СПб.: Издание картографического заведения А. Ильина, 1883.
(4,) II, 700, VIII с.
Глава I. — Общий взгляд на Азию
I. Горы понто-каспийского перешейка
II. Западный Кавказ, бассейн Кубани, абхазцы, черкесы, черноморские казаки
III. Центральный Кавказ, бассейн Кумы и Терека
IV. Дагестан, восточный Кавказ
V. Бассейн Ингура, Риона, Чоруха. Мингрелия, Имеретия, Сванетия, Лазистан
VI. Бассейн Куры. Грузия, закавказская Татария
VII. Русская Армения. Арарат, Алагаз, плоскогорье озера Гокчай и бассейн Аракса
VIII. Общее состояние и управление Кавказа
I. Общий взгляд
II. Памир и Алай
III. Тянь-Шань
IV. Горы Тарбагатай и бассейн о. Балхаш
V. Покатость Аральского озера и Каспийского моря. Сыр и Аму, Арал и закаспийский отдел
VI. Население арало-каспийской покатости
VII. Государства арало-каспийской покатости
I. Бактриана или афганский Туркестан
II. Мерв, независимые туркмены
Глава IV. — Сибирь
I. Сибирь
II. Алтай
III. Бассейн Оби. Области Акмолинская, Семипалатинская, губернии Томская, Тобольская, восточные уезды губерний Пермской и Оренбургской
IV. Бассейн Енисея и Байкала
Бассейн западного Енисея
Байкал и Ангара
V. Бассейн Лены, берега Ледовитого океана
VI. Берингов полуостров, бассейн Анадыра и Камчатки, чукчи, коряки и камчадалы
VII. Становой хребет, бассейн Амура, русская Манчжурия
VIII. Остров Сахалин
IX. Материальное состояние и управление Сибири
Список губерний и областей
Этот шестой том Новой Всеобщей Географии подписан одним только именем и был редижирован только одним лицом; но, как и предыдущие томы, он принадлежит, доброй частью, сотрудникам, которым я считаю долгом выразить мою живейшую благодарность за их драгоценное содействие. Г. Кропоткин в особенности может по праву приписывать себе многие страницы этой книги. Воскресив для меня воспоминание о своих геологических исследованиях в Восточной Сибири и в Манчжурии, он сообщил мне свои заметки и наблюдения и указал мне, чтo он мог сделать лучше, чем кто бы то ни было, относительное достоинство статей и мемуаров, помещенных в русских научных изданиях. Г. Меунаргиа, из Тифлиса, любезно согласился просмотреть часть моего труда, трактующего о Кавказе, а г. фон-Зейдлиц доставил мне с величайшей предупредительностью книги, брошюры, рукописные заметки, гравюры и фотографические снимки, относящиеся к странам кавказским и закавказским. Гг. Венюков, Остен-Сакен, генерал Ильин, г. Стенюкович, профессор барон Норденшельд также предоставили в мое распоряжение драгоценные документы, книги, карты или гравюры, с благосклонностью, которой я чувствую всю цену. Также как в предыдущие годы, г. Эрнест Дежарден соблаговолил уделить мне свои критические замечания, указать вкравшиеся у меня ошибки и пропуски. Г. Шарль Шиффер тоже перечитал все корректурные листы предлежащего тома и наблюдал за изданием книги лучше, чем я сам мог бы это сделать. Гг. Перрон и Сломчинский продолжали оказывать мне свое содействие по черчению карт, помещаемых в тексте, а г. Шрадер предоставил в мое распоряжение карту Кавказа, составленную в уменьшенном масштабе по карте, которая должна в скором времени появиться в атласе, издаваемом парижской книготорговлей Гашета. Кроме того, я обязан г. Шрадеру многими из помещенных в этом томе гравюр, и прошу его, также как гг. Тэйлора, Вебера, Верещагина, Прянишникова, Риу, Ронжа, Барклая, Лансело, принять выражение моей признательности за ту часть Географии, которая говорит непосредственно глазу. Равным образом приношу мою благодарность г. Густаву Лефрансе, который взял на себя труд привести в порядок мои замечания, и г. Польгеру, который составил алфавитный указатель к этой книге и поправлял корректурные листы с той тщательностью, которую он вносит во все свои работы.
Э. Реклю.
Из всех материков, называемых обыкновенно «частями света», Азия по своей величине самая значительная: она составляет почти ровно третью часть всей поверхности суши, взятой в целом, превосходит своими размерами площадь, занимаемую Америкой, и на треть больше Африки; Европа, на которую можно смотреть отчасти, как на простой полуостровной придаток Азии, равняется немного более чем пятой части ее. Выразив величину Азии в числах, получим, что поверхность континентальной Азии, без Каспийского моря и восточных уездов Пермской губернии, равна 36 850 000 кв. верстам, а вместе с островами Японскими, Филиппинскими и Зондским архипелагом — 39 385 000.
Но если, при такой обширности территории, Азия занимает первое место между другими частями света, то в других отношениях, например, в богатстве полуостровных форм, в величине береговой линии, в закрытых морях и в морском климате во внутренной части континента она во всяком случае значительно уступает маленькой Европе. Азия не может дать, подобно Европе, своим обитателям очень важного — географического единства. Разъединенная высокими плоскогориями, бывшими днищами морей, на области, совершенно различные, она лишена дождей на громадных протяжениях, что вместе с сухостью воздуха вообще, холодом, разреженностью вдыхаемой атмосферы, служит большим препятствием свободному передвижению народов; кроме того, склоны противулежащих гор не соединены здесь между собою теми естественными дорогами, какими служат в Европе долины Альп. Азия могла быть родиной нескольких местных цивилизаций, но Европе, ее наследнице, надлежало слить их все вместе и создать ту высшую культуру, которая может быть воспринята всеми народами на земном шаре.
Сравнительно с другими материками, Азия преимущественно страна плоских возвышенностей. Если бы вся суша погрузилась одновременно в воды океана, то в то время, когда другие «части света» давным бы давно совсем исчезли — или же указывали о своем существовании только островками, верхушками гор — центральная цасть Азии с окаймляющими ее горными кряжами всё бы еще, словно цитадель, ввысоко поднималась над поверхностью волн.
Кто они: алане, как это предполагают некоторые этнологи, после того как были собраны ценные указания относительно этого предмета у историков Византийской империи и средних веков? Суть ли они чистые представители «арийцев» Кавказа и следует ли смотреть на них, как на братьев германцев или же скорей персов? Может быть, осетины суть азы, родственные тем, которые переселились в Скандинавии, как думает г. Вивьен де-Сен-Мартен? [1] Или не семиты ли они отчасти, как утверждает это Пфафф? [2] Судя по разнообразию их типов и физиономий, вариирующих от идеально красивых до отвратительно безобразных, можно думать, что осетины — национальность смешанная; она заключает в себе грузин, армян и кабардинцев. В Дигории, на северном склоне, несколько благородных родов несомненно татарского происхождения; на юге, в долине Лиахвы или Ливах-дона, многие аристократические семейства произошли от грузин [3]. Если не обращать внимание на множество исключений, то в общем можно смело сказать про осетин, что по красоте они стоят гораздо ниже всех других племен Кавказа. Осетины большей частью как по чертам лица, так и по фигуре, угловаты, неуклюжи, у них совершенно нет того чарующего взгляда, того благородства в лице, той стройной походки, которыми отличаются черкесы и кабардинцы. Между ними блондинов больше, нежели брюнетов; у некоторых из них глаза голубые, точно у скандинавов, между тем как у других, особенно у тех, которые напоминают собою евреев, торгующих подержанными вещами и говорящих, как они, таким же вкрадчивым голосом, глаза обыкновенно черные или карие [4].
Но к какой бы расе Европы или Азии не причисляли этот народ, достоверно лишь то, что их язык принадлежит к одному из наречий арийской ветви. Самих себя осетины называют иронами, что напоминает Иран или Персию, а свою страну они называют Иронистаном. В дигорском наречии много примешано татарских и черкесских слов; но диалект, на котором говорят в горных долинах и который сохранил еще свою чистоту, отличается богатством корней, сходных с корнями языков индоевропейских, греческого, латинского, славянского и немецкого [5], хотя он более груб, чем тот, которым говорят в равнине. Пытались отыскать в нравах осетин некоторые иного рода данные, указывающие на их родство с западными нациями. У иронов, например, имеются кровати, столы, сиденья, — чего нет у других горцев; они по-европейски приветствуют друг друга, целуются и жмут руку, так же, как и цивилизованные народы Запада; наконец, — важное указание, касающееся пьянства — они молотят рожь, точно так же, как германцы, приготовляют из нее хмельной напиток и изготовляют пивные кружки точно такой же формы, какая употребляется у крестьян северной Германии. Путешественники указывают также на сходство жилищ южных осетин и эмеритинцев с фермерскими хижинами в Альпах: это деревянные домики, крытые дранью, на которую накладывается тяжелый булыжник [6]; но в горных долинах, где лесу мало, там они живут в каменных башнях, построенных еще в глубокой древности, и из которых многие уже представляют развалины.
Вообще же осетины не делают особенной чести индоевропейской расе, слывя представителями кавказских племен. Физически они стоят ниже своих соседей горцев, и точно так же не могут быть сравнимы с ними по благородству, сознанию собственного достоинства и мужества, хотя Фрешфильд и называет их джентльменами Кавказа. В прежние времена занимались, подобно некоторым другим горским племенам, тем, что охотно продавались тому, кто больше платил: осетины поступали солдатами на службу Византии, Грузии и Персии, которые посылали в горы агентов для набора рекрут; наемники возвращались домой только для того, чтобы прокутить вырученные деньги.
Военные привычки настолько деморализовали осетин, что они в конце концов могли заниматься только одним грабежом; особенно они почитали, да чтут еще и теперь, бога разбоев, Саубарега, который, сидя на черном коне, охраняет бандитов в их экспедициях и указывает им путь [7]. Будучи не прочь при случае убить или ограбить, не подвергаясь большой опасности, они, как известно, были слишком осторожны, когда им приходилось, защищая свою свободу, вступать в бой с русскими, и когда исход битвы казался им сомнительным. Владея долинами центрального Кавказа и, следовательно, располагая самыми важными стратегическими пунктами в горах, они однако ж, оставили западных черкесов и дагестанских лезгин порознь сражаться и покориться. Вместо того, чтобы занять в священной войне первое место, как казалось того требовали обстоятельства, они медлили решением принять участие в битвах до того времени, когда победа уже окончательно склонилась на сторону русских. Нищета отдала их в руки эксплуататорам разных национальностей, княжеским родам, между которыми встречается даже одна венгерская фамилия [8]. Чтобы положить конец спорам о земельной собственности, русское правительство объявило все земли в долине собственностью государства. Большая часть осетин считались мусульманами, теперь же они называют себя христианами и чтут св. Николая не меньше, чем и пророка Илью. Впрочем, как известно, они в продолжении последних десяти веков трижды меняли свою религию. Будучи тысячу лет тому назад христианами, они затем обратились в ислам, а после, двести лет спустя, в царствование царицы Тамары, они снова возвратились к своей прежней вере. При новых политических переменах, произошедших в XV столетии, они во второй раз приняли магометанство, за исключением лишь тех, которые жили в соседстве с грузинами. Вопреки исповедываемому ими теперь христианству, они не только придерживаются многоженства, но кроме того, их первая жена смотрит на детей, прижитых с остальными женами, как на своих рабов. Кроме официальной религии и остатков мусульманства, они удерживают следы и язычества. На Св. Неделе осетины несут хлеб и масло в священные леса, и там в гротах, в часовнях, бывших некогда христианскими, приносят на жертвенник свои приношения и едят баранов, убитых в честь алтаря. Из памятников, наиболее чтимых осетинами, это их «саппады», или древние гробницы, осьмиугольной формы, вышиною от 9 до 12 футов, оканчивающиеся пирамидальной крышей, с проделанным в ней отверстием. В некоторых осетинских и черкесских деревнях эти саппады так многочисленны, что могли бы образовать настоящий некрополь. С половины последнего столетия эти памятники запрещено сооружать вновь, по той причине, что выходящие из них газы заражают воздух [9].
1. Klaproth; Kohe, Koch.
2. Recherches sur les population primitives du Caucase.
3. Сборник сведений о Кавказе, т. II, 1872.
4. У осетин сохранилось немало легенд о подвигах древних Нартов, почитаемых народом за святых: нартами они называют израильтян, живших будто бы в нынешней Имеретии. — Прим. пер.
5. Klaproth, Sjögren, Rosen, etc.
6. Koch, Wanderungen im Oriente; — von Seidlitz. Russische Revue. 1878, № 1.
7. Пфафф, см. выше.
8. Красновский. Записки Кавк. Отд. VII, 1860; — В Дигории существует предание, что несколько веков тому назад венгерец Бадель, родоначальник бадедят, привез с собою в Дигорию ружье, оказавшее осетинам большие услуги в войнах, за что был осыпан почестями, распространившимися и на его потомство. Прим. пер.
9. Von Seidlitz, Russische Revue, 1878, № 2.
В ущельях Pиoнa и его верхних притоков нельзя уже встретить тех величественных видов, какие на Ингуре, хотя в каждом из них есть свои восхитительные места. Обе главные реки бассейна, Рион и Цхенис (Цхенис-цхали, т.е. Река Лошади) у которых прежде когда-то находили золотой песок [1], берут свои начала с ледников Пасис-мта или «Горы Пазис», — название очень похожее на Фаз или Фазис, данное греками реке, известной в наше время под грузинским названием Риона или Риони: в этом совпадении имен хотели видеть нечто этимологически родственное. Отделенные от своих истоков цепью Гариболо, Рион и Цхиниз всё более и более расходятся в стороны: первая орошает собою княжескую Сванетию и Мингрелию, а вторая страну Ратша и Имеретию. Квирила, стекающая с восточных долин, и Хани — с южной стороны гор, по клюзе, напоминающей в миниатюре ингурскую, соединяются друг с другом, потом с Рионом в плодородной равнине, простирающейся на юг от Кутаиса. В этой местности начинался древний залив, который мало-помалу был покрыт заносами Pиoнa и некоторых других рек, спадающих с амфитеатра окрестных гор: несколько холмов — остатков прежних островов, — поднимаются среди наносной почвы, покрывающей всю равнину; крайние горные выступы являются закругленными и притупленными у подошвы потоками, извилистое течение которых чрезвычайно изменчиво. В 70 верстах от устья, деревни расположены всего лишь на высоте 40 футов. Болота, трудно осушаемые по недостатку склона, окаймляют на большом расстоянии судоходную часть Pиoнa, но густые поросли камыша и целый пласт водных растений, а также леса и кустарники скрывают эти болота от взгляда; вокруг их не видно ничего, кроме маленьких озер, остатков того моря, которое прежде покрывало всю эту страну.
У морского берега часть древнего морского залива еще сохранилась до сих пор в виде озера, удержавшего по сю пору свое греческое название: Παλεοστομ («Старое Устье»); полагают, что оно было еще в эллинскую эпоху бухтой, в которую вливались воды Фазиса. По Вахушту, грузинскому писателю прошлого столетия, Палеостом соединялся с морем протоком, посредством которого суда, проникнув в теперешнее озеро, могли находить в нем убежище [2]. В местах наиболее глубоких, лот опускается на 9 саж., но почти всюду илистые и плоские берега этого озера идут далеко под водою в виде мелей; вода мутная, содержит много органических остатков.
Типы и костюмы мингрельцев
Грузины верхнего Риона известны более под именем имеретин, т.е. «людей с другой стороны», так как горная цепь Сурам разделяет собою ядро этой расы. Имеретией же называлось, при перемещении политических границ, то всё западное Закавказье, то лишь горная половина этой страны; под Мингрелией обыкновенно подразумевают низменность, заключающую в себе аллювиальную равнину и береговую полосу. Влияние климата, с его влажностью и обилием миазмов, не могло не отразиться на обитателях; сложилось мнение, что мингрельцы большею частью народ нерадивый и в особенности в болотистых местностях, но переселенцы из их же племени, живущие в сухом климате Тифлиса, напротив, отличаются деятельностью [3]. Конечно, безжалостные опустошения, производившиеся набегами, постоянные междуусобицы и, сверх того, полное порабощение крестьян своими господами, — все это могло вселить только отвращение к труду: к чему задавать себе труд обрабатывать почву, если продукты труда пойдут в чужие амбары и скотные дворы? Эта несчастная страна испытала на себе все формы рабства. Рабы могли владеть, в свою очередь, рабами и, таким образом, эти последние, именно рабы-каторжники, были одновременно собственностью двух господ. До 1841 года в числе рабов были даже священники. В сравнительно недавнее время, князья Мингрелии отбирали свою дань у подчиненных самолично: в сопровождении своих придворных, гостей, слуг, сокольничих, с лошадьми и собаками, они отправлялись к своим вассалам и жили у них до тех пор, пока не истощались для гостей все запасы провизии; затем князья отправлялись почтить своим присутствием другого несчастного, и, переезжая таким образом с одного пира на другой, приводили в разорение хозяев. Никакая женщина не могла быть уверена, что она останется в своей семье, в особенности если она была красива; господа завладевали женщинами, продавали детей. Слишком слабые, чтобы сопротивляться, мингрельцы скрывали дома свои в густой зелени, избегая встречи с господином, чем отличались от гордых обитателей гор, группировавших свои башни-бойницы в одну сплошную цитадель [4]. Было несколько мятежей, особенно сильных в 1857 и 1858 годах, с целью освобождения забранных в плен женщин и отмены колод, надевавшихся владельцами на шеи своих рабов, но и эти восстания были подавлены и погашены кровью [5]. Рабство в Мингрелии уничтожили три года спустя после того, как оно было отменено в Империи, но поборы с крестьян не вполне прекратились, и дети рабов еще не усвоили себе нравов свободных людей. На плодороднейших полях Имеретии и Мингрелии жители остаются нищими, подобно бедным ломбардцам, живущим также на чрезвычайно богатой земле, питаются почти исключительно отварной кукурузой или пшеном, кушаньем, напоминающим итальянскую polenta; их обыкновенный костюм — рубашка в лохмотьях, подвязанная веревкой или ремнем, и вместо шляпы на голове — кусок сукна, укрепленный под подбородком тесемкой. Не зная ремесел, жители могут уходить в город только в качестве носильщиков или чернорабочих. Жилище мингрельца — грязная деревянная лачуга или шалаш; несколько тощих животных, коз и свиней бродят вокруг полей кукурузы, плохо возделанных, плохо огороженных; и тут же в грязных лужах отдыхают буйволы. Хотя и видны успехи в этой стране, благодаря изобильному производству кукурузы, но этот рай Закавказья есть одна из тех стран, которые отлично доказывают, как слабо местная производительность зависит непосредственно от естественных богатств страны. Иные люди, обрабатывая гранитные скалы, пользуются бòльшим благосостоянием, нежели мингрельцы, еле перебивающееся на своих тучных, аллювиальных землях!
1. Gamba. Voyage dans la Russie méridionale, — Radde. Vorträge über den Kaukasus.
2. Description géographique de la Géorgie, publiée par Brosset.
3. Statkovsky. Problèmes de la climatologie du Caucase.
4. Radde. Reisen im Mingrelischen Hochgebirge.
5. Бороздин. Записки Кавк. Отд. VII. 1866.
По своим нравам татары низовьев Куры, Ширвана и Баку похожи больше на черкесов, нежели на турок [1]. Хотя религия разрешает им многоженство, но они редко пользуются этим правом; их женщины вообще работают свободно, без принуждения и ходят с открытым лицом. Наконец, замечательной чертой тюркского населения Закавказья может служить его крайняя веротерпимость. Шииты здесь в большинстве, но они ничуть не притесняют мусульман-суннитов; у татар Закавказья между обеими сектами совсем не существует той свирепой вражды друг к другу, которая встречается в других мусульманских странах. Они пользуются той же терпимостью и со стороны христиан; во многих деревнях с смешанным населением поочередно выбирают старшин, как из среды армян, так и из татар, во избежание недовольства с чьей-либо стороны. У самой персидской границы, где шииты еще до сих пор выполняют свои религиозные процессии со всей торжественностью, христиане не только без опасения могут присутствовать на этих церемониях, но даже и принимают в них участие. Так, например, в г. Шуше, военные музыканты разыгрывают различные арии, а казаки гарцуют на своих лошадях, на похоронных процессиях, изображающих смерть Гассана и Гусейна; между тем как главные участники в этой церемонии идут перед толпой и оплакивают мучеников из семьи пророка и увлекаемые фанатизмом, наносят себе мучения жестокими истязаниями. Во главе процессии идут «шрамовники», обрекшие себя на истязания, укутанные в саваны. Идя в такт с музыкой, они наносят себе по голове удары обнаженной шашкой: кровь струится из пораненных мест, и острое лезвие все продолжает бередить раны; вскоре маска из запекшейся крови начинает покрывать все лицо, на котором можно различить только белки их глаз, мечущих свирепые взгляды, и белые зубы, виднеющиеся из-под страдальческой улыбки. Другие правоверные втыкают себе заостренные лучины в прорезы, сделанные на обнаженном черепе, привешивают замки к скулам и к ушам, продевая их в тело, укрепляют два обнаженных меча по сторону плеч, так чтобы с каждым движением туловища острие вонзалось в тело; навешивают на руки, на грудь, на поясницу, цепочки и зеркала, прикрепляя их к телу железными пристежками. Часто эти несчастные падают от потери сил или обливаясь кровью, между тем как дервиши и муллы, роль которых более легкая, продолжают идти дальше, возбуждая толпу пением, молитвами и вскрикиваниями [2].
Другие приверженцы секты шиитов живут в некоторых пунктах восточной части Закавказья о-бок с татарами: это древние владельцы страны, персы или таты, известные в Туркестане под именем таджиков, выделившиеся здесь сплоченными группами. Живут они в окрестностях Баку, но распространены дальше, на северной стороне Кавказского хребта, почти до самой Кубы. Почти весь округ Ленкорань, у персидской границы, по своему населению, состоящему из татишей, принадлежит также Ирану; эти последние находятся в полудиком состоянии и занимают гористую часть этой местности.
Армяне составляют самый большой процент тифлисского населения: они составляют треть всех жителей, тогда как ни русские, нигрузины не составляют и пятой части, если даже при этом считать в числе грузин мингрельских и имеретинских носильщиков и водовозов, этих «овернцев» Тифлиса, следующих пешком за своей лошадью, везущей бурдюки, из которых свищет вода.
Жителей Тифлиса, сгруппированных по национальностям, на основании переписи 1876 года, можно расположит в таком порядке:
| Армян | 37 308 |
| Грузин вообще | 21 623 |
| Русских | 19 574 |
| Немцев | 2 005 |
| Татар и турок | 2 310 |
| Персиян | 1 692 |
| Поляков | 1 592 |
| Евреев | 1 145 |
| Греков | 388 |
| Осетин | 293 |
| Французов | 267 |
| Прочих жителей | 1 354 |
| В пансионах, казармах, госпиталях и тюрьмах находилось | 14 473 |
В 1874 г. из городов бассейна Куры и восточного Закавказья следующие имели более 5000 жителей:
| Новые завоевания | |
| Ардаган | 5 000 |
| Тифлисская губерния | |
| Тифлис | 104 750 |
| Ахалцих | 13 250 |
| Сигнах | 9 250 |
| Телав | 7 025 |
| Гори | 5 000 |
| Бакинская губерния | |
| Баку | 14 575 |
| Сальяны | 9 050 |
| Маштаги | 5 025 |
| Елизаветпольская губерния | |
| Шуша | 24 550 |
| Нуха | 20 900 |
| Елизаветполь | 18 500 |
| Округ Закаталы | |
| Талы | 5 950 |
| Сальяны | 5 550 |
1. Татары были переселены в Грузию персидским шахом в 1480 г. — Прим. перев.
2. B. Vereshtchagin. Tour du monde.
Бассейн Аракса, взятый в общем, отличается географическим единством: это широкая полоса, имеющая вид полукруга, идущего на север от Иранского плоскогория и обращенного своей выпуклой стороной к югу. Высокие горы, с их могущественными контрефортами, опоясывают этот бассейн почти со всех сторон, кроме части, прилегающей к Каспийскому морю, и занятой аллювиальной равниной, образованной наносами Аракса и Куры. Реки-близнецы протекают по местностям, этнографически неоднородным. На берегах Куры живут армяне, грузины, татары; в равнине Аракса — армяне, курды, отчасти татары, одни о-бок с другими; но несомненно, что собственно армяне составляют здесь преобладающий элемент, и притом не только по степени своей культуры и влиянию на остальное население, но также и по своей численности. В политическом отношении бассейн Аракса является точно так же раздробленным: верховья его принадлежат Турции, правый берег примыкает большею частью своего течения к Персидской территории, а добрая половина этого бассейна принадлежит России, завладевшей на нем самыми благоприятными стратегическими пунктами, позволяющими ей во всякое время спуститься в долину Евфрата. Россия имела в виду приобрести также истоки этой реки с ее верхними притоками, до самого Диадина, но под влиянием Англии должна была сузить эти пределы и удовольствоваться тем, что ей было уделено, невзирая на Сан-Стефанский договор, Берлинским конгрессом. Знаменитая гора Арарат, этот исполин Анти-Кавказа, и Эчмиадзинский монастырь, религиозная столица армян и центр этой национальности, находятся на русской территории.
На север от истоков Аракса, горы, северный склон которых спускается к Черному морю, изрезаны оврагами и долинами, а их контрефорты и неправильные звенья, каковы: Керечи-даг, Соганлы-даг, Чилдир-даг и проч. сливаются на север от Карскаго бассейна, на плоскории, занятом озерами, заканчиваясь на востоке вулканами Абулом и Самсаром. Эти спутанные звенья чрезвычайно затрудняют сообщение между противоположными склонами, не смотря на что они далеко не достигают той высоты, как массивы Кавказа или Анти-Кавказа; самая высокая вершина Казил-даг или «Красная гора», находящаяся между бассейном Карса и озером Чалдыром, имеет высоты всего лишь 10 200 футов, а следовательно, лежит ниже идеальной линии вечных снегов. На юг от истоков Аракса площадь, занимаемая горами, суживается, но вместе с тем становится выше и встречается с водораздельным хребтом, идущим по направлению с запада на восток, между долиной Аракса и той, которая идет параллельно Евфрату или Мураду; несколько вершин с угасшими кратерами, расположенных в ряд на этой вулканической цепи, достигают высоты более чем 9 850 футов. Перли-даг, находящийся на средине цепи, и Чингил, на ее восточной оконечности, около перевала, ведущего из равнины Эривани в Баязет, оба достигают почти 10 500 футов высоты.
Несколько ручейков, стекающих в Аракс, указывают своим названием «Тузла-су», на характер воды, которая перед выходом на поверхность проходит через залежи соли [1]. На север от Перли-дага в равнине, с третичным напластованием, кроме трахитового конуса Текелти-даг, находится еще гора Кульп, — одна из самых громаднейших масс каменной соли, какие только известны; невдалеке от нее Аракс, еще не приняв в себя западный Арпачай, проходит через узкое ущелье с базальтовыми стенами. Окружающие холмы лишены растительности и состоят из глины и мергеля различных цветов, красного, синего, зеленого и серого, чтo придает местности какой-то странный, пестрый вид. Соленосная гора, образованная из таких же разноцветных слоев, идет на восток с слабым подъемом, между тем как на западе она прерывается сразу, обрывисто, всего на расстоянии каких-нибудь полутора верст и заканчиваясь тремя крутыми уступами; в ее обнаженных стенах видны прожилки соли, белого, розового и зеленоватого цвета, отделенные слоями глины, заключающей в себе бесчисленные кристаллы селенита, блещущие на солнце. Самый верхний пласт соли, толщина которого равняется, в среднем, 50 футам, никогда еще не был эксплоатирован солепромышленниками; точно также не обращается никакого внимания на самый нижний слой, отчасти выщелоченный; разрабатывают только средний пласт, толщина которого колеблется между 100 и 210 футами; яма, вырытая с лицевой стороны уступа, тянется вглубь более чем на полверсты (600 м). Ломка соли в Кульпе, вероятно, может считаться, вне Китая, одной из самых древнейших. Армяне рассказывают, что сюда приходил Ной запасаться солью, и даже могут указать место, где патриарх начал свою работу. В части рудника, уже заброшенной, рабочие нередко находят молоты и каменные ломы, относящиеся к той эпохе, когда еще не знали употребления металлов. Эти орудия рудокопов, прикреплявшиеся к ручке посредством ремня, сделаны из диорита, т.е. из такой горной породы, которая не встречается ни в одной из окрестных гор и, вероятно, приобреталась путем торговли с отдаленными странами. Хотя способы добывания и улучшились с тех пор, но все же они остаются крайне грубыми, а недостаток дорог ограничивает деятельность Кулпинского рынка Тифлисской и Эриванской губерниями. Среднее количество добываемой соли поднялось за последние сорок лет, начиная с 1836 года, с 4000 на 16 300 тонн [2].
Гора Арарат, «исторический центр Армянского плоскогория» и центральный пик цепи тех плоскогорий и возвышенностей, которые тянутся через Старый Свет, начинаясь у мыса Доброй Надежды и оканчиваясь у Берингова пролива [3], поднимается на восточном продолжении вулканической цепи между Араксом и Евфратом; но ее коническая масса, белеющая от снега и испещренная черными прожилками, так высоко поднимается над другими горами, что она кажется стоящею как бы во главе кортежа, а холмы и плоские возвышенности простираются у ее подножья точно равнины. Самое имя Арарата, происхождения, вероятно, арамейского и равнозначуще выражению «особенно высокий»; армянское же название — Мазис, которое и есть настоящее имя горы, так как она находится на армянской земле, обозначает «большой» или «величественный» [4]. Турки дали название Арарату Агри-даг или «скалистая гора» (Арги-даг, гора Ковчега), между тем как персы называют ее Ког-и-Ну или «Гора Ноя» [5]. Весьма естественно, что на эту величественную гору, единственную по своей славе, более гордую, чем оба Олимпа эллинов, жители долины Евфрата смотрели как на божественную вершину, и что, по восточным мифам, с ее священной верхушки сошли люди и животные, чтобы населить собою мир. Армяне до сих пор еще показывают издали точное место, на котором остановился ковчег Ноя после «сорокадневного плавания над вершинами самых высоких гор». «Духи, вооруженные огненным мечом, охраняли этот священный корабль, зеленый как дерн холмов» [6].
Если смотреть на Арарат из Нахичевани, то он кажется одной конической массой, поднимающейся на северо-западе; из Баязета он виден на юге, а из Эривани — с севера; с двух последних пунктов он представляется в виде двух различных гор, стоящих по линии направления Кавказского хребта. Большой Арарат поднимает свою двуглавую вершину к северо-западу от Малого Арарата, отделяющегося от своего соседа глубокой впадиной. В общем же обе горы, вместе с их контрфорсами, занимают между двумя равнинами, Баязета и Эривани, пространство около 900 кв. верст. Высота Арарата и прилегающих к нему возвышенностей следующая:
| Большой Арарат | 5 160 м | (16 925 фут.) |
| Малый Арарат | 3 596 м | (11 695 фут.) |
| Промежуточный перевал (по Абиху) | 2 705 м | (8 872 фут.) |
| Баязет (крепость) | 2 043 м | (6 700 фут.) |
| Эчмиадзин | 765 м | (2 827 фут.) |
| Эривань | 985 м | (3 130 фут.) |
Склоны Арарата почти со всех сторон очень пологи, и напоминают Этну; но местами потоки лавы и очень глубокий снег, становящийся рыхлым в продолжение летнего времени, делает восхождение очень трудным для путешественника. Армяне рассказывают различные чудеса, которыми были часто останавливаемы их пастухи, и нечестивцы, пытавшиеся взобраться на гору «Матери-Мира»; а неудачные попытки Турнефора и Морье еще более утвердили их в этом. Но когда Паррот [7] вполне удачно достиг вершины, в 1829 году, они единодушно отрицали, чтобы такой подвиг мог быть исполнен, продолжали по-прежнему держаться своих мнений и набрасывать некоторую тень подозрения на уверения этого ученого, пока другие, вслед за Парротом, не выполнили эту задачу с таким же успехом. В 1850 году г. Ходзько провел целых пять дней на вершине ради своих работ по триангуляционной съемке Кавказа. Отсюда он визировал Савелян, отстоящий на 329 верст на юго-восток, и Эльбрус, на расстоянии 413 верст к северо-западу, посредством гелиотропов, с другими астрономами, находившимися на Акдаге, среди Гокчайского плоскогория.
На высоте 11 400 футов (3 475 м) горные склоны сплошь покрыты растительностью, но на 12 300 фут. (3 750 м) семейство злаков уже прекращается; на 13 000 ф. (3 950 м) и до самой линии постоянных снегов, встречается не более разновидностей в флоре, чем на высотах европейских Альп [8]. Виды, растущие на высотах Арарата, все очень похожи дли однородны с теми, что встречаются на Альпийских вершинах, но они не так многочисленны, как на этих последних. Так, например, из 49 разновидностей, растущих на Фаульгорне, здесь, на соответственной полосе, найдено всего лишь 31, чтo, без сомнения, можно приписать большей сухости воздуха на горах Армении [9]. Что касается до фауны этих гор, с которых, по восточным мифам, сошли все существующие животные, то она сравнительно очень бедна: волк, гиена, и пожалуй еще пантера, встречающаяся в лесах у горной подошвы, поблизости Аракса; на склонах самого Мазиса встречается только тур, каменная куница и один вид зайца; не видно даже летучих мышей.
Хотя Арарат всего на три градуса широты южнее Пиренеев, но он гораздо выше свободен от снега. Линия вечных снегов начинается, по Вагнеру, на высоте 13 840 фут. (4 220 м), и на 14 330 (4 370) по Парроту, а следовательно, она здесь более чем на полторы версты выше начала снеговой линии в Пиренеях. Это зависит от открытой местности, на которой стоит Арарат, вследствие чего он предоставлен всей силе солнечных лучей, отражаемых прилегающей к нему плоской возвышенностью и влиянию ветров, содействующих испарению влаги; вот почему этот громадный вулкан показывает свои обнаженные утесы из черной лавы менее чем на 3 280 футов ниже своей верхушки; но зато в оврагах, которыми изборождены его бока, снег лежит гораздо ниже; рассказывают даже, что в одном месте, в нижней части, он покрыт сплошь снегом, точно зубчатым воротником. В большей части его ущелий снежные лавины принимают кристаллическое строение и превращаются в настоящие ледники, — единственные в Армении, — спускающиеся ниже 9850 футов (3000 м) высоты; главным из них; в северо-западной части горы, считается ледник св. Иакова, воронка которого образована наверное предшествовавшими извержениями Арарата, и похожа на ту, что находится в небольшой долине Дель-Бове, у склона Монтибелло [10]. В минувшую геологическую эпоху ледники Арарата спускались гораздо ниже: это видно по остаткам глетчеров и по следам, оставленным ими на поверхности трахитовых скал, в виде шлифовки и шрамов. В некоторых местах волнистые поверхности стен так отлично отесаны продолжительными прохождениями льдов, что блестят точно металл, отражая солнечные лучи с ослепительной яркостью [11].
Арарат с северо-восточной стороны.
Факт очень любопытный: Арарат, не смотря на громадное количество снега, который покрывает его конечную пирамиду, и которым засыпан его кратер, совершенно не дает воды. Натуралист Вагнер мог найти только два ручья у подошвы этой могучей горы, да и те были не более как небольшие струйки, журчащие между каменьями. В то время как соседние горы, одинакового вулканического происхождения, дают целые потоки воды и наполняют ею обширные и глубокие озера, — склоны Арарата остаются сухими и знойными. Во время засух, они необитаемы по недостатку растительности и влаги; пастухи не гоняют туда свои стада; редко встречаются там и дикие животные; даже птицы избегают этой горы с ее чернеющими утесами, с блеклой растительностью. Здесь царит полнейшая глушь, точно среди песчаной пустыни. Вода, образующаяся от таяния снегов, или падающая в виде дождя, исчезает в трещинах почвы, под слоями пепла и лавы, и скопляется, вероятно, или в подземных озерах, или же, скорей, стекает в скрытые реки.
Эти подземные воды, которые в соприкосновении с слоями, лежащими в недрах земли и их высокой температурой, превращаются в пары, объясняют, может быть, страшное извержение, происходившее в 1840 году: один древний кратер, расположенный пониже монастыря св. Иакова, вдруг снова разверзся; густой пар поднялся вверх выше вершин Арарата, распространяя в воздухе запах серы; послышались глухие подземные раскаты, и затем гора стала выбрасывать из трещин громадное количество каменьев, из которых многие достигали весом до пяти тонн; в почве образовались трещины, открывшие выход парам, и со дна реки Аракса стали бить клокочущие горячие ключи. Монастырь св. Иакова исчез под развалинами, равно как богатая и многолюдная деревня Аргури, которую армяне считали самой древнейшей на земле. Действительно, название Аргури в переводе означает «виноградная лоза», а легенда добавляет к этому, что в Аргури Ной посадил первую лозу, по выходе своем из ковчега. От извержения пострадали не только две тысячи душ, жившие в Аргури, но и в Эривани, Нахичевани и Баязете тысячи других людей погибли при землетрясении; к счастию, почти все жители в самый момент сотрясения были вышедши из домов, подышать свежим вечерним воздухом [12]. Четыре дня спустя после извержения и землетрясения новое несчастие разрушило почти все нивы и сады Аргури: вода и грязь, скопившиеся в кратере и образовавшиеся отчасти через таяние снега, прорвали заключавшие их стенки и разлились по склонам горы целыми потоками, затопивши равнину, обратив ее в обширное болото. Извержение, разрушившее Аргури, было самым сильным из тех, которые известны в истории этой горы, хотя Арарат уже и до того времени был несколько раз центром сильных землетрясений. Что касается до уверений путешественника Рейнегса, который будто бы видел в 1785 г. дым и пламя, выходившие из вершины Арарата, то это более чем сомнительно; никто из местных жителей армян не заметил этого явления.
Аллах-ггез (Око Господне), или скорей Ала-гёз, т.е. «пестрая гора» — если только это не есть исковерканное турками армянское название горы: Аракадз [13], стоит против Арарата, по другую сторону равнины, раскинутой у Эривани. Эта вулканическая масса поднимается не так высоко, как Арарат; но если его притупленный конус достигает едва 13 750 футов высоты, то, по своему протяжению и могучим контрфорсам, он превосходит своего гордого противника. На юг и на восток, потоки его лавы спускаются в самую долину Аракса; на запад и на север от него другие потоки лавы, также относящиеся к отдаленному геологическому периоду, разливались на долине Арпачая, у Александрополя; масса извергнутого вещества простирается на сотни верст в окружности. Гора заслуживает названия пестрой, по разноцветным оттенкам окалины, гладко отшлифованным каменьям и обсидианам, между которыми пробивается там и сям зелень и цветы. Три из древних кратеров заполнены маленькими озерами, находящимися вечно в тени, бросаемой окружающими их стенами; но с Алагёза, как и с Арарата, стекает в долину воды очень немного: по временам и эта вода теряется в окалине и пепле. Одно озеро, находящееся на юг от горы, Айгер-гиль, питается подземной водою и само дает начало истокам прекрасной реки Карасу, притоку Аракса, катящей свои воды у подножья старинной цитадели Армавир [14].
Алагёз стоит отдельно от прочих гор, как и Арарат; он соприкасается лишь небольшой и вытянутой возвышенностью с горами, обращенными на север от него, именно с теми, что идут параллельно Кавказскому хребту и соединяют таким образом вулканическую цепь плоскогория Ахалкалаки с массивами, расположенными на восток от Эривани, у большого озера Гокчай. Эти горы, Сомхет, Памбак и еще несколько других, вершины которых достигают 8 080–9 850 футов (2400–3000 м), суть простые кряжи плоскогория, спускающиеся по обеим сторонам длинными скатами, с слабым наклоном к порогам горного прохода. Этек-майданский перевал, находящийся на торговом пути из Тифлиса в Эривань, пересекает эту цепь на высоте 7 120 футов. В этом месте находится северо-западный угол той горной возвышенности, у которой перекрещиваются различные оси Кавказских гор, образуя настоящий горный лабиринт, и направляясь с севера на юг, с востока на запад, с юго-запада на северо-запад; но господствующее направление остается северо-западо юго-восточным, параллельным главному хребту. Впрочем, хребты имеют, в среднем, почти одинаковую высоту; они поднимаются на 3 280 футов над тем громадным пьедесталом, каким служит им плато, и только немногие из вулканических конусов достигают сравнительной высоты в 5000 футов, или 10 000 футов абсолютной высоты. Этим пересечением хребтов равной высоты и объясняется образование среди них обширного озера, наполняющего впадину в плоской возвышенности, которое, превышая на 6 340 футов уровень Черного моря, не имеет других стоков, кроме как с юго-западной стороны к Араксу, посредством реки Занги, да и то лишь в летнее время. Это озеро — Гок-чай (Гокча) или «Синяя Вода», как называют татары, — Севанга на языке армян. Шардэн быль первым европейским путешественником, указавшим на него. А между тем озеро занимает не менее 1 212 кв. верст (1370 кв. километров), и, следовательно, в два с половиной раза больше Женевского озера. Его глубина может быть и не так значительна, как озера Леман, но все же довольно велика: средним числом она достигает от 148 до 285 футов, но лот отыскивает на линии, идущей вдоль озера, и 360 футов, именно в его самом суженном месте [15]. В северной части бассейна вода имеет пресный вкус, как и в большей части озер, служащих водоемами, но в его южной части, где вода возобновляется медленнее, она несколько солоноватая; в озере не более пяти видов рыбы; из них можно назвать форель и лосось; но за то, в отношении количества, рыбы вообще очень много. Случается, что за один раз вытаскивают сетью от 1000 до 2000 форелей; зимою ловят их, пробивая лед.
Гокчай обязано своим названием прекрасному лазоревому цвету воды. Треугольной формы, несколько суженное у средины двумя выдающимися с противуположных сторон мысами, оно со всех сторон вполне окружено горами, которые вблизи берега кажутся серыми, затем мало-помалу переходят в синеватый фон, через который пробиваются там и сям белые полоски снега. Общий вид этого пейзажа величественный и торжественный, но вместе с тем и печальный. Склоны гор, состоящие из порфира и лавы, почти совершенно обнажены; даже на берегу не видно нигде деревца. От древних городов не осталось ничего, кроме груды развалин, среди которых часто находят множество монет, относящихся ко временам Сасанидов. Деревни приютились в хорошо защищенных уголках, у высоких уступов скал; кое-где видны лачуги, наполовину вырытые в земле. В различных местах на плоскогории, раскинуты многочисленные могильные насыпи, называемые гробницами огу или великанов, расположенные или отдельно, или рядами на краю террасы, и похожие на те, которые встречаются на Алагёзе и почти на самой вершине Малого Арарата [16]. Почти все поля, раскинутые на плоской возвышенности, давно уже стоят под паром, и страна снова сделалась пустынной; еще недавно, равно как и в эпоху свайных построек, ни одного судна не было видно на волнах этого озера [17]; сами рыбаки не удаляются далеко от берега. В продолжении восьми месяцев плоскогорие покрыто снегом, а зимою, несмотря на жестокие бури, спускающиеся с гор, случается нередко, что озеро покрывается льдом, сначала у берегов, а затем мало-помалу и на самой средине. В северо-западном углу Гокчая находится монастырь Севан, знаменитый у армян еще в IX веке; он занимает островок из лавы, т.е. собственно вершину конуса, поднятого со дна озера. Трудно вообразить более печальное место для ссылки, более мучительной скуки, какую навевает этот островок с его черными скалами, лишенными всякой растительности, с его монахами обреченными на молчание во все время, исключая четырех дней в году. Но деревни, лежащие невдалеке, на плоскогории, сделались лечебным местом для обитателей нездоровой Эривани. Лихорадки, столь обыкновенные и опасные в равнине Аракса, совсем отсутствуют на плоскогории; воздух здесь чистый и укрепляющий.
На восток от Гокчая и его вулканической ограды, с которой стекают ручьи, наполняющие маленькие долины, скрещиваются звенья Карабагских гор, известные у грузин под именем Рани, или персидской страны Арран — древней земли Иудеев, и простирают свои лабиринты по направлению с востока на юго-восток. В этой самой области, изрезанной глубокими ущельями, вершины волнистых массивов Гокчая достигают самой большей высоты, и если не касаются линии вечных снегов, то тем не менее в обрывах их почти постоянно видны полосы снега. Круглый год сохраняют свои снежные шапки только три или четыре горы: вершина Гемышь 11 270 фут. (или 3 740 метров), с которой текут истоки Тертера, Казангол-даг, и его южный сосед, Капуджик, который продолжается на юг к городу Ордубаду крутыми обрывами, заканчивающимися на вершине остроконечной стеною и обвалившимися у боков откосами. На юг от этих кульминационных точек восточной Армении, по другую сторону ущелья Аракса, поднимаются горы такой же высоты и точно так же испещренные полосами снега. Между цепью, в которой царит Капуджик, и горами, идущими у Шуши, открывается бассейн Зангезура, средняя высота которого 3 950 фут. (1 200 м) и который, кажется, прежде составлял такую же озерную впадину, как Гокча; но он опустел через посредство двух рек, — Бергушета и Акеры, соединяющихся вместе, перед впадением в Аракс. В центре этого бассейна поднимается коническая гора Ишкли или Качал-даг, достигающий 9 850 футов (3 000 м) вышины. Пепел и окалина, выброшенные окрестными вулканами и скопившиеся на дне бывшего озера слоями в несколько сот футов, размыты реками в глубокие овраги. Пемзовые террасы, занятые под посевы зерновых хлебов, оканчиваются над зеленеющими долинами разноцветными утесами, серыми, зелеными, синими и даже ярко-красными; размытые дождями в виде игл и обелисков, они образуют там и сям каменные глыбы, нависшие в виде сводов: это такие же «крытые колонны», какие встречаются и в некоторых местностях Швейцарии. Подобными приспособлениями пользуются крестьяне, устраивая в них свои погреба, стойла и даже самые жилища [18].
Флора гористой страны замечательно как походит на горную флору Европы, и если бы путешественника вдруг перенести с долины Альп на берега одного из притоков Аракса, то он ничуть не заметил бы перемены местности: он нашел бы здесь тот же бук, дуб, осину, те же кустарники в лесах, а между дерном те же цветы [19]. Горные долины, покрытые слоем чернозема, очень плодородны; по причине этого плодородия страна получила название Карабаг, т.е. Черный сад. Но на склонах в лесной полосе, нуждающейся во влаге, где летний зной доходит до 40° Цельсия, почва вообще бесплодна: шалфей и еще несколько душистых трав составляют почти единственные растения лужаек, а представители фауны — пресмыкающиеся: пауки, скорпионы [20] и страшные тарантулы, известные у русских обыкновенно под названием фаланги (phalangium araneoides). Карабагские лошади, считающиеся самыми лучшими и самыми красивейшими в Закавказье, отличаются способностью карабкаться по горам с ловкостью коз.
Аракс, река преимущественно армянская, берет свое начало вне русской территории, на юг от Эрзерума; он получает свои первые воды с вулкана Бингол-дага, или «Горы тысячи ручьев», южный склон которого питает несколько притоков Евфрата, а также и самый Евфрат; Аракс был отчасти известен под именем «реки тысячи озер» [21]. В виде небольшой речонки он проникает в русское Закавказье и затем увеличивается вдвое, принявши в себя Арпачай или Ахуреан, спускающийся с вулканических плоскогорий Александрополя и Алагёза: только благодаря этому притоку, Аракс может орошать большую часть бассейна Эривани, который без него был бы пустыней. Повернув к югу от массивов Гокчайского плоскогория и гор Карабага, Аракс выходит из днища древнего озера через узкое горное ущелье, скользит по порогам в 30–40 сажен ширины, и его клокочущие воды, ударяющиеся то в одну, то в другую сторону берега, между черными, обрывистыми, торчащими словно иглы, скалами, спускаются в среднем по наклону в 16½; на версту и даже в 50 футов, в части ущелья, наиболее наклонной [22]. Ордубад при входе в Аразбарское ущелье, находится еще на 3050 фут. (929 м) над уровнем Каспийского моря и почти в 100 верстах от равнины, войдя в которую сливается с рекой Бергушет и вместе с нею, обогнув с южной стороны «гору храбрых» или Дири-даг, стоящую одиноко в равнине, принимает несколько рек с персидских гор и соединяется затем с Курой, протекши всего около 750 верст. У подножья «Горы храбрых», названной этим именем разбойниками, которых еще в 1877 году здесь было до 300 человек, река проходит под мостом Худаферин, приписываемым преданием Помпею; но постройка этого моста относится наверно к эпохе более поздней; повыше находится еще другой мост, который, по мнению туземцев, построен Александром, но вернее, что он римской постройки [23]. Худаферинский мост, у которого производится довольно большая торговля между русским берегом и персидским, есть вместе с тем и последний на Араксе. Гидравлические работы у его слияния с Курой заброшены. Оросительные каналы, разносившие по полям плодородие, тоже оставлены, что способствовало, вместе с болотами Куры, превращению этой части Каспийского прибрежья в проклятое место. Аракс, как полагают, склоняется все больше к правому берегу, пытаясь снова отделиться от Куры, и течь в море независимо, как это было во времена Страбона.
Бассейн Аракса — это одна из тех стран Передней Азии, которая наиболее страдает от крайностей температуры. Климат Эривани еще более невыносим, нежели тифлисский. Так например, зимою температура падает до –30° и даже до –33°? а средняя температура января месяца равна –15°; это объясняется отчасти высоким местоположением равнины, находящейся на 3 280 футов над уровнем моря; летние жары, нередко свыше 40°, достигающие даже 44° и 45° (Цельсия), заставляют европейцев искать в это время убежища в тени, в горах. Изнурительные лихорадки и другие болезни очень обыкновенны в Эривани. «В Тифлисе, — говорит армянин, — не отличить молодого от старика; в Эриване — живые не лучше мертвых!» К счастью, в знойную пору в равнине Эривани дует по вечерам северо- или сев.-сев.-западный ветер, нечто в род мистраля, с особенной силой срывающийся с гор Алагёза. Этот ветер, происходящий, как и мистраль, от разности в температурах между снежными вершинами и знойной долиной, начинает дуть около пяти часов вечера и продолжается почти до рассвета. В то время, когда свирепствует этот ветер, жители сидят запершись в своих домах, не желая подвергать себя массе пыли и крупного песку, вихрем кружащихся в воздухе. В окрестностях Эривани все тополи, стоящие у дорог и в садах, наклонены на юг-юго-восток [24].
Кроме пирамидальных тополей, насаженных руками людей, обитающих в долинах, спускающихся к Араксу, во многих местах, в особенности вблизи городов, другое дерево раскидывает свои ветви над нивами, это нальбанд, вид окулированного вяза (Ulmus campestris suberosa), с его густою листвой, совершенно непроницаемой для солнечных лучей. Нальбанд — одно из красивейших декоративных деревьев, какие где-либо существуют, но он встречается только в русской Армении. Абрикосовые деревья растут во всех садах; крестьяне возделывают рис, хлопчатник, кунжут и клещевинное деревцо; разводят также виноград, из которого получается вино темного цвета, очень богатое алкоголем, и как десертное может быть приравнено к мадере или хересу. Но виноградники эти могут процветать только при том условии, если от зимних стуж лóзы прикрывать землею, а в знойную пору поливать их наравне с огородными растениями. Без оросительных каналов в этом климате все погибает; почва нередко высыхает так сильно, что бывает похожа скорее на закаленный кирпич. Но везде, где протекает живительная вода, почва зеленеет и покрывается цветами; среди пустынь нарождаются оазисы. Персияне, живущие в этой стране, проводя оросительные канавки, принуждены, по большей части, устраивать для воды подвалы, чтобы предохранять таким образом испарение этой ценной влаги [25]; персияне являются здесь благодетелями, которым местные жители обязаны своим существованием; не станет воды — не станет людей, которые принуждены будут или бежать отсюда, или погибнуть. Один английский инженер занят, говорят, тем, чтобы провести воды Арпачая на юго-восток, и распределить ее каналами по полям Сардарабада, на запад от Эчмиадзина, стоящих теперь пустынными; говорят также, что сотни тысяч эмигрантов, немцев, ирландцев или русских, могли бы поселиться на этой земле, если бы местность оживить водой. В бассейне нижнего Аракса, точно так же, целый народ мог бы существовать на берегах его текучих вод.
В ожидании каналов, долженствующих обновить эти поля, во всей русской Армении земледелие находится по своим техническим приемам на самой первобытной ступени. Армяне, такие ловкие торговцы, оказываются рутинерами как земледельцы, а их соседи татары, как видно, ничуть не служат им примером более опытных хозяев. В большей части уездов кабаны, живущие стадами среди кустарников и в камышах по Араксу, составляют большое зло для земледелия; они сильно вредят полям, расположенным в соседстве с порослями камыша. Но татары, как добрые мусульмане, питают такое сильное отвращение к этим нечистым животным, что не хотят преследованием их осквернять свои руки. Они не согласны предоставить даже соседям возможность истреблять диких свиней, и часто из-за убитого кабана между соседними крестьянами, принадлежащими к различным национальностям, поднимаются жестокие ссоры [26]. Земледельческие орудия армян самого первобытного устройства; до сих пор еще для молотьбы служат грубые волоки, снабженные снизу рядами остроконечных голышей [27]. Археологи могут спросить, вместе с Коннингамом: те каменные стрелы, которых так много находят во всех частях света, не служили ли они, подобно тому как у армян, для мирных, чисто земледельческих целей?
Главная нация, населяющая долину Аракса, по численности своей занимает на Кавказе четвертое место, и уступает по своему влиянию только русским; это армяне или, вернее: гай, гайк, гайканы, как они сами себя называют. Название «Армения» происхождения арамейского, обозначающее, вероятно, «высокая страна», есть в то же время название наиболее неопределенное, прилагаемое главным образом ко всей области плоскогорий, с господствующим на них двуглавым Араратом. Следуя политическим превратностям и выселениям, собственно Армения или Гайясдан, т.е. земля, населенная гайками, изменяла свои границы с каждым столетием; в настоящее время она занимает почти всю долину Аракса, значительную часть бассейна Куры по обе ее стороны, затем весь верхний бассейн Евфрата, до слияния его двух верхних истоков, берега озера Ван и несколько кусков персидской земли в бассейне озера Урмия. Центр тяжести армянских владений перемещался все ближе и ближе к северу; он находился прежде недалеко от озера Вана, в равнине верховьев Мурада, т.е. восточного Евфрата; деревня Гайк носит еще до сих пор название национальности. Но территория, подчиненная мусульманам-туркам не могла оставаться священной землей для армян. Во всех частях света, где только рассеяны армяне, везде они смотрят на гору Арарат и на долину Аракса, как на свое истинное отечество; там до сих пор находится главное ядро их расы, с наименьшей примесью чужого элемента; кроме того, там и язык армянский наиболее чист и наиболее подходит к тому, который употребляется еще при богослужении, но уже вполне исчез из общего употребления еще в конце XIV века.
Когда эта местность была покорена русскими, в 1828–1829 годах, то 130 000 армян пришли из Персии и Турции, чтобы под покровительством русской армии поселиться в долине Аракса и Куры и заместить собой курдов и татар, стремившихся в свою очередь уйти на земли, оставшиеся во власти магометан. Во время последней войны, 1877 и 1878 годов, произошло подобное же явление: из Ардаганского округа, в долине верхней Куры и из Карской области, в бассейне Аракса, почти всё мусульманское население поуходило в пределы Турции, а взамен их явились массой армяне. Эти последние пришли из верхнего бассейна Евфрата, с берегов Чоруха, но в особенности из той части турецкой территории, которая должна была по Сан-Стефанскому договору принадлежать России, и которая по Берлинскому конгрессу снова осталась за Турцией. Нет сомнения, что эти переселения народов, встречавшихся на пути, не обходились без убийств, голода и эпидемий; потеря людей была громадна, и теперь еще, не смотря на мирное время, религиозная и расовая ненависть служат причиной ужасающих драм; но вообще враждебное население разместилось сообразно естественному влечению.
До сих пор еще нет сколько-нибудь точных статистических данных относительно численности армян в Малой Азии, но весьма вероятно, что их там меньше, чем в русских владениях.
Вот вероятные цифры армян:
| В Кавказской и Европейской России | 840 000 |
| В Турецкой Армении (по Равенштейну) | 760 000 |
| В Персидской Армении (по Дюлорье) | 150 000 |
| В Европейской Турции | 250,000 |
| В других странах | 60 000 |
| 2 060 000 |
Обыкновенно полагают, что число всех армян доходит до 3-х, а по некоторым авторам, до 4-х миллионов [28], но навряд ли их больше двух. Одна странная особенность, показывающая, насколько армяне рассеяны по разным странам, заключается в том, что их города и они сами гнездятся большими группами вдали от Армении и даже вне азиатского материка: напр., в Константинополе число армян достигает не менее 200 000 душ; Тифлис — второй город гайкан по численности населения, расположен тоже на не-армянской земле или, так сказать, в их чересполосном владении. Есть также еще несколько других городов в Закавказье, которых можно по преобладающему населению назвать армянскими.
Прошло много веков, как армяне, лишившись политического единства и национальной независимости, разбрелись по всему Востоку; еще Геродот видел их в Вавилоне. Когда их земля стала добычей победителей, они предпочли «жить иностранцами на чужой земле, нежели быть рабами в своем отечестве». Они переселялись толпами, и в XI веке их видели пробиравшимися в Россию, Польшу, Буковину и в Галицию. Теперь их можно встретить во всех больших торговых городах от Лондона до Сингапура и Шанхая, и всюду они составляют кружки значительных негоциантов. Часто сравнивают армян с евреями, рассеянными также по всему свету, и это сравнение во многих отношениях совершенно верно: гайканы наверно не уступят израильтянам в религиозной устойчивости, в духе солидарности, точно так же, как и в страсти к наживе и торговой оборотливости; но они не так предприимчивы, как евреи и, в то время, когда последних можно встретить на отдаленных концах света единицами, успешно выдерживающими борьбу за существование, армяне могут двигаться лишь более или менее сплоченными группами. Кроме того, большинство армян, остающихся в родной земле, далеко не чувствуют того отвращения к возделыванию полей, как евреи; во многих уездах Закавказья почти все хлебопашцы принадлежат к армянской национальности. Известно, что из некоторых деревень Карабага жители их, гайканы, уходят в отхожие промыслы в качестве каменщиков и плотников [29]. Ни в какой стране на земном шаре нельзя встретить евреев, снискивающих себе пропитание подобным образом.
Во всяком случае очень вероятно, что семитический элемент играл большую роль в складе жизни армянского народа, так как происходили многочисленные переселения евреев и переход их массами из Палестины в Армению [30]. На общий взгляд «потомки Гайка» арийцы, очень близко стоят к персам; но постоянные превратности, сопряженные в продолжение четырех тысяч лет с войнами, покорениями, ссылками, содействовали смешению этих арийцев со всеми соседними национальностями и в особенности с евреями, переселявшимися толпами в горы Армении, как пленники ассирийских завоевателей [31]. Царский род, самый знаменитый, царствовавший в Гайяздане и в Грузии, именно Багратиды, ведет свое начало от евреев, и генеалогия его простирается до Давида, царя-пророка. Между различными поселенцами в Армении, оказывавшими довольно сильное влияние на нацию, указывают на племя мамигонов, которые вместе с князем Дженасдана, т.е. Китая, вступили в Армению, в Сомхет, в третьем веке до Р. X. Данные летописцев доказывают очевидным образом, что большая часть чужеземцев, приходивших сюда, подобно норманнам и варягам, т.е. в качестве полководцев [32], и принимавших на себя обязанность сражаться против друзей и недругов, были иранцы, принадлежавшие, вероятно, к тому же племени, как и таджики в бассейне Оксуса [33].
Все грамматики помещают язык гайкан в семью арийскую. Он очень схож с зендом: по синтаксису он даже вполне иранский, по составу же слов походит гораздо больше на греческий язык и на славянские; хотя он довольно груб, обилен согласными буквами, но зато по богатству слов и грамматических форм он сходен с ионийским: в нем та же гибкость в образовании слов, та же способность составлять неопределенное наклонение для составных слов [34]. Конечно, современный армянский язык подразделяется на несколько местных наречий, заимствовавших множество выражений из грузинского и турецкого языков; так например, в долине низовьев Аракса, в особенности там, где армяне окружены со всех сторон татарами, они говорят на жаргоне, в котором преобладает турецкий язык; можно указать также на то, что, например, в Ширване, в южном Кавказе, множество армянских обществ совершенно не говорят на родном языке. Подобные перемены были неизбежны, по причине рассеяний нации; большая часть армян давно уже покинула свою родную отчизну, и те из них, которые живут в Буковине и Трансильвании, даже совершенно забыли язык своих предков. В священном монастыре Эчмиадзине, где речь гайкан ближе всего подходит к их классическому языку, она сохранилась как чистый иранский диалект. Наконец, армянская литература, которая в продолжение двух тысяч лет не перестает всё более обогащаться, объясняет историю языка и данные о его происхождении. В Ванском округе скалы носят на себе армянские надписи, сделанные клинообразной вязью. Из других гайканских документов, писанных греческими и персидскими буквами, видно, что в V веке христианской эры, в эпоху полного процветания армянской литературы, в те времена, когда еще до трехсот школ были открыты для образования молодых людей, армяне составили свой собственный алфавит, употребляемый и до настоящего времени. В XIV столетии нашествие Тамерлана сразу положило конец классическому периоду литературы Гайяздана. В настоящее время армяне, столь заботящиеся о воспитании своих детей, всячески стремятся дать им все средства пользоваться образованием; нет такой общины, которая не заботилась бы об открытии или содержании школы; часто даже их деревенские общества принуждены бывают приходить по этому поводу в столкновение с русской администрацией, считающей их не в меру ревностными в деле народного образования, и с собственным духовенством, опасающемся утерять через это часть того влияния, которое перейдет к учителям. Научное и литературное движение сравнительно с численностью армян ведется также довольно энергично, и кажется, те из них, которые живут в России, печатают книг всего больше. Прежняя армянская литература почти вся состояла из сочинений по богословию, истории, метафизике и грамматике; теперь же она затрагивает все другие вопросы и обогащается переводами образцовых иностранных сочинений. В самом центре Анатолии путешественники встречают гайкан, занимающихся французским языком и интересующихся его литературой; уже в 1854 г. в Европе и в Азии было не менее 22 армянских типографий. Их журналы издаются в Тифлисе, Константинополе и других городах, а различные общества в Москве, Вене, Париже и в Венеции, занимаются изданием памятников письменности древнего языка. В 1880 году число издававшихся армянских газет и журналов распределялось таким образом: в Константинополе — 9, в Тифлисе — 5, Эчмиадзине — 1, Москве — 1, Венеции — 1. Самое знаменитое учреждение армян за границей, это монастырь, основанный в 1717 году монахом Мехитаром, т.е. «утешителем», на острове Сан-Лазарро, возле канала лагун, по которому гондолы следуют из Венеции в Лидо. В этом здании из розового кирпича, окруженном садами, издаются очень ценные документы; здесь же находится библиотека, заключающая в себе редкие восточные рукописи.
Венецианские мехитаристы точно также, как и большая часть гайкан, живущих вне Закавказья и Турции, принадлежат к армяно-унитарианскому вероисповеданию, довольно близкому к римско-католической церкви, удерживая при этом некоторых из своих традиций. Но главная масса армянского народа, в равнинах Евфрата и Аракса остается верной древней христианской религии; в городах, где приходится одним сектантам жить о-бок с другими, там они очень враждебно относятея друг к другу и даже стараются, насколько возможно, избегать торговых сношений. Разница в догматах той и другой секты, т.е. собственно армянской и католической, лежит в понимании естества Иисуса Христа, ада и чистилища, власти соборов, церковной иерархии и различных обрядов; но, так сказать, во внешних формах как те, так и другие, придерживаются множества различных символов, относящихся к прежнему культу. Армянский народ, окрещенный в начале IV столетия Григорием I «Просветителем», есть первый народ, обратившийся в христианство массой; но утерявши своих богов, он не забыл своих поверий и переходил к новому культу мало-помалу: подобные перевороты совершаются лишь медленным путем. Еще и до сих, как во времена Зороастра, они устраивают празднество в честь священного огня. В день годового праздника чета новобрачных сожигает в большом медном сосуде все лучшее, что производит земля: разного рода цветы, хлебные колосья вместе с соломинкой, ладан, лавровые ветки и проч. Во всех важных случаях жизни повертываются лицом к солнцу, как бы прося у него ободрения; жених и невеста также обращают к нему свои взоры, призывая его в свидетели своей любви: больные просят у солнца здоровья, умирающие желают бросить на него свой последний взгляд, а мертвых хоронят лицом к востоку [35]. Во время больших праздников армяне приводят в церковь или под священные деревья быков, или баранов [36], украшенных цветами и восковыми свечами, а затем убивают их, сопровождая церемонию песнями и молитвами: это очевидно есть ничто иное как приношение жертвы богу Митре, завещанному старой религией новой.
Духовный глава армян — католикос, власть которого зиждется на хранении у себя очень ценных мощей: правой руки мученика Григория. Он избирается высшими лицами Эчмиадзина, если только не был раньше назяачен в преемники своим предшественником, после чего ему подчиняются все его единоверцы, исповедывающие григорианство; он назначает епархиальных епископов, избирая их почти всегда из среды монахов; и шлет свои распоряжения Константинопольскому и Иерусалимскому патриархам: последнее условие было очень важно для русского правительства, присоединившего к своим владениям священную гору Арарат и чтимый народом Эчмиадзинский монастырь. Завладевши этим куском земли, столь знаменитым на Востоке, оно в то же время еще более содействовало упрочению авторитета духовного главы более чем двух миллионов людей. Таким образом, петербургские власти, не особенно мягко относящиеся к религиям и сектам, удаляющимся от православия, всегда тщательно заботились, чтобы обставить католикоса самыми высокими знаками своего почтения, приобретая таким образом нечто в роде права покровительствовать армянам, живущим в Турции. Конечно, в большей части случаев излишнее рвение в обрусении народов империи побуждало чиновников употреблять жестокие и притеснительные меры против армян, но все-таки никакие своеволия губернаторов и политические перевороты не мешали им пользоваться тем значительным влиянием в империи, которое они приобретают благодаря своему образованию, знанию языков, изворотливости, часто пронырству, и наконец, той замечательной способности, с какою они умеют проникать в официальный мир. Известно, какой долей власти от имени своих повелителей Османлисов пользуются гайканы в Константинополе. В Петербурге они также начинают играть роль, подобную той, которую нередко выполняли ловкие итальянцы во Франции. В Закавказье они мало-помалу скупают земли, и всегда, как собственники, держали в руках своих соседей татар.
По внешнему виду армяне русского Закавказья отличаются от грузин разве только более крупными чертами лица, более округленным лицом, более короткой и толстой шеей. Очень многие из них скоро тучнеют, и вероятно причиной этому служит их слишком сидячий образ жизни. У армян обыкновенно густые черные волосы, почти всегда украшенные у женщин цветами, глаза большие, черные и томные: по виду они кажутся кроткими, тихими, почти меланхоликами. Хотя очень спокойные по своей натуре, они способны храбро отражать нападения, как это и доказали в начале XVIII столетия, во время семилетней войны за независимость, которую им пришлось выдержать против персов, в горах Карабага и, кроме того, во многих местных восстаниях против турок. В домашней жизни армяне не носят при себе оружия, между тем как грузины особенно в бассейне Риона любят увешивать себя с ног до головы целым арсеналом пистолетов и кинжалов: как сильно сказываются в этом контрасте национальные характеры! И именно человек миролюбивый, не носящий оружия, предоставленный самому себе, сумел наилучшим образом сохранить свою свободу: армяне не знают дворян, свободно избирают своих начальников, и во все времена умели избавляться от той тяжкой участи раба, какая была и есть еще в настоящее время, хотя и под другим названием, долею большинства грузин. Вообще можно сказать, что малообразованные армяне Аракса обнаруживают в себе замечательные природные способности, и коль скоро им представляется возможность учиться, они с удивительной быстротой приобретают знания и превосходят даже славян той изумительной легкостью, с какой им даются языки. «У армянина ум в голове, между тем как у грузина он только во взгляде». Судя по их литературе, армяне, среди других народов имеют редкий недостаток — быть слишком тяжелыми, принимать всё чересчур серьезно. Гармония стиха трогает их очень мало [37], хотя и у них были превосходные поэты, и даже в наше время их лучшие писатели воспевают природу и отчизну. Армяне особенно любят рассуждать о богословии, метафизике, грамматике и приобрели известность в истории литературы собственно трудами по эрудиции. Некоторые сочинения греческих классиков, считавшиеся безвозвратно потерянными, например, отрывки из Эзопа, Филона, Хризостома, были найдены в древних армянских переводах мехитаристами Венеции и Вены [38].
Армянка
Почти во всех странах, где живут армяне, они старательно избегают людей другой расы и другого языка. Кроме того, торговый характер зачастую служит причиною их выделения в особый класс: в городах и в большей части татарских и грузинских деревень они столь же необходимы и столь же ненавидимы и презираемы, как и евреи в восточной Европе. Между тем, без особенного преувеличения к гайканским крестьянам могут быть применены слова Турнефора: «Армяне лучший и честнейший народ в мире», — или замечание Байрона: «Добродетели армянина — в нем самом, свои пороки он получил от других». Но что значит мнение света для них, живущих вне общества и среди людей, говорящих другим языком? Армяне, придерживающиеся старины, земледельцы или коммерсанты, те и другие, живут как бы замурованными в своей семье. Они доселе еще держатся за патриархальный быт; дед приказывает, дети, зятья и внуки повинуются; женщина, вынужденная молчать, по крайней мере до рождения первого ребенка, носит вокруг шеи и нижней части лица толстую суконную повязку, которая закрывает ей рот: чтобы быть понятой, она должна, подобно немой, объясняться знаками. Сделавшись матерью, она приобретает право говорить вполголоса с женщинами своей семьи; но чтобы разговаривать свободно, она должна достигнуть зрелых лет и даже старости. Все заботы о хозяйстве лежат на ней до появления в доме невестки [39]. Иностранец редко бывает приглашаем в армянский дом, и право, можно много раз пройти через их деревню, сомневаясь даже, обитаема ли она. Постройки и сады, окруженные высокой стеной, совершенно скрыты от взгляда. Нет ничего угрюмее и безобразнее длинного ряда глиняных стен, носящих у них название деревни, особенно в равнинах, лишенных зелени.
Татары, населяющие низовые берега Аракса, нисколько не различаются по языку, религии и нравам от тюркских племен долины Куры. Цыгане составляют весьма незначительную часть населения Армении. Что касается курдских пастухов, кочующих по близости с Араратом, на склонах Алагеза и по берегам Гокчайского озера, то почти все они живут здесь лишь временно, приходя из Курдистана, Персии и Турции. Среди этих же пастухов насчитывают несколько сотен иезидов, на которых все их соседи смотрят с ужасом, как на поклонников дьявола. Курды образуют значительную часть оседлого населения закавказской Армении, только в округе Зангезур, на юго-восток от Гокчайского озера. Двенадцать, тринадцать тысяч курдов этого округа одеваются так же, как и татары, привыкают говорить их языком, и мало-помалу смешиваются с ними[40]
Главным городом в верхней долине Аракса, в части, завоеванной русскими, служит прекрасный Кагызман, скрытый фруктовыми деревьями, яблонями, грушами, сливами, вишнями, абрикосами, персиками, шелковицами, орешниками, вьющимся виноградом. В бассейне Аракса, но собственно в части долины, орошаемой одним из его небольших притоков, находится знаменитый Карс, столица горпой Армении и в тоже время самый многолюдный город территории, недавно присоединенной к России. Этот город куплен дорогою ценою. Еще в 1828 году им овладел Паскевич, а в 1855 г. вошел в него Муравьев, взявши город голодом, после долгой осады и бесплодных штурмов; наконец, в 1877 году русские снова заняли этот город, и окончательно присоединили его к Империи. Еще до войн России с Турцией Карс выдержал много осад. Как столица Армянского царства, в IX и X столетиях он был разграблен Тамерланом, Амуратом III, персами, и его значение как сильной крепости издавна привлекало всех полководцев. В самом деле, он занимает центральное положение между верхними бассейнами Куры, Чоруха, Аракса, Евфрата и господствует над горными проходами и долинами этих рек. Самая местность, содействует энергической защите. В этом месте Карс-чай суживается и, образуя двойной изгиб, одним поворотом примыкает к городу, а другим огибает крепость. С высоты своих черных базальтовых скал Карс, выстроенный из обломков лавы, в прежнее время мог стойко выдерживать небольшие осады, но со времен развития артиллерии, он должен был укрепить свои высоты; в войну 1877–78 годов одиннадцать фортов, расположенных по окружности и снабженных окопами, представляли оборонительную линию в шестнадцать верст длиною. Форты вместе со скалами базальта и обсидиана — единственные интересные предметы в этом черном, печальном, лишенном растительности и окруженном голыми скалами городе. Несмотря на то, что Карс занимает положение на высоте около 6000 футов, он ведет довольно оживленную торговлю.
Колесный путь, спускаясь на восток долиной Карс-чая и соединяясь с тем, который идет от Арпачая, связывает таким образом Карс с Александрополем, т.е. древнюю турецкую крепость с русским укреплением, над которым велись постоянные работы, начиная с 1837 года; до того времени существовала здесь только деревенька Гумры, населенная армянскими выходцами. Александрополь, построенный недалеко от восточного берега Арпачая, в бассейне, находящемся на юг от массива Алагез и менее чем в 200 саженях ниже своего прежнего соперника, окружен полями, значительно лучше обработанными, так как Арпачай, или «Река ржи», снабжает их в изобилии водою, необходимою для орошения. Александрополь сделался наследником города Ани, бывшего в десятом и одиннадцатом столетиях резиденцией армянских Багратидов и разоренного сельджуками Альп-Арслана, а затем монголами Батый-хана. В 1319 году землетрясение докончило разорение города, и жители его рассеялись по всему Кавказу, Крыму, до самой Польши. Развалины покрывают треугольный угольный мыс, находящийся на правом берегу Арпачая, и отделяющийся с запада от плоскогория высохшим рвом, стены которого изрыты гротами и могилами; с северо-востока сильная двойная ограда защищала город с единственной доступной к нему стороны; на самом высоком месте скалы, возвышается акрополь. Остатки церквей, мечетей, дворцов в мавританском и в то же время византийском стиле, рассеяны на поверхности скалы; почти все уцелевшие остатки носят армянские надписи; видны также следы стенной живописи, а в пещерах скульптурные изображения, грубо высеченные из камня. Если верить данным армянских летописей, по всей вероятности преувеличенным, то в Ани было не менее 100 000 жителей, и тысяча церквей возвышали свои куполы над другими зданиями [41].
На юго-восток от Ани, и уже в обширной равнине, отделяющей два колосса Алагез и Арарат, находится другая груда развалин, — Талыш, которые, кажется, также был столицею армянского царства; теперь же это маленькая деревушка, гнездящаяся между высокими стенами, башнями и остатками дворцов. Область низовьев Арпачая есть страна развалин. На запад от этой реки, видны еще остатки Пака-рана или «Собрания богов» [42]. Несколько далее к югу две столицы, построенные последовательно одна за другой тем же царем Эрованом II Эрованташад и Эровантагерд, и имевшие, как говорят, 30 000 еврейских и 20 000 армянских домов, находились при слиянии Аракса с Арпачаем; первая стояла на восточном берегу, а вторая на западном. Армавир, другой главяый город этого царства с блуждающей столицей, основанный также Эриваном II, ранее двух вышеупомянутых городов, оставил после себя на холме ничего не означающие развалины, расположенные среди равнины, на берегах канала Кара-су, близ Аракса. Наконец, на юг от реки, на террасе из лавы, отделенной от окружающих холмов глубокими расщелинами, возвышается «черная крепость», Кара-Кала или Кара-Кале, которую Дюбуа-де-Монпере ошибочно принимал за древний Тиграносерт. Очень немногие из старинных замков могут сравниться с суровою прелестью ее башен, построенных из красного порфира и черной лавы, я воздвигнутых над пропастями, на глубине которых шумит вода, По армянскому преданию, близ этого места Иов, сидя у своего пепелища, беседовал с тремя поучавшими его друзьями.
Истинный Рим гайкан, Эчмиадзин, находящийся на запад от Эриваня, почти среди равнины, есть сам до себе небольшой город. В его соседстве группируются дома маленького города Вагаршабада; сам же Эчмиадзин есть ничто иное, как огромный монастырь, выстроенный из битой глины, с церковью, пирамидальной колокольней и боковыми башенками. Четырехугольная ограда, сероватые стены которой лишены даже башен, скрывает собою нижнюю часть зданий. Если и есть что истинно прекрасного в Эчмиадзине, так это его прозрачные воды, цветы, тополевые рощи и фруктовые сады, — жалкие остатки «зеленых садов», виденных в семнадцатом веке Шардэном, Тавернье и Турнефором. Тем не менее Эчмиадзинский монастырь, название которого означает: «Сошел Единородный!» есть столица армянского народа. Здесь именно, согласно легенде, «Единородный Сын» явился в солнечном луче Григорию Просветителю и одним ударом молнии низвергнул в преисподнюю языческие божества. Эчмиадзин стоит на месте города, бывшего столь могущественным в древнее время в Армении. Тут возвышался Ардемет-Кагак, «Город Артемизы» или Анахиты (Армянская Венера), куда со всех сторон стекались верующие на поклонение богине [43]. Сюда же, к подножию Армавирской крепости, ходили совещаться у священных дубов, где жрецы, подобно тому как в Додоне, прислушиваясь к шепоту листьев, колеблемых ветром, предсказывали судьбу [44]. Божества храма изменились, протекло не менее двадцати пяти столетий, а это место в равнине осталось священным. Монастырская библиотека богаче мехитарианской, находящейся в Венеции; она обладает 635-ью старинными рукописями [45], а ее типография, самая древняя в Армении, издает журнал и несколько народных армянских книг. На монастырском колоколе видна тибетская надпись с мистическими словами (Om Mani Padmi houm), резюмирующими суть жизни и смерти и всех вечных истин. Таким образом, Армения еще в очень отдаленную эпоху была в сношениях с буддийским миром [46].
Эривань, главный город русской Армении и второй по населению в бассейне Аракса, так как Александрополь превосходит его численностью жителей, построен в северо-восточном углу древнего озерного бассейна, через который протекает река Занга, дробящаяся в тысячах ирригационных каналов. Главным образом, Эривань населена армянами; между тем как под владычеством персов, преобладающим населением были татары. Построенная при входе в горную долину, ведущую, через Гокчайское плоскогорие, в Тифлис и бассейн Куры, Эривань должна была занимать важное стратегическое и торговое значение; ее крепость, возвышающаяся на массивах базальтовых колонн, напоминает о многочисленных военных подвигах. В Эривани, почти сплошь построенной в персидском стиле, есть несколько живописных зданий, прекрасная мечеть, украшенная арабесками и отененная великолепными вязами; но особенно хороши огороды и фруктовые сады, по которым струятся быстрые воды; отсюда открывается чудный вид на Арарат с его двуглавой вершиной, возвышающийся на юго-западе; но за ирригационной полосой начинаются серые и оголенные поля. Отвратительный климат, с резкими переходами от жары к холоду, пыль, лихорадки, вскоре обезлюдили бы город, если бы он не занимал первенствующего положения на границе Персии и Турции, и если бы его сады и соляные копи не составляли бы значительного предмета торговли. Так например, в 1876 г. в Эриванском уезде добыто соли 12 890 тонн. Летом все русские чиновники удаляются в горные долины. Семеновка, колония молокан, построенная на Гокчайском плоскогорье, близ верхнего спуска дороги, идущей из Эривани в Тифлис, и в ее соседстве, Делижан, лежащий при разделении пути на Александрополь, считаются в числе весьма здоровых станций, как для жителей равнины Аракса, так для обитателей долины Куры. Самое большое село плоскогорья, Кавар, находится не далее как в 6 верстах на юг от Гокчайского озера; официально оно известно под именем Ново-Баязета. Медные руды этого округа более не обрабатываются.
На восток от Эривани, в долине, находящейся среди вулканических гор, есть развалины города, бывшего также одной из множества армянских столиц. В Баш-Карны или Гарны, который, как уверяют армяне, был построен четыре тысячи лет тому назад, находятся остатки храма греческой постройки, может быть, посвященного армянской Венере, и называвшегося в честь основателя «Троном Тиридата». В Баш-Карны видны еще остатки дворца и крепостей; но базальтовые колонны, расщелины, в которых бежит поток, скалистые вулканические уступы голубого, зеленого, красного цветов, как доказательства древних извержений, гораздо замечательнее остатков человеческих построек. Здесь, в самом диком месте этой волнистой области, находится Кегарт, Кергаш, или Айриванк, т.е. «Подземный монастырь», половина которого высечена в туфе и лаве. Среди равнины, там, где воды потока Карны, Карны-чая, разветвляются в оросительные каналы перед впадением в Аракс, возвышался Артаксат, построенный генералом Антиоха Артаксиасом, по указанию Ганнибала [47], и бывший армянской столицей до той поры, пока римлянин Корбулон, в царствование Нерона, не разрушил его. Нерония, названная так ее основателем Тиридатом в честь «Цезаря», заступила его место, но она сделалась столицею только в конце первого столетия, чтобы быть затем вскоре развенчанной в пользу Вагархабада. Когда, в 370 году, она была разрушена армиею Сапора II, то в ее стенах насчитывалось более 200 000 тысяч жителей, армян и евреев, которые частью были избиты, частью уведены в плен [48]. Деревня Ардахар, которую можно еще видеть и теперь, есть ничто иное, как древняя цитадель Артаксат; повсюду кругом простирается нездоровая равнина, с разбросанными по ней жалкими хижинами. Аракс, некогда протекавший у подножия городской стены, переменил свое ложе и течет в настоящее время почти в 10 верстах южнее, около начала возвышенности, идущей к подошве Арарата.
Нахичевань, главный город уезда, раскинувшегося на юго-восток от Арарата, по мнению армян, древнее Эчмиадзина: предание говорит, что он был построен патриархом Ноем, после насаждения им первой виноградной лозы у предгорий Арарата. Самое его название, по-армянски, означает «Первое пристанище», а местные священники показывают могильный курган, под которым, как они говорят, был похоронен Ной. Город этот, столь же древний, как и история, описанный еще Птолемеем под именем Наксуаны, несколько раз строился и снова перестраивался; все существующие теперь дома выстроены из камня, добываемого на месте развалин. На главном портале древнего дворца, у которого стоят два высоких минарета, построенных из кирпича, находится надпись на персидском языке, украшенная богатыми арабесками; около этого же места возвышается двенадцатиугольный монумент, называемый «башнею ханов», вокруг которой также сделана надпись, рельефными буквами, занимающая в длину около 1480 футов [49]. Хотя Нахичевань есть один из священных городов, почитаемых армянами, однако ж он, главным образом, населен татарами, занимающимися садоводством и виноградниками; он много потерял во время персидского владычества, так как до того времени в его стенах помещалось 40 тысяч жителей. Сотни фруктовых садов обильно орошаются окрестными источниками, а также водою, проведенною из Аракса, и ручейками, стекающими с гор Карабага. В соседних скалистых контрфорсах, расположенных на северо-запад, со времен глубокой древности разрабатывают залежи каменной соли, чередующейся с пластами глины, в роде кульпинских, и точно так же заключающих в себе каменные орудия, оставленные древними рудокопами. Среднее количество соли, добываемой в Нахичевани, определяют в 4500 тонн (Густав Радде). Нахичеванские жерновые камни, вытесанные из разноцветного песчаника, очень ценятся во всей Армении.
Вид у города Нахичевань
Нахичеванская таможня есть пункт, через который проходят много товаров, составляющих в этой местности предмет торговли с Персией. Средний вывоз товаров из Нахичевани в Персию, за период 1863–72 годов простирался до 280 000 рублей. Ввоз из Персии в Нахичевань на 1 100 000 рублей.
На юго-восток от города расположен, на берегу Аракса, пограничный пост Джульфа, напротив древнего персидского караван-сарая, возвышающегося над скалами из кроваво-красного песчаника и стенами древней крепости. В начале семнадцатого столетия в Джульфе было сорок тысяч жителей, и она славилась во всей Армении своею промышленностью и торговлею. Но «Великий» Шах-Абаз нашел нужным превратить в пустыню округ, отделяющий Персию от Нахичевани и всю территорию, занимаемую турками. Жители Джульфы получили приказание выселиться всей массой; тех, которые не успевали бежать, бросали в реку, а город был зажжен со всех сторон на глазах изгнанников, будущих колонистов Новой Джульфы, близ Испагани. От старой Джульфы остались только ничтожные развалины и остатки монументального моста, с четырьмя башнями по углам и устоями, омываемыми волнами «буйного Аракса» [50]. Самые любопытные памятники в Джульфе — это гробницы обширного кладбища, расположенного на расстоянии почти полутора верст вдоль берега Аракса; некоторые из надгробных статуй отличаются замечательно тонкой работой. Десять семейств, живущих в разрушенном караван-сарае, — вот и все, что оставалось в 1854 году от населения Джульфы [51]. Под плитами могильных склепов гнездятся ужасные скорпионы.
Ордубат расположен на Араксе, по ниже Джульфы, около того места, где река, пройдя через ущелье Мигри, достигает своей крайней южной точки и обходит с южной стороны Карабагские горы в виде луки. Это самый приятный город во всей Армении; семьдесят источников, бьющих ключом, смешивают свои прозрачные воды с оросительными каналами и поддерживают богатую растительность окружающих садов. Ни в какой другой части Араксского бассейна нет таких высоких и ветвистых деревьев, как здесь; на городской площади сохранился лишенный своей верхушки и полузасохший платан, имеющий в окружности не менее 6 сажень. В окрестностях Ордубата, в садах и на откосах гор, всюду разбросаны дачи. В нескольких верстах на северо-запад, в «Золотой долине», находится деревня Акулиссы, разделенная на две группы домов, в которых живут богатые армянские негоцианты, занимающиеся главным образом торговлею шелком и отдачею под большие проценты своих капиталов эриванским и тифлисским спекуляторам. Акулиссы, бывший в прошлом столетии значительным городом, был разрушен Надир-Шахом, который методически уничтожал дом за домом до тех пор, пока негоцианты не согласились уплачивать ему требуемый выкуп [52]. Медные руды в окружающих горах в настоящее время не составляют важного предмета промышленности: в 1877 г. добыто было всего 117 тонн чистой меди.
Следующие города в бассейне Аракса имеют население свыше 3000 душ:
| Карская область | |
| Карс | 10 000 |
| Кагызман | 5 000 |
| Эриванская губерния | |
| Александрополь | 20 450 |
| Эривань (с двумя пригородами) | 12 500 |
| Нахичевань | 6 900 |
| Новобаязет | 5 350 |
| Ордубат | 3 500 |
Двойной бассейн, Бергушета и Акеры, расположенный между горами Ордубата и Шуши, и образующий административный округ Зангезур, не заключает в себе настоящих городов, а всего лишь несколько значительных местечек, населенных армянами, татарами и курдами. Самое населенное местечко есть Кинзырак; главным административным пунктом считается здесь Джирузи, называемый по-армянски Корыс или «деревнею столбов», вследствие туфовых игл, образовавшихся размыванием водою склона той террасы, на которой построено местечко. Домики с плоскими крышами, расположенные друг относительно друга ступеньками, образуют какую-то странную лестницу, спускающуюся сверху вниз, под которой ютятся жители, расхаживающие подземными улицами. Другие же жилища, погреба, сараи, вырыты в террасах вулканического пепла, а обвалы, поросшие бурьяном, защищают жилье; внизу, по берегам потока растут густолиственные вязы. Теперешнее Джирузи нового происхождения: на 980 футах или, вернее, на 5 250 футах абс. высоты простираются поля, заменившие прежнюю деревню. Летом, когда пятьдесят тысяч кочующих пастухов сгоняют свои стада с окрестных мест на богатые пастбища Зангезура, Джирузи становится на несколько недель торговым пунктом, и толпы народа теснятся тогда на ступенях этого громадного амфитеатра, застроенного лачугами [53].
1. К. Koch. Wanderungen im Oriente.
2. Radde. Vier Vortrage uber den Kaukasus.
3. Carl Ritter. Erdkunde, Asien, vol. X.
4. Viviеn Saint Martin. Recherches sur les populations primitives du Caucase.
5. Carl Ritter, volume cite.
6. James Greagh. Armenians, Koords and Turks.
7. Reise zum Ararat.
8. G. Radde. Записки Кавказ. Отдела Русск. Геогр. Общества, т. I, № 2.
9. Statkovskiy. Problemes de la climatologie du Caucase.
10. Abich. Beitrage zur Kenntniss des Russischen Reiches.
11. Moritz Wagner. Reise nach dem Ararat.
12. Moritz Wagner, Abich, Ходзько.
13. Carl Ritter. Asien, vol. X.
14. Dubois de Montpereux. Voyage autour du Caucase.
15. Семенов. Словарь Российской Империи. Кесслер. Труды С.-Петербургского Общества Естествоиспытателей, т. VII. 1876.
16. Berge. Russische Revue. 1874. № 11.
17. Байерн. Сборник сведений о Кавказе, I, 1871.
18. N. Von Seidlitz, — Mittheilungen von Petermann. 1880; — Notes manuscrits.
19. Moritz Wagner. Ouvrage cite.
20. G. Radde. Vier Vortrage uber den Kaukasus.
21. G. Koch. Wanderungen im Oriente.
22. Dubois de Montpereux. Voyage autour du Caucase.
23. Von Seidlitz. Notes manuscrits.
24. G. Radde, Vier Vortrage uber den Kaukasus.
25. Von Seidlitz, Mittheilungen von Petermann, 1880; Notes manuscrits.
26. Parrot; — Petzholdt.
27. N. von Zeidlitz, Notes manuscrits.
28. Issaverdens, Armenia and the Armenians.
29. N. von Seidlitz, Mittheihingen von Petermann, 1880; — Notes manuscrits.
30. Carl Ritter, Asien, vol. X.
31. До сих пор еще в Закавказье существуют две армянские деревни с населением, говорящим на древнееврейском языке. (См. Мшак, 1881 г.) — Прим. перев.
32. Saint-Martin, Memoires sur l’Armenie.
33. Schweiger-Lerchenfeld, Armenien; — Fr. von Gellwaldt, Central Asie.
34. Dulaurier. Revue des Deux Mondes. 15 avril 1855.
35. Cirbied, Memoires de la Societe des antiquaires de France, t. II. 1820. Bodenstedt, Die Volker des Kaukasus. Moritz Wagner, Reise nach dem Ararat.
36. N. Von Seidlitz. Mittheilungen von Petermann. 1880. Notes manuscrits.
37. Bodenstedt. Die Volker des Kaukasus.
38. Dulaurier. Revue des deux Mondes, 15 apr. 1854.
39. James Creagh. Armenians, Koords and Turks.
40. N. von Seidlitz. Mittheilungen von Petermann. 1880; Notes manuscrites.
41. Hamilton. Asia Minor. — Carl Ritter. Asien, X. — Dubois de Montpereux, etc.
42. Carl Ritter, ouvrage cite.
43. Carl Ritter. Asien, tome X; —Saint-Martin. Memoires sur l’Armenie; — Dubois de Montpereux. Voyage autour du Caucase.
44. Моисей Хоренский.
45. Moritz Wagner, ouvrage cite.
46. Dubois de Montpereux. Voyage autour du Caucase.
47. Ernest Desjardins. Notes manuscrites.
48. Saint-Martin. Memoires sur l’Armenie.
49. Dubois du Montpereux. Voyage autour du Caucase.
50. Pontem indignatus Araxes, Encide, VIII.
51. Dubois de Montpereax. Ouvrage cite.
52. Koch. Wanderungen im Oriente.
53. N. von Seidlitz. Mittheilungen von Petermann, 1880.
Хотя эта часть Азиатского континента известна обыкновенно под именами Туркестана и Татарии, но она населена не исключительно людьми тюркского племени, и даже коренное население ее, вероятно, принадлежит к арийской семье народов: здесь именно, в центре Старого Света, цивилизованные народы Европы привыкли искать первоначальную родину своей расы. Какова бы ни была степень основательности этого общераспространенного мнения, во всяком случае обширная равнина, о которой идет речь, может быть названа в этнологическом отношении страной контрастов; противоположность, которую представляют чудные сады, орошаемые водами Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи, и страшные пустыни «Красных» или «Черных» песков, повторяется и в самих обитателях этих земель: одни занимаются земледелием и промышленностью: они садоводы, ремесленники, и стремятся пользоваться удобствами оседлой жизни; другие, напротив, номады и пастухи: они кочуют со своими стадами в степях, и, чтобы обогатиться, стараются овладеть сокровищами, накопленными их соседями, жителями плодоносных оазисов. Между городами устанавливаются торговые сношения, но между горожанами и кочевниками в прежние времена шла непрерывная война, вызываемая, так сказать, самой природой: пустыня осаждает оазис, а кочующий пастух угрожает оседлому земледельцу. Такая борьба существовала в крае искони веков и прерывалась только в эпохи иноземных нашествий и завоеваний, которые связывали на некоторое время арало-каспийскую покатость с другими странами, по которые, вместе с тем, иногда уничтожали всю местную цивилизацию поголовным истреблением жителей. Нигде противоположные элементы не уравновешиваются лучше своей относительной силой: борьба между ними продолжалась из века в век. Нигде также религия не приняла столь ясно выраженного дуалистического характера: здесь, в древней Бактрии, среди роскошного райского сада, окруженного бесплодными песками, возник и развился маздеизм, культ двух главных богов близнецов и врагов, ведущих между собой непрестанную войну. Ормузд и Ариман имеют каждый свою свиту, свой сонм духов, которые воюют в воздушных пространствах, тогда как на земле, увлекаемой в движении небес, живет в вечной взаимной вражде людской род.
Впрочем, различие между кочевниками и оседлыми жителями, столь редкое в отношении нравов и преданий, гораздо менее значительно с точки зрения племенного происхождения. Иран и Туран — это скорее символические выражения, чем термины, соответствующие фактам, реальным и определенным. Между оседлыми и цивилизованными населениями Арало-каспийской покатости примешаны в сильной степени элементы тюркские и даже монгольские; с другой стороны, арийцы, потомки древних парфян и персов, входят некоторой долей в состав бродячих народцев аму-дарьинского бассейна. Смотря по превратностям истории, которые соответствуют в широкой мере колебаниям местного климата, образованные нации земледельцев и пастушеские племена степей поочередно одерживали верх, и чужеземные завоеватели: иранцы, македоняне, аравитяне, монголы, русские, — усиливали то один, то другой из враждующих элементов. В настоящее время, благодаря преобладанию славянского племени, арийцы снова взяли перевес; но в стране есть достаточно места для всех, и естественных богатств, хорошо утилизируемых, хватило бы с излишком для жителей всякой расы, иранцев и туранцев. Имеющаяся ныне статистика населения, живущего между Каспийским морем, Иранским плоскогорьем, Памиром, Тянь-Шанем и водораздельной линией Обского бассейна, крайне неполна и неточна, и даваемое ею общее число жителей, 7 миллионов душ (что составит, в среднем выводе, по 2 жителя на каждый квадр. километр), есть чисто приблизительное. Еще гораздо более сомнительны будут выводы, если мы захотим определить числовые величины, показывающие распределение народов этой громадной территории по языкам и племенному происхождению. Известно только, что так называемая «туранская» раса имеет здесь наибольшее число представителей: она составляет, вероятно, две трети народонаселения.
Туркмены или туркоманы, которые занимают, как оседлые жители или кочевники, всю юго-западную часть Татарии, — от плоской возвышенности Усть-Урт до страны Балх, — громадную область пространством около 500 000 квадр. километров, суть, вместе с киргизами, главные представители тюркской расы на Арало-каспийской покатости. Общее число их определяют приблизительно около миллиона душ (450 000, по Вамбери, вне Персии и Хивы; — 980 000, по Вамбери, во всей западной Азии; — 1 000 000, по Куропаткину [1]; — 1 250 000, по Галкину [2]. Они делятся на многочисленные народцы, подразделяющиеся, в свою очередь, на второстепенные племена, которые распадаются на орды, дробящиеся на кланы, роды или группы семейств: завоевания и переселения до сих пор не перестают соединять и снова разъединять различные подразделения расы, которые при этом часто меняют и самое имя; но главные деления сохраняются, и различие политического порядка сообщает некоторым из них вполне определенный характер. Между этими туркменами, племена, живущие на плоской возвышенности Усть-Урт и во всей «закаспийской» области, по берегам Кара-богаза и Балханскаго залива, состоят в русском подданстве; двести тысяч других туркмен зависят косвенным образом, через хивинского хана, от той же державы, и сливаются мало-помалу с сартами и узбеками, которых сады и поля перемешаны с их обработанными землями [3]; большинство иомудов и гокланов — данники Персии, но в течение восьми месяцев в году они кочуют на севере от Атрека, и тогда обязаны выбирать себе хана ответственного перед русским правительством; племя эрсари признает над собой власть бухарского эмира, а племена эль-эли зависят от того или другого из афганских владетелей. Наконец, половина туркмен состоит из племен, не признающих над собой никакой иноземной власти: это текинцы и сарыки. Салоры, жители страны Мерв, о которых говорят, что они стоят выше всех других туркменских народцев по благородству расы, утратили недавно свою независимость: они теперь покорены мервскими текинцами. Текинцы — самые многочисленные и самые храбрые из туркмен; их военный крик: уран! уран! всего чаще раздается в закаспийских степях, и еще недавно они нанесли русским самое кровавое поражение, какое когда-либо приходилось испытать славянским завоевателям в Туркестане. Классификация всех этих племен крайне затруднительна, о чем можно судить по различию исчислений, представляемых разными путешественниками: так, например, по Муравьеву, общая численность туркмен эль-эли, живущих на границах Афганистана, доходит до 400 000 душ; — по Вамбери же, их всего только 15 000 душ.
Главные туркменские племена, по Петрусевичу и др.:
| Текинцы мервские | 50 000 | кибиток или | 250 000 | челов. |
| атокские | 30 000 | „ „ | 150 000 | „ |
| Эрсари | 40 000 | „ „ | 200 000 | „ |
| Иомуды | 20 000 | „ „ | 100 000 | „ |
| Сарыки | 20 000 | „ „ | 100 000 | „ |
| Гокланы | 9 000 | „ „ | 45 000 | „ |
| Чодоры | 6 000 | „ „ | 30 000 | „ |
| Эль-эли | 3 000 | „ „ | 15 000 | „ |
| Салоры | 3 000 | „ „ | 15 000 | „ |
Большинство туркмен, в особенности те, которые живут по окраинам пустыни, между Атреком и Аму-Дарьей, сохранили характеристические черты своей расы, — широкий лоб, маленькие косо лежащие и острые глаза, небольшой, но резко очерченный нос, довольно толстые губы, оттопыренные уши, черную редкую бороду, короткие и густые волоса [4]. В долине Атрека и во всей гористой области, ограничивающей иранское плоскогорье, туркмены в сильной степени смешались с иранской кровью. Персидские женщины, которых грабители уводят в неволю во время своих разбойничьих экспедиций, изменяют из поколения в поколение первоначальный тип расы, так что в непосредственном соседстве с иранской границей редко встретишь туркмена, черты которого не напоминали бы персиянина. Но если туркмен утратил свою татарскую физиономию, то он сохранил свой острый глаз, пронизывающий свет как стрела, свою гордую и воинственную осанку: этой-то смелостью своей поступи он и отличается, главным образом, от других народов той же расы, — киргизов, кара-калпаков, узбеков. Почти все туркмены высокого роста, очень сильного сложения и обладают большой гибкостью членов. Племена внутренних местностей смотрят с некоторым презрением на смешанных туркменов персидской границы, которые и сами вообще согласны с тем, что примесь чужой крови составляет для них упадок, вырождение племени. Каждый прославившийся воин считает долгом иметь по крайней мере одну жену чистой туркменской породы, и дети, родившиеся от этой жены, почитаются детьми более благородного происхождения, чем рожденные от других жен.
За исключением жителей Мерва, а также населения нескольких деревень в горах Гулистана, на севере от Мешеда, и населения крепостей или «курганов» в Атоке, все туркмены, кочующие и оседлые, обитают в кибитках, и даже по числу этих разборных войлочных палаток, возвышающихся среди равнины, обыкновенно исчисляют силу племен: средним числом считают по 5 душ на кибитку. Ковры и подушки составляют всю меблировку этого переносного жилища. Одеяние состоит, для обоих полов, из красной шелковой рубахи, которая покрывает все тело, от плечей до лодыжки. Мужчины надевают сверх рубашки чапан или халат, а на голове носят легкую барашковую шапку: этот костюм хорошо защищает их от степного холода, но не выказывает их стройности и ловкости; хотя отличные наездники, они далеко не имеют такой красивой посадки на коне, как русский казак. Женщины обыкновенно не носят другой одежды, кроме длинной рубахи; но когда нужно принарядиться, они повязывают вокруг пояса большую шаль, обувают ноги в красные или желтые сапожки, украшают себя запястьями, ожерельями, серьгами; подобно американским индиянкам, они даже продевают себе кольца в перегородку ноздрей; наконец, они привязывают себе на грудь сумочки или коробочки с амулетами, похожие на патронташ, и сопровождающие их движения серебристым побрякиваньем. Головной убор их весь унизан и увешан монетами, цветными каменьями, настоящими или поддельными, разными золотыми и серебряными украшениями, и имеет иногда такие огромные размеры, что заключенное в нем лицо походит на образ святого, обрамленный ризой. Туркменские женщины не прячут лица под покрывалом, как другие магометанки. «Куда нам, бедным жительницам степей, — говорят они, — сообразоваться с городскими обычаями!» [5]
Туркменка
Туркмены, живущие в оазисах Даман-и-кох, не имеют никаких властей: «Мы народ без главы! — говорят они с гордостью, — мы все равные и каждый из нас царь. Нам не надо тени дерева, не хотим мы быть и под сению начальника!» Между ними некоторые личности принимают, правда, титул ак-сакала (буквально: «седая борода»), бая, бия или бея, даже хана; но это просто тщеславие, и никто не думает оказывать такому самозванному главе больше почтения, чем другим воинам, если он не отличается особенными качествами храбрости или добродетели, или если он не успел навербовать себе клиентов продажей хлеба в кредит. Те, которых называют «добрыми», то есть богачи, люди, умудренные опытом, самые неустрашимые бойцы, пользуются большим влиянием, когда дело идет о том, чтобы принять общее решение в пользу войны или в пользу мира; но они не имеют никакой власти как судьи, и никто не пойдет жаловаться кому бы то ни было по поводу личного оскорбления, покражи имущества или какой-нибудь неправды. Обиженный сам отплачивает обидчику, если может, и порождаемые местью войны продолжаются из рода в род, если только первоначальная обида или неправда не будет заглажена посредством денежного вознаграждения. Вступая в союз друг с другом по своей доброй воле, расходясь по собственному желанию, ответствуя за свои поступки только перед собственной совестью, туркмены повинуются лишь традиционным правилам поведения, передаваемым из поколения в поколение с незапамятных времен. Жизнь в степях, освященная дебом или обычаем и согласующаяся с традиционным кодексом их морали, сделала из них людей свободных, вольницу; но это не мешает им уважать мирного соседа, быть гостеприимными, держать данное слово. Туркмены отличаются от окружающих народов, персиян, афганцев и бухарцев, более строгой честностью и менее испорченными нравами. Только на войне они дают полный простор своей свирепой жестокости; но в обыкновенных житейских отношениях они обнаруживают замечательную честность. У них не заимодавец, a должник хранит у себя расписку в получении занятой суммы, для того, чтобы помнить точную цифру своего долга; что касается кредитора, то ему нечего делать с этим документом [6]. Можно опасаться, как бы вносимая теперь чуждая «цивилизация» не изменила этой патриархальной простоты нравов.
Туркменский обычай догонки невесты
Туркмены сохранили еще обычай, некогда существовавший у всех народов, который состоит в том, что браку предшествует притворное похищение невесты, воспоминание первобытных нравов. Завернутая в длинное покрывало и держа в руках козу или ягненка, молодая девушка садится верхом на коня, скачет во весь опор и быстрыми поворотами то в ту, то в другую сторону старается уклониться от похитителя, который преследует ее, во главе компании друзей. На третий или четвертый день после свадьбы молодая туркменка должна совершить новое притворное бегство, должна уйти к своим родителям, у которых она и остается в продолжение целого года, чтобы дать мужу время наворовать, на своем хищническом промысле, сколько нужно людей и таким образом уплатить условленный калым пленниками [7]: это долг чести, от которого он не может отказаться. Все другие события туркменской жизни тоже сопровождаются старыми символическими обычаями. Так, у них не ограничиваются оплакиванием умерших, но обычай требует еще, чтобы в течение целого года, в тот самый час, когда умер покойник, все его родственники и друзья принимались испускать протяжный вой, не прерывая, впрочем, ни на минуту своих занятий, и бывает так, что они вдруг начинают свои жалобные завывания, продолжая в то же время есть, пить или курить. Если покойный был великий воин, то нужно воздвигнуть могильный курган или ексу, над его костями: каждый храбрец племени приносит по меньшей мере семь корзин земли, и таким образом вырастают в короткое время те горки, вышиною от восьми до десяти метров, которые виднеются там и сям в степях.
Все туркмены говорят тюркскими наречиями джагатай, мало различающимися одно от другого, и исповедуют одну и ту же веру, магометанскую суннитского толка, но не все с одинаковым усердием. Самые ревностные из них, вероятно, те, которые живут на персидской границе; они находят в своей религиозной ненависти к шиитам, обитателям соседнего плоскогорья, предлог и оправдание для своих разбойничьих набегов и того тяжелого рабства, в котором они держат своих пленников; правда, что они считают себя также вправе грабить и убивать хивинцев или бухарцев, не из-за культа, но в силу закона возмездия, который позволяет им мстить за прежние избиения. Еще в тридцатых годах нынешнего столетия они смело пускались в дрянных барках по Каспийскому морю, чтобы ловить невольников на бакинском берегу [8], и в видах пресечения этих хищнических набегов русское правительство и основало морскую станцию на острове Ашур-аде: их военные суда превратились теперь в рыболовные. Некоторые персидские округи совершенно обезлюдели от туркменских набегов; в других местах оставшиеся жители запираются в деревнях, которые похожи на крепости, и где караульные днем и ночью стоят на страже, чтобы поднять тревогу при малейшем признаке опасности. На некоторых, слишком открытых нападению, полях, построены башни через каждые сто шагов. Число людей, уведенных туркменами в плен из Персии, в течение одного столетия, определяют в миллион душ; случалось так, что одновременно до 200 000 невольников томились в рабстве в Туркестане [9]. Горе пастухам, которые заберутся в пастбища, соседние со становищами туркменов! Разбойники, спрятавшиеся где-нибудь в складке местности, за холмом или в овраге, скоро отрезывают им отступление, и, захватив в плен, гонят их перед собой, обремененных цепями. Целые орды кочевников не имеют другого занятия, кроме разбойничества, торговли персидскими невольниками или войны с другими туркменскими народцами; и, чтобы обеспечить себя от нападений этих наследственных разбойников, южные народы принуждены были воздвигать исполинские стены, в несколько сот верст длины, остатки которых и теперь еще видны на юго-восточном углу Каспийского моря. «Где твоя душа?» — спрашивает одна женщина у туркменского героя, и отвечает: «Твоя душа в твоем мече, твоя душа в золотой стреле» [10]. Грабитель по профессии, «черный» туркмен позволяет себе только один труд и одну заботу — уход за своим конем, его неразлучным товарищем, который выручает его из всех бед и опасностей разбойничьей жизни, который для него дороже жен и детей, и с высоты которого он «не хочет знать ни отца, ни матери»; всякое употребление своих рук для земледельческих работ или для какого-нибудь ремесла показалось бы ему унизительным: он предоставляет эти занятия женщинам и рабам. Приводить захваченных в плен людей — вот его честь и слава. Когда лихие наездники отправляются среди ночи в аламан или разбойничий набег, — они любят больше мрак, как хищные звери, — ишан или странствующий дервиш не преминет благословить их и призвать милость неба на их благородное предприятие. Попавшиеся в плен старики или больные тотчас же умерщвляются, не только потому, что они не имеют цены, но также потому, что кровь их угодна богу браней; что же касается духовных лиц, то их обыкновенно щадят, в виду того, что они могли бы бросить дурной зарок на своих похитителей.
В прежнее время большинство уводимых туркменами пленников были обречены влачить жалкое существование в вечном рабстве; однако весьма значительная часть сыновей невольников, а часто также и сами невольники, поднимались мало-помалу, благодаря своему уму, своей ловкости и хитрости, гораздо выше тех, которые их поработили. Очень многие из персиян, проданных на рынках Хивы и Бухары, достигали того, что делались негоциантами, высшими чиновниками, администраторами округов. В ханствах еще независимых им обыкновенно даются самые деликатные и наилучше вознаграждаемые должности. Хотя шииты по происхождению, они, однако, усердно исполняют обряды местного вероисповедания [11] Со времени уничтожения продажи персидских невольников на базарах ханств, ловля пленников делается только в видах получения выкупа [12]. В былое время некоторые владетельные князьки Хорасана тоже получали очень хорошие барыши, продавая своих собственных подданных.
В эти последние годы разбойничьи промыслы степных хищников много поубавились. Сдерживаемые на западе, на севере и на северо-востоке русскими войсками и флотилиями; вынужденные отныне уважать границы состоящих под покровительством России ханств, Хивы и Бухары; встречая также и со стороны Персии более серьезное, чем прежде, сопротивление, так как они теперь наталкиваются на колонии курдов, которых персидское правительство поселило в долинах гор, и которые храбро защищают свое новое отечество, туркмены волей-неволей должны оставлять мало-помалу свои обычаи беспрестанных войн и разбойничьих набегов: из бандитов они делаются садоводами [13]. Гокланы теперь по большей части мирные земледельцы и даже занимаются с успехом шелководством. Уже многочисленные орды текинцев, недавно наводившие страх своими разбойничьими подвигами, стали вести оседлую жизнь, и занимаются копанием ирригационных каналов, чтобы увеличить площадь своих оазисов. Самая мораль народа изменилась, и в своих беседах с европейскими путешественниками туркмены упорно отрицают справедливость взводимых на них обвинений в разбойничестве [14]. Прежняя ходячая поговорка: «если разбойники нападут на кибитку твоего отца. помогай им грабить и бери свою долю добычи» [15], не имеет уже смысла в применении к большей части племен. Притом же у туркмен переход от кочевого образа жизни к оседлому делается очень легко и просто. Обеднение, ссора с соседями, брак с женщиной из кочующей группы превращают оседлого жителя в кочевника; наоборот, советы или пример друзей, занимающихся возделыванием почвы, потеря верблюдов, какая-нибудь неудача заставляют номада отказаться от бродячей жизни. Сами земледельцы иногда переходят с места на место, когда сила их полей истощится или если местный климат оказывается неблагоприятным для них. Культура некоторых пищевых растений может быть примирима с этой кочевой жизнью. Чтобы получить хлеб, носящий по-латыни их имя, poligonum tartaricum, или гречу, татары выжигают растительность на выбранном пространстве, сеют и собирают жатву через два или три месяца, после чего перекочевывают в другие места. Туркменские скотоводы, перекочевывая регулярно, смотря по времени года, с одних и тех же пастбищ Иранскаго плоскогорья на одни и те же травяные степи равнины, находятся в переходном состоянии между бродячей и оседлой жизнью. Оттого русские и надеются смирить южных кочевников Татарии, как они угомонили уже северных, воздвигая укрепления, командующие зимними становищами туземцев. Кроме того, русские устраивают на известном расстоянии один от другого склады съестных припасов, и недавно начата постройка железной дороги, направляющейся от залива Михайловского к оазисам туркменов.
Верблюд и лошадь, неразлучные товарищи кочующего туркмена, естественно, должны уменьшаться в числе, во-первых, вследствие войны туркмен с русскими, затем, по мере того, как в стране будет распространяться земледелие, и воинственные привычки уступят место более мирным нравам; говорят даже, что туркмены добровольно сбывают с рук своих верблюдов, продавая их персиянам, из опасения, чтобы русские не овладели их скотом для перевозки своих военных припасов и провианта. Большинство верблюдов туркменского края одногорбые животные, поменьше ростом и слабее силой двугорбых, но за то выносливее к жаре; они могут делать переходы около 40 верст в день, с кладью от 9 до 12 пудов. Они пасутся на воле, без пут, вокруг кибиток, и некоторые из них даже опять делаются полудикими и уходят далеко вглубь степей, где и остаются целые месяцы. Что касается туркменских верховых лошадей, происшедших от скрещивания арабской породы с туземными животными, быть может, знаменитыми низейскими конями древних парфян, то они не красивы на вид, но мало найдется во всем свете равных им по силе выносливости: рассказывают даже о переездах в 1 000 верст, сделанных в пять или шесть дней подряд, без отдыха; после этого понятна поговорка, что «два дня купца не стоят одного дня вора» [16]. Эти туркменские лошади, очень ценимые русскими офицерами, имеют голову более длинную, грудь более узкую, ноги более мохнатые, чем у чистокровных арабских коней, но они лучше выносят климат, голод и жажду. Говорят, что они происходят от животных, приведенных арабами во время первого завоевания и впоследствии Тамерланом и Надир-шахом. Воспитываемые под кровом кибитки вместе с хозяйскими детьми и ласкаемые рукой женщин, туркменские лошади отличаются необыкновенно кротким нравом и большой смышленостью; все они очень красиво держат голову. Часто можно видеть в бедной изодранной кибитке хозяина и его семью, одетых в лохмотья, тогда как лошадь всегда покрыта хорошим войлоком [17].
Кара-калпаки или «Черные Шапки» составляют в географическом смысле переход между туркменами юга и киргизами севера. Остатки могущественной нации, они еще имеют представителей своей расы на огромном пространстве, в Европейской России, в губерниях Астраханской, Пермской, Оренбургской; на Кавказе, в Кубанской области; в Сибири, в Тобольской губернии: переселения, добровольные или насильные, рассеяли их племена на тысячи верст расстояния одни от других; но, по их преданиям, все они происходят из Хорезма [18]. Кара-калпаки разбросаны несколькими маленькими группами в долине Зарявшана, но наиболее сплоченную массу они составляют еще в сырых равнинах нижней Аму-Дарьи и на восточных берегах Каспийского моря: там они живут, быть может, в числе 50 000 душ, тогда как во всей Российской Империи их насчитывают около 300 000 человек. На берегах Аральского моря «Черные шапки» (называются этим именем потому, что обыкновенно носят на голове колпаки или высокие шапки из черных барашков) по большей части рослый и сильный народ, с широким плоским лицом, большими глазами, коротким носом, толстым подбородком, широкими руками [19]. Однако женщины их слывут первыми красавицами в Туркестане. Впрочем, нельзя сказать, что кара-калпаки представляют резко обособленный тип: рассеянные на обширном пространстве, среди различных народов, они, по-видимому, разнообразно смешались с другими племенами, а в Татарии они мало-помалу сливаются с образовавшимся из помесей населением сартов. Кара-калпаки, смирные, кроткие, охотно занимающиеся земледельческими работами, служат обыкновенно посмешищем для своих соседей, именно по причине хороших качеств их характера: их тихий, миролюбивый нрав, их природное добродушие доставили им репутацию самых глупых людей да свете; впрочем, им действительно не достает живости и предприимчивости; взгляд у них вялый, без огня, рот почти всегда разинут и нижняя губа отвисла [20]. По всей вероятности, через несколько поколений этот малочисленный, лишенный энергии народец не будет уже иметь независимого существования в Туркестане.
Многочисленная киргизская нация, заключающая, быть может, два миллиона душ (2 400 000, по Левшину; 3 000 000, по Красовскому), и область которой, столь же обширная, как вся Европейская Россия, простирается от берегов Волги до бассейна Тарима и от низовьев Аму-Дарьи до реки Иртыша, есть, по численности, самая важная между кочевыми расами Азии; но она не имеет этнической связи и дробится до бесконечности: сами киргизы сравнивают себя с «песком морским», который разносится ветром на далекое расстояние, хотя песчаные берега от этого не беднеют; представителей этого племени встречаешь даже на границах Тибета и Индостана. Два главные отдела киргизской расы соответствуют рельефу страны. В равнине арало-каспийской покатости и бассейна Оби живут киргиз-кайсаки, самый многочисленный отдел; в долинах Тянь-Шаня, Алая и Памира бродят буры, буруты (окончание ут в монгольском языке есть форма множественного числа: бурут, якут, тунгут, тангут [21], или кара-киргизы, «черные киргизы», называемые также киргизами «диких гор» или «дикими горными киргизами» (Дикокаменные киргизы).
Киргизы сами себя называют кайзаками или казаками, хотя наименовавие «киргиз» или, вернее, «кргыз» им небезызвестно, и если верить их толкованию, это слово значит буквально «Сорок девушек». По их легенде, сходной с легендой многих других народов Азии, они происходят от сорока дев и красной собаки, символа их дикой и бродячей жизни. Они разделяются на следующие четыре орды: «Большую» (Улу-юз), самую древнюю, которая занимает восточную часть Киргизского края, преимущественно на юг от озера Балхаш и в соседстве Небесных гор; «Среднюю» (Урта-юз), племена которой кочуют главным образом в области невысоких холмов, отделяющих бассейн Оби от арало-каспийской покатости; «Внутреннюю» или «Букеевскую», кочующую в Оренбургских степях; и наконец, «Малую» (Качи-юз), которая владеет западной областью края и простирается далеко в Европейскую Россию; несмотря на свое имя, эта последняя орда самая важная, как по численности, так по степени цивилизации и по роли, которую ей обеспечивают ее постоянные сношения с русскими, военными властителями страны. Тщетно русское правительство, со времен Екатерины II, пыталось поставить над Малой ордой хана; все назначаемые правители были свергаемы или умерщвляемы [22]. Так же, как и туркменские племена, федерация или союз киргизов делится на второстепенные группы, а эти последние, в свою очередь, подразделяются на кланы, часто враждующие между собой, и на роды, заключающие, средним числом, от пяти до пятнадцати кибиток. Каждый из этих аулов или маленьких общин живет в полной независимости, не признавая, после власти русских завоевателей, старательно избегаемых, никакого другого начальства, кроме авторитета главы семейства и третейских судей, избираемых ими самими в случае каких-либо споров и несогласий. Русские ограничиваются обложением этих кочевников податью, в размере полутора рублей с кибитки, но правительственным чиновникам трудно открыть все становища, в оврагах и лощинах, за холмами, между песчаных бугров, среди непроходимой чащи камышей по берегам болот, под покровом лесов; да и находимые ими аулы часто покидаются, по причине периодической перемены места жительства кочевников, смотря по времени года. Вот почему официальная статистика всегда оставалась ниже действительности, хотя из года в год казна успевала открывать все большее и большее число уклоняющихся от взноса подати. В 1837 году, когда было в первый раз приступлено к сбору подати, русские чиновники нашли только 15 500 кибиток в бывшей области Оренбургских киргизов; в 1846 году они переписали их уже 67 280, а в 1862 г. число войлочных палаток, где был взимаем налог, простиралось уже до 155 000 с лишком [23]. В 1872 году первая официальная перепись, произведенная в двух областях, Тургайской и Уральской, несмотря на сопротивление киргизов, насчитала 605 000 кочевников; сверх того Букеевская орда, аулы которой почти все рассеяны на западе от реки Урала, на европейской территории, заключает, по разным исчислениям, от 160 000 до слишком 200 000 душ [24].
Не имея начальников, все киргизы считают себя более или менее принадлежащими к дворянству. Их мелочное аристократическое тщеславие безгранично. Когда два киргиза встретятся, первый вопрос, с которым они обращаются друг к другу, следующий: «Кто были твои семь предков?» И все, даже восьмилетние дети, умеют в ответ перечислить свою генеалогию до седьмого колена по восходящей линии. Те, которые насчитывают ханов между своими предками, — и действительно находятся такие, которые ведут свой род от Чингиз-хана, — почитаются людьми высшей породы, отличающимися своей «белой костью» от массы «чернокостного» народа. Благородные киргизы, которым русское правительство жалует разные привилегии, и которых оно возвело в звание «султанов», не освобождая их, однако, от платежа подушной подати, окружены сбродом теленгутов, то есть беглых, чужеземцев, сыновей невольников, которые прежде служили им маленькими армиями во время междоусобных войн, а теперь гоняют стада своего господина и обрабатывают его поля. Эта челядь в большом презрении у вольных кочевников и не имеет права вступать в какой-либо из кланов или аулов; она считается как бы особой кастой, не принадлежащей к нации, и живет в отдельных станах, вместе со своими господами, султанами, также ненавидимыми массой народа. Бии или «старейшие» суть выборные судьи, к которым все охотно обращаются в случае споров, на суд которых, вопреки русскому закону, отдают дела, которые должны бы быть разбираемы султанами или русскими чиновниками [25]. «Чернокостные» присваивают себе коллективное дворянство или благородное происхождение, которое дает им клан, имеющий свой особенный знак, подобный тотему индейцев, и благоговейно сохраняемый из века в век. Каждое племя отличается особенным криком, который члены его испускают как призывный клич, в своих празднествах или спорах.
Богатый киргиз
Язык везде один и тот же и представляет лишь незначительные изменения у различных киргиз-кайсацких племен. Он принадлежит к чистому тюркскому корню и очень мало подвергался чуждым влияниям: в нем можно заметить только кое-какие слабые следы монгольского языка и небольшое число слов арабских и персидских, внесенных вместе с магометанской религией [26]. На севере, действие русской речи уже дает себя чувствовать, и даже в некоторых аулах Оренбургской степи киргизы разговаривают между собой по-русски [27]; но поселенцы славянской расы сделали, быть может, больше позаимствований, в обыденной разговорной речи, из идиома побежденных, чем эти последние из диалекта своих победителей. Подобно тому, как во времена монгольского нашествия москвитяне получили от татарских завоевателей слова, относящиеся к политике и администрации, так точно нынешние русские берут в свой язык у покоренных бродячих инородцев выражения, относящиеся к кочевой жизни [28]. По свидетельству Вамбери, из всех киргизских племен кипчаки, принадлежащие к Средней орде, всего лучше сохранили свой первоначальный тип, свои древние нравы и обычаи и чистоту своего языка. Что касается происхождения этой нации, то оно еще составляет предмет горячих споров между этнологами, и некоторые ученые даже хотели видеть в киргизах арийских скифов, таких же, как древние обитатели берегов Понта Эвксинского. Как бы ни был решен вопрос о родословии их расы, нынешние киргизы несомненно всего больше походят на монголов и на тюркские и татарские народности, составляющие с ними одну группу по языку. Это крепко сложенные, коренастые люди, с толстой и короткой шеей, широким и невысоким черепом, плоским лицом, выдающимися скулами, приплюснутым носом, маленькими косо лежащими глазами, редкой бородой, смуглым, часто грязно-коричневым цветом кожи [29]. Дородность составляет очень обыкновенное у киргизов Оренбургской степи, и притом она считается у благородного сословия нации чем-то в роде привилегии, прибавляющей важности и придающей более величавый вид. По большей части они обладают большой физической силой, но крайне ленивы, вялы, неповоротливы и неуклюжи; походка их тяжелая, тем более, что от постоянного сиденья на коне, на котором они проводят половину своей жизни, ноги у них слегка выгнуты дугой. В некоторых племенах матери даже имеют привычку класть подушки между коленами спеленатым грудным детям, для того, чтобы постепенно выгнуть им ноги и таким образом сделать их более приспособленными для верховой езды [30]. Подобно ногайцам, киргизы часто имеют угрюмый или печальный вид; между ними редко встретишь людей, которые были бы так же предупредительны, приветливы в обхождении, отличались бы таким же веселым характером, как башкиры, или имели бы такой же смелый, неустрашимый взгляд, как туркмены. Большинство их до крайности ленивы и беспечны: ничего не делать — это для них верх блаженства и славы. В киргизских песнях женщины прославляют леность мужчин и свое собственное трудолюбие. Привыкшие к правильному труду, киргизки, вообще говоря, более стройны и ловки, чем их мужья, которых они превосходят также и нравственными качествами. В праздничные дни они любят принарядиться: на голову надевают высокую бархатную или парчовую шапочку, украшенную металлическими бляхами, вышивками и бусами, а косы продолжают до самых пят, при помощи лент и конских грив: они прибегают к румянам и белилам гораздо больше, чем европейские женщины, и даже чтобы нарумянить себе щеки, натирают их растениями с едким соком.
Киргизка
Киргизы больших степей, народ вооруженных пастухов, суть кочевники по преимуществу: какое-нибудь событие, стеснительное давление другого племени, худые предзнаменования, сильная буря заставляют их переменить отечество. Так, в 1820 году большая часть астраханских киргизов покинули свои становища, чтобы вернуться в Азию, по простому слуху, что администрация собирается сделать им перепись; они испугались, что последствием этой переписи будет то, что их молодых людей заберут в военную службу и сделают солдатами на двадцать и на тридцать лет. Тщетно русские правители велели выстроить настоящие дома для киргизских «султанов», рассчитывая, что это придаст больше важности последним и будет способствовать возвышению их в мнении народа: хотя очень польщенные оказанной им честью, киргизские «белокостники» продолжали жить по-прежнему под войлочной палаткой, оставляя в своих домах все предметы роскоши, свидетельствующие об их богатстве и цивилизации; только самые жалкие члены нации, те, которые почти низведены на степень рабов среди казацких колоний, соглашаются обитать в деревянных домиках. Киргизы предчувствуют, что оседлая жизнь в домах будет совпадать для них когда-нибудь с потерей свободы [31]. Киргизская юрта, совершенно похожая на калмыцкую и туркменскую кибитку, состоит из простой деревянной решетки, покрытой снаружи красным сукном у некоторых «султанов», белым войлоком у богатых и обыкновенной кошмой у «чернокостных». В каких-нибудь полчаса времени целый аул исчез и направляет путь к другим местам стоянки, к северу в начале лета, к югу в первые дни зимы.
Переход через реку киргизов
Киргиз-кайсаки не имеют того воинственного темперамента, каким отличаются их южные соседи, туркмены. Однако они долго оказывали сопротивление славянским завоевателям. Они приняли русское подданство в 1734 году; но они думали в то время, что исполняют лишь пустую формальность, когда же поняли, что в мнении русских они утратили свое независимое существование, война началась. Она продолжалась более ста лет с промежутками вооруженного мира [32]. Последнее возмущение имело место в 1870 году, и мангышлакские киргизы разрушили тогда одну русскую деревню и осаждали форт Александровский [33]. Но по природе киргиз-кайсаки народ миролюбивый. Чтобы отмстить за обиды, удовлетворить старую злобу или воспользоваться благоприятным случаем для грабежа, они, правда, предпринимают от времени до времени баранты или вооруженные экспедиции, подобные аламанам туркмен, но делается это обыкновенно только для того, чтобы хищнически напасть и заграбить чужих лошадей. Они не употребляют в дело оружия, кроме как против дичи. Страстные охотники, они преследуют и убивают степного волка ударами бича, оканчивающегося хвостами из железной проволоки [34]. Они умеют дрессировать сокола, коршуна и даже беркута, приучая их ловить дичь; однако помощь беркута на охоте не безопасна для них самих: бывали случаи, что крылатый хищник, тщетно отыскивая взором с небесной выси волка, лисицу или какое-нибудь другое животное, забившееся в свою берлогу или нору, налетал на своего господина, сшибая его с коня ударом могучих крыльев, вонзая когти в его тело и стараясь выклевать ему глаза [35].
Киргиз-кайсаки называют себя магометанами суннитами, но они по большей части до такой степени чужды всякому фанатизму, что их с таким же правом можно бы было причислить к шаманистам и к язычникам. Между ними встречаются даже такие, которые на расспросы путешественников отвечают, что и сами не знают, к какой религии принадлежат. Когда они впервые вступили в сношения с русскими, они не были мусульманами; в то время не существовало ни одной мечети в киргизских степях, не было ни одного муллы, призывавшего правоверных к молитве. Это сами русские всего более способствовали обращению киргизов в последователей Магомета, предполагая их таковыми. Косвенно, они были обратителями этого народа в магометанскую веру, напоминая ему имя Аллаха во всех своих договорах и условиях; но они имели полный успех в этом отношении только у сановных степняков, да у купцов. Главная масса нации осталась тем, чем она была до русского господства, приняв, впрочем, из религий окружающих народов то, что внушало ей страх. Наиболее приверженными к шаманству оказываются те из киргизов, которым всего реже приходилось иметь сношения с русскими [36]. Впрочем, киргизский исламизм состоит главным образом в том, что они ненавидят христиан и последователей Али (шиитов) и считают позволительным обкрадывать, грабить и даже убивать этих иноверцев; но их религиозные обычаи и обряды не имеют никакой связи с предписаниями Корана. Пуще всего боятся они дурного глаза и никогда не забудут украсить разноцветными лентами голову молодого верблюда, чтобы удалить от него пагубные влияния: все у них примета, хорошая или худая, — падение нитки на камень белый или черный; оттенок желтый или красный пламени, которое поднимается, когда на огонь брошено масло; трещины продольные или поперечные, которые образуются на поджариваемых бараньих лопатках и т.д. Они пробуют заклинать злых духов, делая им жертвоприношения, привязывая к травам, к камышам, к кустам, к кольям, воткнутым в землю, волосы, тряпки или ленты. В горах они вешают также части одежды на ветвях деревьев, осеняющих целебные источники [37]. Собираясь в путь-дорогу или отправляясь в военную экспедицию, на баранту, киргиз пришивает себе сзади, к шапке, один или два мешочка, содержащих писанные молитвы, которые должны дать ему мужество и удачу в предприятии.
Из всех магометанских обычаев всего быстрее было принято многоженство, принято, впрочем, не массой бедных киргизов, не имеющих средств платить более одного раза калым или выкуп за жену, а богачами, которые обладают сотнями и тысячами голов скота. Также, как у большинства народов, выходящих из состояния варварства, у степняков существует еще там и сям, в браках, обычай притворного похищения невесты; но есть также много киргизов, которые на самом деле похищают молодых девушек, как военную добычу. Чаще всего они отправляются за этого рода добычей к калмыцким народцам Небесных гор, и таким образом исполняют древний обычай, по которому всякая невеста должна быть взята вне племени и даже вне нации. По традиции, киргизы экзогамисты или «чужебрачники», чем и объясняется большое сходство типа этих тюркских племен с их соседями монгольской расы. Из национальных обычаев всего лучше сохранились те, которые относятся к чествованию памяти усопших. Киргизы хоронят своих покойников с плачем и рыданиями и возобновляют траурные церемонии или справляют поминки на сороковой день, затем на сотый день, в конце года и еще по прошествии девяти лет. Близкие родственники бьют себя в грудь и испускают вопли, утром и вечером, в продолжение целого года, перед куклой, одетой в платье умершего. Могильные курганы, которые возвышаются на вершине холмов, украшенные пиками с развевающимися на конце конскими гривами и хвостами, составляют предмет величайшего почитания. Некоторые холмы сплошь усеяны надгробными памятниками всевозможной величины и формы, воздвигнутыми в честь усопших, пирамидами, башенками, куполами, портиками: матери велят представлять на этих памятниках колыбели своих детей, а дети изображают на них кибитку, где трудилась мать. Курганы встречаются также в большом числе в открытой степи: одна из могильных насыпей, возвышающихся на берегу реки Тургай, имеет 32 метра в вышину и 290 метров в окружности; по сказанию легенды, под этим холмом покоится прах героя или батыря исполинского роста, одного из тех, которые поднимали горы, как простые камни для своих пращей [38]. Проходя или проезжая мимо этих могил, киргизы считают долгом сотворить молитву с коленопреклонением у подножия кургана и оставляют там, для нуждающихся, разные вещи, одежду, съестные припасы, деньги. Бедные прохожие могут взять себе, как дар от умершего, всё, что увидят на его могиле; но они обязаны, взамен того, и сами сделать какое-нибудь маленькое приношение, дабы ни один нуждающийся не вернулся от покойника с пустыми руками [39].
В общем ходе развития человеческих обществ земледелие составляет прогресс в сравнении с пастушеским образом жизни; но относительно киргизов этого нельзя сказать. У этих степняков тот, кто нисходит в состояние хлебопашца, есть уже человек обездоленный, утративший радости жизни и свободу. Еще и в наши дни почти все киргиз-кайсаки магометанской веры — кочевники; те же, которые, по неимению собственного скота, вынуждены обрабатывать землю в соседстве русских поселений, отрекаются от имени кайсаков уже со второго поколения, носят русскую одежду и называют себя христианами; близь укрепленных постов южной Сибири это они поставляют хлеб русским линейным казакам. На всей окружности киргизского края мелкие русские торговцы держат туземцев в кабале посредством ростовщичьих ссуд, и примеру этих кулаков слишком усердно следуют, во внутренности степей, так называемые «ханы», то есть богатые киргизы; всякий раз, как слишком суровая зима влечет за собой гибель значительной части скота, среди киргизов происходит эмиграционное движение, направляющееся из территории орд к русским владениям. Между киргизами есть такие богачи, которые насчитывают в своих стадах сотни верблюдов, тысячи лошадей и до двадцати тысяч баранов. У них есть также и крупный рогатый скот, во в меньшем числе; до половины восемнадцатого столетия киргизы еще не вводили этих животных в своих степях, и им стоит большого труда прокармливать их и защищать от холода во время продолжительной зимы. Общее количество домашних животных в киргизской степи определялось в 1872 году, по Тилло, следующими цифрами:
| Верблюдов | 120 000 |
| Лошадей | 1 720 000 |
| Быков и пр. | 600 000 |
| Баранов | 2 000 000 |
| Коз | 180 000 |
Кучки деревьев, густые камыши, узкие и длинные овраги между песчаных бугров служат убежищами большей части стад во время буранов; но в открытой степи нужно выкапывать большие ямы, куда и укрывается скот от непогоды, или протягивать войлочный забор со стороны ветра. Самые лучшие пастбища всегда приберегаются к зиме: когда земля покроется снегом, лошади начинают разгребать снег копытами и обгладывают верхнюю часть стеблей, затем на то же место пускаются верблюды, которые обрывают траву ближе к земле, наконец, очередь доходит до баранов, которые уже выщипывают растения до самого корня.
Неакклиматизировавшиеся животные гибнут от этой тяжелой жизни, от стужи и бескормицы. Дромадеры туркменской породы не могли быть введены в крае, и только двугорбые верблюды переносят тамошний климат. Бараны все принадлежат к породе овец с курчавой шерстью и жирным хвостом (курдюком); эти животные, когда подрастут, делаются обыкновенно такими сильными и такими большими, что дети во время своих игр разъезжают на них верхом. Стада всегда ходят под предводительством нескольких коз, и иногда случается, в начале или в конце зимы, что при переходе через реки, покрытые тонким или хрупким льдом, овцы тонут сотнями, желая следовать за своими легкими проводницами [40]. Что касается киргизской лошади, то она не красива на вид, но очень крепка, вынослива и неприхотлива; она делает шагом до 80 верст в день, — даже до 100 верст, как говорит г. Костенко, — ест все, что попадется, ложится на голый песок и переносит, без вреда для своего здоровья, все крайности тепла и холода. Во время своих конских скачек или байга, киргизы и калмыки могут легко проскакать около 10 верст в четверть часа, около 20 верст в полчаса, и иные киргизские наездники, меняя лошадей на нескольких станциях, пробегали в тридцать четыре часа около 300 верст. Ценные лошади, как-то: карабаир или «полукровный» и аргамак, чистой породы, менее выносливы. Аргамак, столь замечательный блеском своего одеяния, стройнее и выше на ногах, чем чистокровная арабская лошадь; его можно встретит только у киргизских «султанов» [41].
Черные или дикокаменные киргизы, известные у туземцев под именем бурутов (буров), менее многочисленны, нежели кизгиз-кайсаки, так как общее число их на обоих скатах хребта Тянь-Шаня не превышает 350 000 или 400 000 душ; они мало отличаются, по типу, языку и нравам, от своих соседей, обитателей равнин, и народная легенда даже производит их от выходцев из степных кайсацких орд, убежавших в горы [42]. Однако эти горные киргизы, очевидно, в более сильной степени смешались с монголами и представляют совершенно тот же физический тип, как и калмыки; почти всех их женщин русские находят безобразными, исключая женщин племени сары-багиш. Они никогда не закрывают лица, и глаза их смело глядят из косо разрезанных век; волосы у них жесткие и твердые, как конская грива; по праздничным дням они носят головной убор в роде туркменского, сплошь увешанный металлическими бляхами и монетами, которые звенят при каждом движении. Грязные и склонные к пьянству, никогда не моющиеся, никогда не вытирающие своих кухонных инструментов и посуды иначе, как пальцами, из опасения «прогнать изобилие» из дома [43], буруты более дики, более невежественны, чем киргизы равнин, но зато они, говорят, более честны и более прямодушны в сравнении с их соседями степняками. Очень униженные теперь, эти дикокаменные киргизы, по-видимому, были некогда нацией гораздо более цивилизованной, чем в наши дни: китайские летописцы говорят о «ки-си-ли-ци» как о народе могущественном и промышленном, который вел деятельную торговлю с отдаленными странами внешней Азии. Но великие переселения народов увлекли далеко на запад и на юг эту ветвь киргизской нации, а те, которые остались на месте, были оттеснены мало-помалу в горные долины. Потом пришли русские, которые истребили всех киргизов сибирских степей, к востоку от Иртыша, или оставили лишь ничтожные обломки этих инородческих племен, скоро утративших самое имя и слившихся с другими народами. Они сохранили от своей древней цивилизации разные мастерства и умеют строить ветряные мельницы, ковать железо, ткать прекрасные материи [44]. Черным киргизам совершенно чуждо аристократическое тщеславие, так сильно развитое у киргиз-кайсаков, и ни один из этих горцев не претендует на благородное происхождение, не кичится своей «белой костью»; однако их начальники или манапы, в некоторых племенах, захватили в свои руки обширную, почти неограниченную, власть, и даже присвоили себе право жизни и смерти над своими управляемыми. Память о былой славе не совсем угасла у тянь-шаньских киргизов, и их поэты, их импровизаторы, вокруг которых собирается толпа слушателей в становищах, воспевают еще древних батырей, которые пронзали по тысяче человек одним ударом копья и поднимали одной рукой гору, где заснула их невеста: ничто не было слишком трудно для этих храбрецов былых времен. Ученые хотели видеть в песнях и былинах кара-киргизов остатки древних эпических поэм, и в некоторых из их воззваний или молитв проходит как бы веяние Вед:
«Всевышний, Царь небесный, ты, который производишь из земли зелень и одеваешь деревья листьями; ты, который покрываешь кости мясом и череп волосами, творец творения. Небо, ты, которое создало звёзды;
Вы, шестьдесят властителей, давшие нам отца, и ты, Пай Онль-гуэн, давшая нам мать;
Дайте нам скота, дайте хлеба, дайте главу дому, пошлите нам свое благословение!» [45]
Черные киргизы делятся на многочисленные племена, из которых западные известны под общим именем «Правой» (Он), тогда как восточные народцы, на обоих скатах Небесных гор, составляют так называемую «Левую» (Соль). Киргизы этой последней ветви, то есть «Левой», находятся в самом близком соприкосновении с тянь-шаньскими калмыками, происходящими частию от тех калмыков, которые ушли в 1771 году из астраханских степей в Джунгарию, и которые потеряли, во время этого исхода, такое большое число своих, от голода, холода и битв. Побежденные черными киргизами и другими степными народами в сражении, данном в местности к югу от озера Балхаш, калмыки нашли убежище только в восточных долинах Небесных гор, где их поселило китайское правительство, рядом с их соплеменниками, тòргами или торгутами, буддистами, как и они, и говорящими наречием, близко подходящим к их языку. Азиатские калмыки ничем не отличаются от европейских. У них такое же плоское лицо, суженное в верхней части, такие же узкие и косо лежащие глаза, такие же бледные губы, искривленные печальной улыбкой, такое же массивное туловище, поддерживаемое кривыми ногами. Женщины некоторых племен имеют привычку чернить себе зубы [46]. Так же, как киргизы, и даже гораздо чаще, калмыки употребляют быка для перевозки тяжестей и для верховой езды.
Едва ли найдется народ, среди которого оспа производила бы более страшные опустошения, чем у тянь-шаньских калмыков: оттого они прокляли самое имя этого бича; у них считается грехом не только говорить, но даже упомянуть о нем каким-нибудь намеком. В зимнюю пору семья, пораженная страшным недугом, может считаться пропащей семьей: холод, в соединении с болезнью, не пощадит ни одного из обитателей кибитки; все члены семейства, от мала до велика, погибнут, и никогда никакой наследник не явится за получением вещей, оставшихся в зараженном жилище. Чтобы предохранить себя от заразы, калмык, зашедший нечаянно или по ошибке в кибитку, где есть больные оспой, первым делом напивается водкой до опьянения, после чего его родные и друзья, вооруженные нагайками, хлещут его до крови, чтобы прогнать вошедшего в его тело злого духа. В противоположность своим соседям, киргизам, калмыки мало заботятся о своих умерших. Они почти никогда де погребают их, а оттащив мертвое тело на некоторое расстояние от становища, бросают его на песке, отчего нередко случается, что голодная собака приносит в кибитку кусок трупа и пожирает его на глазах родных покойника [47].
В богатой долине реки Или, между Тянь-Шанем в собственном смысле и джунгарским Ала-тау, главная масса населения состоит из таранчей, земледельческого народа, тюркско-татарской расы, но, очевидно, смешанного в сильной степени с арийскими элементами: они происходят от кашгарских колонистов, приведенных в край манчжурскими завоевателями, в половине восемнадцатого столетия; хотя мусульмане по имени, они не знают большей части предписаний своей религии и руководствуются старыми обычаями, предшествовавшими магометанскому шариату [48]; женщины их не закрывают себе лица. Все обитатели этой Илийской страны, за исключением небольшого числа русских гражданского сословия и казаков, пришли с китайской территории, на юге и на востоке. Самые известные из этих пришельцев —дунгане, которые населяют главным образом города бассейна реки Или и составляют нечто в роде авангарда своим единоплеменникам внутренних провинций Китайской империи и округов турфанского и урумцийскаго. Солоны происходят от тунгусских военных поселенцев, более или менее смешанных, которые пришли в край в прошлом столетии и которым грозит опасность исчезнуть от неумеренного употребления опиума [49]. Сибо или шибо, которые составляли, вместе с солонами, отдельное войско, подразделявшееся на восемь «знамен» или хошунов, были чистокровные манчжуры, говорившие цивилизованным языком нации [50]; остатки этих племен, сохранившие их имя, сделались туземцами через брачные союзы с калмыцкими женщинами. Между жителями этой страны встречаются также, в небольшом числе, манчжуры и китайцы «хамбинги». Известно, что Кульджинский край есть один из тех, где, во времена нового периода истории, происходили самые ужасные побоища, оканчивавшиеся истреблением целых рас народов. Говорят, что в 1858 году манчжуры велели перебить, без различия пола и возраста, всех калмыков, обитавших в Илийской равнине: более миллиона человеческих жизней погибло в этой чудовищной резне. Столетие спустя новые поселенцы, таранчи и дунгане, которых манчжуры ввели в край на место истребленных калмыков, жестоко отмстили своим господам за пролитые последними потоки крови. Ожесточенная война, в которой не было пощады ни одному пленнику, свирепствовала между поселенцами и их господами в продолжение нескольких лет и окончилась в 1865 году поголовным избиением манчжуров, солонов и сибо; только молодые женщины избегли смерти. Многолюдные города были обращены в груды развалин; если верить рассказам туземцев, около двух миллионов человек погибли в эти страшные годы разрушения. Когда господство китайцев уступило место владычеству таранчей и дунган, в долине Или, еще недавно так густо населенной, оставалось не более 130 000 жителей.
До прибытия русских в бассейны Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи политическое могущество принадлежало, в цивилизованных государствах страны нации узбеков, тюркско-татарской расы, как киргиз-кайсаки и кара-киргизы, и говорящих также тюркским языком, джагатаем или уйгуром, одним из цивилизованных и литературных диалектов тюркского корня. Как во всех странах, где различные расы или народности живут рядом одна с другой, и где привилегии, политические и социальные, принадлежат одной из них, в Туркестане имя узбеков, как господствующего класса, естественно, составляло предмет честолюбия для всякого, и потому национальность их увеличилась большой частью людей смешанной крови. На миллион узбеков, живущих ныне в арало-каспийском бассейне, значительная пропорция, без сомнения, состоит из помеси с иранскими элементами, как это доказывают черты лица, походка и характер. От Ферганы до Хивы и от Хивы до афганских провинций Гинду-Куша контраст между различными племенами, которые все одинаково именуют себя узбеками, так же велик, как контраст между национальностями, носящими разные названия. Что особенно поражает у большинства узбеков, в жилах которых есть уже примесь персидской крови, это густая растительность на подбородке; даже узбеки, сохранившие татарский тип, плоское лицо и косо лежащие глаза, имеют часто такую же величественную бороду, как иранцы [51].
Узбеки считают себя потомками кочевых племен знаменитой Золотой Орды, получившей это название, как говорят, от золотых листов, которыми обвертывали жерди, составлявшие остов ханской палатки; но, очевидно, в расу их с давних пор примешались элементы монгольские и татарские. Знаменитые уйгуры, давшие им язык, которым они говорят в настоящее время, язык гораздо более приближающийся к татарскому корню, чем турецкий, употребляемый левантинцами, были, вероятно, те из турко-татар, которым принадлежала наибольшая доля участия в образовании расы узбеков наших дней [52]: носимое ими национальное название буквально значит «свободный человек», если только оно не происходит от имени одного из их государей, чингис-хановых потомков, который обратил их в магометанскую веру, в первых годах четырнадцатого столетия. Таковы, какими мы их видим теперь, то есть смешанные с различными элементами, турецкими, монгольскими, иранскими, — узбеки представляют еще значительный контраст, с одной стороны — с чистыми кочевниками страны, туркменами и киргизами, с другой — с арийцами, совершенно оседлыми. Некогда более цивилизованные, более занимавшиеся земледелием, чем в наши дни, они частию снова вернулись к состоянию номадов; можно сказать, что они теперь еще полукочевники, и между ними не редкость встретить горожан, которые проводят почти весь год в палатке среди своего сада и у которых дом служит житницей [53]. Еще разделенные на роды и племена, из которых иные носят то же имя, как и киргизские народы, узбеки считают даже принадлежащими к их нации кланы, на которые с таким же правом могли бы иметь притязание черные киргизы: таковы, например, ферганские туруки или турки, может быть, близкие родичи тех, которые, под таким же этническим наименованием, получили в Передней Азии и в Европе столь важную историческую роль. Между узбекскими племенами старейшим или самым благородным почитается племя мангитов, из которого вышла царствующая фамилия бухарских ханов или эмиров, и которое вследствие того пользовалось многочисленными прерогативами [54]. В мусульманском мире узбеки представляют собою наиболее искренний и страстный элемент; между ними меньше встретишь равнодушных к вере, меньше лицемеров, нежели между другими народностями Туркестана. Почти все разбойники, но также почти все «святые» края — более девяти десятых общего числа — принадлежат по происхождению к племени узбеков [55]: персияне, таджики, сарты, афганцы, арабы фигурируют пропорционально в гораздо меньшем числе между «Божьими людьми», несмотря на то, что духовное сословие вербуется почти исключительно из таджиков: в двух тысячах мечетей Зеравшанского округа едва ли наберется полсотни мулл, принадлежащих к другим народностям, то есть не-таджиков [56]. Хотя узбеки располагали политической властью в течение столетий, они остались простыми и честными, в сравнении с иранцами, которые составляют массу чиновников и сборщиков податей. Эти иранцы, в насмешку величают своих господ, узбеков, Югун-келле или «толстыми черепами», в смысле тупоголовых, и это прозвище, кажется, справедливо с двоякой точки зрения, так как у узбеков костяной ящик головы действительно толще, шире и крепче, чем у их соотечественников иранской расы [57]. Чтобы показать, в шутливой форме, контраст характера, существующий между узбеками и таджиками, жители края рассказывают такую историю, что будто одна принцесса обещала свою руку тому из двух претендентов, который пророет оросительный канал через Голодную степь. Узбек добросовестно принялся за дело, начал копать ров для арыка и довел его до водопада, который виден еще и в наши дни; но у него не хватило времени окончить эту гигантскую работу. Таджик не задавал себе такого большого труда. Он поступил гораздо проще: перед назначенным днем разостлал камышовые циновки вдоль песчаной пустыни, и когда принцесса взошла на свою башню, чтобы увидеть вдали серебристую струю вод канала, показал ей свою работу, блестевшую на солнце. Несчастный соперник, с отчаяния, бросил свой заступ высоко в воздух, и при падении инструмент раскроил ему голову [58].
Сарт
Утрата политической власти, по всей вероятности, будет иметь следствием все большее и большее сближение узбеков с классом сартов и даже, во многих местах, слияние их в одну нацию. Сарты составляют смешанную расу, как и узбеки, но иранский элемент у них преобладает, и в этом отношении они резко отличаются от тех из узбеков, которые сохранили тюркскую физиономию. Впрочем, имя сартов всего чаще употребляется для обозначения не особенной национальности, а класса, отличающегося родом занятий и нравами. Оседлые жители городов и деревень, за исключением цивилизованных таджиков, называются сартами, без различия происхождения; некоторые писатели подводят даже и таджиков под это общее имя, даваемое всему гражданскому населению Туркестана [59]. «Когда гость приходит к тебе и ест твой хлеб, называй его таджиком; когда он будет далеко, ты можешь сказать, что это сарт», — так решила местная вежливость. Когда киргиз или узбек кочевник покидает бродячую жизнь, чтобы поселиться в городе, построит себе там дом и займется торговлей или промышленностью, его дети становятся сартами [60]. Оседлые цыгане, известные под именем мазангов, — в противоположность кочевым цыганам или лули, — называются тем же именем; к сартам же всего скорее можно причислить и курам, то есть «сброд» окрестностей Ташкента; так называют людей всякого рода и племени: узбеков, киргиз-кайсаков, кара-калпаков, которые поселились в подгородных деревнях, вокруг большого города [61]. Во всей Фергане большинство жителей сами себя называют «курам», из чего видно, что им хорошо известно, что они произошли из смешения различных рас [62]. Впрочем, язык сартов разнится по городам: в Ташкенте, в Фергане, в Кульдже они говорят турецким языком, тогда как в Ходженте и в Самарканде — они употребляют персидский [63]. Представляя собою по преимуществу население смешанной крови в странах арало-каспийской покатости, сарты увеличиваются в числе быстрее, чем другие народности, и этот народ или класс несомненно имеет будущее, несмотря на презрение, оказываемое им людьми благородной расы. Киргизы любят делать игру слов из имени сартов: они называют их сары-ит, что значит «желтые собаки», и киргиз, соглашающийся выдать свою дочь замуж за одного из этих презренных парий, навлекает бесчестие на весь свой род [64]. Унижение, в котором властители страны держали сартов, имело естественным следствием нравственную порчу последних; оно сделало их боязливыми, хитрыми и фальшивыми. Вообще, сарты очень походят на евреев, как по физиономии, так и по характеру, и вполне заслуживают свое наименование, если правда, что оно означает «старьевщик», то есть торгующий подержаными вещами; но по Лерху, смысл этого названия — просто «горожанин». Они особенно любят производить коммерцию деньгами, в качестве менял, ростовщиков и т.п.; но, как и евреи, они стараются приобрести образование, и ум их гораздо более доступен новым идеям, чем ум узбеков [65]. Хотя сарты очень боятся гор, однако, они мало-помалу пробираются туда в качестве земледельцев, и покойный Федченко отзывается об их поселениях, как о самых цветущих колониях края. Они имеют обыкновение насаждать вокруг селения деревья, которые скоро разрастаются в маленькие рощи. В этом отношении сарты не похожи на киргизов, которые любят, правда, деревья, как защиту для кибиток от солнца и ветра, но которым никогда не придет в голову разводить их самим [66].
Арийская раса представлена в Туркестане преимущественно таджиками, единоплеменниками тех, которые, под именем татов, живут по другую сторону Каспийского моря: слово таджик, означающее «увенчанный», доказывает, что в эпоху, когда раса получила это наименование, власть принадлежала ее представителям [67]; она и теперь еще принадлежит им с экономической точки зрения, ибо таджики составляют класс имущих, — это спекулянты, купцы, землевладельцы, a узбеки работают в их садах и виноградниках. Во многих странах арало-каспийской покатости они называют себя «парсиван», то есть персиянами; это, в самом деле, иранцы, мало отличающиеся от иранцев Персии, и наречие, которым они говорят, содержит лишь незначительную примесь выражений турецких, арабских или монгольских. С перваго взгляда легко отличить изящного и грациозного таджика от мешковатого, неуклюжего узбека: достаточно сравнить походку того и другого; однако скелет таджика остается более массивным, чем скелет персиянина в собственном смысле; на севере от горного узла Гинду-Куш редко встретишь те тонкие и стройные талии, которые так обыкновенны на Иранском плоскогорье [68]. Что касается типа лица, то он тот же самый. Характеристические признаки таджиков — длинная голова с высоким лбом, выразительные глаза, осененные черными ресницами, тонкий нос, прямой у большинства, горбатый у некоторых; цвет лица румяный, волоса темно-русые, густые, борода обильно обросшая [69]. Таджики верхней долины Аму-Дарьи поразительно похожи на жителей Кашмира. Очевидно, таджики составляют умственную аристократию Туркестана, и все, кто имеет претензию на хорошие манеры в прибрежных городах Сыра и Аму, стараются подражать их языку [70]. Но сколько пороков гнездится на дне этого вежливого, покрытого внешним лоском, общества! Сколько есть таджиков, вполне заслуживающих обвинения, несправедливо взводимого против всей расы, о которой говорят, что эти люди без идеала, необузданные любители чувственных наслаждений, существа сладострастные и жестокие, живущие только для наживы, игры и разврата!
Мулла таджик
Галчи, оседлые горцы, живущие на западном скате Памира, в самаркандском Когистане, в Каратегине, в Уахане, в Шигнане, в Дарвазе, в Бадахшане, тоже арийцы иранского корня, но они лучше таджиков сохранили первоначальную чистоту расы, благодаря тому, что редко берут себе жен из другого племени: подобно тому, как их начальники производят свой род по прямой линии от Александра Великого, они считают себя потомками воинов македонского царя. Характеристические особенности типа галчей, — то есть «голодных воронов», по их собственному определению смысла этого имени, — «несчастных» или «бедняков», по объяснению таджиков, жителей равнины [71] — составляют: очень широкая голова [72], тонкий и красивый, слегка закривленный нос, резкое очертание губ. Путешественник Уйфальви встречал галчей, похожих, как две капли воды, на крестьян Романьи. Из пяти иранских народцев Когистана четыре говорят сродственными наречиями и легко понимают друг друга, тогда как пятый, ягнаубы, населяющие долину того же имени, имеет особенный язык, хотя тоже арийского корня, но совсем непохожий на идиом их соплеменников. Своим прямодушием и простотой галчи составляют совершенную противоположность с лукавыми сартами и таджиками равнины. У них гостеприимство священно, и в каждом из их селений есть особый дом для приема странников. Рабство не существует и никогда не существовало в земле галчей; все жители ее люди вольные и управляются сами собой: их старшины или «белые бороды», обязанные этим титулом уважению, которое они приобрели своей правотой, нелицеприятной справедливостью, должны преклоняться перед решениями народного собрания. Редко случается, чтобы галчи позволяли себе иметь более одной жены, хотя религия разрешает им многобрачие; однако женщина не считается совершенно равной мужчине: при разделе наследства сыновья получают две трети, a дочери только одну треть [72].
Таджики верхнего Туркестана, ныне мусульмане, сохранили еще кое-какие остатки древнего культа огня, и это, вероятно, чрез них некоторые обряды или обычаи поклонения пламени распространились от народца к народцу до крайних пределов Сибири. Как во всех странах, где действовало арийское влияние, у таджиков до сих пор справляется праздник огня или солнца, во время которого зажигают костры, подобно тому, как у европейских народов зажигают костры или смоляные бочки на Иванов день, и эти огни, так же как и у нас в Европе, предназначаются к тому, чтобы очищать своим пламенем всех, кто перепрыгнет через них. Больные должны три раза обойти вокруг костра, затем перешагнуть трижды через огонь; если же чающий исцеления слишком слаб, чтобы выполнить эти предписания, то ему нужно по крайней мере пристально смотреть на пламя в то время, как над ним произносят заклинания для того, чтобы прогнать болезнь к «пустыням и озерам» [73]. У горных арийцев, на восток от Самарканда и Бухары, и на юг от Памира, в Уахане и Бадахшане, запрещено дуть на свет, ибо нечистое дыхание человека не должно прикасаться к пламени, чистоте по преимуществу; туземцы приобрели привычку гасить лучины, служащие им светильником, производя течение воздуха маханием руки [74]. Вокруг колыбели новорожденного, вокруг одра умирающего постоянно носят горящий факел. Там и сям на берегах Панджи, южной ветви верхней Аму-Дарьи, встречаются древние башни, сооружение которых приписывают зардушти или «огнепоклонникам» [75]. Многие не-арийские племена Туркестана и Сибири соблюдают обычаи, аналогичные обычаям галчей. Так, у некоторых племен никогда не начинают трапезы без того, чтобы не бросить в честь огня кусочка мяса, капли напитка [76].
К прежним народностям и к эмигрантам различных рас, которые были приведены в страну войнами, одни как завоеватели, другие как пленники, в текущем столетии прибавились еще славяне всякого рода и племени, великоруссы, малоруссы и поляки. Они составляют еще весьма незначительный процент народонаселения, никак не больше десятой части (эмиграция русских в Сыр-Дарьинскую область, в десятилетие с 1867 по 1877 г., по Костенко, 300 000 душ; в Семиреченскую, 44 000, из которых 20 000 казаков), но политическое преобладание расы обеспечивает им влияние гораздо более сильное, чем можно бы было предполагать, принимая во внимание их малое число. Это русские генералы дают приказания, перед которыми все преклоняются; это русские гарнизоны занимают все стратегические пункты края и своими грозными орудиями, блистающими на солнце, могут разрушить крепости и сжечь жилища туземцев. Но до настоящей минуты русские колонисты, в собственном смысле, играли весьма незначительную роль в деле преобразования страны. Замечено даже, что казаки гораздо более приблизились к киргизам, чем киргизы к русским, по нравам и образу жизни: во многих местах казаки приняли костюм, нравы и обычаи туземцев, и подобно им, живут в войлочных кибитках.
Однако обрусение народов арало-каспийской покатости уже началось на некоторых пунктах, и именно в местностях страны, наиболее удаленных от Европейской России. Военных колонистов, казаков, посланных правительством в уединенные, раскиданные станицы Тянь-Шаня и опустошавших своим хищническим хозяйством край, куда они шли против воли, сменили там и сям переселенцы, пришедшие добровольно и занимающиеся завоеванием почвы посредством земледелия. Уже в 1865 году один крестьянин из центральной России, посланный своим обществом в качестве разведчика, поселился на восточном берегу озера Иссык-куль, и два года спустя к нему присоединилось до сотни его односельцев, вызванных им с родины [77]. С того времени основались новые земледельческие колонии в различных долинах Небесных гор, и земледелие или, вернее сказать, хищничество казака, поочередно зверолова, рыболова, пчеловода, лесоруба, уступило место правильной обработке почвы. Группы русской колонизации, следующие одна за другой по направлению от северо-востока к юго-западу, соединяют долину Иртыша с долиной Нарына, и без всякого сомнения, эта линия скоро продолжится через Фергану к западным долинам Памира. Русское население образует уже, от Кавказа до Урала и от Урала до Тянь-Шаня, полный полукруг около «инородцев» Туркестана, и с каждым годом этот пояс длиною в несколько тысяч верст расширяется и продолжается все далее и далее. Киргизы и туркмены, узбеки, сарты и таджики, замкнутые в постоянно увеличивающемся круге славянских поселений, подвергнутся рано или поздно той участи, которую испытали приволжские татары, чуваши и мордва.
1. Туркмения и туркмены.
2. Исторические и этнографические материалы.
3. Галкин, цитированное сочинение.
4. De Bloqueville, Tour du Monde, tome XIII; — Bulletin de la Société de Géographie, июль и август 1872 г.; — Girard de Rialle, Les Peuples de l’Asie centrale.
5. Туркмены — иомуды, «Военный Сборник», янв. 1872 г.; — Bulletin de la Société de Géographie de Paris, июль, 1872 г.
6. Вамбери, Странствования лжедервиша в Средней Азии.
7. Alex. Burnes, Travels into Bokhara.
8. Eichwald, Reise auf dem Kaspischen Meer.
9. Revue des Deux Mondes, 15 апр. 1880 г.
10. Radlow, Volksliteratur der Türkischen Stämme; — Elie Reclus, Philosophie positive, март 1878 г.
11. Верещагин, Revue des Deux Mondes, 1873 г.
12. Russische Revue, 1879 г., № 8.
13. Стебницкий, Bulletin de la Societe de Geographie de Paris, апр. 1872 г.
14. Нэпир, Journal of the Geographical Society, t. XL, VI. 1876 г.
15. Гродеков, От Герата до Самарканда.
16. Муравьев, Путешествие в Хиву.
17. Военный Сборник, янв. 1872 г.; — Bulletin de la Société de Géogr. de Paris, июль 1872 г.
18. Гребенкин, Русский Туркестан, II, 1872 г.
19. Вамбери, Sketches of Central Asia; — Girard de Rialle, Les Peuples de l’Asie centrale.
20. Каразин, Сцены из страшной жизни в Средней Азии.
21. Радлов, Bulletin de l'Academie des Sciences de St.-Petersbourg, t. VI.
22. Левшин, Мейер и др.
23. Мейер, Киргизская степь, Материалы для географии и статистики России.
24. Тилло, Известия Русск. Географ. Общества, 1873 г., № 2; Обручев, Риттих и др.
25. Тилло, цитированная статья.
26. Красовский, Киргизская степь.
27. Радлов, Bulletin de l’Académie des Sciences de Saint-Pétersbourg, 28 августа 1863 г.
28. Вамбери, Die primitive Cultur des Turko-tatarischen Volkes.
29. Радлов; Вамбери; Верещагин; Girard de Rialle и пр.
30. Левшин, Описание киргиз-кайсаков.
31. Левшин, цитированное сочинение.
32. Григорьев, Russische Revue, 1873 г.
33. Загорский, Russische Revue, 1879 г., 5.
34. Ch. de Ujfalvy. Le Kohistan, le Ferghanah et Kouldja.
35. Ибрагимов, Древняя и Новая Россия, 1876 г. № 9.
36. Левшин, цитированное сочинение.
37. Костенко, Bulletin de la Societe de Geographie de Paris, март 1877 г.
38. Левшин, цитированное сочинение.
39. Nöschel, Beiträge zur Kenntniss des Russischen Reiches. Bd. XVIII.
40. Левшин, цитирован. сочинение.
41. Ch. de Ujfalvy, Bulletin de la Societe d'acclimatation, 1879 г.
42. Хорошкин, Сборник статей, относящихся к Туркестану.
43. Семенов, Mittheilungen von Petermann, 1859 г., № 3.
44. Валиханов, Путешествие в 1858 и 1859 годах.
45. Радлов, Volksliteratur der turkischen Stamme Sibiriens; Elie Reclus, Philosophie positive.
46. Каразин, Сцены из страшной жизни в Средней Азии.
47. «Туркестанские Ведомости», 1 апреля 1880 г.
48. Tour du Monde, 1874.
49. Ch. de Ujfalvy, Le Kohistan, le Ferganah et Kuldja.
50. Радлов, Russische Revue, 1873 г., № 3.
51. Венюков; Уйфальви; Шау; Жирар-де-Риаль и др.
52. Friedrich Müller, Allgemeine Ethnographie.
53. Вамбери; Уйфальви; Верещагин и др.
54. Ханыков, Bokhara, its amir and its people.
55. Ханыков; Хорошкин, Сборник статей, относящихся к Туркестану; Гродеков, From Samarkand to Herat, франц. перевод Ш. Марвена.
56. Гребенкин, Русский Туркестан, ч. II.
57. Вамбери, Sketches of Central Asia; Girard de Rialle, цитирован. сочинение.
58. Костенко, Туркестанский край.
59. Гребенкин, Русский Туркестан; Schuyler, Turkestan.
60. Ch. de Ujfalvy, Le Kohistan, le Ferghanah et Kouldja.
61. Федченко, Путешествие в Туркестан.
62. Кун, Russische Revue, 1876 г., № 4.
63. Костенко, цитированное сочинение.
64. Верещагин, Tour du Monde, t. XXX.
65. «Туркестанские Ведомости», 25 марта 1880 г.
66. Гребенкин, Русский Туркестан, часть II.
67. Ханыков, Об этнографии Персии.
68. Ибрагимов, Древняя и Новая Россия, 1876 г., № 9.
69. Shaw, Visit to high Tartary, Yarkand and Kashghar.
70. Верещагин, Le Tour du Monde, t. XXV.
71. Юль; Федченко; Уйфальви и др.
72. Ханыков, цитированное сочинение.
73. Ch. de Ujfalvy, цитированное сочинение.
74. Gordon, The Roof of the World.
75. Wood, Journey to the source of the river Oxus; Ch. de Ujfalvy, Le Kohistan, le Ferganah et Kouldja.
76. Кропоткин, Рукописные заметки.
77. Северцов, Тянь-Шань.
Государства и провинции этой области Азии не могут иметь постоянных, точно очерченных границ. На востоке плоская возвышенность, на юге горные хребты, на западе песчаная пустыня составляют их естественные пределы, и эти пределы выдвигаются вперед или отступают, смотря по обилию снегов, богатству пастбищ, распространению искусственного орошения, движению переносных песков. Аму-Дарья только частию своего течения служит северным рубежом этим областям Туркестана и отделяет их от Бухары. Между группами населения западного Памира северные считаются тяготеющими к Бухарскому ханству, южные связаны политически с Афганистаном; но за этими двумя государствами обрисовывается на горизонте тень соперничествующих европейских держав, оспаривающих одна у другой обладание Азией. Позади Бухары виднеется Россия, уже обратившая эмира в своего вассала; позади Афганистана выступает фигура Британии, владычицы Индий, и жители спорной страны, хотя пользующиеся независимостью, хорошо знают, что их будущая судьба уже с давнего времени составляет предмет горячего спора между русским и англичанином. Дипломатическая переписка, которой обменялись, в 1872 и 1873 годах, петербургский и лондонский кабинеты, установила даже, временно, что северный предел Афганистана должен обнимать, на севере от естественных границ, образуемых горным валом Гиндукуша и древнего Паропамиза, земли Уахан, Бадахшан, Кундуз, Хульм, Балх и Меймане.
Важный город Карши расположен среди обширной равнины, близь слияния двух главных ветвей реки Кашки, которые получают все воды, текущие с гор между городами Шехр-и-себс и Дербент. Ограда Карши имеет не менее 9 километров в окружности, и население, живущее внутри этих стен, простирается до 25,000 душ. Этот город хвалится, хотя с меньшим правом, чем Гиссар, хорошим качеством своих ножей и клинков, отправляемых даже в Персию и в Аравию; из других фабрикуемых там металлических изделий замечательны изящные кувшины и медные блюда с очень искусной резьбой и украшенные серебряными инкрустациями [1]; но главный источник богатства дает ему окружающий оазис, где возделывают преимущественно табак. Карши, подобно большинству европейских городов, устроил у себя публичное гульбище или бульвар, который тянется вдоль реки, окаймляя ее берег своими аллеями серебристых тополей и красивыми цветниками; на этом гульбище собирается весь каршинский бомонд. Жители Карши славятся во всем ханстве, как люди, обладающие хорошим вкусом, живым и бойким умом и остроумием.
Второй город ханства как по числу жителей, так и по степени развития торговой и промышленной деятельности, Карши важен как место соединения дорог, идущих из Бухары, из Самарканда, из Гиссара, из Балха, из Меймене. Он находится всего только в сотне километров от Аму-Дарьи, но отделен от нее песками, в которых теряется орошающая его река Кашка до последней капли. Переход через главную реку страны, на дороге из Андхоя и Меймене, охраняется укрепленным городком Килиф, перед которым Аму-Дарья, загороженная с одной стороны высокими скалами, имеет только 357 метров ширины; но зато в этом месте встречаются, говорят, большие глубины, в 75 и 100 метров [2]. Ниже по течению крепостца Карикджи, на правом берегу, и крепость Керки, на левом, защищают другой переход. Вся средняя часть реки, от древней Бактрианы до Хивинского оазиса, была присоединена Россией к владениям Бухары, и это государство взяло на себя обязанность содержать паромы на реке, держать в порядке и ремонтировать караван-сараи на обоих берегах. Население левого берега состоит главным образом из туркменов племени эрсари, которые платят дань бухарскому эмиру, дабы последний защищал их против других кочевников. После Керки единственный укрепленный город, которым обладает Бухара на западном берегу реки, есть Чарджуй, стоящий на прямой дороге из бухарской столицы в Мерв, напротив того места, где некогда должен быль оканчиваться Зарявшан. Чарджуй сделался складочным местом торговли между Бухарой и Хивой.
Овладев Самаркандом и верхней и средней долиной Зарявшана, русские тем самым поставили в полную от себя зависимость столицу Бухары и все другие города, находящиеся на нижнем течении этой реки. Одного сооружения поперечной плотины, которая задерживала бы воды Зарявшана в виде обширного резервуара испарения, было бы достаточно, чтобы иссушить все производительные земли Бухарии в собственном смысле и принудить жителей к выселению. Расширение площади земледелия Самаркандском крае имеет подобные же следствия, так как теперь требуется более значительное количество воды для искусственного орошения; с тех пор, как русские сделались господами Самарканда, как численность населения возросла и поверхность садов увеличилась, Бухария терпит постоянно усиливающийся недостаток воды, и можно уже констатировать некоторое перемещение жителей из нижних в выше лежащие части течения реки. Таким образом, даже не принимая в расчет огромной несоразмерности военных сил между славянской державой, которая овладела Самаркандом, и Бухарским ханством, самое географическое положение двух стран обеспечивает верхнему краю решительное преобладание над нижним, по течению их жизненной артерии.
Бухара. — Перед мечетью
Город Бухара, Шериф, или «благородная», как ее величают на монетах, чеканящихся именем эмира, не принадлежит к числу красивых городов востока. Хотя местное предание основателем ее называет «Двурогого» Александра (Македонского), она не принадлежит также и к числу древних городов Согдианы. Улицы в ней узкие и кривые; здания ветхие, полуразвалившиеся и покрытые густым слоем пыли; вóды лениво движутся в каналах, а иногда даже совсем пересыхают; на площадях нет тенистых деревьев, и улицы не кишат уже народом, как бывало в те времена, когда эмир бухарский был могущественнейшим государем арало-каспийской покатости. Главная мечеть бросается в глаза своим высоким минаретом, который поднимается на 50 метров (слишком 23 сажени), и верхушка которого, как уверяют бухарцы, находится на уровне почвы Самарканда; но на самом деле, главный город Зарявшана лежит почти на 300 метров выше бухарской столицы (именно, высота местоположения Самарканда 655 м, Бухары 360 м). Прежде сбрасывали приговоренных к смерти преступников с вершины этой священной башни, всходить на которую имели право только муллы и палачи, тащившие своих жертв на казнь.
Бухара. — Развалины внутри города
Впрочем, торговля все еще привлекает па базары «благородного» города людей всех рас и народностей востока. По меньшей мере две трети всего городского населения, исчисляемого в 70 000 душ, т.е. в половину той цифры, до которой оно простиралось в тридцатых годах текущего столетия, состоит из таджиков; но узбеки, более или менее смешанные с иранскими элементами, тоже очень многочисленны; киргизы разбивают свои палатки или кибитки на площадях, как будто бы они находились среди пустыни; мервские туркмены своей гордой осанкой и смелой поступью составляют резкий контраст с иранскими вольноотпущенниками, раболепными и лукавыми; русские начинают тоже появляться в столице ханства, в сопровождении разных авантюристов из других стран Европы; евреи и индусы или или «мультанцы», прозванные так по имени города Мультана, который в Татарии считают метрополией Индустана, сидят на базарах, предлагая проходящим свои товары. Почти все индусы, посещающие Бухару, — ширкапурские уроженцы: они имеют на своем красивом смуглом челе красный знак, символ священного пламени.
Бухарские таджики
В восточном мире Бухара пользуется громкой славой, как главный центр мусульманской учености: «Везде в других местах на земле, свет нисходит свыше; но он поднимается из Бухары», засвидетельствовал сам Магомет, когда он был взят на небо: так рассказывают бухарские ишаны и муллы [3]. Как бы то ни было, Бухара есть бесспорно один из тех городов, имя которых должно занять видное место в истории человеческой мысли. Мусульманская образованность несомненно достигала там замечательной степени развития в различные эпохи, с девятого до двенадцатого столетия, затем в четырнадцатом веке, когда город снова оправился от страшного погрома, произведенного дикими полчищами Чингисхана. Так же, как на другом конце мусульманского мира: в Севилье, в Гренаде, в Кордове, смешение цивилизаций арийской и арабской имело самые счастливые последствия для успехов человеческого знания, и бухарские иранцы, обращенные в исламизм и более или менее подвергшиеся арабскому влиянию, сделались знаменитыми поэтами, писателями, докторами, учеными Трансоксианы. И теперь еще «Город Храмов», — ибо таков, на монгольском языке, смысл слова Бухара, — есть в то же время город школ; триста шестьдесят мечетей высоко поднимают над массой низких домов свои куполы, башни и минареты; но город имеет, кроме того, более сотни медресе, из которых одна, построенная с большой роскошью на средства Екатерины II, была подарена ею эмиру, которого императрица старалась завербовать себе в союзники [4]. Дети читают по складам Коран в этих многочисленных школах, которые легко узнать издали по их лакированным кирпичам или изразцам, испещренным надписями религиозного содержания, или по приютившимся под их крышами гнездам аистов, символу мира и гостеприимства. Но внутри рассадников просвещения царствует мертвящая традиция: рутина преподавания убила истинную науку, и в школах теперь уже не обучают ничему, кроме сухих, безжизненных формул. Точно так же и мусульманская вера, некогда столь горячая в Бухаре, теперь не более как ханжество и лицемерие; этот «Рим ислама» есть один из магометанских городов, где под строгостью религиозных правил и обязанностей, под личиной набожности, скрывается всего больше обманов и всяческих гадостей. Все предписания мулл и ишанов разных монашеских орденов исполняются в точности; бухарцы всегда носят на себе, завернутый в чалму, свой смертный саван; они аккуратно читают молитвы и делают требуемые коленопреклонения; они регулярно ходят на поклонение соседней святыне, гробнице, где погребен Бага-эддин, национальный святой Туркестана; но в то же самое время вероломство отравляет дружбу, донос служит главным средством правительственной системы, и порок во всех его видах спокойно живет у самых дверей мечетей [5].
Дыни и арбузы с берегов Аму-Дарьи пользуются такой славой, что их знают даже в Пекине, и в прежнее время китайский император требовал известное количество этих плодов в виде дани от своих кашгарских вассалов. Оттого население Хивинского края весьма значительно, по численности, в сравнении с населением других стран Туркестана; оно могло бы удвоиться и утроиться без того, чтобы земля отказалась его прокармливать. Желтая вода реки, разводимая арыками, изливается на почву в чрезмерном изобилии, и эта-то вода, вызывая к бытию растительность, превращается в человеческие жизни.
Хива, столица этой земли, известной в древности под именем Харезма или Ховарезма, смысл которого, говорят, есть синоним слова «Низменная страна» [6], представляет собрание невзрачных глиняных мазанок, между которыми извиваются узкие и кривые улицы, грязные или пыльные, смотря по времени года. Город окружен невысоким земляным валом, вдоль которого тянутся там и сям лужи вонючей воды, заменяющие ров. Во внутренности Хивы другая земляная стена, высотой от 8 до 9 метров, ограничивает цитадель, т.е. квартал, в котором живут хан и главные чиновники; там же находятся важнейшие мечети и школы, построенные из кирпичей, а не из битой земли, как обыкновенные дома; впрочем, ни одно из этих зданий, за исключением мечети, где помещается гробница мусульманского святого Полвана или Пеливана, покровителя Хивы, не замечательно богатством или красотой архитектуры. Западная часть города, усеянная садами, самая приятная: там террасы хижин утопают в зелени, осененные вязами и фруктовыми деревьями; по всем направлениям идут оросительные каналы и тенистые аллеи, а вдали, за зубчатой стеной цитадели, выступает профиль куполов и башен, обрисовывающийся на голубом фоне неба. Кварталы города в собственном смысле заключают более кладбищ, чем садов; там жилища мертвых рассеяны среди домов живущих [7].
Вид города Хивы
До русской экспедиции 1873 года Хива была одним из главных невольничьих рынков Азии: там туркмены продавали партии пленников, захваченных или купленных на берегах Каспийского моря, на плоскогорьях Персии, Герата, Афганистана. Невольники, наиболее ценимые за их рабочую силу, были русские: почти все они принадлежали хану или другим знатным особам Хивинского края, и многие из них достигали высших должностей в государстве. Персидские невольники составляли главную массу порабощенного населения. Во время прибытия русских войск в 1873 году они возмутились во многих местах и разграбили жилища своих господ. Последние прибегли к защите русских генералов, и скоро были приняты строгие меры. Затем следовало избиение массами пленников, и чтобы отнять у переживших эту кровавую расправу всякую возможность к побегу, хивинцы разрезывали им ступню ног или икры и потом засыпали раны рубленым конским волосом. Тогда русский генерал-губернатор, которого невольники встретили как своего освободителя, решился, наконец, оправдать возлагавшиеся на него надежды; отмена рабства была провозглашена, и русская армия занялась возвращением на родину пленников, которые изъявили желание вернуться в свои семьи; большинство из 37 000 получивших свободу рабов отправились в свое отечество, но во время следования между несчастными переселенцами была большая смертность, и, кроме того, немалое число их было перебито туркменами, нападавшими на партии на дорогах, пролегающих через пустыню [8].
Хива. — Наружный вид мечети
Население города Хивы, во время занятия его русскими, исчислялось приблизительно в четыре или пять тысяч душ. Оно состояло главным образом из узбеков, происшедших от смешения с иранской кровью, как о том свидетельствует обилие их бороды, столь скудно обрастающей у большинства туранцев; другие жители — сарты и освобожденные из неволи персияне, говорящие местным тюркским языком. Физиономия большей части хивинцев неприятная, даже резкая и грубая: оспа, глазные болезни, накожные сыпи, неумеренное употребление опиума и гашиша оставили видимые следы почти на всех лицах. Дети, вообще говоря, имеют красивые, миловидные лица, но прелесть черт, живость взгляда исчезают у взрослых, и дряхлость обыкновенно наступает очень рано. Почти у всех хивинцев уши оттопыренные или даже отвислые: высокая персидская барашковая шапка, которую они носят постоянно, зимой и летом, отгибает им уши, по которым их можно узнать с первого взгляда среди жителей других ханств. Только члены духовенства имеют обыкновение носить чалму.
Хива. — Минарет
Промышленность и торговля Хивы незначительны по развитию и размерам: главные предметы местного производства — шелковые материи плохого качества, много уступающие бухарским шелковым изделиям, и бумажные ткани, довольно прочные; но почти все ткани привозятся сюда из России, так же, как и другие мануфактурные произведения; впрочем, на хивинских базарах можно найти также, но в малом количестве, английские хлопчатобумажные изделия и зеленый чай, привозимый из Индии через Кабул и Бухару. Главные купцы, ведущие торговлю с Россией, Персией и Афганистаном, поселились не в столице ханства; они имеют пребывание в Ургендже, самом большом городе государства, лежащем в 40 километрах на северо-восток от Хивы, недалеко от левого берега реки; по своему положению этот пункт, как ближайший к русским населениям сыр-дарьинской области, всего удобнее может служить складочным местом для земледельческих произведений края и европейских товаров; оттого именем ургенджы или ургенчи часто называют безразлично всех хивинских торговцев; в глиняных стенах этого города скучено до 30 000 жителей. Недавно Ургенч называли обыкновенно Яны-Ургенч или «Новый» Ургенч в отличие от Куна-Ургенч, то есть «Старого» Ургенча, города, который был опустошен Тамерланом и перед которым свирепый азиатский завоеватель воздвиг высокую пирамиду из человеческих черепов. Расположенный на северо-запад от Хивы, при рукаве реки, который некогда продолжался Узбоем в направлении к Каспийскому морю, этот город перестал существовать в шестнадцатом столетии, когда Аму-Дарья покинула окружающие его поля, чтобы перейти далее к востоку. Таким образом города в этой стране возникают или исчезают, возвышаются или приходят в упадок, смотря по изменению речных русл: образуйся в пустыне новая ветвь Аму-Дарьи, и какая-нибудь кучка убогих глиняных мазанок сделается многолюдным местечком; высохни другой поток, и ныне цветущий большой город скоро снизойдет на степень ничтожной деревушки. Так, знаменитому Кунграду, перед которым проходил Талдык, грозит участь Старого Ургенча, с тех пор, как этот рукав Аму-Дарьи превратился в медленно текущую речку, воды которой теряются среди камышей. Город Ходжейли, стоящий при вершине аму-дарьинской дельты в собственном смысле, напротив крепости Нукус, получил некоторую важность по своей торговле с кочевниками окрестных местностей; говорят, он населен почти исключительно хаджами (ходжи или хаджи — так называется мусульманин, ходивший в Мекку на поклонение гробу Магомета), откуда и произошло данное ему имя.
Хивинский хан, так же, как эмир бухарский и константинопольский султан, есть, в принципе, неограниченный властитель земли и жизни своих подданных, и теперь еще вспоминают с ужасом, как жестоко он пользовался в недавние времена этой властью посредством самых бесчеловечных истязаний и пыток, посредством «клоповника», меча, веревки и кола. Однако, известные пределы были положены его всемогуществу обычаем, и некоторые из выбираемых им высших сановников принадлежат всегда к тому или другому привилегированному классу. Так, Начиб или духовный глава, звание которого соответствует в религиозной иерархии званию константинопольского шейх-эль-ислама, должен быть избираем между сеидами, то есть потомками пророка; аталики или государственные советники, которых хан признает нужным призвать в свой совет, всегда назначаются из узбеков; метер, функции которого соответствуют должности министра внутренних дел, всегда выбирается из сартов, то есть принадлежит к коренному населению страны. В настоящее время истинный господин ханства — русский резидент, вооруженный трактатом, подписанным в 1873 году. По этому договору, государь Хорезма объявляет себя «покорным слугой Императора Всероссийского»: он предоставляет русским право свободно торговать в его городах, беспрепятственно проезжать и провозить товары через его территорию; он разрешает их судам свободное плавание по Аму-Дарье, обязуется давать земли для устройства товарных складов русских торговцев, принимать на свою ответственность исправное содержание искусственных сооружений, предпринятых его победителями на течении реки. Он признает, что должники из его подданных обязаны платить долги прежде всего тем из кредиторов, которые принадлежат к русской национальности, и сам он обязуется уплатить русскому правительству, в виде вознаграждения за военные издержки, сумму 2 200 000 рублей, рассроченную на двадцать лет, так что последний годовой взнос должен быть произведен в 1893 году. Вся его страна, города и деревни, служат обеспечением исполнения долгового обязательства, принятого им в отношении победителя. Какая может быть независимость государства, которое подписывает подобный договор? В сущности Хива есть не более, как русская провинция, хотя еще без гарнизона.
Часть арало-каспийской покатости, которою Россия овладела непосредственно, не оставив даже тени личной власти прежним государям страны или независимости их народам, имеет гораздо более обширное протяжение, чем область Туркестана, еще свободная или уже поставленная в вассальные отношения к русской державе; но эта часть пропорционально менее населена. Занимая более северное положение, будучи выставлен действию более холодных ветров, русский Туркестан менее богат землями, и именно те местности, куда направляется славянская колонизация, наиболее удалены от России в собственном смысле: обширные степи, простирающиеся на 1500 верст в ширину, отделяют эти новые места России от метрополии; укрепления и почтовые станции, связывающие колонии с уральскими и волжскими городами, медленно превращаются в города и деревни.
Остатки многолюдных городов, торговля которых поддерживалась никогда привозом товаров через порты каспийского прибрежья, встречаются также и во внутренности страны. Так, в одном из самых плодородных бассейнов, орошаемых рекой Гюргень, находился город того же имени (Джордан), древний Гирканиаполис, то есть «Волчий город», прозвище которого перешло на всю страну и даже на Каспий, который древние очень часто называли «Гирканским морем». От Гирканиаполиса остались только безобразные кучи обломков среди травы и камышей, да одинокая башня Гумбеттикаус, возвышающаяся на 50 метров над окружающими грудами кирпичей [9]. На расстоянии около 120 километров к северо-востоку от Чикишляра виднеются остатки Маздурана (известного у русских под именем Месториана), покрывающее значительное пространство. Персидское его название указывает на положение города между Ираном и Тураном; по легенде, очень распространенной в Персии, один стрелок, одаренный сверхъестественной силой, пустил с берегов Гюргеня стрелу, которая должна была своим падением обозначить границу между двумя империями; стрела упала на то место, где впоследствии выстроился Маздуран [10]. Судя по этим развалинам и по обломкам цитадели, это был один из важных городов Азии; но что особенно дает высокое понятие о могуществе древнего Маздурана, — это водопроводы, которые орошали поля и сады в его окрестностях, и равные которым, по крайней мере по длине, существовали только на полуострове Ганго и в римской империи. Один из этих водопроводов, по сторонам которого находились в некотором расстоянии одна от другой крепостцы, шел через земли, отделяющие Атрек от его притоков Сумбар, пересекал эту реку, затем, оросив Маздуранскую равнину, направлялся к Каспийскому морю, куда и впадал после течения, общая длина которого равнялась 159 километрам [11]. Вероятно, Атрек теперь уже не имеет достаточно воды, чтобы можно было заставить его орошать такое обширное пространство земли.
В русских владениях Туркестана, к востоку от Аму-Дарьи, область, наилучшим образом орошаемая, благодаря работам туземцев, есть долина «Золотоносной реки». По выходе из гор, Зеравшан делится на многочисленные ирригационные каналы в окрестностях города Пенджикента, затем, разветвляясь все более и более, так что отведенные из него канавы расходятся по возможно наибольшей ширине территории, он развертывает свою сеть арыков на севере от Самарканда, потом поворачивает свой пучок ветвей в юго-западном направлении, чтобы вступить в пределы Бухарского ханства, ниже укрепленного города Катты-Курган, населенного частию арабами. Эти-то несущие плодородие воды Согда, нынешнего Зарявшана или Зеравшана, составляли главное богатство древней Согдианы и заранее предназначали ей роль одной из жизненных стран в истории цивилизации; они дают теперь пропитание почти 300 000 жителей, из которых две трети принадлежат к узбекской расе. По мадзейской легенде, Согд есть второе «благословенное место, сотворенное словом Ормузда» [12].
Самарканд, главный центр этой издревле прославленной страны, построен если не на том самом месте, где стоял, во времена Александра Македонского, город Марканда, то по крайней мере в соседстве: носимое им имя очень мало изменилось, хотя его приписывают обыкновенно арабу Самару, который овладел городом в 634 году и ввел там Магометову веру; в эпоху китайского господства он был известен под наименованиями Чин и Са-мо-кянь. Резиденция династии Саманидов, между половиной девятого и началом одиннадцатого столетий, Самарканд сделался «убежищем мира и науки», одним из городов Старого Света, которые наиболее содействовали развитию человеческих знаний. Это был также один из значительнейших городов Азии, по числу жителей, и когда его стены были разрушены полчищами Чингис-хана, в 1219 году, армия, защищавшая город, насчитывала в своих рядах не менее 110 000 человек [13]. После прохода страшного завоевателя Самарканд имел только четверть своего прежнего населения, т.е. около 25 000 семейств [14]; но мало-помалу он оправился от погрома и сделался средоточием громадной империи Тамерлана, затем он снова был опустошен номадами: в начале восемнадцатого столетия в нем оставался всего только один житель [15]. Развалины древнего Самарканда, уже утратившие всякую форму, рассеяны среди полей и на высотах окрестностей; но самые замечательные памятники, пришедшие в ветхость или совершенно развалившиеся, которые составляют славу города, принадлежат к эпохе Тамерлана и его преемников. Когда подъезжаешь к Самарканду, уже издали видны над линией стен большие голубые куполы и некоторые минареты его мечетей, дворцы и медресе, обрисовывающиеся на горизонте гор, белых зимой, фиолетовых или синеватых летом. На северо-востоке возвышаются господствующие над городом и его садами горы Чупан-ата, где находятся живописные развалины и могила одного святого, покровителя пастухов. У подошвы этих высот разделяются главные ирригационные каналы «Белая вода» и «Черная вода», Ак-Дарья и Кара-Дарья. Каждый год весной четыре тысячи рабочих трудятся над расчисткой реки Ак-Дарья, русло которой, более возвышенное, скорее засоряется илом.
С тех пор, как бывшая резиденция Тамерлана превратилась в один из областных городов среднеазиатских владений России, русские построили с западной стороны цитадели новый квартал с правильными улицами, расходящимися к окружности в виде ветвей веера; сады, широкие аллеи украшают этот европейский квартал; но нужно пройти лабиринт узких извилистых улиц в магометанской части города, чтобы составить понятие, каков был Самарканд во времена его величия. Есть ли во всем свете школы, которые могли бы сравниться, по колоссальности и богатству архитектуры, с самаркандскими медресе? Впрочем, теперь это школы только по имени, и доходы, получаемые с земель вакуфа, употребляются исключительно на содержание мулл и экономов или мутевали. План этих зданий отличается замечательной простотой. Все они имеют впереди стрельчатый портик, широкий и глубокий, как бы приглашающий проходящие толпы, и высоко поднимающийся над массой окружающих низеньких домов, над которыми он простирает свою широкую тень. Это преддверие, окаймленное рядом арабесок, обрамленным двумя столбами такой же высоты, как и портик, разделено выступами, испещренными узорами из косоугольников и кривых линий на три равные яруса, которые все орнаментированы с таким же изяществом и разнообразием, как персидские ковры; линии переплетаются и свиваются на разноцветных изразцах в виде фигур изумительного разнообразия; на некоторых памятниках среди бесконечной мозаики этих перевивок красуются там и сям изображения персидского льва, служащие указанием на происхождение первых зодчих здания, и стихи из Корана, начертанные куфическими буквами. В темной глубине стрельчатой паперти, окруженной своей блестящей рамкой, неясно виднеются другие узоры из фарфора, и отверстия или двери, ведущие во внутренность здания. Над ковчегами мечетей или медресе высоко поднимаются круглые башни, из которых многие уже без венчавшего их прежде пузатого купола, разрушенного всесокрушающей рукой времени; а с каждой стороны фасада, отделенные от строения маленькими аркадами или свободными пространствами, высятся круглые колонны, несколько суживающиеся кверху до конечной капители, и не менее украшенные белыми и голубыми ромбами, чем главный корпус здания. Это две символические колонны восточных памятников, которые лучше всякой аллегорической статуи представляют глазам порабощенного народа закон жрецов и силу земных владык.
Самарканд. — Гур-эмир, гробница Тамерлана
Большинство дворцов эпохи Тимуридов находятся теперь уже в состоянии развалин, но есть и такие, в которых еще хорошо сохранилась та или другая часть здания, фасад, башни или куполы. Главная площадь города, Регистан, постоянно оживленная толпой гуляющих и многочисленными ходячими торговцами в пестрых одеяниях, обставлена с трех сторон самыми красивыми из самаркандских медресе: это Шир-дар или «боги львы», Тилла-кари или «Одетая в золото» и медресе Улуг-бека, названная так в честь государя, по повелению которого она была построена в 1420 году; эта последняя медресе была та знаменитая школа математики и астрономии, которая сделала из Самарканда, в пятнадцатом столетии, один из священных городов науки. Самая великолепная мечеть Самарканда и всей центральной Азии — Шах-Зиндех или «Живущий шах», названная так по имени одного защитника ислама, который теперь покоится под одним из камней здания, но который когда-нибудь пробудится, говорят правоверные, чтобы снова покорить мир вере пророка. Медресе, тоже красивая, но уже сильно поврежденная временем, которая была основана Биби-ханым, одной из жен Тамерлана, обращена теперь частию в конюшню, частию в рынок для торговли хлопком; в этом здании существует еще мраморная кафедра, под которой ползают больные и немощные в чаянии получить исцеление, а в одном из дворов сохранилась маленькая мечеть, сооруженная над усыпальницей, где покоится прах государыни, основательницы медресе. Сам Тамерлан похоронен в склепе другой мечети, Гур-эмир, построенной на соседнем с цитаделью холме и еще увенчанной куполом редкой красоты. На гробнице грозного завоевателя лежит зеленоватый камень, как говорят, из нефрита; со стороны, обращенной к Мекке, древко боевого знамени с привязанным к нему конским хвостом напоминает могущество этого человека, который, быть может, не имел равного себе как разрушитель, и на которого устрашенные народы смотрели как на бога.
Яны-Чиназ или Ново-Чиназ, при слиянии рек Чирчик и Сыр-Дарьи, представляет лишь небольшую группу домов, из которой русские надеялись сделать цветущий город, избрав его исходной точкой судоходства по Сыру и учредив там складочное место для товаров, идущих в Ташкент и вывозимых оттуда; но ввиду препятствий, встречаемых судами на этой реке в продолжение почти всего года, суда очень редко посещают пристани Яны-Чиназа, и до сих пор не возникло ни одной транспортной компании для перевозки грузов вверх и вниз по реке: Новый Чиназ остался по-прежнему простым местом остановки для путешественников, едущих по дороге из Ташкента в Самарканд, и старый город Эски-Чиназ, лежащий в нескольких верстах от нового, все еще самый многолюдный из двух. Нельзя того же сказать про «Старый Ташкент» или Эски-Ташканд (туземцы говорят Ташканд, русские же привыкли называть город Ташкентом), находящийся на северо-востоке, на той же дороге. Этот последний город уже около полустолетия не более как груда развалин, и жители его, гонимые разрушительным действием реки Чирчик, подтачивающей берега, переселились в новый Ташкент.
Столица русского Туркестана сделалась самым значительным городом арало-каспийских стран и даже одним из первых городов во всей Российской империи. В громадных азиатских владениях русской державы, по численности населения, этот город уступает одному только Тифлису, и возрастание его шло не менее быстрыми шагами. Раскинутый на таком же обширном пространстве, как Париж, на 13 километров в длину и от 7 до 8 километров в ширину, Ташкент (имя которого буквально значит «Каменный замок») имеет, впрочем, еще небольшое число жителей в сравнении с протяжением занимаемой им площади; дома, почти все низкие, скрыты зеленью, так что издали город кажется сплошным лесом; только крыши высоких зданий русской постройки да куполы некоторых мечетей поднимаются над тополями, ивами и другими деревьями, растущими по краям каналов.
Местоположение Ташкента выбрано очень удачно. Правда, город построен не на берегу большой реки; но снега цепи Ала-тау и источники гор Чоктал изливают достаточно воды в речку Чирчик, для того чтобы эта последняя могла питать городские каналы постоянным приливом. Ташкент расположен как раз около середины пояса земель орошаемых, и, следовательно, плодородных и обитаемых, который простирается от равнин Самарканда до долин «Семиречья», а удобные, легко проходимые дороги позволяют ему сообщаться с верхними долинами рек Сыра, Таласа и Чу. После победоносного приступа, совершенного полковником (ныне генерал-лейтенант и генерал-губернатор Туркестанского края) Черняевым, во главе немногочисленного отряда, состоявшего всего только из 1950 человек после этого завоевания, которое стоило так мало человеческих жизней и так мало денег, — завоевания, которое удивило самих победителей, — воображение воспламенилось. Авантюристы, искатели быстрого и легкого обогащения, устремились толпой в новый город, сделавшийся столицей русского Туркестана, в 1865 году: петербургские и московские купцы видели в завоеванном крае своего рода Калифорнию, и состояния быстро наживались там войной и торговлей. Современная русская литература описывает этих «ташкентцев», которые бросились на сартов и таджиков, как на добычу, обогатившись всяческими способами, вернулись в Россию выставлять напоказ свое богатство и хвастать своей щедростью. Но красные деньки спекуляции прошли. Теперь большинство русских, имеющих постоянное жительство в Ташкенте, состоит из чиновников и военных; торговля находится в руках туземцев, сартов, и евреев, к которым примешиваются в небольшом числе: бухарцы, афганцы и индусы из Ширкапура, страшные ростовщики. На улицах Ташкента сталкиваются пришельцы из всех стран Центральной Азии. Даже ногайские татары, выселившиеся из Кавказского края, довольно многочисленны в столице Туркестана, где им пришлось опять найти своих господ, русских, от которых они думали уйти. Впрочем, как люди смышленые и понатершиеся, благодаря сношениям, которые они имели на Кавказе с цивилизованными европейцами, эти татары умеют отлично устраивать свои дела в Азии, и служат посредниками между завоевателями и туземцами [16]. Что касается киргизов, более или менее смешанных, которые населяют, в числе с лишком 80 000 душ, долину Ангрена и почти всю страну, простирающуюся от окрестностей Ташкента до окрестностей Пскента и Ходжента, то это все потомки беглецов из трех орд, пришедших в край в давние времена, за шестьсот лет назад. Хотя они сохранили верную память о своей генеалогии, им обыкновенно дают прозвище курамов, т.е. «сволочи», и местные сарты смотрят на них с пренебрежением, вероятно потому, что эти грубые сельские жители, честные и добродушные, не обладают, как горожане, уменьем зашибать деньгу и изобретать прибыльные промыслы [17]; они населяют «семь городов», т.е. семь больших деревень (главные из этих деревень — Пангас и Аш), состоящих из глиняных домов, из тростниковых шалашей и даже из землянок, подобных логовищам диких зверей. В окрестностях Ташкента существует нечто в роде монастыря или приюта, населенного единственно прокаженными, которые живут подаянием [18].
Хотя русские составляют весьма небольшую часть общей цифры населения, однако русский квартал Ташкента занимает уже значительное пространство и заключает около пятой части домов, но только шестнадцатую часть всего числа жителей. Постоянное население азиатского квартала в 1871 году состояло из 78 126 душ; по национальностям оно распределялось следующим образом:
| Сартов | 75 176 |
| Русских | 1 289 |
| Татар (узбеков) | 708 |
| Киргизов | 375 |
| Евреев | 293 |
| Немцев | 110 |
| Индусов | 93 |
| Афганцев | 25 |
| Китайцев | 3 |
| Жителей, национальность которых осталась неопределенной | 64 |
Население русского города, без войска, в 1875 году, состояло из 4860 жителей. Широкие пыльные улицы, обставленные по сторонам рядами деревьев, белые домики резко отличающиеся от построек с плоскими крышами сартских кварталов; большие площади, с клумбами цветов, придают городу вид городов новой постройки в Соединенных Штатах и в Австралии [19]. В Туркестане дерево составляет редкость, и каменщики не имеют других материалов для построек, кроме кирпичей из глины, высушенных на солнце, похожих на adobes, употребляемых в Мексике, или на «carreaux», употребляемых в Шампани. Кровли делаются из ветвей ивы и из тростника, прикрытых сверху слоем глины и дерна, украшенных весной диким маком и другими цветками. Пока продолжается сухое время года, все идет хорошо, но во время сильных дождей разбухшая земля иногда проламывает хрупкую ивовую и камышовую настилку, и все проваливается разом; осенью нужно наблюдать с величайшей заботливостью за исправностью крыши, иначе рискуешь в одну прекрасную ночь проснуться под проливным дождем. Дома вообще имеют только нижнее жилье или только один этаж; более высокие здания, палаты или мечети, подвергаются большой опасности в этой стране, где землетрясения часты, и в городе можно встретить много разрушенных этим явлением построек, поросших деревцами и цветами. Каналы извиваются, как естественные ручьи, в тени ив и тополей, между развалинами, обрушивающимися стенами и новыми домами, зачастую почти не менее развалившимися, как и старые. Летом русские, владеющие садом в предместьях, отправляются туда на дачу, и по обычаю узбеков, обитают в палатке среди зелени, наслаждаясь чистым воздухом, благоуханием цветов, журчанием струящихся вод и пением птиц. На юг от Ташкента, на чиназской дороге, городок Зенги-ата и окружающие его сады служат главным сборным местом для любителей загородных прогулок.
Ташкент. — Вид улицы
Промышленность Ташкента, по развитию и размерам, не имеет столько важности, как можно бы было ожидать от города со стотысячным населением: город вырос быстрее, нежели его мануфактурные ресурсы. В Ташкенте, правда, существуют «тридцать две» ремесленные корпорации, которые полагается иметь всякой восточной столице, и каждая из этих корпораций подразделяется, в свою очередь, на тридцать две специальности мастерства; но, за исключением фабрикации шелковых тканей и дубления кож, Ташкент не имеет сколько-нибудь значительных отраслей обрабатывающей промышленности. В последние годы там стали выделывать грубую фарфоровую посуду или чини, названную так потому, что она представляет подражание китайским произведениям этого рода. Некоторые национальные промышленности, как например, приготовление войлока и выделка тканей из верблюжьей шерсти, остались монополией туземцев, но большая часть других мануфактурных изделий, фабрикуемых в крае, не могут выдерживать конкуренции произведений, отправляемых с нижегородской ярмарки и из Троицка. Ташкент получает преимущественно из России бумажные ткани, за которые он платит невыделанным хлопком и шелком-сырцом; он покупает также шелковые материи, разные изделия из металла, кожи, дерева, колониальные товары.
1. Ch. de Ujfalvy, Tour du Monde, 1879 г., № 3.
2. Мейер, Известия Русск. Географ. Общества, 1878 г., № 4.
3. Alex. Burnes, Travels into Bokhara.
4. Григорьев, Russische Revue, 1873 г.
5. Вамбери, Странствования лжедервиша в центральной Азии; Herbert Wood, The Shores of Lake Aral.
6. Лерх, Russische Revue, 1873 г.
7. Костенко, Bulletin de la Société de Géographie de Paris, ноябрь 1874 г.; MacGahan, Campaigning on the Oxus.
8. Костенко, цитиров. сочин.; Хорошкин; Шмидт, Russische Revue, 1874 г., № 9.
9. Вамбери, Странствования лжедервиша в Средней Азии.
10. H. Rawlinson, Proceedings of the Geographical Society, march 1879.
11. Ломакин, Journal de Saint-Pétersbourg, март 1876.
12. Burnouf, Commentaire sur le Yaçna.
13. Соболев, Записки Русского Геогр. Общества, по отделу Этнографии, IV. 1874 г.
14. Lehmann, Мitthеilungen von Petermann, 1865 г., № 6.
15. О. Палладий, Труды членов русской духовной миссии в Пекине, том IV.
16. Верещагин, Tour du Monde, 1873 г.; — Терентьев, Записки Русск. Географ. Общества, т. IV, 1874 г.
17. Хорошкин, Сборник статей о Туркестане.
18. Терентьев, «Вестник Европы», окт. 1875 г.
19. Schuyler, Turkistan.