Труды Комиссии по научному наследию П.А. Кропоткина.
М., 1992. Вып. 1. С. 130–150.
Публикация, предисловие и комментарии А.А.Мкртичяна
П.А.Кропоткин ясно сознавал ценность человеческой жизни. Но он был убеждён, что насилие, которое правит миром, можно победить только с помощью насилия. Полностью он признавал необходимость насилия только в борьбе с вооружённым врагом.
Революционное насилие, однако, не исчерпывается вооружённой борьбой. У него есть и другая сторона, которую принято называть террором. Сам террор имеет ряд разновидностей. Прежде всего это может быть стихийный террор толпы, неизбежный спутник многих революций. Кропоткин, как и большинство революционных демократов, да и просто совестливых интеллигентов, которым кусок не лез в горло при мысли о голодном крестьянине, идеализировал народ, наделял его всеми высшими добродетелями, включая ещё и дух взаимной помощи. Может ли такой народ быть жестоким? Разве только, когда он голодом и холодом доведён до отчаяния, да и тогда не нам, сытым, его судить: "Странно было бы, если бы в народе, который вчера ещё запарывали плетьми и розгами, били, оскверняли всячески, не шевельнулось чувство мести" [1]. Но само чувство мести, вполне объяснимое в конкретной обстановке, несовместимо с высшей нравственностью и способно причинить революции лишь вред. "В словах «не мсти врагам» - истинное величие христианства", - считал Кропоткин [2]. Как других, так, видимо, и самого себя он пытался убедить в том, что органически присущее народу нравственное чувство возьмёт верх в грядущей революции и у восставших "хватит силы не прибегать к тем гнусным средствам, какими сейчас пользуется господствующее меньшинство" [3]. Блажен, кто верует!
Близким по смыслу было и отношение Кропоткина к индивидуальному террору.
Как и в случае со стихийным террором толпы, Кропоткин понимал, что месть и отчаяние бессильны изменить общество и остро переживал гибель людей. "Терроризм не делает революции, - писал он в 1892 г., в момент очередного всплеска терроризма. - Возведенный в систему террор заставляет забыть ... массы, толпу, занявшую улицы" [4]. Но и осудить жертвовавших жизнью террористов он не мог и призывал к снисхождению к этим отверженным людям с искалеченными, но возвышенными душами, готовым на убийство, но и на смерть за страждущее человечество.
Кропоткин всегда отдавал предпочтение соображениям нравственности перед соображениями пользы. Интересно, что и большевики, как это видно из высказываний В.И.Ленина [5] принципиально не отказывались от тактики террористических актов, но признавали ее в организованной форме в рамках гражданской войны. Наоборот, Кропоткина возмущала сама мысль, что какой-либо партийный орган может послать человека умереть, чтобы убить. Вот если кто-то сам, повинуясь голосу отчаяния, возмущения, пусть даже мести - хотя Кропоткин не считал это чувство плодотворным - совершит террористический акт, то такой поступок, если и не желателен, то достоин понимания и сочувствия. Никто не вправе жертвовать чужой жизнью, какая бы цель ни ставилась.
Кропоткин резко осуждал "эксы", которые проводились различными революционными партиями, в том числе анархистами, с целью пополнить партийную кассу. По свидетельству участницы анархистского движения М.И.Гольдсмит, Кропоткин выступил с резким осуждением тактики "эксов" на лондонском съезде русских анархистов (1904): "Его горячая речь была так убедительна, что один из товарищей, приехавший из России, плакал. Этот товарищ был убежденный сторонник экспроприации. Если мы попадемся, - говорил он, - мы скроем, что мы анархисты, пусть лучше мы прослывем простыми ворами, чем будет скомпрометирована наша идея" [6]. Но когда во время революции 1905 г. анархист Я.Новомирский предложил ввести расстрел для грабителей-экспроприаторов, Кропоткин "пришел в ужас и закончил свою длинную назидательную речь буквально следующими словами: «Не убивать должны мы молодых людей, которые ошибаются, а учить и переубеждать. ...Анархисты должны учить не критикой, а примером»" [7].
Расстрел за простое воровство! Как здесь не прийти в ужас? Но Кропоткин по сути предлагал ограничиться разъяснительными беседами, способными разве что выдавить слезу у сентиментального вора.
Горячее неприятие экспроприаций - и полное бессилие в борьбе с ними. Нет ли здесь противоречия? Думается, что нет. Из отрицания Кропоткиным мести логически следовало отрицание суда, даже самого гуманного. К сожалению, добро способно побеждать лишь тогда, когда оно идет на компромисс со злом, берёт его метод борьбы - насилие. Кропоткин уже сделал шаг в сторону компромисса, признав насилие на поле боя, но дальше пойти не смог.
Из всех видов революционного террора наиболее жестоким и аморальным русский мыслитель считал террор революционного правительства. После Октябрьской революции в обращениях к Ленину он резко протестовал против "призывов к массовому красному террору, призывов брать заложников; массовых расстрелов людей, которых держали в тюрьмах специально для ... огульной мести. Куда это ведет Россию? - к самой злостной реакции" [8]. Тогда эти призывы были вежливо выслушаны (Ленин высоко ценил Кропоткина), но всё же услышаны не были. Некогда грозный анархист, а в годы Советской власти уже больной старик, он расходовал свои последние силы на защиту репрессируемых. Кропоткину действительно удалось спасти многих, но он был бессилен остановить чудовищную машину красного террора.
Ниже публикуются письма Кропоткина разным адресатам, объединённые проблемой революционного насилия. Основное содержание писем - вопрос о допустимости революционного насилия. Между спорящими много общего. Но если В.Г.Чертков, например, - противник любого насилия, любых компромиссов со злом, то позицию Кропоткина можно назвать более гибкой.
Одно из писем адресовано датскому литературному критику Георгу Брандесу, придерживавшемуся левых взглядов, но фактически это письмо - ответ правой прессе, которая не делала даже попыток разобраться в причинах, толкавших террористов на столь отчаянные поступки, и пыталась внедрить в общественное сознание стереотип анархиста как исчадия ада, воплощения зла, которое не может не убивать уже потому, что оно - зло. И, наконец, письма в редакцию анархистского журнала "Хлеб и Воля" и В.Н.Черкезову содержат критику тактики индивидуального террора и тех, кто её проповедовал.
Кто прав? Кропоткин? Чертков? Редакция "Хлеба и Воли"? Правая пресса? Пусть судит читатель.
1. Хлеб и Воля. - 1905. - № 18. - С.5.
2. Кропоткин П.А. Этика. - Нью-Йорк, 1923. - С.95.
3. ЦГАОР, ф.1129, оп.1, ед.хр.398, л.5-6.
4. Kropotkine P. Les explosions // La Revolte. - 1892. - № 33.
5. Ленин В.И. Полн.собр.соч. - Т.5. - С.7.
6. П.А.Кропоткин и его учение. - Чикаго, 1934. - С.186.
7. Коммунистический Интернационал. - 1921. - № 16. - С.36-37.
8. Родина. - 1989. - № 1. - С.27.
Многоуважаемый Владимир Григорьевич!
Спасибо большое вам за брошюры. Многое хотелось бы сказать по поводу их, но лучше оставить до специального разговора. Одно скажу - прочёл их с большим удовольствием. Смело, честно, хорошо, а замечания Л[ьва] Николаевича] Т[олстого] по поводу Ван-дер-Вера [1] меня в восторг привели необыкновенной постановкой вопроса, а ваше письмо по поводу Ветровой [2] - ваш ответ на наш разговор.
Если бы вам удалось соединить большое количество людей - большое, непременно - которые во имя общечеловеческой круговой поруки (религии разъединяют людей; только чувство общечеловеческой солидарности может объединить их), смело, рискуя положением, состоянием, спокойствием, свободой и жизнью, если надо (опять-таки необходимое условие) поднимете голос против всякого насилия сверху - экономического, политического и нравственного - тогда насилие снизу как самоотверженный протест против насилия сверху всё меньше и меньше становилось бы необходимым. Пока этого нет, насилие снизу останется фактором прогресса нравственного. Конечно, [...] как силой самоотвержения (и слава Богу, что самоотвержение ещё имеет такую нравственную и возвышенную силу в человечестве!).
Мне кажется, что человечество всегда искало такую силу и верило тем, кто давал пример самоотверженного протеста. Оно искало её в христианских проповедниках первых веков и - нашло святую Церковь. Искало в некоторых рыцарских орденах, в масонстве. Недавно оно искало её в прессе и - нашло хищную шайку себялюбов. И живёт теперь этот самоотверженный характер, всегда готовый на самопожертвование во имя попранных прав человека - только в революционерах. И находим его ещё в вышем нарождающемся движении.
Но - человечество нельзя двигать пассивным непротивлением. Человечество всегда двигалось только активными силами, которые вы и пытаетесь создать. (Вот почему формула "непротивления злу" неверна. Вы же хотите противления, и нужно очень много противления; вы только хотите его без насилия.) Удастся ли вам сплотить эти силы - не знаю; думаю, что нет. Но несомненно, что по мере того, как равенство будет входить в нравы, противление злу будет всё более и более терять характер насилия - физического отпора - и всё более и более будет принимать характер отпора нравственного, настолько дружного, что он станет главной прогрессивной силой.
Набросал это письмо второпях. Скоро попадём к вам (у нас теперь гостит одна русская девушка, дочь наших друзей) и тогда поговорим.
Крепко жму вам руку.
П.Кропоткин.
ЦГАЛИ, ф.552, оп.1, ед.1707, л.116-119. Публ. впервые.
20 сентября 1900
Дорогой Владимир Григорьевич!
Благодарю вас очень за ваше милое письмо, за брошюру Льва Николаевича, за телеграмму. Как только я получил телеграмму, сразу же послал Граву [3] "Не убий" [4]. Конечно, я нахожу брошюру прекрасной. Одно скажу - как тут разбирать дело с точки зрения: "Какой только!" Я даже отказываюсь разбирать этот вопрос с этой точки зрения: не хочу допустить, чтобы человека убивали из-за "общественной пользы". Я вижу в этих акциях проявление возмущённой человеческой совести, которая привыкла искать выходов в мести, в наказании, и тут идёт по тому же пути. И если это - действительно наболевший крик возмущённого человеческого сердца, то есть польза в том, чтобы, например, разобраться, что же гак возмутило хотя бы Бресчи [5] до пожертвования собой. Если тот же акт был бы сделан по расчёту пользы, то он ни чьего бы сердца не взбудоражил, а скорее бы вызвал поворот симпатий в пользу короля, хотя бы и злодея.
А правду сказать, и злодей же был в своем сердце этот Гумберт [6], несмотря на все свои хорошие качества (смелость личная). Всё можно было бы ему простить, но не Пассананте [7]. Ведь это был простой, полуграмотный повар. Одиночка, не принадлежавший ни к какой организации. Религиозный мечтатель. Когда-то маццинианец [8]. Тогда было такое поветрие: Вера Засулич - восторг всей Европы, Гедель, Нобелинг [9]; и он, как был, с ножом, одиночкой, бросился на короля. И так его мучают! Вот уже 22 года, 5 лет в тюремном подвале, ниже уровня моря. А потом 17 лет в полутёмной камере, без работы, без книг, кроме Библии, без постели, без воздуха и без чего бы то ни было, чтобы занять руки и мозг. Одинокий, изможденный, без единого волоска на голове, без зубов, вероятно, полупомешанный. И когда Палата послала своего депутата взглянуть на этот труп в щёлочку, и депутат представил свой доклад и просил выпустить этого полупомешанного старика - "Никогда. Не упоминать о нем!" - был ответ Гумберта.
Всё можно было ему извинить, или хотя бы объяснить - даже стрельбу по голодным мужикам (король, мол!). Но этого ничем ни оправдать, ни объяснить нельзя. Подленькое сердце. То - гнусный король. Это - скверный человек.
Перечитал я ещё раз "Воскресение". Великая книга. Величайшая нашего века. И великое художественное произведение. Я много перечитывал летом русских писателей, много думал о художественности (ввиду предстоящего моего курса в Америке о русской литературе [10]). И ещё больше оценил художественность "Воскресения".
А нам конгресс, вы знаете, запретили. В силу Закона против анархистов [11].
Вот попробовали удариться в "обсуждение". Написаны были прекрасные, мысль будящие доклады (хотя бы Неттлау [12] о солидарности рабочих с новой точки зрения). И всё ни к чему. И опять заговорит молодёжь: "бить их - одно средство!". Ведь 200 конгрессов было - всяких! Одних нас запрещают, одни мы вне закона.
Я тоже написал 3 доклада. Один - "об общественной организации мести, именуемой судом" [13]. Лев Николаевич одобрил бы его.
А у меня приятная новость, которую могу вам сообщить. Начинают печатать русский перевод "Conquete du pain". У меня есть на это нужная сумма денег. Только как перевести на русский язык это название? [14] Не придумаете ли вы или кто-нибудь из друзей? Русский перевод Мемуаров (первый) тоже начинает печататься русской группой [15].
Скажите, пожалуйста, брату Анны Константиновны, что я очень хотел бы с ним познакомиться [16]. Когда бы он ни приехал, мы ему будем очень рады. А если вы с ним приедете, то еще больше.
Ну, крепко жму вам руку и шлю самый сердечный привет вам, жене и вашим друзьям.
П.Кропоткин
ЦГАЛИ, ф.552, оп,1, ед.1707, л.165-163. Публик. впервые.
12 января 1903
Дорогой Владимир Григорьевич!
Большое спасибо за письмо Бирюкова [17]. Возвращаю его вам, так как оно может пригодиться кому-нибудь ещё.
Не ищите моих машинописных листков. Вы мне их вернули.
Я так и оставлю, как было - т.е., что он, вероятно, просто нападал на обличительную литературу, которой тогда там увлекались и которая была "бичеванием маленьких воришек для удовольствия больших". А он-то сам уже в это время бичевал больших воров - например, всю систему немецко-педантически-глупого обучения детей, которым тогда так увлекались всегда склонные к холопскому преклонению перед всем немецким россияне (Гегель, звуковой метод, Маркс...). Понятно, что щедринское молчание "эзоповским языком" должно было его коробить. (Я никогда не мог читать Щедрина вслух, а уж на что люблю читать вслух - делается зевота, аж больно в челюстях, физическая глупость в мозгу.)
Я прочел воззвание Льва Николаевича "К рабочему народу" [18]. И, сказать правду, лучше бы было его не печатать. Все, что Л[ев] Н[иколаевич] говорит о необходимости обобществления земли - прекрасно. Но его совет терпеть, не слушать революционеров, не делать стачек, не брать землю у помещиков... не следовало давать. Только тогда, когда народ делал стачки и бунтовал, правительства шли на уступки. Пусть Лев Николаевич прочтёт у Романовича-Славатинского (История дворянства) [19] [...] о невероятной энергии и числе крестьянских бунтов, происходивших по всей России в 50-х годах, даже во время войны - и он поймет, что слова Герцена, обращенные к Александру II ("Лучше сверху, чем ждать, когда придет снизу") не были фразой, а выражением действительности. Что же до того, чтобы не наниматься на работу у помещиков и не снимать у них в аренду землю - такой совет давать нам, сытым людям, совсем не годится. Вот у нас, в Бромлее, сегодня 100 человек обрадовались снегу и будут торчать перед городским советом или ходить с метлой и выпрашивать позволения у богатых (те же помещики!) оскрести снег перед крыльцом и в палисаднике. Почему? Да потому, что многие живут в холоде и голоде. Пришла вчера наша приятельница Роза и говорила: "Слава Богу, муж нашел на несколько дней работу, а то всю прошлую неделю сидели без чая и угля, а в такой-то день и вовсе без хлеба. А когда молочник сказал вчера, что больше не даст молока моей малютке, так поверите ли? убить его, чертова быка или пойти украсть где-нибудь два пенса на молоко!".
Что тут советовать терпение! Иные столетия терпят, а между тем не то, что из буржуа, а из писателей и то всего два нашлись, кто за них заступаются: Золя и Толстой.
Даже сейчас в России, если правительство готово сделать кое-какие уступки, то именно стачки последних лет, да крестьянские бунты повлияли больше, чем все писания.
Вообще, советовать терпеть, да не брать в аренду помещичью землю, когда на своей земле часто и курицу некуда выгнать - это может советовать та сторона, не Л[ьву] Н[иколаевичу] давать их.
Сейчас получил письмо. Пишут, что мои Мемуары читаются в России - даже самыми неподобающими особами. Немного экземпляров проникло, русского издания.
А знаете ли, что в России, в издательстве "Посредник" вышли "Fields, Factories..." [20] (без имени автора), а в "Русских Ведомостях" есть разбор. Если получите экземпляр, перепишите, пожалуйста. Хочется взглянуть на первое русское издание (в России) моей социалистической работы.
Как здоровье Анны Константиновны? Передайте, пожалуйста, ей мои самые сердечные пожелания скорого выздоровления.
Самый сердечный привет
П.Кропоткин
Дмитров Московской губернии Советская, д.Олсуфьева.
24 июля 1919
Дорогой Владимир Григорьевич!
Сейчас пришел ко мне врач земской больницы в Дмитрове - Сергей Васильевич Боголепов - прося, нельзя ли чем-нибудь помочь отцу, Василию Васильевичу Боголепову - престарелому священнику села Мышенского Серпуховского уезда, которого хотят судить в Серпухове революционным трибуналом.
Священник на сходке крестьян просил вернуть его церкви отобранные земли, и его обвиняют в том, что он после сходки говорил с крестьянами против Советской власти - и грозят за это суровым наказанием.
В настоящую минуту, когда страсти так разгораются с обеих сторон, всякое такое дело легко принимает опасный оборот, и доктор Боголепов просит в той или иной форме помочь его отцу. Я, лично, конечно, ровно ничего не могу сделать. Не поможете ли вы, дорогой Владимир Григорьевич?
Крепко жму вашу руку. Сердечный привет вам и Анне Константиновне от нас обоих.
П.Кропоткин.
Как и вы, как и всякий другой, я почувствовал острую боль в сердце, когда узнал о смерти Австрийской императрицы - этой новой жертвы общественной борьбы [22]. Образ уже пожилой женщины, несчастной в своей личной жизни еще задолго до потери единственного сына [23], особенно сильно апеллирует к состраданию тех, кто знаком с её интимной историей.
По крайней мере женщины и дети должны быть пощажены в ужасной борьбе, среди которой мы живём теперь и той, еще более ужасной, которая ожидает нас впереди.
Если бы было достаточно отдать свою жизнь, чтобы спасти хоть малую часть тех жертв, которые пали в разных странах на улицах и на эшафотах за последние тридцать лет - я сделал бы это без малейшего колебания. Десятки наших друзей поступили бы точно так же. Но этого совершенно недостаточно. Прежде всего необходимо, чтобы люди начали вдумываться в окружающее.
Посмотрим же, кто такой Люччени. Рождённый на скамейке Парижского бульвара, он не знает ни отца, ни матери. Он растёт в приюте для подкидышей сначала в Париже, а потом в Парме. Десятилетним ребенком он уже выкинут на улицу, где у него нет ни друзей, ни родных, но где он должен находить себе пропитание (тут я испытываю ещё более сильную боль в сердце при мысли об этом ребёнке и о тысячах других детей, подверженных тому же самому). Но вот он достигает двадцати одного года и его берут в казарму и там начинают учить, как убивать сразу множество людей без всякого сожаления, убивать отца и мать, убивать женщин и детей, раз ему сказано, что это нужно для спасения отечества; его учат, что человеческую жизнь нужно ставить ни во что; наконец, его посылают в Африку на деле убивать людей [24].
Дальше он делается лакеем у гвардейского офицера - не здесь ли ему было набраться уважения к женщинам? И наконец он попадает в Швейцарию в то время, когда туда приходят итальянские беглецы тотчас после Миланского восстания голодного народа и гуртового избиения крестьян [25]. Что же он слышал от них? - Что голодающих крестьян избивали больше или меньше, по всей стране, что в Милане стрельба в народ продолжалась три дня и что рабочих убивали сотнями, что на улицах стреляли картечью, не справляясь о том, виноваты ли в восстании те женщины и дети, которые падали, простреленные пулями, или чем будут питаться дети убитых отцов. Что в ответ на один выстрел из окна отдавался приказ стрелять во все окна этого дома, убивая всех обитателей без разбора, не исключая женщин и детей; что богатые миланские дамы, раздавая цветы солдатам, говорили - "избавьте нас от этой сволочи; бейте их, цельтесь прямо в них!".
Ну, дорогой Брандес, представьте же Вы себе теперь, что наши собственные дети растут в такой обстановке и получают такие впечатления, и скажите, не рискуют ли и они утратить самый инстинкт сострадания, не станут ли и они дышать ненавистью ко всем тем, кто богат и кто никогда не задумывается над нищетой, которой создается их богатства?
Не раз уже говорилось, что наше современное общество танцует на вулкане, и это совершенно верно. Оно не имеет понятия о той ненависти, которая постепенно растет в сердцах обездоленных. Я знаю, что это такое, и ужасаюсь!
И при этой-то растущей ненависти, чему учит вся наша юридическая и военная система? Не шепчут ли они этим людям устами чуть не всех, без исключения, своих газет, что - "нечего рассуждать о человеческой жизни! долой сентиментализм! Если сегодня или завтра потребуется на улицах любого города расстрелять сотни мужчин и женщин для сохранения общественного порядка и для устрашения бунтовщиков - это должно быть сделано без колебания!".
И после этого люди удивляются, слыша, что бедные отвечают им тем же самым доводом, т.е. что если бы было необходимо перебить на улицах сотни мужчин и женщин и уничтожить сотни тысяч буржуа, это должно быть сделано!
А вера в магическое действие казней? - да ведь это первый и основной член современного символа веры! Его одинаково твердят и политики, и священники, и философы. И в то же время им бы хотелось, чтобы бедные по какому-то наитию дошли до более широких и возвышенных понятий, чтобы они перестали верить в казни; чтобы они не говорили вместе с Люччени: "Не всё ли равно, кого убить из богатых! лишь бы заставить их задуматься над общественной несправедливостью!". Требовать от бедных, чтобы они имели высокое понятие об общественной жизни, которое остаётся до сих пор недоступным для образованных людей! Да разве же это не абсурд?
В течение тех самых дней, когда так много говорилось об австрийской императрице, на севере Англии, около Нортгамптона четыре дня подряд делались покушения вызвать крушение поездов. На полотно различных железнодорожных линий клались огромные камни и шпалы перед проходом курьерских поездов. Если бы крушение случилось, последствия были бы гораздо более ужасные, чем смерть одного лица; среди многих других погибли бы и отцы, и женщины, и дети рабочих семейств. Кто же мог бы сделать это? Конечно уж, не социалисты, и не анархисты, а по всей вероятности кто-нибудь, в чьем сердце загорелась беспощадная злоба против всего общества, и кто твердил самому себе, как Люччени: "кого бы ни убить из них, лишь бы заставить задуматься над нашей нищетой!" - Вот где тот вулкан, на котором танцует современное общество.
Нанести смертельный удар в сердце женщины только за то, что это сердце никогда не билось за страдающее человечество - конечно, это ужасно! Но до тех пор, пока будут такие избиения, какие происходили недавно в Италии; пока людей будут учить презрению к человеческой жизни; и пока им будут говорить, что убивать хорошо ради того, что ими считается благом для всего человечества, - будут новые и новые жертвы, если бы даже правители гильотинировали всех тех, кто становится на сторону бедных, кто изучает психологию бедноты и имеет мужество открыто высказывать то, чему их учит эта психология.
8 января 1904
Родной мой.
Статья в № 5 Хл[еба] и В[оли] о терроре поразила меня крайне неприятно [27]. Не знаю, прочёл ли ты внимательно 1 половину статьи (2-я половина точно написана другим), но мне и построение и тон ее показались возмутительными. Если якобинцы могут взывать к террору из Швейцарии, то анархисту это непозволительно, - раз он понимает, что такого рода пропаганда может делаться только примером. Такого тона в анархистской прессе (я, конечно, не говорю о "Revolution Sociale" [28]) никогда не было.
Вообще, террор возводить в систему, по-моему, глупо. Но оставим это.
Затем, уверять читателей, что люди несут головы на плаху затем, чтобы "изъять из обращения с педагогической целью", - просто возмутительно. Таким тоном говорили только буржуазята, ворвавшиеся одно время в парижское анархистское движение, чтобы поиграть ницшеанскими фразами. И как это могут люди писать так, когда тут же, рядом, стоит заявление Анджиолило!! [29] Последнее всех привлечёт к себе, а их трескотня оттолкнёт. Хуже нельзя было написать, чтобы оттолкнуть русскую чуткую молодежь от зарождающегося анархистского движения.
Наконец, печатать такую статью тотчас после дела Бурцева [30], значит прямо вызывать швейц[арс]кое правительство, чтобы оно прихлопнуло Х[леб] и В[олю]. Если же оно это не сделает, то какое впечатление это произведёт среди русских? Всякий спросит себя, - "за что такая привилегия?" И в результате пойдёт неизбежно молва, что наши товарищи попали в лапы какой-нибудь сволочи, - в роде того, как тогда с Michel и Serraux [31].
Ты говоришь, что эту статью следовало бы здесь распространять. Перечитай 1-ую половину её. Лучше бы её вовсе не было.
Молчать перед товарищами, мне кажется, я не имею права, а потому пишу им прилагаемое письмо [32]. Прочти его и верни с замечаниями.
Если бы ты мог завернуть в субботу под вечер - отлично было бы (завтра, в пятницу вечером, я отозван). В воскресенье могут быть чужие.
Соня в Gand у M-me McLeod [33]. Добралась благополучно.
Петр.
Я взялся усердно за статью. Ох, как нужно!
Дорогие товарищи!
Мне кажется, мой долг, - прямо и откровенно высказать вам то, что я думаю о статье о терроре в № 5 Хлеб и Воля [35]. - Мне она крайне не понравилась, местами просто возмутила меня, и вообще, я думаю, ничего, более способного оттолкнуть русскую молодёжь от зарождающегося анархического движения нельзя было написать.
Начать с того, что если якобинцы ещё могут взывать к возрождению террористической партии из Швейцарии, - то анархисту звать людей на террор непозволительно, раз он не находится на месте и не несёт, наравне со всеми, всех возможных последствий.
Сколько бы ни писали в оправдание подобного способа действий, большинство - громадное большинство западноевропейских рабочих не оправдывает тех, кто так делает - и совершенно правы, - а тем более не оправдывает русская молодёжь.
Возводить террор в систему, вообще, по-моему, ошибочно - но оставим это...
Но уверять читателей, что люди несут голову на плаху, чтобы "изъять из обращения с педагогической целью" - просто возмутительно. Такого тона в анархической прессе никогда не было. Так говорили только буржуи, врывавшиеся в движение в Париже, чтобы блистать ницшеанским цинизмом. Но не так говорил Анжиолило и все те, которые понесли свою голову на плаху. Они - мстили. Слова Анжиолило, перепечатанные вами, привлекут к себе всякое честное молодое сердце. Ваша же статья - я думаю о её 1-й части - может только оттолкнуть русскую молодёжь.
Наконец, печатать такую статью тотчас после дела Бурцева значит вызывать швейцарское правительство, чтобы оно прихлопнуло тоже "Хлеб и Волю". А если оно это не сделает, то ещё хуже будет: подумайте сами, какое это произведёт впечатление среди русских?
Но всё это пустяки, сравнительно с самым характером и тоном статьи. Я глубоко сожалею, что вы решились печатать нечто подобное. Во всей нашей прессе вы ничего похожего не найдёте.
Ваш П.Кропоткин.
1. Ван дер Вер, Джон (1867-?) - голландский журналист. В 1896 г. отказался от военной службы, за что отбывал наказание в 1897 г. в течение 2-х месяцев. За две недели до начала срока заключения отправил письмо Л.Н.Толстому; спрашивал, может ли надеяться получить ответ. Толстой ответил на это письмо 27 марта 1897 г. Кроме того, русский писатель посвятил Ван дер Веру статью "Приближение конца" и неоднократно упоминал о нём в своих статьях и письмах.
2. Ветрова Мария Федосеевна - слушательница Высших женских курсов в Петербурге, революционерка. 22 декабря 1896 г. была арестована по делу "Лахтинской типографии". Находясь в Петропавловской крепости, 3 февраля 1897 г. совершила акт самосожжения. Несмотря на попытки тюремной администрации сохранить это событие в тайне, дело получило широкую огласку и вызвало многочисленные протесты общественности.
3. Грав, Жан (1854-1939) - французский анархист, друг Кропоткина, редактор журналов "Ля Револьте" и "Тан нуво".
4. Статья "Не убий" (первоначально названная "Кто виноват?") была написана по поводу убийства итальянского короля. Впервые напечатана в "Листках Свободного слова". - 1900, № 17.
5. Бресчи, Каэтано - итальянский анархист, террорист, убивший 28 июля 1900 г. в Монце (недалеко от Милана) короля Италии Гумберта I. Приговорён судом к пожизненному заключению. На следующий день после вынесения приговора погиб в тюремной камере при невыясненных обстоятельствах: по официальной версии, покончил жизнь самоубийством, по версии же неофициальной был задушен охраной.
6. Гумберт I (1844-1900) - король Италии с 1878 г.
7. Пассананте, Джузеппе совершил 17 ноября 1878 г. неудачное покушение на жизнь Гумберта I. Король сам отбил шпагой удар ножа террориста, которому, однако, удалось ранить премьер-министра Бенедетто Кайроли.
8. Маццинианец - последователь итальянского революционера, одного из вождей национально-освободительного движения, республиканца Джузеппе Мадзини (1805-1872).
9. Гедель и Нобелинг - действуя в одиночку, совершили в 1878 г. неудачные покушения на жизнь кайзера Германии Вильгельма I. Эти покушения были использованы Бисмарком в качестве предлога для введения запрета на СДПГ.
10. Упомянутый в письме курс лекций по русской литературе лёг в основу книги Кропоткина "Идеалы и действительность в русской литературе", впервые изданной в Бостоне в 1901 г. На русском языке книга была впервые опубликована издательством "Знание" в 1907 г. в Санкт-Петербурге.
11. Упомянутый в письме закон был принят во Франции 24 июля 1894 г. В том же году были приняты аналогичные законы в Италии и Испании. Несколько позднее, в 1902 г., закон против анархистов был принят в США. Предлогом к их принятию послужили акты индивидуального террора, организаторами которых часто были анархисты.
12. Неттлау, Макс - немецкий анархист, автор ряда трудов по истории анархизма.
13. На основе этого доклада Кропоткиным была написана статья "Узаконенная месть, именуемая правосудием", впервые увидевшая свет на итальянском языке в 1900 г. На русском языке она была впервые опубликована в книге: Доклады международного революционного рабочего конгресса 1900. - Лондон, 1902.
14. В первом русском переводе книга получила название "Хлеб и воля" (Лондон-СПб.: Свободная мысль, 1902), но в дальнейших изданиях используется другое название - "Завоевание хлеба".
15. В русском переводе мемуары Кропоткина, названные "Записки революционера", были впервые изданы фондом вольной русской прессы в Лондоне в 1902 г.
16. Анна Константиновна Черткова (урожд. Дидерихс, 1859-1927) - жена Владимира Григорьевича. Её брат - Иосиф Константинович Дидерихс (1868-1932), как и Кропоткин, бывший воспитанник Пажеского корпуса, до 1897 г. служил на Кавказе. За сочувствие духоборам выслан из Кавказского края. Автор "Воспоминаний о Л.Н.Толстом" в кн.: Толстой о Толстом. - М., 1926.
17. Бирюков Павел Иванович (1860-1931) - друг и биограф Л.Н.Толстого.
18. Статья Л.Н.Толстого "К рабочему народу" была написана в 1902 г. В ней русский писатель предлагал ряд мер, которые, по его мнению, должны были привести к освобождению труда. Первой мерой должно было стать частичное возвращение рабочих в деревню. При умелой обработке, если не будет помещиков, земли хватит на всех, - в этом пункте программа Толстого отчасти совпадает с программой Кропоткина, на труды которого ("Завоевание хлеба", "Поля, фабрики и мастерские") он ссылался в своём "Воззвании..." (см.: Толстой Л.Н. Полн.собр.соч. - М., 1950. - Т.35. - С.127). Однако путь к этой цели лежит, по мнению Толстого, не через восстание и насильственную экспроприацию помещичьей земли, а через "воздержание от греха": отказ от аренды этой земли и работы у помещиков по найму. Русский писатель понимал трудность осуществления своего замысла: крестьяне бедны и вынуждены работать на помещиков. "Но ведь такая же трудность, - считал он, - во всяком воздержании от дурного дела". С этим планом Толстого Кропоткин согласиться не мог.
19. Романович-Славатинский, Александр Васильевич (1832-1910) - историк, профессор Киевского университета, автор ряда трудов по истории государства и права в России. Точное название указанной в письме книги по истории дворянства - "Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права". (Издана в Санкт-Петербурге в 1870 году.)
20. Первый русский перевод книги получил название "Земледелие, фабрично-заводская и кустарная промышленность и ремёсла" (М.: Посредник, 1903). То же издательство в 1903 г. переиздало книгу под новым названием: "Поля, фабрики, мастерские. Промышленность, соединённая с земледелием, и умственный труд с ручным". В следующих изданиях чаще всего использовалось именно это название.
21. Брандес, Георг Морис Коэн (1842-1927) - датский литературный критик и мыслитель, автор биографий Гёте, Шекспира, Вольтера.
Письмо Кропоткина Брандесу публикуется без сокращений по изданию 1898 г. (см.: Листки фонда вольной русской прессы. - 1898. - № 44. - С. 16-17) - первому и единственному изданию этого письма на русском языке.
22. Елизавета Австрийская - жена императора Франца-Иосифа, принцесса Баварская. В 1898 г. в Женеве убита анархистом Люччени.
23. Сын Франца-Иосифа и Елизаветы, Рудольф Габсбург, умер в 1889 г. в возрасте 31 года.
24. Вероятно, здесь имеется в виду итало-эфиопская война, происходившая в 1895-6 годах.
25. Баррикадные бои между рабочими и войсками в Милане происходили 6-11 мая 1898 г.
26. Черкезов (Черкезишвили) Варлаам Николаевич (1846-1925) - грузинский анархист, ближайший друг и единомышленник Кропоткина. Автор ряда трудов по теории анархизма. Известен также своими попытками уличить Маркса и Энгельса в плагиате, жёсткий и непримиримый противник большевизма. Во время первой мировой войны, как и Кропоткин, оборонец.
Письмо публикуется по изданию 1926 г. (см.: Каторга и ссылка. - 1926. - № 4 (25). - С. 15-16).
27. Речь идёт о статье: "К характеристике нашей тактики. Террор", написанной Г.И.Гогелия и опубликованной в издававшемся в Женеве в 1903-19о5 гг. русском анархистском журнале "Хлеб и воля" (№ 4, 5 за 1903 г.).
28. "Revolution Sociale" - анархистская газета, выходившая в Париже с 12/X 1880 по 18/IX 1881. Она издавалась на полицейские деньги, редактором был тайный агент полиции Серро, которому удалось привлечь к работе в газете многих видных анархистов, в том числе Луизу Мишель, Иоганна Моста, Карло Кафиеро. Кропоткин к этому органу с самого начала отнёсся с недоверием и сотрудничать отказался.
29. Анжиолило - испанский анархист, террорист, убивший в 1887 году премьер-министра Испании Кановаса дель Кастильо. Казнён по приговору суда. Его речь на суде цитировалась в статье. Свой поступок он объяснял тем, что "в глубине своего сердца почувствовал непреоборимое чувство ненависти против государственного деятеля, управляющего посредством террора и пыток, против министра, посылающего на бойню тысячи и тысячи солдат и разоряющего поборами народ, который мог бы быть счастливым в своей стране, против этого наследника Калигул и Неронов, преемника Торквемады, ... против этого чудовища - Кановаса - и я счастлив и горжусь тем, что избавил от него землю".
30. В.Л.Бурцев 24 ноября 1903 г. был арестован в Женеве и по постановлению Федерального Совета за печатание изданий, содержавших призывы к цареубийству, выслан (вместе в П.Краковым) из Швейцарии.
31. Michel - Луиза Мишель, известная французская революционерка, героиня Парижской Коммуны. Serraux - Серро, агент парижской полиции, издавал в 1881 году провокационную анархическую газету (см. "Записки революционера" П.А.Кропоткина).
32. Письмо в редакцию "Хлеба и воли", о котором идёт речь, публикуется в настоящем издании.
33. Фанни Мак-Леод Мартенс - переводчица книги Кропоткина "Взаимная помощь как фактор эволюции" на голландский язык, близкая знакомая семьи Кропоткиных. "Gand" - по-английски - "Гент".
34. Письмо в редакцию журнала "Хлеб и воля" хранится в отделе рукописей ГБЛ им.Ленина (ф.410, карт.13, ед.63, л.6-7). Дата не указана, но можно предположить, что оно было написано в одно время с письмом Черкезову. Публикуется впервые.
35. Статья была написана с крайне непримиримых ригористских позиций. Её автор Г.И.Гогелия утверждал, что "нет такого исторического момента, который требовал от пролетариата союза с буржуазными партиями; пролетариат не может даже временно войти в союз с буржуазными партиями, не приостановив свою борьбу против буржуазии". Любая борьба за демократию объявлялась изменой, ей противопоставлялась тактика террора. Гогелия отмежевался от эсеров, прибегавших к террору лишь против "сатрапов царя". Настоящий же террор, по его мнению, должен направляться против всех лиц, не относящихся к числу трудящихся: буржуазии, помещиков, "неответственных и слабоумных монархов". "Но не говоря о крупных тиранах, - писал далее Гогелия, - бывают моменты, когда с «чисто педагогической целью» надо «изъять из обращения» некоторых из самых мелких представителей власти; иногда приходится свести счеты со старшим мастером, надзирателем или другим каким-нибудь слишком усердным холопом господствующих классов". Террор может быть коллективным, индивидуальным, стихийным, организованным - каким угодно, главное - чтобы он был, - считал автор.