АЛЕКСЕЙ БОРОВОЙ И ПЕТР КРОПОТКИН

В истории русского анархизма начала века трудно найти теоретика, чей вклад в развитие либертарных идей был бы сопоставим по масштабу с критической работой, проделанной Алексеем Боровым по отношению к "традиционному анархизму". В то же время имя этого человека было надолго и прочно забыто и вклад его в сокровищницу общественной мысли не только не оценен еще по достоинству, но работы, посвященные этому мыслителю, отсутствуют вовсе.

Основной причиной этого, безусловно, является то, что творчество Борового как анархиста пришлось на период бурных социальных потрясений, открывшийся первой русской революцией. Менее всего политик, прежде всего поэт и философ, Боровой был певцом одной темы - личности, ее свободы, ее творческого духа, ее неотчуждаемого права на безграничное и ничем не стесняемое развитие, выявление ее творческих способностей. Эпоха гражданской войны и становления большевистской диктатуры, на которую пришелся выход основных сочинений Алексея Борового, конечно же, не способствовала достойной оценке творчества философа-индивидуалиста.

Была и еще одна причина, из-за которой идеи Борового остались до конца непонятыми и невостребованными анархическим движением в России того периода. Начало века, эпоха трех российских революций - это эра почти безраздельного господства в русском анархизме анархо-коммунистических идей Кропоткина, для которых характерна безоговорочная вера в то, что свободное и справедливое общество возникнет на другой день социальной революции, и что общество это будет свободным не только от угнетения и притеснения личности, но и от общественных антагонизмов вообще.

Неудивительно поэтому, что Боровой с его заостренным вниманием к проблеме свободы личности и убежденностью в невозможности абсолютного примирения противоречий между личностью и обществом, остался непонятым своими коллегами по анархическому движению.

Но несмотря на то, что, по словам одного из друзей Борового, Н.Отверженного, "популяризаторы основных идей Кропоткина [...] содействовали тому, что имя их учителя сделалось после Бакунина самым известным среди русских анархистов, а его мировоззрение почти адекватным самому понятию - анархизм", в русском анархизме, получившем мощный импульс с революцией 1905 года, наметилось немногочисленное, но мощное по своему идейному потенциалу течение, поставившее своей целью ревизию анархизма в его кропоткинском варианте. Движение это связано с именами теоретиков анархо-синдикализма - Якова Новомирского, Григория Максимова и стоявшего несколько особняком от них Алексея Борового, который в силу своего специфически-философского интереса был оторван от практики синдикалистского движения.

При всем уважении к личности П.А.Кропоткина, — писал в уже цитировавшемся очерке Н.Отверженный, - теоретики анархо-синдикализма осознавали, что их разногласия и споры лежат не только в плоскости тактической, но, быть может, еще более в философской. Разнородное, почти противоположное понимание анархизма, как мироощущения и философии жизни разделило эти идейные направления. Преодоление кропоткинизма" стало почти основным вопросом анархо-синдикалистского движения в России" (10, с.326).

Что же не устраивало Новомирского, Борового и их товарищей в учении, которое к началу века было общепринятым среди анархистов и носило характер почти догматический?

Прежде всего анархо-синдикалистов не удовлетворяла слабая, с их точки зрения, научная и логическая обоснованность теорий Кропоткина. "Мы, русские анархисты, прошедшие школу марксизма, — писал Новомирский, - не можем удовлетвориться теми туманными чувствительными фразами, которые у нашего дорогого учителя часто занимают место аргументов" (цит. по: 9). Ему вторил А.Боровой: "Даже в произведениях выдающихся представителей анархистической доктрины мы будем поражены слабостью теоретической аргументации. Конечно, пафос сердца, трепет страданья, которыми проникнуты многие вдохновенные страницы Кропоткина или Реклю, невольно заражают читателя; но в этих книгах, писанных кровью сердца, нет той неумолимой логики фактов, которая не только трогает, но и убеждает" (10, с.68).

Кризис марксистских взглядов, через который прошли почти все теоретики русского анархо-синдикализма, в том числе и Алексей Боровой, и последовавшее за этим разочарование в теоретических выкладках "князя-бунтовщика" и его последователей, заставил их искать свой путь в анархизме. "Живые анархисты меня ничему не научили, - напишет позднее в своих воспоминаниях Боровой. — Социологическое вооружение их по большей части было слишком слабым" (6, с. 811).

Однако, столкнувшись с неспособностью современного им, в основном кропоткинского, анархизма наполнить свои идеальные формулы конкретным содержанием, новое поколение анархистов не спешило оставить идеал свободной личности ради менее мечтательных и более рациональных доктрин либерализма и социализма. Вместо этого они занялись радикальным пересмотром концепций "традиционного анархизма", попытавшись вернуть ему так часто декларируемые его сторонниками жизненность и реализм.

***

Боровой впервые осознал себя анархистом в 1904 году, а в 1906 г. выступил со своей первой анархической работой — лекцией "Общественные идеалы современного человечества", посвященной разбору доктрин либерализма, социализма и анархизма*.

Уже в этой первой работе А.Боровой подверг анархическое учение критическому анализу. Описывая позднее эволюцию своих взглядов, он отмечал, что первоначальным пунктом его анархистских исканий было "утверждение «абсолютного индивидуализма»". Это — полоса гимнов "самодовлеющему человеку" и отрицания "социального". "Но скоро, - пишет он, — я почувствовал тщету - подвести социологический фундамент там, где упразднялось «социальное», воздвигнуть штирнерианский купол на марксистской базе" (3, с.7).

Позже, как и для многих анархистов "второго призыва", открывших для себя идеи либертарного социализма в первое десятилетие ХХ века, для Борового начался этап преодоления марксизма. По его собственным словам, этому в значительной мере способствовало знакомство с теорией и практикой революционного синдикализма во Франции и увлечение интуитивной философией Бергсона**.

Эти два мощных источника вдохновения — революционный синдикализм и интуитивная философия - послужившие основой собственной анархической доктрины Борового, формировавшейся именно в противопоставлении господствующим рационалистическим учениям, во многом объясняют его критическое отношение к кропоткинизму. Характеризуя рационализм, Боровой отмечает, что это прежде всего "культ отвлеченного разума, вера в его верховное значение в решении всех — равно теоретических и практических задач". (3, с.42) "Рационализм, - пишет Боровой, — обнаружил поразительную живучесть. Не было ни одной исторической эпохи, которая не знала бы его. [...] Рационалистические схемы во многом подчинили себе и крупнейшее из идеологических движений XIX века — социалистическое" (3, с.48).

Нашему времени — с его гигантскими техническими средствами, глубокими общественными антагонизмами, напряженным и страстным самосознанием - суждено было поколебать веру во всемогущество разума. [...] В конце XIX века, почти одновременно явились две системы, ярко окрашенные антиинтеллектуализмом. Одна - принадлежит интуитивной философии [...] Другая - принадлежит пролетариату (3, с.52-53).

Если в плане отвлеченной мысли сильнейший удар рационализму в наши дни был нанесен философией Бергсона, то в плане действенном самым страшным врагом его стал - синдикализм, сбросивший догматические путы партий и программ и от символики представительства перешедший к самостоятельному творчеству (3, с.55).

"Первоначально стихийный, непосредственно выросший из жизни, синдикализм в наши дни становится сознательным классовым протестом против рационализма - против слепой веры в непогрешимость теоретического разума. [...] Синдикализм утверждает автономию личности, утверждает волю творческого и потому революционного класса. В синдикалисте живут рядом: «страстный индивидуализм», ревниво оберегающий свою свободу, и напряженное чувство «пролетарского права»" (3, с.62).

Заключая этот, по необходимости краткий, обзор философии Алексея Борового, соединившей в себе, казалось бы, взаимоисключающие начала — индивидуализм и идеологию класса, хочется отметить два важных момента.

Главное — это, конечно, последовательное и безоговорочное основание анархического идеала на принципе безграничного развития человека и безграничного выявления его творческих способностей, утверждение личности единственной подлинной, неповторимой и вечно изменяющейся реальностью.

Из этого Боровой делает два важных вывода, значимость которых анархистам еще только предстоит осознать. Первое - это невозможность последнего, "совершенного" строя, невозможность "анархического общества", той идеальной общественной формы, которая видимым своим совершенством успокаивала бы все запросы вечно ищущей и вечно развивающейся человеческой личности. По мнению Борового, "ни один общественный идеал, с точки зрения анархизма, не может быть назван абсолютным в том смысле, что он венец человеческой мудрости, конец социально-этических исканий человека. Конструирование «конечных» идеалов - антиномично духу анархизма" (4, с.41).

Вторым выводом стало признание, что "для анархизма никогда и ни при каких условиях не наступит гармония между началом личным и общественным. Их антиномия — неизбежна. Но она - стимул непрерывного развития и совершенствования личности, отрицания всех конечных идеалов" (6, с.8).

Этот повышенный интерес Борового к проблеме личности, ее свободы и ее развития - один из основных моментов, разделявших его и Кропоткина, в учении которого этой проблеме не суждено было занять сколько-нибудь видного места. "Фактически, - писал А.А.Боровой в одной из своих статей, посвященных критическому разбору доктрины Кропоткина, - она - или просто снимается с очереди, или лишается своего принципиального характера" (5, с.37).

Характеризуя свою книгу "Анархизм", Боровой подчеркивал, что она прежде всего является попыткой порвать с рационализмом "традиционного анархизма", бывшего, согласно Боровому, рационалистически построенным учением, из которого делались романтические выводы. В противовес ему Боровой попытался создать собственную теорию, которая, напротив, была бы романтическим учением, враждебным "науке" и "классицизму", опирающимся на реалистическую тактику.

***

К сожалению, А.Боровой так и не написал общего критического очерка, давшего бы нам более полное представление о его отношении к кропоткинизму, хотя черновики, планы, общие наброски подобной работы хранятся в его архиве. Поэтому в своих рассуждениях нам придется опираться на немногочисленные и по необходимости краткие замечания, оставленные Алексеем Алексеевичем в его статьях и черновиках***.

Уже говоря о самых общих основах мировоззрения Кропоткина, Боровой был вынужден оговориться: "я вовсе не фанатичный поклонник П.А. Разделяя его социально-политическое мировоззрение, многое, очень многое в его мироощущении мне чуждо. Не частные пробелы, не частные противоречия даже являются препятствием для меня, чтобы принять полно, безоговорочно духовное наследие П.А. [...] Нет, может быть, мое разногласие с П.А. — больше, глубже, может быть в самом приближении - подходе его к миру вещей и миру людей сокрыто нечто, что останавливает меня от беспрекословного принятия его идей" (7, 1023-1-133).

Безусловно, это "нечто" — кропоткинский рационализм, отношение к философии вообще и в частности, к диалектике. Конкретнее об этом А.Боровой пишет в рецензии на книгу Кропоткина "Современная наука и анархия": "и при самом враждебном отношении к метафизике, едва ли можно так презрительно отмахиваться от нее, как это делает Кропоткин по отношению, например, к Канту [...] или Бергсону" (9, с.281).

Анализируя то, как Кропоткин применяет свой излюбленный индуктивно-дедуктивный метод по отношению к социологическим исследованиям, Боровой отмечает явную слабость теоретической аргументации и явную недостаточность исследования такого основополагающего аспекта анархической доктрины, как вопрос о возникновении государства, а если взять шире, — то идеи Кропоткина об эволюции как основном социологическом законе.

"Вся книга Кропоткина, — пишет Боровой, — является по существу сплошным обвинительным актом по адресу государства... И такая точка зрения была бы совершенно понятной, если бы мы подходили к государству в любой из его исторических форм с этическим мерилом... В своем историческом исследовании он сам приходит к выводу, что история не знает непрерывной эволюции, что различные области по очереди были театром исторического развития; при этом каждый раз эволюция открывалась фазой родового общежития, потом приходила деревенская коммуна, позже свободный город; государственной фазой эволюция заканчивается... Он, как натуралист, должен был бы искать причин, почему история любого человеческого общежития, начав с «свободы», кончает неизбежно «государством-смертью»" (9, с.280).

Анализируя далее проблему возникновения государства по Кропоткину, Боровой приходит к выводу о том, что "он [Кропоткин - М.Ц.] почти не изучает, или не интересуется процессом внутреннего разложения тех общежитий, которые представляются ему если не идеальными, то наиболее целесообразными. Он исследует внешнюю политику по отношению к средневековой коммуне, городу, ремеслу, и не замечает внутреннего раскола, находящего себе часто иное объяснение, чем злая только воля заговорщиков против соседского мира. В развитии общественного процесса он почти игнорирует его техно-экономическую сторону... Этой неполнотой исторического анализа объясняется и некоторая романтичность в его характеристике средневековья" (9, с.280).

В результате Кропоткин приходит к идеализации "всякой коммуны, на какой бы низкой ступени правосознания она не стояла". Протестуя против этого явно неанархического взгляда, Алексей Боровой совершенно справедливо замечает, что "в отдельных догосударственных формах мы найдем ту же способность убивать свободную личность и свободное творчество, как и в современном государстве. И конечно, — заключает он, - у государства, играющего в изложении Кропоткина бессменно роль гробовщика свободного общества, были причины появления более глубокие, чем рисует Кропоткин. Общество истинно свободных людей не может породить рабства, истинно свободная коммуна не привела бы к рабовладельческому государству" (9, с.280).

Характерно, что в очерке Борового, посвященном разбору идей другого замечательного русского анархиста - Михаила Бакунина — мы находим схожие с только что высказанными идеи, а также признание того, что у Бакунина анализ происхождения государства опирался на более реалистические предположения: "Микробы власти рассеяны на всех исторических ступенях человеческого общежития. Зародыши авторитарной психологии знают самые ранние общества. Новейшие исследования — этнографические, антропологические, социологические - не оставили камня на камне в наших представлениях о первобытных идиллиях... Легенды о «золотом веке», не знающем — добра и зла, принуждения, морали, предшествующем новой истории, — полной крови, греха, преступлений — давно пали. Бакунин, не знавший новейших исследований, тем не менее нисколько не заблуждался насчет истинного социального содержания «зари человечества»... Он знал, что властнический инстинкт — необходимый элемент животной природы, неразлучно связанный с борьбой за существование" (8)

Если есть дьявол во всей человеческой истории, — восклицал Бакунин, — так это властнический принцип. Он один, вместе с тупостью и невежеством масс, на чем он, впрочем, всегда основывается и без чего не мог бы существовать, он один породил все несчастья, все преступления и все постыдные факты истории (цит. по: 8).

Неудивительно, что вследствие невнимания, зачастую просто отказа от серьезного анализа исторических и общественных явлений, Кропоткин приходит к чрезмерно романтической оценке таких основополагающих факторов своей теории, как творчество масс и взаимопомощь, к необоснованному противопоставлению обычаев, вырабатываемых обществом, и законов, якобы возникающих по произволу жрецов, колдунов и вождей. Критикуя эти стороны кропоткинского учения, А.Боровой писал: "необходимо признать, что в самом «народе», в самих «народных массах» могут также жить и развиваться освободительные стремления, как и лукавый страх перед благосостоянием текущего дня, грошевый утилитаризм, способный и саму свободу сделать предметом торга. [...] И само государство есть также продукт творческих сил масс, а не выдумка случайных, прирожденных «злодеев», желающих во что бы то ни стало портить человеческую историю" (5, с.50-51).

К сожалению, здесь нет возможности подробно остановиться на критике Боровым Кропоткинских концепций взаимопомощи и творчества масс, но и приведенных аргументов достаточно, чтобы понять, почему анархисты "второго призыва" вынуждены были отвергнуть основные постулаты кропоткинской теории и пытаться создать собственную теорию, черпая вдохновение в полузабытых работах Бакунина. Показательно и то, что новое поколение русских анархистов, прежде всего в лице московской группы "Община", самостоятельно пришло к схожим выводам, проделав путь от кропоткинского анархо-коммунизма, бывшего непререкаемой догмой для нескольких поколений анархистов, к более обоснованному и отвечающему требованиям сегодняшнего дня бакунинскому коллективизму.

Примечания

*Эта лекция, позднее дважды выходившая в виде брошюры, принесла Боровому огромную популярность и авторитет. К тому же она была первой легальной лекцией об анархизме в царской России.

**Необходимо также отметить, что помимо названных мыслителей, сильное воздействие на Борового оказали Штирнер, Ницше и Бакунин, к которому - единственному из теоретиков "традиционного анархизма" - Боровой питал "чувство любви и глубокого преклонения" (6, с.811).

***К основным статьям, посвященным различным аспектам теории Кропоткина, относятся рецензия на книгу "Современная наука и анархия", статья "Проблема личности в учении П.А.Кропоткина" и глава "Анархизм и рационализм" в его книге "Анархизм".

Литература

1. Боровой А. Общественные идеалы современного человечества. Либерализм. Социализм. Анархизм. М.: Логос, 1906.

2. Боровой А. Рецензия на книгу Кропоткина "Современная наука и анархия" // Голос минувшего. 1913.

3. Боровой А. Анархизм. Революционное творчество, М.1918.

4. Боровой А. Личность и общество в анархическом мировоззрении. М.: Голос труда, 1920.

5. Боровой А. Проблема личности в учении П.А. Кропоткина // Сборник статей, посвященный памяти Петра Кропоткина. Под ред. А.Борового, Н.Лебедева. Пб.; М.: Голос Труда, 1922.

6. Боровой А. Моя жизнь. ЦГАЛИ, ф.1023.

7. Боровой А. Планы и черновые наброски к статье о Кропоткине. Там же.

8. Боровой А. Бакунин // Михаилу Бакунину. 1876-1926. Очерки истории анархического движения в России. М.: Голос труда, 1926. (См. также второе издание: Боровой А. Бакунин М.: Изд-во КУБ, [1994]. 48 c.)

9. Исаев А. Второй призыв // Община. 1987. № 6.

10. Отверженный Н. Главные течения в анархической литературе начала века // Михаилу Бакунину. 1876-1926. Очерки истории анархического движения в России. М.: Голос труда, 1926.