Труды Комиссии по научному наследию П.А. Кропоткина.
М., 1992. Вып. 1. С. 75–83.
А.М.Никулин
Основой для исследования литературно-эстетических воззрений Кропоткина является его книга "Идеалы и действительность в русской литературе", напечатанная в 1907 г. в Петербурге; книга представляет собой переработанный курс лекций по истории русской литературы, читанный Кропоткиным для английской публики в 1905 г.
При первом ознакомлении с данным произведением, обращаешь внимание на два момента. Во-первых, на умение автора сочетать сжатость, чёткость изложения с пространственностью самой темы: история литературы. Т.е. уместить в приблизительно 20 печатных листов исследование от "Слова о полку Игореве" до "Дяди Вани" Чехова, не пропустив ничего существенного из истории отечественной литературы, и отметив самое существенное в любом из упомянутых произведений, — это естественное достоинство ясного и аккуратного кропоткинского мышления.
Во-вторых, бросается в глаза твёрдая приверженность нашего автора реалистической традиции в искусстве. Он действительно очень много для такой небольшой книги уделяет внимания творчеству почти позабытых реалистов-разночинцев, таких как Решетников, Левитов, Златовратский и многие, многие другие. Он противник эстетства — чистого искусства. Вот это второе обстоятельство (как я покажу далее, весьма обманчивое) могло бы явиться поводом для упрёка Кропоткину в вульгарно-социологическом подходе к литературе, отнесения его к предшественникам соцреализма.
Да, действительно, Кропоткин, к чему бы ни обращался в литературе, везде обнаруживает ясность и простоту реализма. В подтверждение остановлюсь на разборе Кропоткиным творчества протопопа Аввакума. Глава, посвящённая неистовому протопопу, называется не "житие", что было бы вполне традиционно и естественно, но "автобиография", т.е. более цивильно и ясно. Сама "автобиография" Аввакума характеризуется следующим образом. "Автобиография сосланного в Сибирь и совершившего это путешествие пешком, сопровождая партию казаков вплоть до берегов Амура, заслуживает упоминания. По своей простоте, искренности и отсутствию сенсационности, житие Аввакума до сих пор остаётся одним из перлов русской литературы этого рода и прототипом русских биографий" [1]. Удивительная характеристика! Если убрать из неё конкретное имя и не обращать внимание на то, что путешествие было совершено пешком, то читатель мог бы подумать, что речь тут идёт о самом П.А.Кропоткине: ведь именно его собственное житие — знаменитая автобиография "Записки революционера" "...остаётся одним из перлов русской литературы этого рода... по своей простоте, искренности и отсутствию сенсационности..." Но Авакумова книга (?!), признанная "предшественницей" латиноамериканской прозы двадцатого века, где главного героя навещает в темнице божья матерь, где он сам наяву дерётся с дьяволом... где есть всё, кроме реализма... Но Кропоткин в своём дальнейшем изложении даёт именно реалистическую характеристику Авакумова жития. Эта характеристика является интересной, убедительной, аргументированной. И это действительно искусство: увидеть реализм в истории религиозного фанатика, — такое же искусство, как искусство Хармса подметить абсурд в обыкновенной очереди, стоящей за огурцами. Во всём видеть ясное, простое, рациональное — это искусство, такое же искусство, как везде видеть абсурд. Уникально это умение Кропоткина во всём видеть реалистическую сторону в искусстве, уникально и не вульгарно, потому что оно индивидуально. Оно убедительно, потому что оно личностно. Реализм Кропоткина не массовиден, не служит каким-либо партийным интересам, он всегда личностен — честен. И Кропоткин не случайно при разборе того или иного произведения часто неприметно, но твёрдо отмечает, что высказывает свою личную точку зрения. И в этой точке зрения заложен безошибочный эстетический вкус, имеющий право на существование независимо от социальных пристрастий самого Кропоткина. Так, упрекая самого Пушкина в недостатке мировоззренческой глубины, Кропоткин утверждает его же как непревзойдённого гения эстетической формы. Кропоткину глубоко симпатичны социологические воззрения Михайловского, но он же сам и отмечает недостаток этого автора — отсутствие поэтического, эстетического элемента.
Столь часто повторяемое при характеристике взглядов Кропоткина слово "реализм" требует само ясной и простой характеристики. Такую характеристику дал Кропоткин в своей книге. (Интересно, что кропоткинская формулировка полемически заострена, но не против эстетизма, а против натурализма-реализма широко популярной в конце XIX в. школы Золя.) "Согласно нашему пониманию, реализм не может ограничиваться одной анатомией общества; он должен покоиться на более высоком основании; реалистические описания должны быть подчинены идеалистической цели... наряду с самыми низменными инстинктами уживаются самые высокие проявления человеческой природы..." [2] В этой формулировке мы обнаруживаем суть Кропоткинского реализма. Под его именем таится сочетание высокого и низкого, обыденного и идеалистического, действительного и фантастического. Но что означает такое сочетание? Не есть ли оно проявление гармонии того её определения, которое было уже дано древнегреческими философами ("Гармония есть единство несоединимого, согласие несогласованного" — Филолай). И ведь в самом названии книги "Идеалы и действительность в русской литературе", — заложено стремление Кропоткина к постижению гармонии. И размышляя над проблемой соотношения искусства и науки, чем руководствуется Кропоткин? "Истинную науку и истинное искусство нельзя противопоставлять друг другу: они всегда находятся в согласии" [3] (т.е. в гармонии. — А.Н.). Да, это гармония. В стремлении к ней — сила, красота и истинность кропоткинского мировоззрения. А то, что это "сочетание несочетаемого" в кропоткинском творчестве имеет ясно выраженный реалистический центр, то кто сказал, что гармония имеет центром своего существования постоянную, а не переменную точку? Ведь точка её — душа человеческой личности. А личность и душа её — индивидуальны и неповторимы.
Стилю жизни и творчества Кропоткина присуща одна глубокая черта, которая в отечественной литературе встречается, к сожалению, крайне редко. Поэтому, когда вы читаете книгу Кропоткина, от неожиданности, нехватки чего-то вы в растерянности припоминаете, чего же недостаёт здесь, будто дышите вы озоном, а привыкли-то к кислороду. Потом всё же осознаёшь, чего не хватает кропоткинской критике — здесь нет хамства. Да, русская литературная критика очень груба, агрессивна и стремление оскорбить, унизить своего оппонента есть её существенная черта. Черта, присущая не только её левому, революционному крылу (Писарев, Ленин), но всем направлениям характерная — например, Розанов и Набоков (этюд о Чернышевском). А Кропоткин, пожалуй, наряду с Карамзиным и Владимиром Соловьёвым, составляет удивительное исключение в нашей сердитой критике. Ни одного унизительного, насмешливого, ругательного слова не отпущено тут никому: ни литераторам, с чьей творческой позицией не согласен Кропоткин, ни даже царю и царскому правительству. И от этого книга не становится пресной или бесцветной. Наоборот, одной вежливостью и достоинством, оказывается, можно прекрасно отстаивать свою точку зрения и колебать иную. Как пример, упомянем отношение Кропоткина к творчеству Достоевского. Дисгармония стиля и мировоззрения Достоевского чужды Кропоткину [4]. Дисгармонию слога и сюжетов произведений Достоевского фиксирует Кропоткин, но при этом подчёркивает, что непревзойдён Достоевский в описании психопатологического состояния человека.
"Психопатология" — не ругательный термин, психопатология — отклонение от нормы человеческой — это и "недостаток", но и "преимущество", уникальность. Поэтому гармоничная натура Кропоткина и не могла увидеть в будущем то, что предчувствовала "отклонившаяся от нормы" душа Достоевского — гибель 0 млн. соотечественников в революционных преобразованиях нового века.
Интересной и важной чертой кропоткинской критики следует также признать стремление постичь национальные особенности русской литературы и культуры, сопоставить их с жизнью мира.
С искренней гордостью отмечая светлую роль русского национального характера и значение его литературы в мировой культуре, Пётр Алексеевич честно стремился постичь и несовершенства родной нации. Так, восхищаясь мастерством автора "Обломова", Кропоткин в связи с судьбой и характером гравного героя предаётся следующим размышлениям. "Вся русская жизнь, вся русская история носят на себе следы этой болезни ("Обломовщины". — А.Н.), — той лености ума и сердца, лености, почти возведённой в добродетель, того консерватизма и инерции, того презрения к энергичной деятельности, которые характеризуют Обломова и которые культивируются даже среди лучших людей России...
Другие говорят по поводу Обломова: «расовые черты, характерные для русской расы», — и в этом они в значительной степени правы. Отсутствие любви к борьбе в отношении к общественным вопросам, отсутствие «агрессивных» добродетелей, непротивление и пассивное подчинение — все эти черты характера в значительной степени присущи русской расе" [5]. Правда, словно испугавшись столь резкой характеристики, Кропоткин тут же добавляет: "несомненно, что «обломовщину» нельзя рассматривать, как расовую болезнь. Она существует везде" [6].
Обратимся теперь к кропоткинской характеристике другого персонажа "Обломова", который поможет вскрыть нам ещё один пласт кропоткинского литературно-эстетического мировоззрения. "Ольга, может быть, является наилучшим изображением русской женщины в нашей беллетристике... Женщины всегда готовы выступить в роли спасительницы, и Ольга пытается вытащить Обломова..." [7]. На протяжении всей книги "Идеалы и действительность..." образ женщины служит Кропоткину безошибочным камертоном постижения русской литературы. Сейчас много говорится о значении этического начала вообще в современном мире и в истории России в особенности. Разговор этот часто движется к двум крайностям: утилитарно-практической и поэтически-мистической. Из-за этих крайностей обыкновенно не удаётся постичь загадку очевидности живой женщины. И тем удивительней, что такой "суровый тип": гвардейский офицер, азиатский путешественник, всемирный революционер, — Пётр Кропоткин находит верные, чуткие слова о женщине, её судьбе в жизни творчества. В подтверждение привожу самые необходимые выдержки из книги с краткими комментариями. "Бабушка Пушкина и его старуха няня были во время детства поэта его лучшими друзьями. Им он обязан удивительным мастерством русского языка...
Таким образом, косвенным путём, мы обязаны этим двум женщинам созданием того лёгкого, гибкого литературного языка, который был введён Пушкиным в нашу литературу" [8].
Образ Евгения Онегина Кропоткин оценивает весьма прохладно, по его мнению, истинным героем поэмы является Татьяна. "Татьяна — тип идеальной женщины... тип русской женщины в её дальнейшем развитии в романах Тургенева и в русской жизни" [9]. От Пушкина до Чехова, — везде последовательно поверяется образом женщины искусство и не всегда творчество даже великого мастера выдерживает эту проверку: "вообще, изображение женщины, за исключением очень молоденьких девушек, — слабая сторона таланта Льва Толстого: он мало знает женщин..." [10] И, наконец, об образе женщины в разночинской прозе. Главному герою повести Решетникова "...удаётся жениться на превосходной женщине, он постоянно подпадает под власть «демона» и делается привычным пьяницей. Не пьют лишь женщины, и одно это спасает нас от вымирания; в сущности, почти каждая из женщин в произведениях Решетникова — героиня неустанного труда, борьбы за необходимое в жизни, подобно самкам во всем животном мире; такова действительно жизнь женщины в русских народных массах" [11].
В заключение, хотелось бы остановиться на "логической непоследовательности" финала книги Кропоткина. Историю русской литературы Пётр Алексеевич завершает рассмотрением творчества Чехова. После высокой оценки творчества разночинских писателей, признания того, что наивысшим достижением русской прозы начала XX века являются произведения наследников разночинцев — молодого Горького и Короленко, отчего же курс русской литературы завершается умершим в 1904 г. Чеховым? Выскажу две гипотезы и обе — в поддержку литературной проницательности Кропоткина.
Во-первых, Кропоткин с его безошибочным эстетическим вкусом не мог не признавать того, что Чехов несмотря на определённую умеренность своих социальных воззрений, в особенности в сравнении с теми же Короленко и Горьким, являлся наиболее глубоким художником России начала XX века. А, во-вторых, и это, пожалуй, главное, — Чехов явился великим писателем "Руси уходящей" — русской интеллигенции XIX века. Смерть Чехова совпала с наступлением новых времён, зарождением новых социальных и эстетических проблем. И Кропоткин не только как литератор, но уже и как историк почувствовал наступление этой новой эры и выделил в заключение книги творчество Чехова как глубокую веху, глубокий рубеж в русской культуре и литературе. "Если в развитии общества имеется какая-либо ломка, то такой писатель, как Чехов, должен был появиться прежде, чем литература примет новое направление и создаст новые типы, уже готовые проявиться в жизни.
Во всяком случае, эта старая, уходящая от нас, жизнь требовала прощального слова и оно было произнесено Чеховым" [12].
Книга П.А.Кропоткина "Идеалы и действительность в русской литературе", как я стремился показать, является действительно глубоким, удачным и самобытным произведением русской реалистической школы. Переиздание данного произведения в наши дни явилось бы важным вкладом в воссоздание и развитие богатства нашей литературы.
1. Кропоткин П. Идеалы и действительность в русской литературе. СПб., 1907. С.24.
2. Там же. С.93.
3. Там же. 158.
4. Симпатии Кропоткина относятся к линии: Пушкин, Тургенев, Толстой, Чехов в противоположность направлению Достоевский, Салтыков-Щедрин. И в Гоголе Кропоткин видит лишь замечательного реалиста, не более.
5. Кропоткин П. Идеалы и действительность в русской литературе. С.173–175.
6. Там же. С.176.
7. Там же. С.171–172.
8. Там же. С.46.
9. Там же. С.157.
10. Там же. С.137.
11. Там же. С.259.
12. Там же. С.353.