СПб.: Издание картографического заведения А. Ильина, 1885.
(3,) 696, XV с.
Глава I. — Общий обзор
Глава III. — Китайский Туркестан
I. Область озера Куку-нор
II. Монгольский Ганьсу
III. Джунгария и китайский Или
IV. Северная Монголия и Гоби
Общий взгляд
Бассейн реки Пей-Хо, провинция Печели
Полуостров Шаньдун
Бассейн Желтой реки
Бассейн Янтсекианга. Провинции Сычуань, Коэйчжеу, Гупе, Гу Нань, Нгангоэй, Киансу, Киангси, Чекианг
Восточная покатость Нан-Шаня, южный Чекианг и Фокиен
Бассейн Сикианга. Провинции Кванси и Квантун
Хайнань
Формоза
Экономическое и социальное состояние Китая
Правительство и администрация
Глава VI. — Корея
Глава VII. — Япония
Вне так называемого «Срединного царства» Китайская империя заключает обширные территории, занимающие в совокупности более значительное пространство, чем Китай в собственном смысле: сюда принадлежат Тибет бассейн реки Тарима, бассейн озера Куку-нор, возвышенные долины, наклоненные к озеру Балхаш, Джунгария, Монголия, Манчжурия, два острова: Формоза и Хайнань. Она присваивает к себе, как вассальные, платящие дань, земли: полуостров Корею и даже, на полуденном скате Гималайских гор, Непал и Бутан, две страны, принадлежащие к Индостану, по крайней мере, с географической точки зрения. Впрочем, каждая из земель, признающих над собой верховную власть китайского императора, резко отличается от других рельефом и природой почвы, учреждениями и нравами своих жителей. Из всех этих стран Тибет всего лучше успевал, в последние времена, охранять себя от внешних влияний: то, чем был прежде Китай, Тибет остается еще и до сих пор государством совершенно замкнутым, почти неприступным: в этом отношении можно сказать, что он является единственным представителем традиции, уже утраченной всеми другими царствами восточной Азии.
Наименование Тибет применяется не только к юго-западной части Китайской империи, но также к большой части Кашмирского царства, населенной жителями тибетского происхождения. Эти области «Малого Тибета» и «Абрикосового Тибета», получившего такое название от фруктовых садов, окружающих селения [1], состоят из глубоких долин, открывающихся наподобие рвов между снежными горами Гималайя и Каракорума; расположенные на покатости, обращенной к Индостану, эти страны были постепенно включены в исторический круг индусского полуострова, тогда как Тибет в собственном смысле, «третий Тибет», Тибет восточный или «Три Тибета», то есть провинции Уй, Цанг и Хам [2], пошел совершенно другой дорогой и испытал другие судьбы: это тот, который известен под именем «Большого Тибета»; но смешение номенклатур так велико, что другой «большой Тибет», иначе называемый страна Ладак, составляет часть Кашмирского царства [3].
1. Vigne, Travels in Kashmir, Ladak, Iskardo.
2. А. Гумбольдт, Центральная Азия.
3. Humboldt, Asie Centrale, t. I, p. 14; — C. Ritter, Asien; — Naïn-Singh, Trotter, Journal of the Geographical Society, 1877.
По направлению от юго-запада к северо-востоку, от подошвы хребта Каракорум до подножия восточного Тян-Шаня, замечается постепенный переход в наружности жителей: с одной стороны преобладают арийские черты лица; с другой монгольские физиономии сравнительно более многочисленны. Но нельзя сказать, чтобы все эти смешения рас и племен произвели нацию, замечательную красотой типа. Большинство прибрежных жителей Тарима и его притоков имеют грубую, невзрачную физиономию. Зоб сильно распространен как в области равнины, так и на окружающих плоскогорьях: из трех жителей земли Яркенд один наверно зобатый [1]. В этой стране постоянных ветров, ослепительного света и едкой пыли глазные болезни тоже очень многочисленны.
Язык населения края мало чем отличается от тюркского наречия, которым говорят в Ташкенте, и переселенцы из русского Туркестана бегло владеют им после нескольких недель пребывания; единственные различия между тем и другим происходят от употребления яркендцами искаженных китайских слов, и некоторых татарских выражений, которые, по какой-то странной лингвистической игре случая, свидетельствующей о прежних торговых сношениях, передались из Оренбурга в бассейн Тарима, не оставив никаких следов в промежуточных областях Сыр-дарьи и Аму-Дарьи [2]. Во всем китайском Туркестане теперь употребляется один и тот же диалект: процесс объединения, действующий в отношении рас, проявляется также и в отношении языка. Впрочем, язык этой страны не приобрел еще литературной важности: он не имеет ни стихотворцев, ни прозаиков, и книги составляют чрезвычайную редкость во всем крае.
Большая часть чужеземцев, поселяющихся в городах области Тян-Шань-Нан-лу, приходят из Ферганской долины и известны обыкновенно под именем андиджанцев: это общее название объясняется тем, что пути всех переселенцев из Кокана сходятся в древней столице Андижан. Индусы встречаются только на базарах главнейших городов, но выходцы из Кашмира довольно многочисленны, а колонии тибетцев из Балтистана занимаются в окрестностях Яркенда возделыванием табаку и дынь. Недавно евреи были почти неизвестны в крае, так как Якуб-хан, «охранитель веры», как эмир бухарский, воспретил им вход в свое царство; но с тех пор, как китайцы снова овладели этой территорией, многочисленные еврейские семейства из русского Туркестана переселились на восточный склон Памира [3]. Ревностные мусульмане, жители китайского Туркестана принимают не особенно дружелюбно чужеземцев другой религии, чем ихняя. В царствование Якуба закон для иностранцев, особенно для китайцев, был таков: «или обращение в ислам, или смерть»; одни только калмыки, религия которых, впрочем, не имеет ничего определенного и многими своими чертами сливается со всеми суевериями соседних народов, могли сохранить своих фетишей. Обитатели Кашгарии обнаруживают глубокое отвращение к христианам католикам или православным, которые помещают образа или статуи в своих церквах, тогда как на протестантов, таких же иконоборцев, как и они сами, они смотрят как на магометан низшего порядка, пренебрегающих, правда, исполнением обрядов, но тем не менее принадлежащих к великой семье ислама [4]. Усердие яркендцев в деле веры так велико, что они совершают свои религиозные церемонии среди пустыни так же неукоснительно, как и в городах. Вдоль часто посещаемых дорог маленькие четырехугольные площадки, огороженные рядами камней, служат священными местами, почитаемыми наравне с мечетями, и перед этими камнями становятся на колени все прохожие, употребляя песок вместо воды для совершения обязательных омовений. Несмотря на то, нравы этих людей, столь строгих блюстителей обрядов, сильно развращены, и тысячи из них приходят в чисто скотское состояние от употребления опиума или наши, смеси экстракта конопли и табаку, которая производит страшное опьянение. Случаи кражи и воровства, — кроме надувательства, которое позволяют себе купцы в своих операциях, — очень редки в этом крае. Когда торговцы, идущие караваном, потеряют одно из своих вьючных животных, они спокойно оставляют кладь возле дороги, не опасаясь, чтобы какой-нибудь прохожий завладел их вещами, и по возвращении опять забирают товар. Во время Якуб-хана процедура в отношении воров была очень простая и короткая: в первый раз им давали простое предостережение; в случае повторения преступления, их подвергали палочным ударам; третья кража наказывалась потерей пальцев на обеих руках; за четвертую виновный платился головой?
Улица в городе Яркенде
Китайский Туркестан — страна бедная, хотя Шау находит, что она стоит гораздо выше Индии по степени благосостояния жителей. Дома сделаны из глины и даже не побелены снаружи известкой; пыль, проникающая повсюду, покрывает слоями грубую мебель. Только в больших городах можно увидеть кое-какие остатки зданий, украшенных лакированными изразцами и арабесками, как памятник Самарканда и Бухары. Промышленность, как кажется, сделала шаг назад, судя по надписям на китайских памятниках и по раскопкам, которые выводят на свет Божий из недр домов, погребенных под песками, много изделий изящных или драгоценных, каких не встретишь более в ныне обитаемых жилищах [5]. Произведения местной промышленности не представляют по большей части ничего замечательного: здесь выделывают главным образом ткани шелковые, хлопчатобумажные, шерстяные ковры, обувь, конскую сбрую; хотя страна обладает рудными месторождениями в изобилии, она должна ввозить из-за границы большую часть изделий из меди и железа, равно как все материи хорошего качества. В настоящее время наибольшее количество товаров и различных продуктов, получаемых жителями китайского Туркестана, доставляет Россия, через посредство Ферганской области; товары, привозимые из Индостана, представляют гораздо меньшую ценность. Причина этой разницы должна быть приписана главным образом рельефу почвы и этнографическим условиям. В то время, как на севере караванам, идущим из России, нужно, на всем пути от Кашгара до Андижана, сделать только один перевал через горы, дорога от Яркенд-Дарьи к равнинам Инда пролегает через широкие плоскогорья на пространстве более 400 километров и проходит через несколько горных хребтов, поднимающихся с лишком на 5000 метров над уровнем моря. Кроме того, обитатели обоих Туркестанов, русского и китайского, андижанцы и кашгарцы, говорят одним и тем же языком, исповедуют одну и ту же веру, имеют одни и те же нравы и обычаи; они соплеменники и смотрят с отвращением на своих южных соседей, на нечистого индуса или на грубого тибетца.
1. Марко Поло; — Гендерсон, цитированное сочинение.
2. Куропаткин, цитированное сочинение.
3. Revue de Géographie, nov. 1878.
4. Henderson, From Lahore to Yarkand.
5. Forsyth, Journal of the Geographical society of London, 1877.
На севере и востоке Китайская Маньчжурия имеет точные границы, которые определило русское правительство, именно течение Амура и его притока Уссури; на юго-востоке горные цепи, пустынные пространства и частоколы отделяют маньчжурскую территорию от Кореи; на юге воды Желтого моря омывают провинцию Лиаотун; но на западе Маньчжуры не отделяется, со стороны Монголии, никаким естественным рубежом. В то время, как северо-восточная часть «Травяной Земли», на запад от хребта Большой Хинган, причисляется к Маньчжурии, лесистые области и плодородные местности всего верхнего бассейна реки Шара-мурен вошли в составь внутренней Монголии. Когда-то «палисады из ивняка» обозначали раздельную линию между этой частью монгольской территории и южной Маньчжурией; но эти живые изгороди давно уже не существуют. Туземцы, правда, показывают там и сям несколько рядов деревьев, о которых они говорят, что это остатки насаждений, сделанных в эпоху богдыхана Канги; но невозможно распознать ни малейшего плана в группировке лесков, которые видны по обе стороны древней границы, в двух маньчжурских провинциях, Мукденской и Гиринской. Весьма вероятно, что эти барьеры из живых деревьев и частокола, которые некогда китайцы, японцы, корейцы устраивали взапуски друг перед другом, не имели никакой стратегической цели, ибо, в случае нападенья, их все равно невозможно было бы защищать; но они были нечто в роде волшебного круга, начертанного вокруг страны и поставленного под покровительство добрых гениев. В былые времена взаимные набеги различных племен, маньчжурских и монгольских, с обеих сторон естественной границы, образуемой Большим Хинганским хребтом, определили условную границу, существующую в наши дни между Монголией и Маньчжурьей; но эти давления кочевых племен друг на друга уже утратили всякую важность: в настоящее время и те, и другие, маньчжуры и монголы, одинаково должны отступать перед китайцами, которые не перестают подвигаться вперед с юга на север, и которые составляют уже наибольшую часть населенья страны. Сомнительно даже, чтобы одна двенадцатая доля общего числа жителей Маньчжурии принадлежала к той расе, от которой этот край получил свое название. По исчислению Мидоуа, пространство Маньчжурии 950 000 квадратных километров, население 12 000 000 душ, следовательно, средним числом приходится по 13 жителей на квадратный километр.
Маньчжурская территория естественным образом делится на две противоположные покатости: северную, которая постепенно спускается к Амуру и, через эту реку, к Охотскому морю; и южную, с которой воды текут к заливам Лао-дун и Корейскому. Невысокий порог разделяет эти два ската и соединяется на западной стороне с монгольским плоскогорьем посредством полого спускающихся степей восточного Гоби, которые во многих местах представляют точно такой же вид, как и «Травяная Земля»: их обширные пустыни усеяны впадинами и оврагами, в которых ручьи, бегущие с верхушек Большого Хингана, образуют лужи без истечения. Но с той и другой стороны этого порога замечается большая разница между северной Маньчжурией, которая составляет часть сибирского мира, и южной Маньчжурией, которая по своему климату, земледельческой культуре и характеру населения принадлежит к Китаю.
С восточной стороны хребет Большой Хинган, который ясно виден с берегов реки Нон или Нонни (притока Сунгари), кажется более величественным, нежели с западной, где подошва его врезывается в толщу монгольского нагорья; вулканы, открывшиеся некогда на протяжении этой горной цепи, выставляют свои конусообразные верхушки у оконечности глубоких ущелий, которые вырыли себе притоки реки Нонни, осененные большими деревьями. Но древние конусы извержения высятся также в равнинах, по которым протекает река Нонни, и которые некогда были покрыты водами озер, ныне опорожнившихся. В долине речки Уделин, притока Немера, который изливается в Нонни между городами Мергеном и Цицихаром, поднимается группа холмов, вулканического происхождения, называемая манчьжурами Уюн-холдонги или «Десять пригорков». В 1720 году сильные землетрясения колебали почву окружающей страны и сопровождались, в начале 1721 года, сильным извержением, которое продолжалось более года, и за которым следовал второй взрыв, более слабый. Явления этого извержения были обстоятельно описаны пятью императорскими посланцами, которые в разные времена посещали горевшую подземным огнем местность, так что не может быть никакого сомнения относительно природы события: рассказы, относящиеся к появлению Монте-Нуово, на северном берегу Неаполитанского залива, далеко не отличаются такой точностью, как наблюдения китайских исследователей извержения на холмах Уюн-холдонги. На трещине почвы, откуда выходили пары и лава, поднялись два конуса из вулканических обломков, и самый высокий из этих конусов возвышается на 250 метров над уровнем равнины, тогда как кратер его имеет более километра в окружности: четыре потока лавы вылились из этого вулкана, каждый на расстояние нескольких километров от жерла, и один из них, остановив течение реки Уделин, превратил ее в обширное озеро; после того другой поток лавы врезался в водную площадь и образовал среди нее длинную плотину или дамбу, которая в продолжение нескольких месяцев была постоянно окутана клубами паров [1]. Архимандрит Палладий, поднимаясь вверх по долине реки Нонни, проходил в соседстве Десяти Холмов, но он не мог свернуть в сторону от своей дороги, чтобы осмотреть их вблизи; проводники его называли их китайским именем Луюан-шань, что значит «Серные горы»; действительно, эти горки заключают в себе богатые месторождения серы, разработка которых запрещена китайским правительством. Многие другие холмы этой долины тоже, очевидно, вулканического происхождения; но о. Палладий не мог узнать, были ли на них наблюдаемы явления вулканической деятельности. В этом отношении, «Десять Пригорков» суть единственные в своем роде возвышения в Маньчжурии Существование вулканических отдушин, производящих извержения, на расстоянии более 1000 километров от берегов океана, составляет, бесспорно, один из замечательнейших фактов в области геологии: мы имеем тут очевидное доказательство того, что соленые воды замкнутых озер, каких есть несколько в Маньчжурии, у основания монгольских степей, могут заменять воды моря в химической работе, которая совершается в недрах земли и производит извержения лавы.
На север от бассейна, в котором река Нонни собирает свои первые воды, гористая область соединяет монгольский хребет Большой Хинган с хребтом, который русские обыкновенно называют Малым Хинганом, тогда как у маньчжуров он известен под именем Даусе-Алин. Горная страна, связывающая эти две цепи, изображается под различными именами, монгольскими, маньчжурскими, китайскими. О. Палладий, который проходил по ней, слышал, что ее всегда называли Хинган-Алин: это, по-видимому, то же самое наименование, как и Хинган; на скате, обращенном к Амуру, ее обыкновенно называют Ильхури-Алинь или Ильхури-Алин. Часто посещаемая дорога проходит через эти горы между городами Мергеном и Айгуном. На самой возвышенной точке прохода, среди поляны, окруженной большими лесами, стоит китайский храм, принимающий путников всех национальностей империи, которые приходят преклонить колена перед своими идолами; стражи этого святилища, изгнанники из «Цветущего царства», обязаны пещись о благополучии прохожих и показывать им дорогу на тропинках, иногда опасных, или даже неприступных в весеннюю распутицу, во время таяния снегов и проливных дождей [2]. Высота этих гор не была измерена русскими путешественниками. По их описаниям невероятно, чтобы какая-либо из вершин достигала высоты 1500 метров. Хребет Даусе-Алин, который тянется от юго-запада к северо-востоку в обширном полукруге, образуемом течением рек Нонни и Сунгари, и который продолжается, на севере от прорыва Амура, сибирскими горами, прилегающими к реке Бурее, имеет, в этой северной части цепи, всего только 1050 метров высоты, в кульминационной точке Лагар-аул.
Главный хребет Маньчжурии — Шан-Алин или Шаньен-Алин, обыкновенно называемый китайцами Чаннень-Шань или «Длинная Белая Гора», получившая такое наименование от блеска ее известковых скал, также как и от венчающей ее гребень диадемы льдов; самые высокие ее вершины, около истоков Сунгари, поднимаются от 3000 до 3600 метров над уровнем моря и переходят за предел постоянных снегов [3]. В своей совокупности эта горная цепь развивается довольно правильно по направленно с северо-востока на юго-запад, от слияния Амура и Уссури до мыса Лиаоти-Шань, среди вод Желтого моря. На этом огромном протяжении, около 1500 километров, главный хребет неоднократно меняет название и разветвляется многочисленными отрогами между долинами; но он сохраняет свое нормальное направление, параллельное направлению других больших цепей страны, на западе Монгольского Хингана, на востоке хребта Сихоте-Алин, идущего вдоль русского прибрежья. «Длинная Белая Гора», как говорят, частию вулканического происхождения, и в центральной ее части находится озеро, наполняющее древний кратер и окруженное стенами в 800 метров высоты [4]. Маньчжурские поэты, и между ними знаменитый император Киенлон, воспевают горы Чанпень-Шань, как священную родину их предков и в то же время как страну прекраснейшую в мире по ее лугам и лесам, по ее источникам и рекам, по чистому воздуху, которым там дышишь, и яркому свету, который там разливает небо.
Другие, менее важные горные цепи, которые поднимаются над равнинами, между Шан-Алинем и Хинганом, ориентированы в том же направлении, как почти все возвышения и понижения почвы в этой части восточной Азии. Один из наиболее правильных между этими хребтами тот, который господствует на западе над долиной реки Лиао-го или Лиао-гэ (на севере Китайской империи для обозначения рек употребляют термин гэ или хэ, а не го), и который тянется вдоль западного берега залива Лао-дун до мыса, у подножия которого оканчивается Великая Стена, омывая в волнах моря свой последний бастион. Эта береговая цепь, известная под разными именами, принимает, около своей северной оконечности, название «гор Куаннин», от города, лежащего в одной из долин ее подошвы; несколько потухших вулканов возвышаются в соседстве этих гор. Горы Куаннин, так же как хребет Чанпен-Шань, были во все времена предметом почитания, как хранители Маньчжурии, ибо, но древнему верованию, горы дают более устойчивости стране давлением, производимым ими на почву, и доставляют самим жителям, посредством таинственного влияния, власть и силу удерживать за собой обладание краем; уже во времена династии Чжеу гора Улию (Вулию), одна из вершин этой цепи, считалась одним из девяти стражей и патронов империи [5]. Точно так же императоры последующих династий помещали горы Куаннин в число покровителей китайских провинций, и никогда не упускали случая делать им жертвоприношения, чтобы приобрести их благосклонность. И теперь еще показывают, на самой высокой вершине этой цепи, пустынь, где один из богдыханов, наиболее прославляемых историками Китая, Иенхуан, провел большую часть своей жизни, окруженный книгами и рукописями.
Две главные реки Маньчжурии, хотя весьма неравные по объему воды, походят одна на другую симметрией своих долин. Эти реки текут в противоположном направлении, описывая каждая полуокружность замечательной правильности: верхняя Нонни, главная ветвь Сунгари, соответствует Шара-мурену, который есть ничто иное, как верхний Лиао-го, а нижняя Сунгари воспроизводит кривую, описываемую приморским Лиао-го. Между этими двумя реками терраса восточного Гоби, покрытая «желтой землей», усеянной лужами стоячей воды, постепенно размывается на своих окраинах, где воды вырывают расходящиеся долины [6].
Известно, что Сунгари, или «Молочный Цветок», — получившая такое название от белого цвета ее вод, — считается маньчжурами и китайцами главной рекой общего бассейна, который она образует вместе с Амуром. И действительно, по направлению своей долины, идущей параллельно хребтам Хингану и Шан-Алину и самой оси всей северо-восточной Азии, Сунгари несомненно должна быть признана первенствующим потоком бассейна, но она, вероятно, уступает Амуру как по длине течения, так и по обилию жидкой массы: только летом она превосходит своего соперника, благодаря таянию снегов на Белых Горах. Кроме того, твердые землистые частицы, которые она приносит в изобилии, и от которых прозрачная до того вода Амура тоже делается мутной, ниже слияния, придают ей кажущееся превосходство: беловатый цвет ее волн сообщается всему соединенному потоку. Во многих местах Сунгари имеет более 2 километров ширины между своими тинистыми берегами, где мириадами гнездятся ласточки; в период разливов эта река принимает вид моря в движении, усеянного бесчисленными островами, где находят убежище несметные стаи диких гусей, лебедей и уток; барки заблуждаются в лабиринте каналов, отыскивая настоящий берег. Как исторический путь через континент, Амур приобрел гораздо более важное значение, чем Сунгари, так как он носил на своих водах суда русских к Тихому океану и связывает Восточную Сибирь с остальной частью Российской империи; но Амур протекает по настоящим пустыням, в сравнении с плодородными и населенными местностями, орошаемыми Сунгари, по крайней мере, в средней части ее течения. Торговое движение также несравненно значительнее на маньчжурской реке, где перед наиболее многолюдными городами барки должны с большим трудом пробираться сквозь целые флотилии стоящих на якоре судов. Для барок, сидящих в воде не глубже одного метра, Сунгари судоходна на протяжении, по меньшей мере 1500 километров, от города Гирина до Амурского мыса, при слиянии; Нонни или Си-киан, главная река бассейна, тоже носит барки такого же водоуглубления до Цицихара и даже выше этого города; наконец, река Хурха или Мутан-го, впадающая Сунгари у города Сансина, также доступна мелким судам. Однако, судоходство, которое производится по всем этим рекам, может иметь лишь местную важность: большой крюк, который делает Сунгари в западном направлении, между городами Гирином и Сансином, до такой степени замедляет перевозку товаров, что почти все грузы отправляются прямо по сухопутным сообщениям [7]. Первый пароход, который поднимался вверх но Сунгари, был тот, на котором совершили свою поездку в пределы Китайской империи русские исследователи Усольцев и Кропоткин, в 1864 году.
1. Проф. Васильев. Вестник Русского Географического Общества, за 1855 г.; — Семенов. Дополнение к Землеведению Азии, Карла Риттера, т. I.
2. О. Палладий. Записки Русского Географического Общества, 1871.
3. Williamson. Journeys in North Manchuria and Eastern Mongolia.
4. О. Палладий; Delmar Morgan. Proceedings of the Geographical Society, 1872.
5. Edouard Biot. Le Tchéou-li.
6. Fr. Von Richthofen. China.
7. Williamson, цитированное сочинение.
Ограда Юннань-фу, имеющая правильную форму четырехугольника, как во всех почти китайских городах, ограничивает пространство около 6 квадратных километров, но далеко не всё это пространство застроено домами, да и внешние предместья сильно уменьшились в размерах после войны. Город Юннань — очень древнего происхождения, и в котором комментаторы Марко Поло видят «Яши», упоминаемый венецианским путешественником, был до восстания магометан гораздо значительнее, но торговля его снова стала увеличиваться со времен восстановления мира. Центр одной из главных горнозаводских областей Юннаня, он служит рынком, регулирующим цены меди для всего Китая, и имеет большие металлургические заводы: его монетный двор, основанный более двухсот лет тому назад, выпускал в обращение, до войны, около ста миллионов сапеков (мелкая медная монета) в год, масса металла, которая однако, представляет ценность не более 100 000 франков. На северо-востоке, на вершине небольшой горы, виднеется небольшое капище, сделанное всё из чистой меди, даже кровля его покрыта медными листами; этот храм был пощажен во время междоусобной войны, благодаря тому обстоятельству, что он напоминает память национального короля Усанкуэй, который не побоялся сопротивляться императору Канхи. Кроме обработки металлов, в Юннань-фу есть и другие отрасли промышленности: здесь выделывают ковры, одеяла, кошмы, а также одну особенную материю, которая, как полагает Фрэнсис Гарнье, ткется, по крайней мере отчасти, из нитей особой породы паука, свойственной южному Юннаню: эта ткань, пользующаяся большой славой в Китае, отличается замечательной прочностью; цвет ее матово-черный. Юннань находится не более, как в сотне километров к югу от Янтсекианга, но в этой части своего течения великая река, загроможденная порогами и текущая водопадами, неудобна для судоходства, и потому большая торговая дорога подходит к ней гораздо ниже, в 400 километрах от ближайшего к Юннаню места реки. Эта дорога, которая проходит через два многолюдные и торговые города: Тунчуан, славящийся своими фабриками сапеков, или монетными дворами, и Чаотун-фу, извивается по изрытым оврагами плоскогорьям, но прежде чем вступить в провинцию Сычуан, она захватывает реку Такуан-хо, называемую также Гоан-кианг, или «Желтой рекой», которая впадает в Янтсекианг между Пиншанем и Сучжоу. Пристань, откуда отправляются суда, получившая от ближних порогов название Лаухан-тан, представляет очень оживленный городок, лежащий в стране, изобилующей месторождениями сереброносной свинцовой руды. К северу от этого города, на границе между Юннанем и Сычуаном, приютились, на вершине холма Лонки, церковь, духовная семинария, школа, целая группа строений, из которой католические миссионеры сделали настоящую крепость, чтобы обезопасить себя от набегов диких манзов [1].
Массив «Холодных гор» или Лин-шнь, которые поднимаются на общей границе трех смежных провинций: Юннаня, Сычуана и Квейчжоу, по справедливости может быть назван счастливой областью страны: в продолжение семнадцати лет гражданской войны обитатели этого края, буддисты и магометане, китайцы и инородцы (ижен), не переставали жить в полном согласии между собою, и работы в рудниках и копях не прекращались ни на один день.
1. De Carné, Revue des Deux Mondes, 1-e juin 1780; — Fr. Garnier, цитированное сочинение.