Труды Международной научной конференции, посвященной 150-летию со дня рождения П.А. Кропоткина. М., 1995. Вып. 1: Идеи П.А. Кропоткина в философии. С. С.156–169.
П.В.Рябов
Россия
Общепринято вежливо упоминать о гуманизме Петра Алексеевича Кропоткина, но серьезные попытки разобраться, что это за гуманизм, каковы его философские, мировоззренческие основы и каковы выводы, предпринимались очень редко.
Как это ни будет прискорбно и неожиданно, но я должен сразу же констатировать, что великий анархист и гуманист проблемы, обозначенной в названии моего доклада, просто не заметил, перед ним эта проблема не стояла, а там, где столкновение с ней было неизбежно, там он ее неосознанно подменял другими проблемами. Я попытаюсь показать, что неспособность и невозможность для Кропоткина понять и увидеть эту проблему коренится в глубоких основах его учения, в его методе и мировоззрении, наконец, в особенностях его индивидуальности, и в этом вопросе — вопросе о личности, ярко сконцентрировались сильные и слабые стороны его творчества. Восхищаясь правотой и глубиной, а часто и пророческим характером многих его выводов в учении о человеке и обществе, мы не должны закрывать глаза на неправоту и ложность оснований, лежащих в основе этих выводов, и обусловивших глубокую противоречивость кропоткинских идей.
Невозможно отрицать высокую правоту и пафос его обличений существующего общества, пренебрегающего человеческой жизнью, его критики Государства, насилующего и подавляющего человека. Невозможно не восхищаться его утверждениями о священном праве каждого индивида на счастье, на удовлетворение в будущем анархо-коммунистическом обществе первых насущных потребностей в пище и жилье, о довольстве для всех, о досуге, как громадном расширении личной свободы, о ликвидации разделения на управляющих и управляемых, о разнообразии занятий, способном резко расширить творческие возможности индивида. Все эти мысли пронизаны чувством искреннего сочувствия и сострадания к людям и, безусловно, заслуживают уважения и восхищения. И все же факт остается фактом: как это ни странно для анархиста, проблемы личности Кропоткин попросту не заметил.
Ведь проблема подразумевает если не трагедию, не драму, то хотя бы вопрос. А у П.А.Кропоткина, даже в тех немногих местах его сочинений, где речь заходит о "субъективной стороне дела", не вопрос, не проблема, но проповедь: "Делай, как я!" Это проповедь борца, вовлеченного в схватку, и проповедь ученого, познавшего истину эволюции и прогресса. Он посвящает немало страстных, горячих страниц описанию жизни настоящего, счастливого человека, ощущающего полноту жизни (полнота жизни для Кропоткина тождественна счастью), человека, для которого нет и не может быть противоречия между природным и человеческим, между личным и общественным, ибо он влился в природу и в жизнь народа, он познает природу и живет радостью и горем народа. Мы читаем это, и видим, что для Кропоткина тут никакого выбора, никакой проблемы не было: разве может быть выбор между тусклым и серым существованием обывателя и насыщенной до краев жизнью революционера и ученого? Эти поэтические места его работ можно рассматривать как автобиографический документ, как проповедь религиозного наставника, но не как постановку мучительной и драматической проблемы личности.
В работах Кропоткина по социологии, этике, истории, в описаниях светлого анархо-коммунистического будущего, не говоря уж о специальных естественнонаучных работах, — везде главные герои — Природа и познающая ее Наука, Общество, Массы, Народ, и везде счастье и права личности декларируются скороговоркой, но совсем не рассматриваются, а порой, напротив, как мы увидим, присутствуют в негативном контексте.
Но пойдем по порядку. Каково положение человека в мире природы? В постановке этого вопроса Кропоткин, по крайней мере, в двух отношениях сделал большой шаг назад по сравнению с М.А.Бакуниным. Во-первых, что касается методологии, то он кладет в основу исследования свой "естественно-научный индуктивно-дедуктивный метод", совершенно не понимая и не признавая диалектики Гегеля (на нее опирался Бакунин). По словам Кропоткина, диалектика — это "средневековая схоластика, возрожденная Гегелем". Отсюда — отрицание скачков в развитии и признание чисто формальных и количественных, но не принципиальных и качественных отличий природного, общественного и личностного. Уже поэтому Кропоткин, в отличие от Бакунина, опираясь на абсолютизируемый им метод, не мог понять специфически человеческого. Во-вторых, хотя оба мыслителя сходятся на животной природе человека, но для Бакунина человек — исключение, выпадающее из космической причинности. Констатация животного, природного начала в человеке для Бакунина — зло, повод для борьбы, бунта, преодоления природного, вочеловечивания человека, создания специфически личностного. По Бакунину человек обретает себя в этой борьбе за свободу и человеческое достоинство, в этом создании своего, надприродного мира.
Для Кропоткина же все обстоит прямо противоположным образом. Каково место человека во Вселенной? Вселенная предстает у него в виде бесконечного множества федераций. Так, любой закон есть равнодействующая, или федерация связанных друг с другом явлений, орган тела есть федерация клеток, организм человека — федерация органов, община — федерация людей, человечество — федерация общин и т.д. При этом человек ничем принципиально не отличается от любых других существ и даже от клетки или от человечества в целом. Он предстает лишь одним из уровней этой иерархии федераций, одним из органов и частиц в живом организме космоса. Личность — это клеточка, один из уровней организации материи — и только. Разумеется, эту клеточку надо беречь, о ней надо заботиться, как и обо всем остальном. Вот что, например, пишет Кропоткин о психологии человека: "Еще совсем недавно психолог говорил о человеке, как о едином и нераздельном целом. Но что сказали бы в наше время ученые, если бы психолог заговорил о чем-нибудь подобном? Человек представляет собою теперь для психолога множество отдельных способностей, равных между собою, функционирующих независимо друг от друга, постоянно находящихся в противоречии между собою. Взятый в целом, человек представляется современному психологу, как вечно изменяющаяся равнодействующая всех этих разнообразных способностей, этих независимых стремлений мозговых клеток и нервных центров. Все они связаны между собой и влияют друг на друга, но каждый и каждая из них живет своею независимой жизнью, не подчиняясь никакому центральному органу, никакой душе" [1].
Понятно, что при таком естественнонаучном подходе к человеку, при такой подмене специфически человеческого, с одной стороны, биологическим и физиологическим, а с другой — социальным, Кропоткин просто не видел проблемы личности. Подобно древнему язычнику, Петр Алексеевич много прекрасных, поистине религиозных страниц посвятил поэзии вечно меняющейся Богини Природы, науке, ее познающей, человечеству — макроструктурам и макросилам, но проблема микрокосма осталась незамеченной им. Человек, несмотря на все благие декларации, остается лишь функцией, частичкой подлинных героев Кропоткина — Природы и Народа.
Весьма любопытен подход Кропоткина к основам этики. Он утверждает, что "природа — учитель нравственности", что все высшие и хорошие начала в человеке заложены в нем природой в виде инстинктов (любое другое объяснение происхождения морали представляется ему религиозным). Отличие человека от животных ничуть не больше, чем различия между разными видами животных. Люди отличаются от павианов не больше, чем, например, насекомые от млекопитающих. И у животных Кропоткин находит классовое общество (у пчел), "спорт, концерты, танцы, зачатки права", даже говорит вполне серьезно о "шумных митингах ласточек". Все три основных составляющих нравственного начала: инстинкт общительности и взаимопомощи, понятие о справедливости и о равноправии и, наконец, способность к великодушию — все эти три начала у животных присутствуют в той же степени, что и у человека. Чувство равноправия и справедливости у людей Кропоткин выводит непосредственно из физиологии человеческого мозга, а именно из его двухполушарности. Как тут не вспомнить Фогта, Бюхнера и Молешотта, утверждавших, что человеческий мозг производит мысли, как печень — желчь. Кропоткин добавляет — мысли о равноправии! Основной закон эволюции по Кропоткину — закон солидарности и взаимопомощи. Но тогда, если следовать его логике, венцом творения является "общество" муравьев и термитов, достигших вершины во взаимопомощи и общности, а в человеческой истории наиболее светлой и прогрессивной была первобытная эпоха. Тогда, конечно, личность еще не выделилась из рода, но зато взаимопомощь, обусловленная жестокой борьбой за самосохранение коллектива, господствовала надо всем. И в самом деле, Кропоткин с огромной симпатией, тенденциозностью и откровенной склонностью к идеализации пишет о первобытных народах и их догосударственных учреждениях, как о светлом времени, когда закон взаимопомощи господствовал абсолютно. В общем, говоря о прекрасных и человечных выводах этики Кропоткина — этики активного действия, помощи людям и солидарности и об абсолютно не выдерживающих ни философской, ни научной критики основах этой этики, нельзя не вспомнить любимой шутки Владимира Соловьева: "Человек произошел от обезьяны, следовательно, возлюбим друг друга!"
Приведу, чтобы не быть голословным, несколько высказываний Кропоткина по этому поводу. Справедливость и равноправие "являются одним из следствий строения нашего мыслительного аппарата... двухстороннего или двухполушарного строения нашего мозга" [2]. Человек "должен заимствовать свои идеалы из природы" [3]. И наконец, "современная наука достигла, таким образом, двойной цели. С одной стороны, она дала человеку очень ценный урок скромности. Она учит его считать себя лишь бесконечно малой частичкой вселенной. Она выбила его из узкой эгоистической обособленности и рассеяла его самомнение, в силу которого он считал себя центром мироздания и предметом особой заботливости Создателя. Она учит его понимать, что без великого целого наше «я» — ничто; что «я» не может даже определить себя без некоторого «ты». И в то же время наука показала, как могуче человечество в своем прогрессивном развитии, если оно умело пользуется безграничной энергией природы" [4]. Опять те же герои — Природа и Человечество, и среди них затерянный человечек, которого Кропоткин призывает определять себя через "ты" — через природное и социальное.
Прежде чем перейти к вопросу о личности в философии истории и в социологии Кропоткина, в нескольких словах прокомментирую вышеизложенное.
Жесткий детерминизм, биологический и социогенетический подход к человеку, сведение всей этики и психологии, во-первых, к животным инстинктам, а, во-вторых, конкретно к инстинкту взаимопомощи и солидарности не может не делать учение Кропоткина о человеке плоским, философски неглубоким, по своему научному уровню остающимся на уровне начала XIX века. Здесь он разделяет многие характерные слабости и недостатки социализма XIX века: вульгарный материализм, партийное отношение к религии (все, что не естественнонаучно, для него "метафизика" — нечто подозрительное), прогрессистский оптимизм, недостаточно обоснованные декларации о том, что в будущем обществе проблема личности будет "сама собой" решена, неспособность увидеть собственно личное, не общественное и не биологическое начало, неизбежно вступающее в трагическую антиномию и с обществом, и с самим собой... Такие особенности кропоткинского мировоззрения, как гипертрофированный натурализм, философский позитивизм, прогрессистский оптимизм (вопреки всем его филиппикам против телеологизма) не дали великому анархисту среди величавых стихий природы заметить человеческую специфику. Для Кропоткина душа — это метафизика: есть лишь инстинкты и двухполушарный мозг, порождающий этику равноправия, а животное стадо и человеческое общество отличаются лишь формальными и количественными показателями.
Чем отличается самый глупый человек от самого умного животного? На этот счет существует множество мнений. Одни говорят, что животные не могут абстрактно мыслить, другие — что не могут говорить и фантазировать, третьи — что смеяться. Четвертые, с кем я солидарен, говорят, что человек — единственное существо, способное осознать конечность и границы своего существования и поставить вопрос о его смысле. Но, как бы то ни было, несомненно принципиальное, качественное отличие человека, наличие специфически человеческого (и социального, и личного). Кропоткин же со своим отждествлением природного и личностного остался даже не на уровне своего века — ибо уже были и пророческие романы Достоевского (которого он не понимал и не любил), и мучения Ницше с идеей сверхчеловека, которого он просто не заметил (для него это — индивидуалистические бредни), и страдания Кьеркегора с экзистенциальной проблематикой, и этическое учение Канта (которого он не понял в силу определенной философской узости и тоже записал в "реакционную" метафизику) и, наконец, изыскания Фрейда в области подсознательного (Кропоткин вообще не упоминает о нем). В этом — в своей "антропологии", в обосновании этики, но не в некоторых великих гуманных выводах, он остался даже не на уровне начала XX века, а где-то между Гельвецием и Молешоттом.
Но, отметив несомненную идеализацию Кропоткиным первобытной стадии человеческой истории (где, опять же, на первый план выходит солидарность, общность и равенство, а свобода и личность отступают), перейдем к философии истории и социологии Кропоткина. И здесь мы видим восхищение Петра Алексеевича перед творчеством масс, созданными ими обычаями и институтами. Они для Кропоткина олицетворяют все хорошее и светлое, все прогрессивное в истории. "Народный инстинкт никогда не ошибается", — уверенно заявляет Кропоткин. А коль скоро так, то понятно, что все зло в истории — от "своеволия" и "своекорыстия" личностей и, главное, от Государства. Если массу, народ Кропоткин рисует как нечто цельное и положительное, бесконечно идеализирует, даже не задумываясь над вопросом о внутреннем рабстве масс (здесь он, опять же, отступает на шаг по сравнению с Бакуниным, указывавшим на развращенность управляемых), то государство он демонизирует; если массе он придает, как и природе, божественные, мистические черты, то государству он приписывает все дьявольское, все плохое в истории. Но если на стороне народа всегда и правда, и сила, то почему он терпит поражение в схватке с государством, с насилием, откуда рождается зло (своего рода проблема теодицеи, оправдания зла), почему история, описав отмеченный Кропоткиным цикл: первобытное племя — сельская община — вольный город и расцвет — государство и смерть, всегда приходит к такому плачевному финалу? Откуда на смену расцвета вольных городов средневековья пришли в XVI веке "новые варвары", по выражению Кропоткина — современные государства? Ответа на эти вопросы Кропоткин не дает и по определению не может дать. Сейчас мы можем добавить, что и тоталитаризм тоже явился продуктом, детищем того самого, опрометчиво воспетого Петром Алексеевичем "живого творчества масс". Но остановлюсь. Очевидно, что в этой поэтической, хотя и не вполне соответствующей истине картине борьбы социальных макросил — Народа и Государства, личности опять не находится места. Напротив, она всячески полемически принижается Кропоткиным, критикующим как "культ героев" (они не играют, по его мнению, вообще никакой роли в истории), так и "своеволие отдельных личностей". Подсознательно проходит мысль: народ всегда прав, но отдельные злонамеренные личности, пытающиеся из него выделиться, служат делу реакции. Критикуя "героев", Кропоткин отчасти сам себе противоречит, когда, говоря о революции, посвящает несколько теплых страниц "революционному меньшинству", одиночкам-бунтарям, готовящим социальную бурю. В целом же можно констатировать, что и в философии истории, как и в социологии, и в этике, места для проблемы личности у Кропоткина не остается.
Декларируя свободу человека, Кропоткин оставляет индивиду фактически только один достойный путь в жизни — слить свое "я" с народным творчеством, служить народу. Альтернативой этому является, по Кропоткину, лишь жалкое прозябание обывателя. Еще Алексей Боровой подметил, что "это гипертрофическое представление о творческой силе масс в учении П.А.Кропоткина невольно привело не только к недооценке роли личного начала в общественном процессе, но и к противоречивой постановке самой проблемы личности" [5].
Совершенно очевидно, что ненавидя Государство, как насильника, будто бы объективирующего абстрактный общий интерес и реально угнетающего людей, мы не должны идеализировать ни народа, ни догосударственных форм его организации, не должны ставить такой же абстрактный фетиш Общества на место низвергнутого кумира Государства. Общество свободных людей не породило бы рабства, не породило бы Государства, и не терпело бы того зла, которое оно терпит по сей день. Не всякое творчество масс свободно и осмысленно. К сожалению, и в этом вопросе Кропоткин разделил заблуждения социализма ХIХ века, не только не способного предвидеть грядущее, но не видящего происходящего. В самом деле, — в своей "Этике", которую он писал среди апокалипсиса гражданской войны в России, П.А.Кропоткин предвещал неизбежность эпохи прогресса и торжества человечности, призывая к саморастворению "я" в "мы" в то самое время, когда, напротив, необходима была опора на свое "я" и против "мы", и против наступающего абсурда. И за потерю русским анархизмом теоретических ориентиров в эпоху Великой Российской Революции, за его отрыв от жизни и идейный тупик, за блок с большевиками, участие в октябрьском перевороте и в разгоне Учредительного Собрания Кропоткин несет свою долю ответственности в самом широком смысле этого слова, так же, как и за свое в целом, по-видимому, лояльное отношение к большевизму. Конкретная политическая слепота здесь прямо вытекает из порочности мировоззренческих основ, прежде всего из отсутствия четко и правильно сформулированной проблемы личности.
Подводя итоги, еще раз констатируем, что проблему человека, личности Кропоткин не заметил и не мог заметить, т.к. подменял и растворял ее в проблемах Природы, Общества и Государства. Для Кропоткина человек жестко детерминирован как общекосмической причинностью, так и социальными условиями, и эта детерминированность расценивается как фактор прогресса; проблема же специфически человеческого, личностно-индивидуального попросту не ставится. Хотя Кропоткин и отмечал, что самоутверждение личности есть такой же важный закон эволюции, как и рост взаимопомощи, но эту проблему он оставил в стороне, целиком отдавшись своим любимым вопросам: о жизни природы и о творчестве масс. Человечество заслоняет у него человека, равенство и солидарность заслоняют свободу и индивидуальность.
Каковы причины этого? На мой взгляд, они сводятся к следующему. Во-первых, методологическая несостоятельность кропоткинского учения — отрицание диалектики, скачков и принципиальной разницы между природным и общественным, общественным и личностным, живым и неживым вело к невозможности философского осмысления проблемы человека, и к невозможности понять достижения человеческой мысли в этой области. Во-вторых, следует назвать полемический задор. Это он заставлял Кропоткина, например, в споре с социал-дарвинистами, утверждавшими аморальность природы, утверждать ее нравственность; в споре с религией и "метафизикой" отрицать не только наличие души, но и вообще специфически человеческого, вульгарно-физиологически трактовать психологические проблемы; в споре с индивидуалистами и аморалистами отрицать роль героев в истории и утверждать солидарность и коллективизм как главные начала этики; в споре с критиками диких народов представлять первобытное общество в розовых красках и т.д. Партийный подход к философии по принципу: наука или религия, политическая ангажированность Кропоткина, философская узость и неспособность воспринять ряд важных философских проблем, тоже наложили свой отпечаток. В-третьих, к причинам невозможности для Кропоткина поставить проблему личности относится его культ естественных наук, сведение, выражаясь в марксистских терминах, "высших" форм материи к "низшим". В-четвертых, как это нередко бывает, указанный недостаток кропоткинской теории является продолжением достоинств — достоинств Кропоткина, как человека. Будучи до мозга костей революционером, народником, посвятив свою жизнь служению народу, Петр Алексеевич, вероятно, не мог представить себе иного императива достойной жизни, кроме этой народнической традиции — то, что для него это было естественно, сделало для него невозможным взглянуть на проблему со стороны, понять того же Достоевского, Ницше или поэзию символистов, делало его душевную гамму цельной, но узкой. Наконец, в-пятых, говоря о мировоззрении Кропоткина в целом, я не могу не процитировать слов, сказанных о нем анархистом И.С.Гроссманом-Рощиным. Отмечая сходство в мировосприятии Кропоткина с пушкинским отношением к жизни, Гроссман-Рощин писал: "Внутренняя уверенность, что удел земного — безмерное счастье безмерной гармонии" характерна для Кропоткина, как и для Пушкина; "подобно Пушкину, он не то что верит, а уверен в победе гармонических начал массового творчества", воспринимает мир "как нарастающую гамму радости и свободы" [6]. Это светлое, оптимистически созидательное мировосприятие, вера в добрую природу человека и общества резко диссонировали с духом и тенденцией эпохи и, во многом, не дали Кропоткину увидеть и оценить ряд фактов, наложив свой отпечаток и на его отношение к проблеме личности.
Кропоткинский анархизм, являясь глубоко противоречивым, требует подробной критики и пересмотра самых его основ, причем, как показали уже статьи Борового, Гроссман-Рощина и других, наиболее плодотворна критика, проводящаяся с анархистских же позиций. Слишком просто и догматично-анархически было бы сказать, как Кропоткин: "все зло — от государства", ибо тогда неизбежно встанет вопрос: а откуда же само государство? Нет, все зло, как и добро — внутри человека, а не вне его, и государство есть лишь внешнее проявление, а отнюдь не причина этого глубинного, внутриличностного зла, симптом болезни человека. А потому, борясь против государства, не стоит абсолютизировать и демонизировать его. И, принося дань уважения человечным устремлениям Кропоткина к социальному освобождению и социальной революции, мы, на исходе двадцатого века, понимаем, что такая революция невозможна без революции личностной, без освобождения личности.
1. Кропоткин П.А. Анархия, ее философия, ее идеал. М., 1906. C.9–10.
2. Кропоткин П.А. Справедливость и нравственность // П.А.Кропоткин. Этика. М., 1991. C. 273.
3. Кропоткин П.А. Этика. М., 1991. C.23.
4. Там же. C. 24-25.
5. Боровой А. Проблема личности в учении Кропоткина // Сборник статей, посвященный памяти П.А.Кропоткина. Пб.; М.: Голос Труда, 1922. C.51.
6. Гроссман-Рощин И.С. Мысли о творчестве П.А. Кропоткина // Там же. C. 26-27. Курсив автора.
The paper deals with some problems of Kropotkin's lack of attention towards inividual and substitution of individual by larger social groups. The reasons for that are seen in Kropotkin's negation of dialectics and his cult of natural sciences as opposed to humanitarian sciences.