам миссионера). Не знаю, почему эта река, достигающая при устье ширины 400 саж., названа Риттером Хурхою, здесь мы слышали только Му-туан, Му-дан.
Как только можно было, мы съехали на берег, пологий и усыпанный галькою и народом. Скоро мы выбрались на главную торговую улицу, вымощенную широкими толстыми досками. Лавки или, по крайней мере, боковые и задние их стены, большею частью сделаны из серого кирпича, оставляя передний фасад открытым. Пол-улицы занято торгашами с печеньями на кунжутном масле, цирюльниками, подвижными лавочками с разными съестными припасами, сундуками, гробами, огурцами, маленькими, невкусными дынями, и т.п. мелочью. Цены на все довольно высоки, белую хорошую дабу в 9½ арш. не отдают дешевле сер. рубля. Цены на пшеничную муку были (в июле) по 1 р. 27 к. на серебро пуд, при средней ценности нашего серебра, но хлебная торговля, должно быть, незначительна, так как Сянь-Син лежит среди страны малонаселенной и то только по берегам рек. Черного чая вовсе нет, зато много зеленого, довольно порядочного, много табаку, туши; шелковых материй очень мало.
30 июля. Мы в продолжение целого утра ходили по городу. Город ничем не замечателен: окружен валом с деревянными воротами, теперь совершенно развалившимися, прочее всё как обыкновенно бывает в китайских городах, — грязные закоулки, ряды лачуг из битой глины и только. Одна только и есть достопримечательность: это на площади почти за городом высокий гранитный памятник, в основании которого лежит гранитная же черепаха. На нем две надписи — китайская и маньчжурская. Кроме того, в городе есть несколько кумирен из серого кирпича, довольно красивых, с каменными колоннами и резными украшениями. Все они посвящены Гысыру (или Куен-ти). В одной из них мы нашли до 20 человек, занимавшихся выделкой всевозможных изображений из бумаги. Все они выделаны очень тщательно и представляют выпуклые фигуры людей, животных, беседок и т.п. Когда наступает праздник в честь умерших, то их сжигают. — Говорят, что прежде на могилах умерших действительно сжигали животных, людей, киоски и т.п., чтобы на том свете умерший имел их в своем распоряжении, но практичность китайцев не переносила такой бесполезной затраты ценных предметов и заменила это жертвоприношение сжиганием бумажных кукол, в полной уверенности, что все равно умерший получит их на том свете, хотя в действительности сожжены не самые предметы, а только их изображения.
Население Сянь-Сина, по исчислению Ла-Брюньера, простирается до 40 тыс. жителей. Судя по величине города, мы готовы бы были принять меньшую цифру, но с другой стороны, вспоминая тесноту размещения в китайских городах, а также и то, что мы не имеем мерила для наших расчетов о населении, принимаем эту цифру за истинную. Из них считается почти ⅓ магометан. В торговом отношении Сянь-Син важен для гольдов, которые в июле собираются сюда для закупа муки, пеньки и т.п. Тут их жестоко обирают чиновники, платя за хорошего соболя, стоящего 5–6 руб. на наши деньги, 2–3 рубля. Но тем не менее гольды, не имея возможности покупать всего нужного от наших купцов на Амуре, принуждены ездить в Сянь-Син. Наконец, они здесь находят кучу водки и все остальные удовольствия, так что миссионеры говорят, что Сянь-Син один из городов, самых обильных распутными женщинами, так же, как и некоторые деревушки ниже Сянь-Сина.
На рейде мы видели множество джонок, а на берегу — сотню или более строящихся лодок. Они строятся из леса, приплавляемого с верховьев р. Мудань-дзян и продаются гольдам, обитателям низовьев Сунгари и Амура в окрестностях стан. Михайло-Семеновской [87].
В заключение скажу, что в Сянь-Сине находится мандарин 2 класса (с красным непрозрачным шариком) [88] и множество чиновников и солдат (относительно числа населения),
Наконец, г. Усольцевым определена широта и долгота Сянь-Сина и найдены 46° 17′ 46,7″ с.ш. и 147° 16′ 7,5″ от Ферро [89]. Оставляя в стороне дипломатические переговоры, которые велись, пока мы простояли в Сянь-Сине, я прямо перехожу к тому времени, когда мы оставили Сянь-Син и вышли снова на Сунгари около 2 часов 30 июля.
Выше Сянь-Сина Сунгари прорывается сквозь горы, по-видимому, Доуссэ-Алин, и катит еще более мутные воды узким руслом, в котором в нескольких местах есть подводные камни. Но так как вода уже прибыла достаточно, а китайцы ничего не сказали нам о камнях, то мы прошли их, даже не заметивши. Впоследствии миссионер рассказывал, что проходя эту гряду камней, иногда разбиваются лодки даже и под управлением знающих людей. В малую воду, впрочем, часть камней бывает обнажена.
Горы большею частию безлесны и местами только покрыты дубами и черною березою. По берегам (преимущественно правому) разбросаны деревушки и пашни.
Пройдя верст 15, мы остановились на ночлег.
31 июля. Утром, пользуясь остановкой, мы съехали на берег собирать растения и вернулись с порядочным запасом луговых и огородных трав, но в восьмом часу свисток уже отозвал нас, не давши сколько-нибудь углубиться в страну. Горы, занимавшие первые верст 20 от Сянь-Сина оба берега, теперь занимают исключительно правый и переходят в холмы с округленными формами, покрытые дубовыми лесами. По временам выдаются заливные луга и кое-где разбросаны домики, почти купающиеся в воде, которая значительно прибыла. Далее Сунгари вьется опять среди низменности, которая по временам только разнообразится холмами, подступающими к правому берегу. — Так, по выходе из одной узкой протоки, в которую мы случайно забрались, нам представились на правом берегу желтоватые, по-видимому, глиняные яры, подмытые водою, наверху заросшие дубняком. Эти красивые холмы входят, по-видимому, в составе второй от Сянь-Синя, невысокой цепи, которая тянется с З.-С.-З. на В.-Ю.-В. Начиная с 50 верст от Сянь-Синя вплоть до р. Аже-хэ холмы, попадающиеся по обеим сторонам реки, заросли дубняком, и здесь только, на протяжении 190 вер., можно возле реки находить топливо для пароходов [90]. Это обстоятельство грозило бы большим препятствием плаванию по Сунгари, если бы не оказывалось, что в окрестностях Гирина добывается каменный уголь. Конечно, теперь его добывается очень мало и цены на него высоки, но можно надеяться, что со временем, в отдаленном будущем, эта промышленность разовьется, и пароходы, идущие в Гирин, не будут принуждены, как мы, возить с собою топливо. Через 45 верст мы бросили якорь перед деревнею на левом берегу. Мы шли до тех пор, пока было хоть что-нибудь видно, вообще принуждены торопиться, а потому, несмотря на всё наше желание собирать какие-нибудь образчики горных пород, это оказывается совершенно невозможным. Зато мы надеялись, что на обратном пути будем останавливаться пораньше и, проезжая мимо интересных мест, будем съезжать на берег, но впоследствии и от этого пришлось отказаться; Т.о., все наше геогностическое достояние могло заключаться только в нескольких кусках пемзы и одном образчике красных глинистых сланцев. Прошли верст 45.
1-го августа. Проснулись мы сегодня как будто в сентябре в Петербурге; моросил мелкий осенний дождь; но скоро юг взял свое, и к 2 часу снова великолепная погода.
После тех глиняных яров, которые мы вчера прошли, Сунгари снова течет несколько десятков верст широкою лентою по низменности, затопляемой в большую воду, — изредка выступают холмы; редкие хижины разбросаны там и сям по берегам и островам, заросшим тальником, который перевит разными вьющимися растениями, только верстах в 45 от ночлега стали снова попадаться отлоги цепи, пересекающей реку по направлению SW—NO. Сперва это были очень красивые глиняные холмы с редким по ним дубовым лесом, а верстах в 70 от ночлега высокая цепь, изрезанная глубокими поперечными долинами, с каменистыми обнажениями и почти безлесная; изредка только видны особняком стоящие дубки; между горами идет низменная долина, по которой течет многими (теперь глубокими) протоками Сунгари [91]. Прошли мы сегодня около 90, вернее же 100 верст.
2 августа. Утром мы опять идем несколько верст посреди низменных, частию затопленных берегов и, между прочим, опять зашли в протоку, которая в вершине сузилась до 20–30 саж., но до того была глубока, что футшток не хватил дна, и так тиха, что мы шли в час верст восемь.
Часов в восемь боцман пришел спросить, не поднять ли флаг, — идет де лодка и подняла свой флаг. Действительно, у берега стояла лодка с французским флагом с китайской надписью на белом поле. Мы подошли к ней поближе и разглядели китайца с черной бородкой и биноклем в руках. Мы узнали в этом китайце одного миссионера, с которым встречались в Хабаровке, и расстались после короткого знакомства. Он отправился с пароходом «Поселенец» на Сунгари, но, как известно, «Поселенец» не прошел и 150 верст, как должен был вернуться. Миссионер отправился вверх по Сунгари на лямке с своею небольшою джонкою. Мы, конечно, охотно взяли его джонку на буксир нашего парохода, убежденные, что будем иметь в нем прекрасного переводчика китайского языка. Между прочим, мы узнали от него, что, приехавши года 2 тому назад из Франции через Шанхай, он поселился в одном китайском городе, где в течение года, при помощи одного китайца христианина, знавшего латинский язык, выучился говорить по-китайски. Затем через Мукдэн он добрался до своего прихода, Хуань-кью (Houàng kiou, вероятно, Хуань-чан цзы у г. Семенова) и зимою 1864 года отправился через Сунгари на Бедунэ, Ажехэ, оттуда в Сянь-Син; затем спустился зимою по Сунгари, которая становится довольно торосоватою, и зимовал между гольдами. Деревни, говорил он, теперь часты между Бэдунэ и Сянь-Сином и устроено правильное почтовое сообщение, для чего на станках содержится по 25–30 лошадей. Впрочем, все эти поселения основаны недавно, в 50-х годах. Католическая пропаганда в Маньчжурии подвигается медленно, но твердыми шагами. Так, миссионерами основан приют, в котором несколько сот детей воспитывается в христианской вере, и со временем они должны служить для распространения пропаганды между остальными. Способы, которыми приобретаются дети в приют, очень разнообразны. Берут и незаконнорожденных, и сирот, и наконец, просто покупают их. Так, наш миссионер пренаивно рассказывал, как одной старушке необходимо нужно было уплатить долг, — две штуки полотна. Ей предложили заплатить долг, если она уступит свою девочку в приют; мать согласилась, и девочка досталась за 2 штуки полотна. Конечно, такая цена очень низка, обыкновенно лее женщина в Китае стоить 60–100 лигатур [92]. Кроме того, при миссионере есть китайский доктор, знающий по-латыни. Китайцы часто зовут его к себе в дома и случается, что ему приходится присутствовать при болезни ребенка. Если уже нет никакой надежды на его выздоровление, тогда он потихоньку от родителей крестит умирающего ребенка, — «все-таки, по крайней мере душа этого невинного создания будет спасена», — пренаивно говорил миссионер, — и прозелитов при отчетах можно показать больше, прибавлю я. Вообще обращение в христианство идет теперь в Маньчжурии довольно медленно, так как население меньше, чем в южном Китае, жители все знают друг друга и не решаются открыто принимать христианство. Другая причина медленного распространенна христианства между китайцами и маньчжурами лежит в полном отсутствии у них религиозных убеждений. Есть только несколько внешних обрядов, с которыми, конечно, всего труднее расстаться. Наконец, китаец и маньчжур всегда имеет в виду, что христианская религия несколько связывает его, налагая некоторые обязанности, которых не налагала прежняя его религия. Оттого, говорил наш приятель, случается проповедовать между китайцами, все слушают внимательно, мало того — вполне соглашаются с вами, — но тут дело и останавливается, — охотников креститься не находится. Другое дело гольды. Между ними распространение христианства пойдет успешнее, об них все миссионеры отзываются с сочувствием, — у них, наконец, есть ряд верований в силы природы — поклонение солнцу, небу и т.п., и они гораздо охотнее готовы принимать христианство. Но тут встречается препятствие другого рода — маньчжурское начальство. Гольд не решается принять христианскую веру, боясь притеснений от маньчжурских властей, и эта боязнь удерживает его гораздо сильнее боязни быть отверженцем от общества. Действительно, несчастный гольд видит, что всякое сношение с миссионерами жестоко наказывается маньчжурскими чиновниками. Наймется ли он в работники на лодку, по возвращении его ждет наказание бамбуками. Миссионер может себе заступаться сколько хочет, но он уедет, и наказание неизбежно воспоследует, хотя бы под другим предлогом. — Мудрено ли после этого, что он боится еще более страшного наказания за переход в христианство, который уже конечно невозможно скрыть. Там, где живут миссионеры, еще есть надежда, что они заступятся, но в этом отдаленном крае такая надежда уже конечно бесплодна, а потому распространение христианства в северной Манчжурии идет довольно медленно. В то время, как в Шень-Кинской провинции число христиан простирается теперь от 6 до 7 тыс., на севере оно положительно ничтожно.
При всем своем старании не затрагивать чиновников за их чувствительную струну, т.е. не мешать их поборам, — миссионеры, чтобы показать христианам свое влияние, принуждены бывают иногда вмешиваться в это щекотливое дело и одного такого случая достаточно, чтобы возбудить страшную ненависть, всевозможные ухищрения, бумаги с фальшивыми печатями, предписывающие оставить какой-нибудь город и т.п. Не так давно, например, сверх подати, назначенной от правительства (около 25 к. с десятины, почти равной акру) пришли брать подать по лигатуре, по две, по предписанию синь-чэнского тайджена (амбаня). Печать на предписании оказалась фальшивою. Тогда миссионеры оставили эту бумагу у себя, несмотря на просьбы возвратить ее, и берегут как оружие в случае, если им будут делать какие-либо притеснения. Вообще подобные обстоятельства везде служат помехою деятельности миссионеров. Стоит кому-нибудь из них приехать в какое-либо местечко, чтобы чиновники заподозрили в нем шпиона от высших властей и всеми мерами старались выпроводить его оттуда. Ламы же и бонзы смотрят на них довольно равнодушно.
Но зато должно сознаться, что простой народ всюду встречает их с необыкновенною почтительностью, даже радушием. Ему нравится, вероятно, уступка, сделанная миссионерами относительно одежды, обычаев, — они встречают в них полное уважение к установившимся обычаям и подчинение им. Они уважают его за то, что он носит косу, следовательно, не похож на «диаволов», как народ часто называет бескосых иностранцев, за то, что он носит их платье, за солидность обращения и даже за уступчивость. Наконец, миссионеры сделали самый важный и необходимый шаг для сближения с каким бы то ни было народом, изучивши его язык. А потому везде, где ни показывался наш приятель, особенно если тут не было чиновников, всюду принимали его как нельзя лучше. Благодаря своей ловкости и неутомимости, миссионеры проникли уже в Корею, где их теперь находится человек до десяти. Все они, конечно, скрываются и получают деньги и вещи через одну заставу, при помощи купцов контрабандистов, в числе которых есть один христианин.
Но кончаю мое и без того уже длинное отступление и переношусь на широкие, мутные сунгарийские воды, к устью небольшой речки Тиктон. Тут представляются нам совершенно правильные, горизонтальные слои ила, глины, песков и гальки; далее (ближе ко впадению речки Тиктон), направление пластов несколько изменяется от соседства других пород и они идут наклонно, падая под углом около 5–10° по направленно течения реки. По вершинам этих холмов, покрытых прекрасною травою, разбросаны дубки, а между тем на левом берегу тянутся глубоко изрытые песчаные бугры, покрытые сверху иловатым наносом, поросшим травою.
За этими возвышенностями — опять однообразная, голая низменность, снова протоки, так что мы забрались даже в одну из них, из которой не было выхода, и пришлось версты две вернуться. Сегодня мы опять стали на якорь только тогда, когда ничего уже не было видно, пройдя 80 верст.
Карта г. Будогосского совершенно нас сбила: когда китайцы на лодке миссионера говорили нам, что мы проходим устье речки Аже-хы (Альчуку у маньчжур), мы не хотели им верить, особенно когда они говорили, что впереди верст в 15 от р. Аже-хы впадает р. Хулон и на ней в 4–5 вер. от Сунгари лежит г. Ху-лонь-чэн. Между тем на карте г. Будогосского р. Хулонь впадает в Сунгари выше Альчуку. Мы тогда только убедились, когда проехав Ху-лонь-чэн, не нашли никакой Альчуку. Город Аже-хы Хотонь, как оказывается из слов миссионера, лежит совершенно согласно догадке г. Семенова на правом берегу реки Сунгари, но к югу от нее, в 22–15 лье от берега (50–60 вер.).
Показания миссионера, бывшего в нем в прошлом году проездом из Гирина в Сянь-Син, сходны с показаниями его слуг, высчитывавших это расстояние в 100 китайских ли. Аже-хы гораздо больше Сянь-Сина, но миссионер положительно убежден, что в нем не может быть 60 тысяч жителей. Прошли верст 80.
3 августа. Утром мы прошли устье р. Ху-лонь-хы, притока Сунгари с левой стороны, и пройдя немного, увидали верстах в трех от Сунгари и Ху-лонь-чэн, ничтожный город, едва ли больше Сянь-Сина, но имеющий также своего тайджэна с красным шариком.
В 10 час. мы подошли к небольшому Маухо (порту) Хабинь [=93], в котором порешили остановиться, чтоб закупить свежей провизии на смену солонине. Порт оказался небольшою деревушкою, возле которой стояло несколько джонок; здесь обыкновенно отстаиваются они во время сильного ветра [ 94]. Кроме того, также весьма вероятно, что где-нибудь в окрестности есть водочный завод для выделки водки из проса, каолеан, засеваемого здесь в большом количестве.
После расспросов, при помощи прислуги миссионера, мы направились к дому одного богатого купца. Тут за оградою из битой глины нашли мы несколько строений и, как водится, лавку; Оказалось, что тут можно купить быков и баранов. Пока пригоняли оба стада, нас попросили в комнату возле лавки и угощали чаем; но мы обошли надворные строения, забрались в крошечный цветник [95] на огород, пока дождались быков. Китайская медленность невыносима, и мы теряли терпение. Утомительно было бы рассказывать, как долго тянулись переговоры при выборе двух быков и 6 баранов, еще утомительнее было присутствовать при тех громадных вычислениях, которые делал купец китаец, переводя ценность быков в «лигатурах» на наше серебро [96].
Наши рубли были приняты по очень низкому курсу, и при этом быки обошлись по 17 руб. на серебро. При среднем обыкновенном курсе они стоили бы не дороже 12–13 руб. При этом нужно взять в соображение то, что с нас, как торопившихся проезжих, взяли подороже. Поэтому мне кажется, что показание айгунских купцов, что в окрестностях Гирина можно купить быка за 8 и за 9 серебряных рублей, достойно доверия. При расчете оказалось, что, платя за все 52 руб., мы платим несколько лишка. Купец долго рассчитывал, сколько именно, — мы торопили его нещадно, так что наконец совсем сконфузили. Вообще китаец не делает никаких расчетов, как мы, не взвесивши монеты, не вычисливши на счетах ее стоимости. Мы же вообще спрашиваем китайца, сколько он дает того-то на рубль, торопим при расчете, наконец, доводим до того, что с тем, чтобы не остаться в убытке, купец ломит цену по возможности выше. Мы торгуемся, но и тут китаец настойчивее нас, и мы, наконец, даем ему всегда слишком высокую цену.
Потом он уже все рассчитывает сообразно с заплаченною раз ценою; так например, мы давали за несколько огурцов 25 коп. Китайцы же не довольствовались этою громадною ценою, говоря, что за столько-то яиц вы дали 30 коп., а столько огурцов стоят дороже стольких-то яиц. Мы спросили купца, сколько даст он нам пачек вермишели на рубль. — Десять. Мы запросили 15 и конечно съехали бы на 12, если бы не вмешался миссионер и не попросил купца перевести свой счет на джосах на наше серебро. Действительно, вычисление продолжалось долго, но зато по окончании его купец объявил, что может дать на рубль 17 пачек вермишели. Вообще до тех пор, пока мы не выучимся китайским мерам, весу и т.п., торговля всегда будет идти у нас кое-как, и немудрено, что наши казаки говорят, что «как ни выгодно, кажется, продал что-нибудь китайцу или купил у него, а все-таки в конце концов выходит, что он тебя обторговал». А между тем узнать китайские меры очень нетрудно, так как везде, во всем у них двойная пятеричная (та же десятичная) система [97].
По-видимому, запрещение торговать с нами не дошло до этой деревушки, в которой мы, между прочим, не встретили полицейских, и мы, запасшись быками, баранами, овощами и т.п., отправились дальше [98].
Хотя население в этих местах и не очень густо, зато часто встречаются отдельные поселения. Мы не проплывали версты, не увидя разбросанных там и сям домиков, иногда на островах, иногда на самом берегу, вперемежку с деревушками и с водочными заводами, возле которых стоят джонки.
Конечно, уверение г. Вено, что в каждом селении есть мандарин и трибунал, довольно наивно; правда, что в каждой деревушке, состоящей только хотя бы и из десятка домов, есть несколько полицейских, а часто и чиновник с медным или белым шариком, но они без всякого трибунала творят суд и расправу между жителями.
Местность становится до нельзя однообразною, — всюду иловатые наносы, поросшие огромною травою, одно только оживляет панораму—это джонки, идущие взад и вперед на парусах, на лямке и на веслах. — В 4, 5 верстах от порта Хабань проезжали мимо устья р. Лалинь-хы, которую переезжал миссионер на пути из Хуань-кью в г. Аже-хы. Прошли верст 60.
Вечером мы пораньше стали на якорь и г. Усольцев астрономически определил этот пункт № 3.
4 и 5 августа. Донельзя утомительное однообразие. Насколько можно обнять глазом, видна голая степь, испещренная озерами и лужами, образовавшимися во время прибыли воды. Везде ил, поросший жесткою травою и камышами. На местах несколько повыше лепятся хижины, виден народ, который могло заманить сюда разве только обилие рыбы. Если где-нибудь подступают низкие холмы, представляющие обнажения глины, там видна деревушка [99] и около нее несколько джонок. Леса нигде не видно, и для топлива заготовлены возле хижин большие скирды тростника. Затем постепенно являются большие и большие промежутки, покрытые песчаными переносными дюнами.
Тут, на этой плоской равнине приносит с С. свои тоже мутные воды Нонни-ула. При соединении с Сунгари она приходит с З. и по этому же направленно течет дальше и после соединения с первою. Сунгари при соединении разбивается на несколько узких проток, так что, несмотря на наши опасения зайти в Нонни, мы прошли протокою, которую можно назвать протокою Нонни и потом, оставивши эту последнюю вправо, круто поворотили к югу и пошли по Сунгари среди переносных песков. При слиянии двух рек мы видели громадную массу воды, которая в это время была довольно высока, но не очень, так как на ночлеге (в 9 вер. выше у Нонни) мы поднимались на песчаные бугры в 3–4 саж. вышиною над теперешним уровнем воды и видели там следы, по-видимому, маленьких волн [100] и растения, до половины занесенные наклонившим их песком. От устья Нонни Сунгари носит то же названье, так что названье Шара-Мурэнь, данное ей на карте г. Будогосского, совершенно здесь неизвестно. Отсюда она делается чрезвычайно извилистою посреди песчаных бугров и иногда описывает почти полные круги. Вода еще мутнее и посреди громадных озер торчат оазисы, деревушки из двух, трех хижин с несколькими ивовыми деревьями и донельзя любопытными зрителями.
Пройдя 85 верст, 9 верст от устья Нонни, мы стали на якорь возле невысоких песчаных бугров, — немного пораньше, чтобы дать возможность г. Усольцеву взять расстояние луны от солнца. Пользуясь временем, мы рассыпались по песчаным буграм и вернулись, собравши почти все немногие растения на этих эрратических дюнах, вольнообразно рассыпанных на большом расстоянии и переменяющих формы при каждом наводнении и сильном ветре. По пескам мы находили в изобилии куски весьма легкой, светло-серой пемзы.
6 августа. Утром продолжаем идти посреди тех же эрратических дюн. Хотя вода и начала уже сбывать, но все-таки она довольно высока, а между тем фарватер не совсем хорош. Вероятно, впоследствии будет найдена борозда в 4–5 ф. наименьшей глубины, если даже не глубже, но теперь, не зная фарватера, мы должны были часто бросаться в сторону, наткнувшись на 3½ ф., что с баржей под боком куда как неудобно. Несколько раз случалось, что пароход приткнется к мели, а баржа, теперь значительно облегченная, как шальная, несется вперед, обрывает канаты или выворачивает кнехты (прикрепленные к палубе). Если такие толчки были для нас неприятны, то далеко не полезны были уж они для хода хронометра.
Но нечего было делать, мы подвигались, и к 8 часам утра были в г. Бэдунэ-хотонь в 20 вер. от ночлега [101]. Бэдунэ-хотонь, главный город провинции Бэдунэ, китайцами называется Син-чен (новый город). Он расположен на плоском песчаном берегу Сунгари, которая постоянно подмывает его и грозит смыть прибрежные дома и выдающуюся часть невысокой каменной стены. В нескольких верстах от него находится до 700 домов предместье города, как говорил амбань, может быть, старый город, под покровительством которого развился Син-чэн, теперешней Бэдунэ.
Для меня, видевшего прежде только Айгун, Мэргэнь и Сянь-Син, физиономия города была совершенно новая и своеобразная. Все эти города перед Бэдунэ кажутся ничем иным, как деревушками. Тут мы впервые увидали красивые каменные башни, с детства знакомой нам китайской архитектуры, с завороченными углами, и красивые каменные постройки, обнесенные низкою каменною же стеною, с башенками, в которых проделаны широкие круглые отверстия, как бы для пушек.
Предположение это подтвердилось еще тем, что некоторые из бывших на пароходе утверждали, что они видели целые кучи больших ядер, сложенных возле одного зданья за городом. Сам я их не видал, а потому не могу сказать, насколько это верно, и не казались ли издали ядрами склады глиняной посуды. Там и сям серели на зеленом фоне деревьев пагоды, обнесенные кирпичными стенами. Наконец, картина оживлялась джонками, нагруженными человек по 80 каждая, подплывавшими посмотреть нашу «огненную лодку». Народ толпился на джонках, напоминая картину грешников на страшном суде, как его изображают лубочные картинки. На берегу толпилось, как водится, все население города, густою сплошною массою.
Мы так и рвались на берег, поощренные ласковым и вежливым приемом амбаня, который выехал к нам навстречу. Но решено было, не сходя на берег, идти дальше и на обратном пути зайти в Бэдунэ. Впоследствии это оказалось невозможным и, таким образом, мы вовсе небыли в Бэдунэ. Не отошли мы и 5 верст, как пароход уже сидел на мели, впрочем, не долго. Скоро снялись мы и пошли дальше. Но в 13 верстах от города мы снова подошли к мелким местам. — Тут, на правом берегу, тянутся высокие песчаные холмы. Вернее, это целое громадное plateau из диллувиальных образований, в котором пробивает себе русло Сунгари и множество мелких ручьев, вьющихся на дне глубоких оврагов. С парохода очень хорошо видны большею частью горизонтальные напластования. Эти места чрезвычайно напоминают рисунки диллувиального бассейна к С.-З. от Сьерра Невады близь Поруллены. Разница только в том, что долина Сунгари еще не так глубоко врезана, как та долина, по которой идет дорога из Гвадикса в Поруллену. Там, где пески обсыпались уже к реке по натуральному откосу, растет бледная, жалкая трава, — которою питаются бродящие по окрестностям скот и лошади. Тут под крутыми холмами, где, казалось бы, должен быть глубокий фарватер, мы наткнулись на целый нескончаемый ряд мелей и едва пробились сквозь них. Река разлилась на 2 или 3 вер. посреди песчаных берегов, образуя множество островков, местами заросших тальником и на которых иногда виднеются один или два домика. Где пашни этих бедняков, чем они живут и зачем поселились на таких местах, где их, вероятно, топит в большую воду, — трудно решить.
Впрочем, несмотря на то, что мы долго бились на одном месте под этими крутыми и высокими холмами, мы прошли от города верст 50, всего, следовательно, 70.
7 августа. Утром, после песчаных холмов, мы, пройдя верст 15, забрались в такой лабиринт проток, что иногда приходилось идти, имея оба берега в 10–15 саж. каждый. При очень тихом течении эти протоки имеют вид красивых садовых прудов, между которыми разбросаны над водою хижины с миниатюрными огородами. Пароход несколько раз чуть не упирался носом в низкий наносный берег, поросший небольшими вязами. Зато вскоре стали показываться крутые, подмытые водою, скаты холмов с отчетливыми обнажениями глинистых сланцев или песчаников, красных с разными оттенками, вперемешку с серыми. Пласты очень тонки, не более 2 ф., а большею частью в 1 ф. и менее, и в обнажениях представляются наклонными от С. к Ю. на 3–5°. На вершинах холмов, по-видимому, плоские елани. Как гнезда лепятся хижины между садами, а далее видны посевы проса и кукурузы, и между ними стоги сжатого сена (китайцы не косят). Население становится гораздо гуще, — чаще и чаще попадаются хижины, разбросанные в тени вязов; скота видно также гораздо больше и скот лучше и крупнее, чем был на низовьях. Также чаще попадаются джонки, идущие иногда на лямке с грузами глиняных кадок или перевозящие сверху лес, иногда темно-серые кирпичи и т.п. По холмам виднеются водочные заводы, которые осенью будут пущены в ход.
Мы с удовольствием замечаем, что вода становится прозрачнее, и, следовательно, впереди не будет низких скучных берегов из иловатых наносов и переносные дюны, должно быть, скоро кончатся [102].
Сегодня стали на якорь пораньше, чтобы побывать на берегу. Мы остановились под крутым яром, представляющим обнажения темно-красных глинистых сланцев, отделяющихся плитками и легко разрушающихся от дождя, отчего на яр можно подняться только с большим трудом. Тут у воды мы встретили и владельцев этих мест, мужчину и женщину, у которых костюм, состоявшей только из коротких панталон, позволял видеть тело совершенно темно-бронзового цвета от загара и грязи. Поглазевши немного на нас и на пароход, они с тупейшим равнодушием продолжали ловить мелкую рыбу крошечною сетью в 2 квад. арш.
Поднявшись на яр, мы были на обширной плоской елани, заросшей густейшею травою, среди которой резко выдавались поля, засеянные просом и кукурузою. Просо до того обильно зернами, что должно давать непомерные урожаи. Между деревьев выказалось несколько избушек, которые невольно заставили призадуматься. Тут живет слишком мало народа, чтобы возделать виденные нами поля. В таком случае не заимки ли это? Но на них нет никакого обзаведения, ни помещения для скота, одним словом, ни тени сходства с тем, что мы видели, попавши на заимку на низовьях реки. Или китайцы способны распахать, каждый, столько земли, что мы и представить себе не можем ничего подобного.
Старанья наши купить овощей были бесполезны, так как от нас добивались, сколько выйдет на мелкую серебряную монету медных джосов, а мы не могли ладом осязательно растолковать этого. Зато наш сбор растений, продолжавшийся до тех пор, пока окончательно стемнело, был довольно велик. Впрочем, уже взошла луна, и юг дарил нас чудною теплою ночью, когда послышался голос с берега, и один китаец, должно быть, надумавшись, принес нам продавать картофель и т.п. Прошли 70 верст.
8 августа. С утра пришлось еще несколько времени идти между низких заливных лугов, среди которых Сунгари разбивается на протоки. Но глаз, утомленный однообразием этих берегов, уже отдыхает подчас на синеющих впереди зубчатых отрогах хребтов. До того надоели всем эти низкие берега, что одних слов «мимо гор идем» достаточно, чтобы вызвать всех наверх. Чем более мы приближаемся к подходящим с правого берега горам, тем более видно пашен, тем чаще дома, мало по малу группирующиеся в деревушки, пересыпанные группами буков и вязов. Вот что писалось тогда на палубе, облитой лучами невыносимо палящего солнца. «Местность с каждым шагом становится все лучше, деревья чаще, но это не амурские дубняки, а раскидистые растрепанные деревья, являющиеся на первом плане в рисунках итальянских, и вообще южных ландшафтов. По временам, где-нибудь в углублении, между отрогами гор под утесом, гнездится чисто выбеленный домик, мелькающий из-за густой зелени. Что ни шаг, то новый веселый красивый вид страны, которую французы удачно называют une campagne riante. Река суживается до 200–250 саж. между подступающими отрогами гор, и далее» один вид лучше другого! Сейчас прошли мимо одного чудного утеса. Внизу обнажения, над самою водою ветлы, далее крутой подъем, — весь, как ковром, покрытый орешником (лещиною) и дубняком; на южной стороне отвесный утес, а за ним густая роща из огромных вязов. Казалось бы, фарватер должен лежать под самым утесом, тем более, что тут идет широкая протока. Оказалось, что тут мы встретили 3 фута и, по указаниям одного китайца, должны были вернуться в другую протоку, узкую и с пологими берегами. Впрочем, тут мы остались ночевать, пройдя около 75 верст. На склоне горы поместились 2 хижины, в которых живут 2 старика с очень небольшими семьями. Удивительно, как много могут они обрабатывать земли, тем более, что на склоне в 25°, конечно, приходилось работать кайлой и лопатой! Кроме посевов проса и кукурузы, у них разработаны еще больше огороды. Растительность великолепна; весь скат холма зарос густейшею травою, которой мы собрали довольно много образчиков. Все это, перепутанное виноградом с огромными очень глубоко разрезными пятилопастными листьями и многими вьющимися растеньями, так и пышет теплом даже в 9-м часу вечера. Среди густой травяной растительности, папоротников, поднимаются дикие сливы [103], яблони, вишневые, жасминные и персиковые деревья. Овощи достигают громадных размеров, — мы имели удовольствие питаться кукурузою с 6-вершковым колосом и тыквами (продолговатые и кувшинные) соответственной величины. Прошли верст 70.
9 августа. Река разбилась на множество проток: словно кто нарочно вел воду десятками рукавов среди красивых садов. Прибрежные плакучие ивы достигли огромных размеров, иногда они так же, как вязы, чистые, словно искусственно расчищенные. Зато в этих местах фарватер из рук вон плох, это нескончаемый ряд островов, отмелей, усыпанных галькою, карчей, среди которых река на ширине полуторы версты рвется с такою силою, что при глубине в 5–7 ф. кипит кругами, образует воронки. Пароход с баржею не выгребает на малом ходе, баржа, не сильно приткнувшаяся к мели, снимается силою встречного теченья.
Мы долго бились верстах в 4–5 от ночлега. Пароход просто не слушается руля. Хотя бы руль был на борте, чтобы повернуть пароход вправо, но если течение ударило в правую скулу парохода, то он даже на полном ходу не слушается руля и мгновенно заворачивается влево.
Мы долго бились тут в виду одной китайской джонки. Когда дальше идти с баржей оказалось невозможным и мы бросили якорь, джонка спустилась, остановилась у берега возле парохода и высадила на берег человек 15 солдат, которые грозно выстроились против нас. Еще издали было видно, что они везут визитные карточки на красной бумаге. Переводчик выехал к ним и привез гуссайду. Дело началось, конечно, с обычных уверток, что дзянь дзюня нет дома, а вот лучше переговорите с амбанем гор. Бутхай Хотоня, находящегося поблизости, тем более что до Гирина осталось 200 ли такой же дурной дороги как тут, а лучше де вам доехать на лошадях до Бутхай Хотоня. Расспросы под рукой показали дело в другом свете, именно, что «дзянь-дзюнь дома, до Гирина всего 65 ли [104], а в Бутхай Хотоне маленький амбань; худого фарватера осталось только несколько ли, а там пойдет хорошо». Всего забавнее было то, что нас спрашивали, «какие земли идете вы брать?» — хорошую, видно, репутацию составили себе русские, —нам еще в Сянь-Сине говорили: «вы какие земли увидите, сейчас себе их берете». —
После небольшого рассуждения решено было еще попытаться пройти с баржей, но если это не удастся, то вернуться до ближайшей деревушки (версты три), оставить там баржу и, взявши топлива на пароход, идти до Гирина одним. Так и сделали; но когда и пароходу не удалось пройти, тогда поехал на промер г. сотник Васильев, к которому мы всегда прибегали в трудных случаях. Вскоре он вернулся, и мы прошли по извилистому фарватеру, встретив в одном месте 4 фута с небольшим. Скоро мы вышли на хорошие места и пошли вверх с изумительною для китайцев быстротою. Отсюда река снова суживается до 200–250 саж. и везде глубока. Берега очень оживлены; дома, попадавшееся прежде в одиночку, теперь становятся чаще и чаще, собираются в деревни и обращаются, наконец, почти в сплошную вереницу хуторков, за которыми разбросаны пашни с начинающею желтеть пшеницею, кукурузою и просами. По лугам бродят лошади, мулы, очень крупные ослы и прекрасный рогатый скот. По реке взад и вперед двигаются джонки. Одна из них, выехавшая к нам навстречу верстах в 30-ти от Гирина, привезла карточку амбаня Бутхай ула Хотоня, находящегося верстах в 5 от Сунгари вовнутрь страны на речке Бутхай-ула, у устья которой находятся деревушка и кумирня [105].
Верстах в 25-ти от Гирина мы вступаем в область гор, сперва несколько песчаных, потом каменистых, представляющих наверху острозубчатые очертания, местами выветривающихся и обсыпающихся горных пород; эти беспорядочно нагроможденные горы то имеют вид отдельных небольших поднятий на высокой плоской возвышенности, то образуют ряды коротких цепей, одним словом, представляют нагроможденные горы высокой альпийской горной страны. В рядах, ближайших к реке, только северные склоны гор заросли лесом; зато дальнейшие ряды зеленеют темною, густою зеленью чернолесья. Южные же склоны прибрежных гор все пестреют под пашнями. Трудолюбивый китаец в своем малоземельном отечестве забрался даже на крутые скаты, не довольствуясь тою полосою в 5–7, иногда в 20 верстах, которая осталась ему между горами и рекою. Тут один за другим лепятся хуторки, как будто оспаривая друг у друга право стоять поближе к водам прекрасной реки. Больших деревень мало, но они начинают являться чаще (по левому берегу), с приближением к Гирину. Но эти хуторки, зеленеющие там и сям по берегам реки, забирающиеся иногда на склоны гор, где над всем царит иногда высоко забравшаяся кумирня, все только украшает и без того красивый ландшафт. Что ни шаг, то новый оживленный горный ландшафт, просящийся на бумагу, но пароход слишком скоро подвигается и нет возможности набросать хотя лёгкий эскиз.
Мы уже подходили к городу, как показалась на левом берегу [106] небольшая деревушка и возле нее флотилия из 2-х отделений по 7 джонок, — каждая с огромными кусками желтой и красной дабы, висящими от мачты до палубы и заменяющими вымпела. Ужасные крики и размахиванья руками заставили нас остановиться и выслать шлюпку с переводчиком. Мы думали, уж город ли лежит далее вовнутрь страны. Но оказалось, что это не более и не менее как наши айгунские знакомые, которые встретили наших переводчиков с отчаянными криками восторга и обрадовались им, как родным. Ежегодно высылают из Айгуна и окрестностей, — вероятно, из Мергэня и т.д., сотню или более человек, которые приходят в Гирин отводить строящуюся там флотилию в Айгун. Теперь они шли с нею и накануне выступили из Гирина. Флотилия эта знакома всем, бывавшим на Амуре, а потому о ней мимо.
Деревни чаще и чаще, горы на правом берегу круче; и выше, впереди синеют высокие зубчатые вершины отрогов Чань-бо-Шаня, наконец, в 6-м часу показывается Гирин [107]. Остроконечные верхушки его каменных построек вызвали всеобщий восторг. Город расположен амфитеатром вдоль берега рем на протяжении от 2-х до 3-х вер. Общая физиогномия его довольно красива: среди несметного количества подступающих к самому берегу реки лачужек, построенных на столбах, даже на покатости этого гладкого, но высокого берега, торчат башенки оригинальной архитектуры, какие-то столбы с украшениями наверху, храмы оригинальной постройки, с башнями, украшенными множеством завитушек. Нечего и говорить, конечно, что все население высыпало на берег сплошною массою, запруживая переулки, ведущие к реке. В кофейной, — которой терраса устроена на столбах над самою водою и украшена цветами, расположилась купеческая аристократия, — чиновники толкаются в толпе, пробираясь в этом колышащемся море; божхо и полицейские хлещут палочками и кнутами направо и налево, толпа шумит, и до парохода достигает гул, напоминающей пчельник. Всё это толпилось тут до поздней ночи, пока полицейские не разогнали народ по домам, и тогда на берегу против парохода явились 4 палатки с караулами.
Мы простояли в Гирине почти двое суток, но об этом городе мы почти ничего не можем сказать, так как видели в нем только 2–3 переулка возле берега. Дальше на большие улицы нас не пустили, загородивши дорогу. Те переулки, которые мы видели, были не что иное, как узкие грязные проходы между двумя сплошными рядами лавчонок. Судя по этим образчикам, мы можем сказать только, что население в Гирине живет очень тесно и что в нем очень развита торговая деятельность. Не зная, насколько город распространяется в глубину страны, мы не можем даже высказаться хотя приблизительно о цифре населения, тем более, что наши расспросы не привели ни к чему положительному, — цифры, о которых нам говорили, до того разнились друг от друга, что мы пришли к тому убежденно, что они положительно были сказаны наобум. Поэтому пока мы готовы принять цифру Кимай-Кима 150 000 жителей, как довольно возможную.
Что касается до верфи и адмиралтейства, то, не употребляя таких громких слов, мы скажем, что действительно в Гирине или несколько выше его строятся джонки, составляющие Амурскую казенную и Сунгарийскую флотилию (так как, вероятно, есть таковая), Наконец весьма вероятно и то, что то громадное количество коммерческих джонок, которые мы встречали на пути, строится где-нибудь в окрестностях Гирина, так как на Нонни ниже Мэргэня (и в самом Мэргэне) нет лесов, годных для постройки. С верховьев же Мудан-дзяна (Нингута) плавится, по-видимому, только лес, из которого строятся, как сказано выше, гольдские лодки в Сянь-Сине.
Прибавивши только, что Гирин произвел на нас впечатление притона, гнезда маньчжурского чиновничества, своими несметными количествами божхо и других властей, мы сошлемся для интересующихся этим городом на перевод Риттера [108], где собраны все сведения, дошедшие до нас об этом городе от католических миссионеров, которые и тут имеют уже несколько христиан.
Мы не могли долго оставаться в Гирине, — что было бы необходимо для того, чтобы добиться чего-нибудь. Река обмелевала с каждым днем, заметно обнажая мели выше города, а мы прошли вперед по 4-м футам. Ждать вторично прибыли было бы чересчур рискованно при наших запасах провизии, а потому в 12 часов 11 августа мы подняли якорь и составили Гирин. Как в панораме, промелькнули перед нами горы, деревни, быстрины, и к вечеру мы подошли к своей барже. Г. Усольцев стал делать астрономическое определения пункта, не удавшееся в Гирине, так как небо было покрыто, а мы отправились за сбором растений. Версты две или три пробирался я среди непрерывно идущих пашен, надеясь выбраться на луга и найти что-нибудь получше наносной иловатой почвы. Но впереди и кругом качались только громадные колосья проса, кукурузы, и снова проса, и снова кукурузы. Изредка выдавался не засеянный клочок земли, заросший разными незнакомыми мне породами их, а между ними стлалось сплошным непроницаемым ковром, в котором путались ноги, какое-то цепкое вьющееся растение. Солнце село, а забираясь на пни и нижние ветви деревьев, чтобы подняться над посевами полей, я только и видел кругом просо и кукурузу и несколько дымков из разбросанных там и сям хуторков.
12 августа. Мы отошли только 6 вер., когда пароход и баржа засели на мель. Это было в 6-м часу утра, и хотя команда трудилась до позднего вечера над разгрузкою парохода, но все усилия были напрасны, — баржу сняли с мели, а пароход тут же на мели заночевал. Вода между тем сбывала заметно. Пользуясь поездкой шлюпки к барже, мы съехали на берег. И тут, на далекое расстояние, — те же иловатые наносы с небольшим слоем чернозема, засеянные кукурузой в небольшом количестве и преимущественно просом нескольких сортов и фасолью 2-х родов, из которых один идет в виде лепешек в пищу животным, другой — людям. Пройдя напрямик версты полторы, мы очутились в деревушке из десятка домов, населенной маньчжурами, и тут удалось купить (тайком от полицейских) несколько овощей.
13 августа. Мы были избавлены от неприятной необходимости зазимовать на Сунгари или ждать прибыли воды. Из Гирина пришло, вероятно, предписание снять пароход во что бы то ни стало, и к нам не замедлили явиться чиновники с предложением прислать 100 человек на помощь. Мы, конечно, не отказались, и не прошло часу, как народ стоял уже на берегу. Долго длились переговоры о том, как снимать пароход, и наконец удалось нам уговорить китайцев сойти в воду. Тогда, при «дубинушке», дружно подхватываемой китайцами, после нескольких часов дружных усилий, пароход к вечеру сошел на воду, и на другой день 14 августа мы тронулись в дальнейший путь. С утра послали шлюпку на промеры и идем следом за нею. Если шлюпка бросается в сторону, то ход уменьшается и пароход идет в сторону. Но часто случалось, что и в той стороне, куда бросится шлюпка, нельзя найти выхода, и тогда пароход принужден вернуться назад, что тоже не всегда удается. Таким образом мы прошли довольно хорошо, — правда, не очень скоро, но зато не садясь на мель. Но скоро снова начались мелкие места, шлюпка беспрестанно отворачивает и часто случается, что мы садимся на мель. Чуть ли не с 12 час. бились мы на одном месте, — отойдем немного, сядем на мель, люди идут в воду, наконец снимают пароход или баржу, часто и то и другое, и мы отходим назад. Фарватер постоянно идет перекатами или буграми; беспрестанно встречаются переходы с 11 ф. на 3 ф. И так бились мы до позднего вечера. Холодно становится, а люди принуждены стоять в воде и стоят не унывая и петь нескончаемую «дубинушку». Впрочем, все-таки мы подвигаемся понемногу и сегодня прошли около 55 верст.
15 августа. Сегодня идем тем же порядком. Впереди идет шлюпка с 4-мя гребцами и рулевым. Если мелко, она спускает флаг; тогда на барже отдается якорь с кормы, — а если есть время и место для поворота, то отдается якорь обыкновенным порядком, причем шлюпка идет дальше на промер и отыскивает выход в этой или другой протоке. Так идем мы, беспрестанно отдавая и поднимая якорь.
Утром, пользуясь одною остановкою возле самого берега, мы отправились собирать растения и принесли порядочный запас довольно оригинальных трав и кустарников.
Часа два простояли мы тут на месте и затем шли очень хорошо до 2-х часов, когда, проходя мимо лесной пристани в 24 верстах от ночлега, остановились для покупки дров на растопку. Тут песчаная плоская возвышенность прежде была подмыта рекою, так что образовался род амфитеатра, а под ним песчаная площадка в несколько десятков сажен ширины, на которой устроена лесная пристань, Паромы, из кедрового леса в 14–16 вершков в диам. (без коры), приплавлены к берегу, и теперь лес вытаскивался на сухое место. Способ, которым это достигается, — самый допотопный: в бревнах сделаны зарубки, к которым прикрепляется упряжь, привязываются 12 лошадей и, при неимоверных криках нескольких китайцев, они с страшными усильями тащат по земле бревно.
Пока торговали бревно, я поднялся на плоскую возвышенность футов во 100 высоты над уровнем реки, и мне представилась огромная ровная площадь наносов, кое-где только изрытая оврагами. Несмотря на всё неплодородие этой песчаной почвы, которая производит только несколько жалких видов растительности, по площадке разбросаны пашни и деревушки.
Мы отправились покупать лес, причем, конечно, с нас запросили втридорога. Мы готовы были уже дать 12 сер. рублей за 40 тонких бревен (3 вер. в диам., 4 саж. длины) и торг состоялся, но, когда китайцы увидали в руке у платившего им не 12, а больше рублей, сейчас они запросили 13 руб., и можно было быть уверением, что если дать 13, то запросят 14 руб. и т.д. Поэтому леса не взяли и, простоявши таким образом более часу совершенно напрасно, мы двинулись дальше. Несмотря, впрочем, на наш усовершенствованный способ передвижения, мы 2 раза засели: один раз (в нескольких верстах от пристани) и так крепко, что думали уже зазимовать здесь, но к счастью через 1½ часа удалось сняться.
К вечеру мы проходим мимо конца высокой песчаной плоской возвышенности, миновавши, т.о., значительную часть худой дороги. На правом берегу тянется длинный ряд строений, по-видимому, водочный завод, вокруг которого во все стороны видны дымки отдельных хижин и деревушек.
В 7 часов, проходя мимо другого водочного завода Ниню-кэн, возле которого стояло несколько джонок с грузом водки, мы остановились на ночлег, пройдя верст 45.
К счастию нашему, в заводе не оказалось ни одного чиновника, ни одного полицейского, а потому приняли нас как нельзя лучше. Мы поднялись в гору мимо груд превосходной глиняной посуды [109] и вошли во двор, обнесенный плотным забором.
Тут разбросаны были корыта, чаны и прочее, употребляющееся при выделке водки. Завод не был пущен в ход, а потому я не могу ничего сказать о способах ее выделки: Во дворе мы отыскали лавочку и скоро торговля закипала. Благодаря отсутствию чиновников, нам удалось хорошо купить водки, табаку [110] и убедиться, до какой степени ласков и любезен становится китаец, когда над ним не висит плеть маньчжурского чиновника. Скажу только, что вечер на крытой галерее в Ниню-кэн, с ясными небом, при свете бумажных фонарей и огонька, над которым грелся чайник, среди любезных, хоть и немного слишком любопытных, зато добродушных, услужливых, подчас навязчивых китайцев работников, вероятно во всех нас останется в виде приятного воспоминания. Поздно разошлись мы по домам, провожаемые китайцами с фонарями, и расстались друзьями, — что никогда не удавалось в присутствии чиновничества. Тогда китаец молчалив, даже подчас становится дерзким.
16 августа. Идем мы также медленно, как и вчера, мимо скучных, однообразных песчаных бугров, переходящих иногда в низкие плоские возвышенности, изрытые водами и обнажающая горизонтальные пласты песку и ила.
Одним только разнообразится река; это множеством джонок, идущих вверх и вниз с грузами. Смело можно сказать, что бывает по два, по три часа подряд, когда в течение каждых 5 минут видна новая джонка, а иногда и несколько. Всё это распускает свои паруса или же тянется вверх на бичеве, а вниз на веслах. Кроме того, повсюду видны лодки, который или везут сети, или копаются на реке, а по берегам разложены или развешены сети, чего не было во время нашего переднего пути. Теперь, видно, время рыбной ловли, — рыба идет стадами и иногда, когда пароход войдет в стадо, она бросается во все стороны, прыгает и гибнет в колесах парохода.
По реке на мелях натыканы какие-то пучки не то соломы, не то камышу. Сперва мы думали, что для рыбной ловли; но едва ли: не вероятнее ли для того, чтобы обозначать худые места для айгунской флотилии, которую мы обогнали сегодня вечером? или для нас? Лоцманов не дают, вероятно, для того, чтобы они не разболтали названия местности; а между тем маньчжурам сильно не хочется, чтобы мы зазимовали на Сунгари. Так не для того ли и знаки, чтобы мы не садились на мель? Кто знает… Между тем сегодня, благодаря усовершенствованной методе плаванья, мы почти не становились на мель и прошли около 55 верст.
Маньчжурия угощает нас превосходными, теплыми днями. Мало того, и ночи так теплы, что сегодня (правда, при пасмурном небе) было в 10 час. вечера 15,5° R. Зато около 11 часов с SO налетел довольно сильный шквал, затем полил мелкий дождь до полудня следующего дня.
17 августа. Сегодня к полдню прошли мы, наконец, однообразные песчаные бугры и то место, где проходили вперед по 4 ф. Около 2 часов прошли мы и те обнажения глинистых сланцев, на которых так хотелось побывать еще в передний путь. Но впереди еще много пути, малая вода, которая еще сбывает, возможность зазимовать, а провизии — только до 1 сентября. Поэтому мы и не останавливались нигде и идем до последней возможности, пока хоть что-нибудь еще видно. Зато мы могли с парохода любоваться превосходным миражом на водах безобразной по ширине Сунгари, показывавшей нам на воздухе острова, джонки и выдающиеся части берегов [111]. Вообще сегодня мы шли довольно хорошо и только 4 раза сидели на мели; зато чем более мы подходили к Бэдунэ, тем хуже, тем труднее было идти. Шлюпка то и дело спускала флаг; наконец, мы должны были остановиться и шлюпка вернулась с известием, что не нашла более 3 ф. Между тем стемнело, и хотя Бэдунэ, к которому мы так рвались, был у нас перед глазами, верстах в 4, но должны были заночевать, пройдя около 13 верст.
18 августа. На другой день мы еще не скоро попали в Бэдунэ. Пришлось подняться, отыскивать выход и пробившись 5 часов чуть не на одном месте, мы прошли только эти 4 версты и стали перед городом. На берегу те же массы народа, но удивительно то, что не видно ни одного полицейского; ни одна палочка не свищет над головами зевающей массы, которая заняла весь берег так, что заднее толкали передних в воду.
«Наконец-то добрались мы до Бэдунэ, где в передний путь нас так хорошо принимали, — тут, думали мы, — закупим провизии и тогда можем идти, не спеша, если внизу вода будет хороша». Конечно, по заведенному обычаю, надо было послать амбаню карточки г. Черняева и г. Шишмарева. Затем, пожалуй, и самим ехать к нему. Наш переводчик, г. Гомбоев, должен был везти карточку, а г. Конради и я, не желая терять времени, решились отправиться осматривать город с его пагодами, высокими воротами и крепостью. С большим трудом, толкаясь по большой мели, добрались мы до берега. Но странно, хотя мы со вчерашнего вечера были в виду города, не видно чиновников.
Они, впрочем, не замедлили явиться: только что мы ступили на берег, как подошли и подъехали, проталкиваясь в народе, два или три чиновника. Мы вышли на берег, занявши ровно столько места, сколько могли занять, растолкавши народ, который сверху напирал на нас; те, которые не нашли себе места на берегу, вошли в воду и со всех сторон облепили нашу шлюпку. Я никогда не видал таких диких, безобразных экземпляров, как эта масса оборванных китайцев, загорелых, полуодетых, стоящих с разинутыми ртами по колено в воде, — группа положительно напоминала рисунки малайцев, высыпавших на берег при виде европейцев. Но, не пускаясь в дальнейшее рассказы, скажу прямо, — в городе мы не были, должны были вернуться на пароход и, как только улегся противный ветер, мы двинулись дальше под руководством нашей шлюпки. Вскоре фарватер стал лучше, и мы пошли уже без лодки впереди, средним ходом. Таким образом нам удалось отойти от Бэдунэ 18 верст.
19 августа. Еще с вечера прошлого дня я заболел сильною простудою, — да и не мудрено было заболеть на пароходе, без движенья, в маленькой кают-компании, в которой сверху постоянно лил дождь сквозь развороченную палубу [112]. Все мы страдали насморком, у меня это кончилось лихорадкой, отчего я и не мог выходить наверх. Впрочем, ничего и не было интересного: берега мелькали мимо нас и мы все время шли очень хорошо.
Так, по нашей глазомерной карте, которая оказалась очень полезною на обратном пути, выходило, что 19-го мы прошли 140 верст, 20-го — 175, 21-го — 215, 22-го — 215 и 23-го остальные 60 верст, и к обеду мы были уже в ст. Михайло-Семеновской. Вообще мы шли, нигде не останавливаясь. Ниже устья Нонни вода оказалась высокою или от прибыли этой последней, или оттого, что мы нагнали большую воду. Таким образом мы пошли очень скоро, и те места, где мы так долго бились на низовьях, промелькнули перед нами, как в панораме. Там, где было 3, 4 ф., мы встречали не менее 8 и 9 и, таким образом, прошли, ни разу не севши на мель и не заходя никуда, даже, к великой радости маньчжурского начальства, не побывали в Сянь-Сине.
Таким образом, результатом первой поездки по Сунгари является убеждение в годности ее для и плавания небольших пароходов от устья почти до Гирина. Если мы прошли с таким трудом первые 200 верст от устья, то это происходило, во‑1), от незнания фарватера, во‑2) оттого, что вода была очень мала. Так, на обратном пути в тех местах, где мы едва находили 3½ и 4 ф., мы не встретили менее 9 ф., а эта вода (в конце августа) на Амуре не считалась высокою. Но зато, судя по затруднениям, встреченным нами не доходя 40 вер. до Гирина, судя по характеру реки в этих местах, мы приходим к убеждению, что постоянное плавание вплоть до Гирина едва ли будет всегда возможно, а исходным пунктом постоянной навигации придется считать деревушку верстах в 40 от Гирина. Наконец, самым серьезным затруднением для плавания вообще по Сунгари будет отсутствие топлива, о котором мы говорили выше. Будет ли плавание по Сунгари полезным в торговом отношении, при таком поверхностном обзоре ничего нельзя сказать, нужно покороче ознакомиться с возможными предметами вывоза.
Второй результат — это определение г. Усольцевым 4-х астрономических пунктов собственно на Сунгари и кроме того, ст. Михайло-Семеновской. Третий —это глазомерная карта р. Сунгари, составленная с парохода гг. Васильевым и Андреевым. Хотя черчение с парохода представляет много и много неудобств, особенно при тех постоянных бросаниях из одной стороны в другую, какие приходилось нам делать, идя в первый раз по неизвестной реке, но гг. Васильев и Андреев преодолели часть этих трудностей и составили карту, которая, даже и при некоторых неверностях, неизбежных при съемке такого рода, облегчит последующее плаванье, в чем мы сами вполне убедились на обратном пути.
Из образчиков растительности г. Конради, г. Усольцеву и мне удалось собрать только около 200 экземпляров растений, которые, когда будут определены, могут дать только самое поверхностное понятие о характере сунгарийской флоры. Определить, впрочем, эти растения будет довольно трудно, так как большая часть из них взяты только в одном экземпляре и притом они собраны осенью, когда лишь некоторые из них были в цвету. Наконец, растения собирались нами где попало, как только пароходу случалось остановиться засветло.
Горных пород мы не представляем ни одного образца, так как мы раз только были на таком берегу, который представил обнажение одной горной породы, именно красного глинистого сланца.
Метеорологические наблюдения производились г. Конради, г. Усольцевым и мною. Хотя мы имели в виду производить наблюдения каждые два часа, с 6 часа утра до 10 час. вечера, но это не всегда удавалось; зато мы имеем за все время плавания метеорологические наблюдения в 8 час. утра, в 12, в 2 и 4 пополудни и 8 часов вечера Так как мы простояли в Гирине слишком мало времени и не имели гигрометрических инструментов, то едва ли высота Гирина над поверхностью моря может быть выведена сколько-нибудь приблизительно из наших наблюдений.
Вот все результаты, добытые нашею первою быстро пронесшеюся по Сунгари экспедициею. Нам остается только пожелать, чтобы при всей их незначительности, они могли быть хоть сколько-нибудь полезны для будущих исследований.
1. Мы не имеем сведений о заграничной торговле в 1-й бригаде.
2. Впадает в Аргунь против Старо-Цурухайтуевского караула.
3. 1 ли равна 267 саж., след., около 450 вер.
4. Путешествие Ланге.
5. В числе их был 1 переводчик монгольского языка, умевший читать и писать по-монгольски, и 1 тунгус, немного понимавший манчжурский язык.
6. 12 лан серебра в год. 1 лан равен, по весу, одному рублю семидесяти семи с половиною копейкам.
7. Русские зовут этих последних безразлично орочонами. Быть может, они зовут себя солонами.
8. По свидетельству Ургинского консула г. Шишмарева.
9. Паллас. Путеш. по разн. провинц. рос. госуд. т. III.
10. Кем и когда построено это громадное сооружение, неизвестно; существуют только предположения об его происхождении; так, Паллас полагает, что он служил оплотом монгольской династии против сибирских диких народов.
Вообще желательно бы было, чтобы лица, живущие на месте, узнали бы кое-что от монголов об этой загадочной постройке.
11. Вероятно, испорченное русскими монгольское или тунгусское название.
12. Путешествие по разным провинциям российск. госуд. т. III, ч. 1, стр. 588.
13. По-видимому, они живут семьями и часто посещают друг друга, так как от одной группы ям до другой обыкновенно бывает протоптана тропинка.
14. Вал его втрое выше вала линии; вход с восточной стороны.
15. Ширина его в этом месте не более 10 саж.
16. 25 в. от ночлега.
17. Пут. по разн. пров. Российск. госуд., т. III, стр. 309.
18. С вершины сопки привезли между прочим несколько плоских кусочков меди (по всей вероятности, из поделок), покрытых зелеными окислами. (Не остатки ли это вещей Ваганова, который убит, по всей вероятности, недалеко от этих мест?) Это побудило назвать сопку (состоящую из крутых обнажений глинистых сланцев поверх порфира), «медною», а падь «сомнительною», от сомнения нашего, куда идти.
19. Это мы узнали впоследствии. Тут наши промышленные преспокойно уверяли, что скоро будет р. Номин, на которой стоит большой город. Действительно, перевалив через Большой Хинган, мы вышли на р. Номин, на которой есть городок, кажется Бутхай-Хотон, но это уже между Мэргэном и Цицигаром.
20. Сотенный командир, провожавший нас при переезде через границу.
21. Зубровые рога.
22. Впоследствии нам попадалось еще несколько таких таборов.
23. Когда я жил в ст. Поярковой иа Амуре, то слышал [от] казаков, что зубровые рога очень ценны в Айгуне. Так, за рога о 6 отростенях казаки давали коня, но дауры не отдали. За рога убитого ими зубра казаки получили в Айгуне 2 бычков.
24. Переезд в одной пади был особенно труден сажень на 50.
25. Подъем довольно крут, так что приходилось запрягать по две лошади в возы.
26. Еще раньше нашего выезда за границу монголы говорили нам, что мы встретим вскоре р. Хайлар, а речка Мэргэн останется у нас в стороне; это доказывает, что ручей Мэргэн на карте г. Шварца нанесен непомерно длинным, иначе мы непременно встретили бы его вершину.
27. Названия этих рек узнали мы от попавшихся тут орочон.
28. В одной из падей, которые мы переезжали, где вода течет под кочковатою корою, твердый грунт состоит из ярко-красного песчаника — и тут также лежит не глубже аршина, так что мы не вязли в болоте, но зато постоянно осями задевали за кочки. Казаки, сравнивая эту местность с карийскими промыслами, порешили, что тут непременно должно быть золото.
В нескольких узких падях под кочковатою корою был лед. Немудрено, что он так долго держался, так как ночи были очень холодны.
29. Один переезд сажен на 10 был очень плох: 2–3 лошади упали в воду, но телеги прошли благополучно.
30. Овон — груда камней, набросанная на вершине хребта.
31. На росстанях трудно сбиться — старые большею частью заросли.
32. Пырей и какая-то режуха заменили острец, бараньей травы видно несравненно меньше.
33. Мы переехали несколько ручьев. Кроме того, с С.-З. подошли две широкие пади, вероятно, с немалыми речками.
34. Наши промышленные по слухам, доходивших от орочон, говорили, что нам трудно будет переезжать Номин. Действительно, в большую воду придется для переезда строить плоты, что будет нетрудно, так как леса довольно.
35. Не эта ли речка названа на картах Жербильона и китайских странным именем Бира-бира?
36. Вероятно по сравнению с окрестными невысокими горами.
37. Пятый брод глубиною около аршина; переехав самую реку, приходится переезжать озерко, — остаток прежней протоки. Оно глубже аршина, и мы подмочили в нем свои вещи. Еще, следовательно, одною причиною больше, чтобы телеги, идущие в этот путь, делать на высоких колесах, подобно телегам мэргэнцев.
38. Не из Цицигара ли?
39. Начиная отсюда хвойные породы почти исчезают вплоть до Ильхури-Алина.
40. Вероятно, местечко, обозначенное на картах «местопребывание начальника зверолов».
41. В одном месте пришлось, под самым утесом два раза переезжать изгибающуюся тут протоку Номина (около 10–12 саж.). На случай большой воды есть дорога в горах.
42. Деревья в ½ аршин. в диаметре — не редкость.
43. Попадается множество кротов, не похожих на забайкальских, как говорят казаки, с очень гладкою шерстью, маленьким хвостиком, довольно хорошо прорезанными глазами и сединой на лбу.
Брошенные нами, они в несколько минут зарывались в землю, разгребая ее передними лапами, отворачивая плоским рылом и отгребая задними лапами. Одного крота казаки, конечно, посадили в лагушку с дегтем — на счастье, от поветрий.
44. Эта речка носит на картах Жербильона, д’Анвиля и др. название Хуюр, Гуюр и т.п. Так как дауры очень невнятно произносят слова, выговаривая л как рл, к тому же не договаривают слов, то немудрено, [что] Гуюй-ли переделалось в Гуюрл, Гуюр и, наконец, перешло в Хуюр. Мы добились чистого произношения от китайского чиновника, который назвал ее, отчетливо произнося слова, Гуюй-ли. Кроме того, на одних картах северная отрасль Гани названа Хуюр, на других — южная. Подобная ошибка легко могла вкрасться, так как карты этих мест составлены по расспросам. Из нашего маршрута видно, что Гуюй-ли есть южная отрасль, или, вернее, юго-западная.
45. На границе были предупреждены о нашем выезде 19 мая. В семь дней успели съездить в Хайлар, из Хайлара в Цицигар, из Цицигара в Мэргэн; все это сопровождалось писаньем бумаг.
46. В билете было написано: 41 лошадь на сумму 2030 руб.
47. Один тунгус прибавил, что на нашей стороне живут еще орангиры.
48. Брод устроен в таком месте, где река разбилась на 3 протоки. Течение, хотя гораздо слабее, чем в Номине, там, где мы его переезжали, но все-таки довольно быстро.
49. В них есть и дауры.
50. Пройдя 4 версты от последней деревни, мы едва нашли воды близь дороги в широкой пади с крошечным ручейком.
[51. В вершине одной широкой пади виднелась острая коническая сопочка на плоской площади пади. К сожалению, я не мог до нее доехать, так как она находилась в версте, если не более, от дороги, а я, занятый съемкою, уже и без того отстал от каравана.
52. Плис № 5 вовсе не брали, а купили только № 14, причем штука плиса в 53 арш. продана за 41 дабу. Дабы же продали в Благовещенске за 41 руб. Правда, что при большем «уменье» торговать можно было бы взять за плис 50 таких даб.
53. Пара кукол хорошей мишуры — за 10 чашек.
54. За 1½ бальджи.
55. Гов, у г. Малевича. Нам не сказали ее имени.
56. В 6 саж. ширины.
57. Пузыристый базальт, по определению гг. Фитингофа и Шестакова. Пористый базальт, местами железистый и с оливином, найден был при слиянии Гуюй-ли с Ганью.
58. Присутствие кусков пузыристого базальта, не в виде агломерата, а скорее конгломерата, вблизи самого конуса довольно загадочно, если предположить одновременность вулканических извержений в Уюн-Холдонцзи и здесь (1721).
59 В одном месте переезд был даже довольно плох через зыбун, образовавшейся на глубокой черноземной грязи; во время дождей тут будет очень худо.
60. Сынджан у г. Малевича. Маньчжурское начальство так хорошо распорядилось, что мы не можем узнать имени деревень.
61. За 2 мерки, — ²∕₅ большой китайской меры,— с нас не хотели взять 15 коп. серебряной монетой, но удовольствовалась 8 старинными грошами.
62. На 9-й версте был очень трудный каменистый переезд на протяжении нескольких десятков сажен. На 11-й версте приходится под другим утесом два раза переезжать речку, а между обоими переездами пробираться по очень каменистому, неудобному месту. За переездом, справа (с Ю.-Ю.-З.) подошла из широкой пади широкая торная дорога в несколько рядов колей, — из деревни не должно бы быть такой торной дороги.
63. Санджана у г. Малевича. Перед деревушкой на одном из тополей прибита дощечка с китайскою надписью. — Не граница ли мэргэнского и айгунского ведомств?
64. По всей вероятности Гысыра, если можно положиться на наши мимические расспросы.
65. Таким образом, мы считаем от Мэргэна до Айгуна около 180 верст.
66. Дополн. к Акт. Истор. т. III, 1848, стр. 55.
67. Там же, стр. 365 и след.
68. Там же, стр. 525.
69. Descrip. de l’Emp. de la Chine et de la Tart. chin. par Du Halde. IV. Paris, 1735.
70. Там же — стр. 14.
71. Землеведение Азии Риттера, пер. П. Семенова. Птб., 1856 года, с. 240–248.
72. Annales de la propagation de la foi, vol. XX. 1848 г.
73. Вообще интересующихся подробностями об этих гольдах, а также об уссурийских, мы отсылаем к самому письму Де-ла-Брюньера. Вполне оно напечатано в Annales de la propagation de la foi, l.c., в извлечении — в дополнениях г. Семенова к «Землеведению Азии» Риттера, а в более подробном извлечении — в соч. Ravenstein. The Russians on the Amur. London: Trübner, 1861, стр. 78.
74. Около 200 верст.
75. Nouv. Ann. Des voyage. Y ser. 1852. Mai, p. 205–225, в извлечении в «Землеведении Азии» Риттера, перев. и дополн. П. Семеновым, почти вполне в Ravenstein. The Russians on the Amur, p.98–111.
76. Риттер, l.c., стр. 217–235.
77. Подробности сии в приложении.
78. В 5 вер. от устья лежит караул Чичаха, на котором находится до 40 человек.
79. Мы проехали деревню Нилбу, а немного подалее, Тузака; так нааывал их, по крайней мере один гольд, родом из окрестностей Сянь-Сина.
80. 1 ли — 267 саж.
81. Вероятно, они возвращались с ярмарки, бывающей в Сянь-Сине (по словам одного католического миссионера, которого я видел в Хабаровке) в двадцатых числах июля, — в то время, когда гольды привозят свой ясак и покупают в Сянь-Сине просо, пеньку и другие съестные припасы.
82. Верстах в 20 от ночлега, — дер. Индаму, около которой подступают отроги гор, и далее Джамсу, Холонго и Окэ.
83. Эти цветы похожи на махровый мак, бывают белого, красного и лилового цвета и чрезвычайно хорошо сохраняются, долго не увядая. Они повсеместно употребляются женщинами в Китае для головного убора.
84. В 58 вер. от ночлега.
85 До Сянь-Сина мы считаем около 350 вер. от устья.
86. Хурха у Риттера, Хулха-Гура у наших казаков XVII стол., Му-туан у католических миссионеров, Му-чуан у г. Семенова.
87. Купивши 2 очень больших лодки из толстых досок в ¾ арш. шириною, мы заплатили по 20 сер. руб. за каждую.
88. В бумагах он зовет себя Мейрени Дзянгин.
89. Подробности о способах наблюдения будут изложены особо.
90. Местами есть и нарубленный лес, сложенный в падях на берегу.
91. Опять были сегодня в протоке, в вершине ее 7 ф.
92. Следовательно, от 30 до 50 руб., лошадь около 35 р., бык не дороже 15.
93. До сих пор в нашем правописании китайских имен, вообще довольно близко выражающем китайское произношение, мы не имеем знака для выражения носового звука. Потому мы предлагаем ставить либо точку, либо запятую над буквою н для выражения этого звука.
94. Ветры на Сунгари бывают довольно сильные. Во время шквала, налетевшего вчера, одна лодка, оторванная с причала, едва не была разбита. Насилу успели подойти к берегу на парусе.
95. В цветнике мы нашли очень оригинальные и довольно красивые малиновые цветы петушьего гребни (так зовут и китайцы). Купивши один экземпляр, мы засушили его довольно удачно.
96. Миссионеры в Китае производят расчет на лигатуры, т.е. воображаемые единицы в 1000 джосов. Такой единицы, собственно говоря, нет в Китае, но есть единица в 10 раз больше, — что, в сущности, все равно. Лан серебра (леан–инза) — единица веса, равная тому, что весит 1 руб. 77½ коп. нашего серебра, имеет непостоянное отношение к лигатуре, а изменяющееся сообразно с достоинством серебра и с количеством серебра в стране. Так, весною 1864 г. за лан нашего серебра давали в Сянь-Сине 3,1 лигатуры. Средняя ценность лана нашего серебра 2,8 лигатуры; при покупке же быков его сочли всего в 2 лигатуры.
97. Очень желательно бы было, чтобы лица, живущие в Пекине, составили точный расчет китайским мерам длины, емкости, веса и т.п. и передали это для напечатания в месяцеслове.
98. Эта деревушка чуть ли не принадлежит к мукдэньской провинции. Кстати приведу, что, по словам сянь-синского амбаня, на левом берегу Сунгари около впадения Нонни находятся два монгольских хошуна.
99. Например, Чжоу-кя-уийза, которую мы проехали 4-го числа утром.
100. Неужели нынешнего года? При устье же Сунгари не было заметно особенной прибыли. Впрочем, геология объясняет появление этих волнообразных бороздок силою ветра на поверхности сухого песку.
101. От Сянь-Сина до Бэдунэ рекою около 460 вер. Сухим путем гораздо меньше.
102. Сегодня проехали мимо двух перевозов через реку, которую тут пересекают две дороги.
103. Миссионер говорил, что стоя за ветром на низовьях Сунгари, ему случалось находить там дикие сливы.
104. Сухим путем, конечно; китайцы положительно не умеют определять расстояний водою.
105. Около Бутхай ула Хотоня, так же как и около Нингуты и еще в нескольких местах северной Маньчжурии в XVII в. были еще видны развалины, свидетельствующие о городах, дворцах и т.п., построенных Кинь-Чао в XII в. до изгнания монголами и бегства в земли теперешних солонов.
106. Правый берег менее заселен в этих местах, вероятно, оттого, что в тени гор хлебопашество не могло бы идти так успешно.
107. От устья до Гирина мы полагаем 1050–1100 вер.
108. Землеведение Азии, с. 241 и др.
109. За 3 очень хорошо обожженные и муравленые внутри глиняные кадки, которые вкладываются одна в другую, мы платили 2 серебр. рубля.
110. За 150 гинов очень хорошей и крепкой водки мы заплатили 11 сереб. рубл. В Благовещенске она несравненно дороже (гин весом несколько более полутора фунтов).
111. Ночью был мелкий осенний дождь, к утру прояснило, затем около 4 и 6 ч. пополудни налетели два шквала, захвативши нас своим крылом, и угостили крупным, но непродолжительным дождем.
112. Баржа была прикреплена к кнехтам. Кнехты же вделаны не в корпус парохода, а просто в палубе, отчего, при постоянном стуканье о мели, кнехты разворотили палубу.
Метеорологические наблюдения,
сделанные во время плавания по Сунгари 1864 года с 21 июля по 20 августа и с 23 по 30 августа, в ст. Михайло-Семеновской
Сокращения: 58 в графе «Баром. в миллим.» значит 758, — значит повторение того же, что было выше; сл. — слабый, ср. — средний, св. свежий, оч. — очень. О — облачно, Я — ясно, П — пасмурно, о. — облака, куч. — кучевые, пер. — перистые, клоч. — клочковатые, д. — дождь, сил. — сильный, н. — небо, гор. — горизонт, зен. — зенит.
| Число | Часы | Баром. в миллим. | Терм. R при баром. | Терм. R в тени | Направл. ветра | Сила | Состояние атмосферы | |
| Июль 21 | 12 | 58 | 20,5 | 21,5 | СВ | сл. | О | темн. куч. о., небо почти все покрыто |
| 2½ | 57,5 | 21 | 25,5 | В | оч.сл. | О | кучев. обл., яснее | |
| 5 | 56,7 | 21 | 22,5 | В | сл. | Я | куч. о. на Ю.-З. на гориз. | |
| 6 | 56,3 | 20,5 | 26 | В | — | Я | лег. пер. обл. расх. от З. | |
| 8 | 56,7 | 18,5 | 16 | тихо | Я | с З рад. расх. пер.-куч. о | ||
| 10 | 57 | — | 15 | СВ | ср. | Я | небо все чисто, звезды горят ясно | |
| 22 | 7 | 56 | 16 | 15 | тихо | П | ||
| 8 | — | 16,8 | 18 | ЮВ | ср. | П | все небо серо | |
| 9 | 56,2 | 16,5 | 18,2 | — | сл. | П | сер. клочков. о. на Ю., в нескольк. м. дождь | |
| 12½ | 55,0 | 17,5 | 17,5 | — | свеж. | П | д.накрап. | |
| 2 | 54,8 | 17,5 | 19,2 | — | — | П | мел. ред. д. | |
| 4 | 54,7 | 17 | 16 | — | — | П | мел. д., куч. о. на гориз. | |
| 8 | 54 | — | — | — | — | П | д. | |
| 10 | — | — | — | Ю | — | П | сильн. д. | |
| 23 | 6 | 53 | 16 | 14,2 | — | ср. | П | д., оч. темно |
| 8 | — | 15,5 | 15,5 | — | — | П | сер. клоч. о., д. накрап. | |
| 10 | 52,2 | — | — | — | св. | П | сер. клоч. о., д. | |
| 12 | 52 | 16,8 | — | — | — | П | — | |
| 2 | 51,5 | 17 | 17,5 | — | сл. | П | — | |
| 4½ | 51,2 | 18 | 18 | маловетрие между Ю и В |
П | клоч. о., прояснивает н. всё серо | ||
| 6 | 50,4 | — | 17,5 | — | — | П | на ЮЗ выяснило, в зените пер. о., по гор. куч. о. | |
| 8 | 50,8 | 17 | 16,5 | ЮЮВ | ср. | П | клоч. о. | |
| 10 | 51 | ЮВ | сл. | П | куч. о. затягив. гор. с СЗ | |||
| 24 | 6¼ | 51 | 16 | 15 | ЮВ | — | П | куч. о. по вс. н. |
| 8 | 51,2 | 16,5 | 17,8 | — | — | П | свет. куч. о. | |
| 10½ | — | 21 | 22,5 | тихо | П | — | ||
| 12 | 51,1 | 20 | — | ВЮВ | сл. | Я | в зен. пер. о., на гор. куч. и клоч. | |
| 2 | 50,9 | 22,5 | 24,6 | тихо | Я | в зен. пер. о., на гор. слоисто-куч. | ||
| 4½ | 50,6 | 22 | 23 | ЗСЗ | ср. | П | лег. куч. | |
| 6 | 50,1 | — | 21,5 | тихо | Я | клоч. и пер. о., на ЗЮЗ куч. о. | ||
| 9 | 50,5 | 21 | 18 | ВЮВ | ср. | П | на гориз. СЗ тучи | |
| 25 | 8 | 49,1 | 17,1 | 18,6 | ЮВ | ср. | П | куч. и клоч. о. |
| 10 | 48,9 | 17,6 | 20,2 | ЮЮВ | св. | П | клоч. о., д. | |
| 12 | 48,7 | 18,5 | 17,5 | — | — | П | клоч. и куч. о. | |
| 2½ | 48,1 | 17,0 | 21 | — | ср. | П | лег. клоч. о., на СЗ тучи | |
| 4 | 49,9 | 19,4 | 20,5 | — | сл. | П | клоч. о. | |
| 6 | 47,4 | — | 18,5 | — | — | П | д. кругом | |
| 8 | 47,6 | 18,5 | 16,5 | — | ср. | П | д., всё небо серо | |
| 10 | 47,2 | 18,7 | — | — | сл. | Я | по вс. гориз. тучи, кроме СЗ, ночью сил. д. | |
| 26 | 6 | 47,1 | 17 | 17 | ЮЗ | сл. | П | сплош. сер. масса о. |
| 8 | 46,6 | — | 18 | ЮЮВ | — | П | — | |
| 10 | 46,8 | 18 | 19,5 | ЮЗ | св. | П | слоисто-куч. о. | |
| 12 | 46,4 | 19 | 20,2 | — | ср. | П | клоч. и куч. о., д. накр. | |
| 2¼ | 45,2 | 20 | 22,5 | — | — | О | куч. о., д. | |
| 4 | 44,7 | — | 21,5 | — | св. | О | на В. пер.-куч. о., на З. куч. о., д. | |
| 6½ | 44,6 | 18,8 | 19,5 | — | — | П | сплош. сер. масса о. | |
| 8 | 44,5 | 19 | 18 | — | — | П | сплош. сер. масса о., д. | |
| 10 | 44,8 | 17,5 | 17,5 | ЮЮЗ | — | П | — | |
| 27 | 6 | 45 | 16 | 17 | ЗЮЗ | ср. | П | клоч. и куч. о. |
| 8 | 45,3 | 18 | 18,6 | — | — | Я | легк. пер. куч. о. | |
| 10 | 45,2 | 20 | 21 | — | — | О | пер. куч. о. | |
| 12 | — | 21 | 18,6 | СЗ | — | О | — | |
| 2 | 45 | 20,4 | 21,5 | ЗЮЗ | — | О | в зен. пер. о., на гор. куч. | |
| 4 | — | 20,5 | 20 | ЗСЗ | ср. | О | пер. и куч. о. | |
| 6¼ | 45,4 | 19 | 19 | ЗЮЗ | — | О | куч. о. | |
| 8 | 45,6 | 18,2 | 18,5 | ЮЗ | сл. | О | куч. | |
| 28 | 6 | 48,5 | 16 | 15 | — | св. | О | лег. пер. куч. о. |
| 8 | 49 | 17,5 | 18,5 | — | — | Я | — | |
| 10 | 49,1 | 18,2 | 19,5 | — | — | Я | — | |
| 12 | 48,6 | 19 | 20,5 | — | оч. св. | Я | лег. пер. о., на гор. ЮВ-Ю-СЗ сл. куч. о. | |
| 2 | 47,6 | 20,5 | 22,5 | — | — | Я | — | |
| 4 | 46,2 | 19,5 | 21,7 | — | — | О | лег. пер. куч. о. | |
| 7 | 46,8 | 17,5 | 18,5 | — | св. | П | всё небо серо | |
| 10 | — | 18 | 17,8 | ЗЮЗ | ср. | П | д., ночью д. | |
| 29 | 6 | — | 16 | 16,5 | — | сл. | П | клоч. о. |
| 8 | 47,1 | 16,1 | 17,4 | З | ср. | Я | лег. пер. куч. о. | |
| 10 | 47,4 | 18,8 | — | ЗЮЗ | св. | Я | лег. пер. о., на гор. куч. | |
| 12½ | 47,2 | 20 | 21 | — | — | Я | — | |
| 2 | 47,1 | — | 22 | — | — | О | куч. | |
| 8 | 49 | 18 | 17,2 | ЮЗ | ср. | О | пер. куч. о. | |
| 10 | 49,1 | 17,5 | 16 | — | — | Я | на З. гор. клоч. темн. о. | |
| 11 | 49,3 | 17 | 15,5 | ЮЮЗ | св. | Я | на ЮВ и В слоист. о. | |
| 30 | 6 | 51,3 | 19 | 20,5 | ЗЮЗ | ср. | Я | сов. безо. |
| 12 | 51,5 | 20 | — | — | — | Я | — | |
| 2 | 50,1 | — | — | ЮЗ | св. | Я | лег. барашки | |
| 6 | 51,3 | 19 | 20,5 | ЗЮЗ | ср. | Я | на гор. лег. куч. о. | |
| 10 | 51 | 15,5 | 14,5 | — | — | Я | — | |
| 31 | 8 | 50,1 | 16 | 16 | Ю | св. | Я | сов. безо. |
| 10 | 51,2 | 18 | 17,4 | ЮЮЗ | ср. | Я | — | |
| 12 | 51,5 | 19 | 19,5 | ЮЗ | оч. св. | Я | на гор. пер. о. | |
| 2 | — | 19,5 | 22 | — | св. | Я | на СЗ гор. пер. | |
| 4 | 50,8 | 18,8 | 23,4 | ЗЮЗ | ср. | Я | на СЗС и СВ гор. пер. | |
| 6 | 50,7 | 20,5 | 20,2 | — | оч. сл. | Я | лег. пер. о. | |
| 8 | 50,6 | 19 | 17,5 | ЮЮВ | сл. | П | небо заволакив. куч. о. | |
| 10 | 50,5 | 20 | 17 | тихо | П | куч. и пер. о. | ||
| Авг. 1 | 6 | 45,5 | 15,8 | 15,4 | ВСВ | св. | П | д., сер. о. |
| 8 | 42,8 | 16,5 | — | СВ | св. | П | сил. д., о. | |
| 10 | 40 | 17 | 17,5 | — | — | П | спл. сер. масса о. | |
| 2 | 37 | 19 | — | шквал З. | П | накр. д., клоч. и куч. о., на З. тучи, баром. в 5 м. упал на1 м. | ||
| 4 | 37,5 | — | 20 | СЗ | св. | П | куч., д. накр. | |
| 6¼ | — | 17,5 | 16 | ССЗ | ср. | О | сл.-куч. о., гроз а | |
| 8 | 37,8 | 18 | 15,4 | — | — | О | о., на З-С-В грозы | |
| 10 | 38 | 17,5 | 15,5 | — | сл. | О | спл. клоч. куч. о., на Ю чисто | |
| 2 | 6 | 38,3 | 15 | 14,8 | ЗСЗ | св. | П | спл. сер. о. |
| 8 | 38,9 | 15,4 | 16 | ЮЗ | — | П | спл. куч. о. | |
| 10 | 39 | 15,8 | 15,2 | ЗЮЗ | — | П | куч. и клоч. о. | |
| 12 | 38,8 | 17 | — | — | П | — | ||
| 2 | 38 | 15,8 | 15,5 | — | — | П | — | |
| 4 | — | 16 | 16,2 | З | — | П | тучи | |
| 6 | 38,4 | 16,7 | — | ЗСЗ | оч.св. | П | куч. о., бар. и пер. на З тучи | |
| 8½ | 39,2 | 17 | 15 | СЗ | — | П | спл. сер. о. | |
| 10 | 39,5 | 15,3 | 13,6 | ЗСЗ | — | П | спл. сер. о., д. | |
| 3 | 6½ | 42,6 | 19,5 | 12,5 | СЗ | св. | П | куч. о., на ЮВ тучи |
| 8 | 42,9 | 15 | 14,5 | ЗЮЗ | ср. | О | — | |
| 12 | 44,2 | 17,5 | 18,2 | ЮЗ | — | О | — | |
| 2¼ | 44,4 | 18 | 18,5 | З | св. | П | — | |
| 4 | 44,8 | 17,8 | — | ЗЮЗ | ср. | О | — | |
| 6 | 44,9 | 17,2 | 16,5 | ЮЗ | — | О | лег. о., на В сл. куч. | |
| 8 | 45,1 | 16,2 | 15,6 | ЮЮЗ | сл. | О | лег. куч. на Ю и В | |
| 10 | 45,5 | 16,5 | 13,2 | ЗЮЗ | ср. | Я | на гор. Ю и ЮВ лег. пер. куч. о., ночью спл. роса | |
| 4 | 7 | 45,2 | 14,2 | 14,2 | ЮЗ | — | Я | на ЮЗ лег. пер. куч. о. |
| 8 | 45,5 | — | 14,5 | — | св. | О | пер. куч. о. кроме СЗ | |
| 10 | 45,8 | 15,2 | 15,8 | — | — | П | клоч. куч. о. | |
| 12 | 46,2 | 15,8 | 16,4 | — | ср. | П | клоч. куч. о., вскоре д. | |
| 2 | 45,2 | 17,2 | 17 | — | — | П | клоч. куч. о. | |
| 4 | 44,5 | 18 | 16 | ЮЮЗ | — | П | спл. сер. масса о., вскоре д. | |
| 6 | 43,8 | 15,6 | 14,8 | — | — | П | густ. куч. о. | |
| 8½ | 43,4 | 16,5 | — | — | О | куч. ред. о. | ||
| 10 | 44 | 11 | — | |||||
| 5 | 8½ | 45,5 | 11,5 | З | — | П | мел. д. | |
| 12 | — | 15 | 14,8 | ЗСЗ | — | О | в час шквал | |
| 2 | 45,2 | * | 14,2 | СЗ | св. | П | куч. о. | |
| 4 | 45,5 | 15,6 | — | — | П | — | ||
| 8 | 46,3 | 14 | ССЗ | сл. | О | в зен. бараш., на СЗ куч. о. | ||
| 10 | — | 13,2 | СЗ | ср. | Я | на юг, лег. куч. о. | ||
| 6 | 8½ | — | 14 | — | — | О | ||
| 2 | 45,2 | 16 | ССЗ | св. | О | густ. куч. о. на ЮЗ | ||
| 4 | 44,9 | 16 | — | — | О | |||
| 8 | 44,8 | 14 | — | сл. | Я | |||
| 10 | 45 | 13 | СЗ | — | Я | |||
| 7 | 8 | 45,7 | 17,5 | ЗСЗ | — | Я | лег. пер. куч. о. | |
| 12 | 46 | 21 | — | — | О | |||
| 2 | 45,9 | 19,8 | — | — | О | густ. сло. куч. о. | ||
| 4 | 45,3 | 19 | — | — | О | куч. о. | ||
| 8 | 45,9 | 15 | — | оч. сл. | Я | в 7 ч. сил. вет. с ЮВ и круп. д. | ||
| 8 | 8 | 48 | 17,8 | ЗЮЗ | св. | Я | сов. безо. | |
| 10 | 47,9 | 16,8 | ЗСЗ | — | Я | — | ||
| 12 | 47,0 | 21,5 | — | сл. | О | лег. куч. о. | ||
| 2 | 46,8 | — | З | оч. сл. | О | густ. куч. о. | ||
| 4 | 46,4 | 20,6 | ЗСЗ | ср. | О | ред. куч. о. | ||
| 6 | 46,2 | 17,5 | СЗ | оч. сл. | Я | сов. безо., на Ю и ЮЗ гор. лег. куч. о. | ||
| 10 | 47,4 | 14 | ССВ | сл. | Я | — | ||
| 9 | 6 | 48 | 11 | тихо | Я | туман до восхода солнца | ||
| 8 | 48,2 | 16 | СЗ | оч. сл. | О | слоист. о. | ||
| 10 | 48 | 19,6 | тихо | О | в верх. слоях лег. пер., ниже лег. куч. | |||
| 12½ | 47 | 20,5 | — | П | туман | |||
| 2 | 46,4 | 20,4 | — | П | все небо серо-синев. | |||
| 4 | 45,3 | 17,8 | — | П | — | |||
| Гирин | 6 | 44,2 | 16,4 | — | П | — | ||
| 8 | 44,7 | 15,8 | ЮЮВ | сл. | О | неск. слоист. о. | ||
| 10 | — | 15 | — | оч. сл. | П | все небо серов. | ||
| 10 | 6 | 44,4 | 14,8 | — | сл. | П | все небо серов., мел. д. | |
| 8 | 43,8 | 15 | — | оч. сл. | П | — | ||
| 10 | 43,6 | 15,5 | Ю | ср. | П | клоч. куч. о. | ||
| 12 | 47,0 | 20,5 | тихо | О | — | |||
| 2 | 42,9 | 18 | ЮВ | сл. | П | тучи и коч. | ||
| 6 | 42 | 17,0 | — | — | П | — | ||
| 10 | 42,9 | 13,5 | тихо | Я | в зен. я., на З, ЮВ куч. о. | |||
| 11 | 6½ | 42,2 | 14,8 | ЮЮВ | оч. сл. | П | клоч. куч. о. | |
| 8 | 42 | 15,8 | — | сл. | П | — | ||
| 2 | 41,2 | 19 | ЮЗ | ср. | О | густ. куч. о., выше пер. | ||
| 4 | — | — | ЮЮЗ | сл. | О | куч. о. | ||
| 8 | — | 13 | тихо | Я | на Ю-В-ВСВ гор. молнии | |||
| 10 | 41,3 | 11,8 | СВ | оч. сл. | Я | на гор. СВ густ. куч. о., сил. роса | ||
| 12 | 41,1 | 11 | тихо | Я | — | |||
| 12 | 6 | 41 | 14 | ЮЗ | св. | О | ||
| 10 | 41,8 | 15 | ЮЮЗ | — | О | густ. клоч. куч. о., особ. На З-С-В | ||
| 4 | 42,1 | 17,2 | — | ср. | О | ред. лег. куч. д. | ||
| 8 | 42,8 | 13 | — | сл. | Я | — | ||
| 10 | 42 | 11 | — | св. | Я | совер. безо. | ||
| 13 | 8 | 41,1 | 11,5 | ЮЗ | сл. | П | — | |
| 10 | 41,7 | 14 | ЮЮЗ | ср. | О | куч. о. | ||
| 2¾ | 41 | 16,2 | ЗЮЗ | — | П | лег. сл. куч. о. | ||
| 4 | 41,8 | 15,5 | СЗ | — | П | куч. и сл. о. | ||
| 8 | 41,9 | 11 | тихо | Я | клоч. и куч. о. | |||
| 10 | 42,4 | 9,4 | ЗЮЗ | оч. сл. | Я | сов. безо. звезды блест. особ. ярко оч. темно | ||
| 14 | 8 | 43,2 | 11 | ЮЗ | сл. | П | все сер., мел. д. | |
| 10 | 43,5 | 14,5 | ЗСЗ | ср. | О | густ. куч. о. | ||
| 12 | 44,4 | 17,8 | ЮЗ | — | П | — | ||
| 2 | 42,8 | 17 | ЗСЗ | св. | О | лег. пер. о., на гор. куч. | ||
| 4 | — | 15 | — | — | О | на СВ и ЮЗ густ. тучи | ||
| 8 | 43,5 | — | СЗ | сл. | П | тучи | ||
| 10 | 43,3 | 12,8 | — | — | П | — | ||
| 15 | 8 | 43,5 | 13,0 | ЗСЗ | ср. | Я | в зен. безо., на Ю и С гор. лег. пер. о. | |
| 10 | 44 | 15 | — | — | Я | лег. куч. | ||
| 2 | 43,3 | 18,5 | — | — | О | густ. куч. о., д. | ||
| 4 | 42,8 | 20,8 | — | — | О | куч. | ||
| 6 | 43 | 16,5 | тихо | Я | — | |||
| 10 | 44,3 | 12 | — | Я | — | |||
| 16 | 8 | 45,1 | 13,6 | ЮЗ | ср. | Я | сов. безо. | |
| 10 | 45,2 | 16,3 | — | — | Я | — | ||
| 12 | 45,1 | 18,5 | — | — | Я | лег. пер. | ||
| 2 | 44,6 | 18,8 | — | — | Я | — | ||
| 4 | 43,7 | 19,5 | — | — | П | тонк. слоист. | ||
| 6 | 44,4 | 17,3 | ЮЗ | — | П | сплош. о. | ||
| 8 | 45 | 15,8 | ЮВ | — | П | — | ||
| 10 | — | 15,3 | — | — | П | сплош. о., в 10½ час. шквал с ЮВ, д., всю ночь д. | ||
| 17 | 8 | 41,4 | 13 | СЗ | ср. | П | м. д. | |
| 2¾ | 41 | 15,6 | — | — | П | в зен. лег. пер. куч., на С куч. на Ю густ. тучи | ||
| 6 | — | 15,3 | ЮВ | оч. сл. | О | — на Ю густ. тучи, на С и З ч. | ||
| 8 | 41,2 | 13,4 | ВЮВ | сл. | Я | — о. на гор. | ||
| 10 | — | 34,2 | ЮЮВ | св. | Я | на ЮВ гор. густ. куч. о. | ||
| 18 | 8 | 43,5 | 10,6 | ЗЮЗ | ср. | П | ||
| 10¼ | 43,7 | 13 | — | оч. св. | П | сл. куч. о. и барашки, исходящие из общего центра на З | ||
| 2 | 43,3 | 17,5 | — | св. | Я | на гор. куч. | ||
| 4 | 43,7 | 15,5 | — | — | Я | |||
| 6 | 44,8 | 12,7 | — | — | Я | сов. безо. | ||
| 8 | 45,1 | 11 | ЮЮВ | сл. | Я | |||
| 10 | 45 | 12 | — | ср. | Я | |||
| 19 | 8 | — | 11,9 | ЮЮВ | сл. | Я | куч. о. на гор. | |
| 10 | 46,1 | 12,4 | ЮЗ | ср. | Я | лег. куч. о. на В | ||
| 12 | 46,9 | 15,3 | — | св. | Я | — | ||
| 2 | 46,8 | 14 | — | ср. | Я | — | ||
| 4 | 47,5 | — | ЮЮЗ | сл. | Я | куч. и пер. | ||
| 6 | 48,3 | — | ЮЮВ | — | Я | сплош. куч. | ||
| 8 | 47,4 | 13,3 | — | — | Я | — | ||
| 10 | 48,4 | 12 | — | оч. сл. | Я | д. | ||
| 20 | 8 | 49,3 | 17 | ЮЮЗ | св. | Я | ||
| 12 | 50,8 | 18 | — | — | Я | |||
| 2 | 51 | — | ЮЗ | ср. | Я | куч. на гор. | ||
| 4 | 51,3 | — | ЗЮЗ | — | Я | |||
| 8 | 51,8 | 14,1 | ЮЗ | — | Я | |||
| 10 | 52,9 | 12,8 | ЮЮЗ | сл. | Я | |||
| 21 | 8 | 54,1 | 14 | ЮВ | ср. | Я | ||
| 10 | 17 | — | сл. | Я | ||||
| 12 | 53,6 | 18 | Ю | оч. сл. | Я | |||
| 2 | — | 19 | тихо | Я | ||||
| 4 | 54,3 | 18,5 | СВ | св. | Я | |||
| 8 | 56,6 | 13,5 | — | сл. | Я | |||
| 10 | 56,9 | 13 | — | — | Я | |||
| 22 | 8 | 59,6 | 13,3 | — | св. | П | ||
| 10 | 60,9 | 14,5 | — | — | П | слоис. о. | ||
| 2 | 61,4 | 15,6 | — | ср. | П | — | ||
| 4 | 61,7 | 15,5 | — | св. | П | — | ||
| 8 | 64 | 12,8 | — | сл. | Я | |||
| 10 | 64,7 | 12 | — | ср. | Я | |||
| 23 | 8 | 66,4 | 13,4 | — | св. | Я | ||
| 24 | 9 | 59,4 | 16 | ЮВ | — | О | ||
| 2 | 56,6 | 15 | — | ср. | П | |||
| 6 | 55,4 | 12 | — | св. | П | д. | ||
| 10 | 57,6 | 10 | — | сл. | П | — | ||
| 25 | 8 | 58,2 | 12,8 | тихо | Я | |||
| 12 | 57,3 | 17 | — | Я | ||||
| 2 | 56,4 | 15,4 | ЮВ | сл. | Я | |||
| 6 | 55,9 | 13 | — | — | Я | тонко-сл. о. | ||
| 8 | 55,8 | 12 | — | — | Я | — | ||
| 26 | 8 | 54,2 | 15,8 | ЮЗ | св. | О | куч. о. | |
| 12 | — | 15,2 | — | сл. | О | куч. и сл. | ||
| 2 | 52,6 | 17,9 | ЮЗ | св. | П | тучи | ||
| 6 | — | 15,4 | тихо | Я | ||||
| 8 | 53,4 | 13,2 | ЮВ | ср. | П | тучи, д. | ||
| 10 | 53,5 | 12,8 | — | сл. | П | |||
| 27 | 8½ | 54,2 | 11,9 | СВ | — | О | лег. слоист. о. | |
| 12 | 53,4 | 15,8 | — | ср. | Я | лег. куч. на гор. | ||
| 2 | 53,1 | 16,6 | — | — | Я | — | ||
| 8 | — | 14,4 | тихо | Я | ||||
| 28 | 8 | 56,8 | 11 | — | Я | |||
| 12 | 50,6 | 17,4 | — | Я | на гор. куч. о. | |||
| 8 | 49,7 | 12 | ЮВ | сл. | П | тучи | ||
| 12 | 50 | 8 | тихо | П | д. | |||
| 29 | 8 | 51 | 10 | — | — | П | — | |
| 12 | 51,4 | 10,9 | — | — | П | — | ||
| 2 | 51,3 | 10 | — | — | П | — | ||
| 8 | 51,9 | 9 | — | — | П | — | ||
| 30 | 8 | 54,4 | 9,1 | СВ | сл. | П | ||
| 12 | 54,5 | 10,8 | ЮВ | ср. | П | |||
| 8 | 56,9 | 10,9 | тихо | Я | ||||
Наблюдения производились: на Сунгари гг. Конради, Кропоткиным и Усольцевым, в ст. Михайло-Семеновской — г. Усольцевым.
| Главные пункты: | 21 июля, 6 час. | устье Сунгари |
| г. Сянь-Син | ||
| 9 июля, 6 час. | г. Гирин | |
| 11 июля, 6 час. | ||
| 23 июля, 6 час. | устье Сунгари | |
| 24 июля, 6 час. | ст. Михайло-Семеновск. | |
| 30 августа |
*Наружный снесен шквалом, внутренний при барометре перенесен на палубу.
К первой статье прилагается карта пути от Старо-Цурухайтуевского караула до г. Айгуна и небольшой словарь солонских слов. Карта делалась глазомерно, тайком от местных жителей. Так как в течение первого дня за нами следили, то чтобы обеспечить себя на остальную часть пути, мы решились первые полтора дня вовсе не делать съемки, вовсе не вынимать буссоли, а направление вала, по которому мы шли это время, определять по карманному компасу. Шли мы иногда по 45–50 вер. в день, следовательно, слишком скоро, чтобы можно было делать съемку как бы следовало. Расстояния определялись по часам, ходам табуна лошадей. Вследствие ошибочного определения хода табуна расстояние от Цурухайтуя до Айгуна окажется меньше действительного; но мы полагаем, что относительные расстояния все-таки приблизительно верны. Если же мы решаемся издавать эту карту, то единственно для большей ясности рассказа, а также имея в виду полное отсутствие каких-нибудь картографических материалов для этих местностей. Хотя страна к С. и З. от Мэргэна и нанесена на картах иезуитов XVII в., но, по-видимому, лишь на основании расспросов, так как известно, что те места, по которым нам удалось теперь пройти, не были посещаемы иезуитами.
| Счет | Тан-у |
| Один | Умуг |
| Два | Дижур |
| Три | Илаг |
| Пять | Тун-а |
| Десять | Зан |
| Двадцать | Орон |
| Сто | Номади |
| Иду | Генем |
| Стреляю | Мижандам |
| Делаю | Ом |
| Вижу | Ичем |
| Лошадь | Мори |
| Собака | Нинакин |
| Скот | Абду |
| Корова | Унэген |
| Баран | Конген |
| Человек | Бэе |
| Селение | Аил |
| Город | Кото |
| Юрта | Чзу |
| Мое жительство | Бургэ мини |
| Нож | Учикен |
| Знаком | Танил |
| Друг | Анда |
| Хороший | Ая |
| Другой | Эру |
| Нет | Угэй |
Также и по-орочонски и по-даурски с легкими изменениями в нескольких словах, преимущественно в произношении. Дауры говорят очень неясно, точно у них каша во рту.
| Алфавитный каталог | Систематический каталог |