Смерть Жоржа Дантеса не вызвала в Париже большой сенсации. В «Журналь де Деба» (4 ноября 1895 года) в общем некрологическом списке за день он назван на четвертом месте в следующих выражениях: «Нам сообщают о кончине… барона д’Антеса-Геккерена, бывшего сенатора Второй империи, угасшего в своем замке Сультц (Эльзас) после долгой и мучительной болезни. Ему было восемьдесят четыре года». Больше ни слова.
В «Фигаро» (5 ноября) и особенно в «Тан» (5 ноября) появились более подробные некрологи. В них сообщалось, что скончавшийся барон шестьдесят лет тому назад убил на дуэли знаменитого русского поэта Пушкина.
В один день со смертью Дантеса образовался новый кабинет буржуа, умерла эксцентричная англо-французская дама, о которой много и часто говорила светская хроника газет: ее смерть, видимо, отвлекла внимание парижского общества от кончины Дантеса. К тому же он покинул Париж лет за десять до того, жил далеко, в Эльзасе — его понемногу забыли. К моему удивлению, даже столь осведомленная газета, как «Тан», напомнив в некрологе обстоятельства убийства Пушкина, почти ничего не сказала о роли, сыгранной Дантесом во французской истории.
Биографические сведения о позднейшей карьере Дантеса, в сущности, до сих пор почти исчерпываются краткой «официальной» статьей его родственника Метмана, помещенной в известном труде Щёголева «Дуэль и смерть Пушкина». В свое время, работая над «Десятой симфонией», в которой выведен Дантес, я старался собрать материалы о нем — их нашел немного. Политическая роль Дантеса была довольно заметна в 1848—1852 гг. В пору Второй республики убийца Пушкина был в Париже видным и модным человеком.
Роковая для русской литературы дуэль не слишком повредила светской и общественной репутации Дантеса. Гораздо позднее Тургенев, в числе немногих совершенных им в жизни «подлостей», считал и то, что, встретившись в обществе с Дантесом, подал ему руку. В конце XIX столетия голландский посланник в Копенгагене Геккерен ван Келль (из другой ветви этого рода) отказался от предложенного ему поста посланника в Петербурге, сославшись на то, что человеку, носящему его фамилию, неудобно представлять Голландию в России. Но когда-то отношение к делу было у многих совершенно иное.
В книге Щёголева есть интереснейшие материалы об отношении к дуэли 27 января некоторых русских людей. Чего же можно было ждать от иностранцев? Будем справедливы: если бы Дантес после ужасного письма Пушкина не послал ему вызова, его немедленно выгнали бы из кавалергардского полка и он был бы опозоренным человеком. Отправляясь на поединок, он мог не без основания думать, что Пушкин рассчитывает его убить.
Через полстолетия после дуэли известный пушкинист-коллекционер А.Ф. Онегин, посетив Дантеса, спросил его: «Но как же у вас поднялась рука на такого человека?!» Дантес ответил не то с недоумением, не то с негодованием: «Как? А я? Я стал сенатором!» Этот рассказ я слышал от самого А.Ф. Онегина. В словах убийцы Пушкина был, конечно, и оттенок мрачной нелепости. Но, по существу, что можно было ему возразить? Дантес 27 января 1837 г. защищал свою жизнь.
Высланный из России, он, по причинам мне неизвестным, лет десять оставался в тени. Мартынов, убивший на дуэли Лермонтова, потом в течение нескольких лет выдерживал в Киеве суровую эпитимию. О Дантесе это и предположить невозможно. Как бы то ни было, он начинает заниматься большой политикой лишь после февральской революции и 28 апреля 1848 г. избирается в Национальное собрание. К тому времени, за 11 лет, прошедшие с 1837 г., имя его было в Париже основательно забыто. Сообщая о его избрании, «Журналь де Деба» (30 апреля 1848 г.) называет его Hecherem, а «Ла Пресс» (5 мая 1848 г.) Heckren. По округу Верхний Рейн-Кольмар прошло 12 депутатов. Из них Heckren, землевладелец, получил наименьшее число голосов: 27 504 — за первого в списке Штруха голосовало 88 572 избирателя.
В Петербурге он, по-видимому, подчеркивал свои крайние легитимистские убеждения: в 1830 г. с оружием в руках защищал права Карла X, герцогини Беррийской. Пушкин пишет в дневнике: «Барон Дантес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию офицерами». Никаким шуаном Дантес не был, да и едва ли мог быть в восемнадцать лет. В Национальном же собрании 1848 г. шуанам и вообще делать было нечего. Во всяком случае, в начале февральской революции он примыкает к Адольфу Тьеру, который уж к чему другому, а к шуанству ни малейшего отношения никогда не имел.
Шансы Тьера в 1848 г. расценивались довольно высоко. Легко понять, почему Дантес искал с ним сближения. Гораздо менее понятно, зачем нужен был Тьеру Дантес. Казалось бы, этот полуфранцуз-полунемец, усыновленный голландским дипломатом, бывший русский кавалергард, ставший членом республиканского Национального собрания, должен был бы внушать инстинктивную антипатию и недоверие такому человеку, как Тьер. Однако Дантес очень скоро становится постоянным посетителем его дома.
Об этом свидетельствует дневник «Эгерии Тьера», госпожи Дон.
С некоторым правом можно утверждать, что в сближении с Дантесом бывшего главы французского правительства сыграла известную роль именно дуэль, стоившая жизни Пушкину. Она создала Дантесу репутацию бретёра, в политике в те времена небесполезную. 27 января 1849 г. у Тьера происходит столкновение с Улиссом Трела, министром и редактором газеты «Насиональ». Секунданты Трела: бывший министр Рекюр и будущий президент республики Греви — все люди очень видные. Секунданты Тьера: маршал Бюжо и отнюдь не видный в политике Жорж Дантес. Добавлю, что маршал Бюжо в свое время, в 1834 г., тоже убил на дуэли своего противника (депутата Дюлонга). Госпожа Дон с особым удовольствием отмечает в своем дневнике (11, стр. 108), что оба секунданта ее друга «assez ferrailleurs l’un et l’autre…»
Дуэль с Трела не состоялась. Через некоторое время, в октябре 1848 г., в Собрании начались очень бурные и очень драматические прения о французской военной экспедиции в Рим. Чтобы дать о них некоторое понятие, привожу отрывок из газетного отчета («Ла Пресс», 20 октября 1848 г.):
М.Victor Hugo: Quoi, Messieurs, le рарe livre Rome au bras seculier!.. L’homme qui dispose de l’amour a recours a la force brutale! Exigez-vous l’amnistie du Saint-pere? (Sensation.)
Une voix a droite: Non! (Long mouvement.)
M. Victor Hugo: Non? Alors vous laisserez, les gibets se dresser a l’ombre du drapeau ricolore?! (Fremissement sur tous les bancs.) [1]
Во время этих прений Дантес неоднократно прерывает ораторов весьма резкими восклицаниями с места. После одного из его замечаний, направленного против Жюля Фавра, газетный отчет («Журналь де Деба», 19 октября 1848 г.) тоже отмечает если не «дрожь на всех скамьях», то «сенсацию». С ним уже считаются.
18 октября левый депутат Матье заявляет, что Тьер (в ту пору заигрывавший с принцем-президентом, будущим Наполеоном III) в свое время говорил: «Избрание Бонапарта президентом было бы позором для Франции».
«Я этого не говорил!» — восклицает с места Тьер. «Я сам это от вac слышал!» — тоже с места кричит депутат Биксио. Тьер тут же на заседании посылает к Биксио секундантов: один из них — Пискатори, имевший в те времена репутацию очень воинственного человека, другой — Дантес. Госпожа Дон опять с видимым удовлетворением заносит в дневник: «Геккерен — очень решительный человек. Пискатори тоже не любит мирно улаживать дела…» Ясно, что Тьер подбирал секундантов по признаку их дуэльного стажа. На этом создается карьера Дантеса.
Поединок Тьера с Биксио состоялся в условиях довольно необычных. Тьер заявил, что не хочет волновать свою семью: требует, чтобы дуэль произошла тотчас. Они тут же, прямо с заседания, к ужасу Собрания, отправляются с пистолетами в Булонский лес. Противники обмениваются выстрелами с двадцати шагов. Никто не ранен. Происходит примирение.
Биксио и Тьер возвращаются в Собрание, где, естественно, «волнение достигло апогея…». Быть может — даже наверное, — стоя на поляне в Булонском лесу, Жорж Дантес в тот день вспоминал другой вечер, другую поляну, другой, более трагический, поединок… Он тоже происходил в пятом часу. Тогда тоже противников поставили в двадцати шагах друг от друга…
Вышло, однако, так, что с Тьером он связался неудачно: поставил не на ту лошадь. К концу 1851 г. становится более или менее ясным, что борьба Законодательного собрания с принцем-президентом должна кончиться победой принца. Кухня переворота 2 декабря достаточно известна.
В ту пору разные лица или, точнее, разные «экипы» [2]. предлагали свои услуги будущему Наполеону III. У него была своя экипа, и притом вполне надежная: Морни, Сент-Арно, Персиньи. Дантес опять не рассчитал и примкнул к другой группе. По-видимому, он связался с Фаллу, который пользовался тогда скорее анекдотической известностью: в бытность свою министром народного просвещения отправил в Африку какого-то араба с научной целью: разыскать в пустыне людей с хвостами. Эту ученую экспедицию ему не забывали долго. Но и вообще выбор Фаллу как будто не свидетельствует о большой дальновидности Дантеса.
1 декабря убийца Пушкина явился в 6 часов вечера во дворец и предложил принцу-президенту свои услуги: его друг Фаллу считает переворот делом возможным и готов принять участие. Наполеон III, уже назначивший переворот на ближайшую ночь, был чрезвычайно любезен: пригласил Дантеса к обеду, сказал, что очень, очень рад и обдумает предложение их группы. Дантес, вероятно, был в восторге. Но радость его должна была ослабеть, когда он на следующее утро узнал, что ночью переворот произвели другие. Один из других не без юмора рассказывает, что одураченный Геккерен был в ярости.
Кажется, Наполеон III не очень высоко ценил Дантеса, но не прочь был при случае его использовать. Предполагалось, что у бывшего кавалергарда есть большие русские связи. Его и послали с миссией к находившемуся за границей императору Николаю I (с которым Наполеон хотел установить более добрые отношения).
После 15 лет Дантес снова встретился с царем. Они долго беседовали, — должно быть, начало беседы было странное и затрудненное. Царь был очень любезен и полушутливо называл своего бывшего офицера «Господин посол»… Со всем тем миссия не очень удалась — опять неудача.
Дантес тем не менее получил звание сенатора. Meриме, слышавший его в сенате 28 февраля 1861 г., писал Паницци, что убийца Пушкина — «атлетически сложенный человек, с немецким акцентом и вида хмурого… Это очень хитрый малый. Не знаю, приготовил ли он свою речь, но произнес он ее изумительно, с силой, которая произвела впечатление…».
Хвалит Мериме и содержание речи. Дантес был прекрасный оратор. Кажется, выступал он довольно часто. Но в пору Второй империи его интересовали, главным образом, финансовые и промышленные дела. Он входил в правления разных банков, обществ страховых, транспортных, газового и т.д.
Его незначительная роль во французской истории в общем подтверждает то впечатление, которое остается от его страшного петербургского дела. Это был не злодей, но беззастенчивый, смелый, честолюбивый эгоист, не перед многим останавливавшийся в поисках выгоды и удовольствий. Свои дела он устраивал недурно. Однако удачником я его не назвал бы. Не говорю об исторической репутации — она, вероятно, мало его волновала. Но и в чисто практическом отношении ему в жизни не так уж везло.
Он поехал в Россию, чтобы сделать там блестящую военную карьеру, — и выехал разжалованный, потеряв несколько лет, в обстоятельствах, всем известных. Во Франции он пытался сделать большую политическую карьеру, но люди, с которыми он связывался, уходили в небытие раньше, чем он рассчитывал. Это, конечно, нисколько не мешало убийце Пушкина быть в течение 60 лет «душой общества». Это был веселый человек. Именно Дантес мог бы сказать: «Мы ж утратим юность нашу — вместе с жизнью дорогой».
1. Г. Виктор Гюго: Итак, господа, папа отдает Рим светским властям!.. Обожаемый всеми человек прибегает к жестокости! Требуете ли вы оправдания святого отца? (Сенсация.)
Голос справа: Нет! (Движение в зале.)
Г. Виктор Гюго: Нет? Так под сенью трехцветного знамени будут маячить виселицы?! (Дрожь на всех скамьях.)
2. От фр. eguipe — команда).