Труды Комиссии по научному наследию П.А. Кропоткина. М., 1992. Вып. 2. С. 185–194.
5 ноября 1991 года умер Михаил Герасимович Седов — доктор исторических наук, профессор Московского университета, крупнейший специалист по истории русского общественного движения пореформенной России.
Талантливый человек с трудной и удивительной судьбой, М.Г.Седов прожил свои неполные восемьдесят лет настолько честно и цельно, что его личная и научная судьба могла бы без всякого преувеличения стать нравственным эталоном для понимания и оценки всей послереволюционной истории целого слоя советской научно-гуманитарной интеллигенции.
Редко и сдержанно рассказывал Седов о своей жизни. Его самая большая автобиография, написанная около десяти лет назад, уместилась в тридцати строках, другие ещё короче. Но за несколькими короткими фразами — непростое детство, работа и учёба, война и арест, приговор Особого Совещания и 12-летнее заключение, докторская диссертация и многолетняя педагогическая деятельность.
Михаил Герасимович Седов родился 21 ноября 1912 г. в с.Спасское Воловского района Орловской губернии (ныне Липецкая область) в большой крестьянской семье. Среднюю школу закончил в 1929 г. в Ливнах. Несколько месяцев до поступления в институт проработал на шахте в Донбассе. Этот небольшой опыт позднее, когда он окажется в лагере в Инте, спасёт ему жизнь. А пока по развёрстке обкома комсомола М.Г.Седов поступил в Воронежский государственный педагогический институт и закончил его в 1933 г. по специальности "учителя социально-экономических дисциплин средних учебных заведений". В этом же году он успешно сдаёт экзамены в аспирантуру ИФЛИ в Москве. После четырёх лет обучения в аспирантуре состоялась защита кандидатской диссертации по теме "Раннее просветительство в России". Его научная работа обещала быть успешной и плодотворной.
Но уже шёл 1936 г. Научный руководитель М.Г.Седова, известный историк Сергей Андреевич Пионтковский, был неожиданно арестован. Разгром советской исторической науки вступал в свою решающую фазу. Арест учителя в те годы, как правило, самым пагубным образом отражался и на судьбах учеников. Руководители МИФЛИ проявили настоящее гражданское мужество, организовав перезащиту кандидатской диссертации Седова. Лишь чудом всё обошлось благополучно, и в ноябре 1937 г., работая уже год в должности доцента, М.Г.Седов утверждён был, наконец, в звании кандидата исторических наук. Аспиранты 25-летнего (самого молодого в МИФЛИ) доцента были обычно его ровесниками или даже более старшими по возрасту людьми. Среди его тогдашних учеников — известные позднее историки П.А.Зайончковский, И.А.Федосов, Н.С.Киняпина и другие.
На молодого энергичного преподавателя (с "хорошей", к тому же, анкетой крестьянского выдвиженца) обратили внимание и пригласили на комсомольскую работу. Не оставляя преподавательской деятельности в МИФЛИ, М.Г.Седов становится в 1938 г. секретарём Московского горкома комсомола, а с 1940 по 1941 г. является зав. отделом пропаганды ЦК ВЛКСМ. Такой путь для искренне убеждённого, честного и бескомпромиссного человека тогда не мог не завершиться трагедией. Так и случилось.
К тридцати годам М.Г.Седов имел уже научный авторитет, любимую работу, учеников, личная жизнь также успешно определилась — он был женат, имел сына. Но в начале 1941 г. его исключают из партии — "за антипартийное поведение". Вопрос за "что?", поставленный в общем плане, лишён, конечно же, смысла. Конкретных же причин было, судя по всему, несколько. Одна из возможных — отказ ездить на персональной машине: "Почему я должен иметь личного шофёра, тогда как рядовые комсомольцы ходят пешком?" Другая — вопросительные знаки на полях "Краткого курса истории ВКП(б)". Арест отсрочила начавшаяся война.
В первые же дни войны М.Г.Седов ушёл на фронт красноармейцем и шесть месяцев воевал в ополчении — в составе 5 Московской стрелковой дивизии. После победы под Москвой исследователей, имевших научные звания и степени, с фронта отозвали.
В феврале 1942 г. демобилизованный "красноармеец" — преподаватель упразднённого к тому времени Московского ИФЛИ М.Г.Седов зачислен на должность доцента кафедры истории СССР Исторического факультета МГУ.
Разгром немцев под Москвой, разжав стальные когти на горле страны, вывел из временного простоя и репрессивную машину ГУЛАГа. Вскоре дошла очередь и до М.Г.Седова. В один из дней августа 1943 года он не вернулся с работы домой...
Трагическая лагерная полоса жизни М.Г.Седова — тема особая. Систематический рассказ об этом потребует соединить то немногое, что успел рассказать Седов своим ученикам с тем, что знают его родные и друзья. В те двенадцать лет вместилось многое: Московский и Орловский централы, лагеря и пересылки Поволжья и Сибири, шахты Воркуты и Инты, побои и унижения, расстрелы товарищей по заключению и долгожданная реабилитация.
Лагерный опыт отпечатался в облике М.Г.Седова на всю последующую жизнь. В его походке, движениях, манере говорить не было никакой расслабленности, анемичности, старческой заторможенности. Его, например, почти невозможно было увидеть с портфелем: руки всегда были свободны. Конспекты, выписки, материалы для лекций и проч., написанные убористым почерком на небольших карточках, Седов раскладывал по карманам пиджака.
Трудно сказать определённо, когда конкретно возник у М.Г.Седова интерес к народничеству — теме, фактически оказавшейся под запретом с середины 1930-х гг. Ясно одно: собственный каторжный опыт если и не породил, то уж во всяком случае усилил его интерес к судьбам, борьбе и идеямреволюционеров-разночинцев. Кроме того, его всегда привлекала и интересовала Личность, её возможности противостоять беспредельной власти и силе. Возможно, ещё в заключении научный интерес обрёл конкретную цель: восстановить ленинскую концепцию народничества.
В постсталинском идеологическом контексте второй половины 1950-х эта задача по сути стала попыткой реабилитации целой полосы русской общественной мысли и революционной практики. Сам вчерашний политкаторжанин, едва реабилитированный и восстановленный на работе в МГУ (конец 1955 г.), Седов не мог отныне разделить свой научный интерес с требованиями нравственного долга.
На совместной научной конференции Института истории СССР АН СССР и МГУ в 1959 г. М.Г.Седов выступает с докладом о ленинской концепции народничества. Его выступление вошло в историографию проблемы.
В 1960–63 гг. М.Г.Седов участвует в развернувшейся на страницах двух ведущих исторических журналов "Вопросы истории" и "Истории СССР" дискуссии по проблемам разночинного этапа русского революционного движения. По всем основным позициям он с теми, кто в том научном споре отстаивает идеи новые и по недавним меркам вполне крамольные — народническая теория стала одним из идейных источников русского марксизма (а не его злейшим врагом, как учил "Краткий курс"), теоретическая мысль семидесятников была шагом вперёд по сравнению с революционно-демократическими доктринами 1860-х гг.; партия "Народная воля" — высший этап народнической теории и практики.
Задача восстановления ленинской концепции народничества была в основном решена к концу 1960-х гг. В огромной степени этому способствовал научный семинар по проблемам истории общественного движения пореформенной России, действовавший в те годы при Институте истории СССР АН СССР. Вклад в эту работу самого М.Г.Седова был значителен и завершился монографией "Героический период революционного народничества", опубликованной в 1966 г. В следующем году он защитил на основе монографии докторскую диссертацию. Учёная степень доктора наук была присуждена М.Г.Седову 12 апреля 1968 г.
Работая над книгой, М.Г.Седов использовал практически полный комплекс источников, имевшихся в то время в распоряжении исследователей. Обладая колоссальной работоспособностью и недюжинной исследовательской интуицией, он во многом способствовал разысканию и введению в научный оборот принципиально важных для понимания сущности явления источников. Книга, написанная на столь широкой источниковой основе, давала достоверную, убедительную, яркую и запоминающуюся картину борьбы народовольцев с самодержавием. С её появлением в литературе и сознании исследователей утвердилось романтическое наименование 1870-х годов прошлого века как героического периода революционной борьбы. По мнению Седова, 70-е годы представляли собой оригинальный и законченный этап движения с резко очерченной индивидуальностью, этап, на котором народничество в форме народовольчества достигло своего полного расцвета.
Для общества "Знание" он подготовил несколько брошюр: о революционном движении 1860–70-х гг., о революционной ситуации 1859–61 гг., о предшественниках русской социал-демократии. Таким образом, он знакомил широкую читательскую аудиторию с утверждавшимся в науке взглядом на народничество.
В те же годы в Советской Исторической Энциклопедии появились созданные Седовым портреты молодых революционеров: М.А.Коленкиной, М.В.Куприянова, а также Н.А.Добролюбова, членов кружка Д.Т.Буцинского и др. Что объединяло эти фигуры? Молодость, талант, способность на Поступок, стремление выразить народный протест и народные идеалы.
Всегда отталкиваясь от источника, уважая исторический факт как первооснову всей научной работы историка, М.Г.Седов никогда, однако, не замыкался в фактологическом мелкотемье, не избегал, как многие в те, а особенно последующие — 1970-е годы, рискованных обобщений иного — идейно-теоретического порядка.
В этом плане результатом его творческих усилий стала серия статей, посвящённых идеологии и идеологам народничества. Первая из них была написана ещё в 1956 году и посвящена историческим взглядам А.И.Герцена, которого М.Г.Седов считал одним из родоначальников народничества. Позднее, во второй половине 1960-х — 70-е гг. появились его статьи о М.А.Бакунине, П.Л.Лаврове, П.Н.Ткачёве, Н.К.Михайловском. Каждая из этих личностей была связана с формированием различных теоретических доктрин народничества, сформулированных почти одновременно в канун 1870-х гг. — анархизмом, пропагандизмом, бланкизмом и критическим народничеством.
Главная цель этих работ — доказательство исторической обусловленности народнических концепций, их тесной взаимосвязи с самыми насущными потребностями русского общества. Большое внимание М.Г.Седов уделял выявлению причин жизненности народнических идей, их широкой популярности в обществе.
Внимание в научной интерпретации народничества объясняется появление его историографических работ "Советская литература о теоретиках народничества" (1965 г.) и "Зарубежная историография о революционном движении России" (1978 г.). В этой связи необходимо отметить, что М.Г.Седов был одним из первых советских историков революционного движения, кто обратил самое пристальное внимание на работы зарубежных исследователей, воспринимая своих иностранных коллег не только и не столько как "буржуазных фальсификаторов". В "Вопросах истории" периодически появлялись его рецензии на наиболее значительные зарубежные публикации. Такой была, например, в 1977 г. (№ 7) рецензия на двухтомник документов, опубликованных Б.Сапиром под названием "Лавров — годы эмиграции". Вообще же, с журналом "Вопросы истории" у М.Г.Седова сложились особые отношения. Его Седов считал наиболее авторитетным из отечественных исторических изданий. На его страницах появилось большинство статей и рецензий Седова. Но отношения его с редакцией не были идиллическими. Некоторые из предложенных журналу статей в печати так и не появились. Седов органически не способен был идти на компромиссы, а редакция не всегда могла взять на себя смелость публикации его размышлений о нигилизме, нечаевщине, анархизме. В 1970-е гг. уже снова публиковали с оглядкой. А М.Г.Седов именно в это время, думается, перешагнул "ленинскую концепцию", у него появились свои идеи, новые замыслы, которые в большинстве своём он не успел реализовать.
Ещё не разобран рукописный архив М.Г.Седова. Конечно, анализ его неопубликованных работ многое поможет прояснить. И тем не менее, печальным парадоксом того исторического безвременья 1970-х годов стало положение, в котором исследователь мирового уровня, эрудированнейший историк, годами систематически работавший в архивах и библиотеках по 8–10 (!) часов в день, вновь, второй раз на протяжении одной жизни, в угоду политической конъюнктуре оказался фактически лишён возможности публиковать свои труды.
Однако, у преподавателя университета всегда есть и другие, помимо печати, возможности обнародовать свои мысли. И эти возможности М.Г.Седов использовал блестяще. Не случайно, поэтому, что вторая половина 1980-х гг. стала для него периодом, наиболее продуктивным в научно-педагогическом плане.
В эти годы М.Г.Седов читает общий курс лекций (Россия в пореформенный период), ведёт общий семинар для студентов 2-го курса на дневном и вечернем отделениях, практически каждые два года у него появляется новый спецкурс.
В это же время складывается "седовский спецсеминар", объединивший студентов, аспирантов и соискателей, специализировавшихся по проблемам народничества и близкой к нему тематике.
Еженедельные заседания спецсеминара включали, как правило, доклад или сообщение одного из участников и последующее его обсуждение. Нередко семинары длились по 3–4 часа. Свободная форма общения и увлечённость участников, совершенно "разночинский" дух заседаний, удивительно соответствовавший тематике поднимаемых вопросов, превратили факультетский спецсеминар в особое духовное сообщество, ставшее для его членов чем-то большим, чем нежели просто одной из форм академической подготовки диплома или диссертации.
Благодаря М.Г.Седову, его семинар стал в своём роде уникальным явлением для Истфака конца 1970-х — начала 80-х годов. Отсвет «политической неблагонадёжности» традиционно и прочно лежавший на руководителе спецсеминара, во многом соответствовал настроениям его учеников. Степень политической откровенности в семинарских беседах далеко превосходила средний истфаковский уровень тогдашней идеологической "гласности". Тематика дипломных работ и, особенно, диссертаций, создаваемых под руководством М.Г.Седова, в смысле идеологической "проходимости" была всегда на "пределе". Вопрос "пропустят или не пропустят на учёном совете" применительно к любой новой теме, разрабатываемой в рамках спецсеминара, никогда не бывал праздным.
"Войдя в народничество" через собственный каторжный опыт, М.Г.Седов не просто изучал революционеров-разночинцев. Степень его включённости в тему и приближённости к своим героям была значительно большей. Станкевич и Добролюбов, Лавров и Михайловский, Фигнер и Михайлов..., они и многие другие стали как бы частью его собственной личности. Преданность, а порой настоящая влюблённость в своих незаслуженно забытых героев была у М.Г.Седова просто поразительной и тоже очень "народнической". Потому-то и "университетское детище" М.Г.Седова — его семинар — тоже вырос в своеобразное "народническое" сообщество единомышленников, не последней целью которых стала духовная, политическая и научная реабилитация разночинской теории и практики. Отношения объединённых общей целью участников семинара между собой также скоро переросли формальные контакты со-учеников и, перейдя в плоскость личной дружбы, выдерживают почти двадцатилетнее испытание временем.
Требование безусловной научной добросовестности было непременным условием пребывания в семинаре. Оборотной стороной этого главного условия было полное доверие М.Г.Седова к своим ученикам — доверие научное и человеческое. Следствием таких отношений с "научным руководителем" была высокая степень самостоятельности при написании участниками семинара своих курсовых работ, дипломов, статей и диссертаций. Помощь и руководство со стороны учителя осуществлялись лишь на "макроуровне". Это — обсуждение и выработка ключевых моментов научной концепции, структура работы, обязательная помощь в выборе источников. Стиль же, корректность изложения, выводов и прочая "доводка" работы оставалась привилегией автора и его товарищей по семинару. При любом обсуждении применялось установленное М.Г.Седовым жёсткое правило — говорить только о недостатках, слабых местах и недоработках предложенного выступления. Критика, однако, должна быть аргументированной, конструктивной и доброжелательной. В устах самого руководителя семинара оценка "Приемлемо" была высшей и едва ли не самой развёрнутой формой похвалы.
За десятилетие наиболее активной работы седовского семинара в его рамках были написаны десятки статей, дипломов, защищено более десятка кандидатских диссертаций.
Даже небольшой перечень докладов, подготовленных и обсуждённых в семинаре тех лет, может дать представление о круге сюжетов, казавшихся М.Г.Седову заслуживающими специального исторического исследования. Вот лишь некоторые из них:
— Л.А.Тихомиров и его программа монархического устроения России;
— "Письмо Исполнительного Комитета к заграничным товарищам" как программный документ партии "Народная воля";
— Система конспирации в "Народной воле";
— Цензурное положение газеты "Русские ведомости" в 1880-е — начале 1890-х годов;
— Священная дружина против русской революционной эмиграции в 1881–1883 гг.;
— Этика Н.К.Михайловского;
— "Общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев" и его деятельность;
— Проблема народа и интеллигенции в демократической печати рубежа 1870-х — 1880-х гг.;
— Проблема раскола в русской вольной прессе 1850-х — 1860-х гг.;
— Аграрный вопрос в "Голосах из России";
— С.Г.Нечаев и "Народная Воля".
Последние шесть "перестроечных" лет М.Г.Седов, как всегда, активно работал. Однако далеко не все взгляды и оценки, привнесённые в обновляющуюся историческую науку, он принимал и разделял. Выстрадав свои убеждения, он не склонен был, подобно многим в эти годы, балансировать на крутой волне всеобщего и поспешного отрицания, захлестнувшего историческую науку и особенно околонаучные историко-публицистические сферы. Как мог, противостоял он той отваге невежества, с которой "новое поколение" отказывалось от своих прошлых убеждений и авторитетов.
По злой иронии судьбы теме всей его научной жизни вновь — в третий раз за две трети века — "не повезло". Растоптанное и расстрелянное Сталиным, придушенное в годы брежневского "застоя", советское "народниковедение" оказалось теперь ошельмовано и выброшено за борт вместе с его проблемами и заблуждениями, героями и теоретиками, жертвами и мучениками. Смириться с этим означало бы для М.Г.Седова не только зачеркнуть всю свою научную жизнь, но и погрешить против Истины.
История, как ей и подобает, всё расставит на свои места. И тогда имя и деятельность Михаила Герасимовича Седова — честного историка и мужественного человека — найдёт достойную оценку в благодарной памяти его соотечественников.
У М.Г.Седова нет научных работ, специально посвящённых П.А.Кропоткину, хотя он считал его выдающейся личностью и крупнейшим учёным. Видимо, он полагал, что ещё не пришло время, не появилась возможность сказать в полный голос об этом крупнейшем деятеле международного общественного движения, одновременно выступавшем решительным критиком и отрицателем марксизма. Точно так Седов не писал об эсерах, категорически не желая и не умея говорить полуправду. Известно лишь его публичное выступление, посвящённое П.А.Кропоткину и состоявшееся в Географическом обществе в те годы, когда у большинства непосвящённых анархизм ассоциировался с хаосом и беспорядком. М.Г.Седов пытался обратить внимание общественности на тот факт, что наследие крупнейшего учёного и по сей день сохраняет научный интерес. В последнюю свою книгу, сборник "Блестящая плеяда", опубликованный уже в 1989 г., М.Г.Седов включил отрывок из "Записок революционера". В комментариях к тексту он отмечал, что П.А.Кропоткин интересен современному читателю не только как ученик и последователь М.А.Бакунина, но и как вошедший в историю анархизма самостоятельный теоретик. Написанные им в 1880-х годах "Записки революционера" не случайно были переведены на все языки цивилизованного мира и имели громадный успех. Несмотря на мемуарный характер, книга содержала в себе идеологию и практику анархизма второй половины XIX в. Седов отмечал и подчёркивал также её нравственно-этическую сторону, прославление близких ему высоких принципов революционной деятельности.
А.В.Аникин, А.А.Сундиева